Страница:
– У меня появилась мысль, мистер Романель, – осторожно начал я. – Когда я разговаривал с Бентли Уортингтоном, то скорее от отчаяния, чем от большого ума, предложил: «А что, если мы дадим объявление о том, что разыскивается Мишель, та единственная во всей Вселенной?» Однако теперь, когда появился еще один ориентир в виде Спри, эта идея уже не кажется мне такой безнадежной. Мишелей с детским прозвищем Спри, наверное, не так много в Лос-Анджелесе. По-моему, это может сработать. Во всяком случае, значительно сузит круг поиска. Иначе ума не приложу с какого конца браться за это дело.
– Ну... возможно... – Неуверенное молчание в течение нескольких секунд. Затем мягко, как бы рассуждая с самим собой: – Ни один из этих сукиных сынов не может знать, как мы называли Мишель сто лет назад. По-моему, вполне безопасно. – Потом с нормальной громкостью Романель добавил: – Валяй, Скотт. А вдруг да поможет?
– О'кей. Последний вопрос. Прошло все-таки двадцать лет. Возможно, ты и не узнаешь свою дочь, когда увидишь. У меня же нет никаких ее примет. Может быть, в детстве у нее было что-нибудь, отличающее ее от других? Что-нибудь такое, по чему ее можно идентифицировать сейчас?
– Особые приметы?
– Шрамы, родинки, родимые пятна, бородавки на носу, волосы на ушах. Словом, хоть что-то, за что можно зацепиться.
– Точно! Родимое пятно. Вот здесь на груди.
– Не вижу. Где ты сказал?
– Небольшое светло-коричневое пятно. Оно должно быть заметно на фотографии, что я передал Уортингтону. Надеюсь, она у тебя?
– Да. Сейчас, минутку.
Я взял со стола старую выцветшую фотографию, скривил лицо, подражая кислому выражению лица гадкого утенка, и взглянул на нее внимательно. Действительно, что-то вроде родимого пятна на левой стороне груди пониже соска. Совсем небольшое, едва различимое. Сначала я подумал, что это дефект негатива или мушка. Хотя нет, скорее это должна была быть бабочка приличного размера. Я поднес фотографию ближе к глазам. На маленькой Мишели это пятно должно было быть размером 1,5 на 2,5 сантиметра. Неправильной формы, похожее на толстого головастика с хвостиком.
– Так и есть. Родимое пятно. Это уже кое-что! – радостно объявил я Романелю. – Ты, конечно, понимаешь, что на это объявление могут отозваться десятки мнимых Мишелей. Теперь-то я смогу попытать их насчет девичьей фамилии матери, этого пятна и таким образом вывести на чистую воду.
– Хм, – многозначительно хмыкнул Романель. – Знаешь, Скотт, пока ты говорил, я тут думал о том, о сем. Вспомнились те дни, когда впервые встретился с будущей матерью Мишели...
Я подумал, к чему он клонит. Он говорил речитативом, чуть ли не мечтательно.
– Возможно, я был не совсем справедлив и чересчур резок в комментариях насчет моей скандальной кошелки, я имею в виду Николь... Честно признаться, первые пару лет были не такими уж плохими, и во многом, вероятно, виноват я сам. Взять хотя бы тот случай, когда она застукала меня без штанов верхом на кухарке. Я помог ей испортить всю стряпню, хотя мы с ней пекли отнюдь не оладьи.
– Какие оладьи верхом на кухарке? – обалдел я.
– Но я хочу сказать другое. Когда я женился на ней, Николь была потрясной девкой, с какой стороны ни подойти. Очень красивая мордашка, великолепные ножки и... светлая голова на плечах, что уж совсем редкость у красивых баб. Но самым поразительным в ней были идеальные, самые большие и красивые к западу от Занзибара, словом, умопомрачительные титьки.
– Да что ты говоришь?
– Точно. Больше таких я не видел за всю жизнь. Кроме них я больше ничего не видел и лишь спустя месяц заметил маленькую родинку в уголке улыбчивого рта. Возможно, некоторые мужчины и ты в том числе, Скотт, считают женские груди лишь отличительным признаком их анатомии, но я полагаю, что это в женщине главное. Что вы на это скажете, мистер Скотт?
– Я? О, я скорее разделяю вашу точку зрения, мистер Романель.
– Приятно слышать, мистер Скотт. До этого я был о вас несколько иного мнения.
У моего собеседника явно произошел какой-то сдвиг по фазе. Он дважды назвал меня «мистером». До этого я был для него просто Скоттом.
– И на основании чего у вас сложилось это «иное» мнение?
– Ну, я навел о вас кое-какие справки.
– Справки?
– Да, справки. Поэтому было бы лучше для всех лиц, связанных с этим делом, если только вам удастся в скором времени разыскать мою маленькую Спри...
– Вашу маленькую Спри?
– ...чтобы вы предварительно удостоверились в том, что это действительно она, спросив девичье имя ее матери.
– Но именно это я вам и предложил всего минуту назад.
– Видите ли, мистер Скотт...
– С чего вдруг такой официоз? Не лучше ли и дальше называть меня просто Скотт, «приятель»... или «парень»?
– ...возможно, я поздновато осознал, что моя девочка нуждается в защите, поскольку кое-кто из мстительных маньяков может попытаться отыграться на моей маленькой, невинной, беззащитной...
– Маниакальная месть? Отыграться на беззащитной девочке? Романель, вы что, свалились с кровати и повредили голову? Послушайте, она сейчас взрослая женщина. Ей 26 лет! Не многовато ли для девочки?
– Совершенно верно. Для кого-то она, может быть, и взрослая женщина. Но для меня всегда останется маленьким беззащитным ребенком.
– Да будет вам. Если вы и дальше будете продолжать в подобном духе, то я и впрямь подумаю, что вы слетели с катушек.
– Это – мои катушки, и, если я предпочитаю слететь с них, кто может мне это запретить? Ну да ладно. Я вам только хочу втолковать, что моей маленькой Спри не должно быть причинено никакого вреда до тех пор, пока я с ней снова не увижусь. Я яс-сно выражаюсь? – закончил он свирепо.
– Может быть вам все-таки лучше перестать называть вполне взрослую женщину вашей маленькой...
– Это уже мне решать, – отрезал он, но тут же сбавил на два тона и просительно добавил: – Я еще раз повторяю свою просьбу, мистер Скотт.
И в течение нескольких минут он пел мне о том, что не желал бы, чтобы кто-то причинил неприятности его маленькой Спри, от кого бы они ни исходили. Даже от меня. В противном случае то, что он пообещал медперсоналу на стоянке перед госпиталем, окажется лишь цветочками для мистера Шелдона Скотта. Из его просительной речи я уяснил, что его личные друзья могут оставить часть моего бренного тела в Глендейле, часть – в Пасадене, а остальное – в местах, назвать которые у меня не поворачивается язык.
Когда он наконец закончил или, скорее, иссяк, я насмешливо спросил:
– С кем я все это время разговаривал? И это 99-летний инвалид, переворачивавший оладьи на заднице своей молоденькой кухарки всего несколько лет назад?
Романель довольно усмехнулся.
– Вижу, тебя не так-то легко напугать.
– Нелегко, это точно. В последнее время мне даже перестали сниться страшные сны, Романель. Так что зря старался.
– Хорошо. Я думаю, ты справишься. Только сделай это побыстрее.
– Это уже другой разговор, Романель. Только объясни, к чему эти тараканьи бега? Что может случиться такого страшного, если мои розыски затянутся на день-два?
– День-два еще куда ни шло. Но если дольше... – Он вновь глубоко задумался. – Не хотелось бы тебе этого говорить, Скотт, но, возможно, это тебя подстегнет. А может и нет. В общем, доктора прекрасно поработали над моими ранами. Но когда забрались ко мне в брюхо, то обнаружили там так называемую гастрокарциному, о которой я раньше и не подозревал.
– Рак?
– Точно, выражаясь нормальным языком. Эти лекаришки вечно все зашифровывают, чтобы мы, простые смертные, не поняли, о чем они говорят. Они выскребли все что можно, но опасаются, что метастазы пошли дальше. А посему им не терпится пострелять в меня из кобальтовой пушки или предпринять химическую атаку, после которой мне достаточно будет лишь дыхнуть на тараканов, чтобы те скопытились. Короче, я могу сыграть в ящик через неделю, а если повезет, то через месяц. Словом, тебе надо поторопиться, парень.
Я промолчал. Да и что на это можно ответить? Романель добавил:
– Тебе достаточно этой информации, Скотт?
Снова «Скотт» и «парень». Я явно чем-то ему угодил.
– Надеюсь, что да.
– Тогда желаю удачи. Ты уж постарайся.
– Если б ты повторил «чесаться», я бы бросил это дело.
– Вот видишь, мы поняли друг друга. Найди мне дочь.
– Найду.
Кроме того – и это было первое, что я предпринял – я позвонил в отдел писем и объявлений «Лос-Анджелес Таймс». Благодаря тому, что я позвонил довольно рано, и тому благоприятному фактору, что в газете работал один мой давний знакомый, мое объявление должно было появиться в завтрашнем утреннем выпуске.
Текст объявления лежал сейчас передо мной на столе, и я еще раз пробежал его глазами, проверяя, не нарушил ли я какую-либо из установок мистера Романеля. Объявление, как мне показалось, было составлено безукоризненно:
ПРЕМИЯ ДЛЯ СПРИ
"Если вас зовут Мишель и вам исполнилось 26 лет 23 апреля сего года, то вы можете рассчитывать на большую долларовую премию!
Спеши, счастливица! Тебя ожидает целое состояние!"
Не знаю, как вас, а меня такой текст вполне удовлетворил, особенно его рекламно-игривый тон. При желании все могло сойти за шутку или веселый розыгрыш. Ниже я сделал приписку, что претендентки могут обращаться после пяти часов к Шеллу Скотту, указал номер своего телефона и адрес офиса.
Я специально выдержал свое объявление в стиле «сделайте то-то и то-то или пришлите 50 центов в конверте, и у вас есть шанс выиграть новенький „роллс-ройс“ или тостер, что вам больше подходит».
Впрочем, мне было наплевать на стиль. Я был уверен, что попадись оно на глаза настоящей Мишели Спри, она обязательно со мной свяжется.
Я отодвинул телефонный аппарат на угол стола, разложил перед собой свои записи и все, что прислал мне Уортингтон, и прицельно поглядел в потолок, откинувшись в своем крутящемся кресле.
Дальше мне предстояли дела покруче. Придется побегать, высунув язык.
Бросив короткое «привет, ребята», моим гуппи и «гуд бай, мои разноцветные дьяволята», я вышел из кабинета, запер дверь и на минутку остановился в кубрике Хейзл.
– Если тебе понадобится со мной связаться, детка, – с обворожительной улыбкой произнес я, – то меня можно найти в лос-анджелесском отделении полиции, но не в камере предварительного заключения, а в кабинете начальника лос-анджелесской полиции. Надо удовлетворить их любопытство по поводу моего последнего расследования, записанного в анналах истории как «дело Эмбера». Усекла, крошка?
Хейзл крутнулась на табурете:
– Ах, это-о-о, – протянула она. – Так бы и сказал: по делу с обнаженной красоткой.
– Во-во, именно по нему. Шеф полиции ждет меня, не дождется, чтобы вручить медаль за раскрутку этого дела. Вдобавок примерно до обеда они будут охаживать меня резиновыми шлангами за нарушение 133 полицейских предписаний.
Она не рассмеялась, даже не улыбнулась. Вместо этого она протянула с ехидной улыбкой:
– Хорошо поспал, Шелл?
– И это называется лояльная секретарша. О каком сне ты толкуешь? Разве не ты сама связывала меня с разными людьми и организациями все утро и не подсунула этот последний конверт, едва я успел переступить порог? Я взялся за новое дело, детка, получил солидный аванс с обещанием еще более солидного гонорара. Переговорил с клиентом, его и моим адвокатом, двумя частными сысками в других штатах. Более того, дал объявление в «Лос-Анджелес Таймс», что, возможно, решит половину дела.
Хейзл взглянула на часики на своей изящной ручке, потом вновь на меня. И только тут она рассмеялась от души и очень заразительно.
– О, Шелл, – простонала она. – Иногда ты такой забавный.
Всегда так бывает, когда встанешь слишком рано.
Глава 3
– Ну... возможно... – Неуверенное молчание в течение нескольких секунд. Затем мягко, как бы рассуждая с самим собой: – Ни один из этих сукиных сынов не может знать, как мы называли Мишель сто лет назад. По-моему, вполне безопасно. – Потом с нормальной громкостью Романель добавил: – Валяй, Скотт. А вдруг да поможет?
– О'кей. Последний вопрос. Прошло все-таки двадцать лет. Возможно, ты и не узнаешь свою дочь, когда увидишь. У меня же нет никаких ее примет. Может быть, в детстве у нее было что-нибудь, отличающее ее от других? Что-нибудь такое, по чему ее можно идентифицировать сейчас?
– Особые приметы?
– Шрамы, родинки, родимые пятна, бородавки на носу, волосы на ушах. Словом, хоть что-то, за что можно зацепиться.
– Точно! Родимое пятно. Вот здесь на груди.
– Не вижу. Где ты сказал?
– Небольшое светло-коричневое пятно. Оно должно быть заметно на фотографии, что я передал Уортингтону. Надеюсь, она у тебя?
– Да. Сейчас, минутку.
Я взял со стола старую выцветшую фотографию, скривил лицо, подражая кислому выражению лица гадкого утенка, и взглянул на нее внимательно. Действительно, что-то вроде родимого пятна на левой стороне груди пониже соска. Совсем небольшое, едва различимое. Сначала я подумал, что это дефект негатива или мушка. Хотя нет, скорее это должна была быть бабочка приличного размера. Я поднес фотографию ближе к глазам. На маленькой Мишели это пятно должно было быть размером 1,5 на 2,5 сантиметра. Неправильной формы, похожее на толстого головастика с хвостиком.
– Так и есть. Родимое пятно. Это уже кое-что! – радостно объявил я Романелю. – Ты, конечно, понимаешь, что на это объявление могут отозваться десятки мнимых Мишелей. Теперь-то я смогу попытать их насчет девичьей фамилии матери, этого пятна и таким образом вывести на чистую воду.
– Хм, – многозначительно хмыкнул Романель. – Знаешь, Скотт, пока ты говорил, я тут думал о том, о сем. Вспомнились те дни, когда впервые встретился с будущей матерью Мишели...
Я подумал, к чему он клонит. Он говорил речитативом, чуть ли не мечтательно.
– Возможно, я был не совсем справедлив и чересчур резок в комментариях насчет моей скандальной кошелки, я имею в виду Николь... Честно признаться, первые пару лет были не такими уж плохими, и во многом, вероятно, виноват я сам. Взять хотя бы тот случай, когда она застукала меня без штанов верхом на кухарке. Я помог ей испортить всю стряпню, хотя мы с ней пекли отнюдь не оладьи.
– Какие оладьи верхом на кухарке? – обалдел я.
– Но я хочу сказать другое. Когда я женился на ней, Николь была потрясной девкой, с какой стороны ни подойти. Очень красивая мордашка, великолепные ножки и... светлая голова на плечах, что уж совсем редкость у красивых баб. Но самым поразительным в ней были идеальные, самые большие и красивые к западу от Занзибара, словом, умопомрачительные титьки.
– Да что ты говоришь?
– Точно. Больше таких я не видел за всю жизнь. Кроме них я больше ничего не видел и лишь спустя месяц заметил маленькую родинку в уголке улыбчивого рта. Возможно, некоторые мужчины и ты в том числе, Скотт, считают женские груди лишь отличительным признаком их анатомии, но я полагаю, что это в женщине главное. Что вы на это скажете, мистер Скотт?
– Я? О, я скорее разделяю вашу точку зрения, мистер Романель.
– Приятно слышать, мистер Скотт. До этого я был о вас несколько иного мнения.
У моего собеседника явно произошел какой-то сдвиг по фазе. Он дважды назвал меня «мистером». До этого я был для него просто Скоттом.
– И на основании чего у вас сложилось это «иное» мнение?
– Ну, я навел о вас кое-какие справки.
– Справки?
– Да, справки. Поэтому было бы лучше для всех лиц, связанных с этим делом, если только вам удастся в скором времени разыскать мою маленькую Спри...
– Вашу маленькую Спри?
– ...чтобы вы предварительно удостоверились в том, что это действительно она, спросив девичье имя ее матери.
– Но именно это я вам и предложил всего минуту назад.
– Видите ли, мистер Скотт...
– С чего вдруг такой официоз? Не лучше ли и дальше называть меня просто Скотт, «приятель»... или «парень»?
– ...возможно, я поздновато осознал, что моя девочка нуждается в защите, поскольку кое-кто из мстительных маньяков может попытаться отыграться на моей маленькой, невинной, беззащитной...
– Маниакальная месть? Отыграться на беззащитной девочке? Романель, вы что, свалились с кровати и повредили голову? Послушайте, она сейчас взрослая женщина. Ей 26 лет! Не многовато ли для девочки?
– Совершенно верно. Для кого-то она, может быть, и взрослая женщина. Но для меня всегда останется маленьким беззащитным ребенком.
– Да будет вам. Если вы и дальше будете продолжать в подобном духе, то я и впрямь подумаю, что вы слетели с катушек.
– Это – мои катушки, и, если я предпочитаю слететь с них, кто может мне это запретить? Ну да ладно. Я вам только хочу втолковать, что моей маленькой Спри не должно быть причинено никакого вреда до тех пор, пока я с ней снова не увижусь. Я яс-сно выражаюсь? – закончил он свирепо.
– Может быть вам все-таки лучше перестать называть вполне взрослую женщину вашей маленькой...
– Это уже мне решать, – отрезал он, но тут же сбавил на два тона и просительно добавил: – Я еще раз повторяю свою просьбу, мистер Скотт.
И в течение нескольких минут он пел мне о том, что не желал бы, чтобы кто-то причинил неприятности его маленькой Спри, от кого бы они ни исходили. Даже от меня. В противном случае то, что он пообещал медперсоналу на стоянке перед госпиталем, окажется лишь цветочками для мистера Шелдона Скотта. Из его просительной речи я уяснил, что его личные друзья могут оставить часть моего бренного тела в Глендейле, часть – в Пасадене, а остальное – в местах, назвать которые у меня не поворачивается язык.
Когда он наконец закончил или, скорее, иссяк, я насмешливо спросил:
– С кем я все это время разговаривал? И это 99-летний инвалид, переворачивавший оладьи на заднице своей молоденькой кухарки всего несколько лет назад?
Романель довольно усмехнулся.
– Вижу, тебя не так-то легко напугать.
– Нелегко, это точно. В последнее время мне даже перестали сниться страшные сны, Романель. Так что зря старался.
– Хорошо. Я думаю, ты справишься. Только сделай это побыстрее.
– Это уже другой разговор, Романель. Только объясни, к чему эти тараканьи бега? Что может случиться такого страшного, если мои розыски затянутся на день-два?
– День-два еще куда ни шло. Но если дольше... – Он вновь глубоко задумался. – Не хотелось бы тебе этого говорить, Скотт, но, возможно, это тебя подстегнет. А может и нет. В общем, доктора прекрасно поработали над моими ранами. Но когда забрались ко мне в брюхо, то обнаружили там так называемую гастрокарциному, о которой я раньше и не подозревал.
– Рак?
– Точно, выражаясь нормальным языком. Эти лекаришки вечно все зашифровывают, чтобы мы, простые смертные, не поняли, о чем они говорят. Они выскребли все что можно, но опасаются, что метастазы пошли дальше. А посему им не терпится пострелять в меня из кобальтовой пушки или предпринять химическую атаку, после которой мне достаточно будет лишь дыхнуть на тараканов, чтобы те скопытились. Короче, я могу сыграть в ящик через неделю, а если повезет, то через месяц. Словом, тебе надо поторопиться, парень.
Я промолчал. Да и что на это можно ответить? Романель добавил:
– Тебе достаточно этой информации, Скотт?
Снова «Скотт» и «парень». Я явно чем-то ему угодил.
– Надеюсь, что да.
– Тогда желаю удачи. Ты уж постарайся.
– Если б ты повторил «чесаться», я бы бросил это дело.
– Вот видишь, мы поняли друг друга. Найди мне дочь.
– Найду.
* * *
К 10.00 я уже позвонил в два детективных агентства, одно в Рино, в Неваде, а другое – в Форт Лодердейл, во Флориде. Первое должно было навести справки о человеке по имени Ветч, который женился в Рино на некой Николь. В случае, если такой человек будет найден, его должны были просто спросить, как звали его приемную дочь и где в настоящее время проживает она или его бывшая жена. Я надеялся на то, что мои тамошние коллеги проделают это без труда, не вызывая излишних подозрений. Коллеги же моих коллег в Форт Лодердейле должны были начать с женитьбы Клода Николь Романель и рождения их дочери Мишели Эспри и проследить их жизненный путь вплоть до сегодняшнего момента в надежде узнать полное имя Мишели и ее местопребывание до того, как она переехала в Калифорнию, если только она вообще туда переехала.Кроме того – и это было первое, что я предпринял – я позвонил в отдел писем и объявлений «Лос-Анджелес Таймс». Благодаря тому, что я позвонил довольно рано, и тому благоприятному фактору, что в газете работал один мой давний знакомый, мое объявление должно было появиться в завтрашнем утреннем выпуске.
Текст объявления лежал сейчас передо мной на столе, и я еще раз пробежал его глазами, проверяя, не нарушил ли я какую-либо из установок мистера Романеля. Объявление, как мне показалось, было составлено безукоризненно:
ПРЕМИЯ ДЛЯ СПРИ
"Если вас зовут Мишель и вам исполнилось 26 лет 23 апреля сего года, то вы можете рассчитывать на большую долларовую премию!
Спеши, счастливица! Тебя ожидает целое состояние!"
Не знаю, как вас, а меня такой текст вполне удовлетворил, особенно его рекламно-игривый тон. При желании все могло сойти за шутку или веселый розыгрыш. Ниже я сделал приписку, что претендентки могут обращаться после пяти часов к Шеллу Скотту, указал номер своего телефона и адрес офиса.
Я специально выдержал свое объявление в стиле «сделайте то-то и то-то или пришлите 50 центов в конверте, и у вас есть шанс выиграть новенький „роллс-ройс“ или тостер, что вам больше подходит».
Впрочем, мне было наплевать на стиль. Я был уверен, что попадись оно на глаза настоящей Мишели Спри, она обязательно со мной свяжется.
Я отодвинул телефонный аппарат на угол стола, разложил перед собой свои записи и все, что прислал мне Уортингтон, и прицельно поглядел в потолок, откинувшись в своем крутящемся кресле.
Дальше мне предстояли дела покруче. Придется побегать, высунув язык.
Бросив короткое «привет, ребята», моим гуппи и «гуд бай, мои разноцветные дьяволята», я вышел из кабинета, запер дверь и на минутку остановился в кубрике Хейзл.
– Если тебе понадобится со мной связаться, детка, – с обворожительной улыбкой произнес я, – то меня можно найти в лос-анджелесском отделении полиции, но не в камере предварительного заключения, а в кабинете начальника лос-анджелесской полиции. Надо удовлетворить их любопытство по поводу моего последнего расследования, записанного в анналах истории как «дело Эмбера». Усекла, крошка?
Хейзл крутнулась на табурете:
– Ах, это-о-о, – протянула она. – Так бы и сказал: по делу с обнаженной красоткой.
– Во-во, именно по нему. Шеф полиции ждет меня, не дождется, чтобы вручить медаль за раскрутку этого дела. Вдобавок примерно до обеда они будут охаживать меня резиновыми шлангами за нарушение 133 полицейских предписаний.
Она не рассмеялась, даже не улыбнулась. Вместо этого она протянула с ехидной улыбкой:
– Хорошо поспал, Шелл?
– И это называется лояльная секретарша. О каком сне ты толкуешь? Разве не ты сама связывала меня с разными людьми и организациями все утро и не подсунула этот последний конверт, едва я успел переступить порог? Я взялся за новое дело, детка, получил солидный аванс с обещанием еще более солидного гонорара. Переговорил с клиентом, его и моим адвокатом, двумя частными сысками в других штатах. Более того, дал объявление в «Лос-Анджелес Таймс», что, возможно, решит половину дела.
Хейзл взглянула на часики на своей изящной ручке, потом вновь на меня. И только тут она рассмеялась от души и очень заразительно.
– О, Шелл, – простонала она. – Иногда ты такой забавный.
Всегда так бывает, когда встанешь слишком рано.
Глава 3
На город опускались мягкие сумерки, когда я вернулся в Гамильтон-билдинг.
Мое радужное утреннее настроение постепенно съели заботы дня, который выдался напряженным. Несколько часов я провел в лос-анджелесском отделении полиции, составлял отчет о моих действиях в последние дни и отвечал на рутинные вопросы. Именно они и доконали меня. Возможно, это слишком сильно сказано, но то, что они меня измотали, это точно.
Этим утром я проснулся с какой-то затаенной, трудно определимой печалью на сердце, как будто я сожалел в душе о чем-то хорошем, что должно было случиться, однако не случилось. А такие эмоции, пусть даже скрытые, не в моем характере. Просыпался я медленно, лениво, нехотя. Так со мной бывает часто до тех пор, пока я не «залью в свой бак» кофейку и не «прогрею мотор» воспоминанием того, что мне предстоит сделать за день. Как правило, мне быстро удается прогнать апатию и противное чувство, что что-то не так в нашем мире.
Сегодня я проснулся необычно рано, ночью спал плохо, мало и сейчас стоял в спальне, досадуя сам не знаю на что, шевеля босыми пальцами в пушистом ковре. Что за черт? Может быть, я заболел?
И тут я вспомнил причину моего внутреннего дискомфорта. Аралия. Ну конечно же. Удивительная девушка из моего последнего расследования. Дело ее отца Эмбера: гангстеры и голограммы, изощренные махинации и чудесные игры, красивые женские тела и парад человеческого уродства, праздники конкурса «Мисс Обнаженная Америка». Да, моя сладкая боль была связана с Аралией Филдс. Мягкой, нежной, женственной, словом, чудесной во всех отношениях Аралией. Еще недавно моей Аралией.
А сейчас она исчезла из моей жизни и теперь вряд ли когда-нибудь в нее вернется. Я всегда подозревал, что она далеко пойдет и только вверх и вверх и станет для меня недосягаемой. Волшебная и страшная одновременно сказка, в которой она была Золушкой, а я принцем Очарование, кончилась. Золушка превратилась в королеву, а принцу и дальше предстояло копаться в человеческой мерзости. Наши пути разошлись.
И вот сейчас я стоял посреди спальни, грустно почесываясь, шевеля пальцами босых ног, утонувших в ковре, и прокручивая перед мысленным взором волшебные картинки из той, другой жизни всего лишь двухдневной давности. Однако долго печалиться было не в моих правилах. «Эй, парень, взбодрись! – приказал я отражавшемуся в зеркале шкафа лохматому, заспанному, белобрысому, но все равно атлетически сложенному и обалденно красивому парню с кислой миной. – К черту дурное настроение и всех женщин на свете!» После этого я оскалился и зарычал на того красавца в зеркале, который ответил мне тем же, и нам обоим стало легче. То, каким будет предстоящий день, зависело только от нас двоих, и мы не собирались его испортить.
Поэтому я немедленно прекратил ощипывать ковер пальцами ног, энергично подпрыгнул несколько раз как можно выше из положения приседания и заскочил под контрастный душ. Через пару минут я уже мелодично ревел «Дом на холме» голосом медведя, которому слон наступил на ухо, или просто бывшего морского пехотинца, энергично намыливая укромные, самые пахучие места.
И, о чудо! К тому моменту, как я оделся и приканчивал целительный черно-кофейный бальзам, я уже снова чувствовал себя денди и вольным соколом, лишенным каких бы то ни было комплексов. Образ Аралии отодвинулся куда-то на задворки сознания, и я сказал ей: «Пока, детка, все у нас с тобой было здорово».
Я был доволен собой. Поскольку день выдался на редкость удачным, ну, если не день, так утро; ну, если не все утро, то значительная его часть. Сначала я прилетел на крыльях эйфории в свой офис к симпатичной языкастой Хейзл. Потом потрепался со знакомыми парнями в лос-анджелесском отделении полиции, ответил на ряд нудных вопросов, которые вертелись вокруг одного и того же, подводя меня к сути с разных сторон с одинаковым результатом. Поначалу весь этот психоанализ бередил мою душу и незажившую сердечную травму. «Черт тебя дери! – сказал я себе. – Ты уже разделался с этим один раз! Почему не отнестись к этому разумно еще раз. Все это – свершившийся факт и против этого не попрешь».
Да и стоит ли?
Я пересек вестибюль Гамильтона во второй раз за день, поднялся по лестнице, преодолевая на этот раз по две ступеньки. Почти все обитатели нашего муравейника уже разбрелись по домам, и здание выглядело покинутым, безжизненным, что отнюдь не способствовало поднятию духа. Я прошел в свой офис, покормил своих маленьких Corydoras paleatus, неутомимо шнырявших у дна аквариума и разом всплывших, чтобы поприветствовать меня, или то, что я им насыпал. Понаблюдал за бессовестными улаживаниями гуппи-самцов за своими и чужими подругами.
Потом я запер дверь кабинета и поспешил вниз в теплоту и сумеречный уют бара Пита, расположенного рядом с входом в Гамильтон-билдинг.
Для завсегдатаев было еще рано, и бар был пуст, как моя душа.
Пит кивнул мне в знак приветствия и протянул руку, чтобы плеснуть мне бурбону, как обычно.
– Сотвори мне чего-нибудь новенького, Пит. Чего-нибудь такого, чего я еще не пробовал.
Он подошел к зеркальной витрине и окинул взглядом стройные ряды разнокалиберных бутылок с яркими разноцветными наклейками. Мы с Питом знакомы не первый день, и, уловив мое настроение, он сразу понял, что мне нужно.
В тот момент, когда он поставил передо мною высокий стакан с тягучей жидкостью подозрительного зелено-фиолетового цвета, я услышал, как дверь бара позади меня открылась, потом закрылась с мягким шуршащим звуком. Я отхлебнул приготовленного мне Питом адского, но на удивление вкусного напитка и обернулся, чтобы посмотреть, кто это к нам пришел.
Фемина. Высокая, стройная, молодая, темноволосая. Она появилась из ночи и, казалось, прихватила с собой кусочек ее, темно-фиолетовой, таинственно-загадочной.
Незнакомка присела на дальний крутящийся стул, в тени, за поворотом стойки бара. Возможно, это была одна из моих знакомых, которых у меня множество, но я не мог ее как следует рассмотреть из-за приглушенного освещения.
Спустя пару минут она легко соскользнула со своего стула и подошла ко мне. Она действительно была высока и очень привлекательна, с каким-то иностранным шармом. Женственная, очень сексуальная, в простом, но, видимо, довольно дорогом, элегантном платье, которое облегало ее как вторая кожа, подчеркивая все ее волнительные округлости. Влажные, теплые, темно-карие глаза в обрамлении длинных пушистых натуральных ресниц, черные блестящие волосы до плеч, тонкие изогнутые брови, прямой греческий нос и полные чувственные губы на смуглом, слегка удлиненном лице.
Словом, при ее тщательном рассмотрении у меня сладко заныло под ложечкой.
– Вы меня знаете? – спросила незнакомка низким грудным голосом с легкой хрипотцой. – Вы на меня так посмотрели, как будто...
Я стряхнул с себя секундное оцепенение. С чего это она вдруг взяла? – подумал я. – Вроде бы я ничем не выказал своего интереса...
– Конечно. А вы разве не помните? Мы познакомились в тот памятный уик-энд в Акапулько. Я еще тогда нырял со скалы...
– А, должно быть, это произошло в Ла-Перле?
– Нет, прямо там, на скале. Ну, как ты жила все это время, Медлин?
– Прекрасно.
– Я так и думал.
– Но я не Медлин.
– Какая, однако, ты забывчивая.
Ее лицо расплылось в медленной улыбке. До этого момента она не принимала моей игры, оставаясь совершенно серьезной.
– Почему бы нам не сесть в отдельную кабину? Пит принесет нам что-нибудь выпить. Как тебе моя идея?
– Не очень оригинальная, но вообще-то я не против.
– Наконец ты начинаешь кое-что припоминать. Может быть, если я подробнее опишу эту скалу...
Но она уже снова стала серьезной.
– Понимаете, я думаю, что вы можете мне помочь. Я пришла сюда, потому что один из моих друзей сказал мне, что есть тут один детектив, «очень способный малый», как он выразился, который проводит в этом баре все вечера. И он – джентльмен, даже когда выпьет, и все такое...
– Что вы подразумеваете под всем таким?
– Мой знакомый рассказывал, что этого парня зовут Шелл Скотт. Но он плохо мне его описал. Сказал только, что он блондин атлетического сложения. Вроде вас, но как его разыскать, ума не приложу. Вы случайно его не знаете?
– В последнее время таких здесь ошивалось несколько, милая леди. Но вам повезло. Я тоже иногда балуюсь частным сыском, хотя по мне этого не скажешь, так ведь?
– О нет! Вы на сыщика не похожи.
– Ну вот этого можно было и не говорить. – Я поднялся и галантно поклонился. – Так идем и реализуем мою не очень оригинальную идею?
Я провел ее в отдельную кабину, поманил Пита, заказал ему выпить и дождался, пока он принес пару высоких стаканов с мартини «Танквери». Потом я уперся локтями в стол, подпер кулаками подбородок и приготовился слушать, с интересом глядя на ее интересное лицо.
– Ну, так зачем вам понадобился детектив, Эвелин?
– Кей. Кей Денвер.
– Ах, даже так? Красивое имя.
Мисс Денвер опасливо покосилась на возившегося за стойкой Пита.
– Можете не беспокоиться, Кей. Он у нас глухонемой. Так что вы имеете мне сказать?
– Боюсь, что вам я не могу ничего сказать, – горестно покачала она прелестной головкой. – Мне противно рассказывать об этом кому бы то ни было, тем более повторять эту историю дважды.
– Тогда расскажите мне ее единожды.
– Нет, все это слишком... отвратительно. Я не скажу об этом никому, кроме мистера Скотта, да и то, если соберусь с духом. Сначала мне нужно с ним познакомиться, посмотреть, что он за человек...
– Что же, смотрите. Он перед вами.
– Кто передо мной?
– Шелл Скотт собственной персоной.
– Вы шутите?
– Нет, а вы?
– Я вам не верю. Кто вы, в конце концов?
Я окинул ее самым располагающим взглядом, на который был способен, отпил из стакана, не спеша поставил его на стол и торжественно вытащил из кармана бумажник.
– Убедитесь сами, – сказал я, извлекая из него лицензионную карточку, выданную мне калифорнийским отделением Бюро частных расследований, потом присовокупил к ней свои водительские права. – Этого достаточно?
Она надула и без того пухлые губки, задумчиво вытянула их немного вперед, вернула на место, потом повторила эту операцию еще несколько раз. Все это время она не переставала ощупывать меня взглядом, а мне хотелось пощупать ее по-настоящему. Наконец она произнесла с легкой обидой в голосе:
– Почему вы мне солгали?
– Я? Солгал? Но, позвольте, о чем?
– О том, кто вы на самом деле.
– А, это... Но я вам не лгал. Я просто... не сказал, кто я. Правильно? Прокрутите пленку обратно.
Она прокрутила. Во всяком случае ее аппетитные губки вновь пришли в движение, и она задумчиво скосила глаза в сторону.
– Что ж, возможно, вы и правы. Однако, – она бросила беглый взгляд в сторону протиравшего стаканы Пита, – этот бармен не глухой и не немой. Я слышала, как он с вами разговаривал, когда вы заказывали выпивку. А вы сказали, что он – глухонемой. Мне нужен сыщик, которому я могла бы доверять. Довериться целиком и полностью, учитывая... необычайность ситуации, в которой оказалась.
– Ну так доверьтесь мне... целиком и полностью. Я не такой шалопай, каким кажусь на первый взгляд. А то, что я сказал насчет Пита, – так это ради шутки. Я только хотел, чтобы вы поделились своей проблемой со мной, а не с ним. Так сказать, небольшая игра слов. – Я помолчал, подбирая удачное сравнение. – Ну, мы же говорим, к примеру, «пришла беда – отворяй ворота», но не бежим раскрывать двери при каждой неудаче. Правильно?
– Ну... не знаю...
– Послушайте, неужели я бы позволил вам услышать, как разговаривает Пит, если бы действительно хотел убедить вас в том, что он глухонемой? Я же мог сделать ему заказ на пальцах? Или, скажем... – Я заткнулся, вдруг осознав, что выгляжу перед ней круглым дураком. – Вы не подскажете, чем я сейчас занимаюсь?
– Пытаетесь убедить меня в том, что вам можно доверять. Чтобы я рассказала вам о своей... ужасной проблеме.
– Предположим. Но я не об этом. Я хочу узнать, как случилось, что вам так ловко удалось заставить меня уйти в глухую оборону? Послушайте, когда я пришел в бар, у меня было не очень веселое настроение. Поднавалилось то, да се. И тут входите вы, такая интересная, красивая, и главное одна. И я один. Естественно, мне пришла в голову мысль познакомиться и сбежать куда-нибудь с вами вместе. На какой-нибудь тропический необитаемый остров. Построить хижину из стеблей бамбука, пить кокосовое молоко и...
Мое радужное утреннее настроение постепенно съели заботы дня, который выдался напряженным. Несколько часов я провел в лос-анджелесском отделении полиции, составлял отчет о моих действиях в последние дни и отвечал на рутинные вопросы. Именно они и доконали меня. Возможно, это слишком сильно сказано, но то, что они меня измотали, это точно.
Этим утром я проснулся с какой-то затаенной, трудно определимой печалью на сердце, как будто я сожалел в душе о чем-то хорошем, что должно было случиться, однако не случилось. А такие эмоции, пусть даже скрытые, не в моем характере. Просыпался я медленно, лениво, нехотя. Так со мной бывает часто до тех пор, пока я не «залью в свой бак» кофейку и не «прогрею мотор» воспоминанием того, что мне предстоит сделать за день. Как правило, мне быстро удается прогнать апатию и противное чувство, что что-то не так в нашем мире.
Сегодня я проснулся необычно рано, ночью спал плохо, мало и сейчас стоял в спальне, досадуя сам не знаю на что, шевеля босыми пальцами в пушистом ковре. Что за черт? Может быть, я заболел?
И тут я вспомнил причину моего внутреннего дискомфорта. Аралия. Ну конечно же. Удивительная девушка из моего последнего расследования. Дело ее отца Эмбера: гангстеры и голограммы, изощренные махинации и чудесные игры, красивые женские тела и парад человеческого уродства, праздники конкурса «Мисс Обнаженная Америка». Да, моя сладкая боль была связана с Аралией Филдс. Мягкой, нежной, женственной, словом, чудесной во всех отношениях Аралией. Еще недавно моей Аралией.
А сейчас она исчезла из моей жизни и теперь вряд ли когда-нибудь в нее вернется. Я всегда подозревал, что она далеко пойдет и только вверх и вверх и станет для меня недосягаемой. Волшебная и страшная одновременно сказка, в которой она была Золушкой, а я принцем Очарование, кончилась. Золушка превратилась в королеву, а принцу и дальше предстояло копаться в человеческой мерзости. Наши пути разошлись.
И вот сейчас я стоял посреди спальни, грустно почесываясь, шевеля пальцами босых ног, утонувших в ковре, и прокручивая перед мысленным взором волшебные картинки из той, другой жизни всего лишь двухдневной давности. Однако долго печалиться было не в моих правилах. «Эй, парень, взбодрись! – приказал я отражавшемуся в зеркале шкафа лохматому, заспанному, белобрысому, но все равно атлетически сложенному и обалденно красивому парню с кислой миной. – К черту дурное настроение и всех женщин на свете!» После этого я оскалился и зарычал на того красавца в зеркале, который ответил мне тем же, и нам обоим стало легче. То, каким будет предстоящий день, зависело только от нас двоих, и мы не собирались его испортить.
Поэтому я немедленно прекратил ощипывать ковер пальцами ног, энергично подпрыгнул несколько раз как можно выше из положения приседания и заскочил под контрастный душ. Через пару минут я уже мелодично ревел «Дом на холме» голосом медведя, которому слон наступил на ухо, или просто бывшего морского пехотинца, энергично намыливая укромные, самые пахучие места.
И, о чудо! К тому моменту, как я оделся и приканчивал целительный черно-кофейный бальзам, я уже снова чувствовал себя денди и вольным соколом, лишенным каких бы то ни было комплексов. Образ Аралии отодвинулся куда-то на задворки сознания, и я сказал ей: «Пока, детка, все у нас с тобой было здорово».
Я был доволен собой. Поскольку день выдался на редкость удачным, ну, если не день, так утро; ну, если не все утро, то значительная его часть. Сначала я прилетел на крыльях эйфории в свой офис к симпатичной языкастой Хейзл. Потом потрепался со знакомыми парнями в лос-анджелесском отделении полиции, ответил на ряд нудных вопросов, которые вертелись вокруг одного и того же, подводя меня к сути с разных сторон с одинаковым результатом. Поначалу весь этот психоанализ бередил мою душу и незажившую сердечную травму. «Черт тебя дери! – сказал я себе. – Ты уже разделался с этим один раз! Почему не отнестись к этому разумно еще раз. Все это – свершившийся факт и против этого не попрешь».
Да и стоит ли?
Я пересек вестибюль Гамильтона во второй раз за день, поднялся по лестнице, преодолевая на этот раз по две ступеньки. Почти все обитатели нашего муравейника уже разбрелись по домам, и здание выглядело покинутым, безжизненным, что отнюдь не способствовало поднятию духа. Я прошел в свой офис, покормил своих маленьких Corydoras paleatus, неутомимо шнырявших у дна аквариума и разом всплывших, чтобы поприветствовать меня, или то, что я им насыпал. Понаблюдал за бессовестными улаживаниями гуппи-самцов за своими и чужими подругами.
Потом я запер дверь кабинета и поспешил вниз в теплоту и сумеречный уют бара Пита, расположенного рядом с входом в Гамильтон-билдинг.
Для завсегдатаев было еще рано, и бар был пуст, как моя душа.
Пит кивнул мне в знак приветствия и протянул руку, чтобы плеснуть мне бурбону, как обычно.
– Сотвори мне чего-нибудь новенького, Пит. Чего-нибудь такого, чего я еще не пробовал.
Он подошел к зеркальной витрине и окинул взглядом стройные ряды разнокалиберных бутылок с яркими разноцветными наклейками. Мы с Питом знакомы не первый день, и, уловив мое настроение, он сразу понял, что мне нужно.
В тот момент, когда он поставил передо мною высокий стакан с тягучей жидкостью подозрительного зелено-фиолетового цвета, я услышал, как дверь бара позади меня открылась, потом закрылась с мягким шуршащим звуком. Я отхлебнул приготовленного мне Питом адского, но на удивление вкусного напитка и обернулся, чтобы посмотреть, кто это к нам пришел.
Фемина. Высокая, стройная, молодая, темноволосая. Она появилась из ночи и, казалось, прихватила с собой кусочек ее, темно-фиолетовой, таинственно-загадочной.
Незнакомка присела на дальний крутящийся стул, в тени, за поворотом стойки бара. Возможно, это была одна из моих знакомых, которых у меня множество, но я не мог ее как следует рассмотреть из-за приглушенного освещения.
Спустя пару минут она легко соскользнула со своего стула и подошла ко мне. Она действительно была высока и очень привлекательна, с каким-то иностранным шармом. Женственная, очень сексуальная, в простом, но, видимо, довольно дорогом, элегантном платье, которое облегало ее как вторая кожа, подчеркивая все ее волнительные округлости. Влажные, теплые, темно-карие глаза в обрамлении длинных пушистых натуральных ресниц, черные блестящие волосы до плеч, тонкие изогнутые брови, прямой греческий нос и полные чувственные губы на смуглом, слегка удлиненном лице.
Словом, при ее тщательном рассмотрении у меня сладко заныло под ложечкой.
– Вы меня знаете? – спросила незнакомка низким грудным голосом с легкой хрипотцой. – Вы на меня так посмотрели, как будто...
Я стряхнул с себя секундное оцепенение. С чего это она вдруг взяла? – подумал я. – Вроде бы я ничем не выказал своего интереса...
– Конечно. А вы разве не помните? Мы познакомились в тот памятный уик-энд в Акапулько. Я еще тогда нырял со скалы...
– А, должно быть, это произошло в Ла-Перле?
– Нет, прямо там, на скале. Ну, как ты жила все это время, Медлин?
– Прекрасно.
– Я так и думал.
– Но я не Медлин.
– Какая, однако, ты забывчивая.
Ее лицо расплылось в медленной улыбке. До этого момента она не принимала моей игры, оставаясь совершенно серьезной.
– Почему бы нам не сесть в отдельную кабину? Пит принесет нам что-нибудь выпить. Как тебе моя идея?
– Не очень оригинальная, но вообще-то я не против.
– Наконец ты начинаешь кое-что припоминать. Может быть, если я подробнее опишу эту скалу...
Но она уже снова стала серьезной.
– Понимаете, я думаю, что вы можете мне помочь. Я пришла сюда, потому что один из моих друзей сказал мне, что есть тут один детектив, «очень способный малый», как он выразился, который проводит в этом баре все вечера. И он – джентльмен, даже когда выпьет, и все такое...
– Что вы подразумеваете под всем таким?
– Мой знакомый рассказывал, что этого парня зовут Шелл Скотт. Но он плохо мне его описал. Сказал только, что он блондин атлетического сложения. Вроде вас, но как его разыскать, ума не приложу. Вы случайно его не знаете?
– В последнее время таких здесь ошивалось несколько, милая леди. Но вам повезло. Я тоже иногда балуюсь частным сыском, хотя по мне этого не скажешь, так ведь?
– О нет! Вы на сыщика не похожи.
– Ну вот этого можно было и не говорить. – Я поднялся и галантно поклонился. – Так идем и реализуем мою не очень оригинальную идею?
Я провел ее в отдельную кабину, поманил Пита, заказал ему выпить и дождался, пока он принес пару высоких стаканов с мартини «Танквери». Потом я уперся локтями в стол, подпер кулаками подбородок и приготовился слушать, с интересом глядя на ее интересное лицо.
– Ну, так зачем вам понадобился детектив, Эвелин?
– Кей. Кей Денвер.
– Ах, даже так? Красивое имя.
Мисс Денвер опасливо покосилась на возившегося за стойкой Пита.
– Можете не беспокоиться, Кей. Он у нас глухонемой. Так что вы имеете мне сказать?
– Боюсь, что вам я не могу ничего сказать, – горестно покачала она прелестной головкой. – Мне противно рассказывать об этом кому бы то ни было, тем более повторять эту историю дважды.
– Тогда расскажите мне ее единожды.
– Нет, все это слишком... отвратительно. Я не скажу об этом никому, кроме мистера Скотта, да и то, если соберусь с духом. Сначала мне нужно с ним познакомиться, посмотреть, что он за человек...
– Что же, смотрите. Он перед вами.
– Кто передо мной?
– Шелл Скотт собственной персоной.
– Вы шутите?
– Нет, а вы?
– Я вам не верю. Кто вы, в конце концов?
Я окинул ее самым располагающим взглядом, на который был способен, отпил из стакана, не спеша поставил его на стол и торжественно вытащил из кармана бумажник.
– Убедитесь сами, – сказал я, извлекая из него лицензионную карточку, выданную мне калифорнийским отделением Бюро частных расследований, потом присовокупил к ней свои водительские права. – Этого достаточно?
Она надула и без того пухлые губки, задумчиво вытянула их немного вперед, вернула на место, потом повторила эту операцию еще несколько раз. Все это время она не переставала ощупывать меня взглядом, а мне хотелось пощупать ее по-настоящему. Наконец она произнесла с легкой обидой в голосе:
– Почему вы мне солгали?
– Я? Солгал? Но, позвольте, о чем?
– О том, кто вы на самом деле.
– А, это... Но я вам не лгал. Я просто... не сказал, кто я. Правильно? Прокрутите пленку обратно.
Она прокрутила. Во всяком случае ее аппетитные губки вновь пришли в движение, и она задумчиво скосила глаза в сторону.
– Что ж, возможно, вы и правы. Однако, – она бросила беглый взгляд в сторону протиравшего стаканы Пита, – этот бармен не глухой и не немой. Я слышала, как он с вами разговаривал, когда вы заказывали выпивку. А вы сказали, что он – глухонемой. Мне нужен сыщик, которому я могла бы доверять. Довериться целиком и полностью, учитывая... необычайность ситуации, в которой оказалась.
– Ну так доверьтесь мне... целиком и полностью. Я не такой шалопай, каким кажусь на первый взгляд. А то, что я сказал насчет Пита, – так это ради шутки. Я только хотел, чтобы вы поделились своей проблемой со мной, а не с ним. Так сказать, небольшая игра слов. – Я помолчал, подбирая удачное сравнение. – Ну, мы же говорим, к примеру, «пришла беда – отворяй ворота», но не бежим раскрывать двери при каждой неудаче. Правильно?
– Ну... не знаю...
– Послушайте, неужели я бы позволил вам услышать, как разговаривает Пит, если бы действительно хотел убедить вас в том, что он глухонемой? Я же мог сделать ему заказ на пальцах? Или, скажем... – Я заткнулся, вдруг осознав, что выгляжу перед ней круглым дураком. – Вы не подскажете, чем я сейчас занимаюсь?
– Пытаетесь убедить меня в том, что вам можно доверять. Чтобы я рассказала вам о своей... ужасной проблеме.
– Предположим. Но я не об этом. Я хочу узнать, как случилось, что вам так ловко удалось заставить меня уйти в глухую оборону? Послушайте, когда я пришел в бар, у меня было не очень веселое настроение. Поднавалилось то, да се. И тут входите вы, такая интересная, красивая, и главное одна. И я один. Естественно, мне пришла в голову мысль познакомиться и сбежать куда-нибудь с вами вместе. На какой-нибудь тропический необитаемый остров. Построить хижину из стеблей бамбука, пить кокосовое молоко и...