Прессфилд Стивен. Врата огня

   После полудня через шесть дней после выхода из Лакедемона союзники достигли деревни Альпены, а еще через полчаса подошли к самим Фермопилам. В отличие от окружающей Фермопилы сельской местности, поле сражения – будущее поле сражения – оказалось далеко не безлюдным. Множество обитателей Альпен и Антелы, северной деревни, стоящей на ручье под названием Феникс, поставили здесь временные торговые палатки. Кто-то пек ячменные и пше­ничные лепешки. Один предприимчивый умник открыл винную лавку. Две не менее предприимчивые шлюхи даже соорудили в заброшенной купальне бордель на две койки. Он моментально стал известен как Святилище Афродиты Падшей или «две дыры», в зависимости от того, кто спра­шивал дорогу туда и кто давал совет, предлагая провести.
   Персы, по донесениям разведчиков, еще не добрались до Трахина – ни по суше, ни по морю. Равнину к северу еще не покрывали вражеские шатры. Флот Персидской державы, как докладывали, вышел из Фермы, что в Македонии, то ли день, то ли два назад. Тысячи их боевых кораблей, вероятно, двигались вдоль побережья Магнезии, и передовые отряды рассчитывали через двадцать четыре часа достичь места высадки в Афетах, что в шестидесяти двух стадиях севернее Фермопил.
   Наземные войска противника выступили из Фермы де­сятью днями раньше, их колонны продвигаются, сообщали беженцы, по прибрежным и удаленным от моря дорогам и по пути вырубают леса. Передовые части наземного вой­ска ожидаются в то же время, что и флот.
   Теперь Леонид проявил активность.
   Прежде чем вражеские лагеря показались в виду, царь направил в окрестности Трахина, непосредственно к северу от Ворот, отряды легких всадников. Им следовало сжечь на полях все до единого колоска и захватить или разогнать всю скотину, которая могла бы пойти в пищу неприяте­лю,– вплоть до кошек и ежей.
   Вслед за всадниками были высланы отряды для реког­носцировки от каждой боевой части союзников с приказом продвинуться как можно севернее, до пологих пляжей, удоб­ных для высадки персов. Этим отрядам надлежало снять карту местности, обращая особое внимание на дороги и тропы, доступные для персов по пути к Теснине. Хотя у союзных войск не было конницы, Леонид позаботился включить в этот отряд опытных конников: даже пешие, они могли лучшим образом оценить возможности вражеской конницы. Сможет ли Ксеркс провести по тропам коней? Как много? Как быстро? Какие меры лучше всего принять союзникам в этом случае?
   В дальнейшем разведывательным отрядам надлежало задерживать и доставлять местных жителей, чьи топографические знания могли помочь союзникам. Леонид хотел знать каждую пядь местности у северных подходов и, горько вспоминая Темпе, желал составить основательное суждение о горных проходах на юге и западе, тщательно исследуя всякую скрытую тропу, по которой можно было бы обойти греческую позицию и зайти ей в тыл.
   В это время случилось происшествие, которое чуть не сломило волю союзников. Один фиванский пехотинец случайно наступил на змеиное гнездо с только что родивши­мися змеёнышами и получил в голую лодыжку порцию яда от полудюжины маленьких гадов, чьих укусов, как из­вестно охотникам, нужно бояться больше, чем укусов взрос­лых змей, поскольку гаденыши не научились дозировать яд и пускают его в рану по полной мере. Через час фиванец умер в страшных мучениях, несмотря на то, что лекари выпустили из него почти всю кровь.
   Пока фиванец еще корчился в агонии, вызвали прори­цателя Мегистия. Остатки войска, посланного Леонидом оценить длину и состояние стоявшей поперек Ворот древ­ней Фокийской стены, задержали свои работы и застыли в ужасе. Жизнь укушенного змеей медленно и мучительно убывала, и это зрелище, казалось, олицетворяло чувства всех окружающих.
   И наконец сын Мегистия догадался спросить имя фиванца.
   Как сообщили его товарищи, укушенного звали Перс.
   И моментально мрак, порождённый знамением, рассе­ялся, поскольку Мегистий объяснил значение, которое не могло быть яснее: этот человек, имевший несчастье полу­чить от матери такое имя, олицетворял собою врага, который, вторгшись в Грецию, наступил на змеиное потомство. Как ни неопытны и разобщены были змеиные дети, но своими зубами сумели впрыснуть яд в кровь врага и свалить его.
   Уже пала ночь, когда отмеченный мойрами человек испустил дух. Леонид велел воинам немедленно его похоро­нить со всеми почестями, а затем направил их руки к дру­гой работе. Приказано было явиться всем каменщикам из числа союзников, независимо от подразделения. Из обоза собрали все долота, кирки и ваги и еще прислали из дерев­ни Альпены и окрестностей. Каменщики отправились по тропе к Трахину с приказом насколько возможно повре­дить тропу, а также высечь на камнях на самом видном месте следующую надпись:
   Греки, призванные на службу Ксерксом! Если по принуждению вам придется сражаться с нами, вашими братьями, сражайтесь плохо.
   Одновременно начались работы по восстановлению древ­ней Фокийской стены, перегораживающей Теснину. Когда союзники пришли, укрепление представляло собой груду обломков. Леонид приказал возвести настоящую крепост­ную стену.
   Произошла забавная сцена, когда строители из союзного ополчения собрались на торжественный совет, чтобы осмот­реть место и предложить архитектурные варианты. Чтобы осветить Теснину, принесли факелы, на земле набросали эскизы. Один из коринфских военачальников создал насто­ящий чертеж в правильном масштабе. Теперь начальники начали спорить. Стену нужно построить прямо в Теснине, чтобы ее перегородить. Нет, предлагали другие, лучше ее отнести на два плетра назад, создав «треугольник смерти» между скалами и крепостной стеной. Третий начальник убеждал отодвинуть стену вдвое дальше, чтобы освободить союзной пехоте пространство для сосредоточения и манев­ра. Тем временем рядом слонялись воины, налево и напра­во раздавая мудрые советы и пожелания, как это любят эллины.
   Леонид же просто взял камень, подошел к первому попавшемуся месту и там его положил. Потом взял второй и положил рядом с первым. Остальные тупо смотрели, как их главнокомандующий, которому было далеко за шестьдесят, наклонился за третьим камнем. Кто-то рявкнул: «Сколько еще вы, идиоты, собираетесь стоять тут, разинув рот? Подождёте до утра, пока ваш царь не построит стену сам?»
   С веселым шумом воины взялись за работу. Но и Лео­нид, увидев, сколько рук пришло ему на помощь, не прекра­щал своих усилий, а продолжал вместе со всеми громоздить камни, возводя настоящую крепость.
   – Ничего замысловатого, братья,– проинструктировал он строителей.– Ведь каменная стена будет прикрывать не Элладу, а человеческую стену.
   Царь разделся и трудился вместе с воинами, не уклоня­ясь ни от какой работы и останавливаясь лишь для того, чтобы обратиться по имени к знакомым да запомнить име­на и даже прозвища других, кого еще не знал. Дружески похлопать по спине новых соратников. Он всегда так посту­пал – таким он был и в сражениях. Было удивительно, с какой быстротой задушевные слова, обращенные к одному или двоим, передавались по цепочке от воина к воину, на­полняя мужеством все сердца.
   Уже заканчивалась первая стража.
   – Приведите ко мне этого злодея.
   С этими словами Леонид призвал местного разбойника, который по пути примкнул к колонне и за плату предложил свои услуги в рекогносцировке. Двое скиритов вывели этого человека вперед. К своему удивлению, я узнал его.
   Это был мой земляк по прозвищу Сферей – «Игрок в мяч», дикий мальчишка, ушедший в горы после разруше­ния нашего родного города и потом пинавший набитый травой человеческий череп в знак своего главенства над прочими изгоями. Теперь, когда этот головорез приблизился к отсветам царского костра, я увидел, что это уже не юноша с гладкими щеками, а бородатый, покрытый шрамами муж­чина.
   Я подошел к нему, и он тоже узнал меня. Разбойник был в восторге от возобновления нашего знакомства и ди­вился судьбе, которая привела нас, двоих сирот, пострадав­ших от огня и меча, сюда, в самый центр угрожавшей Элладе опасности.
   Сферей кипел радостью, предвкушая войну. Ему пред­стояло блуждать по ее окраинам и грабить сломленных и побежденных. Война сулила ему большую выгоду. Было ясно без слов, что он считает меня болваном,– ведь я избрал для себя службу, не приносящую ни малейшей выгоды.
   – А что стало с той аппетитной струйкой пара, с кото­рой вы обычно шлялись? – спросил он меня.– Как ее звали, твою двоюродную сестру?
   Слово в «пар» в моем городе служило для непристойного обозначения девушки в прекрасном и нежном возрасте.
   – Она умерла,– соврал я,– и ты тоже умрешь, если еще произнесешь хоть слово.
   – Полегче, земляк! Притормози. Я же просто треплюсь.
   Царские стражники увели от меня разбойника, не дав нам договорить. Леониду требовался смельчак, чьи подошвы умели цепляться за каждую щель на козьих тропах, какой-нибудь храбрец, чтобы вскарабкаться на высоченный отвесный склон Каллидрома, нависавший над Тесниной. Царь хотел узнать, что находится на вершине и насколько опасно туда подниматься. Когда враг займет Трахинскую равнину и северные подходы, смогут ли союзники забросить отряд – или хотя бы одного человека – через плечо горы в тыл противника?
   Сферей с энтузиазмом взялся за столь рискованное пред­приятие.
   – Я пойду с ним,– сказал скирит Собака, сам горец.­ Что угодно, только не строить эту жалкую стену.
   Леонид с готовностью принял его предложение. Он велел своему казначею вознаградить разбойника достаточно щедро, чтобы тот пошел, но не чересчур, дабы он вернулся.
   Около полуночи начали спускаться с гор фокийцы и опунтские локрийцы. Леонид тепло приветствовал новых союзников. Он ни словом не упомянул об их. недавнем бегстве, а вместо этого сразу же проводил их в выделенную для них часть лагеря, где их ждала похлебка и свежеиспеченный хлеб.
   На севере, на побережье, разразилась страшная буря; издали раздавались яростные раскаты грома. Хотя над Воротами небо оставалось ясным и сверкали звезды, воины поеживались. Они устали. Шесть дней похода с тяжёлой ношей поубавили у них живости, в их сердца начали прокрадываться невысказанные страхи и невидимые демоны. А только что прибывшие фокийцы и локрийцы не могли помешать им ясно видеть, как незначительна, если не сказать – самоубийственно мала, численность войска, кото­рое намеревалось сдержать мириады вражеских полчищ.
   Местные торговцы и даже шлюхи исчезли, как крысы, попрятавшиеся в свои норы перед землетрясением. Среди слонявшихся вокруг местных жителей был чело­век, моряк с торгового судна, утверждавший, что много лет плавал из Сидона в Тир. Мне случилось встретить его у костра аркадцев, когда этот человек раздувал пламя страха. Дескать, он собственными глазами видел персидский флот и может рассказать следующее:
   – В прошлом году я вел из Митилены галеру с зерном, и нас захватили финикийцы, их корабли составляют часть флота Великого Царя. Они конфисковали наш груз. Нам пришлось проследовать под их конвоем и разгрузиться в одном из их складов на реке Стримоне, на Фракийском побережье. То, что я там увидел, чуть не лишило меня чувств.
   К кругу стали присоединяться другие, все серьезно слу­шали.
   – Склад был огромный, как город. Издали можно было подумать, что это гряда холмов. Но вблизи холмы оказались солониной, она хранилась в амфорах с рассолом, сложенных пирамидами до небес. Я увидел оружие, братья. Стеллажи с оружием, десятки тысяч. 3ерно и масло, шатры с хлебом – они были размером со стадион. Всевозможное военное иму­щество, какое только можно вообразить. Ядра для пращей. Свинцовые ядра, сложенные в фут высотой, покрывали целый акр. Корыта с овсом для царских коней протянулись на несколько стадиев. И в середине всего возвышалась покрытая промасленной дерюгой пирамида, огромная, как гора. Что такое могло быть под ней? Я спросил начальника морской пехоты, сторожившего нас. «Пошли,– сказал он, ­я покажу тебе». Угадайте, друзья мои, что же там возвышалось, сложенное до небес под дерюгой? Папирусы,– объявил моряк.
   Никто из аркадцев не понял его многозначительности.
   – Папирусы! – повторил фракиец, словно стараясь вбить всю значимость этого слова под толстые черепа слушателей. – Папирусы для записей, чтобы вести учет. Учитывать людей. Лошадей. Оружие. Зерно. Приказы войскам и другие распоряжения, папирусы для донесений и реквизиций, для списков личного состава и депеш, военных судов и наград за доблесть. Папирусы, чтобы отслеживать все, что Великий Царь берет в поход, и все добро, что он планирует награбить. Папирусы, чтобы инвентаризировать сожженные страны и разоренные города, захваченных пленных, закованных в цепи рабов…
   В этот момент к собравшимся случайно подошел мой хозяин. Он сразу заметил страх на лицах слушателей и, ни и слова не говоря, протолкался к огню. Увидев среди слушателей военачальника-спартиата, моряк удвоил свой пыл. Ему нравился поток страха, порождаемый его рассказом.
   – Но я еще не рассказал самого страшного, братья,­ продолжил фракиец.– В тот самый день, когда наши тюремщики вели нас на ужин, мы проходили мимо стрелявших их в цель персидских лучников. Сами олимпийские боги не могли бы собрать таких полчищ! Клянусь вам, друзья,, так многочисленны были стрелки, что, когда одновременно выстрелили, туча стрел заслонила солнце!
   Глаза сплетника радостно загорелись. Он повернулся к моему хозяину, словно желая удостовериться, что его рассказ разжёг пламя страха даже в спартанце. К его разочарованию, Диэнек смотрел на него с холодной, почти скучающей отрешенностью.
   – Хорошо,– только и сказал мой хозяин.– 3начит, мы будем сражаться в тени.
   В середине второй стражи поднялась первая паника. Я еще не спал, прикрываясь щитом хозяина от собиравше­гося дождя, когда услышал шорох двигающихся тел, пере­межающийся человеческими голосами. Звуки охваченного тревогой лагеря совершенно не такие, как звуки спокойно­го. Диэнек моментально очнулся от крепкого сна, словно пастушья овчарка, услышавшая беспокойство в стаде, и проворчал:
   – Сучья мать! Начинается.
   В лагерь вернулся первый отряд разведчиков. Они уви­дели огни, факелы персидских конных передовых отрядов, и тихо отступили, пока персы их не отрезали. С уступа горы уже отчетливо видно врага, доложили они, перс не более чем в десяти стадиях отсюда по тропе. Некоторые передовые посты тоже совершили вылазки по собственной ини­циативе и теперь, вернувшись в лагерь, подтвердили доне­сение.
   3а плечом Каллидрома, на раскинувшейся Трахинской равнине, прибывали наступающие части персидского вой­ска.

Глава двадцать вторая

   Недолго понаблюдав за вражескими передо­выми частями, Леонид поднял все войско, гото­вясь к бою. Он приказал союзникам постро­иться в сомкнутые ряды и быть готовыми к выступлению. Остаток той ночи и весь следу­ющий день ушли на то, чтобы всерьез опус­тошить Трахинскую равнину и прилегающие горные склоны, проникающие вдоль берега на север до самого Сперхея, а в глубь суши – до крепости и Трахинских скал. По всей рав­нине были разожжены сторожевые огни и не маленькие костерки для жаренья кроликов, как обычно, а ревущие костры, чтобы создать иллюзию большого количества воинов. Союз­ные части выкрикивали в темноте оскорбле­ния и проклятия друг другу, стараясь казать­ся пободрее и поувереннее. К утру равнину от края до края заволокло дымом и морским туманом – именно так, как и хотел Леонид. Я был в одном из четырех последних отрядов, поддерживавших костры. И вот над заливом замаячил сумрачный рассвет. Мы могли ви­деть персов – верховые разведывательные дозоры и лучников на быстроходных судах у противоположного берега Сперхея. Мы стали орать им оскорбления, они ответили нам тем же.
   Прошел день, и еще один. Теперь стали подтягиваться части основных вражеских сил. Противник начал запол­нять равнину. Разведчики видели, как персидские военачальники назначали лучшие места для установки шатров Великого Царя и его приближенных, как отводили лучшие пастбища для лошадей Его Величества.
   Персам было известно о том, что греки здесь, как и гре­ки знали об их присутствии.
   В ту ночь Леонид вызвал моего хозяина и других командиров на небольшой холмик за Фокийской стеной, где спар­танский царь расположил свой командный пункт. 3десь Леонид обратился с речью к спартанцам. Тем временем начали прибывать военачальники из других союзных горо­дов, также вызванные на совет. По времени все получилось так, как задумал царь. Он хотел, чтобы начальники союз­ников подслушали слова, якобы предназначенные только для спартанцев.
   – Братья и товарищи,– обратился Леонид к собрав­шимся вокруг него лакедемонянам,– похоже, что все наше внушительное представление не убедило перса благоразум­но собрать свое барахло и вернуться домой. Кажется, все­-таки придется нам с ним сразиться. Так вот, послушайте, чего я хочу от каждого из вас. Вы – избранники Эллады, воины и военачальники государства Лакедемон, избранного Истмийским Советом нанести первый удар в защиту на­шей родины. Помните, что наши союзники возьмут с вас пример. Если вы выкажете страх, они испугаются вдвойне. Если вы проявите мужество, они ответят тем же. Мы должны вести себя так же, как и во всех прочих походах. С од­ной стороны, никаких чрезвычайных предосторожностей, а с другой – никакого безрассудства. Главное – мелочи. Поддерживайте обычный распорядок боевой подготовки своих воинов. Не пропускайте жертвоприношений богам. Продолжайте гимнастические занятия и упражнения с оружием. Как всегда, находите время для ухода за волосами. Найдите время для любой мелочи.
   Союзные военачальники уже собрались к костру совета и заняли места среди ранее собравшихся спартанцев. Ле­онид продолжал говорить как будто для своих, но в то же время в присутствии новых ушей.
   – Помните, что наши союзники не посвящали всю свою жизнь подготовке к войне, как это делали мы. Они – кре­стьяне и торговцы, воины гражданского ополчения. Тем не менее они не чужды доблести – иначе их бы здесь не было. Для фокийцев и опунтских локрийцев это – родная земля, они сражаются за свои дома и семьи. Что касается фиванцев и коринфян, тегейцев, орхоменцев и аркадцев, флиунтцев, феспийцев, мантинейцев и жителей Микен, они, по-моему, проявили еще более благородную андрею, поскольку добровольно пришли защищать не собственные очаги, а всю Грецию.
   Он пригласил вновь прибывших подойти поближе.
   – Добро пожаловать, братья. Поскольку я нахожусь среди союзников, я повторю то, что сказал своим воинам.
   Военачальники угрюмо усмехнулись.
   – Я говорил спартанцам,– продолжал Леонид,– то же что говорю теперь вам. Вы – командиры, ваши воины будут смотреть на вас и действовать так же как вы. Весь день находитесь среди своих братьев-воинов. Пусть они видят вас и понимают, что вы не боитесь. Если нужно что-то сделать, первыми беритесь за работу, и воины последуют за вами. Некоторые из вас, я вижу, поставили шатры. Немедленно снимите. Все мы будем спать, как и я, под открытым небом. Пусть ваши люди все время будут чем-нибудь заняты. Если у них нет работы, придумайте ее. Когда у воинов есть время поболтать языками, их разговоры заканчиваются страхом. А действия, со своей стороны, вызывают желание действовать и дальше. Все время соблюдайте походную дисциплину. Не давайте никому справлять естественные надобности без копья и щита на боку. Помните, что самое грозное оружие перса – его конница и множество лучников и пращников но здешняя местность делает их бессильными.
   Вот почему мы избрали это место. Враг не может ввести в Теснину больше двенадцати воинов в ряд, и не больше тыся­чи может собраться у Стены. Нас четыре тысячи. Так что мы превосходим их числом вчетверо.
   Это вызвало первый искренний смех. Леонид старался внушить мужество не только своими словами, но и спокой­ной манерой произносить их. Война – это работа, а не таинство. Царь ограничил свои инструкции практическими предписаниями. Он не старался установить приподнятое состояние духа, которое, он знал, все равно улетучится, как только командиры разойдутся от ободряющего света цар­ского костра.
   – Следите за собой, благородные мужи. Держите воло­сы, руки и ноги в чистоте. Ешьте, если даже приходится давиться. Спите или хотя бы притворяйтесь, что спите. Не давайте подчинённым видеть вашего беспокойства. Если пришли плохие вести, сначала доложите непосредственному начальству и не торопитесь делиться этим с простыми во­инами. Велите своим оруженосцам отполировать каждый аспис до безупречного блеска. Я хочу, чтобы щиты сверка­ли как зеркало, чтобы один их вид вселял страх во врага. Оставьте своим воинам время наточить копья, поскольку тот, кто точит сталь, укрепляет свое мужество. Что касается вашего вполне понятного беспокойства относительно ближайших часов, скажите своим воинам так: я не ожидаю никаких боевых действий ни в эту ночь, ни завтра, ни даже послезавтра. Персу нужно время расположить свои войска. Чем большими мириадами людей он обременен, тем боль­ше времени уйдет на это. Ему придется дождаться прибы­тия своего флота Мест высадки на этом негостеприимном берегу немного, и они малы. Персу понадобится несколько дней, чтобы на рейде поставить на якорь тысячи своих бое­вых транспортных кораблей. Наш флот, как вы знаете, за­нял пролив у Артемизия. Чтобы пробиться, врагу придется выдержать полномасштабное сражение, и подготовка к нему займет еще больше времени. Что касается нападения на нас в проходе, враг еще должен разведать наши позиции и обдумать, как лучше всего атаковать их. Без сомнения, сначала он пошлет своих переговорщиков, стараясь дипломатией достичь того, чего не решается добиться ценой кро­ви. Это не должно вас беспокоить, поскольку все вражеские угрозы я знаю наперед.– Тут Леонид нагнулся и поднял с земли камень размером в три кулака.– Поверьте мне, дру­зья, если Ксеркс обратится ко мне, то он может с таким же успехом говорить с этим булыжником.
   Он плюнул на камень и отшвырнул его в темноту.
   – И еще. Вы все слышали про оракул, объявивший, что или Спарта потеряет в бою царя, или сам город будет уничтожен. Я вопросил знамения, и светозарный бог ответил, что я и есть тот самый царь и это место станет моей могилой. Будьте уверены, однако, что это знание ни в коей мере не сделает меня безрассудным в отношении чужих жизней. Клянусь вам всеми богами и душами моих детей: я сделаю все, что в моих силах. 3ащищая проход, я сохраню вас и ваших людей, сколько смогу. И последнее, братья и союзники. В том месте, где сражение будет наиболее кро­вавым, знайте: лакедемоняне окажутся в первых рядах. Но прежде всего донесите до ваших людей: пусть они ни на йоту не уступают в доблести спартанцам и даже стре­мятся превзойти их. Помните, в военном деле владение оружием значит немного. Все решает мужество, а на него у нас, спартанцев, нет монополии. Когда поведете своих воинов за собой, помните об этом, и все будет хорошо.

Глава двадцать третья

   Мой хозяин дал мне наказ, чтобы во все время похода я будил его за два часа до рассвета – на час раньше всех воинов из его эномотии. Он хотел, чтобы они не видели его лежащим на земле, но всегда, проснувшись, заставали своего эномотарха на ногах и при оружии.
   В ту ночь Диэнек спал еще меньше, чем обычно. Я услышал, как он заворочался, и от этого проснулся.
   – Лежи спокойно,– приказал он и рукой прижал меня к земле.– Еще не прошла вто­рая стража.
   Он спал, не снимая своего боевого пояса, и теперь, постанывая от боли в суставах, встал на ноги и надел шлем. Диэнек взял копье и щит. Прихрамывая на покалеченную ногу, он направился к месту ночлега Леонида среди Всадников, где царь не спал и, возможно нуждался в собеседнике.
   Лагерь дремал, зажатый на своем пятачке. Над ущельем в холодном не по сезону возду­хе, сыром от близости моря и еще более свежем от недавнего шторма, повисла растущая луна. Ясно слышался шум прибоя, бьющего об основание скал. Я взглянул на Александра, положившего голову на свой щит рядом с храпящим Самоубийцей. Вокруг догорали сторожевые огни; на другом конце лагеря замерли спящие воины в мешковатых плащах и ночных шапках. Сейчас они напоминали скорее мешки со старым бельем, чем людей.
   По направлению к Средним воротам виднелись купаль­ни у минеральных источников. Там возвышались аккурат­ные деревянные строения из неструганых досок. Их камен­ные пороги за века отполировали ноги бесконечной череды купальщиков и летних посетителей. Утоптанные тропинки петляли меж дубов, освещенные оливковыми факелами у источников. Под каждым факелом висела дощечка из обожженного дерева с вырезанным стихотворным отрывком. Я припоминаю один:
 

 
Как при рождении душа
вступает в жидкость тела,
так в эти воды ты теперь вступи
и плоть с душою слей
в божественном, небесном единенье.
 

 
   Мне вспомнилось, что мой хозяин однажды сказал про поле боя. Это было при Тритеях, когда наше войско сошлось с ахейцами на поле проросшего ячменя. Решительная схватка состоялась напротив храма, в который в мирное время родственники приводили душевнобольных и одер­жимых, чтобы помолиться и принести жертву Деметре Милосердной и Персефоне. «Никогда ни один землемер не выбирал место для сражений. На земле надо сеять хлеб, возводить храмы. По иронии судьбы это не всегда так».