Страница:
- Нет.
- Это как поступают в Этике, да? - саркастически сказал Ом.
- Не знаю. Это как поступаю я.
"Безымянный" Корабль втянули в лощину между скал. Позади пляжа стоял
невысокий утес. Симония спустился с него туда, где ежились от ветра
философы.
- Я эти места знаю, сказал он. - Мы в нескольких милях от деревни, где
живут друзья. Нам всего лишь нужно подождать до ночи.
- Зачем ты все это делаешь? - сказал Урн. - В смысле, какой в этом
прок?
- Ты когда-нибудь слышал о стране, называвшейся Истанция? - спросил
Симония. - Она была небольшая. В ней не было ничего, нужного другим. Просто
место, где жили люди.
- Омния захватила ее пятнадцать лет назад, - сказал Дидактилос.
- Верно. Моя родина...- сказал Симония. - Я тогда был еще малышом. Но я
не забуду. И другие не забудут. У множества людей есть причины ненавидеть
Церковь.
- Я видел тебя стоящим рядом с Ворбисом, - сказал Урн. - Я думал, что
ты его защищаешь.
- Да, верно, верно. - сказал Симония. - Я не хочу, чтобы кто-нибудь
убил его раньше меня.
Дидактилос завернулся в тогу и поежился.
Солнце было приклепано к медному куполу неба. Брута дремал в пещере. В
своем углу беспокойно метался Ворбис. Ом в ожидании сидел у входа в пещеру.
Ждал готовясь. Ждал боясь. И они пришли. Они явились из-под кусочков камней
и из трещин в скалах. Они брызнули из песка, они закапали с колеблющегося
неба. Воздух наполнился их голосами, слабыми, как шепот мошкары. Ом
напрягся. Их речь не была речью больших богов. Это едва ли было речью
вообще. Это были слабые модуляции желаний, без существительных и со
считанными глаголами.
- ...Хочу...
Ом ответил:
- Мой.
Их были тысячи. Да, он был сильнее, у него был верующий, но они
заполняли небо подобно саранче. Тяжестью расплавленного свинца на него
изливалось страстное желание. Его единственное преимущество заключалось в
том, что у маленьких богов отсутствовала концепция сотрудничества. Это была
та роскошь, которая приходит с эволюцией.
-...Хочу...
- Мой!
Бормотание перешло в скулеж.
- Но вы можете обзавестись другими, - сказал Ом.
-...Глухо, тяжело, закрыто, заткнуто...
- Знаю, - сказал Ом. - Но этот - мой!
Психический вопль прокатился по пустыне. Маленькие боги бежали. За
исключением одного. Как заметил Ом, этот не роился вместе с остальными, а
мягко парил над куском выбеленной солнцем кости. Он ничего не говорил. Он
обратил свое внимание на него.
- Ты. Мой!
- Знаю, - сказал маленький бог.
Он знал язык, настоящий язык богов, однако разговаривал, словно каждое
слово приходилось лебедкой поднимать из глубин памяти.
- Кто ты? - сказал Ом.
Маленький бог пришел в возбуждение.
- Здесь некогда был город, - сказал маленький бог. - Не просто город.
Империя городов. Я, Я, Я помню, были сады и парки. Было озеро. На озере были
плавучие сады, Я помню. Я. Я. И были святилища. О каких только можно
мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Тысячи приносились в
жертву. Во славу.
Ома замутило. Это был не просто маленький бог. Это был бог, который не
всегда был маленьким...
- Кем ты был?
- И были святилища. Я, Я, мне. Такие святилища, о каких можно только
мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Слава. Тысячи
приносились в жертву. Мне. Во славу. И были святилища. Мне, мне, мне.
Великая слава. Святилища такая слава, о какой только мечтать. Великие
пирамиды святилищ мечта, достававшая до неба. Мне, мне. Жертвовали. Мечта.
Тысячи приносились в жертву. Мне во славу великого неба.
- Ты был их богом? - рискнул Ом.
- Тысячи были принесены в жертву. Во славу.
- Ты меня слышишь?
- Тысячи принесли в жертву во славу. Мне, мне, мне.
- Как тебя звали? - закричал Ом.
- Звали?
Горячий ветер подувший над пустыней передвинул несколько песчинок. Эхо
потерянного бога улетело, вновь и вновь перекувыркиваясь, пока исчезло среди
камней. Где ты?
Нет ответа. Вот так и случается, подумал Ом. Быть маленьким богом
плохо, однако в это время ты едва ли осознаешь, что это плохо, ибо лишь
смутно осознаешь что-либо вообще, но все время существует нечто, что
является, возможно, зародышем надежды, знания и веры, что в один день ты
можешь стать чем-то большим, чем ты сейчас. Но куда как хуже быть богом в
прошлом, а теперь - не более, чем кучкой туманных воспоминаний, носимой
туда-сюда по песку из искрошившихся камней твоих святилищ.... Ом повернулся
и, на коротких толстых лапках зашагал целеустремленно назад в пещеру, пока
подошел к голове Бруты, которую он и боднул.
- Ась?
- Просто проверяю, жив ли.
- Фгфл.
- Хорошо. - Пошатываясь, Ом направился обратно на свой пост у входа в
пещеру.
Говорят, что в пустынях бывают оазисы, но они никогда не бывают в одном
месте дважды. Пустыня не картографична. Она пожирает картографов. Этим
занимаются львы. Ом помнил их. Тощие, не похожие на львов Ховондаландских
степей. Скорее волк, чем лев, скорее гиена, чем что-либо другое. Не смелые,
а с какой-то злобной, мускулистой трусостью, куда более опасной... Львы.
Ой-ей.... Ему надо найти львов. Львы пьют.
Брута проснулся, когда послеполуденный свет тащился через пустыню. Во
рту был привкус змеи. Ом бодал его ногу.
- Ну, давай, давай, ты теряешь лучшую часть дня.
- Есть вода? - слабо пробормотал Брута.
- Будет. Всего в пяти милях. Удивительная удача.
Брута заставил себя встать. Каждый мускул болел.
- Откуда ты знаешь?
- Я это чувствую. Я - бог, знаешь ли.
- Ты говорил, что можешь чувствовать только мысли.
Ом выругался. Брута ничего не забывал.
- Это сложнее, - соврал Ом. - Верь мне. Пошли, пока не смерклось. И не
забудь своего приятеля Ворбиса.
Ворбис лежал свернувшись. Он взглянул на Бруту несфокусированными
глазами, встал, когда Брута ему помог, как человек все еще спящий.
- Думаю, его могли ужалить, - сказал Брута. - Есть морские животные с
жалом. И ядовитые кораллы. Он продолжает шевелить губами, но я не могу
разобрать, что он пытается сказать.
- Возьми его с собой, - сказал Ом. - Возьми его с собой, о, да.
- Прошлой ночью ты хотел, чтобы я его оставил, - сказал Брута.
- Разве? - сказал Ом, весь его панцирь лучился невинностью. - Ну, может
быть я побывал в Этике. Что-то изменилось в моем сердце. Я вижу, что он с
нами с определенной целью. Старый добрый Ворбис. Возьми его с собой.
Симония и двое философов стояли на вершине скалы, глядя через
иссушенные угодья Омнии на далекую скалу Цитадели. Двое из них, по крайней
мере, смотрели.
- Дайте мне рычаг и место встать, и я разобью это место, как яйцо, -
сказал Симоний, ведя Дидактилоса вниз по узкому проходу.
- Выглядит большой, - сказал Урн.
- Видишь отблеск? Это те двери.
- Выглядят массивными.
- Я спрашивал, - сказал Симония, - о корабле. Как он движется. Нечто в
этом роде могло бы разнести ворота, верно?
- Пришлось бы затопить долину. - сказал Урн.
- В смысле, если бы оно было на колесах.
- Ха, да, - сказал Урн саркастически. Был долгий день. - Да, если бы у
меня была кузница, полдюжины кузнецов и куча помощников. Колеса? Нет
проблем, но...
- Надо будет посмотреть, - сказал Симония, - что мы сможем сделать.
Солнце опустилось к горизонту, когда Брута, обвивая рукой плечи
Ворбиса, достиг следующего скалистого островка. Он был больше, чем тот, со
змеей. Ветер придал камням неприятную, вытянутую форму, и они торчали,
словно пальцы. Здесь были даже деревья, приютившись в расселинах между
камнями.
- Где-то тут есть вода, - сказал Брута.
- Всегда есть вода, даже в худших из пустынь, - сказал Ом. - Дюйм, ох,
может, два дюйма дождя в год.
- Я что-то чую, - сказал Брута, ступая ногами по песку и хрустя
известняком вокруг валунов. - Что-то отвратительное.
- Подними меня над головой.- Ом оглядел скалы. - Правильно. Теперь
опусти меня обратно. И иди к той скале, которая выглядит, как..., которая
выглядит очень необычно, действительно.
Брута взглянул.
- Действительно, - прокаркал он, в конце концов. - Удивительно, что
может сделать ветер.
- У ветра есть чувство юмора, - сказал Ом. - Однако, оно довольно
приземленное.
Около основания скалы огромные плиты, наваленные за долгие годы,
создавали зубчатую насыпь с темными зевами то тут, то там.
- Этот запах, - начал Брута.
- Возможно, животные приходят пить воду, - сказал Ом.
Нога Бруты поддала нечто желтовато-белое, что покатилось прочь среди
камней производя звук, как мешок кокосов. Звук громко раскатился в
удушающе-пустой тишине пустыни.
- Что это было?
- Определенно, не череп, - соврал Ом, - не волнуйся...
- Здесь всюду кости!
- Да ну? А чего ты ожидал? Это пустыня! Люди здесь умирают! Это очень
популярное времяпровождение в здешних местах!
Брута поднял кость. Он был, как он сам отлично знал, туп. Но люди,
после того, как умирают, не грызут собственных костей.
- Ом...
- Здесь есть вода! - кричал Ом. - Она нам нужна! Но... возможно, есть
небольшие препятствия!
- Препятствия какого рода?
- Природные опасности!
- Вроде...?
- Ну, знаешь львов? - в отчаянии сказал Ом.
- Здесь есть львы?
- Ну... слегка.
- Слегка львы?
- Всего один лев.
- Всего один... - "...исключительно одиночное создание. Самые опасные -
старые самцы, вытесненные молодыми соперниками в самые негостеприимные
регион. Они злобны и хитры, и по крайности своего положения теряют всякий
страх перед людьми...". Память испарилась, позволяя двигаться голосовым
связкам Бруты.
- Какой?
- Если он сыт, он не обратит на нас никакого внимания, - сказал Ом.
- Да?
- Они тогда засыпают.
- После поедания...?
Брута оглянулся на Ворбиса, тяжело осевшего на камень.
- Поедания? - повторил он.
- Это было бы милосердием, - сказал Ом.
- Ко льву - да! Ты хочешь использовать его как наживку?
- Он не переживет пустыни. В любом случае, он поступил много хуже с
тысячами людей. Он умрет во имя благой цели.
- Благая цель?
- Мне это угодно.
Раздалось рычание, где-то среди камней. Оно не было громким, но в нем
слышалась сила. Брута попятился.
- Мы не бросаем львам людей просто так!
- Он бросает.
- Да. Я - нет.
- Отлично, мы взберемся на вершину плиты и когда лев примется за него,
ты сможешь размозжить ему голову камнем. Он, скорее всего, удерет с рукой
или ногой. Этого он не упустит.
- Нет! Нельзя поступать так с людьми только потому, что они беспомощны!
- Знаешь ли, я не мог выбрать лучшее время!
Из-за каменной гряды раздался еще один рык. Он звучал громче. Брута
растерянно взглянул вниз, на разрозненные кости. Среди них, полускрытый
мусором, лежал меч. Он был старый и не очень хороший, и изъеденный песком.
Он робко поднял его за лезвие.
- Другой конец, - сказал Ом.
- Знаю!
- Ты умеешь им пользоваться?
- Не знаю.
- Я крепко надеюсь, что ты учишься на лету.
Лев появился, медленно. Львы пустыни, как уже было сказано, не похожи
на степных львов. Они были похожи...
...Когда великие пустыни были зелеными рощами. (т.е. до того, как
жители позволили козам пастись повсюду. Ничто так не создает пустынь, как
козы.). Тогда можно было почти весь день (но недостаточно) величественно
лежать, в промежутках между почти регулярным употреблением козлятины. Но
рощи перешли в кустарники, кустарники перешли в, так скажем, более жидкие
кустарники, и козы, и люди, и, под конец, даже города, исчезли. Львы
остались. Почти всегда есть, что есть, если ты достаточно голоден. Людям
по-прежнему приходится пересекать пустыню. Тут есть ящерицы. Тут есть змеи.
Это трудно назвать экологической нишей, но львы накрепко обосновались в ней,
как неумолимая смерть, поджидающая большинство из тех, кто встретился с
пустынным львом. С этим уже кто-то повстречался. Его грива были спутанной.
Его шкуру полосовали старые шрамы. Он потащился в сторону Бруты, волоча
бесполезную заднюю ногу.
- Он ранен, сказал Брута.
- Ох, хорошо. И это такая куча еды! - сказал Ом. - Пусть, немного
жестковат, но...
Лев рухнул, его грудная клетка, напоминающая сушилку для посуды, тяжело
вздымалась. Из его бока торчало копье. Мухи, которые всегда, в любой пустыне
находят, что поесть, поднялись роем. Брута положил меч. Ом втянул голову в
панцирь.
- О, нет, - пробормотал он. - В мире двадцать миллионов людей, а тот
единственный, который в меня верит, самоубий...
- Мы не можем бросить его вот так, - сказал Брута.
- Можем. Можем. Это лев. Львов оставляют.
Брута встал на колени. Лев открыл один покрытый коркой желтый глаз,
слишком ослабший даже чтобы его укусить.
- Ты же умрешь, ты же умрешь. Я не смогу найти никого, кто бы верил в
меня, тут...
Знания Бруты по анатомии животных были рудиментарными. Хотя некоторые
инквизиторы обладали завидными знаниями внутренностей человеческого тела,
что недоступно тем, кто не располагает возможностью вскрывать его, пока оно
еще функционирует, на медицину как таковую в Омнии смотрели неодобрительно.
Но повсюду, в каждой деревне, был кто-то, кто официально не вправлял костей
и кто не знал самой малости об определенных растениях, и кто стоял вне
досягаемости Квизиции, благодаря хрупкой благодарности пациентов. И каждый
крестьянин располагал крупицами знаний. Острая зубная боль способна сломить
даже самых стойких в вере. Брута ухватился за рукоять копья. Лев зарычал,
когда он пошевелил его.
- Не мог бы ты поговорить с ним? - сказал Брута.
- Это животное.
- Как и ты. Ты можешь попытаться его успокоить. Ибо если он
возбудится...
Ом аж коготками зацарапал от сосредоточенности. В действительности,
мысли льва не содержали ничего, кроме расширяющейся туманности боли,
заволакивающей даже фоновый голод. Ом попытался обуздать боль, заставить ее
улетать... и не думать о том, что случится, если когда она пропадет. Судя по
обстоятельствам, лев не ел много дней. Лев заворчал, когда Брута вытащил
наконечник дротика.
- Омнийский, - сказал он. - Он тут недавно. Он должен был встретить
солдат по пути в Эфеб. Они должны были проходить недалеко. он оторвал еще
одну полосу от своей рубахи и попытался прочистить рану.
- Мы хотим его съесть, а не вылечить! - кричал Ом. - О чем ты думаешь?
Ты думаешь, он будет тебе благодарен?
- Он жаждет помощи.
- И скоро возжаждет, быть сытым, об этом ты подумал?
- Он трогательно смотрит на меня.
- Возможно, никогда прежде не выдел недельный запас пищи бродящий
вокруг на двух ногах.
Это было не так,- подумал Ом. - Брута терял вес, как тающий кусок льда,
здесь в пустыне. Вот что поддерживало его живым! Парень был двуногим
верблюдом." Брута прохрустел в сторону каменной насыпи, жуки и кости
рассыпались под его ногами. Валуны образовывали лабиринт полузасыпанных
туннелей и пещер. Судя по запаху, лев обитал здесь уже давно, и
нездоровилось ему часто. Он некоторое время разглядывал ближайшую пещеру.
- Что такого удивительного в львином логове? - спросил Ом.
- По-моему то, что в него ведут ступени, - сказал Брута.
Дидактилос ощущал толпу. Она заполняла амбар.
- Сколько их тут? - спросил он.
- Сотни, - сказал Урн. - Они сидят даже на стропилах! И... учитель?
- Да?
- Здесь даже пара священников! И дюжина солдат!
- Не беспокойся, - сказал Симония, присоединяясь к ним на
импровизированной платформе, сделанной из фиговых бочек. - Они последователи
Черепахи, как и вы. Мы находим друзей в самых неожиданных местах!
- Но я не..., - беспомощно начал Дидактилос.
- Здесь нет ни единого, кто бы не ненавидел Церковь всей душой, -
сказал Симония.
- Но это не....
- Они ждут того, кто их возглавит!
- Но я никогда...
- Я знаю, ты не подведешь. Ты - человек рассудка. Урн, влезь сюда.
Здесь кузнец, с которым я хотел тебя познакомить...
Дидактилос повернулся лицом к толпе. Он чувствовал горячую, напряженную
тишину их взглядов.
Каждая капля копилась в течении минут. Это гипнотизировало. Брута
поймал себя на созерцании каждой развивающейся капли. Было почти невозможно
заметить, как она увеличивается, но они увеличивались и капали
тысячелетиями.
- Ну как? - сказал Ом.
- Вода просачивается вниз после дождей, - сказал Брута. - Она оседает
среди камней. Разве боги не знают таких вещей?
- Нам не требуется, - Ом огляделся. - Давай пойдем отсюда. Я ненавижу
это место.
- Это просто заброшенного святилище. Здесь ничего нет.
- Это я и имею ввиду.
Песок и булыжники наполовину засыпали его. Свет просачивался через
разбитую крышу высоко вверху на скат, по которому они сползли вниз. Бруте
было интересно, сколькие из выветренных скал в пустыне некогда были
строениями. Это должно было быть огромным, наверное величественной башней. А
потом пришла пустыня.
Здесь не было нашептывающих голосов. Даже маленькие боги держались
подальше от заброшенных святилищ, по той же причине, по которой люди
избегают кладбищ. Единственным звуком было случайное бульканье капли. Капли
падали в мелкую лужицу перед тем, что выглядело, как алтарь. На всем пути от
лужицы до круглой дыры в плитах пола, которая казалась бездонной, вода
проточила канавку. Здесь было несколько статуй, все опрокинуты; они были
грубых пропорций, какие-либо детали отсутствовали, каждая напоминала детскую
игрушку из глины, высеченную в граните. Далекие стены некогда были покрыты
каким-то барельефом, но он повсюду искрошился, за исключением нескольких
мест, где остались странные рисунки, большей частью состоящие из щупалец.
- Кто были те люди, что здесь жили? - сказал Брута.
- Не знаю.
- Какому богу они поклонялись?
- Не знаю.
- Статуи сделаны из гранита, но гранита по близости нет.
- Значит, они были очень набожны. Они тащили его издалека.
- И алтарный камень покрыт канавками.
- А, исключительно набожны. Это чтобы могла стечь кровь.
- Ты правда думаешь, что они совершали человеческие жертвоприношения?
- Я не знаю! Я хочу выбраться отсюда!
- Почему? Здесь есть вода и прохладно...
- Потому... здесь жил бог. Могучий бог. Его почитали тысячи. Я это
чувствую. Понимаешь? Это излучают стены. Великий Бог. Сильна была его власть
и величественны его слова. Армии шли во имя его, и грабили, и убивали.
Так-то. А теперь никто, ни ты, ни я, ни один даже не знает, что это был за
бог, ни его имени, или на что он был похож. Львы пьют в святых местах, и те
маленькие юркие твари о восьми ногах, одна около твоей ноги, как их там
бишь, та, что с усами, ползают по алтарю. Теперь ты понимаешь?
- Нет. - сказал Брута.
- Ты не боишься смерти? Ты же человек!
Брута обмозговал это. В нескольких футах, Ворбис молча смотрел на
лоскуток неба.
- Он проснулся. Он просто не разговаривает.
- Какая разница? Я не спрашивал тебя о нем.
- Знаешь... иногда... на работах в катакомбах... это такое место, где
не можешь помочь... В смысле, все эти черепа и прочее... и Книга говорит...
- И в этом вы все, - сказал Ом с ноткой горького триумфа в голосе. - Вы
не знаете. Неопределенность, вот что не дает всем посходить с ума. Чувство,
что все еще может наладиться, в конце то концов. Но с богами не так. Мы
знаем. Ты знаешь историю о воробье, летящем через комнату?
- Нет.
- Все ее знают.
- Не я.
- Что жизнь - это воробей, летящий через комнату? Что снаружи нет
ничего, кроме темноты? И что он летит через комнату, и это всего лишь
мгновение тепла и света?
- Там есть открытые окна? - сказал Брута.
- Ты можешь себе представить, что значит быть этим воробьем, и знать о
темноте? Знать, что потом будет нечего вспомнить, нечего, кроме мгновения
света?
- Нет.
- Нет. Конечно, ты не можешь. Но вот на что это похоже, быть богом. А
это место... это морг.
Брута оглядел это старое, полутемное святилище.
- А... ты знаешь, на что похоже быть человеком?
Голова Ома на мгновение втянулась под панцирь, ближайший эквивалент
пожатия плечами, который он мог проделать.
- По сравнению с богом? Просто. Рождаешься. Подчиняешься нескольким
правилам. Делаешь то, что велят. Умираешь. Тебя забывают.
Брута взглянул на него.
- Что-нибудь не так?
Брута встряхнул головой. Потом встал и подошел к Ворбису. Дьякон пил
воду из чашки ладоней Бруты. Но что-то в нем оставалось выключенным. Он
ходил, он пил, он дышал. Или что-то ходило, пило, дышало. Его тело. Его
темные глаза открылись, но казалось, он смотрит на что-то, чего Брута не
видел. Не было ощущения, что кто-то смотрит сквозь эти глаза. Брута был
уверен, что если бы он ушел, Ворбис сидел бы на расколотых плитах до тех
пор, пока мягко-мягко не повалился бы на них. Тело Ворбиса присутствовало,
но местоположение его мыслей было бы, пожалуй, невозможно отметить ни на
одном нормальном атласе. Только это и было, здесь и сейчас, и вдруг Брута
почувствовал себя таким одиноким, что даже Ворбис был хорошей компанией.
- Почему ты с ним возишься? Он убил тысячи людей!
- Да, но, возможно, он думал, что ты этого хочешь.
- Я никогда не говорил, что этого хочу.
- Тебе нет дела, - сказал Брута.
- Но Я...
- Заткнись!
Рот Ома открылся в изумлении.
- Ты мог помочь людям, - сказал Брута. - Но ты только и делал, что
топотал по окрестностям, ревел и пытался их запугать. Как... как человек,
который бьет осла палкой. Но люди вроде Ворбиса сделали палку такой хорошей,
что осел и умирая, верит в нее.
- Это иносказание трудно понять сразу, - кисло сказал Ом.
- Я говорю о реальной жизни!
- Это не моя вина, что люди неправильно...
- Твоя! Должна быть твоей! Раз уж ты загадил людские мысли потому, что
хотел, что бы они в тебя верили, все, что они совершают, все - твоя вина!
Брута поглядел на черепаху, а потом зашагал в сторону груды булыжника,
возвышавшейся в одном конце разрушенного святилища. Он принялся в ней
рыться.
- Чего ты ищешь?
- Нам надо нести воду, - сказал Брута.
- Там ничего не будет, - сказал Ом. - Люди просто ушли. Земля ушла, и
люди тоже. Они все забрали с собой. Зачем утруждаться смотреть?
Брута его игнорировал. Под камнями и песком что-то было.
- Зачем жалеть Ворбиса? - хныкал Ом. - Он все равно умрет в ближайшие
сто лет. Мы все умрем.
Брута вытащил кусок разрисованной керамики. Она вышла на свет и
оказалась двумя третьими широкой вазы, разбитой точно вдоль. Она была почти
такой же широкой, как раскинутые руки Бруты, но слишком разбитой, что бы
кто-нибудь на нее позарился. Она была совершенно бесполезна. Но некогда она
для чего-то использовалась. По горлышку шли лепные фигуры. Брут вгляделся в
них, желая чем-нибудь отвлечься, пока голос Ома гудел в его голове. Фигурки
выглядели более-менее человеческими. Они проводили религиозную церемонию.
Можно судить по ножам (это не убийство, если совершается во имя бога). В
центре чаши была большая фигура, очевидно важная, какое-то божество, в честь
которого это совершалось...
- Что? - сказал он.
- Я сказал, через сто лет мы все будем мертвы.
Брута смотрел на фигуры вокруг чаши. Никто не знал, кто был их богом, и
сами они исчезли. Львы спят в святынях и...
- "Chilopoda aridius, обычная пустынная многоножка, подсказала
резидентная библиотека его памяти..." мчалась под алтарем.
- Да, - сказал Брута. - Будем.
Он поднял чашу над головой и повернулся. Ом нырнул под панцирь.
- Но здесь...- Брута сжал зубы, зашатавшись под весом. - И сейчас...
Он швырнул чашу. Она приземлилась около алтаря. Фрагменты древней
керамики взвились и снова зазвенели вниз. Эхо гулко заухало по святилищу.
- Мы живы!
Он поднял Ома, совершенно втянувшегося под свой панцирь.
- И мы сделаем это домом. Для нас всех, - сказал он. - Я это знаю.
- Так написано, да? - приглушенным голосом сказал Ом.
- Так сказано. И если ты против - черепаший панцирь, по моему, отличное
вместилище воды.
- Ты этого не сделаешь.
- Кто знает? Я могу. Ты же сказал, что через сто лет мы все будем
мертвы.
- Да! Да! - в отчаянии сказал Ом. -Но здесь и сейчас...
- Так-то.
Дидактилос улыбнулся. Не то, чтобы это легко далось ему. Не то, чтобы
он был мрачным человеком, но он не видел улыбок остальных. Чтобы улыбнуться,
нужно было приложить усилия нескольких десятков мускулов, и не было никакого
воздаяния за эту трату усилий. Он часто говорил перед толпами в Эфебе, но
они неизменно состояли из других философов, восклицания которых, вроде
"Дубина проклятая!", "Да ты это все выдумываешь по ходу дела!" и прочие
вклады в дебаты создавали чувство свободы и уверенности в себе. Потому, что
никто в действительности не обращал внимания. Они просто прорабатывали то,
что хотели сказать сами. Но эта толпа напоминала ему Бруту. Их слушание было
похоже на огромную яму, ожидающую, что его слова ее наполнят. Проблема
состояла в том, что он произносил философию, а они слушали тарабарщину.
- Вы не можете верить в Великую Черепаху А'Туин, сказал он. - Великая
А'Туин существует. Не имеет смысла верить в то, что существует.
- Кто-то поднял руку, - сказал Урн.
- Да?
- Сир, ведь именно то, что существует, достойно того, чтобы в это
верили? - сказал вопрошающий, носивший униформу сержанта Святой Стражи.
- Если оно существует, не обязательно в него верить, - сказал
Дидактилос. - Оно просто есть.
Он пожал плечами.
- Что я могу вам сказать? Что вы хотите услышать? Я просто записал то,
что знают люди. Встают и рушатся горы, а под ними Черепаха плывет вперед.
Люди живут и умирают, а Черепаха Движется. Империи растут и распадаются, а
Черепаха Движется. Боги приходят и уходят, а черепаха по-прежнему движется.
Черепаха Движется.
Из темноты раздался голос:
- Это как поступают в Этике, да? - саркастически сказал Ом.
- Не знаю. Это как поступаю я.
"Безымянный" Корабль втянули в лощину между скал. Позади пляжа стоял
невысокий утес. Симония спустился с него туда, где ежились от ветра
философы.
- Я эти места знаю, сказал он. - Мы в нескольких милях от деревни, где
живут друзья. Нам всего лишь нужно подождать до ночи.
- Зачем ты все это делаешь? - сказал Урн. - В смысле, какой в этом
прок?
- Ты когда-нибудь слышал о стране, называвшейся Истанция? - спросил
Симония. - Она была небольшая. В ней не было ничего, нужного другим. Просто
место, где жили люди.
- Омния захватила ее пятнадцать лет назад, - сказал Дидактилос.
- Верно. Моя родина...- сказал Симония. - Я тогда был еще малышом. Но я
не забуду. И другие не забудут. У множества людей есть причины ненавидеть
Церковь.
- Я видел тебя стоящим рядом с Ворбисом, - сказал Урн. - Я думал, что
ты его защищаешь.
- Да, верно, верно. - сказал Симония. - Я не хочу, чтобы кто-нибудь
убил его раньше меня.
Дидактилос завернулся в тогу и поежился.
Солнце было приклепано к медному куполу неба. Брута дремал в пещере. В
своем углу беспокойно метался Ворбис. Ом в ожидании сидел у входа в пещеру.
Ждал готовясь. Ждал боясь. И они пришли. Они явились из-под кусочков камней
и из трещин в скалах. Они брызнули из песка, они закапали с колеблющегося
неба. Воздух наполнился их голосами, слабыми, как шепот мошкары. Ом
напрягся. Их речь не была речью больших богов. Это едва ли было речью
вообще. Это были слабые модуляции желаний, без существительных и со
считанными глаголами.
- ...Хочу...
Ом ответил:
- Мой.
Их были тысячи. Да, он был сильнее, у него был верующий, но они
заполняли небо подобно саранче. Тяжестью расплавленного свинца на него
изливалось страстное желание. Его единственное преимущество заключалось в
том, что у маленьких богов отсутствовала концепция сотрудничества. Это была
та роскошь, которая приходит с эволюцией.
-...Хочу...
- Мой!
Бормотание перешло в скулеж.
- Но вы можете обзавестись другими, - сказал Ом.
-...Глухо, тяжело, закрыто, заткнуто...
- Знаю, - сказал Ом. - Но этот - мой!
Психический вопль прокатился по пустыне. Маленькие боги бежали. За
исключением одного. Как заметил Ом, этот не роился вместе с остальными, а
мягко парил над куском выбеленной солнцем кости. Он ничего не говорил. Он
обратил свое внимание на него.
- Ты. Мой!
- Знаю, - сказал маленький бог.
Он знал язык, настоящий язык богов, однако разговаривал, словно каждое
слово приходилось лебедкой поднимать из глубин памяти.
- Кто ты? - сказал Ом.
Маленький бог пришел в возбуждение.
- Здесь некогда был город, - сказал маленький бог. - Не просто город.
Империя городов. Я, Я, Я помню, были сады и парки. Было озеро. На озере были
плавучие сады, Я помню. Я. Я. И были святилища. О каких только можно
мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Тысячи приносились в
жертву. Во славу.
Ома замутило. Это был не просто маленький бог. Это был бог, который не
всегда был маленьким...
- Кем ты был?
- И были святилища. Я, Я, мне. Такие святилища, о каких можно только
мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Слава. Тысячи
приносились в жертву. Мне. Во славу. И были святилища. Мне, мне, мне.
Великая слава. Святилища такая слава, о какой только мечтать. Великие
пирамиды святилищ мечта, достававшая до неба. Мне, мне. Жертвовали. Мечта.
Тысячи приносились в жертву. Мне во славу великого неба.
- Ты был их богом? - рискнул Ом.
- Тысячи были принесены в жертву. Во славу.
- Ты меня слышишь?
- Тысячи принесли в жертву во славу. Мне, мне, мне.
- Как тебя звали? - закричал Ом.
- Звали?
Горячий ветер подувший над пустыней передвинул несколько песчинок. Эхо
потерянного бога улетело, вновь и вновь перекувыркиваясь, пока исчезло среди
камней. Где ты?
Нет ответа. Вот так и случается, подумал Ом. Быть маленьким богом
плохо, однако в это время ты едва ли осознаешь, что это плохо, ибо лишь
смутно осознаешь что-либо вообще, но все время существует нечто, что
является, возможно, зародышем надежды, знания и веры, что в один день ты
можешь стать чем-то большим, чем ты сейчас. Но куда как хуже быть богом в
прошлом, а теперь - не более, чем кучкой туманных воспоминаний, носимой
туда-сюда по песку из искрошившихся камней твоих святилищ.... Ом повернулся
и, на коротких толстых лапках зашагал целеустремленно назад в пещеру, пока
подошел к голове Бруты, которую он и боднул.
- Ась?
- Просто проверяю, жив ли.
- Фгфл.
- Хорошо. - Пошатываясь, Ом направился обратно на свой пост у входа в
пещеру.
Говорят, что в пустынях бывают оазисы, но они никогда не бывают в одном
месте дважды. Пустыня не картографична. Она пожирает картографов. Этим
занимаются львы. Ом помнил их. Тощие, не похожие на львов Ховондаландских
степей. Скорее волк, чем лев, скорее гиена, чем что-либо другое. Не смелые,
а с какой-то злобной, мускулистой трусостью, куда более опасной... Львы.
Ой-ей.... Ему надо найти львов. Львы пьют.
Брута проснулся, когда послеполуденный свет тащился через пустыню. Во
рту был привкус змеи. Ом бодал его ногу.
- Ну, давай, давай, ты теряешь лучшую часть дня.
- Есть вода? - слабо пробормотал Брута.
- Будет. Всего в пяти милях. Удивительная удача.
Брута заставил себя встать. Каждый мускул болел.
- Откуда ты знаешь?
- Я это чувствую. Я - бог, знаешь ли.
- Ты говорил, что можешь чувствовать только мысли.
Ом выругался. Брута ничего не забывал.
- Это сложнее, - соврал Ом. - Верь мне. Пошли, пока не смерклось. И не
забудь своего приятеля Ворбиса.
Ворбис лежал свернувшись. Он взглянул на Бруту несфокусированными
глазами, встал, когда Брута ему помог, как человек все еще спящий.
- Думаю, его могли ужалить, - сказал Брута. - Есть морские животные с
жалом. И ядовитые кораллы. Он продолжает шевелить губами, но я не могу
разобрать, что он пытается сказать.
- Возьми его с собой, - сказал Ом. - Возьми его с собой, о, да.
- Прошлой ночью ты хотел, чтобы я его оставил, - сказал Брута.
- Разве? - сказал Ом, весь его панцирь лучился невинностью. - Ну, может
быть я побывал в Этике. Что-то изменилось в моем сердце. Я вижу, что он с
нами с определенной целью. Старый добрый Ворбис. Возьми его с собой.
Симония и двое философов стояли на вершине скалы, глядя через
иссушенные угодья Омнии на далекую скалу Цитадели. Двое из них, по крайней
мере, смотрели.
- Дайте мне рычаг и место встать, и я разобью это место, как яйцо, -
сказал Симоний, ведя Дидактилоса вниз по узкому проходу.
- Выглядит большой, - сказал Урн.
- Видишь отблеск? Это те двери.
- Выглядят массивными.
- Я спрашивал, - сказал Симония, - о корабле. Как он движется. Нечто в
этом роде могло бы разнести ворота, верно?
- Пришлось бы затопить долину. - сказал Урн.
- В смысле, если бы оно было на колесах.
- Ха, да, - сказал Урн саркастически. Был долгий день. - Да, если бы у
меня была кузница, полдюжины кузнецов и куча помощников. Колеса? Нет
проблем, но...
- Надо будет посмотреть, - сказал Симония, - что мы сможем сделать.
Солнце опустилось к горизонту, когда Брута, обвивая рукой плечи
Ворбиса, достиг следующего скалистого островка. Он был больше, чем тот, со
змеей. Ветер придал камням неприятную, вытянутую форму, и они торчали,
словно пальцы. Здесь были даже деревья, приютившись в расселинах между
камнями.
- Где-то тут есть вода, - сказал Брута.
- Всегда есть вода, даже в худших из пустынь, - сказал Ом. - Дюйм, ох,
может, два дюйма дождя в год.
- Я что-то чую, - сказал Брута, ступая ногами по песку и хрустя
известняком вокруг валунов. - Что-то отвратительное.
- Подними меня над головой.- Ом оглядел скалы. - Правильно. Теперь
опусти меня обратно. И иди к той скале, которая выглядит, как..., которая
выглядит очень необычно, действительно.
Брута взглянул.
- Действительно, - прокаркал он, в конце концов. - Удивительно, что
может сделать ветер.
- У ветра есть чувство юмора, - сказал Ом. - Однако, оно довольно
приземленное.
Около основания скалы огромные плиты, наваленные за долгие годы,
создавали зубчатую насыпь с темными зевами то тут, то там.
- Этот запах, - начал Брута.
- Возможно, животные приходят пить воду, - сказал Ом.
Нога Бруты поддала нечто желтовато-белое, что покатилось прочь среди
камней производя звук, как мешок кокосов. Звук громко раскатился в
удушающе-пустой тишине пустыни.
- Что это было?
- Определенно, не череп, - соврал Ом, - не волнуйся...
- Здесь всюду кости!
- Да ну? А чего ты ожидал? Это пустыня! Люди здесь умирают! Это очень
популярное времяпровождение в здешних местах!
Брута поднял кость. Он был, как он сам отлично знал, туп. Но люди,
после того, как умирают, не грызут собственных костей.
- Ом...
- Здесь есть вода! - кричал Ом. - Она нам нужна! Но... возможно, есть
небольшие препятствия!
- Препятствия какого рода?
- Природные опасности!
- Вроде...?
- Ну, знаешь львов? - в отчаянии сказал Ом.
- Здесь есть львы?
- Ну... слегка.
- Слегка львы?
- Всего один лев.
- Всего один... - "...исключительно одиночное создание. Самые опасные -
старые самцы, вытесненные молодыми соперниками в самые негостеприимные
регион. Они злобны и хитры, и по крайности своего положения теряют всякий
страх перед людьми...". Память испарилась, позволяя двигаться голосовым
связкам Бруты.
- Какой?
- Если он сыт, он не обратит на нас никакого внимания, - сказал Ом.
- Да?
- Они тогда засыпают.
- После поедания...?
Брута оглянулся на Ворбиса, тяжело осевшего на камень.
- Поедания? - повторил он.
- Это было бы милосердием, - сказал Ом.
- Ко льву - да! Ты хочешь использовать его как наживку?
- Он не переживет пустыни. В любом случае, он поступил много хуже с
тысячами людей. Он умрет во имя благой цели.
- Благая цель?
- Мне это угодно.
Раздалось рычание, где-то среди камней. Оно не было громким, но в нем
слышалась сила. Брута попятился.
- Мы не бросаем львам людей просто так!
- Он бросает.
- Да. Я - нет.
- Отлично, мы взберемся на вершину плиты и когда лев примется за него,
ты сможешь размозжить ему голову камнем. Он, скорее всего, удерет с рукой
или ногой. Этого он не упустит.
- Нет! Нельзя поступать так с людьми только потому, что они беспомощны!
- Знаешь ли, я не мог выбрать лучшее время!
Из-за каменной гряды раздался еще один рык. Он звучал громче. Брута
растерянно взглянул вниз, на разрозненные кости. Среди них, полускрытый
мусором, лежал меч. Он был старый и не очень хороший, и изъеденный песком.
Он робко поднял его за лезвие.
- Другой конец, - сказал Ом.
- Знаю!
- Ты умеешь им пользоваться?
- Не знаю.
- Я крепко надеюсь, что ты учишься на лету.
Лев появился, медленно. Львы пустыни, как уже было сказано, не похожи
на степных львов. Они были похожи...
...Когда великие пустыни были зелеными рощами. (т.е. до того, как
жители позволили козам пастись повсюду. Ничто так не создает пустынь, как
козы.). Тогда можно было почти весь день (но недостаточно) величественно
лежать, в промежутках между почти регулярным употреблением козлятины. Но
рощи перешли в кустарники, кустарники перешли в, так скажем, более жидкие
кустарники, и козы, и люди, и, под конец, даже города, исчезли. Львы
остались. Почти всегда есть, что есть, если ты достаточно голоден. Людям
по-прежнему приходится пересекать пустыню. Тут есть ящерицы. Тут есть змеи.
Это трудно назвать экологической нишей, но львы накрепко обосновались в ней,
как неумолимая смерть, поджидающая большинство из тех, кто встретился с
пустынным львом. С этим уже кто-то повстречался. Его грива были спутанной.
Его шкуру полосовали старые шрамы. Он потащился в сторону Бруты, волоча
бесполезную заднюю ногу.
- Он ранен, сказал Брута.
- Ох, хорошо. И это такая куча еды! - сказал Ом. - Пусть, немного
жестковат, но...
Лев рухнул, его грудная клетка, напоминающая сушилку для посуды, тяжело
вздымалась. Из его бока торчало копье. Мухи, которые всегда, в любой пустыне
находят, что поесть, поднялись роем. Брута положил меч. Ом втянул голову в
панцирь.
- О, нет, - пробормотал он. - В мире двадцать миллионов людей, а тот
единственный, который в меня верит, самоубий...
- Мы не можем бросить его вот так, - сказал Брута.
- Можем. Можем. Это лев. Львов оставляют.
Брута встал на колени. Лев открыл один покрытый коркой желтый глаз,
слишком ослабший даже чтобы его укусить.
- Ты же умрешь, ты же умрешь. Я не смогу найти никого, кто бы верил в
меня, тут...
Знания Бруты по анатомии животных были рудиментарными. Хотя некоторые
инквизиторы обладали завидными знаниями внутренностей человеческого тела,
что недоступно тем, кто не располагает возможностью вскрывать его, пока оно
еще функционирует, на медицину как таковую в Омнии смотрели неодобрительно.
Но повсюду, в каждой деревне, был кто-то, кто официально не вправлял костей
и кто не знал самой малости об определенных растениях, и кто стоял вне
досягаемости Квизиции, благодаря хрупкой благодарности пациентов. И каждый
крестьянин располагал крупицами знаний. Острая зубная боль способна сломить
даже самых стойких в вере. Брута ухватился за рукоять копья. Лев зарычал,
когда он пошевелил его.
- Не мог бы ты поговорить с ним? - сказал Брута.
- Это животное.
- Как и ты. Ты можешь попытаться его успокоить. Ибо если он
возбудится...
Ом аж коготками зацарапал от сосредоточенности. В действительности,
мысли льва не содержали ничего, кроме расширяющейся туманности боли,
заволакивающей даже фоновый голод. Ом попытался обуздать боль, заставить ее
улетать... и не думать о том, что случится, если когда она пропадет. Судя по
обстоятельствам, лев не ел много дней. Лев заворчал, когда Брута вытащил
наконечник дротика.
- Омнийский, - сказал он. - Он тут недавно. Он должен был встретить
солдат по пути в Эфеб. Они должны были проходить недалеко. он оторвал еще
одну полосу от своей рубахи и попытался прочистить рану.
- Мы хотим его съесть, а не вылечить! - кричал Ом. - О чем ты думаешь?
Ты думаешь, он будет тебе благодарен?
- Он жаждет помощи.
- И скоро возжаждет, быть сытым, об этом ты подумал?
- Он трогательно смотрит на меня.
- Возможно, никогда прежде не выдел недельный запас пищи бродящий
вокруг на двух ногах.
Это было не так,- подумал Ом. - Брута терял вес, как тающий кусок льда,
здесь в пустыне. Вот что поддерживало его живым! Парень был двуногим
верблюдом." Брута прохрустел в сторону каменной насыпи, жуки и кости
рассыпались под его ногами. Валуны образовывали лабиринт полузасыпанных
туннелей и пещер. Судя по запаху, лев обитал здесь уже давно, и
нездоровилось ему часто. Он некоторое время разглядывал ближайшую пещеру.
- Что такого удивительного в львином логове? - спросил Ом.
- По-моему то, что в него ведут ступени, - сказал Брута.
Дидактилос ощущал толпу. Она заполняла амбар.
- Сколько их тут? - спросил он.
- Сотни, - сказал Урн. - Они сидят даже на стропилах! И... учитель?
- Да?
- Здесь даже пара священников! И дюжина солдат!
- Не беспокойся, - сказал Симония, присоединяясь к ним на
импровизированной платформе, сделанной из фиговых бочек. - Они последователи
Черепахи, как и вы. Мы находим друзей в самых неожиданных местах!
- Но я не..., - беспомощно начал Дидактилос.
- Здесь нет ни единого, кто бы не ненавидел Церковь всей душой, -
сказал Симония.
- Но это не....
- Они ждут того, кто их возглавит!
- Но я никогда...
- Я знаю, ты не подведешь. Ты - человек рассудка. Урн, влезь сюда.
Здесь кузнец, с которым я хотел тебя познакомить...
Дидактилос повернулся лицом к толпе. Он чувствовал горячую, напряженную
тишину их взглядов.
Каждая капля копилась в течении минут. Это гипнотизировало. Брута
поймал себя на созерцании каждой развивающейся капли. Было почти невозможно
заметить, как она увеличивается, но они увеличивались и капали
тысячелетиями.
- Ну как? - сказал Ом.
- Вода просачивается вниз после дождей, - сказал Брута. - Она оседает
среди камней. Разве боги не знают таких вещей?
- Нам не требуется, - Ом огляделся. - Давай пойдем отсюда. Я ненавижу
это место.
- Это просто заброшенного святилище. Здесь ничего нет.
- Это я и имею ввиду.
Песок и булыжники наполовину засыпали его. Свет просачивался через
разбитую крышу высоко вверху на скат, по которому они сползли вниз. Бруте
было интересно, сколькие из выветренных скал в пустыне некогда были
строениями. Это должно было быть огромным, наверное величественной башней. А
потом пришла пустыня.
Здесь не было нашептывающих голосов. Даже маленькие боги держались
подальше от заброшенных святилищ, по той же причине, по которой люди
избегают кладбищ. Единственным звуком было случайное бульканье капли. Капли
падали в мелкую лужицу перед тем, что выглядело, как алтарь. На всем пути от
лужицы до круглой дыры в плитах пола, которая казалась бездонной, вода
проточила канавку. Здесь было несколько статуй, все опрокинуты; они были
грубых пропорций, какие-либо детали отсутствовали, каждая напоминала детскую
игрушку из глины, высеченную в граните. Далекие стены некогда были покрыты
каким-то барельефом, но он повсюду искрошился, за исключением нескольких
мест, где остались странные рисунки, большей частью состоящие из щупалец.
- Кто были те люди, что здесь жили? - сказал Брута.
- Не знаю.
- Какому богу они поклонялись?
- Не знаю.
- Статуи сделаны из гранита, но гранита по близости нет.
- Значит, они были очень набожны. Они тащили его издалека.
- И алтарный камень покрыт канавками.
- А, исключительно набожны. Это чтобы могла стечь кровь.
- Ты правда думаешь, что они совершали человеческие жертвоприношения?
- Я не знаю! Я хочу выбраться отсюда!
- Почему? Здесь есть вода и прохладно...
- Потому... здесь жил бог. Могучий бог. Его почитали тысячи. Я это
чувствую. Понимаешь? Это излучают стены. Великий Бог. Сильна была его власть
и величественны его слова. Армии шли во имя его, и грабили, и убивали.
Так-то. А теперь никто, ни ты, ни я, ни один даже не знает, что это был за
бог, ни его имени, или на что он был похож. Львы пьют в святых местах, и те
маленькие юркие твари о восьми ногах, одна около твоей ноги, как их там
бишь, та, что с усами, ползают по алтарю. Теперь ты понимаешь?
- Нет. - сказал Брута.
- Ты не боишься смерти? Ты же человек!
Брута обмозговал это. В нескольких футах, Ворбис молча смотрел на
лоскуток неба.
- Он проснулся. Он просто не разговаривает.
- Какая разница? Я не спрашивал тебя о нем.
- Знаешь... иногда... на работах в катакомбах... это такое место, где
не можешь помочь... В смысле, все эти черепа и прочее... и Книга говорит...
- И в этом вы все, - сказал Ом с ноткой горького триумфа в голосе. - Вы
не знаете. Неопределенность, вот что не дает всем посходить с ума. Чувство,
что все еще может наладиться, в конце то концов. Но с богами не так. Мы
знаем. Ты знаешь историю о воробье, летящем через комнату?
- Нет.
- Все ее знают.
- Не я.
- Что жизнь - это воробей, летящий через комнату? Что снаружи нет
ничего, кроме темноты? И что он летит через комнату, и это всего лишь
мгновение тепла и света?
- Там есть открытые окна? - сказал Брута.
- Ты можешь себе представить, что значит быть этим воробьем, и знать о
темноте? Знать, что потом будет нечего вспомнить, нечего, кроме мгновения
света?
- Нет.
- Нет. Конечно, ты не можешь. Но вот на что это похоже, быть богом. А
это место... это морг.
Брута оглядел это старое, полутемное святилище.
- А... ты знаешь, на что похоже быть человеком?
Голова Ома на мгновение втянулась под панцирь, ближайший эквивалент
пожатия плечами, который он мог проделать.
- По сравнению с богом? Просто. Рождаешься. Подчиняешься нескольким
правилам. Делаешь то, что велят. Умираешь. Тебя забывают.
Брута взглянул на него.
- Что-нибудь не так?
Брута встряхнул головой. Потом встал и подошел к Ворбису. Дьякон пил
воду из чашки ладоней Бруты. Но что-то в нем оставалось выключенным. Он
ходил, он пил, он дышал. Или что-то ходило, пило, дышало. Его тело. Его
темные глаза открылись, но казалось, он смотрит на что-то, чего Брута не
видел. Не было ощущения, что кто-то смотрит сквозь эти глаза. Брута был
уверен, что если бы он ушел, Ворбис сидел бы на расколотых плитах до тех
пор, пока мягко-мягко не повалился бы на них. Тело Ворбиса присутствовало,
но местоположение его мыслей было бы, пожалуй, невозможно отметить ни на
одном нормальном атласе. Только это и было, здесь и сейчас, и вдруг Брута
почувствовал себя таким одиноким, что даже Ворбис был хорошей компанией.
- Почему ты с ним возишься? Он убил тысячи людей!
- Да, но, возможно, он думал, что ты этого хочешь.
- Я никогда не говорил, что этого хочу.
- Тебе нет дела, - сказал Брута.
- Но Я...
- Заткнись!
Рот Ома открылся в изумлении.
- Ты мог помочь людям, - сказал Брута. - Но ты только и делал, что
топотал по окрестностям, ревел и пытался их запугать. Как... как человек,
который бьет осла палкой. Но люди вроде Ворбиса сделали палку такой хорошей,
что осел и умирая, верит в нее.
- Это иносказание трудно понять сразу, - кисло сказал Ом.
- Я говорю о реальной жизни!
- Это не моя вина, что люди неправильно...
- Твоя! Должна быть твоей! Раз уж ты загадил людские мысли потому, что
хотел, что бы они в тебя верили, все, что они совершают, все - твоя вина!
Брута поглядел на черепаху, а потом зашагал в сторону груды булыжника,
возвышавшейся в одном конце разрушенного святилища. Он принялся в ней
рыться.
- Чего ты ищешь?
- Нам надо нести воду, - сказал Брута.
- Там ничего не будет, - сказал Ом. - Люди просто ушли. Земля ушла, и
люди тоже. Они все забрали с собой. Зачем утруждаться смотреть?
Брута его игнорировал. Под камнями и песком что-то было.
- Зачем жалеть Ворбиса? - хныкал Ом. - Он все равно умрет в ближайшие
сто лет. Мы все умрем.
Брута вытащил кусок разрисованной керамики. Она вышла на свет и
оказалась двумя третьими широкой вазы, разбитой точно вдоль. Она была почти
такой же широкой, как раскинутые руки Бруты, но слишком разбитой, что бы
кто-нибудь на нее позарился. Она была совершенно бесполезна. Но некогда она
для чего-то использовалась. По горлышку шли лепные фигуры. Брут вгляделся в
них, желая чем-нибудь отвлечься, пока голос Ома гудел в его голове. Фигурки
выглядели более-менее человеческими. Они проводили религиозную церемонию.
Можно судить по ножам (это не убийство, если совершается во имя бога). В
центре чаши была большая фигура, очевидно важная, какое-то божество, в честь
которого это совершалось...
- Что? - сказал он.
- Я сказал, через сто лет мы все будем мертвы.
Брута смотрел на фигуры вокруг чаши. Никто не знал, кто был их богом, и
сами они исчезли. Львы спят в святынях и...
- "Chilopoda aridius, обычная пустынная многоножка, подсказала
резидентная библиотека его памяти..." мчалась под алтарем.
- Да, - сказал Брута. - Будем.
Он поднял чашу над головой и повернулся. Ом нырнул под панцирь.
- Но здесь...- Брута сжал зубы, зашатавшись под весом. - И сейчас...
Он швырнул чашу. Она приземлилась около алтаря. Фрагменты древней
керамики взвились и снова зазвенели вниз. Эхо гулко заухало по святилищу.
- Мы живы!
Он поднял Ома, совершенно втянувшегося под свой панцирь.
- И мы сделаем это домом. Для нас всех, - сказал он. - Я это знаю.
- Так написано, да? - приглушенным голосом сказал Ом.
- Так сказано. И если ты против - черепаший панцирь, по моему, отличное
вместилище воды.
- Ты этого не сделаешь.
- Кто знает? Я могу. Ты же сказал, что через сто лет мы все будем
мертвы.
- Да! Да! - в отчаянии сказал Ом. -Но здесь и сейчас...
- Так-то.
Дидактилос улыбнулся. Не то, чтобы это легко далось ему. Не то, чтобы
он был мрачным человеком, но он не видел улыбок остальных. Чтобы улыбнуться,
нужно было приложить усилия нескольких десятков мускулов, и не было никакого
воздаяния за эту трату усилий. Он часто говорил перед толпами в Эфебе, но
они неизменно состояли из других философов, восклицания которых, вроде
"Дубина проклятая!", "Да ты это все выдумываешь по ходу дела!" и прочие
вклады в дебаты создавали чувство свободы и уверенности в себе. Потому, что
никто в действительности не обращал внимания. Они просто прорабатывали то,
что хотели сказать сами. Но эта толпа напоминала ему Бруту. Их слушание было
похоже на огромную яму, ожидающую, что его слова ее наполнят. Проблема
состояла в том, что он произносил философию, а они слушали тарабарщину.
- Вы не можете верить в Великую Черепаху А'Туин, сказал он. - Великая
А'Туин существует. Не имеет смысла верить в то, что существует.
- Кто-то поднял руку, - сказал Урн.
- Да?
- Сир, ведь именно то, что существует, достойно того, чтобы в это
верили? - сказал вопрошающий, носивший униформу сержанта Святой Стражи.
- Если оно существует, не обязательно в него верить, - сказал
Дидактилос. - Оно просто есть.
Он пожал плечами.
- Что я могу вам сказать? Что вы хотите услышать? Я просто записал то,
что знают люди. Встают и рушатся горы, а под ними Черепаха плывет вперед.
Люди живут и умирают, а Черепаха Движется. Империи растут и распадаются, а
Черепаха Движется. Боги приходят и уходят, а черепаха по-прежнему движется.
Черепаха Движется.
Из темноты раздался голос: