Страница:
этого. - Тон его голоса говорил, что он не был полностью уверен в состоянии
сознания Бруты, даже теперь. - Ты думаешь, ты способен дойти? Я могу послать
нескольких послушников, чтобы они тебя отнесли, если хочешь.
- Я должен пойти и увидеться с ним сейчас?
- сейчас. Незамедлительно. Я думаю, ты захочешь поблагодарить его.
Об этих областях Цитадели Брута знал только понаслышке. Брат Намрод
тоже никогда их не видел. Хотя он и не был специально упомянут в повестке,
однако прибыл, с важным видом суетясь вокруг Бруты в то время как двое
крепких послушников несли его на чем то вроде паланкина, обычно
используемого куда более дряхлыми пожилыми клериками. В центре Цитадели,
позади Святилища, находился окруженный стенами садик. Брута оглядел его
взглядом эксперта. На голой скале не было ни дюйма натуральной почвы; каждая
лопата, в которой росли эти тенистые деревья, была принесена вручную. Ворбис
был там, в окружении епископов и Ясьмей. Он оглянулся, когда прибыл Брута.
- А, мой компаньон по пустыне, - сказал он дружески. - и Брат Намрод, я
полагаю. Братья мои, мне хотелось бы, чтобы вы знали, что я собираюсь
произвести нашего Бруту в архиепископы.
Раздалось очень слабое бормотание изумления со стороны клериков, а
потом звук прочищаемого горла. Ворбис взглянул на Епископа Трима, архивиста
Цитадели.
- Ну, практически он даже не рукоположен, - с сомнением сказал Епископ
Трим.
- Но, конечно, все мы знаем, что был прецедент - Осел Оссорий, - сказал
Брат Намрод быстро. Он закрыл рот рукой и покраснел от стыда и смущения.
Ворибс улыбнулся.
- Добрый Брат Намрод верно указал, - произнес он. - И он тоже не был
рукоположен, разве что в те дни обращали меньше внимания на подготовку.
Раздался хор нервических смешков, какие всегда исходят от людей, чьи дела и
самая жизнь находятся во власти человека, только что не слишком весело
пошутившего.
- Однако, осел был произведен только в епископы, - сказал Епископ
"Смертник" Трим.
- Должность, для которой он крайне подходил, - колко сказал Ворбис. - А
теперь, все удалитесь. Включая Субдьякона Намрода, добавил он.
Намрод при этом резком повышении перешел от краски к белизне.
- Но Архиепископ Брута пусть останется. Мы желаем поговорить.
Духовенство испарилось. Ворбис сел на каменный стул под старшим
деревом. Оно было огромным и древним, совершенно не похожим на своих
недолговечных собратьев за стенами сада, на нем зрели ягоды. Пророк сел,
положив локти на каменные подлокотники стула, сцепив перед собой руки, и
одарил Бруту долгим медленным взглядом.
- Ты... выздоровел? - сказал он в конце концов.
- Да, господин, - сказал Брута. Но, господин, я не могу быть епископом,
я не могу даже...
- Уверяю тебя, это занятие не требует большой интеллигентности, -
сказал Ворбис. - Если бы было иначе, епископы не справились бы с ним.
Наступила следующая долгая пауза. Когда Ворбис заговорил в следующий
раз, это звучало, словно каждое слово лебедкой поднималось с великих глубин.
- Мы говорили однажды, не правда ли, о природе реальности?
- Да.
- И о том, как часто то, что воспринимается, не является воистину
истиной?
- Да.
Следующая пауза. Высоко над головой кружил орел, выискивая черепах.
- Я уверен, твои воспоминания о блужданиях по пустошам помутнены. у
тебя сохранились бессвязные воспоминания...
- Нет.
- Этого и следовало ожидать. Солнце, жажда, голод...
- Нет, господин. Мою память не легко помутить.
- О, да. Припоминаю.
- И я тоже, господин.
Ворбис медленно повернул голову, искоса глядя на Бруту, так, словно
пытался спрятаться позади собственного лица...
- В пустыне Великий Бог Ом говорил со мной.
- Да, господин. Говорил. Каждый день.
- Твоя вера велика, хоть и простодушна. Я хорошо разбираюсь в людях..
- Да, господин. Господин?
- Что, мой Брута?
- Намрод сказал, что вы вели меня через пустыню, лорд.
- Помнишь, что я сказал, о фундаментальной истине, Брута? Конечно,
помнишь. Это была пустыня в физическом смысле, конечно, но есть еще пустыня
души. Мой Бог вел меня, а я вел тебя.
- Ах. Да. Понял.
Над головами, выписывающая спирали точка, являющаяся орлом, казалось,
зависла на мгновение в воздухе. Потом он сложил крылья и упал...
- Многое было дано мне в пустыне, Брута. Многое было постигнуто. Теперь
я должен поведать миру. Это долг пророка. Идти туда, где другие не были и
принести правду об этом.
...быстрее ветра, его мозг и все тело существовали лишь как туман
вокруг отвесной целеустремленности цели...
- Я не ожидал, что это случится так скоро, но Ом вел меня на путях
моих. И теперь, когда в наших руках власть Ценобриарха, мы должны...
воспользоваться этим.
Где-то далеко среди холмов орел устремился вниз, поднял нечто и стал
набирать высоту...
- Я всего лишь послушник, Лорд Ворбис. Я не епископ, даже если все
будут меня так называть.
- Ты привыкнешь.
Зарождение идеи в голове Бруты происходило очень долго, но как раз
сейчас нечто начало наклевываться. Нечто о том, как Ворбис сидит, нечто о
натянутости в его голосе. "Ворбис боялся его. Почему меня? Из-за пустыни?
Какая разница? На сколько я знаю, это всегда так: возможно, это осел вез
Оссорий по пустыне, нашел воду, затоптал насмерть льва. Из-за Эфеба? Кто
будет слушать? Какая разница? Он - Пророк и Ценобриарх. Он мог бы просто
убить меня, и все. Все что он делает - непогрешимо. Все что он говорит -
истина. Фундаментальная истина."
- У меня есть кое-что, что может удивить тебя, - сказал Ворбис вставая.
- Ты можешь идти?
- О, да. Намрод из доброты преувеличил. Я всего лишь обгорел на солнце.
Когда они двинулись, Брута увидел нечто, чего не заметил прежде. В саду
были члены Святой Гвардии, вооруженные луками. Они находились в тени
деревьев, или среди кустов - не слишком явно, но все-таки укрытые. Ступени
вели из сада в лабиринт подземных тоннелей и комнат, лежащих под Святилищем
и, разумеется, всей Цитаделью. Бесшумно пара стражей плыла позади них на
почтительном расстоянии. Брута проследовал за Ворбисом через тоннели в
квартал ремесленников, где печи и мастерские сгрудились вокруг одной
широкой, глубокой световой шахты. Дымы и чад вздымались вокруг вытесанных в
скале стен. Ворбис направлялся прямиком к просторному алькову, сияющему
красным в пламени печей. Несколько работающих сгрудились вокруг чего-то
обширного и изогнутого.
- Там, - сказал Ворбис. - Как тебе?
Это была черепаха. Литейщики сделали отличную вещь, вплоть до узора на
панцире и чешуек на лапах. Она была примерно восьми футов в длину. Брута
слышал отрывистые звуки в ушах, когда Ворбис говорил.
- Они распространяют ядовитую ересь о черепахах, не правда ли? Они
думают, что живут на спине Великой Черепахи. Ну так пусть умирают на ней.
Теперь Брута увидел оковы, прикрепленные к каждой железной лапе. Мужчина,
или женщина, с великим дискомфортом лежали бы распростертыми на спине
черепахи, прикованные крепко за кисти и лодыжки. Он наклонился. Да, внизу
была топка. В некоторых отношениях Квизиция неизменна. Такое количество
железа веками будет раскаляться до температуры боли. Много времени, стало
быть, чтобы все взвесить...
- Что ты об этом думаешь? - спросил Ворбис.
Видение будущего вспыхнуло в голове Бруты.
- Изобретательно, - сказал он.
- И это станет спасительным уроком для всех остальных, склонных
сбиваться с пути истинного знания, - сказал Ворбис.
- Когда вы собираетесь, ух, продемонстрировать это?
- Я думаю, случай подвернется сам, - сказал Ворбис.
Когда Брута выпрямился, Ворбис глядел на него столь пристально, словно
читая его задние мысли.
- А теперь, пожалуйста, оставь нас, - сказал Ворбис. - Отдыхай сколько
сможешь... сын мой.
Брута медленно шел по Дворцу, глубоко погруженный в непривычные мысли.
- Добрый День, Ваше Преподобие.
- Ты уже знаешь?
Провались-я-на-этом-месте Дблах засиял поверх своего лотка с тепловатым
ледяным шербетом.
- Дошли слухи, - сказал он. - Вот, возьмите плитку Клатчанского
Наслаждения. Даром. По рукам?
Площадь была забита больше обычного. Даже Дблаховы горячие пирожки
расходились, как горячие пирожки.
- Беспокойно сегодня, - сказал Брута, - едва ли задумываясь о том, что
говорил.
- Время Пророка, видишь ли, - сказал Дблах, - когда Великий Бог
объявляет себя миру. И если ты думаешь, что сегодня людно, ты не сможешь и
развернуть козу здесь через несколько дней.
- А что тогда произойдет?
- С тобой все в порядке? Ты выглядишь несколько чахлым.
- Что тогда произойдет?
- Законы. Ты знаешь. Книга Ворбиса? Я предполагаю...- Дблах наклонился
к Брутене - можешь намекнуть, а? Я предполагаю, Великий Бог не собирается
сказать чего-нибудь полезного в интересах пищевой промышленности?
- Не знаю. Я думаю, он захочет, чтобы люди выращивали больше салата.
- Действительно?
- Это всего-лишь предположение.
Дблах зловеще рассмеялся.
- О, да, но это твое предположение. Намек столь же остер, как тычок
острой палкой мертвому верблюду, как говорится. Я знаю, где я смогу запросто
прибрать к рукам несколько акров хорошо орошаемой земли. Пожалуй, стоит
купить сейчас, раньше всех?
- Не вижу в этом ничего дурного, г-н Дблах.
Дблах бочком подобрался поближе. Это было не сложно. Дблах всюду
подбирался бочком. Крабы думали, что он ходит боком.
- Интересно, - сказал он. - В смысле... Ворбис?
- Интересно? - сказал Брута.
- Заставляет задуматься. Даже Оссорий должен был быть живым человеком,
как ты или я. Чистить уши, как обычные люди. Интересно.
- Что.
- Да все это. - Дблах снова заговорщицки рассмеялся и потом продал
пилигриму со стертыми ногами чашу гумуса, в чем тот тут же начал
раскаиваться.
Брута спустился в свою спальню. Она была пуста в это время дня. Шатание
вокруг спален возбранялось, дабы присутствие каменно-жестких матрацев не
возбудило греховных мыслей. Та малость, что ему принадлежала, пропала с
полки у его койки. Возможно, где-то у него была своя комната, но никто не
сказал ему об этом. Брута почувствовал себя совершенно потерянным. Он лег на
койку, на всякий случай, и вознес моление Ому. Ответа не было. Почти всю его
жизнь не было ответа, и это не было очень плохо, ибо он его и не ожидал. И
прежде всегда было приятное ощущение, что, возможно, Ом слушает, но просто
не утруждается что-нибудь сказать. Сейчас не было чего слушать. Он мог бы с
тем же успехом говорить с самим собой, и слушать самого себя. Как Ворбис.
Эта мысль не уходила. "Мозг, как стальной шар," - сказал Ом. -"Ничто не
входит и не выходит." Так что все, что Ворбис мог слышать, был дальний
отголосок его души. И из этого дальнего отголоска он скует Книгу Ворбиса, и
Брута подозревал, что знает, какие там будут указания. Там будет говориться
о святых войнах, крови, крестовых походах, крови, набожности и крови. Брута
встал, чувствуя себя дураком. Но мысль не уходила. Он был епископом, но он
не знал, чем епископы занимаются. Он видел их только издалека, проплывающих
мимо, как кучевые облака. Было лишь одно дело, которое он умел. Какой-то
прыщавый парень мотыжил огород. Он с удивлением взглянул на Бруту, когда тот
забрал мотыгу, и оказался достаточно туп, чтобы несколько мгновений пытаться
удержать ее.
- Я, знаешь ли, епископ, - сказал Брута. - В любом случае, ты делаешь
это не правильно. Иди и займись чем-нибудь другим.
Брута зло вонзил мотыгу в сорняки вокруг сеянцев. Всего несколько
недель, а на земле уже зеленое море. Ты епископ. Чтобы был паинькой. А вот
железная черепаха. Если не будешь слушаться. Ибо...
"...в пустыне было двое. И Ом говорил с одним из них. Ничего в этом
роде прежде не приходило Бруте на ум. Ом говорил с ним. Возможно, он не
говорил того, что Великие Пророки ему приписывали. Возможно, он никогда не
говорил ничего подобного..."
Он дошел до конца грядки. Потом он привел в порядок фасолевые плети.
Лу-Цзе внимательно следил за Брутой из своего маленького навеса у компостных
куч.
Это был другой сарай. Урн перевидал не мало сараев. Они начали с
телеги, и потратили кучу времени, уменьшая ее вес, насколько возможно. Он
много думал о моторах. Проблемой были зубчатые передачи. Сфера хотела
вращаться много быстрее, чем хотели крутиться лопасти. Пожалуй, это была
метафора, или что-то в этом роде.
- И я не могу заставить его двигаться задом, - сказал он.
- Не беспокойся, сказал Симония - Ему не придется двигаться задом. Как
насчет брони?
Урн рассеянно махнул рукой в сторону своей мастерской.
- Это деревенская кузница! - сказал он. - Эта штуковина двадцать футов
в длину! Захарос не может сделать пластину больше чем несколько футов в
длину. Я пытался прибивать их к раме, но она просто сломалась под их весом.
Симония взглянул на скелет паровой машины и пластины, сложенные в стопку
рядышком.
- Ты когда-нибудь был в битве, Урн? - спросил он.
- Нет. У меня плоскостопие. И я не слишком силен.
- Ты знаешь, что такое черепаха?
Урн почесал голову.
- Ладно, ответ не рептилия с панцирем, да? Потому, что ты знаешь, что я
это знаю.
- Я имел ввиду черепаху из щитов. Когда нападаешь на крепость или
стену, а враг бросает на тебя все, что ни попадя, каждый держит свой щит над
головой, так чтобы это... вроде как... стекало бы по всем окружающим щитам.
Может выдержать немалый вес.
- Перекрывая друг друга, - пробормотал Урн.
- Как чешуя, - сказал Симония.
Урн отстраненно поглядел на повозку.
- Черепаха, - сказал он.
- А таран? - сказал Симония.
- О, это не проблема, - сказал Урн, не обращая большого внимания.
привернутый к раме ствол.дерева - Большая железная трамбовка. Говоришь, там
только бронзовые двери?
- Да. Но очень большие.
- Они, пожалуй, полые. Или из бронзовых пластин поверх дерева. По-моему
так.
- Не цельная бронза? Да любой тебе скажет, что это цельная бронза.
- Я бы тоже так сказал.
- Извините, сэр. Дородный мужчина выступил вперед. Он носил униформу
дворцовой стражи.
- Это Сержант Фергмен , - сказал Симония.
- Да, сержант?
- Двери укреплены Клатчанской сталью. Из-за битв в во времена Ложного
Пророка Зога. И они открываются только наружу. Как шлюзы проходы в каналах,
понимаете? Если их толкнуть, они только еще крепче закроются.
- Тогда, как они открываются? - сказал Урн.
- Ценобриарх поднимает руку и дыхание Ома распахивает их, сказал
сержант.
- А логически, я имею ввиду.
- Ох. Ну, один из дьяконов идет за занавеску и тянет рычаг. Но... когда
я бывал на страже в подземной часовне, иногда, там была комната... когда
были восхваления и прочее. . ну, можно было услышать, как бежит вода....
- Гидравлика, - сказал Урн.
-Думаю, это может быть гидравлика.
- Можете ли вы войти вовнутрь? - спросил Симония
- В эту комнату? Почему бы и нет? Никому нет никакого дела.
- Он сможет открыть дверь? - сказал Симония.
- Гмм? - сказал Урн.
Урн отвлеченно тер молотком подбородок. Он выглядел заблудившимся в
мире своих мыслей.
- Я сказал, сможет Фергмен заставить эту Гидру Гаврика работать?
- Гмм? Нет. Я так не думаю, - сказал Урн, рассеянно.
- А ты сможешь?
- Что?
- Ты сможешь заставить ее работать?
- Ох. Возможно. Это только трубы и вес, в конце концов. Гм.
Урн по-прежнему глубокомысленно взирал на паровую повозку. Симония
многозначительно кивнул сержанту, показывая, что он может уходить, а потом
попытался предпринять мысленную межпланетную экспедицию, необходимую, чтобы
добраться туда, где был мир Урна. Он тоже попытался поглядеть на повозку.
- Когда вы сможете его завершить?
- Гмм?
- Я сказал...
- Завтра поздно ночью. Если мы будем работать всю эту ночь.
- Но она нужна нам к завтрашнему утру! У нас не будет времени
убедиться, будет ли она работать!
- Первое время она будет работать, - сказал Урн.
- Действительно?
- Я ее сделал. Я в ней смыслю. Ты разбираешься в мечах и копьях, и всем
прочьем. Я разбираюсь в том, что кружит и вертится. Первое время она будет
работать.
- Хорошо. Но, у меня есть другие дела...
- Отлично.
Урн остался один в сарае. Он рассеянно взглянул на молот, а потом на
железную повозку. Здесь не умели правильно лить бронзу. Их железо было
смешно, просто смешно. Их медь? Ужасна. Они, казалось, могли сделать сталь,
раскалывающуюся от удара. За многие годы Квизиция выполола всех хороших
кузнецов. Он сделал все, что мог, но...
- Не спрашивайте меня, что будет дальше, - тихо сам себе сказал он.
Ворбис сидел в каменном кресле в саду, с рассыпанными вокруг бумагами.
- Ну?
Коленопреклоненная фигура не подняла глаз. Двое стражей стояло над ней
с обнаженными мечами.
- Люди Черепахи... люди составили какой-то заговор, - сказал
повизгивающий от ужаса голос.
- Конечно. Конечно, - сказал Ворбис. - И в чем суть?
- Есть такая... когда вы будете утверждаться Ценобриархом... такое
устройство, такая машина, которая движется сама собой... они вышибут ворота
Святилища... - Голос затих.
- И где это устройство теперь? - сказал Ворбис.
- Я не знаю. Они покупали у меня железо. Это все, что я знаю.
- Железное устройство.
- Да. - человек глубоко вдохнул, это был полу вдох, полу всхлип. -
Говорят... стража сказала... мой отец у вас в тюрьме и вы можете... я
умоляю.
Ворбис взглянул вниз на человека.
- Но ты боишься. - сказал он. - что я могу с тем же успехом бросить в
темницу тебя. Ты думаешь, что я такой человек. Ты боишься, что я могу
подумать, что раз этот человек связан с еретиками и богохульниками
родственными отношениями...
Человек продолжал упорно смотреть в землю. Пальцы Ворбиса мягко
обвились вокруг его подбородка и стали поднимать его голову, пока они не
оказались глаза в глаза.
- То, что ты сделал, хорошо, - сказал он. Он взглянул на одного из
стражников. -Отец этого человека по-прежнему жив?
- Да, господин.
- По прежнему способен ходить?
Инквизитор пожал плечами.
-Д-д-а, господин.
- Тогда сию минуту выпустите его, отдайте его под надзор его
исполненному долга сыну, и отпустите их обоих назад домой.
Армии страха и надежды бились в глазах информатора.
- Спасибо, господин. - сказал он.
- Иди с миром.
Ворбис следил, как один из охранников проводил человека из сада. Потом
он рассеянно махнул рукой одному из высокопоставленных квизиторов.
- Мы знаем, где он живет?
- Да, господин.
- Хорошо.
Инквизитор замешкался.
- А это... устройство, господин?
- Ом говорил со мной. Машина, которая двигается сама собой? Это
противно здравому смыслу. Где у нее мускулы? Где ее мозг?
- Да, господин.
Инквизитор, звавшийся дьяконом Кусачкой находился там, где был вчера, в
месте, где он не был уверен, что хочет быть сейчас, ибо ему нравилось мучить
людей. Это было простое желание, из тех, что в изобилии удовлетворялись в
недрах квизиции. И он был одним из тех, кто боялся Ворбиса весьма
специфически. Мучить людей потому, что это тебе нравится... это можно
понять. Ворбис мучил людей просто потому, что считал, что их следует
помучить, без вдохновения, с какой-то болезненной любовью. По опыту Кусачки,
люди в конечном счете не лгут перед эксквизитором. Конечно, таких вещей, как
устройства, которые двигаются сами собой, нет и быть не может, но он сделал
мысленную заметку увеличить количество стражи...
- Конечно, - сказал Ворбис, - во время завтрашней церемонии будут
беспорядки.
- Господин?
- У меня есть свои источники , - сказал Ворбис.
- Конечно, господин.
- Ты знаешь предел выдержке мускулов и сухожилий, дьякон Кусачка.
У Кусачки сложилось мнение, что Ворбис находился где-то по ту сторону
безумия. Он имел дело с обыкновенным безумием. Исходя из его опыта, на свете
было великое множество безумных людей, и многие из них становились еще более
безумны в тоннелях Квизиции. Но Ворбис прошел прямо через этот красный
коридор и выстроил нечто вроде логической системы на другом его конце.
Рациональное мышление, состоящее из безумных компонентов...
- Да, господин, - сказал он. - Я знаю предел человеческой выдержке.
Была ночь, и было холодно для этого времени года. Лу-Цзе пробрался во
мрак сарая, усердно подметая. Иногда он доставал из тайников своей робы
тряпку и что-нибудь полировал. Он надраивал внешнюю сторону Движущейся
Черепахи, низкой и угрожающей, неясно вырисовывавшейся среди теней. Он
промел себе дорогу к печи, где некоторое время наблюдал. Отлив хорошего
металла требует полной концентрации. Не удивительно, что боги роятся вокруг
одиноких кузен. Так многое может произойти неправильно. Легкая
неправильность в подборе ингредиентов, секундное замешательство...
Урн, почти засыпавший на ходу, заворчал, когда его разбудил толчок и
нечто было всунуто ему в руки. Это была чашка чая. Он взглянул в маленькое
круглое лицо Лу-Цзе.
- Ох, - сказал он. - Спасибо. Большое вам спасибо.
Кивок, улыбка.
- Почти готово, - сказал Урн, более или менее сам себе. - сейчас просто
надо дать остыть. Дать остыть воистину медленно. Иначе оно кристаллизуется,
видите ли.
Кивок, улыбка, кивок.
Это был хороший чай.
- А, ладно, эта отливка не так и важна, - сказал Урн, зевая. - Всего
лишь рычаги управления...
Лу-Цзе осторожно поддержал его и усадил на кучу древесного угля. Потом
он подошел и некоторое время наблюдал за печью. Кусок железа светился в
изложнице. Он вылил на него ведро холодной воды и посмотрел, как огромное
облако пара поднялось и развеялось, потом забросил на плечо свою метлу и
быстро бросился прочь. Люди, для которых Лу-Цзе был лишь случайной фигурой
позади очень медлительной метлы, были бы изумлены такой скоростью пробежки,
особенно у человека в шесть тысяч лет, который не ест ничего, кроме
нешлифованного риса и пьет только зеленый чай с брошенным туда кусочком
прогорклого масла. Неподалеку от главных ворот Цитадели он перестал бежать и
начал мести. Он промел до ворот, обмел сами ворота, кивнул и улыбнулся
солдату, глазевшему на него, а потом додувшему, что это все - лишь
слабоумный старый дворник, пополировал одну из ручек ворот, и промел себе
дорогу среди пассажей и арок до огорода Бруты. Он увидел фигуру,
сгорбившуюся среди тыкв. Лу-Цзе нашел коврик и пробрался обратно в огород,
где Брута сидел скрючившись с мотыгой на коленях. Лу-Цзе на своем веку,
который был продолжительнее, чем видывали целые цивилизации, видел много
агонизирующих лиц. Брута выглядел хуже всех. Он обернул коврик вокруг плечей
епископа.
- Я не слышу его, - хрипло сказал Брута. - Это может значить, что он
слишком далеко. Я стараюсь так и думать. Он может быть где угодно. За многие
мили!
Лу-Цзе улыбнулся и кивнул.
- Опять все с начала. Он никогда не велел никому что-либо делать. Или
не делать. Ему все равно!
Лу-Цзе кивнул и улыбнулся еще раз. Его зубы были желтые. Это был его
двухсотый набор.
- Ему не должно быть безразлично!
Лу-Цзе исчез в своем углу снова и вернулся с плоской чашкой, полной
чего-то вроде чая. Он кивнул, улыбнулся и предлагал ее до тех пор, пока
Брута не взял и не сделал глоток. Вкус был такой, словно кто-то бросил в
горячую воду мешок лаванды.
- Ты не понимаешь ничего из того, о чем я тут говорю, верно? - сказал
Брута.
- Не слишком много, - сказал Лу-Цзе.
- Ты можешь говорить?
Лу-Цзе приложил к губам морщинистый палец.
- Большой секрет, - сказал он.
Брута взглянул на маленького человечка. Что он знал о нем? Что
кто-нибудь о нем знал?
- Ты говоришь с богом, сказал Лу-Цзе.
- Откуда ты знаешь?
- Признаки. Людям, которые говорят с Богом, тяжело живется.
- Ты прав!
Брута взглянул на Лу-Цзе поверх чашки.
- Почему ты здесь? - спросил он. - Ты не омнианец. И не эфебец.
- Вырос неподалеку от Пупа. Давно. Теперь Лу-Цзе чужой всюду, куда
приходит. Лучше всего. Изучал религию в храме дома. Теперь идет туда, где
есть дело.
- Возить землю и подрезать деревья?
- Верно. Никогда не был епископом или большой шишкой. Опасная жизнь.
Всегда будь человеком, который чистит скамьи в церкви или подметает под
алтарем. Никому нет дела до полезного человека. Никто не интересуется
маленьким человеком. Никто не помнит имени.
- Именно это я и собирался делать! Но это не сработало.
- Найди другую дорогу. Я выучился в храме. Мне сказал старый наставник.
Во время передряг всегда помни мудрые слова старого и почтенного мастера.
- Какие?
- Старый мастер говорил: "Тот вон парень! Что ты ешь? Надеюсь, ты
принес столько, чтобы хватило всем!" Старый мастер говорил: "Ты, нехороший
мальчик! Почему ты не делаешь домашней работы?" Старый мастер говорил: "Чему
тот парень смеется? Никто не скажет, почему он смеется - весь дожо останется
после уроков!". Когда я вспоминаю эти мудрые слова, ничто не кажется таким
уж плохим.
- А что мне делать? Я его не слышу!
- Делай то, что должен. Если я и знаю что-то, то то, что ты должен
пройти это все сам.
Брута сжал колени.
- Но он ничего не сказал мне! Где вся эта мудрость? Все пророки
возвращались назад с заповедями!
- Откуда они их получали?
- Я... думаю, они их придумывали сами.
- Возьми их оттуда же.
- И ты называешь это философией? - хохотался Дидактилос, размахивая
своей палкой. Урн отчищал с рычага кусочки песчаной изложницы.
- Ну... натуральной философией, - сказал он. Палка указывала вниз, на
бок Движущейся Черепахи.
- Я никогда не говорил тебе ничего подобного! - кричал философ.
-Философия предназначена для того, чтобы улучшать жизнь!
- Это улучшит жизнь множества людей, - спокойно сказал Урн. -Это
сознания Бруты, даже теперь. - Ты думаешь, ты способен дойти? Я могу послать
нескольких послушников, чтобы они тебя отнесли, если хочешь.
- Я должен пойти и увидеться с ним сейчас?
- сейчас. Незамедлительно. Я думаю, ты захочешь поблагодарить его.
Об этих областях Цитадели Брута знал только понаслышке. Брат Намрод
тоже никогда их не видел. Хотя он и не был специально упомянут в повестке,
однако прибыл, с важным видом суетясь вокруг Бруты в то время как двое
крепких послушников несли его на чем то вроде паланкина, обычно
используемого куда более дряхлыми пожилыми клериками. В центре Цитадели,
позади Святилища, находился окруженный стенами садик. Брута оглядел его
взглядом эксперта. На голой скале не было ни дюйма натуральной почвы; каждая
лопата, в которой росли эти тенистые деревья, была принесена вручную. Ворбис
был там, в окружении епископов и Ясьмей. Он оглянулся, когда прибыл Брута.
- А, мой компаньон по пустыне, - сказал он дружески. - и Брат Намрод, я
полагаю. Братья мои, мне хотелось бы, чтобы вы знали, что я собираюсь
произвести нашего Бруту в архиепископы.
Раздалось очень слабое бормотание изумления со стороны клериков, а
потом звук прочищаемого горла. Ворбис взглянул на Епископа Трима, архивиста
Цитадели.
- Ну, практически он даже не рукоположен, - с сомнением сказал Епископ
Трим.
- Но, конечно, все мы знаем, что был прецедент - Осел Оссорий, - сказал
Брат Намрод быстро. Он закрыл рот рукой и покраснел от стыда и смущения.
Ворибс улыбнулся.
- Добрый Брат Намрод верно указал, - произнес он. - И он тоже не был
рукоположен, разве что в те дни обращали меньше внимания на подготовку.
Раздался хор нервических смешков, какие всегда исходят от людей, чьи дела и
самая жизнь находятся во власти человека, только что не слишком весело
пошутившего.
- Однако, осел был произведен только в епископы, - сказал Епископ
"Смертник" Трим.
- Должность, для которой он крайне подходил, - колко сказал Ворбис. - А
теперь, все удалитесь. Включая Субдьякона Намрода, добавил он.
Намрод при этом резком повышении перешел от краски к белизне.
- Но Архиепископ Брута пусть останется. Мы желаем поговорить.
Духовенство испарилось. Ворбис сел на каменный стул под старшим
деревом. Оно было огромным и древним, совершенно не похожим на своих
недолговечных собратьев за стенами сада, на нем зрели ягоды. Пророк сел,
положив локти на каменные подлокотники стула, сцепив перед собой руки, и
одарил Бруту долгим медленным взглядом.
- Ты... выздоровел? - сказал он в конце концов.
- Да, господин, - сказал Брута. Но, господин, я не могу быть епископом,
я не могу даже...
- Уверяю тебя, это занятие не требует большой интеллигентности, -
сказал Ворбис. - Если бы было иначе, епископы не справились бы с ним.
Наступила следующая долгая пауза. Когда Ворбис заговорил в следующий
раз, это звучало, словно каждое слово лебедкой поднималось с великих глубин.
- Мы говорили однажды, не правда ли, о природе реальности?
- Да.
- И о том, как часто то, что воспринимается, не является воистину
истиной?
- Да.
Следующая пауза. Высоко над головой кружил орел, выискивая черепах.
- Я уверен, твои воспоминания о блужданиях по пустошам помутнены. у
тебя сохранились бессвязные воспоминания...
- Нет.
- Этого и следовало ожидать. Солнце, жажда, голод...
- Нет, господин. Мою память не легко помутить.
- О, да. Припоминаю.
- И я тоже, господин.
Ворбис медленно повернул голову, искоса глядя на Бруту, так, словно
пытался спрятаться позади собственного лица...
- В пустыне Великий Бог Ом говорил со мной.
- Да, господин. Говорил. Каждый день.
- Твоя вера велика, хоть и простодушна. Я хорошо разбираюсь в людях..
- Да, господин. Господин?
- Что, мой Брута?
- Намрод сказал, что вы вели меня через пустыню, лорд.
- Помнишь, что я сказал, о фундаментальной истине, Брута? Конечно,
помнишь. Это была пустыня в физическом смысле, конечно, но есть еще пустыня
души. Мой Бог вел меня, а я вел тебя.
- Ах. Да. Понял.
Над головами, выписывающая спирали точка, являющаяся орлом, казалось,
зависла на мгновение в воздухе. Потом он сложил крылья и упал...
- Многое было дано мне в пустыне, Брута. Многое было постигнуто. Теперь
я должен поведать миру. Это долг пророка. Идти туда, где другие не были и
принести правду об этом.
...быстрее ветра, его мозг и все тело существовали лишь как туман
вокруг отвесной целеустремленности цели...
- Я не ожидал, что это случится так скоро, но Ом вел меня на путях
моих. И теперь, когда в наших руках власть Ценобриарха, мы должны...
воспользоваться этим.
Где-то далеко среди холмов орел устремился вниз, поднял нечто и стал
набирать высоту...
- Я всего лишь послушник, Лорд Ворбис. Я не епископ, даже если все
будут меня так называть.
- Ты привыкнешь.
Зарождение идеи в голове Бруты происходило очень долго, но как раз
сейчас нечто начало наклевываться. Нечто о том, как Ворбис сидит, нечто о
натянутости в его голосе. "Ворбис боялся его. Почему меня? Из-за пустыни?
Какая разница? На сколько я знаю, это всегда так: возможно, это осел вез
Оссорий по пустыне, нашел воду, затоптал насмерть льва. Из-за Эфеба? Кто
будет слушать? Какая разница? Он - Пророк и Ценобриарх. Он мог бы просто
убить меня, и все. Все что он делает - непогрешимо. Все что он говорит -
истина. Фундаментальная истина."
- У меня есть кое-что, что может удивить тебя, - сказал Ворбис вставая.
- Ты можешь идти?
- О, да. Намрод из доброты преувеличил. Я всего лишь обгорел на солнце.
Когда они двинулись, Брута увидел нечто, чего не заметил прежде. В саду
были члены Святой Гвардии, вооруженные луками. Они находились в тени
деревьев, или среди кустов - не слишком явно, но все-таки укрытые. Ступени
вели из сада в лабиринт подземных тоннелей и комнат, лежащих под Святилищем
и, разумеется, всей Цитаделью. Бесшумно пара стражей плыла позади них на
почтительном расстоянии. Брута проследовал за Ворбисом через тоннели в
квартал ремесленников, где печи и мастерские сгрудились вокруг одной
широкой, глубокой световой шахты. Дымы и чад вздымались вокруг вытесанных в
скале стен. Ворбис направлялся прямиком к просторному алькову, сияющему
красным в пламени печей. Несколько работающих сгрудились вокруг чего-то
обширного и изогнутого.
- Там, - сказал Ворбис. - Как тебе?
Это была черепаха. Литейщики сделали отличную вещь, вплоть до узора на
панцире и чешуек на лапах. Она была примерно восьми футов в длину. Брута
слышал отрывистые звуки в ушах, когда Ворбис говорил.
- Они распространяют ядовитую ересь о черепахах, не правда ли? Они
думают, что живут на спине Великой Черепахи. Ну так пусть умирают на ней.
Теперь Брута увидел оковы, прикрепленные к каждой железной лапе. Мужчина,
или женщина, с великим дискомфортом лежали бы распростертыми на спине
черепахи, прикованные крепко за кисти и лодыжки. Он наклонился. Да, внизу
была топка. В некоторых отношениях Квизиция неизменна. Такое количество
железа веками будет раскаляться до температуры боли. Много времени, стало
быть, чтобы все взвесить...
- Что ты об этом думаешь? - спросил Ворбис.
Видение будущего вспыхнуло в голове Бруты.
- Изобретательно, - сказал он.
- И это станет спасительным уроком для всех остальных, склонных
сбиваться с пути истинного знания, - сказал Ворбис.
- Когда вы собираетесь, ух, продемонстрировать это?
- Я думаю, случай подвернется сам, - сказал Ворбис.
Когда Брута выпрямился, Ворбис глядел на него столь пристально, словно
читая его задние мысли.
- А теперь, пожалуйста, оставь нас, - сказал Ворбис. - Отдыхай сколько
сможешь... сын мой.
Брута медленно шел по Дворцу, глубоко погруженный в непривычные мысли.
- Добрый День, Ваше Преподобие.
- Ты уже знаешь?
Провались-я-на-этом-месте Дблах засиял поверх своего лотка с тепловатым
ледяным шербетом.
- Дошли слухи, - сказал он. - Вот, возьмите плитку Клатчанского
Наслаждения. Даром. По рукам?
Площадь была забита больше обычного. Даже Дблаховы горячие пирожки
расходились, как горячие пирожки.
- Беспокойно сегодня, - сказал Брута, - едва ли задумываясь о том, что
говорил.
- Время Пророка, видишь ли, - сказал Дблах, - когда Великий Бог
объявляет себя миру. И если ты думаешь, что сегодня людно, ты не сможешь и
развернуть козу здесь через несколько дней.
- А что тогда произойдет?
- С тобой все в порядке? Ты выглядишь несколько чахлым.
- Что тогда произойдет?
- Законы. Ты знаешь. Книга Ворбиса? Я предполагаю...- Дблах наклонился
к Брутене - можешь намекнуть, а? Я предполагаю, Великий Бог не собирается
сказать чего-нибудь полезного в интересах пищевой промышленности?
- Не знаю. Я думаю, он захочет, чтобы люди выращивали больше салата.
- Действительно?
- Это всего-лишь предположение.
Дблах зловеще рассмеялся.
- О, да, но это твое предположение. Намек столь же остер, как тычок
острой палкой мертвому верблюду, как говорится. Я знаю, где я смогу запросто
прибрать к рукам несколько акров хорошо орошаемой земли. Пожалуй, стоит
купить сейчас, раньше всех?
- Не вижу в этом ничего дурного, г-н Дблах.
Дблах бочком подобрался поближе. Это было не сложно. Дблах всюду
подбирался бочком. Крабы думали, что он ходит боком.
- Интересно, - сказал он. - В смысле... Ворбис?
- Интересно? - сказал Брута.
- Заставляет задуматься. Даже Оссорий должен был быть живым человеком,
как ты или я. Чистить уши, как обычные люди. Интересно.
- Что.
- Да все это. - Дблах снова заговорщицки рассмеялся и потом продал
пилигриму со стертыми ногами чашу гумуса, в чем тот тут же начал
раскаиваться.
Брута спустился в свою спальню. Она была пуста в это время дня. Шатание
вокруг спален возбранялось, дабы присутствие каменно-жестких матрацев не
возбудило греховных мыслей. Та малость, что ему принадлежала, пропала с
полки у его койки. Возможно, где-то у него была своя комната, но никто не
сказал ему об этом. Брута почувствовал себя совершенно потерянным. Он лег на
койку, на всякий случай, и вознес моление Ому. Ответа не было. Почти всю его
жизнь не было ответа, и это не было очень плохо, ибо он его и не ожидал. И
прежде всегда было приятное ощущение, что, возможно, Ом слушает, но просто
не утруждается что-нибудь сказать. Сейчас не было чего слушать. Он мог бы с
тем же успехом говорить с самим собой, и слушать самого себя. Как Ворбис.
Эта мысль не уходила. "Мозг, как стальной шар," - сказал Ом. -"Ничто не
входит и не выходит." Так что все, что Ворбис мог слышать, был дальний
отголосок его души. И из этого дальнего отголоска он скует Книгу Ворбиса, и
Брута подозревал, что знает, какие там будут указания. Там будет говориться
о святых войнах, крови, крестовых походах, крови, набожности и крови. Брута
встал, чувствуя себя дураком. Но мысль не уходила. Он был епископом, но он
не знал, чем епископы занимаются. Он видел их только издалека, проплывающих
мимо, как кучевые облака. Было лишь одно дело, которое он умел. Какой-то
прыщавый парень мотыжил огород. Он с удивлением взглянул на Бруту, когда тот
забрал мотыгу, и оказался достаточно туп, чтобы несколько мгновений пытаться
удержать ее.
- Я, знаешь ли, епископ, - сказал Брута. - В любом случае, ты делаешь
это не правильно. Иди и займись чем-нибудь другим.
Брута зло вонзил мотыгу в сорняки вокруг сеянцев. Всего несколько
недель, а на земле уже зеленое море. Ты епископ. Чтобы был паинькой. А вот
железная черепаха. Если не будешь слушаться. Ибо...
"...в пустыне было двое. И Ом говорил с одним из них. Ничего в этом
роде прежде не приходило Бруте на ум. Ом говорил с ним. Возможно, он не
говорил того, что Великие Пророки ему приписывали. Возможно, он никогда не
говорил ничего подобного..."
Он дошел до конца грядки. Потом он привел в порядок фасолевые плети.
Лу-Цзе внимательно следил за Брутой из своего маленького навеса у компостных
куч.
Это был другой сарай. Урн перевидал не мало сараев. Они начали с
телеги, и потратили кучу времени, уменьшая ее вес, насколько возможно. Он
много думал о моторах. Проблемой были зубчатые передачи. Сфера хотела
вращаться много быстрее, чем хотели крутиться лопасти. Пожалуй, это была
метафора, или что-то в этом роде.
- И я не могу заставить его двигаться задом, - сказал он.
- Не беспокойся, сказал Симония - Ему не придется двигаться задом. Как
насчет брони?
Урн рассеянно махнул рукой в сторону своей мастерской.
- Это деревенская кузница! - сказал он. - Эта штуковина двадцать футов
в длину! Захарос не может сделать пластину больше чем несколько футов в
длину. Я пытался прибивать их к раме, но она просто сломалась под их весом.
Симония взглянул на скелет паровой машины и пластины, сложенные в стопку
рядышком.
- Ты когда-нибудь был в битве, Урн? - спросил он.
- Нет. У меня плоскостопие. И я не слишком силен.
- Ты знаешь, что такое черепаха?
Урн почесал голову.
- Ладно, ответ не рептилия с панцирем, да? Потому, что ты знаешь, что я
это знаю.
- Я имел ввиду черепаху из щитов. Когда нападаешь на крепость или
стену, а враг бросает на тебя все, что ни попадя, каждый держит свой щит над
головой, так чтобы это... вроде как... стекало бы по всем окружающим щитам.
Может выдержать немалый вес.
- Перекрывая друг друга, - пробормотал Урн.
- Как чешуя, - сказал Симония.
Урн отстраненно поглядел на повозку.
- Черепаха, - сказал он.
- А таран? - сказал Симония.
- О, это не проблема, - сказал Урн, не обращая большого внимания.
привернутый к раме ствол.дерева - Большая железная трамбовка. Говоришь, там
только бронзовые двери?
- Да. Но очень большие.
- Они, пожалуй, полые. Или из бронзовых пластин поверх дерева. По-моему
так.
- Не цельная бронза? Да любой тебе скажет, что это цельная бронза.
- Я бы тоже так сказал.
- Извините, сэр. Дородный мужчина выступил вперед. Он носил униформу
дворцовой стражи.
- Это Сержант Фергмен , - сказал Симония.
- Да, сержант?
- Двери укреплены Клатчанской сталью. Из-за битв в во времена Ложного
Пророка Зога. И они открываются только наружу. Как шлюзы проходы в каналах,
понимаете? Если их толкнуть, они только еще крепче закроются.
- Тогда, как они открываются? - сказал Урн.
- Ценобриарх поднимает руку и дыхание Ома распахивает их, сказал
сержант.
- А логически, я имею ввиду.
- Ох. Ну, один из дьяконов идет за занавеску и тянет рычаг. Но... когда
я бывал на страже в подземной часовне, иногда, там была комната... когда
были восхваления и прочее. . ну, можно было услышать, как бежит вода....
- Гидравлика, - сказал Урн.
-Думаю, это может быть гидравлика.
- Можете ли вы войти вовнутрь? - спросил Симония
- В эту комнату? Почему бы и нет? Никому нет никакого дела.
- Он сможет открыть дверь? - сказал Симония.
- Гмм? - сказал Урн.
Урн отвлеченно тер молотком подбородок. Он выглядел заблудившимся в
мире своих мыслей.
- Я сказал, сможет Фергмен заставить эту Гидру Гаврика работать?
- Гмм? Нет. Я так не думаю, - сказал Урн, рассеянно.
- А ты сможешь?
- Что?
- Ты сможешь заставить ее работать?
- Ох. Возможно. Это только трубы и вес, в конце концов. Гм.
Урн по-прежнему глубокомысленно взирал на паровую повозку. Симония
многозначительно кивнул сержанту, показывая, что он может уходить, а потом
попытался предпринять мысленную межпланетную экспедицию, необходимую, чтобы
добраться туда, где был мир Урна. Он тоже попытался поглядеть на повозку.
- Когда вы сможете его завершить?
- Гмм?
- Я сказал...
- Завтра поздно ночью. Если мы будем работать всю эту ночь.
- Но она нужна нам к завтрашнему утру! У нас не будет времени
убедиться, будет ли она работать!
- Первое время она будет работать, - сказал Урн.
- Действительно?
- Я ее сделал. Я в ней смыслю. Ты разбираешься в мечах и копьях, и всем
прочьем. Я разбираюсь в том, что кружит и вертится. Первое время она будет
работать.
- Хорошо. Но, у меня есть другие дела...
- Отлично.
Урн остался один в сарае. Он рассеянно взглянул на молот, а потом на
железную повозку. Здесь не умели правильно лить бронзу. Их железо было
смешно, просто смешно. Их медь? Ужасна. Они, казалось, могли сделать сталь,
раскалывающуюся от удара. За многие годы Квизиция выполола всех хороших
кузнецов. Он сделал все, что мог, но...
- Не спрашивайте меня, что будет дальше, - тихо сам себе сказал он.
Ворбис сидел в каменном кресле в саду, с рассыпанными вокруг бумагами.
- Ну?
Коленопреклоненная фигура не подняла глаз. Двое стражей стояло над ней
с обнаженными мечами.
- Люди Черепахи... люди составили какой-то заговор, - сказал
повизгивающий от ужаса голос.
- Конечно. Конечно, - сказал Ворбис. - И в чем суть?
- Есть такая... когда вы будете утверждаться Ценобриархом... такое
устройство, такая машина, которая движется сама собой... они вышибут ворота
Святилища... - Голос затих.
- И где это устройство теперь? - сказал Ворбис.
- Я не знаю. Они покупали у меня железо. Это все, что я знаю.
- Железное устройство.
- Да. - человек глубоко вдохнул, это был полу вдох, полу всхлип. -
Говорят... стража сказала... мой отец у вас в тюрьме и вы можете... я
умоляю.
Ворбис взглянул вниз на человека.
- Но ты боишься. - сказал он. - что я могу с тем же успехом бросить в
темницу тебя. Ты думаешь, что я такой человек. Ты боишься, что я могу
подумать, что раз этот человек связан с еретиками и богохульниками
родственными отношениями...
Человек продолжал упорно смотреть в землю. Пальцы Ворбиса мягко
обвились вокруг его подбородка и стали поднимать его голову, пока они не
оказались глаза в глаза.
- То, что ты сделал, хорошо, - сказал он. Он взглянул на одного из
стражников. -Отец этого человека по-прежнему жив?
- Да, господин.
- По прежнему способен ходить?
Инквизитор пожал плечами.
-Д-д-а, господин.
- Тогда сию минуту выпустите его, отдайте его под надзор его
исполненному долга сыну, и отпустите их обоих назад домой.
Армии страха и надежды бились в глазах информатора.
- Спасибо, господин. - сказал он.
- Иди с миром.
Ворбис следил, как один из охранников проводил человека из сада. Потом
он рассеянно махнул рукой одному из высокопоставленных квизиторов.
- Мы знаем, где он живет?
- Да, господин.
- Хорошо.
Инквизитор замешкался.
- А это... устройство, господин?
- Ом говорил со мной. Машина, которая двигается сама собой? Это
противно здравому смыслу. Где у нее мускулы? Где ее мозг?
- Да, господин.
Инквизитор, звавшийся дьяконом Кусачкой находился там, где был вчера, в
месте, где он не был уверен, что хочет быть сейчас, ибо ему нравилось мучить
людей. Это было простое желание, из тех, что в изобилии удовлетворялись в
недрах квизиции. И он был одним из тех, кто боялся Ворбиса весьма
специфически. Мучить людей потому, что это тебе нравится... это можно
понять. Ворбис мучил людей просто потому, что считал, что их следует
помучить, без вдохновения, с какой-то болезненной любовью. По опыту Кусачки,
люди в конечном счете не лгут перед эксквизитором. Конечно, таких вещей, как
устройства, которые двигаются сами собой, нет и быть не может, но он сделал
мысленную заметку увеличить количество стражи...
- Конечно, - сказал Ворбис, - во время завтрашней церемонии будут
беспорядки.
- Господин?
- У меня есть свои источники , - сказал Ворбис.
- Конечно, господин.
- Ты знаешь предел выдержке мускулов и сухожилий, дьякон Кусачка.
У Кусачки сложилось мнение, что Ворбис находился где-то по ту сторону
безумия. Он имел дело с обыкновенным безумием. Исходя из его опыта, на свете
было великое множество безумных людей, и многие из них становились еще более
безумны в тоннелях Квизиции. Но Ворбис прошел прямо через этот красный
коридор и выстроил нечто вроде логической системы на другом его конце.
Рациональное мышление, состоящее из безумных компонентов...
- Да, господин, - сказал он. - Я знаю предел человеческой выдержке.
Была ночь, и было холодно для этого времени года. Лу-Цзе пробрался во
мрак сарая, усердно подметая. Иногда он доставал из тайников своей робы
тряпку и что-нибудь полировал. Он надраивал внешнюю сторону Движущейся
Черепахи, низкой и угрожающей, неясно вырисовывавшейся среди теней. Он
промел себе дорогу к печи, где некоторое время наблюдал. Отлив хорошего
металла требует полной концентрации. Не удивительно, что боги роятся вокруг
одиноких кузен. Так многое может произойти неправильно. Легкая
неправильность в подборе ингредиентов, секундное замешательство...
Урн, почти засыпавший на ходу, заворчал, когда его разбудил толчок и
нечто было всунуто ему в руки. Это была чашка чая. Он взглянул в маленькое
круглое лицо Лу-Цзе.
- Ох, - сказал он. - Спасибо. Большое вам спасибо.
Кивок, улыбка.
- Почти готово, - сказал Урн, более или менее сам себе. - сейчас просто
надо дать остыть. Дать остыть воистину медленно. Иначе оно кристаллизуется,
видите ли.
Кивок, улыбка, кивок.
Это был хороший чай.
- А, ладно, эта отливка не так и важна, - сказал Урн, зевая. - Всего
лишь рычаги управления...
Лу-Цзе осторожно поддержал его и усадил на кучу древесного угля. Потом
он подошел и некоторое время наблюдал за печью. Кусок железа светился в
изложнице. Он вылил на него ведро холодной воды и посмотрел, как огромное
облако пара поднялось и развеялось, потом забросил на плечо свою метлу и
быстро бросился прочь. Люди, для которых Лу-Цзе был лишь случайной фигурой
позади очень медлительной метлы, были бы изумлены такой скоростью пробежки,
особенно у человека в шесть тысяч лет, который не ест ничего, кроме
нешлифованного риса и пьет только зеленый чай с брошенным туда кусочком
прогорклого масла. Неподалеку от главных ворот Цитадели он перестал бежать и
начал мести. Он промел до ворот, обмел сами ворота, кивнул и улыбнулся
солдату, глазевшему на него, а потом додувшему, что это все - лишь
слабоумный старый дворник, пополировал одну из ручек ворот, и промел себе
дорогу среди пассажей и арок до огорода Бруты. Он увидел фигуру,
сгорбившуюся среди тыкв. Лу-Цзе нашел коврик и пробрался обратно в огород,
где Брута сидел скрючившись с мотыгой на коленях. Лу-Цзе на своем веку,
который был продолжительнее, чем видывали целые цивилизации, видел много
агонизирующих лиц. Брута выглядел хуже всех. Он обернул коврик вокруг плечей
епископа.
- Я не слышу его, - хрипло сказал Брута. - Это может значить, что он
слишком далеко. Я стараюсь так и думать. Он может быть где угодно. За многие
мили!
Лу-Цзе улыбнулся и кивнул.
- Опять все с начала. Он никогда не велел никому что-либо делать. Или
не делать. Ему все равно!
Лу-Цзе кивнул и улыбнулся еще раз. Его зубы были желтые. Это был его
двухсотый набор.
- Ему не должно быть безразлично!
Лу-Цзе исчез в своем углу снова и вернулся с плоской чашкой, полной
чего-то вроде чая. Он кивнул, улыбнулся и предлагал ее до тех пор, пока
Брута не взял и не сделал глоток. Вкус был такой, словно кто-то бросил в
горячую воду мешок лаванды.
- Ты не понимаешь ничего из того, о чем я тут говорю, верно? - сказал
Брута.
- Не слишком много, - сказал Лу-Цзе.
- Ты можешь говорить?
Лу-Цзе приложил к губам морщинистый палец.
- Большой секрет, - сказал он.
Брута взглянул на маленького человечка. Что он знал о нем? Что
кто-нибудь о нем знал?
- Ты говоришь с богом, сказал Лу-Цзе.
- Откуда ты знаешь?
- Признаки. Людям, которые говорят с Богом, тяжело живется.
- Ты прав!
Брута взглянул на Лу-Цзе поверх чашки.
- Почему ты здесь? - спросил он. - Ты не омнианец. И не эфебец.
- Вырос неподалеку от Пупа. Давно. Теперь Лу-Цзе чужой всюду, куда
приходит. Лучше всего. Изучал религию в храме дома. Теперь идет туда, где
есть дело.
- Возить землю и подрезать деревья?
- Верно. Никогда не был епископом или большой шишкой. Опасная жизнь.
Всегда будь человеком, который чистит скамьи в церкви или подметает под
алтарем. Никому нет дела до полезного человека. Никто не интересуется
маленьким человеком. Никто не помнит имени.
- Именно это я и собирался делать! Но это не сработало.
- Найди другую дорогу. Я выучился в храме. Мне сказал старый наставник.
Во время передряг всегда помни мудрые слова старого и почтенного мастера.
- Какие?
- Старый мастер говорил: "Тот вон парень! Что ты ешь? Надеюсь, ты
принес столько, чтобы хватило всем!" Старый мастер говорил: "Ты, нехороший
мальчик! Почему ты не делаешь домашней работы?" Старый мастер говорил: "Чему
тот парень смеется? Никто не скажет, почему он смеется - весь дожо останется
после уроков!". Когда я вспоминаю эти мудрые слова, ничто не кажется таким
уж плохим.
- А что мне делать? Я его не слышу!
- Делай то, что должен. Если я и знаю что-то, то то, что ты должен
пройти это все сам.
Брута сжал колени.
- Но он ничего не сказал мне! Где вся эта мудрость? Все пророки
возвращались назад с заповедями!
- Откуда они их получали?
- Я... думаю, они их придумывали сами.
- Возьми их оттуда же.
- И ты называешь это философией? - хохотался Дидактилос, размахивая
своей палкой. Урн отчищал с рычага кусочки песчаной изложницы.
- Ну... натуральной философией, - сказал он. Палка указывала вниз, на
бок Движущейся Черепахи.
- Я никогда не говорил тебе ничего подобного! - кричал философ.
-Философия предназначена для того, чтобы улучшать жизнь!
- Это улучшит жизнь множества людей, - спокойно сказал Урн. -Это