Тяжелы для крестьян были те времена. А что делать? Всем тяжело.
   Но вот кончилась война. И к Ленину стали приходить из деревень ходоки. С Тамбовщины, из Владимирской и Орловской губерний, из Сибири. Идут и идут. Бородатые, не верхогляды, с опытом жизни. Ленин был рад. Расспрашивал: какое у вас о будущем мнение?
   Крестьяне говорили: надо отменить продразвёрстку. Устанавливайте вместо развёрстки налог.
   А это что значит? Значит, не всю рожь, что посеял да сжал, отдавай. Кто больше нажал, тому больше осталось. Интерес у крестьянина. И засеять побольше хочется. И поглубже вспахать. Потому что отвезёт государству налог, сколько положено, а всё в амбаре для себя кое-что осталось. Остаток продаст. Что для дома и хозяйства понадобится, в городе купит. Мыла, керосину, материи. Косы и плуги, жнейки - рожь жать. Плуги и жнейки в поле не вырастишь. Значит, надо в городах на полный ход пускать фабрики и заводы. Чтобы всего было вдоволь.
   Неужели не сумеет трудящийся народ своими руками добиться безбедной жизни? Капиталистов прогнали, белые армии выгнали - сами свою долю будем устраивать.
   Из таких разговоров с крестьянами, из советов с товарищами и собственных мыслей родился у Ленина план. Новой экономической политикой назвал Ленин этот план.
   После революции вошло у нас в моду длинные названия сокращать. Так и здесь сократили, и получилось название - нэп.
   Советская власть позволила открыть частную торговлю. Но очень немного. Не опасно для Советской страны. Ведь власть была рабоче-крестьянская. Рабоче-крестьянская власть зорко следила за главным: крепила и развивала промышленность, железные дороги, морской и речной транспорт - всё это было народное, собственность государства.
   Во время гражданской войны Советское правительство ввело суровые и крутые порядки. Так было нужно. В мирное время порядки надо было менять.
   Всё, что Ленин делал, чего добивался, - всё для пользы, выгоды, счастья народа. Теперь, после войны, Ленин добивался развития хозяйства, торговли, промышленности, электрификации, машиностроения и крепкой дружбы между деревней и городом.
   Вот для этого строительства и нужен был нэп. X съезд партии утвердил ленинский план нэпа.
   Нелегко добивался Ленин перестройки жизни по-новому. Были преграды. Были споры, нападки. Казалось, о чём спорить? А вот Троцкий спорил. Как всегда, выдвигал неверное, вредное мнение. Он был против Брестского мира. Много он принёс зла советскому народу.
   И сейчас выступил против Ленина. По разным вопросам он с Лениным и партией спорил. Не согласен был с планами Ленина. Привлекал на свою сторону нестойких партийцев. Сколачивал против Ленина группы. И другие противники были у Ленина.
   Надо бы вместе, дружно, согласно налаживать мирную жизнь. Так мечтал Ленин, - чтобы партия всегда шла согласно!
   Но находились люди, мешали строить новую жизнь.
   Ленин беспощадно против них боролся.
   Большинство коммунистов стояло за Ленина. И они побеждали и вели партию и советский народ к коммунизму.
   КОГДА ПОЁТ ЛЁД
   - Едем! - сказала Надежда Константиновна.
   - Непременно, Володя! - подхватила Мария Ильинична, в душе опасаясь, что он будет противиться.
   Но Владимир Ильич не противился, хотя и соблазнительно было посидеть над статьёй в уединённом по случаю воскресного дня кабинете. И письма важные написать было надо...
   Но октябрьское ясное утро манило на волю. Хорошо в такой погожий денёк прокатиться за город, позабыть до завтра дела! В календаре красное число как-никак. И они уселись в большую чёрную машину английской марки "роллс-ройс", и товарищ Гиль повёз Владимира Ильича с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной в Горки.
   Выехали из Москвы. Владимир Ильич полной грудью вдыхал свежий воздух. Утренняя розовая зорька была так мила! Солнце медленно всплывало, озаряя тихим светом блёкло-голубой небосвод. Дорогу подморозило, на кочках и колдобинах машину трясло. Гиль вёл не спеша, осторожно. А Владимир Ильич любил быструю езду. Чтобы ветром резало щёки, кружилось весело сердце!
   - Вы, товарищ Гиль, машину ведёте, будто каждой курице реверанс делаете, - сказал Владимир Ильич.
   Шутки Владимира Ильича веселили товарища Гиля. Но скорости он не прибавил. Нет уж, будем лучше реверансы курицам делать, проезжая деревни, а растрясти Владимира Ильича по избитой дороге шофёр Гиль себе не позволит.
   Горки - старинная усадьба. Прекрасный парк окружил особняк с белыми колоннами и два флигеля. Тенисты аллеи из раскидистых лип и могучих дубов. Привольны лужайки. Есть там удивительные уголки - видно оттуда далеко-далеко, видно даже Подольск.
   Владимир Ильич любил вглядываться в зеленоватую даль и угадывать город за лесами и резвой речкой Пахрой. Владимир Ильич приезжал в Подольск молодым, когда вернулся из ссылки. В 1900 году это было, вот когда. Там жила в это время Мария Александровна с высланным из Москвы сыном Митей. И сёстры Владимира Ильича там жили, когда Владимир Ильич приехал повидаться с родными перед отъездом в Швейцарию. Владимир Ильич подготавливал тогда выпуск за границей "Искры" - рабочей революционной газеты...
   Машина въехала в парк и мягко, без толчков, подкатила к северному флигелю. У Владимира Ильича не лежала душа к большому дому. Предпочитал северный флигель, где маленькие комнатки, невысокие потолки, небольшие окошки. При господах здесь, должно быть, были помещения для служащих. После Октябрьской революции господа удрали за границу, а Советское правительство позднее открыло в Горках дом отдыха. И Председателю Совнаркома определили здесь место для отдыха, когда после ранения врачи строго-настрого предписали ему чистый воздух.
   Верно. Едва Владимир Ильич вырывался из духоты заседаний и московского шума в горкинский парк - голова почти переставала болеть.
   - Деревенского воздуха глоток глотнул, сразу щёки и порозовели, довольно заметила Надежда Константиновна.
   - Милостивые государыни, следуем в дальнее странствие, - заявил Владимир Ильич.
   Было сухо и холодно. Каменно стучала под ногами земля. Листья с деревьев опали. Весь парк гляделся насквозь, и только сирень скучно стояла в сумрачной зелени пожухлой листвы. Да встретится рябина с отяжелевшими от красных гроздьев ветвями.
   Стая желтогрудых синиц шумно перепархивала с куста на куст.
   - Эй вы, жилетники! - крикнул Владимир Ильич.
   - Что это? - не поняла Надежда Константиновна.
   - Погляди, будто жилетики жёлтые надеты на них, - сказал Владимир Ильич.
   Как любила Надежда Константиновна его любовь, его восхищение природой! В эмиграции в свободные часы они лазали по горам. Или укатят на велосипедах бог знает куда. Чем глуше лес, круче, нелюдимей тропки, тем сильней Владимира Ильича брал задор.
   - Махнём, Надюша, туда, там скала нависла над озером...
   Величавы, роскошны швейцарские озёра и горы. А русская, скромная природа ближе. Роднее.
   - Смотрите, Малый пруд! - сказал Владимир Ильич.
   - Вон в какое мы славное местечко притопали! - обрадовалась Мария Ильинична.
   Пруд застыл. Синевато-сизый, прозрачный ледок сковал Малый пруд. Как бы стеклом его затянуло, и сквозь стекло отражались в пруду опрокинутые стволы и голые сучья деревьев, путаница кустарника на плоских берегах. Тёмные водоросли видны были под крышей ледка.
   Вдруг звенящий мелодический звук разнёсся по пруду. Словно на каком-то странном инструменте тронули струну, и она прозвучала нежно и длинно.
   Брошенный кем-то комок смёрзшейся земли проскользнул по льду от берега до середины. Лёд отозвался.
   - Чудеса! - тихонько ахнул Владимир Ильич.
   Тут они увидали отделённых от них кустарником мальчишку и девчонку, лет по восьми. Это мальчишка запустил на лёд комок.
   - Как поёт! По всему пруду звон, - сказала девочка.
   - Поймать надо день, когда его впервой ледком схватит, - ответил мальчишка. - А то покрепчает или снегом закроет, тут он петь перестанет.
   - Давай ещё, - попросила девочка.
   Снова заскользил по пруду комок, лёд зазвенел.
   - Ой! - вскрикнула девочка.
   Ребята увидели взрослых. Мальчишка снял шапку:
   - Здравствуйте.
   - Здравствуйте, - ответил Владимир Ильич, приближаясь. - Откуда вы?
   - Мы местные. Недалече, из Горок. - Мальчишка махнул рукой в сторону деревни Горки, видной от пруда. - А вы, чай, московские?
   - Угадал, - засмеялся Владимир Ильич. - Хорошо у вас лёд поёт.
   - А как же! В самый раз надо его уловить, не всякий сумеет, хвастливо ответил мальчишка. - А вы начальство небось?
   - У нас "лампочка Ильича" загорелась, - сказала девочка.
   - Электричество. Не хуже Москвы. Как вечер, деревня вся так и засветится, - хвастал мальчишка.
   - Значит, довольны? - спросил Владимир Ильич полушутя, полувсерьёз.
   - А что? Дальше-то лучше, чай, будет!
   И они переглянулись, и мальчишка стащил с головы шапчонку, сказал: "До свидания", - и они побежали куда-то, может, домой, а может, ещё подсматривать чудеса и загадки осеннего леса.
   А Владимир Ильич с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной пошли глубже, глубже в парк, потому что Малый пруд от дома не так далеко, а ведь Владимир Ильич позвал их сегодня в дальнее странствие.
   МАЯК
   Вставай, проклятьем заклеймённый,
   Весь мир голодных и рабов:
   Кипит ваш разум возмущённый
   И в смертный бой вести готов.
   Гимн гремел. Бился в окна двусветного зала в Большом Кремлёвском дворце. Летел к лепным потолкам.
   Мы наш, мы новый мир построим:
   Кто был ничем, тот станет всем.
   Несколько сот человек стояли в кремлёвском зале и на пятидесяти языках пели гимн. На французском, немецком, итальянском, турецком, японском, английском, норвежском, финском, эстонском, латышском... русском, конечно.
   Ленин тоже пел. Владимира Ильича всегда волновал международный рабочий гимн. А сейчас, когда сотни коммунистов разных стран собрались на IV конгресс Коминтерна у нас, в Советской стране, и в бывшем царском дворце пели вольно, свободно, - сейчас душа его полна была счастьем.
   Это есть наш последний
   И решительный бой;
   С Интернационалом
   Воспрянет род людской.
   Много иностранных революционеров знал Владимир Ильич, когда был в эмиграции. Знал талантливого французского социалиста Жана Жореса, который создал "Юманите", знаменитую революционную газету во Франции.
   А немецкие марксисты! Клара Цеткин, Роза Люксембург, Карл Либкнехт! А сколько финских революционных рабочих знал Владимир Ильич! А гельсингфорсский социал-демократ Ровио, скрывавший Владимира Ильича от преследований Временного правительства! А швейцарец Фриц Платтен, который помог Владимиру Ильичу с товарищами вернуться на родину, когда в России началась революция! И еще много было иностранных революционеров, рабочих и нерабочих, с которыми встречался и дружил Владимир Ильич.
   Теперь, когда рабочая Октябрьская революция победила в России, марксисты-революционеры тоже образовали в своих странах коммунистические партии.
   - Объединимся в единый союз, - сказал Владимир Ильич.
   Коммунистические партии объединились. Дали союзу название Коммунистический Интернационал, Коминтерн.
   Владимир Ильич поднялся на кафедру. Сотни глаз были устремлены на него. Владимир Ильич видел интерес и ожидание в глазах. О чём рассказать коммунистам разных стран?
   Наверно, важнее всего им услышать о жизни советского общества. О новом.
   И Владимир Ильич стал рассказывать, как идёт у нас хозяйство в Советской стране: чего добились за пять лет, а чего не добились. Войну победили, голод победили. С разрухой справляемся. Лучше стало жить крестьянам. И рабочим получше. Торговать учимся. А машины делаем пока ещё плохо, мало. Больше надо машин. Без машин не построишь коммунизма. А перед нами цель - коммунизм. И перед вами, иностранные товарищи, цель революция.
   Вот о чём говорил Владимир Ильич. Он говорил по-немецки. Русский язык в то время мало кто знал за границей, а немецкий многие понимали.
   "Хорошо говорит по-немецки", - хвалили про себя немецкие коммунисты.
   Доклад кончен.
   Все встали, огромная армия коммунистов.
   - Ура, Ленин! Да здравствует Ленин!
   Буря бушевала в двусветном зале, настоящая буря!
   Понятно, Владимира Ильича трогало это море любви. Но овации, такие громкие, его смущали. Он думал, как бы выбраться скорее из зала. Куда там! Толпа плотно обступила. Каждый хотел что-то сказать. О чём-то спросить. Или хотя бы поздороваться.
   - Здравствуйте, товарищ Ленин! - протискавшись ближе, громко говорил по-французски кудрявый человек. У него блестели черносливины глаз, он весь сиял и без конца дружелюбно твердил: - Здравствуйте, товарищ Ленин! Камрад, камрад... - И по-русски с трудом, по слогам: - Ле-нин вождь!
   Ленин улыбнулся:
   - Вы, товарищ, из каких местностей Франции?
   - Я итальянец. Но вы не знаете наш итальянский...
   - Немного! - возразил по-итальянски Владимир Ильич.
   - О! Товарищ Ленин всё знает! - воскликнул кудрявый итальянец.
   И на итальянском, немецком, французском, английском со всех концов неслось:
   - Ленин - друг! Ленин - вождь коммунистических партий! Учитель Ленин!
   А один иностранный шахтёр, в белоснежном воротничке, с лицом, усеянным тёмными точечками угольной пыли, приставил ладони ко рту и, как в рупор, с воодушевлением кричал:
   - Советская страна - наш маяк! Держим курс на маяк.
   ВЕЧЕРОМ ПОД НОВЫЙ ГОД
   Владимир Ильич заболел. Тяжело заболел. Очень опасно.
   Некоторые думали, болезнь настигла внезапно. Нет, давно подкрадывался коварный недуг. Бессонница. Иногда до утра не удавалось сомкнуть глаз. Мучительно длилась бесконечная ночь. Почти постоянно болела голова. Пришёл лихой час, Владимир Ильич слёг.
   Он лежал в своей комнатке в кремлёвской квартире.
   - Слишком много работал Владимир Ильич, свыше человеческих сил, слишком много! - сказали врачи. - Необходим абсолютный покой.
   Но Владимир Ильич не мог не работать. Болезнь опасна. Надо спешить высказать необходимые мысли.
   Владимир Ильич лежал с вытянутой поверх одеяла неподвижной рукой. Компресс холодил воспалённую голову.
   Был вечер. На столе слабо горел ночничок. Предписано Владимиру Ильичу отдыхать после обеда. Он не спал.
   Вчера открылся в Москве I съезд Советов СССР, Вчера 30 декабря 1922 года на съезде был утверждён договор о создании Союза Советских Социалистических Республик.
   Владимир Ильич долго подготавливал этот значительный день.
   Не все сразу поняли, почему важно, чтобы был именно Советский Союз. Почему с такой страстью, так упорно Владимир Ильич этого добивался.
   Ленин добивался, чтобы СССР был совершенно новым государством, совершенно отличным от царской России. Ведь при царе было так. Была Россия. А Украины вроде вовсе и не было. И Белоруссии не было. И Армения, и Азербайджан, и Грузия считались всего лишь частью России. Окраинами. Никакой самостоятельности не давали народам. В школах не позволяли учить детей на родном языке. У многих народов даже своего алфавита и грамоты не было. Малым народам не давали расти. Ленин ненавидел это неравенство...
   Как глубоко он задумался! Надежда Константиновна остановилась у двери, прислушалась: спит?
   - Не сплю, Надюша. Готовлюсь к работе.
   Она бесшумно вошла. Погасила ночник. Зажгла лампу. Комната осветилась. Осветилось любимое лицо на подушке.
   - Неугомонный мой! - сказала Надежда Константиновна.
   Стенные часы в столовой гулко пробили шесть раз. С шестым ударом появилась стенографистка Мария Акимовна Володичева. Хрупкая, лет тридцати, умно-внимательная. Пристроилась у столика вблизи кровати. Карандаш наготове.
   - Итак... - сказал Владимир Ильич.
   Сегодня врачи позволили диктовать сорок минут. Уйма времени - сорок минут! Тем более, статья в голове вся написана. Если бы Владимир Ильич был на съезде, он сказал бы то, что сейчас диктовал. Это был наказ товарищам. Товарищи послушают Ленина, примут его наказ, как строить и крепить СССР. Нельзя ни в чём обездолить малые народности. Народы нельзя обижать! Советские республики должны быть равны. Дружны. И СССР станет справедливым и несокрушимым государством. И во всём мире пробудятся угнетённые империализмом народы...
   Надежда Константиновна в соседней столовой слушала родной голос. Оперлась подбородком на сплетённые пальцы. Исхудавшее лицо светилось тревожной любовью.
   Но диктовка кончилась, стенографистка Володичева ушла. Надежда Константиновна сменила её у постели больного. И улыбка её была ясной. Ни горя, ни страха не увидел в её взгляде Владимир Ильич. Спокойствие Надежды Константиновны Владимира Ильича успокаивало.
   - Что мне вспомнилось, Надюша, - сказал Владимир Ильич. - Помню, отец бился, открывая школы в Симбирской губернии. Для чувашей, мордвинов, татар устраивал школы. До отца не было этого в Симбирской губернии.
   - Редкий он был человек, - ответила Надежда Константиновна. - С малого начинал. Зато у нас теперь революция дороги открыла большие.
   Она видела, Владимир Ильич доволен сегодня работой. Даже глаза разблестелись, как прежде. Компресс снял, значит, легче голове. Может, и поднимется скоро?
   "Может? Что это я? - испугалась Надежда Константиновна. - Не может, а непременно! Полгода назад было похожее с ним, отболел и поднялся. Так и теперь".
   Она заботливо поправила на Владимире Ильиче одеяло.
   - А ведь нынче новогодний вечер, Володя, - вспомнила Надежда Константиновна. - Не зря у тебя настроение хорошее. - Нагнулась к нему, поцеловала: - С Новым годом, Володя.
   ВСЕГДА В БОРЬБЕ
   Врачи опасались, не повредило бы Владимиру Ильичу диктование статей. Владимир Ильич, дайте отдохнуть голове! Не думайте о государственных делах. Оставьте деловые статьи.
   Ни за что!
   Но переспорить докторов не так-то легко. Пришлось Владимиру Ильичу пуститься на хитрости.
   - Буду диктовать не статьи, а дневник.
   Провёл докторов. Уступили: диктуйте. Впрочем, наверное, доктора понимали: не про погоду будет этот дневник. Разве запретишь Ленину заботиться о судьбе созданного им государства? Владимир Ильич нервничал, совсем не мог уснуть, когда ему не разрешали диктовать. Доктора разрешили. Только осторожно. Полчаса, сорок минут в день. Не больше.
   И в назначенный час приходила стенографистка Володичева. Записывала иногда страничку в день, а то две или три. В этих страничках был заключён мудрый План дальнейшего устройства нашего общества. Владимир Ильич критиковал недостатки. Советовал, как лучше наладить государственный аппарат. Как сохранить в Коммунистической партии единство и дружбу. Больше всего боялся Ленин, чтобы в партии не вышло разлада.
   В постели, больной, долгие часы обдумывал Владимир Ильич каждую мысль для своих статей. Каждое слово.
   Статьи Ленина печатались в "Правде". Рабочие люди читали, делились между собою:
   - Правильно Ильич про нашу жизнь понимает. Чего мы и не видим, всё увидал!
   И радовались:
   - Видно, здоровье у нашего Ильича идёт на поправку.
   Вдруг... Был мартовский день. Весело светило весеннее солнце. Вовсю чирикали воробьи на бульварах и в скверах. Пенистые ручьи шумно бежали вдоль мостовой. Всё в природе говорило о жизни и радости. Но люди, открывая в это утро, 14 марта, газету, становились хмуры и пасмурны. Люди толпились на улицах возле щитов и витрин для газет. Всюду наклеены были листы. "Правительственное сообщение".
   Если правительственное, значит, что-то серьёзное. Не случилось ли несчастья какого?
   "Бюллетень о состоянии здоровья Владимира Ильича.
   За последние дни в состоянии здоровья Владимира Ильича произошло значительное ухудшение..."
   Чёрные буквы кричали: случилось, несчастье случилось... "Значительное ухудшение". Страшно читать. Люди отходили понурив головы.
   Сумрачно было в этот день в рабочих цехах.
   - Ильич-то наш, эх! - вздохнёт старый рабочий.
   Молодые не верили, что надвигается грозное.
   - Нет, не станут зря бюллетень выпускать, - сокрушались старики. - Эх, Ильич!
   А Владимиру Ильичу было плохо. Беспощадно наступала болезнь. Владимир Ильич потерял речь. Что может быть горше! Ленин умолк. Не слышно стало живого, немного картавого, быстрого говора.
   Круглые сутки дежурили в квартире Владимира Ильича доктора. Наука, талант, искусство медиков вступили в сражение за его жизнь. Вся страна с надеждой следила. Утром люди спешили к газете, прочитать бюллетень.
   Вечер! Весенний ветер колышет красный флаг над, зданием Совнаркома. Что там, в кремлёвской квартире?
   Вечер. Кончились дневные труды и хлопоты. Тысячи людей с мучительным беспокойством ищут в вечерних газетах: что в кремлёвской квартире?
   Тихо в комнате Владимира Ильича. Из столовой доносится мерный стук маятника. Там дежурная медицинская сестра. А возле постели Надежда Константиновна.
   Владимир Ильич поднял тяжёлые веки. "Ты здесь, Надя?"
   Надежда Константиновна понимала всё, что он хотел сказать и спросить. Говорила с ним, будто слыша ответ.
   - Тебе получше сегодня, - уверенно сказала она.
   И Владимиру Ильичу показалось, что и правда получше. И глаза его ответили: "Да".
   - Ты вылечишься. Доктора говорят, всю волю надо на помощь позвать. Собери всю волю, Володя.
   "Собираю", - ответил глазами Владимир Ильич.
   - Ты всю жизнь боролся за счастье народа. Поборись теперь за себя. Для народа же, для революции. Изо всех сил поборись!
   Снова Владимир Ильич ответил понятно для Надежды Константиновны: "Да".
   Нестерпимая жалость её пронзила. Слёзы больно подкатили к горлу. На секунду она обессилела. Справилась. И заботливо, с лаской:
   - А сейчас пора отдохнуть. Поспи, чтобы силы набраться. Всё будет хорошо. Усни. Я не уйду. Я буду рядом сидеть.
   ОСЕНЬ ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ
   ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕГО
   В апреле открылся XII съезд Российской Коммунистической партии. Съезд послал приветствие Владимиру Ильичу.
   "От глубины сердца партии, пролетариата, всех трудящихся съезд посылает своему вождю, гению пролетарской мысли и революционного действия, привет и слова горячей любви Ильичу...
   Более чем когда-либо партия сознаёт свою ответственность перед пролетариатом и историей. Более чем когда-либо она хочет быть и будет достойной своего знамени и своего вождя..."
   Надежда Константиновна прочитала приветствие. Глубоким взглядом, полным чувства, ответил Владимир Ильич.
   Владимир Ильич не сдавался болезни. В середине мая его перевезли в Горки, в Большой дом. Самую маленькую комнату выбрал для себя Председатель Совнаркома в Большом доме. Угловую, с высокими окнами. Из окон виден сад. В яркой зелени, полный птичьего свиста и гама. Орали грачи. С каждой ветки неслось ликование. Весь воздух звенел.
   А ночью пели соловьи. Глядели в окна звёзды.
   Владимир Ильич вдыхал чистый воздух. Понемногу здоровье его улучшалось. Спасибо Горкам! Владимир Ильич стал спать. Захотелось на деревенском воздухе есть. Прибавилось силы.
   Медленно двигалась поправка. Владимир Ильич начал ходить, опираясь левой рукой на палку. Учился писать левой рукой. Упражнялся в восстановлении речи. Учительницей была Надежда Константиновна. Дверь в комнату закрывалась во время урока. Они были вдвоём. Никто не слышал, как вела Надежда Константиновна урок.
   В доме немного повеселело. А как были счастливы все, когда раздавался смех Владимира Ильича! Ведь он был жизнерадостный человек. И смешливый. А теперь, когда здоровье прибывало, Владимир Ильич и вовсе радовался каждой шутке, умному слову, и приезду друзей из Москвы, и новой книге, и рыжим листьям в осеннем саду. Наступила осень тысяча девятьсот двадцать третьего года.
   В октябре однажды Владимир Ильич пришёл, опираясь на палку, в горкинский небольшой гараж и дал понять, что желает ехать в Москву. Выводите машину. Едем. Надежда Константиновна с Марией Ильиничной ужасно разволновались.
   - Да разве можно? Да чем это кончиться может?!
   И доктора были против.
   Но Владимир Ильич был человеком настойчивым. Что решил, то решил.
   Чёрный "роллс-ройс" выехал из усыпанного оранжевыми листьями парка и покатил в Москву. Не очень шибко покатил, остерегаясь ухабов. Завиднелась Москва. Золочёные главы, белокаменные стены, дымы над фабричными трубами. Владимир Ильич при виде Москвы снял кепку, замахал над головой. Москва! Скорее в Кремль!
   Сердце часто и сильно толкалось в груди, когда он перешагнул порог зала заседаний Совнаркома. Всё было дорого здесь Владимиру Ильичу. Длинный стол под зелёным сукном. Плетёное кресло во главе стола. Каждый час в этом зале был памятен!
   Нечаянно взгляд упал на печку в углу, и Владимир Ильич рассмеялся. Вспомнил, как прятались за печкой курильщики. Курили, а дымок пускали в отдушину. Владимир Ильич решительно запрещал на заседаниях Совнаркома курить. Вот иному наркому станет невтерпёж, и улизнет за печку и наслаждается там, пока председатель не застучит по столу карандашом.
   Что-то строгое и нежное поднялось в душе Владимира Ильича. Он любил товарищей.
   Владимир Ильич постоял, повспоминал и пошёл в свой кабинет. И кабинет оглядел. При виде географических карт, портрета Маркса, телефонов на столе, книжных полок снова нахлынули мысли о недавнем.
   Но Владимир Ильич не прощался. Нет. Он хотел жить и вернуться сюда.
   Постоял. Поглядел. И приблизился к пальме. Большая тенистая пальма росла в кадке возле окна. Ветви у неё были похожи на раскидистые зонтики в жарких краях. Её берегли. Владимир Ильич просил беречь эту пальму.
   В детстве в симбирском их доме было много цветов. Такая же пышная, раскидистая пальма стояла в столовой. Точно такая, с вечнозелёными листьями.