Принцев Юзеф. Гори, гори, моя звезда

   - Завернуть? - ловко подхватил монету приказчик.
   - Не надо! - небрежно ответил Аркадий и, сунув тетрадь за пояс гимнастерки, пытливо оглядел полки с товарами.
   - Прикажете что-нибудь еще?
   - Нет, - покачал головой Аркадий. - Поглядим, как торгуете.
   - Милости просим! - засуетился приказчик. - Сейчас я насчет стульчиков-с...
   - Постоим, - отрезал Аркадий и отошел от прилавка.
   Торговля шла вяло. Изредка звенел колокольчик над дверью - и в лавку заходили приехавшие на базар крестьянки из соседних сел. Они уже расторговались и теперь ходили из магазина в магазин, приценяясь к городским товарам. Пощупав кружева и перебрав десяток коробок с пуговицами и тесьмой, они уходили, так ничего и не купив. По тем временам ценились только катушки с нитками да иголки.
   Аркадий решил, что делать им здесь больше нечего, и друзья направились через площадь к лабазам Бебешина.
   Базар уже отошел, возы разъехались, валялись лишь клочья сена, капустные листья да огрызки яблок. Только около чайной дожидалась своего загулявшего хозяина привыкшая ко всему заморенная лошаденка, похожая на большую лохматую собаку, которую почему-то запрягли в телегу. Ее донимали слепни, она мотала головой и хвостом, и, если бы не мешавшие ей оглобли, села бы в лужу и яростно, по-собачьи почесала бы задней ногой за ухом.
   В магазине Бебешина торговали бойко. Мелькали аршины в ловких руках продавцов, трещал натянутый до невозможности цветастый ситец, с глухим стуком падали на отполированный локтями прилавок тяжелые штуки сукна, и густо толпящиеся люди, словно предчувствуя, что не скоро еще им придется вот так запросто щупать добротную материю, приценялись, торговались, звенели медью, хрустели бумажками.
   Аркадий и Семка даже растерялись от гомона людских голосов, звона кассового аппарата, лихих покрикиваний молодцеватых приказчиков. На минуту им показалось, что они на веселой ярмарочной карусели с раздувающимися на ветру цветастыми юбками и полушалками, а вертит ее сидящий за полуоткрытой дверью у самовара распаренный и довольный Бебешин.
   - Это тебе не галантерея! - подтолкнул приятеля в бок Аркадий и, расталкивая облепивших прилавок людей, протиснулся вперед.
   Несколько минут он зорко присматривался к продавцам и вдруг, схватив за руку одного из них, громко сказал:
   - Так не пойдет, дядя!
   - Что-с? - растерялся продавец.
   - Проверка! - махнул мандатом Аркадий. - Дайте аршин.
   Продавец беспомощно оглянулся и протянул аршин Аркадию, а из задней комнаты, оторвавшись от самовара, уже спешил хозяин. Бебешин сам был похож на пузатый самовар. Блестела на круглом животе цепочка от часов, лоснилось лицо и смазанные маслом волосы, коротенькие ручки упирались в бока, он и пыхтел, как самовар, а когда закипал гневом, в горле его что-то булькало. Вот и сейчас он тяжело подкатился к прилавку и запыхтел:
   - Что такое? Пфф!.. По какому праву? Пф!.. У меня торговля честная! Пф!..
   - Честная? - прищурился Аркадий. - Тянете и сбрасываете! Не выйдет номер! Сколько аршин брала, тетка?
   - Пять... - растерянно ответила крестьянка.
   - Сейчас проверим!
   Аркадий ловко перемерил отрез и торжествующе взглянул на побледневшего продавца:
   - Четыре с четвертью.
   - Ах, разбойник! - всплеснула руками покупательница и заголосила: Что же это делается, люди добрые! В чистом виде грабят!
   - Спокойно гражданка! - остановил ее Аркадий. - Сейчас акт составим.
   В горле у Бебешина забулькало, щеки надулись; задыхаясь от гнева, он закричал неожиданно тонким голосом:
   - Молокосос!.. Пф!.. Я тебе покажу акт! Пф!.. Вон отсюда! Пф... Пф...
   - Ответите за оскорбление личности при исполнении, - с достоинством заявил Аркадий. - Товарищ Ольшевский, вы свидетель.
   - Всегда и везде! - загадочно ответил Семка, скорбно подняв брови.
   - Штраф сейчас будете платить? - любезно обратился Аркадий к Бебешину. - Или через суд взыскивать?
   - Вот тебе штраф! - Бебешин сложил жирные пальцы в кукиш. - Видал?
   - А как же! - подтвердил Аркадий. - Вы видели, товарищ Ольшевский?
   - Фигу-то? - переспросил Семка и спохватился: - Факт налицо!
   - Пройдемте, гражданин Бебешин. - Аркадий поправил ремень винтовки.
   - Куда? - вдруг испугался тот.
   - Там узнаете, - туманно ответил Аркадий и незаметно подмигнул Семке на перетрусившего купца.
   Когда Бебешин шел к выходу, он уже не был похож на пышущий жаром самовар. Выкипел. Штраф ему пришлось уплатить в десятикратном размере. А в новенькой тетради, купленной Аркадием Голиковым - учеником пятого класса реального училища, - появилась первая запись:
   "Деньги в банке. Завтра в училище! А номер моей винтовки 302 939. Ура!.."
   ЧАШКА КОФЕ
   Лето стояло пыльное и тревожное. В садах пожухла трава, и листья на деревьях скатывались улитками, прячась от солнца. Когда задувал восточный ветер, казалось, как будто по булыжной мостовой катят пустую бочку из-под керосина. Люди жадно вслушивались и глядели в небо, надеясь увидеть отблески молний. Но это был не гром, а дальние орудийные раскаты.
   Наступала армия Колчака.
   Слухи об этом быстро расползались по городу, а вместе с ними появились на улицах подозрительные люди в полувоенной форме, штатских костюмах, крестьянских поддевках и даже монашеских рясах. Их видели то на базарной площади, то на монастырском подворье. Они часами просиживали в задних комнатах купеческих особняков, не обходили своим вниманием рабочие бараки, заглядывали в солдатские казармы.
   Чаще всего они появлялись в окрестных селах в дни, когда проходила мобилизация на колчаковский фронт. Но попробуй запрети людям свободно расхаживать по городу или выехать в соседнюю деревню, если документы у них в порядке, в спекуляции и грабеже не замешаны, оружия при личном обыске не обнаружено.
   По сведениям чекистов, они были связаны с белогвардейскими заговорщиками. Решено было установить наблюдение за всеми подозрительными местами в городе. Особенно за недавно открывшимся кафе "Мавритания".
   Днем это было вполне добропорядочное заведение. Белели накрахмаленные скатерти, сверкали кофейники, вкусно пахло сдобным тестом и кофе. Сюда приходили целыми семьями, ели мороженое, пили пузырящуюся воду из разноцветных сифонов.
   С наступлением темноты "Мавритания" преображалась! Табачный дым поднимался к потолку, из кухни несло чадом и гарью, гремел разбитый рояль на эстраде. В зале не умолкал гул голосов, звон посуды, выкрики пьяных. Люди ходили от столика к столику, присаживались, пили, ссорились и тут же целовались. Можно было подумать, что вечерние посетители "Мавритании" знакомы друг с другом годами.
   Чем ближе время шло к закрытию, тем больше становилось сходство между этими людьми и, когда они, наконец, расходились, казалось, что из дверей ресторана вываливается один огромный, мятый, опухший человек.
   А утром зал опять блестел чистотой, свежими скатертями, вкусно пахло сдобой и кофе.
   Вот это заведение и должен был посетить Аркадий. И обязательно вечером!
   В Чека были получены сведения о том, что в ресторане назначена встреча главарей заговора. Имелись и фотографии. Но чекистов в городе знали, появление их в "Мавритании" незамеченным не пройдет, заговорщики будут предупреждены - и операция сорвется. Тогда-то Чувырин и предложил товарищам послать в ресторан Аркадия, чтобы он опознал нужных людей и дал знать о состоявшейся встрече.
   - Мальца никто не заподозрит! - убеждал Чувырин. - А я за него ручаюсь. Парнишка отчаянный и с головой!
   Вот почему в один из вечеров Аркадий и Семка очутились в шумном зале "Мавритании". Аркадий прихватил дружка по совету все того же Чувырина: "Одному неловко, да и в глаза будешь бросаться, а так зашли, мол, два шалопая жизнь прожигать". Конечно, Семка ни в какие подробности посвящен не был.
   Они уселись за столик в углу и, отодвинув в сторону грязные тарелки, принялись разглядывать зал. По тому, как менялось выражение Семкиного лица, можно было легко догадаться, о чем он думает. Вот глаза его испуганно расширились: это он представил себе, что на него смотрят родители. Семка даже съежился и втянул голову в плечи. Но вот он откинулся на стуле, надменно прищурился, забарабанил пальцами по столу. Теперь на него смотрели одноклассники. Семка, наверно, дошел бы до того, что представил себя танцующим среди ресторанного зала с умопомрачительной красавицей, но мечты прервал будничный голос официанта:
   - Чего изволите, молодые люди?
   Семка опять съежился, испуганно взглянул на Аркадия.
   - Кофе и пирожные, - распорядился Аркадий.
   - Сколько пирожных прикажете. Вазу?
   - Две штуки, - не поддался на провокацию Аркадий.
   Прихватив грязную посуду, официант ленивой шаркающей походкой направился в буфетную.
   Семка немного приободрился и с интересом огляделся вокруг. Окутанный табачным дымом зал сначала показался ему какой-то огромной машиной, которая, лязгая металлом и звеня стеклом, выполняет однообразную механическую работу: наливает, пьет, ест... наливает, пьет, ест... Потом туман рассеялся - и он наткнулся на чей-то ощупывающий взгляд.
   Неподалеку сидел угрюмый черноволосый человек. Он пристально смотрел в их сторону, и один глаз его был странно прищурен. Семке стало не по себе, он опять, по-черепашьи вобрав голову в плечи и чувствуя цепкий взгляд незнакомца, толкнул ногой Аркадия:
   - Чего он на нас уставился?
   - Кто? - обернулся к нему Аркадий, зорко поглядывающий на дверь за буфетной стойкой.
   - За нами сидит... Черный... Подмигивает все время!
   Аркадий взглянул через голову Семки и рассмеялся:
   - Он не подмигивает! У него глаз шрамом стянут. Ох, и трус ты, Семка!
   - Я - трус? - Семка даже вскочил от негодования. - Хочешь, к нему подойду?
   - Нет уж, ты сиди! - не на шутку встревожился Аркадий. - А то, знаешь...
   - Нечего мне знать! - петушился Семка. - Подойду и скажу: "Здрасте!"
   - А он тебе: "До свиданья!" - усмехнулся Аркадий. - Не выдумывай, Семка! Пошутил я про труса.
   - То-то! - удовлетворился объяснением Семка и, пытаясь доказать свою храбрость, крикнул проходившему мимо официанту: - Эй, скоро там кофе?!
   Официант обернулся. Это был совсем не тот, что подходил к их столику. Смерил Семку глазами и усмехнулся:
   - Варится.
   Официант уже давно ушел, а Семка все раздумывал, как ему вести себя дальше. Можно было, конечно, потребовать объяснения, но, с другой стороны, кофе действительно может еще вариться.
   Из мрачного раздумья Семку вывел появившийся на столике поднос. На нем стояли: кофейник, чашки, тарелка с пирожными.
   - Прошу-с! - Официант ловко разлил кофе по чашкам и, пока Семка раздумывал, благодарить его или нет, бесшумно исчез, словно растворился в дымном воздухе ресторанного зала.
   - Давай, Семка, - пододвинул ему тарелку с пирожными Аркадий. Нажимай!
   Семка был не просто мыслитель. Он был мыслитель-сладкоежка. Чтобы решить задачу про путешественника, который, выйдя из пункта "А", встретится с другим путешественником в пункте "Б", Семка должен был съесть десяток карамелек. Иначе путешественники никогда не встретятся! Поэтому долго упрашивать его не пришлось.
   За пирожное он принялся со знанием дела, не замечая, что Аркадий не притрагивается к своему, а продолжает незаметно наблюдать за дверью в заднюю комнату. Но туда никто не входил - и Аркадий решил, что сидит здесь напрасно. Он уже хотел было взяться за пирожное, как в зале появились трое людей и, не останавливаясь, прошли за стойку.
   Толстый буфетчик не повернулся в их сторону, только слегка посторонился, давая дорогу. Аркадий привстал, чтобы лучше разглядеть пришедших, но тут же опустился на стул и, прихлебывая кофе, дождался, пока они не скроются в задней комнате. Потом отодвинул чашку и небрежно сказал:
   - Ты посиди... Я сейчас вернусь.
   - Угу... - промычал Семка, даже не поняв того, что ему сказал Аркадий.
   Когда Семка наконец справился с кремовой трубочкой и, блаженно жмурясь, откинулся на стуле, он вдруг обнаружил, что сидит за столом один. Семка недоуменно посмотрел по сторонам и опять встретился с прищуренным глазом незнакомца. Тот просто впился в Семку, требуя ответа. Но Семка был так изумлен исчезновением друга, такое наивное неведение читалось в его чистом взоре, что глаз незнакомца дрогнул и подернулся мелкими лучиками успокоенной усмешки.
   Семка не замечал ничего, углубленный в свои мысли. Они были беспорядочны, и следовало собрать их в стройную логическую цепь размышлений, чем Семка и занялся.
   Если Аркадий ушел совсем, то кто будет платить за пирожные и кофе?
   Это пахнет скандалом.
   Но если бы он ушел совсем, то съел бы свое пирожное и выпил кофе.
   Это факт!
   Но если он не вернется, то пирожное останется несъеденным, а скандал все равно будет.
   Значит, надо его съесть!
   Семка удовлетворенно вздохнул и потянулся за пирожным. Тарелка оказалась пустой! Семка хотел охнуть, но не смел: рот его был забит сладким кремом. Пока выстраивалась логическая цепь, он незаметно съел оставшееся пирожное. Семка проглотил застрявший в горле кусочек и вздохнул. В стройной цепи его умозаключений наметилась зияющая брешь: если бы он не съел второго пирожного, платить бы пришлось за одно.
   Скандал назревал! Семка сидел не поднимая головы и с ужасом ожидал, что вот сейчас к столу подойдет официант - и тогда начнется такое!.. Вот и его шаги, он подходит к столу, двигает стулом, чтобы обратить на себя внимание. Семка в отчаянии поднял голову. Перед ним сидел Аркадий и как ни в чем не бывало прихлебывал остывший кофе.
   - Ты чего? - простодушно спросил он у ошеломленного Семки.
   - Ни... ничего... - пробормотал Семка.
   - Значит, показалось... - благодушествовал Аркадий, но глаза его смеялись.
   - Слу... слушай... - все еще заикаясь, начал Семка. - Я тут увлекся одной мыслью и, понимаешь...
   Досказать Семке не удалось. В дверях появилась группа вооруженных людей. Один из них, в кожаной тужурке, поднял руку и, перекрывая ресторанный гул, зычно крикнул:
   - Прошу приготовить документы!
   Несколько человек пошли по залу, а остальные быстро направились за стойку и скрылись за дверью, ведущей в заднюю комнату. Через несколько минут они вышли оттуда, ведя под пистолетами трех никому не известных в городе мужчин.
   Семка вопросительно взглянул на Аркадия и не узнал друга. От прежнего благодушия не осталось и следа: глаза блестели, между бровей легла незнакомая складка. Поймав взгляд Семки, он доверчиво улыбнулся, кивнул стоявшему у стола официанту:
   - Получите!
   И, бросив на стол горсть мелочи, направился к выходу. Семка поплелся за ним...
   * * *
   На улице было тихо, светила луна, пахло яблоками. Аркадий и Семка молча дошли до угла. Здесь Семке надо было сворачивать. Он остановился и нерешительно спросил:
   - Ты куда уходил?
   Аркадий чуть заметно улыбнулся и весело сказал:
   - Да ты понимаешь! Деньги забыл. Ну и сбегал!
   - Домой? - допытывался Семка.
   - А куда же еще? - рассмеялся Аркадий.
   - Я так и подумал... - неуверенно сказал Семка и виновато добавил: А я твое пирожное съел.
   - Ну и на здоровье! - хлопнул его по плечу Аркадий. - Я сладкого не люблю. Беги, Семка, поздно уже!
   Семка нерешительно повернулся и медленно двинулся по темной улице в сторону своего дома.
   Аркадий постоял, вдохнул полной грудью воздух и, весело насвистывая, пошел вдоль длинного глухого забора, за которым шумел разросшийся старый сад. За его спиной послышались чьи-то быстрые шаги. Решив, что это возвращается Семка, Аркадий обернулся и увидел надвигающуюся тень человека.
   Вышедшая из-за тучи луна на мгновенье осветила остро прищуренный глаз и поднятую руку с ножом. Почувствовав, как лезвие пронзило сукно куртки и скользнуло по ребрам, Аркадий отпрянул к забору и упал.
   Он слышал, как гулко стучали по булыжной мостовой шаги убегающего человека...
   Когда они стихли, он поднялся и, зажимая ладонью рану, побежал к дому...
   Два дня Аркадий не приходил в училище. На третий день явился бледный, пахнущий йодом и бинтами. На расспросы не отвечал, но глаза его светились гордостью. Семка смотрел на друга с молчаливым укором, но ни о чем не спрашивал. Наконец Аркадий сжалился над другом и на одном из уроков пододвинул к нему раскрытую тетрадь. Ту самую, в твердом коленкоровом переплете, обитую медными угольничками. Семка прочел:
   "Меня ранили ножом в грудь на перекрестке".
   В МОСКВУ!
   Поезд стоял на запасном пути.
   Поезд как поезд. Только короче обычного. Паровоз и несколько вагонов. Но у подножек стояли часовые, а из вагонов по утрам выскакивали голые по пояс красноармейцы и весело плескались под краном водонапорки.
   В поезде размещался Особый летучий отряд, которым командовал Ефимов.
   В Арзамасе совсем недавно подавили белогвардейский мятеж, но офицерские банды еще рыскали по лесам, жгли хутора и деревни, а несколько дней назад налетели на станцию Рузаевка и в неравном бою перебили немногочисленных ее защитников. Поезд Ефимова появлялся внезапно, окна вагонов щетинились пулеметными дулами, красноармейцы на ходу выскакивали из вагонов и под прикрытием пулеметного огня бросались в атаку на белогвардейцев и громили их в коротких яростных схватках.
   Потом поезд опять отстаивался на запасных путях, в вагонах играли на гармошках, и веселые парни плескались под краном водонапорной башни. Только было их чуть меньше.
   Аркадий с рабочим полком комиссара Чувырина тоже ходил в бой. После того как мятеж был подавлен, Николай Николаевич Соколов уговорил Аркадия пойти работать в большевистскую газету "Молот", которую он тогда редактировал. Газета осталась без секретаря и Николай Николаевич решил попробовать приучить к газетной работе Аркадия.
   Дел было много, но каждый раз, когда выпадала свободная минута, Аркадий бежал на вокзал и, если поезд был на месте, ждал, когда появится Ефимов, чтобы попроситься к нему в отряд. Но Ефимов выходил из вагона всегда не один, а в окружении каких-то начальников, быстро проходил по платформе и уезжал в город.
   В городе теперь размещался штаб фронта. На улицах появились автомобили, щеголеватые штабные командиры звенели шпорами, пробегали адъютанты с пакетами, скакали верховые.
   Тихий прежде Арзамас стал походить на военный лагерь, и Аркадию все это очень нравилось.
   Не по душе было только одно: то ли его мать и Николай Николаевич сговорились и действовали сообща, то ли получилось это случайно, но мать дома, а Николай Николаевич в редакции нет-нет да и начнут свое: "Надо учиться, мал еще воевать, дел еще и здесь предостаточно!"
   Аркадий и сам знал, что лет ему мало, всего четырнадцать, но давали ему больше, и чувствовал он себя намного старше. Поэтому на все уговоры матери и Николая Николаевича он отмалчивался, а сам все похаживал на вокзал и караулил Ефимова.
   Наконец-то подвернулся удобный случай: Ефимов вышел из вагона один. Придерживая рукой шашку, он легко спрыгнул со ступенек, высокий, в черной кожаной куртке, в сдвинутой на затылок кубанке, с деревянной кобурой кольта на длинном ремне.
   Аркадий подошел к нему и несмело сказал:
   - Здравствуйте, товарищ Ефимов.
   - Здорово! - Ефимов знаком руки остановил шагнувшего к Аркадию часового. - Что скажешь?
   Аркадий приготовил длинную речь о том, что бывал в боях, помогал чекистам, был ранен, имеет личное оружие, но вместо этого совсем по-детски попросил:
   - Возьмите меня, пожалуйста, в отряд!
   Ефимов оглядел его с ног до головы и покачал головой.
   - Молод еще...
   - Ничего я не молод! - рассердился вдруг Аркадий. - У вас что, дедушки воюют? Заладили: "Молод, молод!"
   Ефимов рассмеялся и спросил:
   - Тебе сколько лет?
   - Шестнадцать, - не моргнув глазом, соврал Аркадий. Он не мог не соврать: решалось дело всей его жизни!
   - Понимаешь, какое дело... - задумался Ефимов. - Отряд-то у нас особый. Ты в партии большевиков состоишь?
   Аркадий растерялся. Он-то считал себя партийным, но как ответить Ефимову, чтобы это было правдой? В таком деле не соврешь?
   - Если по сознанию, то партийный, - подумав, твердо сказал он.
   - Так... - С интересом поглядел на него Ефимов. Этот упрямый парнишка чем-то ему нравился. Но ведь молод совсем! А если убьют ненароком? Сознание - это, конечно, хорошо! - наморщил лоб Ефимов. - Но мне бумага нужна.
   - Какая бумага? - растерялся Аркадий.
   - Обыкновенная. За печатью, - радуясь собственной хитрости, объяснил Ефимов. - Что такой-то и такой-то действительно есть член партии большевиков, что и удостоверяется.
   - А с бумагой возьмете? - допытывался Аркадий.
   - Какой разговор! - похлопал его по плечу Ефимов. - Нет разговора!
   - Ладно, - сказал Аркадий. - Будет бумага.
   Повернулся и ушел.
   Ефимов почесал лоб под кубанкой и спросил у часового:
   - Слыхал?
   Часовой рассмеялся:
   - Гвоздь-парень!
   - Все вы гвозди! - вздохнул почему-то Ефимов и мрачный полез обратно в вагон...
   * * *
   В тот вечер Аркадий допоздна сидел за столом и, прикрыв лампу поверх абажура газетой, что-то писал, рвал написанное, опять писал и опять комкал бумагу.
   Уже давно спала сестренка Талка, мать все допытывалась, что это за писание такое по ночам, но потом тоже уснула, а он все сидел за столом, писал, перечеркивал, в клочья рвал бумагу и снова задумывался над чистым листом. Он сочинял заявление о приеме в партию.
   Аркадий считал, что обычные слова для этого не годятся, и все искал и не находил таких, чтобы люди, от которых зависела его судьба, прочитав их, поняли, что не принять его в партию нельзя.
   Уже под утро он собрал в кучу скомканные тетрадные листы и сунул в печку. На столе остался лежать один. На нем всего три строчки:
   "В комитет партии большевиков.
   Прошу принять меня в Арзамасскую организацию Р. К. П.
   Ручаются за меня тов. Гоппиус, Вавилов".
   Гоппиус - это Мария Валерьяновна, Вавилов - председатель укома.
   Аркадий отнес заявление и стал ждать.
   Душные августовские дни тянулись, как годы.
   Всегда веселый, он теперь ни с кем не разговаривал. Уходил в городской сад и часами сидел над обрывом. Есть он ничего не мог, только пил воду. Мать, не зная, что с ним, чуть ли не силой тащила его к доктору. Ни к какому доктору Аркадий, конечно, не пошел, и Наталья Аркадьевна в слезах побежала в редакцию узнавать, что случилось с сыном.
   Николай Николаевич, как мог, успокоил ее и рассказал, что происходит с Аркадием. Тут заволновалась сама Наталья Аркадьевна и, когда узнала, что завтра Аркадия вызывают в городской комитет, всю ночь что-то шила, гладила, штопала, и когда заснувший уже под утро Аркадий открыл глаза, на стуле у его кровати лежал отглаженный отцовский, защитного цвета, френч и белая рубаха.
   Комитет заседал все в том же, знакомом Аркадию, деревянном доме на Сальниковой улице. Только комнат освободилось больше и в самой просторной из них стоял стол под красной суконной скатертью, на нем графин с водой и стаканы, а вдоль стен венские стулья с гнутыми спинками.
   За столом сидели все знакомые Аркадию люди, только одного он не знал. Сидел он чуть сбоку, седоватый, в косоворотке и толстом мягком пиджаке.
   Говорили про Аркадия хорошо, он даже считал, что слишком. Вспоминали его работу в училище, в партийном комитете, в редакции. И все сошлись на том, чтобы принять Аркадия Голикова в партию большевиков. Но тут поднялся человек в косоворотке, оказался он представителем губкома, и сказал так:
   - Вы, конечно, лучше меня знаете товарища Голикова. И по всему, что здесь говорили, выходит, что человек он для нашей партии вполне достойный. Подходящий нам человек! Но не рано ли ему в партию?
   Аркадий похолодел. Представитель губкома обернулся к нему и даже, кажется, подмигнул ободряюще. А потом спросил:
   - Как у него с дисциплиной?
   - Да все в порядке! - ответила Мария Валерьяновна. - Исполнителен, аккуратен... Горяч, правда... Но ведь в нашем деле лучше погорячиться, чем равнодушным быть. Так мне кажется!
   - И мне так же кажется, - согласился представитель губкома. - Но зачем же по собору из пистолета палить? А, Голиков?..
   Этого удара Аркадий не ожидал. Никто, никто в городе не знал про тот случай. То есть что стрелял кто-то, - знали, но кто это был, оставалось неизвестным. А он знает! Откуда? Сидящие за столом недоуменно переглянулись, а представитель губкома, пряча улыбку, объяснил:
   - Я тогда, если помните, через ваш город в Нижний ехал. Транзитом, так сказать. Из ссылки. Ну-с... Сижу в пролетке, наслаждаюсь свободой передвижения и вдруг - нате вам! Стрельба, крики... Гляжу, какой-то реалистик через церковную ограду - и ходу! Было такое, Голиков?
   - Было... - прошептал Аркадий. - Ну и память у вас!
   - Милый!.. - рассмеялся человек. - Ты, слава тебе, в тюрьмах и ссылках не бывал. Выйдешь на свободу и не то что каждого человека разглядываешь, листик на дереве один от другого отличишь!.. Так что я не против, товарищи! Но поглядеть надо, как себя покажет. Стаж, что ли, ему испытательный определить? А то опять по соборам палить начнет!
   Все посмеялись и покивали Аркадию: иди, мол, все в порядке!
   Аркадий потоптался у дверей и сказал:
   - Мне бумага нужна.
   - Какая еще бумага? - удивилась Мария Валерьяновна.
   - За печатью, - объяснил Аркадий. - Что такой-то, такой-то... Ну, что приняли меня в партию!
   - Да зачем тебе?
   - Нужна, - мрачно повторил Аркадий.
   - Будет тебе бумага, - засмеялся представитель губкома. - Иди!..
   * * *
   Ефимов стоял у вагона и разглядывал бумагу с печатью городского комитета. Потом, в который раз уже, прочел:
   "Принять в партию с правом совещательного голоса по молодости
   впредь до законченности партийного воспитания".