Прийма Алексей. Мир наизнанку

   Баранов оторвал взгляд от снежной круговерти, хороводившей в ночной мгле за окном. Он повернулся к нам с Авдеевым, сидевшим в двух метрах от того окна за низким журнальным столиком.
   – А вдруг нам с тобой, Алексей, повезет? – предположил он. – А вдруг мы входим в те самые пять процентов, которые поддаются глубокому гипнозу?
   – Ребята! – вскричал громким воодушевленным голосом Валерий Авдеев, распрямляя широкие плечи и сжимая свои здоровенные кулаки. – Да ведь я же вхожу в пятерку самых мощных гипнотизеров в мире! Скажу не рисуясь, я – сильнейший гипнотизер… И уж я-то расстараюсь! – с азартом заверил он нас с Барановым. – Я в лепешку расшибусь, чтобы добраться до самых Дальних уголков вашего подсознания.
   Авдеев горделиво вскинул голову.
   – Даже если вы не входите в те пять процентов, – объявил важно он, – я сделаю все для того, чтобы вы вошли в них. Или… Э-э, гм… Почти вошли, можно и так сформулировать. Заявляю ответственно, я раскачаю – кровь из носа! – ваше спящее подсознание, расшевелю, разбужу его, сонную заразу этакую! Заставлю хотя бы немного поработать, поиграть своими мускулами, а не дрыхнуть беспрерывно, напропалую. Ей-богу, за-став-лю! – отчеканил он по слогам.
   …Валерий Авдеев сдержал свое обещание. Ему удалось – с немалым, впрочем, трудом – «разбомбить» в моей психике и отчасти в психике Виктора Баранова непробиваемую, казалось бы, стену, за которой обреталось наше подсознание. Результаты штурмового прорыва на его просторы оказались весьма любопытными.
   Я подробно описал весь приведенный выше разговор вот с какой целью. Хотел показать вам, читатель, какая интересная и в определенных обстоятельствах крайне полезная штука – коллективная мозговая атака. Советую вам в критических обстоятельствах, когда вы вдруг окажетесь в безвыходном вроде бы положении, прибегать к ее помощи.
   Кроме того, по мере хода приведенного разговора вы узнали немало, надеюсь, нового для себя. Усвоили самую разнообразную информацию, заведомо малоизвестную даже в узких научных кругах.
   Феномен концентрации и чувство цели, загадочные пять процентов, паранормальная «способность ИКС», присущая, по всей видимости, каждому из нас, – вот что я имею в виду…
   Как вы только что сами убедились, коллективная мозговая атака, проведенная в стенах моей квартиры, привела к хорошему финалу. Родилась новая идея, появилась свежая мысль. Ухватив ее за кончик, мы с Авдеевым и Барановым довольно-таки неожиданно для самих себя обнаружили новую для нас цель, принципиально новый ориентир. И он представился нам более чем заслуживающим самого пристального внимания.
   Болезненный для всех нас троих вопрос «Что делать?» был снят с повестки дня. Он испарился, истаял в воздухе, как клуб табачного дыма, выпущенный курильщиком изо рта.
   Весьма довольные собой, мы перешли к следующему вопросу повестки дня. Принялись неторопливо обсуждать наши дела, искания на ниве исследования аномальных явлений, которыми занимались в уходящем году. Эту часть долгого, затянувшегося почти до полуночи разговора я не буду приводить здесь.
   Все последующие страницы моей книги будут наполнены рассказами о том, что конкретно удалось «наковырять» нашей дружной троице, а также некоторым другим членам нашего крохотного самодеятельного коллектива в 1999 году. Будет приведено немало «случаев из жизни», записанных нами со слов их участников либо почерпнутых из самых разных журналов и книг, в основном малоизвестных, в том числе изданных очень давно. Кроме того, будет рассказано конечно же и о сеансах гипноза, проведенных Авдеевым в 2000 году со мной и с Виктором Барановым. Да и не только с нами двумя. По моей инициативе и под моим личным контролем Валерий Авдеев погружал в гипноз и других людей тоже. Их сообщения, сделанные в условиях глубокого транса, найдут свое место на страницах моей книги.
   Эта книга, которую вы начинаете читать, – может быть, немножко сумасшедшая. Она базируется на «безумном» допущении, что все приводимые в ней рассказы, воспоминания людей об их встречах, например, с лешими, домовыми есть чистая правда! Я настаиваю на только что сказанном. В контексте книги оно носит принципиальный характер.
   Тщу себя надеждой, мне удастся к концу книги убедить даже самых недоверчивых, самых иронично настроенных читателей в том, что мое «безумное» допущение окажется на поверку отнюдь не таким уж и безумным.
   Мы живем в странном, чрезвычайно странном мире, хотя многие люди даже не подозревают о том. В подавляющем большинстве мы, люди, видим, слышим и ощущаем лишь малую часть этого мира, который куда более красочен, сложен и многообразен, чем кажется многим из нас.
   Буквально в следующей главе я примусь потихоньку, медленно-медленно приоткрывать перед вами дверку, ведущую в Неведомое. За ней распахнутся перед вашим взором изумительные просторы запредельной реальности, полной чудес, поразительных явлений, умопомрачительных подчас приключений.
   Это вовсе не некая соседняя реальность, не некий параллельный мир, существующий имманентно, «сам по себе» – независимо от нашего мира. Суть моей позиции в данном вопросе сводится к тому, что мир, видимый и ощущаемый нами, является лишь частью той грандиозной многомерной реальности. Он – ее малый фрагмент. И не более того. Причем фрагмент далеко не самый важный.
   Надеюсь, дочитав книгу до конца, вы согласитесь со мной. А если вдруг не согласитесь, то по крайней мере крепко призадумаетесь над прочитанным. И – кто знает? – может быть, поведете свою собственную форсированную мозговую атаку на факты. «случаи из жизни», которые щедрой рукой будут рассыпаны перед вами на страницах моей книги…
   Она – не развлекательное чтиво для любителей всяческой сенсационной «клубнички». Она – повод для раздумий над чудесами, рядом с которыми или даже скорее внутри которых все мы живем.
   Живем, в массе своей не замечая их.
 

   На снимке: одна из таких «плачущих» кровью статуй.
 
   «Мы живем в странном, чрезвычайно странном мире…» Широко известное в этом мире, более чем странное явление – внезапно начинают «плакать» иконы либо статуи святых мученнижов. Из их глаз истекает красная жидкость, химический анализ которой соответствует составу человеческой крови, либо бесцветная жидкость, химический анализ которой соответствует составу самых обычных человеческих слез. Природа феномена неизвестна и не поддается научному объяснению.

ГЛАВА 2
ФАНТАСМАГОРИЯ СОВПАДЕНИЙ

   Я коллекционирую заметки обо всех предметах, обладающих известным; разнообразием. Таковы, например, стационарные метеоры… Однако самый большой интерес проявляется у меня не к фактам, а к отноше ниям между фактами. Я долго размышлял над теми, так сказать, отношениями, которые называются совпадениями. А что, если совпадений нет?

Чарлз Форт

«Жуткий пик мысли»

   В годы своего отрочества, потом юности жил я вместе с моей матерью в коммунальной квартире в Ростове-на-Дону. Жили мы бедно, почти на грани нищеты. При всей нашей бедности была у мамы заветная мечта – купить телевизор, вещь дорогую и в те годы весьма дефицитную.
   Мама долго, по крохам копила деньги на то, чтобы приобрести его. Потом, накопив, месяцами бегала как заводная каждую неделю отмечаться в списках «очереди за телевизорами». И вот, наконец ее мечта сбылась. В нашей комнате появился черно-белый телевизор «Рекорд». Ясно помню, мне тогда только что исполнилось двенадцать лет.
   А у наших соседей по коммунальной квартире, семейной пары старых евреев, была собака. Этакая крупнотелая лохматая псина серой масти, тоже, как и ее хозяева, очень старая. Все жильцы нашей коммуналки любили эту добродушную и ласковую собаку. Она была вхожа в любую из комнат коммуналки и чувствовала себя полной хозяйкой в квартире, где проживали четыре семьи.
   Все наши соседи по коммуналке были то ли еще беднее нас с мамой, то ли, в отличие от моей мамы, не проявляли никакого интереса к «модным» техническим новинкам своего времени. Ни у кого из них телевизора пока что нe было.
   Мы с мамой водрузили купленный телевизор на тумбочку. Поскорее включили его, сгорая от любопытства. Присели на стулья и уставились во все глаза на экран. Как сейчас помню, по телевизору показывали в тот день кинофильм «Джульбарс», главным героем которого был служебный пес с кличкой, вынесенной в название фильма.
   По экрану забегали какие-то люди – «наши» пограничники и «не наши» шпионы. И забегал, само собой, Джульбарс, громко лая на «не наших» шпионов, преследуя их. Его зычный лай звучал почти оглушительно в комнате.
   А дверь, ведущая из комнаты в общий коридор коммунальной квартиры, была в тот момент приоткрыта. Я не успел захлопнуть ее за собой, когда вместе с мамой втаскивал в нашу комнату картонный ящик с телевизором в нем.
   В следующую минуту выяснилось, по коридору бродила тем временем туда-сюда обожаемая всеми жильцами квартиры псина, старая, добродушная, лохматая. Услышав громкий собачий лай, раздавшийся вдруг в нашей комнате, псина, надо так понимать, жутко удивилась. И, удивившись, поспешила с инспекцией в гости к нам, дабы на месте выяснить, что это за собака внезапно объявилась у нас?
   Псина наподдала мордой приоткрытую дверь, ведущую в нашу комнату из общего коридора. Тяжелой шаркающей походкой очень старого, измученного своей старостью существа она вошла, вернее, вбрела в комнату.
   И вот тут я увидел нечто такое, чего никогда больше в своей жизни не видывал.
   Собака как вкопанная застыла внезапно на месте. Слезящимися старческими глазами она уставилась на экран работающего телевизора. Джульбарс на экране продолжал то и дело подавать свой басовитый зычный голос… А потом случилось чудо. Наша престарелая псина в мгновение ока как бы помолодела на много-много лет.
   Шерсть на ее загривке встала дыбом. Собака напряглась, ощерилась, обнажая большие желтые клыки, и… И началась у нее форменная истерика! Забыв о-своем почтенном возрасте, она принялась облаивать телевизор с такой страстью, с такой свирепой ненавистью, что потекла из ее пасти струями на пол пенная слюна. Вспененной накипью обляпала она всю собачью морду. Заходясь в лае, псина подпрыгивала на месте, то приседая на задние лапы, то всем своим крупным телом почти взлетая в воздух.
   У меня пошел мороз по коже от такого зрелища. Собака, казалось, сошла сию минуту с ума, взбесилась. Далеко не сразу я сориентировался в ситуации, сообразил, в чем тут дело, почему начала буйствовать наша лохматая любимица.
   Моя мама оказалась куда сообразительней меня. Она молча ринулась к телевизору и выключила его.
   Истошный собачий лай оборвался почти тотчас же. Тяжело, с натужными похрипываниями дыша, псина повалилась боком на пол да так и осталась надолго лежать там, медленно приходя в себя, шумно отдуваясь.
   Работающий телевизор совершенно ошеломил ее, полностью вывел из равновесия.
   Ящик, который по-собачьи лает! Да еще к тому же с какой-то мелькающей картинкой за стеклом, вставленным в его бок! Такой ящик не находил себе места в собачьей психике, никаким своим боком не укладывался в нее. Он был абсолютно чужд для собачьего сознания своей необычностью, странностью, таинственностью.
   С точки зрения собаки, это было нечто небывалое. И в силу небывалости наверняка опасное, угрожающее, целиком и полностью враждебное. Вот наша старая лохматая псина и отреагировала на источник возможной опасности соответствующим образом…
   Спустя много лет, читая разнообразные книги по психологии не только людей, но и животных, я узнал из них, что все животные на Земле очень не любят явлений и вещей, которые для них непонятны – встречаются на их жизненном пути впервые и оказываются в диковинку для них.
   Все непонятное воспринимается животными как прямая непосредственная угроза для их жизни. Непонятное вызывает у них страх и немедленную защитную реакцию на это самое непонятное…
   Человек – тоже животное, вот разве что наделенное кое-каким разумом, не бог весть, впрочем, каким.
   Хочу попутно почти мельком задать вопрос: задумывались ли вы, читатель, над тем, как тяжело, трудно человеку думать? Сколько непомерных подчас усилий тратится им на процесс думания, то есть анализа и синтеза? Еще в начале нашего века русский психиатр Д. Ковалевский утверждал: «Человеку вообще не свойственно думать. Большей частью он проживает свою жизнь не задумываясь, на уровне простейших стереотипов поведения и простейших рефлексов». Способность мыслить, умение думать мешает обычному человеку жить. Она привносит в его бесхитростное бытие одни лишь дополнительные обременительные хлопоты, большинству людей ненужные.
   Каждый человек на Земле, это «тоже животное», реагирует на то или иное непонятное, странное для него, загадочное явление точно так же, как и любое другое животное. Реакция протекает не на мыслительном уровне, а на уровне инстинктов.
   По мнению – справедливому! – современного французского исследователя Л. Повеля, даже малейшие намеки на то, что во Вселенной могут существовать огромные области Неизвестного, неприятно беспокоят людей. Ибо все Неизвестное таит в себе потенциальную, может быть, угрозу для человеческого существования.
   Наука тоже всегда встречала, и по сей день встречает все Неизвестное, Неведомое в штыки. На сей счет знаменитый американский исследователь аномальных явлений Чарлз Форт, ныне покойный, заметил однажды ядовито: «Научное знание необъективно. Оно, как и цивилизация, представляет собой заговор».
   Большое количество фактов отбрасывается наукой, так как эти факты противоречат установленным понятиям. Как ни горько такое констатировать, но все мы с вами живем при режиме научной инквизиции. Ее главным оружием, чаще всего используемым против действительности, не соответствующей общепринятым представлениям, является презрение, сопровождаемое смешками.
   Что такое знание в подобных условиях?
   «В топографии разума, – говорит Чарлз Форт, – можно было бы определить знание как невежество в оболочке смеха».
   Форт предлагает потребовать дополнения к свободам, гарантируемым конституциями, – свободу сомнения в науке. Свобода сомневаться во всем, кроме фактов. Не отсортированных фактов а всех без исключения фактов подряд, в том числе непонятных, необъяснимых, выходящих за пределы людского понимания!
   Искать «отношения» между фактами, пытаться обнаружить! взаимосвязи между ними – вот к чему призывает всех нас Чарлз Форт…
   Предложенным им делом мы сейчас и займемся. И продолжим заниматься им вплоть до последней страницы книги, которую вы читатель, держите в руках. Дело предстоит, честно скажу, непростое, трудоемкое. В поисках «отношений» между фактами придется думать, причем много и интенсивно, а «человеку вообще H(свойственно думать», как сказал психиатр Ковалевский.
   С минуты на минуту мы с вами начнем подниматься на «жуткив пик мысли, откуда виднеется мрак», говоря словами Виктора Гюго.
   Мне очень нравится длинное рассуждение Гюго насчет «жуткого пика», которое я приведу целиком в следующем абзаце. Оно мне понятно и близко. Оно – о людях вроде того же Чарлза Форта, или вроде Валерия Авдеева, или вроде другого моего друга к коллеги Виктора Баранова, или о всех прочих людях, рискнувших штурмовать бастионы Неведомого, Неизвестного.
   Виктор Гюго пишет: «Человек волен идти или не идти на тот. жуткий пик мысли, откуда виднеется мрак. Если он не идет туда, он останется в обычной жизни. Для внутреннего покоя это, несомненно, самое лучшее. Если же он идет на эту вершину, он уже захвачен увиденным вокруг себя. Чудеса чередой являются ему. Никому не дано безнаказанно видеть океан таинственного… Человек остерегается этой волнующей пропасти, зондирования неисследованного, самоустранения от привычной почвы и жизни, ощущения неосязаемого, взгляда в невидимое. Но он снова и снова возвращается к нему, касается его своим локтем, наклоняется над ним, делает шаг, другой и так проникает в непроницаемое, уходя в безграничное расширение бесчисленных свойств».
   Замечательное это высказывание великого писателя начертано в качестве эпиграфа на первой странице моего пухлого рабочего путевого блокнота, с которым я никогда не расстаюсь.

Пять встреч с лосем

   Начало апреля 1999 года… Крохотная деревенька в ближних окрестностях Москвы… Изба-пятистенка… Я сижу в той избе за обеденным столом и беседую с хозяйкой дома Анной Сергеевной Лошкаревой, одинокой пенсионеркой весьма преклонных лет. В ходе беседы выкладываю на стол свой пухлый путевой блокнот, раскрываю его на первой странице. Поглядывая краем глаза на страницу, цитирую вслух, почти наизусть высказывание Виктора Гюго, «привязываю» его к теме нашей беседы.
   – Как красиво об океане таинственного здесь сказано! – надтреснутым старческим голосом произносит Анна Сергеевна, дослушав цитату до конца. – И как верно! Влекущая пропасть… Чудеса, являющиеся перед человеком чередой… Кстати, насчет чудес. Это как будто про меня, бедную, у Гюго написано.
   Племянник Анны Сергеевны, москвич, привез ей из города в подарок несколько книг, одна из которых оказалась моей книгой про «чертовщину». Прочитав ее, Лошкарева послала письмо в издательство, где та книга вышла в свет. Письмо было адресовано на мое имя. Читатели нередко поступают таким образом, шлют мне свои весточки на адреса издательств, выпускающих мои скромные сочинения. Письмо Лошкаревой показалось мне настолько любопытным, что я не замедлил ответить на него. Написал Анне Сергеевне, что хотел бы повидаться с ней и вот нахально напрашиваюсь к ней в гости. Ответное ее приглашение в гости не замедлило долго ждать себя.
   И вот сейчас мы с ней сидели в ее избе-пятистенке за круглым обеденным столом, накрытым по случаю моего приезда белоснежной скатертью. Попивали чай, откушивали очень вкусные домашние пирожки, начиненные клубничным вареньем, и вели неторопливый разговор.
   Справа от стола, в так называемом красном углу комнаты висело несколько икон, потемневших от времени. Лошкарева была женщиной, глубоко и искренне верующей.
   – Все то, о чем я написала вам в своем письме… – Анна Сергеевна смущенно засопела и вдруг размашисто перекрестилась. – Все это – чистая правда. Ей-богу!
   – Верю, – сказал я. И, сказав такое, ничуть не покривил душой. Спрашивается, почему не должен был я верить ей? Женщина преклонного возраста, серьезная и деловитая, она не искала мимолетной дешевой славы, когда отправляла то свое письмецо мне. У нее, не сомневаюсь, и в мыслях не было использовать меня, писателя, в качестве рупора для рекламы «случая Лошкаревой», как я мысленно окрестил его, когда прочитал ее послание.
   Анна Сергеевна просто сообщала в нем некоторые любопытные факты из своей личной жизни.
   – Было все это на самом деле, было! – возвестила Лошкарева и часто-часто закивала в подтверждение своих слов.
   Она сидела сгорбившись на стуле за обеденным столом напротив меня. Не вставая со стула, старушка повернулась к иконам, висевшим в углу комнаты. И, глядя на них, снова истово перекрестилась.
   Я с наслаждением проглотил последний кусочек вкуснейшего пирожка, запил его глотком горячего чая. Потом спросил:
   – А когда все это в вашей жизни началось? Помните?
   – Конечно, помню. Разве такое забудешь? Началась эта чертовщина четыре месяца назад. Как раз под Старый Новый год. Вечером двенадцатого января… Да я же вам все в своем письме описала! Вы все и так знаете.
   _ Анна Сергеевна, дорогая, – мягким голосом проговорил я. – Одно дело – письмо. И совсем другое – задушевный разговор… Очень прошу вас, расскажите о происшедшем как можно подробнее, не упуская никаких деталей.
   Вооружившись авторучкой, я пролистал свой путевой блокнот до ближайшей в нем чистой страницы и написал крупными буквами на ней «Случай А. С. Лошкаревой. Происшествие № 1 – первая встреча с лосем». Подчеркнул написанное, поднял взгляд на свою собеседницу, приготовился слушать и попутно быстро стенографировать услышанное. Я владею искусством стенографии.
   – Нравятся вам мои пирожки? – поинтересовалась Анна Сергеевна, подслеповато щурясь.
   – Очень нравятся. Во рту тают.
   Лошкарева засуетилась. Обеими руками она сняла глубокую, перевернутую вверх дном тарелку с металлической эмалированной миски. Высившаяся в центре обеденного стола миска полнилась горячими, прямо из печки, пирожками. Два пирожка, подхваченные сухонькой старческой рукой, тут же перекочевали из миски в тарелку, стоявшую передо мной на столе.
   – Дело было, значит, так, – начала свой рассказ Анна Сергеевна. – Вечером под Старый Новый год пошла я на закате с пустыми ведрами в руках к роднику за водой. Тут недалеко через поле идти до закраины леса. Там, на закраине, родник в овраге бьет… Спускаюсь в овраг, подхожу к роднику, а там, гляжу, лось топчется. Серьезная зверюга, крупная. Не малолетка. Явился, голубчик, из леса на водопой. Морозец тогда крепкий стоял. Все ручьи в окрестностях позамерзали, а широких речек в наших местах нет. Ну, вот он и пришел к роднику водицы попить… Вежливый оказался.
   – Вежливый? В каком смысле?
   – Стоял на месте и ждал, покуда я воду из родника в свои ведра набирала. Близко от меня стоял. Очень близко. И все, помню, ноздрями шевелил. Воздух в себя тянул. Внюхивал, чем от меня пахло… Лишь когда я с полными ведрами пошла прочь от родника по тропке, протоптанной в снегу, он к роднику шагнул. Я, помню, поднялась по склону оврага наверх и оглянулась. Вижу, наклонился лось над родником. Водицу пьет.
   Я спросил:
   – А дальше что было?
   – Гляжу, топает по тропке через поле навстречу мне с пустыми ведрами в руках Марья, моя соседка. Ее дом – второй слева, если от моей избы – считать. Марья помоложе меня будет, но тоже баба… э-э… далеко не первой свежести. Остановились мы с ней, сойдясь на тропке, повстречавшись. Ведра на землю опустили, она – пустые, а я – полные. Потолковали о том о сем минут пять и разошлись. Я – к дому, а она – в обратном направлении, к роднику за водой.
   – Ваша соседка тоже, наверное, увидела там того лося?
   – Верно, тоже увидела.
   Анна Сергеевна отхлебнула крохотный глоток чаю из своей чашки.
   – Я – женщина одинокая. Муж мой давно помер. Одинокая, да не совсем, – молвила она. – У меня курицы живут. И хрюшка еще проживает, ненаглядная моя. Каждую весну поросится, умница!… Всем нам, курам, хрюшке да мне, двух ведер воды как раз на два дня хватает… Прошло два дня после того, как я повстречалась возле родника с лосем. Вода в ведрах на кухне кончилась, и я опять пошла на закате к роднику. Когда из избы выходила, еще подумала, помню: может, снова там лося встречу?
   – Встретили?
   – Нет. Не встретила. Зато на обратном пути к дому сразу двух своих соседей-мужиков повстречала. Обоих – с пустыми ведра-, ми. Они за водицей отправились на пару к роднику, чтобы веселей было идти… Миновало еще несколько дней, уж и не припомню сколько. Примерно дней восемь или десять. Ходила я в те дни к роднику регулярно, но больше не видывала там лося. Да и с соседкой Марьей на обратном пути от родника к дому не сталкивалась. Других людей из нашей деревни, бывало, встречала на тропке, ведущей к роднику. А вот Марью – нет, не встречала, – повторила Лошкарева.
   Она примолкла, задумавшись, сильно сгорбившись.
   – Прошло восемь или десять дней, – напомнил я ей, прерывая возникшее молчание.
   ._ Да, да. Восемь или десять. После той моей встречи с лосем – встрепенулась старушка. – И вот как-то раз я снова потопала на закате к роднику по. воду. Прихожу. А там – глядь! – лось стоит.
   – Тот самый?
   – Тот самый. Я сразу узнала его! Стоит и вроде как бы меня там поджидает… Ну, добрела я по склону оврага до родника. Набираю воду в ведра, а он рядом дыбится. Ноздрями шевелит, шумно дышит. В меня, как и в прошлый раз, вдумчиво этак внюхивается… Едва-едва отошла я с полными ведрами в руках от родника, лось вперед шагнул, наклонил голову и давай воду из родника пить. Я шагаю прочь по тропке, тянущейся наискось по склону оврага, и все оглядываюсь. А он, вижу, все пьет… Выбрела я, покряхтывая, из оврага на поле. Едва выбрела, примечаю – по тропке, протоптанной в снегу через неширокое поле, шагает навстречу мне соседка Марья. Понятное дело, с пустыми ведрами. Остановились. Почесали языками. Разошлись… И Марья опять тоже увидела того лося у родника.
   – Ваша соседка сейчас, сию минуту – у себя дома? – полюбопытствовал я, перебивая Лошкареву.
   – А куда ей деваться? Конечно, дома сидит. Вернее, на участке своем лопатой машет, землю вскапывает.
   – Если не возражаете, мы с вами попозже, когда закончим наш разговор, сходим к этой вашей Марье. Заглянем к ней буквально на несколько минут.
   – Зачем? – удивилась Анна Сергеевна. С вежливой улыбкой на лице, однако тоном сухо-деловым я сообщил:
   – Хочу снять с нее свидетельские показания, подтверждающие ваш рассказ.
   – Показания, говорите? – Анна Сергеевна обидчиво поджала губы. – Подтверждающие… Ну-ну… Будут вам ее показания!
   Чтобы больше не возвращаться к теме подтверждающего сообщения Марьи, скажу здесь, что мы с Анной Сергеевной побывали в тот день в доме ее соседки. Хозяйка дома полностью подтвердила рассказ Лошкаревой. Она тоже видела лося возле род-