Прокопьев Сергей. Ларек 'Пузырек' (повести и рассказы)

   И язык в глазок показываю. Оттуда рык:
   - Сейчас я тебе ноги повыдергиваю!
   - Лучше, - говорю, - деда Мазая с автогеном вызывай.
   И пошел вниз, они руками-ногами по дверям загрохотали, меня догонять. Да не выходит выйти наружу, потому как варю я насмерть.
   Было раз дело - с китайскими челноками столкнулся. На себя билеты они взяли, а на багаж - нет. За багаж, спрашиваю, Мао будет платить? "Моя твоя, - талдычат, - мал-мал сапсем ни бум-бум". "Мал-мал", а у самих баул такой, что страшно смотреть, шире китайской стены, по которой на тройке можно гонять. Я им на пальцах маячу: платите штраф! Они опять: "Сапсем русский ни бум-бум".
   Бамбуки, говорю, вы стоеросовые! На "бамбуков" они руками иероглифы зачертили в воздухе, мол, не оскорбляй! Но штраф платить все равно "ни бум-бум". Пришлось дать урок русского языка с привлечением водителя. Ну-ка, прошу его, на пять секунд дверь приоткрой. Он открыл, я хватаю иностранный баул и за борт. Мои китайские зайцы заметались грудью и азиатским торсом об тут же закрывшуюся дверь. Бьются и на глазах умнеют. Забумбучили наконец родимые, что мне от них надо. Тем паче в их баул уже бомж вцепился, сдвинуть пытается. Заплатили они штраф и айда бомжа отцеплять. Мы в это время дальше поехали.
   А сегодня один соплячок говорит:
   - Отсохни, дядя, у меня удостоверение.
   - Предъяви! - прошу.
   - Сам предъявляй! - гонорится.
   Я предъявляю. Он опять волынку тянет:
   - Да ладно, не веришь че ли?
   - Доверяй, - говорю, - да, может, у тебя устаревшего образца.
   - Не надо пылить! - обижается. - У меня железный документ!
   И вынимает пистолет.
   - Пойдет? - спрашивает.
   - Конечно! - отвечаю.
   А что тут скажешь: против лома нет приема.
   В связи с этим выхожу к автобусному руководству с предложением, чтобы выдали автомат для повышения эффективности контроля и ускорения выполнения штрафплана. Прикиньте, захожу в автобус с "калашником"-ускорителем на шее и вежливо прошу: билеты, удостоверения и проездные. И ко мне сразу от всех зайцев, китайцев и даже братвы с пистолетным проездным уважение. Потому что против лома нет приема, есть один прием - да и тот лом.
   АМИНЬ С АБЗАЦЕМ
   Полгода, девочки, бегала я работу искала, наконец, забатрачилась в коммерческую фирму. Три директора: Аминь, Абзац, а третий пашет за них.
   Аминь верующий. Всех святых знает, с Владыкой перезванивается, на нужды церкви щедро жертвует, а нам, как нищим на паперти, платит.
   Абзац выдвиженец братвы. Из десяти слов у него девять по матери, печатное одно и то "абзац". Когда бы Аминь к себе ни вызвал, к бабке не ходи, - для начала проведет душеспасительную беседу. Абзац, не успеешь порог его кабинета переступить, материть начинает, хотя тоже с религиозным уклоном: в Христа, бога и апостолов полощет. Потом как гаркнет: "Абзац!" Значит, свободен, дежурное вливание окончено.
   Как-то Аминь заходит в нашу комнатенку.
   - Некрещеные, - спрашивает, - есть?
   "Все, - думаю, - абзац! Уволит".
   Перед этим как раз обсуждали данную тему, черт за язык дернул, проболталась.
   - Некрещеным в нашем коллективе не место! - отрубил Аминь.
   - Заявление писать? - спрашиваю.
   - Грех о ближнем плохо думать! - отчитал Аминь. - А все почему - да потому, что ты нехристь! Надо срочно принять таинство крещения.
   Дал денег на таинство и направил в церковь к своему духовнику, отцу Василию.
   У отца Василия в тот день целый отряд крестился: от грудничков до старичков. И кумовей со зрителями толпа, как на свадьбе. Отец Василий, протяжный такой верзила, лет тридцати, под левым глазом густо затонированный синяк проглядывает. И смурной батюшка, не подступись. Резко процедуру начал.
   - Мужчины, - говорит, - покиньте помещение!
   Мужчины завозмущались:
   - Мы тоже платили за крещение!
   - Успеете, - отец Василий урезонил. - Столько лет без креста жили, еще минут десять потерпите.
   Без мужчин прочитал нам молитву, просветил, что после родов женщина нечистая, ей 40 дней церковь посещать нельзя и потребовал в переводе на твердую валюту два с половиной доллара. Вроде как штраф. На эту статью Аминь матпомощь не выделял, пришлось из личных сбережений раскошелиться.
   - Кто аборт делал? - вопрошает отец Василий после сбора денег. - Шаг вперед.
   Шагнула я дрожащими ногами. Не шагни, думаю, Аминь правду разнюхает, выгонит.
   Отец Василий шагнувшим внушение произвел, дескать, аборт делать - это грех. Надо с умом предохраняться от нежелательной беременности. На этот случай имеются протовозачаточные средства. Не церковь, а центр планирования семьи и репродукции. За абортный грех с шагнувших еще в том же размере слупил. Занервничала я, девочки, вдруг начнет дифференцировать, кто больше одного раза с абортом грешил, а я уже неплатежеспособная.
   Нет, Бог миловал, отец Василий велел кликнуть мужчин и начал крещение. Сам по-прежнему туча тучей ходит.
   Увидел видеокамеру.
   - Не гневите Бога! - наложил категорический запрет. - Это вам не Голливуд, а я не Шварценегер.
   Однако ничто не вечно под куполом церкви. В процессе крещения начал батюшка оттаивать к светской жизни. Он ведь что, нет-нет да занырнет, как бы по технологии обряда, за кулисы, в ризницу, или как там у них называется. И с каждым заходом щечки розовеют, глаза теплеют, даже синяк здоровьем наливается.
   - Где, - спрашивает после одного из нырков, - видеокамера? Зря вы, говорит, - думаете, что я злыдень-терминатор. Тут однажды покрутился с фотоаппаратом один, а потом в газете снимок напечатали: я держу младенца женского полу над купелью и подпись: "Секс в космосе". При чем здесь, спрашивается, космос и тем паче - секс? И вообще, - говорит, - телевидение и газеты смотреть грех. Там бес.
   Но снимать на видео разрешил. Даже подсказывать начал - какой ракурс, откуда лучше взять. Прямо режиссер в рясе. Но строго-настрого наказал: его в фас не "брать". Только в профиль с правой стороны. Мое, говорит, увечье ваше кино не украсит.
   - А знаете где, - спрашивает, - поврежденье получил?
   Оказывается, не сходя с рабочего места. Купель на него упала.
   Та купель, надо заметить, отцу Василию по колено. По любому получается - она самоходно-летающая. Порхает по церкви, как у Гоголя в "Вии" гроб. Или отец Василий на полу пребывал во время падения оной? Одним словом, загадка религии. Отец Василий, то и дело посещая закулисное пространство крестильни, начал путать имена и события.
   Наставляя нас на стезю праведности, изрек:
   - Это прелюбодеяние, если, к примеру, у Петра, при созерцании каждой длинноногой девицы в короткой юбке, желания непотребные возникают в голове и другом месте. Надо, Петр, господином себе быть.
   Петр никак не почитает батюшкино наставление. А кому там почитать? Петру три месяца от роду. Если и есть непотребные желания, так только под себя нагрешить. Вот его смазливому крестному, судя по масляным глазкам, в самый раз попрелюбодеять с длинноногими... Но крестного звали Федор.
   Кстати, отец Василий к концу крещения сам был не прочь приударить за симпатичной юбкой. Совершая козе-девице миропомазание, сделался галантным, аки светский лев. Разрешите, говорит, за вами поухаживать. Отставив мизинчик, снял с нее очки, миропомазал лоб. Разрешите, говорит, обратно поухаживать. Надел очки.
   Хороший у Аминя духовный отец. Душевный.
   Отчиталась я на работе о приеме таинства крещения и таинства миропомазания, мол, призвал на меня отец Василий Божие благословение, теперь не хуже вас православная. И тут же вляпалась на этой почве.
   Сижу обедаю, Абзац заходит.
   - Ты че, - кричит, - тыт-ты-ры-ты-тыт в бога и черта мясо жрешь, когда пост кругом?
   Я от испуга - возьмет и выгонит - ножкой курицы подавилась.
   - Извините, - хриплю сквозь ножку, - больше ни в жизнь мясо в рот не возьму.
   Не выгнал, но Аминю наябедничал. Аминь призвал меня и других сотрудниц на время поста аппетит на скоромное и другие телесные утехи завязать узлом. О Боге, потребовал, надо думать и работе.
   - А кто, - говорит, - пойдет в церковь на всенощную - получит дорогой подарок.
   Глаза у женщин загорелись на дорогой презент. В моем финансовом состоянии французская тушь баснословный подарок. А для Аминя она раз плюнуть, у него на шее золотая цепь в шею толщиной и крест нательный размером с надгробный. Что же тогда в его понимании дорогой подарок? Может, стиралку "Индезит" выдаст за церковное рвение? Наша фирма недавно получила десяток по бартеру. Песня, а не аппарат. Сунул белье, кнопку нажал и плюй от счастья в потолок. Одна глажка остается, которая у меня давно автоматическая. При разделении после свадьбы домашнего труда, глажка досталась мужу.
   - Что же он подарит? - гадали сотрудницы.
   Я про стиралку молчок, зачем конкуренты?
   Зря наступала на язык, соперницы еще до старта сошли с призовой дистанции. Ревнивые мужья - знаем мы эти всенощные бдения! - не пустили.
   Скажу откровенно, девочки, во время литургии сбивалась на грешные мысли. Про стиралку грешила. Вдруг размечтаюсь под божественный хор, как она впишется в мою ванную... Да и тяжело с непривычки стоять ночь подряд. Ноги отстегиваются, в сон кидает. А подумаешь о дорогом подарке - откуда силы на стояние берутся.
   Честно от звонка до звонка отбдила всенощную. На следующий день с раскатившейся губой поскакала на фирму. Аминь по случаю окончания поста закатил для коллективного разговения обед. Скоромное было блеск и шик: икра, балык, карбонат, шашлыки из ресторана. Слюна вожжой, но Аминь завел на полчаса рассказ, как он у Владыки разговелся. Потом спрашивает:
   - Кто был на всенощной?
   У меня сердце галопом поскакало в сторону "Индезита".
   - Я, - отвечаю.
   - Молодец, - говорит, - держи дорогой подарок.
   И вытаскивает из кармана... нет, не инструкцию по стиралке - восковую свечку.
   - Это свеча, - говорит, - из святых мест, из Иерусалима!
   - Все, абзац! - закричал Абзац. - Давайте жрать!
   Все накинулись на скоромное, а у меня, девочки, аппетит как ножом обрезало. Сижу, как дура, со свечой, и не знаю, то ли плакать от такого абзаца, то ли хохотать от такого аминя?
   НЕ СМЫЛИТСЯ
   Константин Павлович Диваков нервным шагом наматывал круги на клумбу, что запущенно росла у проходной завода, где работала жена.
   Седина в голову - бес в ребро. У Константина Павловича с сединой бес из ребра вышел. Устал. Говорят, если мужчина лысеет со лба, значит, умный, если с затылка - спит на чужих подушках, когда оголяется по всему фронту, - спит на чужих подушках, но с умом.
   Константин Павлович был от бровей до плеч лысый и небезосновательно. Тем не менее, к жене с ревностью не вязался. Был в ней уверен на двести процентов. Зато над дружком подсмеивался: что ты дергаешься, к каждому столбу ревнуешь свою? Подумаешь, согрешит разок-другой. Не мыло - не смылится.
   Но вдруг улетучился мыльный либерализм.
   Возможно, по причине нервного потрясения переклинило мозги. Отправили их производственное объединение в безразмерный административный отпуск. Константин Павлович на хлеб зарабатывать умнее ничего не нашел, как у турков на стройке. Бетонные работы. Механизация ломовая - носилки да лопата. И нанялся, что продался. Без перекуров и выходных, с утра и до позднего вечера спина в мыле.
   Работаешь как лошадь, а заработки - воробью по колено. Константин Павлович решил потерпеть пару недель, чтобы сыну брюки спроворить, но на десятый день сорвался. Заговорил с напарником о житье-бытье, а тут откуда ни возьмись турок-прораб налетел.
   Шибздик, щелчком перешибешь, но орет, как большой: "Выгоню, русский лень".
   Константин Павлович мужчина не мелкого десятка, взял этого потомка янычар за грудки и поднял над землей:
   - Ты на кого орешь, нерусь паршивая?!
   Турок придушенно пучил глаза, болтал ногами и сразу убежал, как только был отпущен на землю. Константин Павлович плюнул ему во след и сделал стройке ручкой.
   Сделать-то сделал, а когда пошел восвояси, ой как плоховатисто-хреноватисто на душе стало. Полтора месяца до турецкой каторги в безработном состоянии оббивал пороги учреждений с протянутой рукой возьмите на работу. А дома, в перерывах постылых хождений, варкой борщей отрабатывал финансовую несостоятельность... Осточертело у плиты стоять, хоть волком вой...
   И опять тем же концом по больному месту...
   Вернувшись со стройки, захотел поплакаться жене в жилетку. Жилетка была на месте, жена отсутствовала. Хотя давно пора быть дома как штык. И будто молния в голову ударила - измена!
   Может, от турка заразился, когда за грудки схватил? Они на востоке поголовно сдвинутые на верности жен. Чуть что: "Зар-р-рэжу!"
   В восемь вечера Константин Павлович не выдержал неизвестности - галопом почесал к заводу жены, где начал нарезать орбиты вокруг клумбы.
   Оно ведь - чем хуже живем, тем больше пьем. Отдел у жены сократился наполовину, работы с гулькин нос, деньги дают только к выборам президента, а у них теплая компашка сочинилась. Через день выпивончики. Остаются вечером в отделе и закладывают. Именины у кого-нибудь или праздник из серии "День советской балалайки". И какая-то патология у жены открылась - после второй рюмки на брудершафт со всеми пить.
   "Я с бетоном пуп развязываю, она брудершафтами закусывает," - думал Константин Павлович, наматывая на клумбу тысячный круг.
   И все уши прожужжала про Леню, что перешел к ним из другого отдела. Стихи он пишет, романсы под гитару поет.
   "Не мыло - не смылится," - вдруг пришло в голову.
   "Тьфу", - зло плюнул Константин Павлович в клумбу и побежал дальше, чтобы через мгновение прыгнуть назад. Вкупе с народной мудростью выплюнул в заросли мост, проложенный на месте отсутствующих передних зубов.
   "Два месяца турецкой каторги!" - мгновенно оценил потерю и зашарил по дну клумбы руками. Бутылка, окурок, тряпка...
   Зубов среди мусора не было.
   Как зверь лесной, на четвереньках, метался Константин Павлович по клумбовым дебрям. Жестебанка, пачка из-под сигарет, подкова.
   "На счастье", - подумал Константин Павлович и сразу нащупал в траве зубы. Даже с челюстью. Собачьей. "Тьфу!" - брезгливо отбросил чужое добро и тут же нашел выплюнутое свое.
   "Ура!" - поднялся с четверенек. И сразу упал на живот. От проходной в сторону клумбы шла компания. Вдруг в ней супруга?
   Компания поравнялась с клумбой. Что-то упало Константину Павловичу на затылок и, по причине безволосатости головы, скатилось за шиворот. Константин Павлович подскочил как ужаленный и, выворачивая руки за спину, полез под рубашку. Жалил окурок, посланный компанией в клумбу. Ожоги от него были не из смертельных, да, борясь с пожаром, что разгорался на спине, Константин Павлович выпустил из рук мост.
   "Да чтоб ты!.." - заругался на жену. И снова зашарил у ног. Темнота к тому времени сгустилась, хоть глаз коли. Что Константин Павлович и сделал, уколов правое око былинкой. Машинально потер пальцем поврежденный орган чувств и снова недобро пожелал жене: "Да чтоб ты!.."
   Было от чего - вытер из глаза в заросли до кучи с зубами контактную линзу.
   "Три недели турецкой каторги", - подсчитал урон.
   Тем временем из проходной вывалилась еще одна веселая компания. Была ли там жена - определить не было никакой возможности. Мало того, что в плане зрения стал "пусто-один", вдобавок, правый глаз, который оказался "пусто", был ведущим, без него левый даже в линзе не давал четкой картины.
   Напрягая остатки зрения, Константин Павлович перебегал от дерева к дереву. В один момент, когда компания шумно остановилась у водочного ларька, показалось - высмотрел жену. Для уточнения результатов наблюдения начал подкрадываться ближе, и... зацепился брючиной за проволоку. Раздался треск...
   - Да чтоб ты... шмылилась! - громко заругался в сердцах.
   - Ты кому? - вынырнула из-за спины жена.
   - Вашей клумбе! - ощерился Константин Павлович. - Видишь - жубы в ней пошеял. Опять к туркам в рабштво идти!
   - И так красивый! - не расстроилась супруга. - Мне туфли нужны...
   - Еще и линжу потерял! - плаксиво добавил Константин Павлович.
   - И пальто мое демисезонное ни в какие ворота... А тут сокращением грозят...
   И понял Константин Павлович: дорого ему это "смылится - не смылится" обойдется! Ой дорого!..
   БЛИНЫ С ИКРОЙ
   На первое собрание акционеров родного металлургического комбината Иван Попелышко не пошел. "С моим огроменным в десять акций пакетом, что там робить - курей смешить?"
   А робить-то было что. Банкет по окончанию собрания руководство закатило такой сверхшикарный, что мужики полгода вспоминали: водка "Смирнов", блины с икрой, коньяк и пельмени с лосятиной.
   У Ивана сердце желудочным соком обливалось от досады. Наследующее собрание побежал вприскочку.
   Сергей Кобзев на собрании скрывался от медленного яда жены.
   В ночь после собрания он уезжал на рыбалку. Жена всю жизнь тихой ненавистью непереваривала крючки, поплавки, блесна и мужа при них. День накануне отъезда на лов превращала в каторгу. Не кричала, посуду об голову мужа не била, но придирками выматывала душу в лоскутья. И надо было терпеть изо всех сил: взорвешься - получишь шлагбаум перед носом любимого мероприятия. Серега подозревал, она даже на погоду влияла. Как рыбалка, так зимой заметелит вьюга, а летом - волна или машина ломается.
   "Отсижусь на собрании", - сбежал Серега во дворец культуры.
   Иван Попелышко узнал от электрика, что дискотеку уже готовят для банкета, и со спокойной душой пошел в зал заседаний.
   Собрание катило по накатанной дорожке часа три. Отчетный доклад генерального директора комбината и руководителя акционерного общества господина Бомбасова, выступление зама по экономике и т.д. и т.п. Кто-то слушал, кто-то дремал, Серега Кобзев решал - на какое озеро лучше ехать.
   Взбаламутил болото зам. директора по кадрам, господин Лопасев. Взбаламутил, аж пузыри пошли.
   - Не пора ли нам посмотреть правде в глаза? - начал он. - Так ли уж все ладненько на комбинате, как мы тут слышали?..
   И пошла писать деревня об устаревшем оборудовании, на котором без модернизации далеко не уедешь, о свертывании программы строительства жилья, о закрытии детских садиков.
   "А ведь точно чешет!" - думали одни.
   "В наше время из четырех директоров-производственников пятерых можно обливать этими помоями, - думали другие. - Правительственная вшивобратия по рукам и ногам душит своего производителя, чтоб забугорному не мешал. Какие тут садики? Свинье не до поросят, когда ее дерут в хвост и в гриву".
   - Товарищ Бомбасов, - складно говорил Лопасев, - в новых условиях хозяйствования не может руководить должным образом.
   - Не понял, чем мужик бабу донял? - сказал себе под нос господин Бомбасов.
   А так как под носом у него стоял включенный микрофон, интимный вопрос получил огласку на весь зал. Многие акционеры под ним подписались, раскрыв от удивления рты на выступление господина Лопасева.
   - А чем он ее донял? - спросил у соседа Иван Попелышко.
   - Сексом, - отмахнулся сосед.
   Бомбасов был, конечно, еще тот гусь, жизнью крученый, тертый и толченый. В былинные времена умел вырвать из глотки Москвы деньги на жилье, расширение комбината. Сам, конечно, тоже не в бараке прозябал. Что уж там говорить, себя не забывал. Но и сказать, что в два горла хапал, нельзя. И, чего не отнять, умел работать. В свои 58 лет о пенсии не думал. "Старый ногайский конь борозды реформ не испортит!" - похохатывал он.
   - Предлагаю, - бросил в разворошенное болото последний камень Лопасев, - директором акционерного общества выбрать Андрея Петровича Шпака.
   Зал загудел.
   "Пошла вода в хату!" - подумал Серега Кобзев.
   - Ты-то что язык проглотил? - толкнул в бок Шпака Бомбасов.
   Они сидели в президиуме бок о бок.
   Шпак был на 20 лет моложе Бомбасова. Из молодых, да пробивных. Долго верховодил комсомольской организацией комбината. Однажды в кабинете директора присел в кресло генерального, пока тот был в туалете. И мгновенно расперло в богатыря-начальника. Чуть было не начал хватать телефонные трубки, бить кулаком по селектору, вызывать, песочить, накручивать хвоста и растирать в порошок...
   "Дождетесь, козлы, - поклялся, - сяду на это место!" После отмены комсомола Шпак с благословения Бомбасова организовал коммерческую фирму. Ворочал большими деньгами и потихонечку в компании таких же молодых и прожорливых скупал акции комбината, приближаясь к заветному креслу.
   - Ты что язык проглотил? - толкнул его в бок Бомбасов.
   - Сейчас скажу.
   Шпак взошел на трибуну и честно сказал, что не может ответить отказом, если общество поручит ему возглавить комбинат.
   "Вот тебе и блин с икрой на постном масле," - подумал Иван
   Попелышко. Казалось до блинов со "Смирновым" осталось раз плюнуть выбрать старого директора на новый срок. И вдруг вместо банкета объявился новый кандидат.
   Зал разломился на два лагеря. Трибуна раскалилась добела от пламенных речей. Одни Бомбасова смешивали с навозом, другие садили на божничку. Шпак обещал сделать из комбината общественно-показательное европейского уровня производство с райской жизнью для акционеров.
   Однако голосов ему не хватало для реформ к райской жизни.
   Как и Бомбасову не хватало, которого команда Шпака оттерла от микрофонов. Пока еще гендиректор побежал на балкон.
   - Расходитесь! - кричал на головы акционерам. - Дальнейшее переголосование незаконно.
   Акционеры начали расходиться. Навстречу в зал вошли автоматчики.
   - Прошу вас, друзья, остаться! - вежливо попросил Шпак.
   Акционеры остались. То ли из-за вежливости Шпака? То ли по причине суровых автоматчиков из охраны его фирмы.
   - Гвоздарев! - кричал с балкона Бомбасов директору дворца. - Гаси свет! Выключай микрофоны!
   - Гаси свет, кидай гранату! - прокомментировал Попелышко.
   Гвоздарев заметался, как голый в баню. Кто знает, под кем завтра ходить? Свет выключил, микрофоны оставил.
   - Гвоздарев! Свет! - скомандовал в темноту Шпак.
   - Включите свет, дышать не видно! - веселился Попелышко.
   Гвоздарев включил свет и выключил микрофоны.
   - Собрание неправомочно! Я ухожу! - крикнул с балкона Бомбасов и ушел.
   Гвоздарев включил микрофоны. Он хотел одного - домой.
   - Друзья! - обратился к залу Шпак. - Мы не можем оставить комбинат без руководителя, потерпите, машина пошла за господином Яновским, уважаемым акционером.
   - Жена дома прибьет! - крикнул с места Кобзев.
   - Кому надо, товарищ Гвоздарев выдаст справки с печатями.
   "Чтоб ему ни дна ни покрышки!" - думал о Яновском Попелышко. Он с утра ничего не ел, готовил емкости к банкету. Не помнящий старого добра желудок, не получив нового, жрал себя со страшной силой.
   Месяц назад Яновский железно обещал своим тяжеловесным пакетом акций поддержать Шпака.
   "Андрюша, - сказал на лесной полянке, перезаряжая ружье, - свалим мы этого старпера за милую душу!"
   А сам накануне собрания влетел в аварию и переломал руки-ноги.
   Когда собрание забурлило через край, Шпак подозвал начальника охраны, выдал пачку долларов и приказал: "Любыми средствами вырви Яновского из больницы! Но довези живым!" Переломанный Яновский лежал за 180 километров от собрания - в другой области.
   Входы и выходы дворца культуры были перекрыты. В кабинете его директора выстроилась очередь к телефону.
   - Почему вру! - кричал в трубку один акционер. - На собрании я!
   - Скажи, что у нее и заночуешь, - подсказывал другой.
   Бестелефонным акционерам директор дворца выдавал справки с печатями о местопребывании данной ночью, дабы охолонить пламенных ревнивцев от повторения подвигов Отелло и леди Макбет Мценского уезда.
   - Мне бы штучки три с открытым числом, - подмигнул Гвоздареву Попелышко.
   - Месяца на два, - тут же поддержали инициативу из очереди.
   Серега Кобзев в очереди за справкой не стоял. Ему нужна рыбалка, а не клочок бумаги. Друзья заедут за ним домой в три ночи, а было уже двенадцать. И охрана торчала у каждой дырки на волю. Но кто ищет - обязательно найдет приключения на свою задницу. На втором этаже, в апартаментах президиума, в туалете, нашлась неохраняемая форточка. Кобзев за сценой, среди пыльных декораций, отыскал метров восемь капроновой веревки, завязал один конец за трубу в туалете и, как альпинист, спустился из собрания на землю.
   "Свобода нас примет радостно у входа". Принял охранник, ткнув стволом автомата в бок.
   - Руки на стену! - прорычал.
   - Земляк, - попросил Кобзев, - будь человеком.
   И честно рассказал о рыбалке, друзьях, жене.
   Охранник оказался человеком.
   - Хрен с тобой! - отпустил. - Рви. Но извини, братан, очередь поверх чердака дам.
   Поехал Кобзев на озеро. Карась, надо сказать, исключительно зверски хватал в тот раз. Только успевай закидывать да снимать "лаптей" с крючка. Одна беда - у Кобзева или от пуль, что прошли впритык "чердака", или жена-подлюка наворожила, живот расстроился, как из пушки. А ловили с лодки... До берега метров сто... Так что большую часть клева в кустах просидел...
   Посланники Шпака вырвали Яновского из лап эскулапов, щедро подмазав их долларами. Загипсованного по рукам и ногам Яновского в пять утра внесли на сцену и положили на стол президиума, перед микрофоном.
   - Я за Шпака, - еле слышно сказал уважаемый акционер. - Сдох нуть спокойно не дадите.
   - Если больной шутит, значит будет жить, - весело сказал Шпак. И пригласил всех в дискотеку поужинать, а заодно и позавтракать по случаю избрания нового директора...
   Иван Попелышко не принял приглашения. В процессе нудного ожидания переломного момента от переломанного акционера забрел в спортзал и присел на маты. Потом прилег...
   - Ни одна падла не разбудила! - ругался позже Иван. - Только техничка в девятом часу!