Прокопьев Сергей. Швейцария на полкровати (рассказы и повести)

   И вдруг вместо пения душераздирающий вопль, купальщица вместе с ним выскакивает из ванной. Голова в мыле, глаза квадратные, груди затравленно в разные стороны мечутся, пятый угол ищут.
   - Какая муха тебя цапнула? - Миша с кистью летит узнать, в чем дело.
   - Током бьет!
   - Каким током?
   - Каким-каким! Электрическим!
   Лежала она в кайфоловном настроении, и захотелось полить себя прохладной водичкой из душа. Открыла холодную, а из нее как долбанет.
   Оказалось, у соседа за неуплату газ отключили. А он самогонщик. Каждый день простоя - сплошные убытки. Стал гнать чемергес с привлечением электроэнергии. Для снижения себестоимости продукта, выходящего из змеевика, отматывает данные счетчика в невинную сторону, заземляясь на трубу. Знающие соседи рассказали механизм, когда Миша побежал выяснять причину нештатного электричества. Сам самогонщик рубаху на груди рвет, отпирается:
   - В жизни не гнал! Знать не знаю, ведать не ведаю, как это делается!
   Но что отпираться, если вонь из вентиляции с первого по пятый этаж распространяется, когда он кочегарит.
   - Это жена пироги печет, - врет и не морщится.
   Короче, не ванна получается, а электрический стул. Жена не то что мыться, заходить туда без резиновых сапог не решается. Как вода нужна, Мишу кличет. Бежит тот с пластмассовым ведром для анализа электричества. С замиранием сердца подставит токонепроводящую емкость под кран, пустит струю и пробует рукой на удар.
   Не жизнь, одним словом, а малина. Но не по этому поводу Миша убедился на собственной шкуре, что писательские темы сами в руки идут, сиди да записывай.
   Как-то под вечер ремонтно-трудового дня Миша закончил красить окна и двери. Будучи по натуре из мастеров основательных, первым делом принялся кисти мыть, тщательно протирать. Можно, конечно, проще - сунул в воду, и пусть киснут до следующей покраски. Миша работать на глазок - хип-хоп на один бок, плюс-минус лапоть - не любит. У него все по линейке, отвесу и циркулю. И каждый инструмент на своем месте в лучшем виде.
   Не жалея растворителя, промыл Миша кисти, придал им упругость и чистоту, после чего отработанную жидкость слил в унитаз.
   И тут же на него сел. С удовлетворением в душе. Еще дня три-четыре, и квартира примет жилой вид. Умостился Миша на овале стульчака и закурил с чувством хорошо поработавшего человека. Сладко так затянулся, а спичку горящую бросил в унитаз. Он даже в общественном туалете не имел привычки почем зря сорить, а тут в собственном.
   В следующий момент раздался взрыв, и Миша, преодолевая земное притяжение, как баллистическая ракета, пошел вверх.
   Ванну Миша, по просьбе жены, поменял сразу, унитаз стоял древней конструкции - бачок под потолком, самый что ни на есть чугунный. В него на взлете бедолага со всего маху затылком врезался.
   На этом подъем закончился. Летательный, по собственной дурости, аппарат рухнул на пол. Без признаков сознания.
   Какое сознание выдержит удар с обеих концов, один другого больнее. Вверху сотрясение об бачок, внизу ожог нежных частей.
   Тем временем жена вернулась домой с нестерпимым желанием вымыть руки после трудового дня и автобусных переездов. Где того и гляди сибирская язва, чума, холера или СПИД привяжутся.
   - Мишаня! - зовет супруга для проверки наличия постороннего электричества в ванной. - Иди на мой сторона.
   Шутит маленько, в хорошем настроении пришла. Но никто не отвечает.
   - Ты что, - в пряталки со мной вздумал играть? - высовывается из ванной. - Я же вижу, ты дома.
   Однако ни ответа, ни привета. Туда-сюда поискала игруна. Потом дернула дверь в туалет. Закрыто. Вот ты где окопался.
   - Миша, - тарабанит, - я пива принесла.
   Постучала раз да другой. А потом как дернет...
   Батюшки свет! Супруг без штанов лежит и без признаков сознания.
   Натянула брюки на потерпевшего аварию и побежала вызывать "скорую".
   В больнице быстро поставили диагноз - сотрясение мозга - и назначили курс лечения.
   После чего чувствуют: паленым пахнет. Будто у хозяйки что-то подгорело. Носом крутят эскулапы, откуда несет? Даже в форточку один высунулся, не пожар ли в столовой этажом ниже. Наконец, догадались заглянуть Мише в штаны. Где и обнаружили второй диагноз.
   Вылечившись от обоих, Миша зашел ко мне.
   - Присаживайся, - обрадовался я гостю.
   - Постою, - наотрез отказался. - Это, - говорит, - захочешь, не сочинишь, до чего я додумался - спичку в ацетон бросить, сев на него верхом. Ты бы такое сочинил?
   - Ни за что, - честно я признался.
   - Ладно, опиши для смеха и назидания. А квартиру буду менять. В ванной электрический стул без объявления приговора. В туалет как идти, сразу голова трещит и пониже спины огнем жжет. Такие неудобства с этими удобствами. Так что тебе на этот раз, и вправду, ничего выдумывать не надо. Одна просьба фамилию другую поставь, я человек скромный.
   Что я и сделал по просьбе потерпевшего в житейских буднях читателя.
   КЛИЗМОЙ ПО ПРОФЕССИОНАЛИЗМУ
   Валерий Егорович храпел. "Убила бы!" - говорила жена. И подавно негуманные чувства охватывали посторонних, кто волей судьбы-злодейки оказывался рядом с могучим сном. Сил не было вынести богатырские рулады. Валерий Егорович бессонницей никогда не маялся - стоило прилечь в любой окружающей обстановке, как камнем проваливался в объятия Морфея. И повез, и повез в гору. Ну, точно - трактор из последних лошадиных сил надрывается, сани, груженные сверх допусков, на подъем тащит. Или самолет оторвался от бетонной полосы над самым ухом...
   С такими данными Валерий Егорович лег в больницу. В палате семь человек, мест свободных нет.
   - Немножко храплю, - не стал скрывать от сотоварищей по лечению недостаток.
   В первую ночь дал гари. Часам к двум проснулись все соседи.
   - Это какие надо иметь бульдозерные голосовые связки! Без роздыха керосинит и керосинит!
   - Не знаю, как его связки, мои уши можно в помойное ведро выбрасывать!
   - Надо ваты у сестры попросить, уши заткнуть.
   - Эти извержения ватой не перекроешь. Впору деревянные пробки вколачивать!
   - Мы в армии храпунам портянки на лицо бросали!
   - Где их в больнице взять?
   - Ну, не палата, а Херсон!
   - Почему?
   - Сон херовый!
   - Вообще никакого сна! Когда он только нахрапится?
   Будто услышав сетования, Валерий Егорович с шумом всосал в себя доброе ведро воздуха и... замолк. Тишина упала на соседей. Только что никакой жизни не было, а тут гробовое безмолвие. Спи сколько душе угодно...
   Секунду, другую... десятую ни звука...
   - Я уже до сорока досчитал, как молчит.
   - Может, отошел к праотцам?
   - Хоть поспим...
   Не получилось. С львиным ревом, сотрясая стены, воздух вырвался наружу.
   - Все! - вскочил с кровати старичок, который часа четыре пытался считать баранов со слонами, дабы уснуть. - Буду недоедать, недопивать, копить с пенсии, чтобы в следующий раз в буржуйской палате лечиться!
   Буржуйской называл платную, одноместную.
   Соседи толкали Валерия Егоровича в бок, дергали за нос, за уши... Бесполезно. Он храпел в классической позе - на спине. Не менее тихо - на боку, с какими-то страшными, казалось, предсмертными звуками - на животе. Такой гигант.
   Был он из себя мужчина объемистых форм, видный и цыганистый. С чернявой волнистой прической, подкопченный лицом и остальной кожей, в глазах бесенята посверкивают. А по фамилии самый что ни на есть Иванов. Себя называл профессионалом по жизни. У некоторых зеков фигурирует выстраданная наколка: "Люблю жить, но не умею". Иванов умел. "Где у вас ничего не выйдет, говорил соседям по палате, - я запросто!"
   И не врал. Другому идти в кабинет к чиновнику или врачу за бумажкой с печатью - нож под сердце. Побитой собакой сожмется, напуганным зайцем съежится. За версту трусом пахнет. А кому хочется этим дышать? Он еще в кабинет не ступил, его уже по кругу налаживают. Не лучше и тому, кто буром прет. Первый, поджавши хвост бегает, второй, кулаками размахивая, но оба везде чужаки. Иванов-душечка куда ни заглянет - свой в доску. Гипнотизер да и только. Улыбнулся, два слова сказал и готово - хоть бумажка, хоть лечение. Мимо любой очереди проскользнет, в любую дверь просочится.
   В больнице, к примеру, никого не пускают домой. Иванов в выходные с женой спит. Если доктор заартачится, он с сестричками договорится. Те напишут в своих талмудах, будто больной на месте, процедуры проходит.
   Улыбаючи Иванов живет. Но не доверяясь кривой, которая когда вывезет, а когда и в стену лбом саданет. У Валерия Егоровича все рассчитано. А внешне рубаха-парень, с первого взгляда хочется с ним в разведку идти или пивка попить.
   В больнице Иванов лежал с целью подтверждения инвалидности.
   - Давление у меня, парни, зашкаливает за ватерлинию, - хитро подмигивая, объяснял в палате. - А мы ему помогаем.
   Всякий раз перед тем, как идти на удавление - так на больничном жаргоне именовалась процедура измерения артериального давления, - Валерий Егорович совал кипятильник в пол-литровую кружку, доставал кофе и надувался крепчайшим напитком до тошноты. Вдобавок к кофеину в туалете поприседает, по лестнице пройдется. Разглядывание голых прелестниц из "Плейбоя" или "СПИД-инфо" тоже верняком способствовало переходу за ватерлинию.
   На момент нашего рассказа Иванову исполнилось сорок восемь лет. В сорок четыре его осенило: пора на пенсию. До шестидесяти ожидаючи - мохом покроешься. Изъян в организме есть - давление пошаливает. Проконсультировался со знатоками и через полгода стал инвалидом второй нерабочей группы, с которой обрел льготы и главное - свободу. Пенсия, что там говорить, слезная для мужчины в соку. Иванов и не собирался на ней сидеть, деньги без того умел зарабатывать. У него была хитрая фирма по производству "фирменных" шапочек. Женщины-надомницы вязали "найк", "адидас", Валерий Егорович реализовывал без всяких налогов.
   - Я, как только инвалидность получил, - рассказывал однопалатникам в больнице, - сразу побежал на вокзал, к брату по льготному тарифу в Томск сгонять. А в кассе абзац. Не тычьте, кричат, бумажкой про инвалидность, удостоверение предъявите! Объясняю буквоедам русским языком: не успел получить. Они слушать не хотят. Свое бюрократское талдычат. Плюнул на них, пошел домой, а на вокзальном туалете надпись: инвалиды 2-й группы обслуживаются бесплатно. Неужели, думаю, и перед унитазом удостоверение с фотографией потребуют? Нет, по заключению ВТЭК пропустили. Первый раз в жизни, парни, с таким удовольствием помочился! Душа перед писсуаром пела: начала инвалидность работать! начала!..
   - После этого храпеть стал?
   - С младых ногтей страдаю.
   - Это мы страдаем...
   - Валер, твоя жена, поди, на ночь наушники надевает?
   - Что интересно - обычно на чем свет ругается, а сейчас без ночной музыки спать не может. По десять раз за ночь, говорит, просыпается от могильной тишины.
   - Заведет храпуна для снотворного.
   - Вечным сном тогда закемарит...
   Сам Иванов, на радость соседей, время от времени исчезал на ночь из палаты. Возвращался под утро с уклончивым:
   - Телевизор у медсестер смотрел. Не к этому же барыге идти.
   Случился однажды с Ивановым телевизорный прокол. Пригласил его посмотреть футбол больной из буржуйской палаты. Одноместный номер телевизор, холодильник, кресло. С деньгами что не лечиться. На этаже в холле стояло телеубожество, звука почти не слышно, а изображение различали у кого богатая фантазия. Многолетний сериал, где все физиономии наизусть знаешь, можно смотреть, но издевательство над собственным здоровьем - болеть за футбольную сборную.
   - Я на человеческий телевизор договорился, - как-то под завистливые взгляды соседей пошел Иванов в буржуйскую палату.
   - От же пройда, без мыла влезет! - прокомментировали обделенные болельщики.
   Вернулся Иванов недовольный, хотя наша сборная выиграла.
   - Он с меня 50 рэ затребовал! Плюс 15 - за пиво! Во, гад!
   - Вы сразу договорились?
   - Нет.
   - А зачем платил?
   - И не думал. Сказал - с собой нет.
   Через полчаса Иванов изменил мнение о больничном предпринимателе:
   - Правильно делает! Так и надо жить! Тогда и лечишься по-людски, а не как мы - колхозно-сарайным способом.
   Больше, правда, не посещал платный просмотр. Как донесла разведка, пристроился ходить на ночной телевизор в женский буржуйский номер. Храп, похоже, не мешал состоятельной больной.
   Теперь Валерий Егорович только в дневной сончас терроризировал соседей.
   И вдруг стал спать в родной палате днем и ночью. Причем без храпа. Не совсем чтобы беззвучно. Ворочался во сне с боку на бок, тяжело вздыхал, даже стон, бывало, вырвется, храпа - ни грамма. Ни на спине, ни на боку, ни на животе. Такие метаморфозы. С бодрствующим Ивановым тоже произошли разительные перемены. Ироничный настрой слетел, как и не было. Ходил понурый, с тоской в глазах.
   - Дома что-то случилось? - интересовались соседи.
   - Нет, - бурчалось в ответ.
   Коля Хмара, его кровать впритык стояла с ивановской, каждый вечер угощал желающих салом. Валерий Егорович всегда первым откликался на зов.
   - Ох, люблю свинотерапию! - хлопал себя по животу в ожидании угощения. - Доброе у тебя, Мыкола, лекарство! Ух, доброе!
   И вдруг отказался его принимать перед сном.
   Причина упадка духа была в нижеследующем. Для подтверждения инвалидности кучу бумаг надо собрать. Кабы только бегать пришлось. За каждый бланк раскошеливайся, за обследование в диагностическом центре - подавно плати. Но в случае с профессионалом по жизни не на того напали. Еще чего деньги он будет тратить на людей в белых халатах! Иванов ухитрился под социальную статью себя подвести. Дескать, обследуйте бесплатно, как малоимущего.
   - Ну, мужички, - гордо доложил в палате, - я не буду, как вы, по 300-400 рублей платить за УЗИ, рентген и остальную хренотень. Халява называется.
   Однако вскоре восторг исчез, наш герой так закручинился, что даже храпеть перестал. Потерянно сидел в своем углу, не отвечая на расспросы. Собака резкой смены настроения была зарыта в процедуре под названием клизма. Перед УЗИ и рентгеном необходимо очистить организм от отвлекающего исследования содержания, удалить помехи для получения объективных результатов анализа.
   В прежние разы Иванов без диагностического центра подтверждал инвалидность, а тут обрадовался на дармовщинку... Ему ведь не сразу сказали про необходимость очищения, а когда узнал - отказываться было поздно. Медиков злить - себе дороже.
   В конце концов, не выдержал, поделился в палате бедой. Мужики давай успокаивать:
   - Что ты убиваешься? Плевое дело. Раз-раз и готово! Как шуруп, вкрутят наконечник, и польется теплая водичка. Не больно...
   - Вы представляете себе картину? - с надрывом говорил Валерий Егорович. - Там же в основном соплюшки после училища! И я перед ними буду задницу заголять! Всю жизнь сам штаны с баб снимал, а теперь им подставляйся.
   - Тебе что, ни разу не делали!
   - Нет, конечно! Хоть из больницы беги.
   - Да брось ты!
   - Это за то, что я столько девок в молодости перепортил!
   - Я в прошлом году навел шороху, - Николай Хмара начал отвлекать Иванова от мрачных дум. - Достали меня клизмами. По три раза на дню... Надоело в туалет бегать. Ставили, как Валера говорит, соплюшки без году неделя из медучилища. А тут новенькая появилась. Откуда она взялась? Лет под пятьдесят. Может, где-то медиком по бумажной части работала, но в клизмах, вижу, ни в зуб ногой. "Больной, - робко зовет меня, - буду вам клизму делать". Я - всегда пожалуйста. И тихохонько в рот воды набрал. Пришел в процедурную. Она что надо вставила, что надо включила. Лежу, как тот бачок, водой наполняюсь. Молча, конечно. Медичка спрашивает: "Больной, как себя чувствуете?" Я давай мычать нечленораздельное, как немтырь, еще и глаза выпучил, головой паралитично задергал. Она перепугалась. "Вам плохо?" наклонилась. А я навстречу как дуну струей в лицо. Что началось! Закричала, как потерпевшая! Кинулась краник перекрывать. Подумала курячьими мозгами, что я переполнился и лопнул. Вода, прорвав желудок, верхом хлынула. В лице побелела, на стул рухнула. Чуть инфаркт не хватил. Тут уж я заволновался, давай штаны натягивать, врачей звать. Врезал мне потом зав. отделением за юмор.
   Рассказанный случай нисколько не развеселил Валерия Егоровича. В день процедуры он совсем сник, перед тем как идти на удавление, даже кофе не пил. Собственно, давление и без накачки подскочило...
   Пришла за Ивановым не соплюшка, недавно получившая диплом медсестры, а женщина в зрелом возрасте, правофлангового роста. Встала руки в боки:
   - Ну что, красавчик, - пробасила прокурено, - пойдем! Не все вам нас портить-пользовать! Вдую тебе литр другой для уменьшения курдюка. А то нарастил мамон в два обхвата.
   Иванову бы сказать, дескать, на себя посмотри, но он молча взял простынку, безропотно поплелся за медсестрой.
   Вернулся как с пытки.
   - Что, - сказал Хмара, - дефлорацию прошел?
   Иванов не ответил. Сел на кровать, скрючившись в три погибели, и только минут через пять разлепил уста, глядя в мысленную даль:
   - Да, мужики, да...
   И вдруг схватился за живот, сорвался в направлении туалета. После чего весь вечер провел на низком старте.
   И больше грузы по ночам не вез. Клизматерапия оказалась радикальным средством. Неизвестно, что было дома после выписки, в больнице от Иванова храп не исходил.
   Такую злую шутку сыграла с профессионалом по жизни судьба. Однако продлению инвалидности еще на год клизма не помешало.
   КУВШИН РАЗБИЛСЯ
   Вверху было торжественно и чинно. Желтая луна, серебряные звезды. Внизу было - погано. Поле, охапка соломы, фуфайка, лежащий на отшельническом ложе Юрий Антонович Лисин, в комбинезоне и сапогах. На расстоянии вытянутой руки трактор сочувственно замер, говоря всем железным видом: крепись, Антоныч, я рядом. Не те годы у Антоныча - сорок девятый катит - ночевать без простыней и подушек с трактором под боком, да куда от обстоятельств денешься!
   Сколько кувшином воду не таскай, - гласит восточная мудрость, - а все равно одни черепки останутся. Стоит только зазеваться.
   Антоныч ругал себя и так и эдак: не потеряй бдительности, сколько еще с "кувшином" можно было... А сейчас уши от стыда горят, как вспомнишь детей и соседей, будь они неладны...
   Супруге Антоныча, Наталье Кузьминичне, в то самое время тоже подобная мудрость голову напрягала. Не зря говорят: муж и жена одна сатана. За двадцать четыре года совместной жизни даже мозги на одну фазу замыкает. Правда, кроме разбитого кувшина, думалось еще о веревочке, которой сколько ни виться, а конец известен.
   Наталья Кузьминична лежала на двуспальной кровати, заложив руки за голову и, белея в темноте еще приличной наготой, гадала: сколько лет "веревочка" у нее под носом вилась, "кувшином" жажду утоляли?
   Во всяком случае вспомнила, как вот уже который год повторяла подружкам:
   - Мой такой барин стал, в поле обедать не хочет. Не лезет, видите ли, ему сухомятка в горло. Яйца вкрутую, сало, на колене резанное. "Я, говорит, - не свинья, с земли жрать". Обязательно хочет за столом. Первое, второе, салфетки. Чуть есть возможность, тарахтит на тракторе домой. Я весь день в конторе сижу, так он сам разогреет, салат нарежет. Не ленится...
   В тот день Антоныч тоже "притарахтел" на обед, а дома Наталья Кузьминична.
   - Что такое? - удивился наличию супруги. Она работала за два километра от дома, на другом конце села. - Воспалением хитрости заболела?
   - Не радуйся. На минутку забежала. В магазин блузки завезли, я, растяпа, деньги дома забыла. Так что питайся без меня. Чего доброго разберут еще...
   - Вот вы, бабье, тряпичницы! - полез в холодильник за борщом Антоныч. Внуки растут, а ты все мимо зеркала не пройдешь, чтобы физиономию туда не засунуть.
   - Не надо меня лечить! Сам, как в гости идти, по полчаса наглаживаешься, седые волосы выдергиваешь.
   - Заметила, один раз и было...
   Наталья Кузьминична подхватила сумку:
   - До вечера.
   - Ага.
   "До вечера" не получилось, вышло "ага"...
   Каждый день у человека отмирает масса клеток головного мозга. Врачи-циники обозвали невеселое для умственной деятельности явление "мадам, уже падают листья". У нашей мадам в тот день "листья падали" особенно интенсивно. Антоныч едкой иронией в адрес женского пристрастия к ярким тряпкам отвлек супругу на секунду от кошелька, в результате сумку, куда обновку положить, взяла, а емкость с деньгами - отнюдь.
   В магазине хватилась рассчитываться за выбранную блузку и обозвала себя "дурой", у которой дырявая голова ногам покоя не дает. Почесала домой.
   Там по-прежнему у ворот стоял трактор, на столе - тарелка с недоеденным борщом, мужа не просматривалось.
   - Юра, - позвала, бросив в сумку злополучный кошелек, - где ты?
   В ответ радио бормочет последние известия, да часы тикают в сторону вечности.
   Наталье Кузьминичне в магазин спешить надо, тем не менее интересно: куда супруг запропастился? Вдруг плохо стало? Мужики ведь хлипкие. На прошлой неделе одноклассника хоронили. Сумку в багажник машины поставил, в город ехать собирался, и... ага. Инсульт. До больницы не довезли.
   Наталья Кузьминична заглянула в туалет, в огород, в дверь гаража сунула голову. И отпрянула с ужасом на лице и в горле. Рот начал дергаться, как у рыбы на свежем воздухе. Совершенно в беззвучном режиме.
   Продолжая по-немому шлепать губами, побежала Наталья Кузьминична со двора. Включились голосовые связки метров через сто на улице. Из сердца вырвался душераздирающий крик:
   - Люди! Помогите! Господи, что делается! Помогите!!!
   Люди не заставили себя долго ждать, оперативно откликнулись. Первым дед Артем. Он выскочил с багром. Когда-то на каждом доме в селе на видном месте висела фанерная табличка с нарисованным ведром, топором или багром... Кому что нести, если, не дай Бог, пожар приключится. Дабы организованно навалиться на стихию. Не то все в панике прибегут с топорами, и получится народное ополчение, а не добровольная пожарная команда. Огонь из тех врагов, кого одним топором не запугаешь. Давно истлели инструктирующие селян таблички, но у деда Артема по-прежнему начеку стоял багор.
   Пожарно оценила крик Натальи Кузьминичны и Верка Петрохина, бабенка шустрая на ногу. На язык, кстати, не менее скорая. Она прибежала с автомобильным огнетушителем.
   Максим Солодовником в душераздирающем вопле соседки услышал другую трагедию.
   - Где они? - примчался босиком, но с ружьем.
   Максим был в три раза младше деда Артема, взрослел в новые времена, когда впору прибивать на дома таблички с нарисованными пистолетами, автоматами или хотя бы оружием крестьянских восстаний - вилами. Солодовников днем и ночью держал под рукой двустволку 16 калибра. Услышав призыв о помощи, отнес причину крика к грабежу и насилию, схватил ружье и горсть патронов с желанием вершить справедливость из всех стволов.
   - Где они? - подлетел к потерпевшей.
   - В гараже! - вопила Наталья Кузьминична. - Помогите, люди добрые!
   "Люди добрые" - набралось их человек восемь, - бросились к гаражу. Впереди отряда, сверкая отчаянными пятками, с пальцем на курке летел Максим. Дед Артем предусмотрительно отстал, рассуждая про себя, что пахнет не пожаром, а порохом, тут с багром много не навоюешь. Пусть уж молодые бегут вперед за орденами.
   Максим отважно рванул на себя ворота гаража и... опустил ружье.
   - Ты че орала?
   В гараже скакал на одной ноге Антоныч, безуспешно пытаясь другой попасть в гачу комбинезона. На его волосатой груди в такт суматошным прыжкам мотался нательный крестик. Обнаженной спиной к толпящимся в воротах стояла кума Натальи Кузьминичны и Антоныча - Татьяна Афанасьевна. У нее тоже возникла незадача с одеждой. Блистая черным атласом нижнего белья, старалась руки и голову засунуть в соответствующие отверстия в платье.
   - Че помогать-то? - спрашивал Максим. - Сам справиться не мог или убивал куму?
   - Кабы убивал!
   - Ух, подсадистая Танька девка! - с восхищением пробился в первые ряды зрителей дед Артем. - Ух, подсадистая!
   Верка Петрохина с огнетушителем в руках побежала по улице с горячей новостью из светской жизни.
   - Наташка Лисина в гараж сунулась, - сообщала Верка односельчанам, - а там секс во всю ивановскую! Юрка куму Таньку, как утку, топчет. Наташка умом двинулась от такой передряги. "Горим, - кричит, - помогите!" Я с огнетушителем прибежала, пламя заливать, а там из горячего только Танька в трусах! Солодовников чуть стрелять не начал. Он думал, Антоныч куму обманом затащил в гараж. Насильничать. А там обоюдополюбовно. Как бы Танькин Васька стрелять не начал этих лебедей!
   Вскоре уже Васька летел к дому, повторяя: "Не может быть! Не может быть! Убью!"
   Антоныч, наоборот, выжимал из трактора скорость в направлении полей...
   Ночью, лежа на соломе, он смотрел в небо. Ни высокие звезды, ни поэтичная луна не могли отвлечь от грустных дум. Душу терзала досада. Как жить дальше? Хоть заводи трактор да езжай, куда фары глядят.
   В это время дед Артем делился с бабкой пережитым:
   - Ух, Танька подсадистая девка! Будь у меня такая кума, тоже не утерпел бы!
   - Чем тебе твои кумушки не нравились?
   - На них смотреть страшно, не то что обнять. Что одна, что другая тощее жерди, только детей пугать!
   - Дак я специально выбирала, - хохотала бабка, - чтоб не позорил.
   - И вспомнить перед смертью нечего, - тяжело вздыхал дед.
   Тяжело, но не искренне...
   А обманутый муж, кум Антоныча Василий, стоял у дверей в комнату, в которой на ключ закрылась жена, и безрезультатно просил:
   - Прости, Танечка! Прости дурака за-ради Бога! Прости, черт попутал!