Страница:
— Ну вот, за полгода в первый раз в этом батальоне отметили. А то все чужак и чужак, «выкормыш с дороги». Орден «За службу Родине» 3-й степени! Такого ни у кого в батальоне нет. Красота. Ну, а всем вам зеленым салагам «За отвагу» — это что-то! По месяцу прослужили и уже к медалям. Ладно, я пойду, разомнусь беленьким, а вы тут порядок наводите. Завтра, если поступит команда, сдадим боеприпасы.
Допоздна наводили порядок, мыли бойцов, чистили оружие. Ушли в общежитие глубокой ночью.
— Всем встать! Бездельники! Где ротный? Почему зарядки в роте нет? Кто ответственный? Через пять минут построение. Со всеми офицерами и прапорщиками! — проорал начальник штаба батальона, бегая по комнате, и затем пнул дверь, выскочив наружу.
Ротный был более-менее нормальный, только заспанный. Старшина храпел в каптерке, дежурный его не добудился. Вот и скандал — нет зарядки! Техник в шесть тридцать утра на ногах еле-еле стоял, а командир ГПВ даже на ноги встать не мог, пришлось строиться без него.
В других ротах было еще хуже, ряды командиров поредели, а стоящие на ногах качались. Наша рота держалась лучше всех.
— Товарищ капитан! Почему боеприпасы не сдали?
— Так вы же приказали не сдавать.
— Я ночью отдал другой приказ, и дежурный по роте его получил.
— Не знаю, разберусь!
— Разберись! Орденопросцы-орденоносцы! Хрен всем, а не ордена и медали. Бездельники! Техник пьян. Командир ГПВ где?
— Болит желудок…
— Желудок переполнен водкой? Ко мне его!
— Где наградные?
Быстро послали писаря в роту, и он примчался с пачкой бумаги.
— Вот, товарищ майор, — протянул я их начальнику штаба. Подорожник взял пачку, посмотрел фамилии в листах и демонстративно медленно порвал все на четыре части и сунул мне обрывки в руку.
— Навести порядок, сдать боеприпасы, привести солдат и себя в божеский вид, построение через два часа. — И он ушел.
Комбата Цыганка нигде не было видно, опять в дивизию убыл, все должность в штабе пробивает. Командир роты собрал офицеров и задумчиво начал констатировать:
— Ах, Иваныч — сволочь. Завидует. Нашел причину докопаться. Выждал чуть-чуть и ужалил. Все раньше боялся, что я его подсижу. Мы результат за весь полк дали, а он с третьей ротой был, и нет ничего. Зам. комбата был со второй, и тоже нет ничего. Ну и хрен с ним. Сорвался такой красивый орден, а по большому счету нам орден не надо — замену давай.
— Может, отойдет, охладится? Успокоится? — спросил я.
— Да, уж нет. Не успокоится. Злопамятный хохол, все бесится, что на боевые за комбата ходит, а не назначают никак на должность. Хрен ему по всей морде. Я вот тоже хохол, но не злопамятный. Вполне даже добрый. Не настоящий, наверное. Ну, да ладно, спать хочется больше, чем получить еще один орден! Пошли все в задницу!
После Джелалабада я чувствовал себя в полку гораздо уверенней. В роте солдаты меня признали, а с офицерами я сдружился. Понемногу я привык к обстановке, освоился. Бытовые условия, конечно, отвратительны, но могло быть и хуже. Больше всего бесило то, что лишний раз помыться было невозможно. С боевых как-то вернулись, пыльные, грязные, а в полку воды ни холодной, ни горячей. Душевые заработали только утром. Солдаты и офицеры кое-как быстро помылись, а через полчаса, когда я только сел за оформление наградных на бойцов прозвучала сирена: «Тревога!».
Весь полк пришел в движение.
Срочный выход в Чарикарскую «зеленку». Начало марша через два часа. Только наши БМП разгрузили, а уже надо снова пополнять боеприпасы, получать продукты, экипироваться.
ЧП! С заставы второго батальона украли четырех солдат. Нужно попытаться отбить, хотя бы их тела.
Пехота носилась как угорелая. Техника потихоньку выползала из парка и строилась в колонну, а бойцы на медленном ходу загружали машины. За пару часов все более или менее было готово, и полковая колонна помчалась по Кабулу. Шла только броня и минимум колесных машин. Город проскочили быстро, регулировщики из комендатуры и афганцы обеспечивали «зеленую улицу». По «баграмке» мчались на всех парах. «Зеленка», мимо которой мы двигались, безмолвствовала. Вдоль трассы сидело множество вооруженных афганцев в форме и не в форме. Кто его знает, кто они такие. Они не стреляют, и мы не стреляем. Сидят, значит, так и надо. На мой вопрос, кто это, ротный коротко ответил:
— «Духи».
— Как «духи»? С чего ты взял?
— А так — «духи»! Только мирные. Сегодня они за нас. А кем были вчера и кем будут завтра — неизвестно.
Колонна полка подошла к окраине Чарикара и замерла на обочине дороги. Я зашел на заставу поболтать с Витькой, замполитом местной роты. Солдаты показали, где его можно найти — в полевой ленкомнате. Там вдруг наткнулся на разглядывавшего развешанные по стенам плакаты майора Золотарева. За столами сидели несколько офицеров из второго батальона.
— Садитесь, товарищ лейтенант, — кивнул мне на свободную лавку замполит.
Я сел и загрустил. Вот незадача: попался на глаза, теперь не отвяжешься.
Зам. комбата по политчасти в рейд не пошел: опять давление подскочило, а я назначен за него и пока не попадался сегодня начальству. А вот сам же и нарвался. Все время как на войну идти, так этот Сидоренко болеет и болеет. А я почему-то отдуваться должен. Ну почему? Два месяца служу, а видел его раз шесть.
Тут зашли в помещение Микола, Мелентий и еще офицеры, замполиты рот и батальонов полка.
Оказалось, совещание, а я случайно забрел чуть-чуть раньше, чем меня оповестили.
— Товарищи офицеры, — грозно нахмурил брови наш начальник, — вы видите, какой тут бардак? Полный развал! Сарай, а не ленкомната, боевых листков нет, документация в завале, солдаты распущены и неопрятны. Анархия на заставах. А где замполиты батальона и роты? Чем занимаются? Только что коров сами не воруют!
Трое унылых офицеров поднялись и стояли красные, потные, смущенные.
— Ввожу в курс дела всех, кто не знает, — продолжал Золотарев монотонное свое бубнение. — Четверо солдат под руководством командира выносной заставы — прапорщика — украли корову и тащили ее к себе. Местные жители, видимо, услышали и захватили «героев» апрельской революции. Прапорщик убежал, сумел добраться до заставы, ранен, в госпитале отняли ногу.
Наступило гнетущее молчание. Мы все были в шоке.
— Товарищ майор! Разрешите возразить? — спросил какой-то капитан.
— Можете не возражать. Я знаю, что вы скажите. Вы не владеете обстановкой. Эти негодяи попались второй раз. Позавчера, оказывается, они уже украли эту корову. Их афганцы поймали, побили и отпустили. Побили потому, что солдаты были не вооружены. В этот раз они взяли автоматы, но почти не было боеприпасов. По магазину всего. Патроны кончились быстро. А у прапорщика был нагрудник с магазинами, вот он и отбился, убежал отстреливаясь. Мерзавец! Всех бросил.
Задача перед полком: пройти «зеленку» от Чарикарской дороги. Восемьдесят первый полк пойдет от Баграма вместе с разведбатом. Десантники сорок пятого полка пойдут со стороны гор. Но сначала артподготовка, будем бить, пока не отдадут тела. Всем по местам, по ротам! Ваши командиры сейчас получают указания.
Мы дружно встали и вышли в гробовой тишине из комнаты.
— Как дела? Что было на самом деле? — спросил Мелентий у парня из пятой роты.
— Б… ство! А кто его знает что? Прапор был на заставе старший. Солдаты толком ничего не говорят. Их сейчас особисты трясут. Но все, вроде, так и есть, а может, и не совсем. Прапор сказал, что побежал за ними вдогонку.
— Что с бойцами? — спросил я.
— Уже давно трупы. Их убили еще в винограднике. Фролов, уползая, слышал, как бойцов добивали. Гады! Звери! Скоты!
Артиллерия, танки, минометы принялись утюжить «зеленку». Артполк, разместившийся за дорогой, повел интенсивный огонь. Взрывы, словно огромные фонтаны, взметались в виноградниках. После выстрелов орудий крупного калибра целые дома взлетали и рассыпались. «Зеленку» застелило пеленой из пыли и дыма. «Ураганы» и «Грады» беспрерывно выплескивали залпы огня, заряжались и отправляли новую партию смертоносного груза в кишлак.
Мы шли к ротам, как вдруг примчался «бобик» — ГАЗ-69 с афганцами, облепившими машину со всех сторон. Они выгрузили из машины три скрюченных тела. Я подошел вместе с другими офицерами поближе.
Тела лежали в неестественных позах, без штанов, в крови и грязи. Оскальпированы и кастрированы. Кожа свисала ломтями с рук и ног.
— Н-да… Сварили, да еще раскаленным шомполом, как шашлык, проткнули. Мерзавцы!
Лейтенант-переводчик заговорил с ополченцами и, услышав ответ, перевел:
— Четвертого пока не нашли, автоматы «духи» не вернут. Мятежники ушли из кишлака. Солдаты — воры и жулики, грабили часто местных жителей. Воровали кур, овец, теперь украли корову. Вот и попались. Сняли с мальчишки пастуха часы. Он прибежал домой и рассказал, а в кишлаке отдыхала банда. Бойцам жутко не повезло. Эти болваны почти не сопротивлялись, патронов совсем мало было.
Комполка разъяренно пыхтел. Толстые мясистые щеки и губы нервно дрожали. Вид истерзанных солдат привел его в ярость, и он, как раненый слон, готов был растоптать все на своем пути. Его душа жаждала мести и крови.
— Артиллерист! — заорал «батя». — Огонь из всех стволов! Беспрестанно, пока снаряды не кончатся. Снести, сровнять с землей эти чертовы дома. — Наши — гады, но и эти — звери. Огонь! Огонь!
Командование отдало приказ наносить удары до тех пор, пока не выдадут последнее тело и оружие.
Солдаты из подразделений, кто посмелее, сбегали и посмотрели на убитых, возвращаясь в глубоком шоке.
Во взводах стоял гул, все были возбуждены и негодовали. Батальон приготовился стереть в порошок лежавший перед нами кишлачок.
Роты распределили усиление: по два огнеметчика, по одному минометному расчету. Полковая бронегруппа, растянувшаяся вдоль дороги, развернула орудия. Танки, самоходные орудия, БМП, минометы «Василек» — все это начало утюжить подходы к селению, его западную окраину.
Несколькими колоннами подразделения проходили мимо молчавших развалин. Ни малейших признаков жизни не наблюдалось. Мы осматривали дом за домом, двор за двором. Ни одно живой души. Сараи и подвалы забрасывались гранатами и дымовыми шашками. Все вокруг наполнилось едким дымом. Он клубился и поднимался из виноградников, из дворов. Кяризы (как ходы сообщений) нейтрализовали таким вот удушающим способом. Есть ли там мирные жители, были ли там боевики? Кто знает… Колодцы глубокие, криков не слышно, и выбраться никто не сумеет при всем желании. Солдаты продвигались осторожно и, не спеша, осматривали все вокруг. Саперы шли впереди, снимая растяжки. Вдруг немного правее раздались выстрелы. Третья рота наткнулась на банду, и завязался бой. Мы ускорили движение и тоже наткнулись на группу из отходящих душманов. Короткая перестрелка — и «духи» ретировались, унося раненого или убитого, судя по крови на тропинке.
Ротный по связи передал приказ:
— Стоять. Темнеет. Занимаем оборону на ночь, соседи — третья рота справа, разведвзвод слева.
Взводы заняли оборону в брошеных строениях и принялись обживаться.
Я, Сергей Острогин и лейтенант-минометчик подошли к огнеметчикам.
— Чего не стреляете, сержант? — спросил Сергей.
— Дак вы ж не приказываете, мы и не дергаемся. Прикажите — стрельнем.
— Мужики! А покажите как, мы сами и бабахнем, — предложил им я.
Солдаты показали принцип действия, быстро все объяснили и выдали каждому по огнемету. Огнемет представлял собой толстую трубу с зарядом внутри (сюда целишься, сюда нажимаешь, отсюда летит, там взрывается, если попал, то кто-то сгорел).
Я осторожно взял огнемет в руки, тщательно прицелился в виднеющееся на переднем плане высокое строение. Полчаса назад там было видно какое-то движение. Выстрел — заряд влетел в окно, и большущее сооружение сложилось, как карточный домик.
— У-ух ты, — единым выдохом произнесли все стоящие на крыше.
— Ура-а-а, — послышались восхищенные крики взвода.
— Теперь я, я! — заорал минометчик.
— Подожди! — одернул его Серега. — Иди вон из миномета стреляй. Дай нам самим пошалить!
Серж прицелился в другой дом-эффект тот же. Ура-ура-ура-ура! Бойцы смотрели как в кино на эффект объемного взрыва. Детский сад. Мы, правда, тоже не далеко ушли.
— Не высовываться! Всем в укрытие, — заорал подошедший Кавун. — Вы тут что за цирк устраиваете?
— Да, вот «шмель» осваиваем, — ответил я.
— Ну что ж, теперь и я освою.
Ротному показали как, и он выстрелил под наше дружное «ура». На связь вышел комбат Подорожник.
— Что за пальба? Чем стреляете?
— Подавили три огневые точки противника из «шмелей».
— Подавили… что-то я огневых точек не наблюдал. Разве оттуда по вам стреляли?
— Еще как.
— Больше не развлекаться. Хватит дома ломать!
Подорожника наконец-то утвердили в должности командира батальона, и он немного психовал.
— Да в общем-то, больше их целых и нет, — сказал ротный и, повернувшись к солдатам, Иван добавил:
— Будем уходить — я выстрелю последний заряд. Ясно?
— Ясно, товарищ капитан. Стреляйте, не жалко, нам же легче: тащить не надо.
Ротный, улыбаясь, хлопнул по плечу взводного.
— Сергей! Ну что, угощайте чаем и ужином.
— Сейчас, сейчас. Плов, наверное, узбеки уже делают.
Все спустились вниз, оставив на крыше наблюдателя. Не спеша попили свежий, горячий, настоящий чай, не из пакетиков. Усталые, мы полулежали у самодельного стола из перевернутых ящиков.
Блаженство. Душа отдыхала. Ноги и спина гудели все тише и тише. Наступало расслабление, наваливалась дремота.
Командир тяжело вздохнул:
— Да, мужики, нам сегодня пока везет. Вторая рота на засаду нарвалась, два «карандаша» ранено. Третья рота попала на растяжки в винограднике — семеро раненых. На КП батальона снайпер убил минометчика.
— Кого? — встрепенулся лейтенант-минометчик.
— Субботина, прямо в висок.
— Субботина… Хороший был солдат… Жалко-то как. Вот б… и.
— Валера! Будем уходить все мины в «зеленку». Может, кого завалим. Нечего их туда-сюда таскать. Понятно?
— Понятно, товарищ капитан, — ответил лейтенант Радионов.
— Валера! А ты не родственник нашего высокого начальства?
— Нет, даже не однофамилец. У нас первые гласные в фамилии разные.
— Н-да… — задумчиво произнес Острогин, — с гласной тебе явно не повезло. А то ты бы сейчас не с нами в «зеленке» валялся, а где-нибудь в кабинете, в штабе, наградные на себя выписывал.
Мы дружно засмеялись. Валерий тоже смеялся, но довольно грустно.
Наступила ночь. Темная-темная, жуткая. Артиллерия продолжала изредка из чего-нибудь стрелять, в воздухе висели то световые мины, то «факела» (осветительные снаряды), то осветительные ракеты.
Время от времени трассы очередей вспарывали небо. Кто и зачем стрелял — неизвестно. Наверное, от страха или от тоски. Постепенно наступала прохлада, и с ней появилось множество комаров. Комары — это еще одно издевательство над усталым солдатом. Они проникали везде. Я забрался в спальник и закрыл лицо капюшоном от масхалата. Пищали эти гадости над самым ухом, время от времени бросались в атаку, заползали под одежду и кусали, кусали, кусали.
Нервы не выдержали, я встал, подсел к костру к бормочущим по-своему трем узбекам Два однофамильца Якубовы и Исаков о чем-то весело вели свое непрерывное «хала-бала». Среди них очень выделялся Гурбон Якубов. Здоровенный парень с большой кудрявой головой и пухлыми губами, добрый и очень веселый. Все время что-то писал по-узбекски в тетрадь или блокнот.
За мной следом поднялся и ротный. Тоже не выдержал налета комаров.
— Якубов, чай есть? — спросил я, присаживаясь.
— Нальем, товарищ лейтенант. Есть, есть хороший чай, — затараторил Гурбон.
— Дружище, ты откуда родом? Хорошо по-русски говоришь.
— Я из Ферганы, из самой. Был шеф-поваром в ресторане, работал в интуристе. Я очень хороший повар, а стал в армии простым автоматчиком. Жаль, что не поваром служу.
— Ну что ж, будешь главным поваром третьего взвода, шеф-поваром третьего взвода первой роты первого батальона.
Бойцы дружно засмеялись. Якубов — громче всех, и его щеки тряслись как огромные узбекские лепешки-лаваши.
— А что ты все пишешь то в блокнот, то в тетрадь? Вроде не письма. Донесения Ахмат Шаху или Гульбеддину Хекматияру? — спросил ротный.
— А кто это? Я их не знаю, — заинтересовался солдат.
— Да это местные главари бандитов. Наверное, пишешь, сколько у кого патронов, как зовут командира роты и сколько боевых листков у замполита в походной ленинской комнате, — продолжал Кавун, улыбаясь.
— Да нет, что вы, товарищ капитан! — испугался солдат и быстро затараторил:
— Я пишу в блокнот, что вижу вокруг В основном о природе, о своих ощущениях.
— А-а, ты сообщаешь наше передвижение, маршруты выдаешь! — воскликнул я с издевкой и с напускным подозрением.
— Что вы, что вы, товарищ лейтенант! Я описываю, где был, что видел, что было за день.
— Ну, а вот и шпион! В роте много пособников душманам, — грустно подытожил ротный. — Все смотрит, все записывает, все сообщает. Завтра расстреляем.
Якубов рухнул на колени.
— Товарищи офицеры, я об Афганистане пишу, о войне, интересно ведь.
Смеялись и хохотали все, кто не спал.
— Так, Якубов! Писать мемуары разрешаю, но особисту не показывай. Все, что сотворишь, на цензуру к замполиту. Будешь великим узбекским писателем — пришли книгу с автографом, — закончил со смехом Ваня.
— Есть, прислать книгу, — серьезно ответил Гурбон.
— Н-да… — задумчиво выдавил из себя ротный. — Были писатели-баталисты, а теперь пошли повара-баталисты. Где чай-то, Якубов, акын ты наш доморощенный?
Солдат засуетился, стал протягивать сахар, галеты, кружки, чайник. Предложил плов. Мы поели еще раз, попили чайку. Хорошо! Вкусно!
— Гурбон! Не знаю, какая у тебя будет книга и какой ты будешь писатель, но готовишь ты замечательно! — воскликнул я.
Все узбеки смеялись, давно догадавшись, что мы разыгрывали Якубова. Он и сам уже это понял и весело хохотал вместе с нами. Отойдя от костра, Иван задумчиво проговорил:
— Вот как плов сделать из ничего, чай приготовить, суп сварить — узбеки мастера. Но воевать — не любят страшно. А их третья часть роты. А теперь еще и повар-мемуарист на нашу голову. Пошли спать, замполит. Завтра рано вставать, наверняка. Пошлют, думаю, дальше прочесывать «зеленку». Наверное…
На рассвете меня растолкал связной от ротного.
— Товарищ лейтенант! К командиру.
Я нехотя натянул кроссовки, взял автомат и, почесывая укушенные руки и шею, побрел к Кавуну.
— Все! Уходим! Поднимаем солдат — и готовность к отходу. Хорошо, что штурм и прочесывание кишлаков отменили. А то вчерашние потери увеличились бы. Уходя, все минируем и поджигаем.
Рота зашевелилась. Заметно было, что солдаты радовались приказу, вперед идти не хотелось никому. Сараи с сеном задымились, все, что могло загореться, загорелось. Саперы понаставили сюрпризы, взводы потянулись из оставляемых укреплений. Я открыл дверь в дом, выдернул чеку из запала гранаты Ф-1, сунул ее в стакан. Стакан поставил на ребро двери, в угол — привет входящему. До свидания, ребята! Сюрприз от «шурави».
Откуда-то из глубины кишлака раздались выстрелы, пули застучали по дувалам. Что-то упало, бабахнув в стороне, там, где мы были недавно. Рядом разорвались несколько минометных мин. Уф! Успели уйти!
— Минометчик! Ответь тем же. Все мины расстрелять! — приказал ротный Радионову.
Минометчики установили миномет и взялись расстреливать оставшийся боезапас. Под эту «музыку» рота начала вытягиваться из укреплений в сторону дороги. Взвод за взводом, гуськом, шаг в шаг, след в след, нога в ногу, один за другим. Быстрее, быстрее из этой проклятой, ненавистной, жутко опасной и стреляющей со всех сторон «зеленки».
Дорога. Броня. Свои!… Живы!
Над головами пролетали снаряды, разрывались в глубине кишлачной зоны. Обработка огнем и металлом продолжалась.
Комбат собрал офицеров у командирской машины.
— Задачу выполнили, выдвигаемся через полчаса. Проверить еще раз личный состав, оружие и доложить. А то обратно в «зеленку» полезем, если кого забыли.
— Почему уходим так быстро? — поинтересовался Женька Жилин, командир третьей роты. — Что работы нет там уже?
— А твоя рота уже наработала! Виноградники хорошо облазили! Семь раненых. Или еще не все растяжки и ловушки ногами зацепили?
— Да что мы!
— Не пререкаться.
— Я и не…
— Молчать! Такие потери на ровном месте! Позор офицерам роты! Почему это ваше стадо носилось по арыкам и виноградникам? Почему не было управления?!
— Эх…
— Молчите? Вот и хорошо, что понимаете свою вину. Уходим, потому что последнее тело «духи» ночью подкинули. Оружие не вернули, да и не вернут. А полк должен готовиться к новой крупной операции. Выход через неделю. Потому и уходим в спешке. Но потом еще вернемся поработать.
— По машинам! — скомандовал зам. комбата Лонгинов, и все заспешили по местам.
— Вернемся сюда еще ни раз, — грустно вздохнул Острогин. — Будь она неладна эта «зеленка», проклятущее место.
Сережка Ветишин оказался в нашей роте совершенно случайно. Корнилов уехал в командировку сдавать технику, Грымов приболел, Грошиков повез сопровождать в Союз «груз 200» — получилась брешь среди офицеров.
Кавун подсуетился и выпросил в штабе полка молодого «летеху», прибывшего только на некоторое время, хотя бы на один рейд.
Он проходил по прямой замене из резерва ТуркВО во второй батальон. Но командир второго батальона, майор Папанов, об этом еще не знал, иначе бы мы парнишку ни за что не заполучили.
— Сережка! Если будешь себя хорошо вести, тогда мы тебя оставим себе, — пообещал Острогин.
— Я же не вещь! — возмутился Ветишин. — Как это вы меня оставите себе? Я, может быть, еще не захочу.
— Захочешь! Мы тебе понравимся. Отличный коллектив роты, шикарный гарнизон, частые экскурсии в «оазисы», пешие прогулки по высокогорным «альпийским лугам», восхождения к снежным вершинам, воздушные путешествия на вертушках, регулярные стрельбы! Где еще такое найдешь? Не служба, а отдых и спортивные развлечения.
— Как интересно, — криво усмехнулся лейтенант Ветишин, — но что-то очереди из офицеров, стучащихся в двери вашей канцелярии, я не заметил. Кроме меня, конкуренты на замещение вакансий есть?
— Скажу тебе честно — нет! — вздохнул я. — И вряд ли когда-нибудь будут.
— Лейтенант, никто еще не говорил, что мы тебя возьмем в эту славную роту! — воскликнул Кавун и продолжил обработку:
— Нужно оценить твои способности и возможности в деле. А скоро предстоит дивный рейд в район Бамиана, где стоят статуи Будды, вырубленные в скалах, которым около двух тысяч лет. Возможно, мы их увидим. Мечтал ты, лейтенант, о таком?
— Честно? Никогда. Мечтал о службе в Венгрии и Чехословакии!
— Но попал-то в Центральную Азию! — продолжил свою речь ротный. — А я, как опытный командир, прослуживший и на заставе и в рейдовом батальоне, скажу следующее: «Пусть у нас тяжело, пусть опасней, но все же это не одиночество на заставе в глубине „зеленки“. Засунут тебя в нее, и выберешься оттуда уже только в отпуск или в госпиталь по болезни. Застава — это глиняная хибара, два десятка солдат с тремя БМП, а вокруг на многие километры кишлаки, виноградники и „духи“. „Духи“ мятежные и „договорные“ отряды самообороны, которые сегодня друзья, а завтра уже враги».
— Через какое-то время завоешь, как волк на луну по ночам, — засмеялся Веронян. — Можно будет биться головой о стенку, выть, орать,
Материться, но все время сидеть безвылазно на одном и том же месте. Это как маленькая тюрьма.
Старшина говорил хрипло, с сильным армянским акцентом, и этот акцент почему-то особенно помогал ему сгущать краски и без того мрачной картины.
Ветишин непроизвольно передернул плечами, поежился и воскликнул:
— Ребята! Уже хочу к вам! На все согласен!
— Ха-ха-ха! — дружно засмеялись все.
— Лейтенант, принимай взвод, все будет хорошо, — улыбнулся техник роты Федарович. — Что не знаешь — объясним, чего не умеешь — научим.
— Но-но! Не портить мальчишку! — воскликнул Кавун. — Чему ты, «старик», и Голубев можете научить, я знаю.
— Ну, какой же я старик? Мне всего-то тридцать шесть лет, — возмутился Федарович.
— Ну и что, тридцать шесть лет. Ты на себя в зеркало взгляни повнимательнее. По морщинам тебе все шестьдесят! Нужно меньше пить!
— Ну что, вы все время с замполитом об одном и том же: меньше пить, меньше пить! Я тут, можно сказать, веду не жизнь, а монашеское существование. Ни водки, ни женщин.
— Тимофей! Тебе сколько же водки требуется? — ужаснулся я.
— Еще столько же, и желаю не по двадцать чеков. По сорок чеков — это вообще разорение. Хочу по шесть рублей, как дома.
— По сорок чеков — ухмыльнулся Иван. — Не бери, не ходи к бабам и работягам-спекулянтам ночью за горячительными напитками. А то так и вернешься домой без магнитофона и без дубленки. Джинсы купить будет не на что, только мелочь на презервативы останется.
— Да черт с ним, с магнитофоном, главное — домой живым вернуться, а не в «ящике». Страшно, вот и пью, чтоб успокоить нервы. У меня, между прочим, трое детей дома, а я тут с вами гнию заживо.
Допоздна наводили порядок, мыли бойцов, чистили оружие. Ушли в общежитие глубокой ночью.
***
— Всем встать! Бездельники! Где ротный? Почему зарядки в роте нет? Кто ответственный? Через пять минут построение. Со всеми офицерами и прапорщиками! — проорал начальник штаба батальона, бегая по комнате, и затем пнул дверь, выскочив наружу.
Ротный был более-менее нормальный, только заспанный. Старшина храпел в каптерке, дежурный его не добудился. Вот и скандал — нет зарядки! Техник в шесть тридцать утра на ногах еле-еле стоял, а командир ГПВ даже на ноги встать не мог, пришлось строиться без него.
В других ротах было еще хуже, ряды командиров поредели, а стоящие на ногах качались. Наша рота держалась лучше всех.
— Товарищ капитан! Почему боеприпасы не сдали?
— Так вы же приказали не сдавать.
— Я ночью отдал другой приказ, и дежурный по роте его получил.
— Не знаю, разберусь!
— Разберись! Орденопросцы-орденоносцы! Хрен всем, а не ордена и медали. Бездельники! Техник пьян. Командир ГПВ где?
— Болит желудок…
— Желудок переполнен водкой? Ко мне его!
— Где наградные?
Быстро послали писаря в роту, и он примчался с пачкой бумаги.
— Вот, товарищ майор, — протянул я их начальнику штаба. Подорожник взял пачку, посмотрел фамилии в листах и демонстративно медленно порвал все на четыре части и сунул мне обрывки в руку.
— Навести порядок, сдать боеприпасы, привести солдат и себя в божеский вид, построение через два часа. — И он ушел.
Комбата Цыганка нигде не было видно, опять в дивизию убыл, все должность в штабе пробивает. Командир роты собрал офицеров и задумчиво начал констатировать:
— Ах, Иваныч — сволочь. Завидует. Нашел причину докопаться. Выждал чуть-чуть и ужалил. Все раньше боялся, что я его подсижу. Мы результат за весь полк дали, а он с третьей ротой был, и нет ничего. Зам. комбата был со второй, и тоже нет ничего. Ну и хрен с ним. Сорвался такой красивый орден, а по большому счету нам орден не надо — замену давай.
— Может, отойдет, охладится? Успокоится? — спросил я.
— Да, уж нет. Не успокоится. Злопамятный хохол, все бесится, что на боевые за комбата ходит, а не назначают никак на должность. Хрен ему по всей морде. Я вот тоже хохол, но не злопамятный. Вполне даже добрый. Не настоящий, наверное. Ну, да ладно, спать хочется больше, чем получить еще один орден! Пошли все в задницу!
После Джелалабада я чувствовал себя в полку гораздо уверенней. В роте солдаты меня признали, а с офицерами я сдружился. Понемногу я привык к обстановке, освоился. Бытовые условия, конечно, отвратительны, но могло быть и хуже. Больше всего бесило то, что лишний раз помыться было невозможно. С боевых как-то вернулись, пыльные, грязные, а в полку воды ни холодной, ни горячей. Душевые заработали только утром. Солдаты и офицеры кое-как быстро помылись, а через полчаса, когда я только сел за оформление наградных на бойцов прозвучала сирена: «Тревога!».
Весь полк пришел в движение.
Срочный выход в Чарикарскую «зеленку». Начало марша через два часа. Только наши БМП разгрузили, а уже надо снова пополнять боеприпасы, получать продукты, экипироваться.
ЧП! С заставы второго батальона украли четырех солдат. Нужно попытаться отбить, хотя бы их тела.
Пехота носилась как угорелая. Техника потихоньку выползала из парка и строилась в колонну, а бойцы на медленном ходу загружали машины. За пару часов все более или менее было готово, и полковая колонна помчалась по Кабулу. Шла только броня и минимум колесных машин. Город проскочили быстро, регулировщики из комендатуры и афганцы обеспечивали «зеленую улицу». По «баграмке» мчались на всех парах. «Зеленка», мимо которой мы двигались, безмолвствовала. Вдоль трассы сидело множество вооруженных афганцев в форме и не в форме. Кто его знает, кто они такие. Они не стреляют, и мы не стреляем. Сидят, значит, так и надо. На мой вопрос, кто это, ротный коротко ответил:
— «Духи».
— Как «духи»? С чего ты взял?
— А так — «духи»! Только мирные. Сегодня они за нас. А кем были вчера и кем будут завтра — неизвестно.
Колонна полка подошла к окраине Чарикара и замерла на обочине дороги. Я зашел на заставу поболтать с Витькой, замполитом местной роты. Солдаты показали, где его можно найти — в полевой ленкомнате. Там вдруг наткнулся на разглядывавшего развешанные по стенам плакаты майора Золотарева. За столами сидели несколько офицеров из второго батальона.
— Садитесь, товарищ лейтенант, — кивнул мне на свободную лавку замполит.
Я сел и загрустил. Вот незадача: попался на глаза, теперь не отвяжешься.
Зам. комбата по политчасти в рейд не пошел: опять давление подскочило, а я назначен за него и пока не попадался сегодня начальству. А вот сам же и нарвался. Все время как на войну идти, так этот Сидоренко болеет и болеет. А я почему-то отдуваться должен. Ну почему? Два месяца служу, а видел его раз шесть.
Тут зашли в помещение Микола, Мелентий и еще офицеры, замполиты рот и батальонов полка.
Оказалось, совещание, а я случайно забрел чуть-чуть раньше, чем меня оповестили.
— Товарищи офицеры, — грозно нахмурил брови наш начальник, — вы видите, какой тут бардак? Полный развал! Сарай, а не ленкомната, боевых листков нет, документация в завале, солдаты распущены и неопрятны. Анархия на заставах. А где замполиты батальона и роты? Чем занимаются? Только что коров сами не воруют!
Трое унылых офицеров поднялись и стояли красные, потные, смущенные.
— Ввожу в курс дела всех, кто не знает, — продолжал Золотарев монотонное свое бубнение. — Четверо солдат под руководством командира выносной заставы — прапорщика — украли корову и тащили ее к себе. Местные жители, видимо, услышали и захватили «героев» апрельской революции. Прапорщик убежал, сумел добраться до заставы, ранен, в госпитале отняли ногу.
Наступило гнетущее молчание. Мы все были в шоке.
— Товарищ майор! Разрешите возразить? — спросил какой-то капитан.
— Можете не возражать. Я знаю, что вы скажите. Вы не владеете обстановкой. Эти негодяи попались второй раз. Позавчера, оказывается, они уже украли эту корову. Их афганцы поймали, побили и отпустили. Побили потому, что солдаты были не вооружены. В этот раз они взяли автоматы, но почти не было боеприпасов. По магазину всего. Патроны кончились быстро. А у прапорщика был нагрудник с магазинами, вот он и отбился, убежал отстреливаясь. Мерзавец! Всех бросил.
Задача перед полком: пройти «зеленку» от Чарикарской дороги. Восемьдесят первый полк пойдет от Баграма вместе с разведбатом. Десантники сорок пятого полка пойдут со стороны гор. Но сначала артподготовка, будем бить, пока не отдадут тела. Всем по местам, по ротам! Ваши командиры сейчас получают указания.
Мы дружно встали и вышли в гробовой тишине из комнаты.
— Как дела? Что было на самом деле? — спросил Мелентий у парня из пятой роты.
— Б… ство! А кто его знает что? Прапор был на заставе старший. Солдаты толком ничего не говорят. Их сейчас особисты трясут. Но все, вроде, так и есть, а может, и не совсем. Прапор сказал, что побежал за ними вдогонку.
— Что с бойцами? — спросил я.
— Уже давно трупы. Их убили еще в винограднике. Фролов, уползая, слышал, как бойцов добивали. Гады! Звери! Скоты!
Артиллерия, танки, минометы принялись утюжить «зеленку». Артполк, разместившийся за дорогой, повел интенсивный огонь. Взрывы, словно огромные фонтаны, взметались в виноградниках. После выстрелов орудий крупного калибра целые дома взлетали и рассыпались. «Зеленку» застелило пеленой из пыли и дыма. «Ураганы» и «Грады» беспрерывно выплескивали залпы огня, заряжались и отправляли новую партию смертоносного груза в кишлак.
Мы шли к ротам, как вдруг примчался «бобик» — ГАЗ-69 с афганцами, облепившими машину со всех сторон. Они выгрузили из машины три скрюченных тела. Я подошел вместе с другими офицерами поближе.
Тела лежали в неестественных позах, без штанов, в крови и грязи. Оскальпированы и кастрированы. Кожа свисала ломтями с рук и ног.
— Н-да… Сварили, да еще раскаленным шомполом, как шашлык, проткнули. Мерзавцы!
Лейтенант-переводчик заговорил с ополченцами и, услышав ответ, перевел:
— Четвертого пока не нашли, автоматы «духи» не вернут. Мятежники ушли из кишлака. Солдаты — воры и жулики, грабили часто местных жителей. Воровали кур, овец, теперь украли корову. Вот и попались. Сняли с мальчишки пастуха часы. Он прибежал домой и рассказал, а в кишлаке отдыхала банда. Бойцам жутко не повезло. Эти болваны почти не сопротивлялись, патронов совсем мало было.
Комполка разъяренно пыхтел. Толстые мясистые щеки и губы нервно дрожали. Вид истерзанных солдат привел его в ярость, и он, как раненый слон, готов был растоптать все на своем пути. Его душа жаждала мести и крови.
— Артиллерист! — заорал «батя». — Огонь из всех стволов! Беспрестанно, пока снаряды не кончатся. Снести, сровнять с землей эти чертовы дома. — Наши — гады, но и эти — звери. Огонь! Огонь!
Командование отдало приказ наносить удары до тех пор, пока не выдадут последнее тело и оружие.
Солдаты из подразделений, кто посмелее, сбегали и посмотрели на убитых, возвращаясь в глубоком шоке.
Во взводах стоял гул, все были возбуждены и негодовали. Батальон приготовился стереть в порошок лежавший перед нами кишлачок.
Роты распределили усиление: по два огнеметчика, по одному минометному расчету. Полковая бронегруппа, растянувшаяся вдоль дороги, развернула орудия. Танки, самоходные орудия, БМП, минометы «Василек» — все это начало утюжить подходы к селению, его западную окраину.
Несколькими колоннами подразделения проходили мимо молчавших развалин. Ни малейших признаков жизни не наблюдалось. Мы осматривали дом за домом, двор за двором. Ни одно живой души. Сараи и подвалы забрасывались гранатами и дымовыми шашками. Все вокруг наполнилось едким дымом. Он клубился и поднимался из виноградников, из дворов. Кяризы (как ходы сообщений) нейтрализовали таким вот удушающим способом. Есть ли там мирные жители, были ли там боевики? Кто знает… Колодцы глубокие, криков не слышно, и выбраться никто не сумеет при всем желании. Солдаты продвигались осторожно и, не спеша, осматривали все вокруг. Саперы шли впереди, снимая растяжки. Вдруг немного правее раздались выстрелы. Третья рота наткнулась на банду, и завязался бой. Мы ускорили движение и тоже наткнулись на группу из отходящих душманов. Короткая перестрелка — и «духи» ретировались, унося раненого или убитого, судя по крови на тропинке.
Ротный по связи передал приказ:
— Стоять. Темнеет. Занимаем оборону на ночь, соседи — третья рота справа, разведвзвод слева.
Взводы заняли оборону в брошеных строениях и принялись обживаться.
Я, Сергей Острогин и лейтенант-минометчик подошли к огнеметчикам.
— Чего не стреляете, сержант? — спросил Сергей.
— Дак вы ж не приказываете, мы и не дергаемся. Прикажите — стрельнем.
— Мужики! А покажите как, мы сами и бабахнем, — предложил им я.
Солдаты показали принцип действия, быстро все объяснили и выдали каждому по огнемету. Огнемет представлял собой толстую трубу с зарядом внутри (сюда целишься, сюда нажимаешь, отсюда летит, там взрывается, если попал, то кто-то сгорел).
Я осторожно взял огнемет в руки, тщательно прицелился в виднеющееся на переднем плане высокое строение. Полчаса назад там было видно какое-то движение. Выстрел — заряд влетел в окно, и большущее сооружение сложилось, как карточный домик.
— У-ух ты, — единым выдохом произнесли все стоящие на крыше.
— Ура-а-а, — послышались восхищенные крики взвода.
— Теперь я, я! — заорал минометчик.
— Подожди! — одернул его Серега. — Иди вон из миномета стреляй. Дай нам самим пошалить!
Серж прицелился в другой дом-эффект тот же. Ура-ура-ура-ура! Бойцы смотрели как в кино на эффект объемного взрыва. Детский сад. Мы, правда, тоже не далеко ушли.
— Не высовываться! Всем в укрытие, — заорал подошедший Кавун. — Вы тут что за цирк устраиваете?
— Да, вот «шмель» осваиваем, — ответил я.
— Ну что ж, теперь и я освою.
Ротному показали как, и он выстрелил под наше дружное «ура». На связь вышел комбат Подорожник.
— Что за пальба? Чем стреляете?
— Подавили три огневые точки противника из «шмелей».
— Подавили… что-то я огневых точек не наблюдал. Разве оттуда по вам стреляли?
— Еще как.
— Больше не развлекаться. Хватит дома ломать!
Подорожника наконец-то утвердили в должности командира батальона, и он немного психовал.
— Да в общем-то, больше их целых и нет, — сказал ротный и, повернувшись к солдатам, Иван добавил:
— Будем уходить — я выстрелю последний заряд. Ясно?
— Ясно, товарищ капитан. Стреляйте, не жалко, нам же легче: тащить не надо.
Ротный, улыбаясь, хлопнул по плечу взводного.
— Сергей! Ну что, угощайте чаем и ужином.
— Сейчас, сейчас. Плов, наверное, узбеки уже делают.
Все спустились вниз, оставив на крыше наблюдателя. Не спеша попили свежий, горячий, настоящий чай, не из пакетиков. Усталые, мы полулежали у самодельного стола из перевернутых ящиков.
Блаженство. Душа отдыхала. Ноги и спина гудели все тише и тише. Наступало расслабление, наваливалась дремота.
Командир тяжело вздохнул:
— Да, мужики, нам сегодня пока везет. Вторая рота на засаду нарвалась, два «карандаша» ранено. Третья рота попала на растяжки в винограднике — семеро раненых. На КП батальона снайпер убил минометчика.
— Кого? — встрепенулся лейтенант-минометчик.
— Субботина, прямо в висок.
— Субботина… Хороший был солдат… Жалко-то как. Вот б… и.
— Валера! Будем уходить все мины в «зеленку». Может, кого завалим. Нечего их туда-сюда таскать. Понятно?
— Понятно, товарищ капитан, — ответил лейтенант Радионов.
— Валера! А ты не родственник нашего высокого начальства?
— Нет, даже не однофамилец. У нас первые гласные в фамилии разные.
— Н-да… — задумчиво произнес Острогин, — с гласной тебе явно не повезло. А то ты бы сейчас не с нами в «зеленке» валялся, а где-нибудь в кабинете, в штабе, наградные на себя выписывал.
Мы дружно засмеялись. Валерий тоже смеялся, но довольно грустно.
Наступила ночь. Темная-темная, жуткая. Артиллерия продолжала изредка из чего-нибудь стрелять, в воздухе висели то световые мины, то «факела» (осветительные снаряды), то осветительные ракеты.
Время от времени трассы очередей вспарывали небо. Кто и зачем стрелял — неизвестно. Наверное, от страха или от тоски. Постепенно наступала прохлада, и с ней появилось множество комаров. Комары — это еще одно издевательство над усталым солдатом. Они проникали везде. Я забрался в спальник и закрыл лицо капюшоном от масхалата. Пищали эти гадости над самым ухом, время от времени бросались в атаку, заползали под одежду и кусали, кусали, кусали.
Нервы не выдержали, я встал, подсел к костру к бормочущим по-своему трем узбекам Два однофамильца Якубовы и Исаков о чем-то весело вели свое непрерывное «хала-бала». Среди них очень выделялся Гурбон Якубов. Здоровенный парень с большой кудрявой головой и пухлыми губами, добрый и очень веселый. Все время что-то писал по-узбекски в тетрадь или блокнот.
За мной следом поднялся и ротный. Тоже не выдержал налета комаров.
— Якубов, чай есть? — спросил я, присаживаясь.
— Нальем, товарищ лейтенант. Есть, есть хороший чай, — затараторил Гурбон.
— Дружище, ты откуда родом? Хорошо по-русски говоришь.
— Я из Ферганы, из самой. Был шеф-поваром в ресторане, работал в интуристе. Я очень хороший повар, а стал в армии простым автоматчиком. Жаль, что не поваром служу.
— Ну что ж, будешь главным поваром третьего взвода, шеф-поваром третьего взвода первой роты первого батальона.
Бойцы дружно засмеялись. Якубов — громче всех, и его щеки тряслись как огромные узбекские лепешки-лаваши.
— А что ты все пишешь то в блокнот, то в тетрадь? Вроде не письма. Донесения Ахмат Шаху или Гульбеддину Хекматияру? — спросил ротный.
— А кто это? Я их не знаю, — заинтересовался солдат.
— Да это местные главари бандитов. Наверное, пишешь, сколько у кого патронов, как зовут командира роты и сколько боевых листков у замполита в походной ленинской комнате, — продолжал Кавун, улыбаясь.
— Да нет, что вы, товарищ капитан! — испугался солдат и быстро затараторил:
— Я пишу в блокнот, что вижу вокруг В основном о природе, о своих ощущениях.
— А-а, ты сообщаешь наше передвижение, маршруты выдаешь! — воскликнул я с издевкой и с напускным подозрением.
— Что вы, что вы, товарищ лейтенант! Я описываю, где был, что видел, что было за день.
— Ну, а вот и шпион! В роте много пособников душманам, — грустно подытожил ротный. — Все смотрит, все записывает, все сообщает. Завтра расстреляем.
Якубов рухнул на колени.
— Товарищи офицеры, я об Афганистане пишу, о войне, интересно ведь.
Смеялись и хохотали все, кто не спал.
— Так, Якубов! Писать мемуары разрешаю, но особисту не показывай. Все, что сотворишь, на цензуру к замполиту. Будешь великим узбекским писателем — пришли книгу с автографом, — закончил со смехом Ваня.
— Есть, прислать книгу, — серьезно ответил Гурбон.
— Н-да… — задумчиво выдавил из себя ротный. — Были писатели-баталисты, а теперь пошли повара-баталисты. Где чай-то, Якубов, акын ты наш доморощенный?
Солдат засуетился, стал протягивать сахар, галеты, кружки, чайник. Предложил плов. Мы поели еще раз, попили чайку. Хорошо! Вкусно!
— Гурбон! Не знаю, какая у тебя будет книга и какой ты будешь писатель, но готовишь ты замечательно! — воскликнул я.
Все узбеки смеялись, давно догадавшись, что мы разыгрывали Якубова. Он и сам уже это понял и весело хохотал вместе с нами. Отойдя от костра, Иван задумчиво проговорил:
— Вот как плов сделать из ничего, чай приготовить, суп сварить — узбеки мастера. Но воевать — не любят страшно. А их третья часть роты. А теперь еще и повар-мемуарист на нашу голову. Пошли спать, замполит. Завтра рано вставать, наверняка. Пошлют, думаю, дальше прочесывать «зеленку». Наверное…
***
На рассвете меня растолкал связной от ротного.
— Товарищ лейтенант! К командиру.
Я нехотя натянул кроссовки, взял автомат и, почесывая укушенные руки и шею, побрел к Кавуну.
— Все! Уходим! Поднимаем солдат — и готовность к отходу. Хорошо, что штурм и прочесывание кишлаков отменили. А то вчерашние потери увеличились бы. Уходя, все минируем и поджигаем.
Рота зашевелилась. Заметно было, что солдаты радовались приказу, вперед идти не хотелось никому. Сараи с сеном задымились, все, что могло загореться, загорелось. Саперы понаставили сюрпризы, взводы потянулись из оставляемых укреплений. Я открыл дверь в дом, выдернул чеку из запала гранаты Ф-1, сунул ее в стакан. Стакан поставил на ребро двери, в угол — привет входящему. До свидания, ребята! Сюрприз от «шурави».
Откуда-то из глубины кишлака раздались выстрелы, пули застучали по дувалам. Что-то упало, бабахнув в стороне, там, где мы были недавно. Рядом разорвались несколько минометных мин. Уф! Успели уйти!
— Минометчик! Ответь тем же. Все мины расстрелять! — приказал ротный Радионову.
Минометчики установили миномет и взялись расстреливать оставшийся боезапас. Под эту «музыку» рота начала вытягиваться из укреплений в сторону дороги. Взвод за взводом, гуськом, шаг в шаг, след в след, нога в ногу, один за другим. Быстрее, быстрее из этой проклятой, ненавистной, жутко опасной и стреляющей со всех сторон «зеленки».
Дорога. Броня. Свои!… Живы!
Над головами пролетали снаряды, разрывались в глубине кишлачной зоны. Обработка огнем и металлом продолжалась.
Комбат собрал офицеров у командирской машины.
— Задачу выполнили, выдвигаемся через полчаса. Проверить еще раз личный состав, оружие и доложить. А то обратно в «зеленку» полезем, если кого забыли.
— Почему уходим так быстро? — поинтересовался Женька Жилин, командир третьей роты. — Что работы нет там уже?
— А твоя рота уже наработала! Виноградники хорошо облазили! Семь раненых. Или еще не все растяжки и ловушки ногами зацепили?
— Да что мы!
— Не пререкаться.
— Я и не…
— Молчать! Такие потери на ровном месте! Позор офицерам роты! Почему это ваше стадо носилось по арыкам и виноградникам? Почему не было управления?!
— Эх…
— Молчите? Вот и хорошо, что понимаете свою вину. Уходим, потому что последнее тело «духи» ночью подкинули. Оружие не вернули, да и не вернут. А полк должен готовиться к новой крупной операции. Выход через неделю. Потому и уходим в спешке. Но потом еще вернемся поработать.
— По машинам! — скомандовал зам. комбата Лонгинов, и все заспешили по местам.
— Вернемся сюда еще ни раз, — грустно вздохнул Острогин. — Будь она неладна эта «зеленка», проклятущее место.
***
Сережка Ветишин оказался в нашей роте совершенно случайно. Корнилов уехал в командировку сдавать технику, Грымов приболел, Грошиков повез сопровождать в Союз «груз 200» — получилась брешь среди офицеров.
Кавун подсуетился и выпросил в штабе полка молодого «летеху», прибывшего только на некоторое время, хотя бы на один рейд.
Он проходил по прямой замене из резерва ТуркВО во второй батальон. Но командир второго батальона, майор Папанов, об этом еще не знал, иначе бы мы парнишку ни за что не заполучили.
— Сережка! Если будешь себя хорошо вести, тогда мы тебя оставим себе, — пообещал Острогин.
— Я же не вещь! — возмутился Ветишин. — Как это вы меня оставите себе? Я, может быть, еще не захочу.
— Захочешь! Мы тебе понравимся. Отличный коллектив роты, шикарный гарнизон, частые экскурсии в «оазисы», пешие прогулки по высокогорным «альпийским лугам», восхождения к снежным вершинам, воздушные путешествия на вертушках, регулярные стрельбы! Где еще такое найдешь? Не служба, а отдых и спортивные развлечения.
— Как интересно, — криво усмехнулся лейтенант Ветишин, — но что-то очереди из офицеров, стучащихся в двери вашей канцелярии, я не заметил. Кроме меня, конкуренты на замещение вакансий есть?
— Скажу тебе честно — нет! — вздохнул я. — И вряд ли когда-нибудь будут.
— Лейтенант, никто еще не говорил, что мы тебя возьмем в эту славную роту! — воскликнул Кавун и продолжил обработку:
— Нужно оценить твои способности и возможности в деле. А скоро предстоит дивный рейд в район Бамиана, где стоят статуи Будды, вырубленные в скалах, которым около двух тысяч лет. Возможно, мы их увидим. Мечтал ты, лейтенант, о таком?
— Честно? Никогда. Мечтал о службе в Венгрии и Чехословакии!
— Но попал-то в Центральную Азию! — продолжил свою речь ротный. — А я, как опытный командир, прослуживший и на заставе и в рейдовом батальоне, скажу следующее: «Пусть у нас тяжело, пусть опасней, но все же это не одиночество на заставе в глубине „зеленки“. Засунут тебя в нее, и выберешься оттуда уже только в отпуск или в госпиталь по болезни. Застава — это глиняная хибара, два десятка солдат с тремя БМП, а вокруг на многие километры кишлаки, виноградники и „духи“. „Духи“ мятежные и „договорные“ отряды самообороны, которые сегодня друзья, а завтра уже враги».
— Через какое-то время завоешь, как волк на луну по ночам, — засмеялся Веронян. — Можно будет биться головой о стенку, выть, орать,
Материться, но все время сидеть безвылазно на одном и том же месте. Это как маленькая тюрьма.
Старшина говорил хрипло, с сильным армянским акцентом, и этот акцент почему-то особенно помогал ему сгущать краски и без того мрачной картины.
Ветишин непроизвольно передернул плечами, поежился и воскликнул:
— Ребята! Уже хочу к вам! На все согласен!
— Ха-ха-ха! — дружно засмеялись все.
— Лейтенант, принимай взвод, все будет хорошо, — улыбнулся техник роты Федарович. — Что не знаешь — объясним, чего не умеешь — научим.
— Но-но! Не портить мальчишку! — воскликнул Кавун. — Чему ты, «старик», и Голубев можете научить, я знаю.
— Ну, какой же я старик? Мне всего-то тридцать шесть лет, — возмутился Федарович.
— Ну и что, тридцать шесть лет. Ты на себя в зеркало взгляни повнимательнее. По морщинам тебе все шестьдесят! Нужно меньше пить!
— Ну что, вы все время с замполитом об одном и том же: меньше пить, меньше пить! Я тут, можно сказать, веду не жизнь, а монашеское существование. Ни водки, ни женщин.
— Тимофей! Тебе сколько же водки требуется? — ужаснулся я.
— Еще столько же, и желаю не по двадцать чеков. По сорок чеков — это вообще разорение. Хочу по шесть рублей, как дома.
— По сорок чеков — ухмыльнулся Иван. — Не бери, не ходи к бабам и работягам-спекулянтам ночью за горячительными напитками. А то так и вернешься домой без магнитофона и без дубленки. Джинсы купить будет не на что, только мелочь на презервативы останется.
— Да черт с ним, с магнитофоном, главное — домой живым вернуться, а не в «ящике». Страшно, вот и пью, чтоб успокоить нервы. У меня, между прочим, трое детей дома, а я тут с вами гнию заживо.