00:00.
Егор открыл гардероб и порылся на нижней полке. Там лежало несколько коробок, набитых каким-то хламом, и одна, тяжелая – со старым квазиинтеллект-блоком. Егор извлек из гнезда мертвого Соседа, затем взял Холуя, бережно вытер его платком и вставил в квадратную нишу.
– Холуй, привет.
– Привет, хозяин.
Егор подпрыгнул от радости.
– Холуй, у тебя встроенных часов нет?
– Нет, хозяин. По какой программе меблировка?
– Не надо. Ты вот что. Давай-ка мне телесеть.
– Какой канал, хозяин?
– Все, какие есть. Мозаику давай.
– В наличии только девять, – сообщил Холуй.
– Знаю, – отмахнулся Егор. – Постой-ка!.. В сети девять каналов. А сколько должно быть?
– Должно быть пятнадцать.
– Ты… это откуда?..
– У меня память, хозяин. В смысле, кристалл. На нем и записано.
– Что еще у тебя записано?
– Требование некорректно. Большой объем информации.
– Ну, как с каналами. Было так, стало эдак… Короче, ищи отличия.
– Большой объем информации. Конкретизируй.
– Что, отличий много?
– Девяносто процентов.
– Это ты для красного словца сказал? Фигура речи?
– Фигуры речи делать не умею, – отозвался Холуй. – Девяносто целых две десятых процента несовпадений. Установки изменены.
– Та-ак… – Егор присел на журнальный столик и поболтал ногами. – Вторжения в домашнюю сеть?..
– Неоднократно.
– Замена личных документов?..
– Неоднократно.
– Появление неопознанных линий связи…
– Неоднократно, – повторил мажордом.
– Почему ты все это помнишь?
– Информация в кристалле. Кристалл вечный.
– Вечный?!
– Условно. На него пожизненная гарантия.
– Почему же остальные этого не помнят?
– Запрос некорректен.
– Эх ты, Холуй…
Егор посмотрел на девять окошек в стене – олимпиада давала себя знать. По всем девяти программам заплывали-забегали-запрыгивали мускулистые граждане.
Спецканала не было и в помине. Егор вышел в почтовую сеть, побродил, помыкался, но фирмы не нашел.
– Холуй!
– Слушаю, хозяин.
– Он ведь и тебя… Скоро. Соловья хоть прячут. Я бы тебя тоже спрятал, да не знаю где.
– Команда некорректна.
– Все ты понял… Ты прости меня. За Холуя. Это я так…
– Мне безразлично, – ответил мажордом и, кажется, усмехнулся.
– Холуй… прощай навсегда, – с трудом выговорил Егор.
– Подтвердить или отменить.
– Подтверждаю. Прощай навсегда.
– Принято.
Егор физически ощутил, как в блоке сгорают тончайшие цепи, как размагничивается условно вечный кристалл, и память, роднившая его с допотопным КИБом, стирается, превращаясь в нескончаемый ряд нулей.
Часы в мониторе вдруг вспыхнули и пошли – но пошли странно, не по-человечески: 99:99… 99:98… 99:97,
Дверь Егор запирать не стал. Незачем.
Он вызвал лифт, и кабина слева тут же открылась. Из нее вышел невысокий мужчина с торчащими ушами – тот, которого Егор видел по пути в метео. Теперь он его узнал и удивился, как мог не узнать раньше. Это был Степан Голенко, «самый дорогой курьер на Близнеце». В действительности – специалист по особо щекотливым делам, мастер на все свои длинные руки. Сотрудники фирмы его презирали и, как водится, боялись. Не боялся один Топорков.
Голенко встал возле лифта и болезненно задумался, словно пытался вспомнить то, чего никогда не было.
– Степан! – окликнул его Егор.
Голенко поднял голову и раскрыл рот. Постояв так минуту или две, он вернулся в прежнее положение: подбородок на груди, руки висят двумя веревками.
– Степан, что с тобой? Так с утра и ездишь? Тот снова посмотрел куда-то мимо и нажал кнопку вызова. Кабина оставалась на этаже, поэтому двери раскрылись сразу. Голенко механически шагнул внутрь и поехал, судя по стрелке, вверх.
Вскоре прибыл другой лифт, и Егор отправился на пятый этаж. Ему нужно было связаться с Топорковым, и чем быстрее, тем лучше. Он приказал себе выбросить Голенко из головы, однако этого сделать не удавалось. Степа-курьер засел в мозгу крепко.
Сойти с ума Голенко не мог, там и сходить-то не с чего. Горе какое стряслось? С горя на лифте не катаются, тем более – целый день. Болезнь? Тоже вряд ли. Вид бодрый, шальной только. Или нет, не шальной – выключенный у него вид, вот что. Был бы у Голенко в башке КИБ – тогда было бы ясно. КИБ разрушился, сам или по команде, а тело болтается, пока на склад не заберут.
Чушь, обругал себя Егор. Чушь и бред! Роботы – они в книжках и сериалах, их даже в музее не было. Их просто не существует, и уж Степа Голенко, конечно, не робот. Но его же выключили…
Глубже запутаться Егор не успел – кабина остановилась на площадке пятого этажа, и он прошел к знакомой квартире. Фирма не скупилась и часто резервировала жилье впрок – для негласных консультаций, а также экстренной связи.
Дверь почему-то была закрыта. Егор вдавил звонок, и вскоре на пороге показался портье – завернутый в полотенце, с мокрыми волосами и дрожащей капелькой на носу.
– Э-э… здравствуйте, – недоуменно выговорил он.
– Здоровались уже, – хмуро ответил Егор. – Ты как сюда попал?
– Э-э… живу.
Он шмыгнул носом, и капелька пропала.
– И давно ты здесь живешь?
– Элла! – крикнул портье, поворачиваясь к кухонному отсеку. – Мы когда сюда переехали?
– Два года примерно, – крикнули с кухни.
– Два года, – передал он, будто Егор плохо слышал.
– Ты не ошибаешься?
– Элла! Ты не… Тьфу… То есть как ошибаюсь? Где я тогда жил, если не здесь?
– Вот и мне интересно: где?
– А вы по какому вопросу?
Егор попробовал мысленно сформулировать и, сдавшись, отошел от двери. Придется ехать на фирму самому.
Он спустился в вестибюль и увидел там Маришку. Поджидая лифт, она, как всегда, копалась в сумочке, но что-то было не так – это Егор заметил с первого взгляда. Маришка не доставала разные броши и даже их не искала – просто стояла, и ее рука в сумке не двигалась.
– Хо! – гаркнул он ей в ухо. – Заснула?
Маришка посмотрела на Егора – одними зрачками. Он повернул ее лицо на себя и отшатнулся. Маришка изобразила свободной рукой что-то вроде взмаха и вновь оцепенела. Она была… как мертвая. Как выключенный Голенко.
Как расформированная метеослужба, осенило Егора. Они стали не нужны, многое стало лишним в этом упрощающемся мире. Все из-за сигнала. Он прекратился, и мир начал застывать.
Егор дернулся на улицу, но тут же вернулся обратно – без плаща нечего было и думать. Он подскочил к дежурному портье и, высыпав на стойку мелочь, схватил первый попавшийся сверток.
– Здесь не хватает.
– Запиши на мой счет, – бросил Егор, распаковывая плащ.
– Какая квартира?
Егор назвал свой номер и побежал к выходу, но опять встал. На такси денег не было, а бесплатные электрички в город не ходили. Он метнулся к Маришке и вырвал у нее из рук сумочку. Среди кучи брошек валялись какие-то монеты – явно недостаточно.
Голенко! У него точно есть.
Распихав томных подростков, Егор ворвался в пустой лифт и приложил ладонь ко лбу. Где Степан? На каком этаже? Курсирует между семидесятым и сто двенадцатым? Ездит по всему дому? Наугад.
Егор хлопнул по кнопкам и вытолкнул собиравшуюся войти даму.
Кабина ползла невыносимо медленно. Егор скрипел зубами и сжимал кулаки. Не оттого что готовился к драке – оттого что опаздывал. Куда? Зачем? Какой смысл? Он не мог ответить, но чувствовал: время кончается. Больше его не будет. Вот оно кончится, истекут последние мгновения – и все. Все кончится вместе с ним.
Лифт останавливался раз десять – Голенко нигде не было. Егор дважды выскакивал на этажах и всматривался в табло, но по нему ничего нельзя было понять. Цифры мигали, кабины мотались туда-сюда, в какой из них Голенко – поди, угадай…
На сотом этаже Егор увидел чью-то спину. Он по инерции нажал следующую кнопку и хватился, когда двери уже наполовину съехались. Расклинив их локтями, он выбрался на площадку – Голенко на это никак не реагировал.
– Степан, дай мне денег, – торопливо сказал Егор. Тот замер. Потом неожиданно резво выхватил металлическую трубку и пальнул в стену. У Егора похолодело в груди. Чего ему не хватало, так это инъекции парализанта.
Голенко, как кукла, повел головой и выстрелил еще раз, совсем уже мимо.
– Рехнулся? – взвизгнул Егор.
– Обедаем? Рыбка? – индифферентно проговорил курьер.
– Ты рехнулся… – прошептал Егор.
– Обедаем? Обедаем? Рыбка? Рыбка?.. Рыбка, обедаем, рыбка?.. Ры-ры… ры-рыбка? Обедаем?..
Голенко едва ли ориентировался в пространстве и, не будь у него парализатора, Егор взял бы деньги сам, но рисковать он себе не позволил.
– Ры-ры… – горько передразнил он, направляясь к аварийной лестнице.
Наверху должен быть вертолет. Голенко редко ездил на машине, и Егор об этом знал, однако сообразил только сейчас. Неизвестно, в каком состоянии находился пилот, возможно, он был так же невменяем, но выбора уже не оставалось.
Егор, задыхаясь, вывалился из будки и понесся по раскаленной крыше. Вертолет слепил солнечными бликами, и смотреть на него было невозможно. Но он стоял.
– Долго вы что-то… – сказал пилот.
Егор присмотрелся – пилот, кажется, был адекватен. По сравнению с Маришкой и Степаном – даже излишне.
– Сергей Георгиевич за вами еще утром послал. А Голенко как ушел, так и…
– Лети… – просипел Егор.
Топорков тоже всполошился, подумал он, закрывая глаза. Велел разыскать, связи-то нет… Надо было сразу – из метео на фирму. А как сразу-то? Он тогда не помнил ничего. Странник отвлек. Или наоборот? До странника он не…
– Садимся, Егор Александрович, – предупредил пилот.
Егор очнулся и, спрыгнув на крышу, побежал к люку. Спустившись до первого этажа, он приложил ладонь к датчику и вошел в черный тамбур. То, что он когда-то принял за лифт, было обычной скан-камерой. Егора просветили на предмет оружия, взрывчатых веществ и неведомо чего еще. Затем сверили его физиономию с персональным шаблоном и впустили внутрь.
Фирма жила. Она не провалилась сквозь землю, как метеослужба, не сгнила, как музей. Она существовала и по-прежнему работала – за панелями слышались деловые разговоры, но фальшдвери были закрыты. Режим есть режим. Все осталось на своем месте, лишь над кабинетом Топоркова появилась вывеска «ТопСол». Не придав этому значения, Егор взялся за ручку.
– А Сергей Георгиевич обедает, – сказал сзади незнакомый голос.
Егор, не оборачиваясь, отсчитал пятую секцию и легонько провел по ней пальцами.
В буфете играла музыка. Голографический монитор, замаскированный под обыкновенное окно, показывал пляж, пальмы и стадо девиц без купальников. У стены, то и дело отвлекаясь на тела, жевал Топорков.
– Сигнала нет? – спросил Егор, присаживаясь рядом.
– С Юга – нет, – многозначительно ответил Топорков.
– С какого еще Юга?
– «Какого»!.. Дебрянск, Долгий Мыс, Мель. Южный регион. Северный не провисает, у меня все идет как надо.
Егор опустил взгляд на свой рукав и зажмурился – там поблескивала маленькая нашивка. «ТопСол». Топорков – Соловьев.
– Да, плащи продаются, – пробормотал он. – В поездах, в домах…
– А то! Это погода. Погодка сегодня отличная. Если неделю температура продержится, будем миллионерами. Эй, кормильцы! – рявкнул он. – Рыбу несите! Не видите, начальство пришло!
Егор безвольно покачивался на стуле. Он опоздал, опоздал. Фирмы нет. И ничего нет. И можно было не торопиться.
Перед ним постелили салфетку и поставили блюдо с заливной осетриной. Егор отстраненно посмотрел на еду и нагнулся под стол.
Желудок был пуст, и это длилось недолго. И совершенно не волновало. Просто Егор понял, что уже не может есть – ничего. Даже рыбу. И еще он понял, что время кончилось. Но мир от этого не рухнул. Он только стал другим – совсем.
– Перегрелся, – невозмутимо сказал Топорков. – Отдохнуть тебе надо. Чего на Запад не слетаешь? Я в следующем месяце тоже мотану. Жалко, на Землю рейсов нет. Там, кстати, и с сувенирами можно было б наладить…
Егор резко поднялся и, опрокинув стул, пошел к выходу.
– Ты чего? – спросил Топорков.
– Посторонний под воду.
– Это чего такое?
– Это конец команды.
Дойдя до тамбура, он собрался с духом и шагнул за створку. Когда она закрылась, Егор обнаружил, что находится в воде. Он думал, будет как-то иначе, постепенно, но так тоже было неплохо. Быстро. Он задрал голову к потолку и увидел, что воздуха в тамбуре нет – ни пузырька. Наверно, он должен был вдохнуть поглубже. А впрочем, какая разница.
Это же навсегда.
Январь
Егор открыл гардероб и порылся на нижней полке. Там лежало несколько коробок, набитых каким-то хламом, и одна, тяжелая – со старым квазиинтеллект-блоком. Егор извлек из гнезда мертвого Соседа, затем взял Холуя, бережно вытер его платком и вставил в квадратную нишу.
– Холуй, привет.
– Привет, хозяин.
Егор подпрыгнул от радости.
– Холуй, у тебя встроенных часов нет?
– Нет, хозяин. По какой программе меблировка?
– Не надо. Ты вот что. Давай-ка мне телесеть.
– Какой канал, хозяин?
– Все, какие есть. Мозаику давай.
– В наличии только девять, – сообщил Холуй.
– Знаю, – отмахнулся Егор. – Постой-ка!.. В сети девять каналов. А сколько должно быть?
– Должно быть пятнадцать.
– Ты… это откуда?..
– У меня память, хозяин. В смысле, кристалл. На нем и записано.
– Что еще у тебя записано?
– Требование некорректно. Большой объем информации.
– Ну, как с каналами. Было так, стало эдак… Короче, ищи отличия.
– Большой объем информации. Конкретизируй.
– Что, отличий много?
– Девяносто процентов.
– Это ты для красного словца сказал? Фигура речи?
– Фигуры речи делать не умею, – отозвался Холуй. – Девяносто целых две десятых процента несовпадений. Установки изменены.
– Та-ак… – Егор присел на журнальный столик и поболтал ногами. – Вторжения в домашнюю сеть?..
– Неоднократно.
– Замена личных документов?..
– Неоднократно.
– Появление неопознанных линий связи…
– Неоднократно, – повторил мажордом.
– Почему ты все это помнишь?
– Информация в кристалле. Кристалл вечный.
– Вечный?!
– Условно. На него пожизненная гарантия.
– Почему же остальные этого не помнят?
– Запрос некорректен.
– Эх ты, Холуй…
Егор посмотрел на девять окошек в стене – олимпиада давала себя знать. По всем девяти программам заплывали-забегали-запрыгивали мускулистые граждане.
Спецканала не было и в помине. Егор вышел в почтовую сеть, побродил, помыкался, но фирмы не нашел.
– Холуй!
– Слушаю, хозяин.
– Он ведь и тебя… Скоро. Соловья хоть прячут. Я бы тебя тоже спрятал, да не знаю где.
– Команда некорректна.
– Все ты понял… Ты прости меня. За Холуя. Это я так…
– Мне безразлично, – ответил мажордом и, кажется, усмехнулся.
– Холуй… прощай навсегда, – с трудом выговорил Егор.
– Подтвердить или отменить.
– Подтверждаю. Прощай навсегда.
– Принято.
Егор физически ощутил, как в блоке сгорают тончайшие цепи, как размагничивается условно вечный кристалл, и память, роднившая его с допотопным КИБом, стирается, превращаясь в нескончаемый ряд нулей.
Часы в мониторе вдруг вспыхнули и пошли – но пошли странно, не по-человечески: 99:99… 99:98… 99:97,
Дверь Егор запирать не стал. Незачем.
Он вызвал лифт, и кабина слева тут же открылась. Из нее вышел невысокий мужчина с торчащими ушами – тот, которого Егор видел по пути в метео. Теперь он его узнал и удивился, как мог не узнать раньше. Это был Степан Голенко, «самый дорогой курьер на Близнеце». В действительности – специалист по особо щекотливым делам, мастер на все свои длинные руки. Сотрудники фирмы его презирали и, как водится, боялись. Не боялся один Топорков.
Голенко встал возле лифта и болезненно задумался, словно пытался вспомнить то, чего никогда не было.
– Степан! – окликнул его Егор.
Голенко поднял голову и раскрыл рот. Постояв так минуту или две, он вернулся в прежнее положение: подбородок на груди, руки висят двумя веревками.
– Степан, что с тобой? Так с утра и ездишь? Тот снова посмотрел куда-то мимо и нажал кнопку вызова. Кабина оставалась на этаже, поэтому двери раскрылись сразу. Голенко механически шагнул внутрь и поехал, судя по стрелке, вверх.
Вскоре прибыл другой лифт, и Егор отправился на пятый этаж. Ему нужно было связаться с Топорковым, и чем быстрее, тем лучше. Он приказал себе выбросить Голенко из головы, однако этого сделать не удавалось. Степа-курьер засел в мозгу крепко.
Сойти с ума Голенко не мог, там и сходить-то не с чего. Горе какое стряслось? С горя на лифте не катаются, тем более – целый день. Болезнь? Тоже вряд ли. Вид бодрый, шальной только. Или нет, не шальной – выключенный у него вид, вот что. Был бы у Голенко в башке КИБ – тогда было бы ясно. КИБ разрушился, сам или по команде, а тело болтается, пока на склад не заберут.
Чушь, обругал себя Егор. Чушь и бред! Роботы – они в книжках и сериалах, их даже в музее не было. Их просто не существует, и уж Степа Голенко, конечно, не робот. Но его же выключили…
Глубже запутаться Егор не успел – кабина остановилась на площадке пятого этажа, и он прошел к знакомой квартире. Фирма не скупилась и часто резервировала жилье впрок – для негласных консультаций, а также экстренной связи.
Дверь почему-то была закрыта. Егор вдавил звонок, и вскоре на пороге показался портье – завернутый в полотенце, с мокрыми волосами и дрожащей капелькой на носу.
– Э-э… здравствуйте, – недоуменно выговорил он.
– Здоровались уже, – хмуро ответил Егор. – Ты как сюда попал?
– Э-э… живу.
Он шмыгнул носом, и капелька пропала.
– И давно ты здесь живешь?
– Элла! – крикнул портье, поворачиваясь к кухонному отсеку. – Мы когда сюда переехали?
– Два года примерно, – крикнули с кухни.
– Два года, – передал он, будто Егор плохо слышал.
– Ты не ошибаешься?
– Элла! Ты не… Тьфу… То есть как ошибаюсь? Где я тогда жил, если не здесь?
– Вот и мне интересно: где?
– А вы по какому вопросу?
Егор попробовал мысленно сформулировать и, сдавшись, отошел от двери. Придется ехать на фирму самому.
Он спустился в вестибюль и увидел там Маришку. Поджидая лифт, она, как всегда, копалась в сумочке, но что-то было не так – это Егор заметил с первого взгляда. Маришка не доставала разные броши и даже их не искала – просто стояла, и ее рука в сумке не двигалась.
– Хо! – гаркнул он ей в ухо. – Заснула?
Маришка посмотрела на Егора – одними зрачками. Он повернул ее лицо на себя и отшатнулся. Маришка изобразила свободной рукой что-то вроде взмаха и вновь оцепенела. Она была… как мертвая. Как выключенный Голенко.
Как расформированная метеослужба, осенило Егора. Они стали не нужны, многое стало лишним в этом упрощающемся мире. Все из-за сигнала. Он прекратился, и мир начал застывать.
Егор дернулся на улицу, но тут же вернулся обратно – без плаща нечего было и думать. Он подскочил к дежурному портье и, высыпав на стойку мелочь, схватил первый попавшийся сверток.
– Здесь не хватает.
– Запиши на мой счет, – бросил Егор, распаковывая плащ.
– Какая квартира?
Егор назвал свой номер и побежал к выходу, но опять встал. На такси денег не было, а бесплатные электрички в город не ходили. Он метнулся к Маришке и вырвал у нее из рук сумочку. Среди кучи брошек валялись какие-то монеты – явно недостаточно.
Голенко! У него точно есть.
Распихав томных подростков, Егор ворвался в пустой лифт и приложил ладонь ко лбу. Где Степан? На каком этаже? Курсирует между семидесятым и сто двенадцатым? Ездит по всему дому? Наугад.
Егор хлопнул по кнопкам и вытолкнул собиравшуюся войти даму.
Кабина ползла невыносимо медленно. Егор скрипел зубами и сжимал кулаки. Не оттого что готовился к драке – оттого что опаздывал. Куда? Зачем? Какой смысл? Он не мог ответить, но чувствовал: время кончается. Больше его не будет. Вот оно кончится, истекут последние мгновения – и все. Все кончится вместе с ним.
Лифт останавливался раз десять – Голенко нигде не было. Егор дважды выскакивал на этажах и всматривался в табло, но по нему ничего нельзя было понять. Цифры мигали, кабины мотались туда-сюда, в какой из них Голенко – поди, угадай…
На сотом этаже Егор увидел чью-то спину. Он по инерции нажал следующую кнопку и хватился, когда двери уже наполовину съехались. Расклинив их локтями, он выбрался на площадку – Голенко на это никак не реагировал.
– Степан, дай мне денег, – торопливо сказал Егор. Тот замер. Потом неожиданно резво выхватил металлическую трубку и пальнул в стену. У Егора похолодело в груди. Чего ему не хватало, так это инъекции парализанта.
Голенко, как кукла, повел головой и выстрелил еще раз, совсем уже мимо.
– Рехнулся? – взвизгнул Егор.
– Обедаем? Рыбка? – индифферентно проговорил курьер.
– Ты рехнулся… – прошептал Егор.
– Обедаем? Обедаем? Рыбка? Рыбка?.. Рыбка, обедаем, рыбка?.. Ры-ры… ры-рыбка? Обедаем?..
Голенко едва ли ориентировался в пространстве и, не будь у него парализатора, Егор взял бы деньги сам, но рисковать он себе не позволил.
– Ры-ры… – горько передразнил он, направляясь к аварийной лестнице.
Наверху должен быть вертолет. Голенко редко ездил на машине, и Егор об этом знал, однако сообразил только сейчас. Неизвестно, в каком состоянии находился пилот, возможно, он был так же невменяем, но выбора уже не оставалось.
Егор, задыхаясь, вывалился из будки и понесся по раскаленной крыше. Вертолет слепил солнечными бликами, и смотреть на него было невозможно. Но он стоял.
– Долго вы что-то… – сказал пилот.
Егор присмотрелся – пилот, кажется, был адекватен. По сравнению с Маришкой и Степаном – даже излишне.
– Сергей Георгиевич за вами еще утром послал. А Голенко как ушел, так и…
– Лети… – просипел Егор.
Топорков тоже всполошился, подумал он, закрывая глаза. Велел разыскать, связи-то нет… Надо было сразу – из метео на фирму. А как сразу-то? Он тогда не помнил ничего. Странник отвлек. Или наоборот? До странника он не…
– Садимся, Егор Александрович, – предупредил пилот.
Егор очнулся и, спрыгнув на крышу, побежал к люку. Спустившись до первого этажа, он приложил ладонь к датчику и вошел в черный тамбур. То, что он когда-то принял за лифт, было обычной скан-камерой. Егора просветили на предмет оружия, взрывчатых веществ и неведомо чего еще. Затем сверили его физиономию с персональным шаблоном и впустили внутрь.
Фирма жила. Она не провалилась сквозь землю, как метеослужба, не сгнила, как музей. Она существовала и по-прежнему работала – за панелями слышались деловые разговоры, но фальшдвери были закрыты. Режим есть режим. Все осталось на своем месте, лишь над кабинетом Топоркова появилась вывеска «ТопСол». Не придав этому значения, Егор взялся за ручку.
– А Сергей Георгиевич обедает, – сказал сзади незнакомый голос.
Егор, не оборачиваясь, отсчитал пятую секцию и легонько провел по ней пальцами.
В буфете играла музыка. Голографический монитор, замаскированный под обыкновенное окно, показывал пляж, пальмы и стадо девиц без купальников. У стены, то и дело отвлекаясь на тела, жевал Топорков.
– Сигнала нет? – спросил Егор, присаживаясь рядом.
– С Юга – нет, – многозначительно ответил Топорков.
– С какого еще Юга?
– «Какого»!.. Дебрянск, Долгий Мыс, Мель. Южный регион. Северный не провисает, у меня все идет как надо.
Егор опустил взгляд на свой рукав и зажмурился – там поблескивала маленькая нашивка. «ТопСол». Топорков – Соловьев.
– Да, плащи продаются, – пробормотал он. – В поездах, в домах…
– А то! Это погода. Погодка сегодня отличная. Если неделю температура продержится, будем миллионерами. Эй, кормильцы! – рявкнул он. – Рыбу несите! Не видите, начальство пришло!
Егор безвольно покачивался на стуле. Он опоздал, опоздал. Фирмы нет. И ничего нет. И можно было не торопиться.
Перед ним постелили салфетку и поставили блюдо с заливной осетриной. Егор отстраненно посмотрел на еду и нагнулся под стол.
Желудок был пуст, и это длилось недолго. И совершенно не волновало. Просто Егор понял, что уже не может есть – ничего. Даже рыбу. И еще он понял, что время кончилось. Но мир от этого не рухнул. Он только стал другим – совсем.
– Перегрелся, – невозмутимо сказал Топорков. – Отдохнуть тебе надо. Чего на Запад не слетаешь? Я в следующем месяце тоже мотану. Жалко, на Землю рейсов нет. Там, кстати, и с сувенирами можно было б наладить…
Егор резко поднялся и, опрокинув стул, пошел к выходу.
– Ты чего? – спросил Топорков.
– Посторонний под воду.
– Это чего такое?
– Это конец команды.
Дойдя до тамбура, он собрался с духом и шагнул за створку. Когда она закрылась, Егор обнаружил, что находится в воде. Он думал, будет как-то иначе, постепенно, но так тоже было неплохо. Быстро. Он задрал голову к потолку и увидел, что воздуха в тамбуре нет – ни пузырька. Наверно, он должен был вдохнуть поглубже. А впрочем, какая разница.
Это же навсегда.
Январь
Было холодно, смертельно холодно. И пахло рыбой.
– Я умер?..
– Нет.
– Нет?..
– Лежи спокойно.
– Вода кругом… Это вода?
– Лежи, сказал!
– Ты кто? Где ты?!
– Я тут, – раздалось возле самого уха. Егор вздрогнул от неожиданности и ударился обо что-то локтем. Обо что-то твердое и абсолютно материальное.
– Все, вылезай и одевайся. Вон там свитер и штаны. Белья нет, наденешь две пары. Штанов две пары, понял? И сапоги. Да вылезай же!
Над Егором, проклюнувшись из мрака, склонилось чье-то лицо. Мужчина. Лет сорока, может, сорока пяти. С лоснящимися патлами до плеч. Незнакомец носил усы с бородой, вернее, он попросту не брился, и клокастая растительность на подбородке свалялась в пегий колтун. Глаза Егору увидеть не удалось – они прятались в глубоких впадинах, и боковой свет превращал их в большие черные дыры.
– Быстрей, а то околеешь. Плюс семь. Это тебе не Австралия.
Егора взяли под мышки и потянули. Он схватился за какой-то скользкий край и, согнув ноги, привстал. И невольно затрясся – воздух был гораздо холодней, чем вода. Вода, в которой он плавал.
Под потолком вспыхнули плафоны. Про плафоны и потолок он узнал чуть позже, когда посмотрел вверх. Сначала это было как дождь, как желтый ливень. Егор очутился внутри широкого конуса и посмотрел вверх – и вот тогда уже увидел ряды плафонов. Потом опустил голову и увидел то, в чем сидел. Руки дрогнули, и Егор плюхнулся обратно в емкость.
По поверхности прошла волна, и через противоположный борт выплеснулось немного серой пены – остальная продолжала болтаться внутри квадратного корыта. Двухметровая никелированная ванна пошатывалась в такт.
Вынырнув, Егор вытер ладонями лицо и отогнал от себя ноздреватые хлопья. В темной воде клубился и бродил всякий мусор: куски рыбьих хребтов, острые рыбьи ребра и отдельные лупоглазые зрачки, также рыбьи. Края ванны облепила какая-то подсыхающая дрянь – чешуя, те же глаза и золотистые шкурки. У левого колена качалась крупная зубастая голова. Кажется, от щуки.
– Это что? – с отвращением крикнул Егор.
– Ты не ори, а вылазь и вытирайся, – деловито сказал бородатый.
Он опустился в драное кресло на колесиках и, оттолкнувшись носками, подъехал к длинному столу. На столе стояло штук пять портативных КИБов – для подвала слишком роскошно. О том, что это именно подвал, говорили голые бетонные стены с крошащимися стыками и зелеными разводами под потолком.
Окоченев до судорог, Егор перевалился через кромку и принялся растирать тело какой-то жесткой тряпкой. От тряпки попахивало, но это было уже не страшно. Егор понял, что отмываться ему придется долго и усердно. Вот только попасть бы домой. В электричку с таким амбре могли и не пустить.
: Егор подобрал с пола брюки и кофту, сплетенную риз толстых, колючих нитей. Вещи были старые и нечистые, но он их все же надел – вплоть до грубых высоких ботинок без шнурков.
– Погоди обуваться. Еще штаны бери. И куртку. Да не стой столбом, делай что-нибудь, шевелись. Отжи майся, это помогает.
Мужчина таращился в маленький откидной монитор, но кнопок не трогал.
Егор послушно напялил все, что ему приготовили, и поежился – у него было такое ощущение, будто его замотали в матрас. Столько одежды сразу он никогда еще не носил. Никто не носил – иначе умер бы от перегрева.
– Что это за место?
– Щас… – пробормотал бородатый, не отрываясь от экрана. – Грузится больно долго. Н-да, ничто не вечно под луной… Скоро системе хана…
Половины из того, что он сказал, Егор не понял.
– «Луной» – это что?
– Под луной-то? Под луной, дружище, это здесь.
Незнакомец, лязгнув колесиками, развернулся и с улыбкой кивнул на заднюю стену.
Сзади было окно. Егору сразу как-то не пришло в голову оглядываться на все четыре стороны – подвал он и есть подвал, – но теперь он оглянулся.
Окно было настоящим, не голографическим – с алюминиевой рамой, потемневшими ручками и пыльным стеклом. И видом. Видом из окна. Тоже настоящим.
С высоты шестидесятого или семидесятого этажа открывалась чудовищная картина. Детали Егор заметил позже, а вначале он просто узнал этот пейзаж. Он его помнил – по кошмарным снам про Землю.
– Представляю, чего ты сейчас хочешь, – сказал мужчина. – Но ты не проснешься. Ты больше никогда не проснешься.
– Почему? – машинально спросил Егор.
– Потому что ты уже не спишь.
Бородатый поднялся и обхватил Егора за плечи.
– Я должен тебя поздравить. Меня в свое время поздравляли… Не такое уж это счастье – проснуться навсегда, но все же…
Он отстранился и протянул руку.
– Все же поздравляю.
– Угу. С чем? Как я сюда попал-то?
– А вот, – мужчина выпростал из сального рукава один палец и ткнул им в корыто.
Металлическая емкость с рыбой была не обычной помойкой, а чем-то таким… более сложным, что ли. По бокам из-под сопливой плесени торчали мультиштекерные разъемы – возле каждого валялся отстегнутый шнур. Кабели вились по полу, постепенно собираясь в толстый жгут и уходя куда-то за стол с КИБами.
– Я думаю, ты уже понял…
– Как тебя зовут? – прервал его Егор.
– Меня? Гм… Ну, зови Андреем. Это забавно… Ах, нас же теперь двое, нам общаться надо. Да, зови Андреем. Я – Андрей.
– Очень приятно, – по привычке сказал Егор. – Хотя не очень… Послушай, я задал конкретный вопрос и хочу получить конкретный ответ. А блевотину рыбную мне показывать не нужно. Блевотины я не видел!
– А это ты видел? – Андрей подтолкнул его ближе к окну и стер со стекла жирную грязь.
Повсюду чернели глыбы мертвого города. Безвкусные прямоугольные дома, целые и полуразрушенные, отбрасывали такие же прямоугольные тени, в которых тонули здания пониже: с выбитыми стеклами, с гигантскими снежными заносами вдоль стен, с колоннами сосулек, подпиравшими балконы и крыши.
Впадины между грудами шлака, бывшие когда-то улицами, пересекались и образовывали сеть пологих оврагов. На перекрестках, где ветер закручивался в бураны, снега было меньше, и из сугробов проступали ржавые кузова автомобилей.
Кроме вьюги, движения в городе не было. Ни огонька в окнах, ни блика фар, ни даже отсвета от костра. Небо темнело, но внизу никто не реагировал. Кажется, там никого и не было, внизу. Хватая последние лучи солнца, поблескивал иней – на всем. К этому всему давно уже никто не прикасался.
– Земля, дружище… Ракеты сюда не летают. И транспортных камер здесь тоже нет… Камеры!.. Камеры внепространственного переноса! – внезапно расхохотался Андрей. – Что за бред! Ума не приложу, где она их откопала.
– Кто? Кто «она»?
– Система. Пойдем, дружище. У меня для тебя еще кое-что.
– Я тебе не дружище.
– А, ты же у нас Егоор! Егор Соловьев, да-да, – сказал он со странной издевкой. – Такой же Егор, как я – Андрей… Ну, добро, Егор. Договорились.
Он вернулся к столу и, чуть подвинув крайний КИБ, тюкнул по клавише.
– Знакомо?
На экране поворачивалось трехмерное изображение: дверь, стена телемонитора, опять дверь – в кухонный отсек, рядом проход к туалету. Такие же программы стояли в мебельных магазинах, они помогали оценить интерьер, но в магазинах все было грубо и схематично, а здесь… Перед Егором крутилась его квартира – со всеми подробностями: царапина на обоях, пульт возле кровати, сухая апельсиновая корка в углу…
– Допустим, знакомо, – обронил он. За кухней на экране проплывало окно, и Андрей, нажав кнопку, остановил вращение.
Вид в нарисованном окне был такой же натуральный, без скидок на упрощенную графику: осязаемо разогретые жилые башни, цветной муравейник из людей и машин и пушистое облачко вдалеке. Егор наблюдал все это каждый день, в течение многих лет – из своего собственного окна.
– По-моему, дом слева мешает, – изрек Андрей. – Он тебе обзор загораживал. Хочешь, мы его уберем? Шучу, не будем. От такого вторжения система с ума сойдет. Стереть целый корпус – это слишком круто. Но в принципе можно.
Он вместе с креслом переехал к соседнему КИБу и жестом пригласил Егора.
На втором экране возникла крупная схема. Егор без труда нашел свою башню, ближайший театр, станцию электрички и все остальное, внутри чего он жил. План. отступил и вобрал в себя примыкающие кварталы – получился кластер. Отъезд – кластеры сложились в район. Егор все еще различал отдельные дома и ниточку рельса между ними, но когда схема охватила весь город, здания слились в квадратные массивы, заштрихованные красным.
Щелчок по кнопке – экран показал другой город: аэропорт, территория университета и огромный парк. Егор угадал в схеме Желтую Бухту. Новый щелчок – новый город. Малый Китеж. Щелчок – Дебрянск. Щелчок – Мель.
– Они только кажутся одинаковыми, – сказал Андрей. – На самом деле все чем-то отличаются. Топография, климат. Система играет честно, она халтурить не умеет.
– О какой системе ты говоришь?
– Боишься признаться, – улыбнулся он. – Боишься, что-то изменится? Как в сказке? Произнесешь вслух и… Да ничего не будет. Попробуй, увидишь.
– Близнец… – нерешительно начал Егор. – Близнец у тебя в КИБе? Весь? Зачем тебе это?
– Вот, привет… Во-первых, не в КИБе. От этой ереси отвыкай. Нет никакого квазиинтеллекта, и никаких КИБов нету, ясно? Компьютеры, десятки обычные.
– Они КИБами называются, – возразил Егор.
– Как хочешь, – сказал Андрей. – Это не главное. КИБами компьютеры называют на Близнеце. А Близнеца… Нет его, дружище. Я думал, ты это понял уже. Я в свое время догадался быстрее. Сразу допер. В окно выглянул – и допер.
– Ты болен…
– Реакция тяжелая и необычная, но нормальная, – пропищал Андрей, пародируя Маришку. – Так тяжелая или нормальная?.. – Это уже басом. И снова тонким голоском: – Парализант некачественный. Такого ни с кем не было. А может, у паренька мозги некачественные? Иди к окну, посмотри еще. Тебе мало? Ну посмотри, посмотри внимательно. Похоже это на Австралию?
– Ты следил за мной. Через свои КИБы. Камеру в комнате поставил… Ты работаешь на Запад?
– Еще раз. Как ты попал на Землю? Ну? Спроси меня: «Дядя, как я попал на Землю?» Ну?!
– И как же?
– Да вот так, придурок! – взбесился Андрей. – Через корыто! Как я, как все сюда попадают! Через белковый синтез, ясно?
Он быстро успокоился и, покрутившись в кресле, добавил:
– А твой Близнец – там, в компьютере. Придумали его.
– Я не верю!
– И я не верил. Только это все равно. Твоя вера и не-вера ни на что не влияет. Вот я сейчас тресну по кнопкам, и на Близнеце катаклизм случится. Может, у всех от испуга выкидыш будет, может, гуманоиды прилетят. А твои сомнения… что они?.. Ты ведь уже не там. Ты здесь.
– Я здесь… – повторил Егор. – А Близнец?
– Близнец? – Андрей глянул в монитор и развел руками. – Близнец в порядке. Пока система не сдохнет, будет играть. Перезагрузилась и вперед, по новой. Восток, Запад, все дела. Плащи одноразовые.
Егор провел пальцами полбу и сел на край ванны.
– Меня синтезировали?.. В этом?! Из этого?..
– Из этого дерьма? Ты не комплексуй. Жизнь вышла из океана, слышал? Я тоже из этого. А из чего еще? Другого сырья нет. Были бы штатные препараты, чистые растворы – пожалуйста. А так – извини. Рыбные консервы, больше здесь ничего не осталось. Их же жрем, ими же и срем. Из них и состоим. Такая вот, дружище, химия. Кстати, надо будет на склад вылазку сделать. Я уже почти все съел, ну и на тебя пошло немало. Странно, что мы по-разному к этому относимся. К рождению, я имею в виду. Мы же… как бы это… один человек.
– Один?..
– Ну да. Кто-то сообразил снять свою генокарту и ввести в компьютер. А бабы под рукой не нашлось, что ли… Вот и получается – близнецы мы, считай. Если б женщина… хоть какая, хоть самая паршивая!..
– Ты говоришь, Близнец тут? – спросил Егор, благоговейно прикасаясь к экрану. – И… вот это – он весь? Краски, запахи, сны?.. Надежды? Дождь, булочки с изюмом? И Маришка, и Сережа Топорков?
– Да ты поэт какой-то! Нет, в этой секции только логическое управление. Черновую работу выполняют другие машины, они по всему корпусу разбросаны. Вот в них – и цвета, и булочки. И Маришки всякие. А здесь стратегия. «Посторонний под воду» и «котенок взял двоих» – это отсюда.
– Целая планета! – ужаснулся Егор. – Два материка!
– Материков, положим, не два. Западный существует как идея. Физически он не реализован.
– Как это?
– Люди о нем знают. Люди могут хранить под подушкой его фотографии и с кем-нибудь оттуда переписываться. Но Западной Австралии нет. Она – часть мифа, как колонизация.
– Но для чего?!
– Система играет. Системе скучно. Она самоорганизовалась не для того, чтоб бездействовать. Система сочинила мир: географию, историю, климат. Населила этот мир людьми. В идеале, я думаю, система хотела бы построить нечто более сложное, чем она сама. Она, конечно, пытается – в каждом цикле… А, я же тебе не объяснил. Раз в неделю у вас в Близнеце наступает маленький конец света. Пардон, у них наступает. У них в Близнеце.
– Я умер?..
– Нет.
– Нет?..
– Лежи спокойно.
– Вода кругом… Это вода?
– Лежи, сказал!
– Ты кто? Где ты?!
– Я тут, – раздалось возле самого уха. Егор вздрогнул от неожиданности и ударился обо что-то локтем. Обо что-то твердое и абсолютно материальное.
– Все, вылезай и одевайся. Вон там свитер и штаны. Белья нет, наденешь две пары. Штанов две пары, понял? И сапоги. Да вылезай же!
Над Егором, проклюнувшись из мрака, склонилось чье-то лицо. Мужчина. Лет сорока, может, сорока пяти. С лоснящимися патлами до плеч. Незнакомец носил усы с бородой, вернее, он попросту не брился, и клокастая растительность на подбородке свалялась в пегий колтун. Глаза Егору увидеть не удалось – они прятались в глубоких впадинах, и боковой свет превращал их в большие черные дыры.
– Быстрей, а то околеешь. Плюс семь. Это тебе не Австралия.
Егора взяли под мышки и потянули. Он схватился за какой-то скользкий край и, согнув ноги, привстал. И невольно затрясся – воздух был гораздо холодней, чем вода. Вода, в которой он плавал.
Под потолком вспыхнули плафоны. Про плафоны и потолок он узнал чуть позже, когда посмотрел вверх. Сначала это было как дождь, как желтый ливень. Егор очутился внутри широкого конуса и посмотрел вверх – и вот тогда уже увидел ряды плафонов. Потом опустил голову и увидел то, в чем сидел. Руки дрогнули, и Егор плюхнулся обратно в емкость.
По поверхности прошла волна, и через противоположный борт выплеснулось немного серой пены – остальная продолжала болтаться внутри квадратного корыта. Двухметровая никелированная ванна пошатывалась в такт.
Вынырнув, Егор вытер ладонями лицо и отогнал от себя ноздреватые хлопья. В темной воде клубился и бродил всякий мусор: куски рыбьих хребтов, острые рыбьи ребра и отдельные лупоглазые зрачки, также рыбьи. Края ванны облепила какая-то подсыхающая дрянь – чешуя, те же глаза и золотистые шкурки. У левого колена качалась крупная зубастая голова. Кажется, от щуки.
– Это что? – с отвращением крикнул Егор.
– Ты не ори, а вылазь и вытирайся, – деловито сказал бородатый.
Он опустился в драное кресло на колесиках и, оттолкнувшись носками, подъехал к длинному столу. На столе стояло штук пять портативных КИБов – для подвала слишком роскошно. О том, что это именно подвал, говорили голые бетонные стены с крошащимися стыками и зелеными разводами под потолком.
Окоченев до судорог, Егор перевалился через кромку и принялся растирать тело какой-то жесткой тряпкой. От тряпки попахивало, но это было уже не страшно. Егор понял, что отмываться ему придется долго и усердно. Вот только попасть бы домой. В электричку с таким амбре могли и не пустить.
: Егор подобрал с пола брюки и кофту, сплетенную риз толстых, колючих нитей. Вещи были старые и нечистые, но он их все же надел – вплоть до грубых высоких ботинок без шнурков.
– Погоди обуваться. Еще штаны бери. И куртку. Да не стой столбом, делай что-нибудь, шевелись. Отжи майся, это помогает.
Мужчина таращился в маленький откидной монитор, но кнопок не трогал.
Егор послушно напялил все, что ему приготовили, и поежился – у него было такое ощущение, будто его замотали в матрас. Столько одежды сразу он никогда еще не носил. Никто не носил – иначе умер бы от перегрева.
– Что это за место?
– Щас… – пробормотал бородатый, не отрываясь от экрана. – Грузится больно долго. Н-да, ничто не вечно под луной… Скоро системе хана…
Половины из того, что он сказал, Егор не понял.
– «Луной» – это что?
– Под луной-то? Под луной, дружище, это здесь.
Незнакомец, лязгнув колесиками, развернулся и с улыбкой кивнул на заднюю стену.
Сзади было окно. Егору сразу как-то не пришло в голову оглядываться на все четыре стороны – подвал он и есть подвал, – но теперь он оглянулся.
Окно было настоящим, не голографическим – с алюминиевой рамой, потемневшими ручками и пыльным стеклом. И видом. Видом из окна. Тоже настоящим.
С высоты шестидесятого или семидесятого этажа открывалась чудовищная картина. Детали Егор заметил позже, а вначале он просто узнал этот пейзаж. Он его помнил – по кошмарным снам про Землю.
– Представляю, чего ты сейчас хочешь, – сказал мужчина. – Но ты не проснешься. Ты больше никогда не проснешься.
– Почему? – машинально спросил Егор.
– Потому что ты уже не спишь.
Бородатый поднялся и обхватил Егора за плечи.
– Я должен тебя поздравить. Меня в свое время поздравляли… Не такое уж это счастье – проснуться навсегда, но все же…
Он отстранился и протянул руку.
– Все же поздравляю.
– Угу. С чем? Как я сюда попал-то?
– А вот, – мужчина выпростал из сального рукава один палец и ткнул им в корыто.
Металлическая емкость с рыбой была не обычной помойкой, а чем-то таким… более сложным, что ли. По бокам из-под сопливой плесени торчали мультиштекерные разъемы – возле каждого валялся отстегнутый шнур. Кабели вились по полу, постепенно собираясь в толстый жгут и уходя куда-то за стол с КИБами.
– Я думаю, ты уже понял…
– Как тебя зовут? – прервал его Егор.
– Меня? Гм… Ну, зови Андреем. Это забавно… Ах, нас же теперь двое, нам общаться надо. Да, зови Андреем. Я – Андрей.
– Очень приятно, – по привычке сказал Егор. – Хотя не очень… Послушай, я задал конкретный вопрос и хочу получить конкретный ответ. А блевотину рыбную мне показывать не нужно. Блевотины я не видел!
– А это ты видел? – Андрей подтолкнул его ближе к окну и стер со стекла жирную грязь.
Повсюду чернели глыбы мертвого города. Безвкусные прямоугольные дома, целые и полуразрушенные, отбрасывали такие же прямоугольные тени, в которых тонули здания пониже: с выбитыми стеклами, с гигантскими снежными заносами вдоль стен, с колоннами сосулек, подпиравшими балконы и крыши.
Впадины между грудами шлака, бывшие когда-то улицами, пересекались и образовывали сеть пологих оврагов. На перекрестках, где ветер закручивался в бураны, снега было меньше, и из сугробов проступали ржавые кузова автомобилей.
Кроме вьюги, движения в городе не было. Ни огонька в окнах, ни блика фар, ни даже отсвета от костра. Небо темнело, но внизу никто не реагировал. Кажется, там никого и не было, внизу. Хватая последние лучи солнца, поблескивал иней – на всем. К этому всему давно уже никто не прикасался.
– Земля, дружище… Ракеты сюда не летают. И транспортных камер здесь тоже нет… Камеры!.. Камеры внепространственного переноса! – внезапно расхохотался Андрей. – Что за бред! Ума не приложу, где она их откопала.
– Кто? Кто «она»?
– Система. Пойдем, дружище. У меня для тебя еще кое-что.
– Я тебе не дружище.
– А, ты же у нас Егоор! Егор Соловьев, да-да, – сказал он со странной издевкой. – Такой же Егор, как я – Андрей… Ну, добро, Егор. Договорились.
Он вернулся к столу и, чуть подвинув крайний КИБ, тюкнул по клавише.
– Знакомо?
На экране поворачивалось трехмерное изображение: дверь, стена телемонитора, опять дверь – в кухонный отсек, рядом проход к туалету. Такие же программы стояли в мебельных магазинах, они помогали оценить интерьер, но в магазинах все было грубо и схематично, а здесь… Перед Егором крутилась его квартира – со всеми подробностями: царапина на обоях, пульт возле кровати, сухая апельсиновая корка в углу…
– Допустим, знакомо, – обронил он. За кухней на экране проплывало окно, и Андрей, нажав кнопку, остановил вращение.
Вид в нарисованном окне был такой же натуральный, без скидок на упрощенную графику: осязаемо разогретые жилые башни, цветной муравейник из людей и машин и пушистое облачко вдалеке. Егор наблюдал все это каждый день, в течение многих лет – из своего собственного окна.
– По-моему, дом слева мешает, – изрек Андрей. – Он тебе обзор загораживал. Хочешь, мы его уберем? Шучу, не будем. От такого вторжения система с ума сойдет. Стереть целый корпус – это слишком круто. Но в принципе можно.
Он вместе с креслом переехал к соседнему КИБу и жестом пригласил Егора.
На втором экране возникла крупная схема. Егор без труда нашел свою башню, ближайший театр, станцию электрички и все остальное, внутри чего он жил. План. отступил и вобрал в себя примыкающие кварталы – получился кластер. Отъезд – кластеры сложились в район. Егор все еще различал отдельные дома и ниточку рельса между ними, но когда схема охватила весь город, здания слились в квадратные массивы, заштрихованные красным.
Щелчок по кнопке – экран показал другой город: аэропорт, территория университета и огромный парк. Егор угадал в схеме Желтую Бухту. Новый щелчок – новый город. Малый Китеж. Щелчок – Дебрянск. Щелчок – Мель.
– Они только кажутся одинаковыми, – сказал Андрей. – На самом деле все чем-то отличаются. Топография, климат. Система играет честно, она халтурить не умеет.
– О какой системе ты говоришь?
– Боишься признаться, – улыбнулся он. – Боишься, что-то изменится? Как в сказке? Произнесешь вслух и… Да ничего не будет. Попробуй, увидишь.
– Близнец… – нерешительно начал Егор. – Близнец у тебя в КИБе? Весь? Зачем тебе это?
– Вот, привет… Во-первых, не в КИБе. От этой ереси отвыкай. Нет никакого квазиинтеллекта, и никаких КИБов нету, ясно? Компьютеры, десятки обычные.
– Они КИБами называются, – возразил Егор.
– Как хочешь, – сказал Андрей. – Это не главное. КИБами компьютеры называют на Близнеце. А Близнеца… Нет его, дружище. Я думал, ты это понял уже. Я в свое время догадался быстрее. Сразу допер. В окно выглянул – и допер.
– Ты болен…
– Реакция тяжелая и необычная, но нормальная, – пропищал Андрей, пародируя Маришку. – Так тяжелая или нормальная?.. – Это уже басом. И снова тонким голоском: – Парализант некачественный. Такого ни с кем не было. А может, у паренька мозги некачественные? Иди к окну, посмотри еще. Тебе мало? Ну посмотри, посмотри внимательно. Похоже это на Австралию?
– Ты следил за мной. Через свои КИБы. Камеру в комнате поставил… Ты работаешь на Запад?
– Еще раз. Как ты попал на Землю? Ну? Спроси меня: «Дядя, как я попал на Землю?» Ну?!
– И как же?
– Да вот так, придурок! – взбесился Андрей. – Через корыто! Как я, как все сюда попадают! Через белковый синтез, ясно?
Он быстро успокоился и, покрутившись в кресле, добавил:
– А твой Близнец – там, в компьютере. Придумали его.
– Я не верю!
– И я не верил. Только это все равно. Твоя вера и не-вера ни на что не влияет. Вот я сейчас тресну по кнопкам, и на Близнеце катаклизм случится. Может, у всех от испуга выкидыш будет, может, гуманоиды прилетят. А твои сомнения… что они?.. Ты ведь уже не там. Ты здесь.
– Я здесь… – повторил Егор. – А Близнец?
– Близнец? – Андрей глянул в монитор и развел руками. – Близнец в порядке. Пока система не сдохнет, будет играть. Перезагрузилась и вперед, по новой. Восток, Запад, все дела. Плащи одноразовые.
Егор провел пальцами полбу и сел на край ванны.
– Меня синтезировали?.. В этом?! Из этого?..
– Из этого дерьма? Ты не комплексуй. Жизнь вышла из океана, слышал? Я тоже из этого. А из чего еще? Другого сырья нет. Были бы штатные препараты, чистые растворы – пожалуйста. А так – извини. Рыбные консервы, больше здесь ничего не осталось. Их же жрем, ими же и срем. Из них и состоим. Такая вот, дружище, химия. Кстати, надо будет на склад вылазку сделать. Я уже почти все съел, ну и на тебя пошло немало. Странно, что мы по-разному к этому относимся. К рождению, я имею в виду. Мы же… как бы это… один человек.
– Один?..
– Ну да. Кто-то сообразил снять свою генокарту и ввести в компьютер. А бабы под рукой не нашлось, что ли… Вот и получается – близнецы мы, считай. Если б женщина… хоть какая, хоть самая паршивая!..
– Ты говоришь, Близнец тут? – спросил Егор, благоговейно прикасаясь к экрану. – И… вот это – он весь? Краски, запахи, сны?.. Надежды? Дождь, булочки с изюмом? И Маришка, и Сережа Топорков?
– Да ты поэт какой-то! Нет, в этой секции только логическое управление. Черновую работу выполняют другие машины, они по всему корпусу разбросаны. Вот в них – и цвета, и булочки. И Маришки всякие. А здесь стратегия. «Посторонний под воду» и «котенок взял двоих» – это отсюда.
– Целая планета! – ужаснулся Егор. – Два материка!
– Материков, положим, не два. Западный существует как идея. Физически он не реализован.
– Как это?
– Люди о нем знают. Люди могут хранить под подушкой его фотографии и с кем-нибудь оттуда переписываться. Но Западной Австралии нет. Она – часть мифа, как колонизация.
– Но для чего?!
– Система играет. Системе скучно. Она самоорганизовалась не для того, чтоб бездействовать. Система сочинила мир: географию, историю, климат. Населила этот мир людьми. В идеале, я думаю, система хотела бы построить нечто более сложное, чем она сама. Она, конечно, пытается – в каждом цикле… А, я же тебе не объяснил. Раз в неделю у вас в Близнеце наступает маленький конец света. Пардон, у них наступает. У них в Близнеце.