Страница:
-- Правильно,-- кивнул он.-- Меркурий не удаляется от Солнца -- от
диска Солнца -- больше чем на двадцать градусов, поэтому его трудно увидеть.
Но знаешь ли ты, Саша,-- голос его зазвенел,-- знаешь ли ты, что из системы
Юпитера Земля кажется вдвое ближе к Солнцу, чем Меркурий отсюда?! Вдвое,
Саша! А я провел там двадцать лет. Безвылазно двадцать лет! Знаешь, сколько
раз за эти годы я видел Землю? Планету, на которой родился?! Но мы там будем
-- я даю слово!
Он почти кричал. В глазах его была ярость.
-- Но, может быть, в телескоп...-- неуверенно начал я.
-- В телескоп?! -- Он ударил кулаком по амортизатору. "Кон-Тики"
качнулся. Коршунов опустил руку и почти спокойно закончил: -- Да, разве что
в телескоп. В телескоп ее иногда видно.
Некоторое время мы молчали.
-- Извини меня, Саша,-- сказал он потом.-- Со мной бывает... Особенно
после трудного финиша. И еще, не обижайся на меня -- ты знаешь, о чем я. Это
была просто шутка.
Зря, конечно, он об этом напомнил. Обошлись бы без его извинений. А
сейчас... Я вновь увидел перед собой злосчастный индикатор топлива, и у меня
снова похолодела спина, как там, наверху, когда он самым серьезным тоном
предложил мне идти за борт, чтобы подождать его на орбите...
-- Пойми, это ракета. Эта машина, пусть она размером с автомобиль, по
сути своей все же ракета, и неплохая. А любая ракета требует на финиш меньше
топлива, чем было затрачено на старт. Ракете легче финишировать, чем
стартовать, потому что на финише она сама легче.
Я молчал. Мне было неприятно его слушать. Напрасно он об этом
заговорил.
-- Опытный пилот,-- продолжал он,-- всегда знает, сколько топлива
оставить на финиш. Меньше половины, но вполне определенную долю. Будто
делишь отрезок в золотой пропорции... Не гневайся на меня, штурман, я просто
пошутил, я не думал тебя обидеть.
Я упорно молчал. Станция "Юрий Гагарин" давно скрылась за горизонтом.
Честно говоря, на стоянке нам совершенно нечего было делать.
-- Молчишь? -- сказал Михаил Коршунов.-- Тогда пока. Не забудь --
завтра в двенадцать ноль-ноль.
-- Пока,-- буркнул я, и мы вместе двинулись по тропе, по направлению к
"воздушным воротам" Центра имени Королева.
Назавтра я был на месте за час до намеченного срока. Отдохнуть так и не
удалось. Вечером в информационной программе показывали репортаж о нашем
окололунном полете. Так у нас всегда -- думаешь, ты один, а за тобой следят
десятки внимательных глаз. Особенно удалась оператору сцена после посадки,
когда мы с Коршуновым стоим рядом с "Кон-Тики" и смотрим прямо в камеру.
Репортаж делали со станции "ЮГ" -- с двухсот километров взяли так, будто
снимали в упор. Им что -- атмосферы нет, условия идеальные... Коршунов
что-то говорит, а я молчу, и физиономия у меня до удивления глупая. И текст
соответствующий, юмористический. "Наш Перепелкин в когтях у Лунного
Коршуна", "Перепелкин попадает в переплет"... Или "в переделку", точно не
помню. Ужас! Не ровен час, увидит жена... А если еще и сын?..
Этим репортажем вчерашние неприятности не кончились. Совсем поздно
приходил Эдик Рыжковский, опять клял себя, слезно отговаривал от участия в
перелете. "Это безумие, чистой воды безумие! Слетать вокруг Луны может
каждый, дело нехитрое. Подумаешь -- взлететь, а потом сесть. А вот как вы
будете выходить к станции, ты себе представляешь? В секунду она делает
полтора километра, в час -- шесть тысяч! Если уйдет вперед, за ней уже не
угнаться! Но и это пустяк по сравнению с тем, что ждет вас потом. Даже свет
летит до Земли больше секунды! Нет, ты себе представляешь, что это значит?"
И так два часа, будто не понимает -- как же мне теперь отказываться?
Словом, заснул под утро, встал в расстроенных чувствах. Настроение -- хуже
некуда. Называется, отдохнул...
Я скучал в своем кресле, верха не опускал. Ждал, что вот-вот появится
Коршунов, но он, судя по всему, исповедует "вежливость королей". Обычно на
стоянке бывает безлюдно, но сейчас здесь, если можно так выразиться, царило
оживление. Неподалеку от "Кон-Тики" припарковался тяжелый гусеничный
вездеход с крупными буквами на борту: ТВ. Два озабоченных молодых человека в
скафандрах возились там со своими телекамерами. Ну, с этими-то я еще мог
примириться: тут по крайней мере намерений не скрывают. Но когда за тобой
подсматривают с орбиты! Стояла на краю площадки и цистерна заправщика. Как
правило, они делают свое дело ночами, а днем где-то скрываются. Этот, стало
быть, остался специально, задела за живое вчерашняя передача. Действительно,
водитель в конце концов не выдержал, спрыгнул из кабины и подошел ко мне.
Лицо у него было открытое, симпатичное.
-- Вас я уже заправил,-- сказал он, словно бы извиняясь.-- Все полторы
тонны, как и просили.
-- Всего полторы?
-- Как в заявке, тютелька в тютельку,-- сказал он.-- С точностью до
грамма, фирма гарантирует. А вы правда собираетесь туда? -- Он ткнул пальцем
в небо.-- Не страшно?
-- Нет,-- твердо ответил я.
-- Так не хватит же,-- удивился заправщик.-- У нас даже до
"Циолковского" все берут по две с половиной.
-- Нам хватит,-- успокоил я его.-- Мы профессионалы, не какие-нибудь
любители-селенологи.
Он понимающе кивнул и отошел. Я снова остался наедине с неприятными
мыслями. Полторы тонны! Выходит, Коршунов заказал топлива только до орбиты,
как всегда, в обрез. Он просто неисправим! Но, надо сказать, его уверенность
успокаивала... Было уже, наверное, без пяти двенадцать, когда ребята с
телевидения засуетились, наставили камеры в сторону тропинки. На вершине
холма появился Коршунов. Он приближался к нам своим неторопливым
каллистянским шагом.
Случайно мой рассеянный взгляд обратился к небу. И тут я увидел такое,
что мгновенно забыл и о телевидении, и о Коршунове с его "королевской
вежливостью"!
Над западным горизонтом медленно восходила сверкающая черточка станции
"ЮГ". Значит, мы должны взлетать прямо сейчас, немедленно, чтобы успеть ее
перехватить! Еще три минуты -- и она пройдет над нашими головами! Гнаться за
ней потом -- занятие, как правильно заметил Эдик Рыжковский, вполне
безнадежное. Значит, придется ждать еще два часа...
Почему же вчера, планируя сегодняшний старт, мы упустили это из виду?
Ну, мне простительно, но как мог забыть Коршунов -- он-то действительно
профессионал!
Я снова посмотрел на него. Он шагал размеренной поступью, словно
позируя телекамерам. Телевидение не зевало; чувствовалось, что в отличие от
командира "Кон-Тики" этим молодым людям есть куда торопиться!
Внезапно перед моим мысленным взором встало лицо Коршунова в момент
вчерашнего разговора. "Ты штурман, назначай точное время!" Неужели это новая
шутка?!
Ну ладно, подумал я, посмотрим, кто будет смеяться последним. Вы
изволите шутить, Лунный Коршун, пожалуйста. Не будем вам мешать в ваших
невинных забавах! Взлетайте, садитесь, делайте что хотите. Вы, очевидно,
рассчитываете, что штурман с исказившимся от страха лицом будет хватать вас
за руки и несвязно лопотать: "Станция, станция!.." Нет уж, не будет этого!
Вот если вы все-таки стартуете -- в чем я сильно сомневаюсь,-- тогда, быть
может, штурман и намекнет тактично, что, дескать. поезд давно ушел! И,
значит, пора возвращаться, иначе никакая "золотая пропорция" вам не поможет!
Вот потом и позируйте перед объективами!
Он ступил на лесенку в тот самый момент, когда "Юрий Гагарин проходил
точно над нашими головами. До телевидения, кажется, тоже дошло: одна из
камер уставилась прямо в зенит. Коршунов, как ни в чем не бывало, занял свое
место, опустил прозрачный верх. Зашипели баллоны, наполняя кабину воздухом.
Через минуту он поднял забрало шлема. Я последовал его примеру. В кабине
было прохладно, воздух еще хранил в себе память о своем жидком прошлом.
-- Прощайся с этой луной, штурман! -- произнес Коршунов, посмотрев на
часы. Стрелки -- а часы у него стрелочные, как у всех космонавтов,-- сошлись
в верхней точке циферблата.-- Двенадцать ноль-ноль!..
И он нажал стартер! За прозрачным колпаком взметнулось пламя, двигатель
загремел, и "Кон-Тики" ринулся в небо. Лицо у Коршунова было счастливое;
неужели он ни о чем не подозревал? Мне даже стало его жалко, но что делать?
Я открыл было рот -- сообщить, что пора возвращаться (а "Гагарин" уже
опускался к восточному горизонту), как вдруг...
"Кон-Тики" сильно тряхнуло, и, сверкая в лучах Солнца, от корабля
веером полетели три трубчатые конструкции -- наши посадочные опоры! Коршунов
отстрелил шасси! Теперь нам оставался только один путь -- вверх, на
орбиту!..
-- Прощайся с этой луной, штурман! -- покрывая гром двигателя,
прокричал Коршунов.-- Эти сто килограммов больше нам не нужны! Пусть они
остаются, а мы пойдем дальше!..
Он воздел руку кверху и, конечно, ушиб пальцы о крышу кабины. Сказать я
ничего не мог -- во всяком случае, ничего связного. Маршевый двигатель
победно гремел.
-- Станция... -- бормотал я. -- Но станция... Станция...
Перегрузка не давала мне шевельнуть даже пальцем, не то что рукой.
Кажется, я пытался показывать ему глазами, но тщетно! Вертикальная черточка
"Юрия Гагарина" застыла над горизонтом. Мы не набрали и половины орбитальной
скорости, а станция ушла уже километров на двести и все еще удалялась!
Наконец Коршунов уловил мое беспокойство. Какое-то время он молча
смотрел вперед. Конечно, он сразу все понял, но ничем не дал понять, что
ситуация его встревожила.
-- Держись, штурман! -- прокричал он.-- Обратного пути нет! Мы догоним
ее, даю слово!..
Перегрузка заметно усилилась, мне стало нехорошо. Но когда двигатель
умолк и мы вышли на орбиту "Гагарина", тот по-прежнему висел над горизонтом
далеко впереди, а топлива в баках "Кон-Тики" оставалось всего 40 кг!
Возьми себя в руки, сказал я себе, мы на орбите, ничего страшного нам
не грозит. Ну, пришлют в крайнем случае спасательный катер. И опять
подстроят какую-нибудь веселенькую телепередачку...
Но Коршунова, видимо, такие проблемы не волновали. Он долго изучал
станцию в свой любимый 15-кратный бинокль.
-- До нее двести пятьдесят километров,-- сказал он наконец, передавая
бинокль мне. Выглядел "ЮГ" внушительно -- этакая 600-метровая, парящая в
пустоте башня, ощетинившаяся антеннами и солнечными батареями.-- Идти на нее
в лоб бессмысленно, не хватит никакого топлива. С десяти километров я бы еще
рискнул, но не более... Постой, высота у нас пятьдесят, если не
ошибаюсь?..-- И вдруг он засмеялся.-- Знаешь, штурман, какой закон для нас
сейчас самый главный? Пятью пять -- двадцать пять!..
Он смотрел на меня и улыбался. И, как я понял, на сей раз вовсе не
из-за выражения моего лица; просто он нашел выход и радовался, что это ему
удалось.
-- Пятью пять -- двадцать пять! -- победоносно повторил он.-- Мы пойдем
обходным путем, штурман! Не будь я Лунный Коршун, если через два часа мы не
постучимся в двери этого небесного замка!..
-- Ты что, Михаил?! -- закричал на этот раз уже я.
-- Не нервничай, штурман,-- отпарировал Коршунов.-- Я знаю, что делаю
А сделал он следующее: 1) развернул "Кон-Тики" кормой вперед и 2)
включил на несколько секунд маршевый двигатель. Топлива, правда, на этот
странный маневр ушло всего килограммов семь, но результат не замедлил
сказаться: дистанция, отделявшая нас от станции "Юрий Гагарин", постепенно
увеличивалась. Кроме того, мы начали терять высоту, набранную с таким
трудом,-- она уменьшалась все быстрее и быстрее.
Минут пятнадцать я не без успеха делал вид, что мне все понятно и что я
полностью разделяю экстравагантную линию командира "Кон-Тики", но потом не
выдержал.
-- Допустим даже, что я полный невежда в вопросах навигации и высшего
пилотажа,-- сказал я ему.-- В некотором смысле так оно и есть. Но не кажется
ли вам, командир, что, удаляясь от цели, мы нисколько к ней не приближаемся?
О следующей четверти часа вспоминать неприятно. Коршунов читал лекцию,
мне оставалось слушать и иногда кивать в знак того, что все понимаю. Он
рассказывал, что космическая навигация -- это не речное судовождение, она
полна парадоксов, с одним из них -- причем далеко не последним -- я и
столкнулся. Смысл стандартного маневра, который мы сейчас выполняем, в том,
что в результате торможения наша орбита укоротилась; стало быть, на полный
виток мы затратим меньше времени, чем станция, и после его завершения
вплотную приблизимся к ней. Кроме укорочения орбиты, здесь действует
дополнительный парадоксальный фактор -- чем ниже высота, тем выше скорость,
это знал еще Кеплер. Дистанция, выигрываемая за виток, примерно впятеро
больше разности высот в перицентре -- самой низкой точке траекторий.
Поэтому, если учесть, что высота орбиты "Гагарина" -- 50 км, получилось
очень удачно, что мы отставали всего на 250 км. Пятью пять -- двадцать пять:
закон природы. Чтобы догнать станцию, нам достаточно одного оборота. Вот
будь дистанция побольше, витка не хватило бы, и желанный финиш надолго бы
отодвинулся. Вообще у него, у Коршунова, есть простые формулы, которыми он
руководствуется в подобных случаях, и мне, как штурману "Кон-Тики", невредно
было бы вызубрить их наизусть...
И так далее в том же духе. В продолжение этого монолога скорость спуска
неуклонно возрастала, причем выглядело это куда грознее, чем в прошлый раз,
при встрече с масконом. Если отвлечься от того, что мы еще и неслись по
орбите, мы по-настоящему падали -- вертикальная скорость достигла уже почти
ста километров в час. Высота уменьшилась вдвое -- если со скоростью ничего
не случится, спустя десяток - другой минут мы врежемся в лунные скалы.
Конечно, разумом я понимал, что потом скорость уменьшится -- в перицентре
она должна сойти на нет,-- тем не менее наш стремительный спуск вызывал
неприятное ощущение, я слушал Коршунова, что называется, вполуха, и до меня
не сразу дошел смысл его слов насчет 50 км, на которые мы собираемся
спуститься, чтобы достать станцию.
-- Погодите, командир,-- сказал я.-- О каком это пятидесятикилометровом
запасе вы толкуете? Какая же высота будет у нас в перицентре? Ноль?
-- Естественно,-- кивнул он.-- Ну, не совсем ноль, но около того.
Точный ноль означал бы контакт с поверхностью на орбитальной скорости, что
нежелательно. Практически мы пройдем над Луной в километре-двух, а то и
меньше. Но там нет никаких вершин, не беспокойся, штурман. На карту я
глянул.
Я промолчал, сдержался, но внутри у меня вскипело. Он "глянул" на
карту! В таких случаях нужно не просто "глянуть", а изучать ее долго и
внимательно. Он, видите ли, "глянул"! А что он мог углядеть?!
- Или ты предпочтешь, чтобы мы финишировали на два часа позже? --
добавил Коршунов.-- Мне лично это болтание на орбите уже порядком наскучило.
Он называл это "болтанием на орбите"! Мы по-прежнему неслись вперед с
колоссальной скоростью. "Кон-Тики" погрузился во мрак, окружавший обратную
сторону Луны. Скорость спуска падала, но высота была уже меньше десяти
километров. Все было примерно как в первом орбитальном полете, на этот раз я
не испытывал особого страха. В конце концов, говорил я себе, если так
суждено, то ничего не поделаешь. Если это случится, мы ничего не успеем
почувствовать...
Так я себя уговаривал, но, как сейчас понимаю, сохранял спокойствие
отнюдь не благодаря этим уговорам; просто, видимо, уже тогда внутренне
поверил Коршунову -- его знаниям, опыту и интуиции.
Мы летели в полном мраке; над поверхностью Луны, судя по данным
альтиметра, проскочили всего в нескольких сотнях метрах -- вертикальная
скорость в этот момент, как ей и положено, занулилась -- и снова пошли
вверх. Результаты маневра начали сказываться -- теперь станция опережала нас
всего на полтораста километров. Расстояние быстро сокращалось, и когда,
наконец, мы вырвались на дневную сторону, она уже была видна совершенно
отчетливо без всякого бинокля. Впрочем, мы увидели ее раньше -- сначала
показалась она, а Солнце -- спустя какое-то время. Мы шли еще в лунной тени,
а она уже купалась в его лучах -- висела впереди и вверху, сверкающая и
красивая, словно елочная игрушка, и казалось, что до нее можно дотянуться
рукой.
-- Ну, штурман, признавайся, - сказал Коршунов.-- Натерпелся страху?
Только смотри у меня, говори правду!
Он был весел и оживлен, будто выиграл партию у чемпиона мира. Хотя что
такого было сделано? Рутинный маневр на сближение, как сам он изволил
выразиться. К тому же маневр этот далеко не был закончен. Прямо по курсу над
горизонтом поднималось Солнце, за ним, как привязанная, волочилась Земля, а
между ними висела станция, похожая теперь на заколдованную башню из слоновой
кости. Именно заколдованную -- так мне почему-то подумалось. Она медленно
росла, мы приближались к ней с каждой минутой.
Пожалуй, даже лучше, подумал я, что все эти лихие бреющие рейды над
лунной поверхностью приходятся у нас на ночную сторону. Можно смотреть на
индикаторы и воображать что душе угодно. По крайней мере, не видишь этих
жутких скал...
Когда до станции осталось километров десять -- в высоту она казалась
уже вдвое больше Земли, а чтобы закрыть Солнце, хватило бы и торца,--
Коршунов вновь взялся за рычаги управления.
-- Будем исправлять допущенные ошибки.-- объяснил он. Мои формулы очень
простые, зато не очень точные. Смотри, штурман, и учись, как это делается.
Он вновь включил двигатель, истратив на этот раз килограммов, наверное,
десять. К моему удивлению, теперь мы шли не прямо на станцию, а несколько в
сторону.
Я не преминул указать ему на это обстоятельство.
-- Когда же, штурман, ты наконец поймешь, что мы в космосе, а не на
автодроме? -- рассмеялся он.-- Здесь не бывает прямых путей к цели. Ты не
учитываешь центробежных сил -- раз; -- он принялся загибать пальцы,--
кориолисовых сил -- два; приливных сил -- три... Они подкрутят "Кон-Тики"
прямо в ворота. Видал когда-нибудь "сухой лист"?
Он опять засмеялся, даже не надо мной, а просто от хорошего настроения,
но мне стало стыдно. Все эти силы действительно есть, их изучают в школе, не
говоря об институте. И то, что с ними не так часто встречаешься, не может
служить для меня извиняющим обстоятельством...
Минуты текли медленно. Наша скорость относительно цели почти не
менялась, но ее вектор выворачивался прямо на станцию.
-- Причаливание -- самая приятная операция, -- сказал Коршунов.--
Ответственность как при посадке, но есть время для размышлений. А при
орбитальных переходах, наоборот, слишком долго ждать результата. Виток, два
витка, иногда больше. Причем каждый виток -- это полтора часа, два... Вот и
крутишься. Изматывает...
Станция быстро росла. Я уже упоминал, что "ЮГ" -- это цилиндрическая
башня высотой шестьсот метров, диаметром около шестидесяти. Она стоит в
пространстве вертикально -- за счет стабилизирующего действия приливных сил.
Сейчас перед нами, словно исполинская стена, вырастала ее боковая
поверхность, почти сплошь одетая солнечными батареями и антеннами.
- Где же у них причальные площадки? -- задумчиво сказал Коршунов.-- Я
полагаю, на торцах... Или все-таки на борту? Не хотелось бы "вляпаться" во
что-нибудь этакое...
- А что может случиться? -- поинтересовался я.
- Я впервые на этой луне, откуда мне знать? -- пожал он плечами.-- У
нас на периферии, например, стреляют без предупреждения.
-- На случай пиратского нападения? -- понимающе подмигнул я.
- На случай метеоритов,-- спокойно пояснил он.-- Охрана строгая,
роботы. "Стой, стрелять буду!" -- не говорят. Их можно понять...
Станция выглядела уже неприступной крепостной стеной поперек неба. Мы
приближались к "Гагарину" с умеренной скоростью -- метра два с половиной, до
стены оставались считанные десятки метров... И вдруг что-то там
шевельнулось.
-- Вот это да! -- восхищенно произнес Коршунов -- Вот что значит
столица Солнечной системы! Соображаешь, что происходит?
Я, конечно, ничего не понимал. Какая-то гигантская суставчатая
конструкция разворачивалась нам навстречу, что-то вроде громадного складного
манипулятора с раскрывающимся четырехпалым захватом. В этих металлических
пальцах запросто уместился бы грузовой лайнер, не то что миниатюрный
"Кон-Тики"!
- До чего дошли наука и техника! -- продолжал восторгаться Коршунов.--
Я встречал такие приспособления только в романах. Это, очевидно, причальный
манипулятор. Пилоту не надо теперь тормозить, заботиться о разных там
скоростях и углах. Эта штука сама нас подхватит и перенесет куда следует.
Смотри, штурман!
Я и так глядел во все глаза. Колоссальные захваты приближались... вот
они загородили все небо... сомкнулись на корпусе "Кон-Тики"...
- Приехали! -- весело, сияя гагаринской улыбкой, воскликнул Коршунов. И
вдруг...
На нас обрушился страшный удар! Наши кресла жалобно застонали! Звезды
завертелись огненными кругами! Когда я пришел в себя, кругом было небо,
Коршунов нависал над пультом, и мы опять шли к станции -- до нее было метров
сто. Лицо Коршунова искажала неприятная гримаса. Механическая рука схватила
нас и бросила прочь, как бросают забравшуюся за шиворот букашку!
- Ну, станция, погоди! -- прохрипел Коршунов, хищно нацеливаясь пальцем
в клавиатуру. И мы снова ринулись на штурм заколдованной башни... Короче
говоря, когда получасом позже Коршунов зашел с нижнего торца и
пришвартовался к магнитному причалу -- тот плавно принял нас почти в центре
площадки,-- топлива в баках "Кон-Тики" оставались жалкие граммы.
Настроение у Коршунова испортилось. По-моему, он сильно переживал. Но я
не стал брать реванш за прошлое. За мелкими неприятностями нельзя забывать о
главном: мы все-таки сделали это! Первый этап путешествия завершен!
Но когда мы, пристегнув к подошвам магнитные присоски, выбрались
наружу, нас ожидало новое испытание. Прямо над нашими головами, подобно
куполу цирка, нависал испещренный кратерами лунный диск. Вокруг простиралось
обширное металлическое поле - нижний торец станции "ЮГ". Мы стояли на нем
как бы вверх ногами, но не ощущали неудобства слово "вниз" означало для нас
направление к станции, куда тянула нас магнитная подстилка причала.
Мы стояли рядом с "Кон-Тики", привязанные к нему длинным страховочным
тросом. Коршунов озирался по сторонам. Я не сразу понял, что его беспокоит.
-- Где же этот проклятый тамбур? -- произнес наконец он.
Только тут до меня дошло. Площадка, на которой мы стояли, действительно
была абсолютно гладкой -- этой гладкости не нарушала ни одна надстройка. Как
же попасть внутрь?
Мы обошли вокруг "Кон-Тики". Без посадочных опор суденышко выглядело
непривычно. Коршунов шагал как на прогулке, мне же каждый шаг давался с
трудом: нога, оторванная от магнитного настила, становилась куда угодно,
кроме точки, в которую я намеревался ее поставить. Никаких, впрочем,
результатов наш поход не принес: единственное, что удалось обнаружить, это
несколько заправочных штуцеров. Контроль заправки, по всей видимости,
располагался внутри -- снаружи не было ничего, кроме гофрированных
металлических шлангов.
- Выходит, это техническая площадка,-- задумчиво проговорил Коршунов.--
Причалил, тебя заправили -- и лети дальше. Но нас такой вариант не
устраивает...
Мы стояли на краю площадки, под нами зияла звездная пропасть. Звезды
уносились под станцию, исчезая из виду, - мы стояли как бы "на носу", по
ходу движения У меня возникла четкая иллюзия: мы в океане, на борту
привязного буя, сейчас ночь, внизу черная вода и течение несет навстречу
мерцающие планктоном волны. На мгновение мне показалось даже, что я ощутил
свежий порыв океанского ветра...
Но иллюзия тут же развеялась. Коршунов как ни в чем не бывало
перешагнул через срез торца и стоял теперь на боковой поверхности станции
перпендикулярно направлению "вверх-вниз"! Мы все-таки были в космосе. Я
последовал его примеру. Теперь перед нами блистали звезды, а позади
монолитной стеной громоздилась Луна.
-- Пошли на балкон! -- скомандовал Коршунов.
Я не понял, что он имеет в виду, но послушно последовал за ним Путь нам
преграждала двухметровая стена, этакий металлический барьер, обойти который
не было возможности, он, очевидно, опоясывал станцию по всему периметру.
Кое-где в нем зияли круглые отверстия метрового поперечника. Коршунов
приблизился к одному из них, пригнулся и полез туда, опираясь руками. Я
остался один на один с космосом, но страховочный трос нетерпеливо дернулся
-- командир звал за собой. Я осторожно просунул в отверстие голову, повернул
ее влево, вправо... и взгляд мой наткнулся на его башмаки! Коршунов стоял
прямо на этом барьере, опять-таки перпендикулярно - в моем понимании -
направлению "верх-низ"!
-- Лезь смелее, штурман! - ободрил он меня. Но учти -- магниты здесь
только на балконе. Дальше соображай сам.
Я протиснул туловище в отверстие и встал рядом с ним. Мы действительно
находились на нешироком балкончике, опоясывающем станцию. Звезды были теперь
вверху. Луна внизу, а Солнца и
Земли не было видно, их заслоняла возвышавшаяся нал нами 600-метровая
башня. Вверх тянулась узенькая лесенка, окруженная ажурным заграждением.
-- Как тебе это нравится, штурман? -- Коршунов выбрал страховочный трос
до ближайшего карабина, расстегнул его и защелкнул на заграждении лестницы,
так что я оказался привязанным к ней.- Теперь придется тащиться туда, - он
показал вверх,-- 600 метров. Не могли лифт провести! На какой-то идиотский
манипулятор соображения у них хватило...
-- Но это легкие 600 метров,-- попытался возразить я.-- Все-таки
невесомость.
-- Вот именно, невесомость.-- Он посмотрел вверх. Подумать только,
хватило бы одного прыжка...
диска Солнца -- больше чем на двадцать градусов, поэтому его трудно увидеть.
Но знаешь ли ты, Саша,-- голос его зазвенел,-- знаешь ли ты, что из системы
Юпитера Земля кажется вдвое ближе к Солнцу, чем Меркурий отсюда?! Вдвое,
Саша! А я провел там двадцать лет. Безвылазно двадцать лет! Знаешь, сколько
раз за эти годы я видел Землю? Планету, на которой родился?! Но мы там будем
-- я даю слово!
Он почти кричал. В глазах его была ярость.
-- Но, может быть, в телескоп...-- неуверенно начал я.
-- В телескоп?! -- Он ударил кулаком по амортизатору. "Кон-Тики"
качнулся. Коршунов опустил руку и почти спокойно закончил: -- Да, разве что
в телескоп. В телескоп ее иногда видно.
Некоторое время мы молчали.
-- Извини меня, Саша,-- сказал он потом.-- Со мной бывает... Особенно
после трудного финиша. И еще, не обижайся на меня -- ты знаешь, о чем я. Это
была просто шутка.
Зря, конечно, он об этом напомнил. Обошлись бы без его извинений. А
сейчас... Я вновь увидел перед собой злосчастный индикатор топлива, и у меня
снова похолодела спина, как там, наверху, когда он самым серьезным тоном
предложил мне идти за борт, чтобы подождать его на орбите...
-- Пойми, это ракета. Эта машина, пусть она размером с автомобиль, по
сути своей все же ракета, и неплохая. А любая ракета требует на финиш меньше
топлива, чем было затрачено на старт. Ракете легче финишировать, чем
стартовать, потому что на финише она сама легче.
Я молчал. Мне было неприятно его слушать. Напрасно он об этом
заговорил.
-- Опытный пилот,-- продолжал он,-- всегда знает, сколько топлива
оставить на финиш. Меньше половины, но вполне определенную долю. Будто
делишь отрезок в золотой пропорции... Не гневайся на меня, штурман, я просто
пошутил, я не думал тебя обидеть.
Я упорно молчал. Станция "Юрий Гагарин" давно скрылась за горизонтом.
Честно говоря, на стоянке нам совершенно нечего было делать.
-- Молчишь? -- сказал Михаил Коршунов.-- Тогда пока. Не забудь --
завтра в двенадцать ноль-ноль.
-- Пока,-- буркнул я, и мы вместе двинулись по тропе, по направлению к
"воздушным воротам" Центра имени Королева.
Назавтра я был на месте за час до намеченного срока. Отдохнуть так и не
удалось. Вечером в информационной программе показывали репортаж о нашем
окололунном полете. Так у нас всегда -- думаешь, ты один, а за тобой следят
десятки внимательных глаз. Особенно удалась оператору сцена после посадки,
когда мы с Коршуновым стоим рядом с "Кон-Тики" и смотрим прямо в камеру.
Репортаж делали со станции "ЮГ" -- с двухсот километров взяли так, будто
снимали в упор. Им что -- атмосферы нет, условия идеальные... Коршунов
что-то говорит, а я молчу, и физиономия у меня до удивления глупая. И текст
соответствующий, юмористический. "Наш Перепелкин в когтях у Лунного
Коршуна", "Перепелкин попадает в переплет"... Или "в переделку", точно не
помню. Ужас! Не ровен час, увидит жена... А если еще и сын?..
Этим репортажем вчерашние неприятности не кончились. Совсем поздно
приходил Эдик Рыжковский, опять клял себя, слезно отговаривал от участия в
перелете. "Это безумие, чистой воды безумие! Слетать вокруг Луны может
каждый, дело нехитрое. Подумаешь -- взлететь, а потом сесть. А вот как вы
будете выходить к станции, ты себе представляешь? В секунду она делает
полтора километра, в час -- шесть тысяч! Если уйдет вперед, за ней уже не
угнаться! Но и это пустяк по сравнению с тем, что ждет вас потом. Даже свет
летит до Земли больше секунды! Нет, ты себе представляешь, что это значит?"
И так два часа, будто не понимает -- как же мне теперь отказываться?
Словом, заснул под утро, встал в расстроенных чувствах. Настроение -- хуже
некуда. Называется, отдохнул...
Я скучал в своем кресле, верха не опускал. Ждал, что вот-вот появится
Коршунов, но он, судя по всему, исповедует "вежливость королей". Обычно на
стоянке бывает безлюдно, но сейчас здесь, если можно так выразиться, царило
оживление. Неподалеку от "Кон-Тики" припарковался тяжелый гусеничный
вездеход с крупными буквами на борту: ТВ. Два озабоченных молодых человека в
скафандрах возились там со своими телекамерами. Ну, с этими-то я еще мог
примириться: тут по крайней мере намерений не скрывают. Но когда за тобой
подсматривают с орбиты! Стояла на краю площадки и цистерна заправщика. Как
правило, они делают свое дело ночами, а днем где-то скрываются. Этот, стало
быть, остался специально, задела за живое вчерашняя передача. Действительно,
водитель в конце концов не выдержал, спрыгнул из кабины и подошел ко мне.
Лицо у него было открытое, симпатичное.
-- Вас я уже заправил,-- сказал он, словно бы извиняясь.-- Все полторы
тонны, как и просили.
-- Всего полторы?
-- Как в заявке, тютелька в тютельку,-- сказал он.-- С точностью до
грамма, фирма гарантирует. А вы правда собираетесь туда? -- Он ткнул пальцем
в небо.-- Не страшно?
-- Нет,-- твердо ответил я.
-- Так не хватит же,-- удивился заправщик.-- У нас даже до
"Циолковского" все берут по две с половиной.
-- Нам хватит,-- успокоил я его.-- Мы профессионалы, не какие-нибудь
любители-селенологи.
Он понимающе кивнул и отошел. Я снова остался наедине с неприятными
мыслями. Полторы тонны! Выходит, Коршунов заказал топлива только до орбиты,
как всегда, в обрез. Он просто неисправим! Но, надо сказать, его уверенность
успокаивала... Было уже, наверное, без пяти двенадцать, когда ребята с
телевидения засуетились, наставили камеры в сторону тропинки. На вершине
холма появился Коршунов. Он приближался к нам своим неторопливым
каллистянским шагом.
Случайно мой рассеянный взгляд обратился к небу. И тут я увидел такое,
что мгновенно забыл и о телевидении, и о Коршунове с его "королевской
вежливостью"!
Над западным горизонтом медленно восходила сверкающая черточка станции
"ЮГ". Значит, мы должны взлетать прямо сейчас, немедленно, чтобы успеть ее
перехватить! Еще три минуты -- и она пройдет над нашими головами! Гнаться за
ней потом -- занятие, как правильно заметил Эдик Рыжковский, вполне
безнадежное. Значит, придется ждать еще два часа...
Почему же вчера, планируя сегодняшний старт, мы упустили это из виду?
Ну, мне простительно, но как мог забыть Коршунов -- он-то действительно
профессионал!
Я снова посмотрел на него. Он шагал размеренной поступью, словно
позируя телекамерам. Телевидение не зевало; чувствовалось, что в отличие от
командира "Кон-Тики" этим молодым людям есть куда торопиться!
Внезапно перед моим мысленным взором встало лицо Коршунова в момент
вчерашнего разговора. "Ты штурман, назначай точное время!" Неужели это новая
шутка?!
Ну ладно, подумал я, посмотрим, кто будет смеяться последним. Вы
изволите шутить, Лунный Коршун, пожалуйста. Не будем вам мешать в ваших
невинных забавах! Взлетайте, садитесь, делайте что хотите. Вы, очевидно,
рассчитываете, что штурман с исказившимся от страха лицом будет хватать вас
за руки и несвязно лопотать: "Станция, станция!.." Нет уж, не будет этого!
Вот если вы все-таки стартуете -- в чем я сильно сомневаюсь,-- тогда, быть
может, штурман и намекнет тактично, что, дескать. поезд давно ушел! И,
значит, пора возвращаться, иначе никакая "золотая пропорция" вам не поможет!
Вот потом и позируйте перед объективами!
Он ступил на лесенку в тот самый момент, когда "Юрий Гагарин проходил
точно над нашими головами. До телевидения, кажется, тоже дошло: одна из
камер уставилась прямо в зенит. Коршунов, как ни в чем не бывало, занял свое
место, опустил прозрачный верх. Зашипели баллоны, наполняя кабину воздухом.
Через минуту он поднял забрало шлема. Я последовал его примеру. В кабине
было прохладно, воздух еще хранил в себе память о своем жидком прошлом.
-- Прощайся с этой луной, штурман! -- произнес Коршунов, посмотрев на
часы. Стрелки -- а часы у него стрелочные, как у всех космонавтов,-- сошлись
в верхней точке циферблата.-- Двенадцать ноль-ноль!..
И он нажал стартер! За прозрачным колпаком взметнулось пламя, двигатель
загремел, и "Кон-Тики" ринулся в небо. Лицо у Коршунова было счастливое;
неужели он ни о чем не подозревал? Мне даже стало его жалко, но что делать?
Я открыл было рот -- сообщить, что пора возвращаться (а "Гагарин" уже
опускался к восточному горизонту), как вдруг...
"Кон-Тики" сильно тряхнуло, и, сверкая в лучах Солнца, от корабля
веером полетели три трубчатые конструкции -- наши посадочные опоры! Коршунов
отстрелил шасси! Теперь нам оставался только один путь -- вверх, на
орбиту!..
-- Прощайся с этой луной, штурман! -- покрывая гром двигателя,
прокричал Коршунов.-- Эти сто килограммов больше нам не нужны! Пусть они
остаются, а мы пойдем дальше!..
Он воздел руку кверху и, конечно, ушиб пальцы о крышу кабины. Сказать я
ничего не мог -- во всяком случае, ничего связного. Маршевый двигатель
победно гремел.
-- Станция... -- бормотал я. -- Но станция... Станция...
Перегрузка не давала мне шевельнуть даже пальцем, не то что рукой.
Кажется, я пытался показывать ему глазами, но тщетно! Вертикальная черточка
"Юрия Гагарина" застыла над горизонтом. Мы не набрали и половины орбитальной
скорости, а станция ушла уже километров на двести и все еще удалялась!
Наконец Коршунов уловил мое беспокойство. Какое-то время он молча
смотрел вперед. Конечно, он сразу все понял, но ничем не дал понять, что
ситуация его встревожила.
-- Держись, штурман! -- прокричал он.-- Обратного пути нет! Мы догоним
ее, даю слово!..
Перегрузка заметно усилилась, мне стало нехорошо. Но когда двигатель
умолк и мы вышли на орбиту "Гагарина", тот по-прежнему висел над горизонтом
далеко впереди, а топлива в баках "Кон-Тики" оставалось всего 40 кг!
Возьми себя в руки, сказал я себе, мы на орбите, ничего страшного нам
не грозит. Ну, пришлют в крайнем случае спасательный катер. И опять
подстроят какую-нибудь веселенькую телепередачку...
Но Коршунова, видимо, такие проблемы не волновали. Он долго изучал
станцию в свой любимый 15-кратный бинокль.
-- До нее двести пятьдесят километров,-- сказал он наконец, передавая
бинокль мне. Выглядел "ЮГ" внушительно -- этакая 600-метровая, парящая в
пустоте башня, ощетинившаяся антеннами и солнечными батареями.-- Идти на нее
в лоб бессмысленно, не хватит никакого топлива. С десяти километров я бы еще
рискнул, но не более... Постой, высота у нас пятьдесят, если не
ошибаюсь?..-- И вдруг он засмеялся.-- Знаешь, штурман, какой закон для нас
сейчас самый главный? Пятью пять -- двадцать пять!..
Он смотрел на меня и улыбался. И, как я понял, на сей раз вовсе не
из-за выражения моего лица; просто он нашел выход и радовался, что это ему
удалось.
-- Пятью пять -- двадцать пять! -- победоносно повторил он.-- Мы пойдем
обходным путем, штурман! Не будь я Лунный Коршун, если через два часа мы не
постучимся в двери этого небесного замка!..
-- Ты что, Михаил?! -- закричал на этот раз уже я.
-- Не нервничай, штурман,-- отпарировал Коршунов.-- Я знаю, что делаю
А сделал он следующее: 1) развернул "Кон-Тики" кормой вперед и 2)
включил на несколько секунд маршевый двигатель. Топлива, правда, на этот
странный маневр ушло всего килограммов семь, но результат не замедлил
сказаться: дистанция, отделявшая нас от станции "Юрий Гагарин", постепенно
увеличивалась. Кроме того, мы начали терять высоту, набранную с таким
трудом,-- она уменьшалась все быстрее и быстрее.
Минут пятнадцать я не без успеха делал вид, что мне все понятно и что я
полностью разделяю экстравагантную линию командира "Кон-Тики", но потом не
выдержал.
-- Допустим даже, что я полный невежда в вопросах навигации и высшего
пилотажа,-- сказал я ему.-- В некотором смысле так оно и есть. Но не кажется
ли вам, командир, что, удаляясь от цели, мы нисколько к ней не приближаемся?
О следующей четверти часа вспоминать неприятно. Коршунов читал лекцию,
мне оставалось слушать и иногда кивать в знак того, что все понимаю. Он
рассказывал, что космическая навигация -- это не речное судовождение, она
полна парадоксов, с одним из них -- причем далеко не последним -- я и
столкнулся. Смысл стандартного маневра, который мы сейчас выполняем, в том,
что в результате торможения наша орбита укоротилась; стало быть, на полный
виток мы затратим меньше времени, чем станция, и после его завершения
вплотную приблизимся к ней. Кроме укорочения орбиты, здесь действует
дополнительный парадоксальный фактор -- чем ниже высота, тем выше скорость,
это знал еще Кеплер. Дистанция, выигрываемая за виток, примерно впятеро
больше разности высот в перицентре -- самой низкой точке траекторий.
Поэтому, если учесть, что высота орбиты "Гагарина" -- 50 км, получилось
очень удачно, что мы отставали всего на 250 км. Пятью пять -- двадцать пять:
закон природы. Чтобы догнать станцию, нам достаточно одного оборота. Вот
будь дистанция побольше, витка не хватило бы, и желанный финиш надолго бы
отодвинулся. Вообще у него, у Коршунова, есть простые формулы, которыми он
руководствуется в подобных случаях, и мне, как штурману "Кон-Тики", невредно
было бы вызубрить их наизусть...
И так далее в том же духе. В продолжение этого монолога скорость спуска
неуклонно возрастала, причем выглядело это куда грознее, чем в прошлый раз,
при встрече с масконом. Если отвлечься от того, что мы еще и неслись по
орбите, мы по-настоящему падали -- вертикальная скорость достигла уже почти
ста километров в час. Высота уменьшилась вдвое -- если со скоростью ничего
не случится, спустя десяток - другой минут мы врежемся в лунные скалы.
Конечно, разумом я понимал, что потом скорость уменьшится -- в перицентре
она должна сойти на нет,-- тем не менее наш стремительный спуск вызывал
неприятное ощущение, я слушал Коршунова, что называется, вполуха, и до меня
не сразу дошел смысл его слов насчет 50 км, на которые мы собираемся
спуститься, чтобы достать станцию.
-- Погодите, командир,-- сказал я.-- О каком это пятидесятикилометровом
запасе вы толкуете? Какая же высота будет у нас в перицентре? Ноль?
-- Естественно,-- кивнул он.-- Ну, не совсем ноль, но около того.
Точный ноль означал бы контакт с поверхностью на орбитальной скорости, что
нежелательно. Практически мы пройдем над Луной в километре-двух, а то и
меньше. Но там нет никаких вершин, не беспокойся, штурман. На карту я
глянул.
Я промолчал, сдержался, но внутри у меня вскипело. Он "глянул" на
карту! В таких случаях нужно не просто "глянуть", а изучать ее долго и
внимательно. Он, видите ли, "глянул"! А что он мог углядеть?!
- Или ты предпочтешь, чтобы мы финишировали на два часа позже? --
добавил Коршунов.-- Мне лично это болтание на орбите уже порядком наскучило.
Он называл это "болтанием на орбите"! Мы по-прежнему неслись вперед с
колоссальной скоростью. "Кон-Тики" погрузился во мрак, окружавший обратную
сторону Луны. Скорость спуска падала, но высота была уже меньше десяти
километров. Все было примерно как в первом орбитальном полете, на этот раз я
не испытывал особого страха. В конце концов, говорил я себе, если так
суждено, то ничего не поделаешь. Если это случится, мы ничего не успеем
почувствовать...
Так я себя уговаривал, но, как сейчас понимаю, сохранял спокойствие
отнюдь не благодаря этим уговорам; просто, видимо, уже тогда внутренне
поверил Коршунову -- его знаниям, опыту и интуиции.
Мы летели в полном мраке; над поверхностью Луны, судя по данным
альтиметра, проскочили всего в нескольких сотнях метрах -- вертикальная
скорость в этот момент, как ей и положено, занулилась -- и снова пошли
вверх. Результаты маневра начали сказываться -- теперь станция опережала нас
всего на полтораста километров. Расстояние быстро сокращалось, и когда,
наконец, мы вырвались на дневную сторону, она уже была видна совершенно
отчетливо без всякого бинокля. Впрочем, мы увидели ее раньше -- сначала
показалась она, а Солнце -- спустя какое-то время. Мы шли еще в лунной тени,
а она уже купалась в его лучах -- висела впереди и вверху, сверкающая и
красивая, словно елочная игрушка, и казалось, что до нее можно дотянуться
рукой.
-- Ну, штурман, признавайся, - сказал Коршунов.-- Натерпелся страху?
Только смотри у меня, говори правду!
Он был весел и оживлен, будто выиграл партию у чемпиона мира. Хотя что
такого было сделано? Рутинный маневр на сближение, как сам он изволил
выразиться. К тому же маневр этот далеко не был закончен. Прямо по курсу над
горизонтом поднималось Солнце, за ним, как привязанная, волочилась Земля, а
между ними висела станция, похожая теперь на заколдованную башню из слоновой
кости. Именно заколдованную -- так мне почему-то подумалось. Она медленно
росла, мы приближались к ней с каждой минутой.
Пожалуй, даже лучше, подумал я, что все эти лихие бреющие рейды над
лунной поверхностью приходятся у нас на ночную сторону. Можно смотреть на
индикаторы и воображать что душе угодно. По крайней мере, не видишь этих
жутких скал...
Когда до станции осталось километров десять -- в высоту она казалась
уже вдвое больше Земли, а чтобы закрыть Солнце, хватило бы и торца,--
Коршунов вновь взялся за рычаги управления.
-- Будем исправлять допущенные ошибки.-- объяснил он. Мои формулы очень
простые, зато не очень точные. Смотри, штурман, и учись, как это делается.
Он вновь включил двигатель, истратив на этот раз килограммов, наверное,
десять. К моему удивлению, теперь мы шли не прямо на станцию, а несколько в
сторону.
Я не преминул указать ему на это обстоятельство.
-- Когда же, штурман, ты наконец поймешь, что мы в космосе, а не на
автодроме? -- рассмеялся он.-- Здесь не бывает прямых путей к цели. Ты не
учитываешь центробежных сил -- раз; -- он принялся загибать пальцы,--
кориолисовых сил -- два; приливных сил -- три... Они подкрутят "Кон-Тики"
прямо в ворота. Видал когда-нибудь "сухой лист"?
Он опять засмеялся, даже не надо мной, а просто от хорошего настроения,
но мне стало стыдно. Все эти силы действительно есть, их изучают в школе, не
говоря об институте. И то, что с ними не так часто встречаешься, не может
служить для меня извиняющим обстоятельством...
Минуты текли медленно. Наша скорость относительно цели почти не
менялась, но ее вектор выворачивался прямо на станцию.
-- Причаливание -- самая приятная операция, -- сказал Коршунов.--
Ответственность как при посадке, но есть время для размышлений. А при
орбитальных переходах, наоборот, слишком долго ждать результата. Виток, два
витка, иногда больше. Причем каждый виток -- это полтора часа, два... Вот и
крутишься. Изматывает...
Станция быстро росла. Я уже упоминал, что "ЮГ" -- это цилиндрическая
башня высотой шестьсот метров, диаметром около шестидесяти. Она стоит в
пространстве вертикально -- за счет стабилизирующего действия приливных сил.
Сейчас перед нами, словно исполинская стена, вырастала ее боковая
поверхность, почти сплошь одетая солнечными батареями и антеннами.
- Где же у них причальные площадки? -- задумчиво сказал Коршунов.-- Я
полагаю, на торцах... Или все-таки на борту? Не хотелось бы "вляпаться" во
что-нибудь этакое...
- А что может случиться? -- поинтересовался я.
- Я впервые на этой луне, откуда мне знать? -- пожал он плечами.-- У
нас на периферии, например, стреляют без предупреждения.
-- На случай пиратского нападения? -- понимающе подмигнул я.
- На случай метеоритов,-- спокойно пояснил он.-- Охрана строгая,
роботы. "Стой, стрелять буду!" -- не говорят. Их можно понять...
Станция выглядела уже неприступной крепостной стеной поперек неба. Мы
приближались к "Гагарину" с умеренной скоростью -- метра два с половиной, до
стены оставались считанные десятки метров... И вдруг что-то там
шевельнулось.
-- Вот это да! -- восхищенно произнес Коршунов -- Вот что значит
столица Солнечной системы! Соображаешь, что происходит?
Я, конечно, ничего не понимал. Какая-то гигантская суставчатая
конструкция разворачивалась нам навстречу, что-то вроде громадного складного
манипулятора с раскрывающимся четырехпалым захватом. В этих металлических
пальцах запросто уместился бы грузовой лайнер, не то что миниатюрный
"Кон-Тики"!
- До чего дошли наука и техника! -- продолжал восторгаться Коршунов.--
Я встречал такие приспособления только в романах. Это, очевидно, причальный
манипулятор. Пилоту не надо теперь тормозить, заботиться о разных там
скоростях и углах. Эта штука сама нас подхватит и перенесет куда следует.
Смотри, штурман!
Я и так глядел во все глаза. Колоссальные захваты приближались... вот
они загородили все небо... сомкнулись на корпусе "Кон-Тики"...
- Приехали! -- весело, сияя гагаринской улыбкой, воскликнул Коршунов. И
вдруг...
На нас обрушился страшный удар! Наши кресла жалобно застонали! Звезды
завертелись огненными кругами! Когда я пришел в себя, кругом было небо,
Коршунов нависал над пультом, и мы опять шли к станции -- до нее было метров
сто. Лицо Коршунова искажала неприятная гримаса. Механическая рука схватила
нас и бросила прочь, как бросают забравшуюся за шиворот букашку!
- Ну, станция, погоди! -- прохрипел Коршунов, хищно нацеливаясь пальцем
в клавиатуру. И мы снова ринулись на штурм заколдованной башни... Короче
говоря, когда получасом позже Коршунов зашел с нижнего торца и
пришвартовался к магнитному причалу -- тот плавно принял нас почти в центре
площадки,-- топлива в баках "Кон-Тики" оставались жалкие граммы.
Настроение у Коршунова испортилось. По-моему, он сильно переживал. Но я
не стал брать реванш за прошлое. За мелкими неприятностями нельзя забывать о
главном: мы все-таки сделали это! Первый этап путешествия завершен!
Но когда мы, пристегнув к подошвам магнитные присоски, выбрались
наружу, нас ожидало новое испытание. Прямо над нашими головами, подобно
куполу цирка, нависал испещренный кратерами лунный диск. Вокруг простиралось
обширное металлическое поле - нижний торец станции "ЮГ". Мы стояли на нем
как бы вверх ногами, но не ощущали неудобства слово "вниз" означало для нас
направление к станции, куда тянула нас магнитная подстилка причала.
Мы стояли рядом с "Кон-Тики", привязанные к нему длинным страховочным
тросом. Коршунов озирался по сторонам. Я не сразу понял, что его беспокоит.
-- Где же этот проклятый тамбур? -- произнес наконец он.
Только тут до меня дошло. Площадка, на которой мы стояли, действительно
была абсолютно гладкой -- этой гладкости не нарушала ни одна надстройка. Как
же попасть внутрь?
Мы обошли вокруг "Кон-Тики". Без посадочных опор суденышко выглядело
непривычно. Коршунов шагал как на прогулке, мне же каждый шаг давался с
трудом: нога, оторванная от магнитного настила, становилась куда угодно,
кроме точки, в которую я намеревался ее поставить. Никаких, впрочем,
результатов наш поход не принес: единственное, что удалось обнаружить, это
несколько заправочных штуцеров. Контроль заправки, по всей видимости,
располагался внутри -- снаружи не было ничего, кроме гофрированных
металлических шлангов.
- Выходит, это техническая площадка,-- задумчиво проговорил Коршунов.--
Причалил, тебя заправили -- и лети дальше. Но нас такой вариант не
устраивает...
Мы стояли на краю площадки, под нами зияла звездная пропасть. Звезды
уносились под станцию, исчезая из виду, - мы стояли как бы "на носу", по
ходу движения У меня возникла четкая иллюзия: мы в океане, на борту
привязного буя, сейчас ночь, внизу черная вода и течение несет навстречу
мерцающие планктоном волны. На мгновение мне показалось даже, что я ощутил
свежий порыв океанского ветра...
Но иллюзия тут же развеялась. Коршунов как ни в чем не бывало
перешагнул через срез торца и стоял теперь на боковой поверхности станции
перпендикулярно направлению "вверх-вниз"! Мы все-таки были в космосе. Я
последовал его примеру. Теперь перед нами блистали звезды, а позади
монолитной стеной громоздилась Луна.
-- Пошли на балкон! -- скомандовал Коршунов.
Я не понял, что он имеет в виду, но послушно последовал за ним Путь нам
преграждала двухметровая стена, этакий металлический барьер, обойти который
не было возможности, он, очевидно, опоясывал станцию по всему периметру.
Кое-где в нем зияли круглые отверстия метрового поперечника. Коршунов
приблизился к одному из них, пригнулся и полез туда, опираясь руками. Я
остался один на один с космосом, но страховочный трос нетерпеливо дернулся
-- командир звал за собой. Я осторожно просунул в отверстие голову, повернул
ее влево, вправо... и взгляд мой наткнулся на его башмаки! Коршунов стоял
прямо на этом барьере, опять-таки перпендикулярно - в моем понимании -
направлению "верх-низ"!
-- Лезь смелее, штурман! - ободрил он меня. Но учти -- магниты здесь
только на балконе. Дальше соображай сам.
Я протиснул туловище в отверстие и встал рядом с ним. Мы действительно
находились на нешироком балкончике, опоясывающем станцию. Звезды были теперь
вверху. Луна внизу, а Солнца и
Земли не было видно, их заслоняла возвышавшаяся нал нами 600-метровая
башня. Вверх тянулась узенькая лесенка, окруженная ажурным заграждением.
-- Как тебе это нравится, штурман? -- Коршунов выбрал страховочный трос
до ближайшего карабина, расстегнул его и защелкнул на заграждении лестницы,
так что я оказался привязанным к ней.- Теперь придется тащиться туда, - он
показал вверх,-- 600 метров. Не могли лифт провести! На какой-то идиотский
манипулятор соображения у них хватило...
-- Но это легкие 600 метров,-- попытался возразить я.-- Все-таки
невесомость.
-- Вот именно, невесомость.-- Он посмотрел вверх. Подумать только,
хватило бы одного прыжка...