Страница:
Он замолчал и задумчиво, как мне показалось, перевел взгляд вниз. Там
простиралась девственная панорама Луны. Движение станции ощущалось отлично.
Кратеры резво бежали навстречу и скрывались из виду, ныряя под край балкона.
-- Как можно о таком говорить! -- возмутился я. Пришлось бы прыгать
абсолютно параллельно стене, самое малое отклонение -- и навсегда
затеряешься в космосе.- Я зябко поежился.-- Вот будь у нас ранцевые
двигатели...
Он поморщился:
-- Ну, с ранцем смог бы не только Коршунов, но и какой-нибудь
Слизняков... Ты знаешь, Перепелкин, каким людям давали в древности птичьи
фамилии?
- И каким же?
Он снял с себя бинокль и повесил его мне на шею. Потом медленно
отстегнул от своего пояса страховочный карабин. Посмотрел на меня сквозь
прозрачное стекло шлема и широко усмехнулся.
-- Да тем, которые умели летать... Смотри, штурман!
Я не успел шевельнуть пальцем -- а до последнего момента был убежден,
что идет очередной розыгрыш,-- как он мгновенно присел, сильно оттолкнулся и
пулей полетел вверх! Мне оставалось только провожать его взглядом и мысленно
прикидывать, какие возможности у меня есть, чтобы в случае чего прийти на
выручку. Получалось, что никаких. По лестнице я его не догоню, связаться с
местным персоналом не успею, баки "Кон-Тики" пусты... Я с остановившимся
сердцем следил за его полетом. Он несся параллельно стене, но вдруг мне
показалось, что он все-таки от нее удаляется...
Еще через десяток секунд это стало очевидно. Он просчитался в момент
толчка! Расстояние, отделявшее его от стены, постепенно увеличивалось. Пять
метров, десять, пятнадцать... Неумолимая сила инерции несла его в
космическое пространство, а мне оставалось стоять, задрав голову, и
провожать его взглядом!..
Озаренный ясным лунным светом, Коршунов возносился все выше. И вдруг
мне показалось, что он ближе к стене, чем полминуты назад!
Да! Неведомая сила искривила его траекторию и тащила теперь к станции.
До лестницы оставалось четыре метра, три, два... Я услышал его
удовлетворенное восклицание. Коршунов протянул руку и...
Он был уже там, наверху, а я все еще здесь, нас разделяла дистанция в
600 метров, и каждый из них состоял, наверное, из пяти ступенек, итого три
тысячи!..
Я вспомнил, как мы выходили к станции, вспомнил его улыбку. "В космосе
нет прямых путей к цели. Ты не учитываешь центробежных сил -- раз;
кориолисовых сил -- два; приливных сил -- три... Они подкрутят "Кон-Тики"
прямо в ворота..."
Тогда роль футбольного мяча исполняло наше суденышко; теперь Коршунов
сам сыграл эту роль. Наверное, он ждал, что и я последую его примеру...
Я снова посмотрел вверх. Он уже скрылся из виду, я был один во всей
безграничной Вселенной. Расстояние, отделявшее меня от вершины станции,
казалось бесконечным. Как он прыгал? Толкнулся изо всех сил, отклонение от
вертикали было ничтожным, градусов пять... Или шесть? Он уносился ввысь, а
слабая кориолисова сила медленно искривляла его траекторию, влекла его
назад, к станции... И так будет с любым предметом, если сообщить ему ту же
начальную скорость...
Я пригнулся, шагнул под ажурное заграждение, вцепился в ступеньки и
пополз вверх. Что-то сильно дернуло меня за скафандр. Страховочный трос. Я
отстегнул карабин от пояса и продолжил движение.
Что чувствует муха, лишенная крыльев? Теперь я знаю это на опыте...
Ступеньки кончились спустя полчаса, передо мной был край верхней площадки. В
глаза брызнуло Солнце. Чья-то сильная рука ухватила меня за плечо и
поставила на ноги -- магнитные подошвы тут же прилипли к настилу.
-- Вот и бессменный штурман "Кон-Тики" Александр Перепелкин,-- услышал
я знакомый, слегка ироничный голос.
Я открыл глаза. Коршунов стоял рядом, это он помог мне взобраться сюда.
Площадка была так же обширна, как и на нижнем торце, но отнюдь не выглядела
пустынной. В центре ее возвышалась приземистая надстройка воздушного шлюза,
над входом красовался плакат: "Привет мужественным космопроходцам!"
Неподалеку примостился тяжелый ракетный диск с крупными буквами на борту ТВ.
У телекамер суетились люди в скафандрах. Все это что-то напоминало. Камеры
были устремлены на нас. И опять, подозреваю, физиономия у меня получилась
довольно глупая...
-- Ну повторите, ну что вам стоит,-- попросил кто-то.-- Вы же
профессионал...
Примечательная особенность беседы с группой незнакомцев в скафандрах --
никогда не знаешь, кто из них конкретно к тебе обращается. Не фиксируется
направление голоса. Пока я соображал, ответил Коршунов. Конечно, это было
продолжение разговора. Начала его я не слышал -- металл экранировал
радиоволны, не пропускал их на мою лестницу.
-- Нет,-- твердо сказал Коршунов.-- Мы профессионалы, но не каскадеры.
Если мы иногда, как вы выражаетесь, идем на риск -- а в действительности это
точный расчет,-- то лишь по необходимости. Сейчас я ее не вижу.
-- Каскадеры! -- возмутился еще один голос. Коршунов повернулся к
говорившему (все они в скафандрах выглядели на одно лицо, только этот был
без телеаппаратуры).-- А мы, знаете, кто мы такие?
-- Догадываюсь.
-- Телевидение! -- гордо произнес говоривший.-- Причем документальное!
Я режиссер...-- он назвал фамилию, я ее не запомнил.-- Телезрители ждут от
нас правды, и мы им ее даем! У меня ответственное задание -- сделать фильм о
вашем полете!
-- А кто вам мешает?
-- Нам мешаете вы! -- взорвался режиссер.-- Откуда мне было знать, что
вы пришвартуетесь к причалу для беспилотных зондов? Откуда мне было знать,
что вы решитесь на этот сумасшедший прыжок? Откуда мне было знать, что вы
откажетесь от дублей?
-- Однако вы предусмотрительны,-- мягко проговорил Коршунов.
-- Да вы...-- задохнулся режиссер.-- Да мы...
-- Отвяжись от него, Женя,-- сказал один из людей с камерами.--
Причаливание я беру на себя. Сниму старт, потом пустим обратным кадром...
-- А прыжок? Я тебе должен прыгать?
-- Придумаем что-нибудь,-- не сдавался оператор.-- Муляж бросим на
леске. Леска у меня крепкая, крокодила выдержит...
В продолжение этого разговора все мы медленно продвигались к дверям
шлюза. Коршунов остановился, посмотрел в небо. Солнце опускалось к дальнему
краю площадки, следом Земля. Потом он шагнул внутрь, я за ним. Последними
вошло телевидение. Створки за нами сдвинулись, тамбур стал наполняться
воздухом. Потом гостеприимно открылся внутренний люк...
Мы провели на станции почти сутки, оставившие впечатление суматохи и
хаоса. Рядом с нами все время были какие-то люди -- мужчины и женщины. "Юрий
Гагарин" -- целый орбитальный городок, население здесь не меньше, чем в
Центре Королева. Одни лица сменялись другими, все что-то спрашивали, давали
советы, предостерегали. Мы обедали, мы ужинали... Равнодушных не было, все
знали о рейсе "Кон-Тики". Иногда попадался режиссер Женя со своей командой
либо один -- без скафандра, в кожаном пиджаке и свитере, он смотрелся
солиднее, действительно тянул на заслуженного. Вечерняя программа отвела нам
минут пятнадцать. Снято было лихо -- старт сверху и снизу, погоня за
станцией, "Кон-Тики" на фоне скал... Выглядел наш кораблик весьма
романтично. Наконец заключительная сцена на верхнем причале "Гагарина":
Коршунов вытаскивает меня на площадку. Лицо у меня, кстати, получилось
именно такое, как и предполагал.
Перед сном был мне вызов по видеофону. Звонил, естественно, Эдик
Рыжковский все с теми же текстами. Я посоветовал ему на будущее шутить более
осторожно; боюсь, это прозвучало грубо. Но я смертельно устал, и было
невыносимо слушать его причитания.
После завтрака нас принял, как здесь его называют, мэр -- главный
администратор станции Коломин. Был еще ряд специалистов, в том числе
зарубежных (станция международная), в основном по навигации и астродинамике.
Обсуждали различные варианты нашего дальнейшего маршрута. Группа из Франции,
как выяснилось, всю ночь гоняла свои компьютеры, теперь их руководитель
докладывал результаты. Дисплей у Коломина в полстены, вверху Луна, внизу
Земля, между ними по всем мыслимым траекториям болтается наш "Кон-Тики".
Оказывается, если не навесить дополнительных баков, то на торможение у Земли
топлива просто не хватит. Остается единственный вариант, очень красивый, он
рассчитан во всех подробностях. Нам придется после отделения от станции лишь
включить двигатель на определенное время, потом "Кон-Тики" сам пройдет по
всей траектории, пронзит верхние слои земной атмосферы и по тормозному
эллипсу выйдет на рандеву с околоземной станцией "Коперник". Топлива в этом
варианте не только вполне хватит, но еще и останется, причем довольно много.
Очень экономичная схема. Никто, правда, на таких судах, как "Кон-Тики", в
атмосфере не тормозился, но они просчитали всю аэродинамику, все получается
превосходно. Минимальная высота у нас будет семьдесят километров, перегрузки
сносные, тормозить будем куполом, днищем опасно -- там баки с топливом. На
дисплее маневр выглядел завлекательно -- кругом огонь, искры во все
стороны... Телевидение -- а оно, конечно, присутствовало -- засняло картину
в деталях и сделало необходимые дубли. Все согласились, что нужно лететь
именно так, потому что никак иначе не удастся. Потом слово взял Михаил
Коршунов. Он от имени экипажа поблагодарил всех присутствующих за участие,
особенно французскую группу, которая за такой короткий срок подготовила
столь точно рассчитанный, очень экономичный и во многих отношениях
безупречный проект. Особенно Коршунову понравились расчеты торможения в
атмосфере; они по-настоящему впечатляют. Его, Коршунова, в этой схеме
перелета устраивает абсолютно все, за исключением одной -- единственной
малости: данная схема отводит ему и штурману Перепелкину, бесспорно,
героическую, но не слишком вдохновляющую роль подопытных обезьян. Ибо все,
что данная схема требует от командира "Кон-Тики",-- это выставить курс по
какой-то там звезде и запустить движок, а от штурмана -- пристально смотреть
на хронометр и издать громкое восклицание в тот момент, когда движок нужно
выключить. Эта работа не для человека и даже не для робота -- даже роботу не
понравится ощущать себя подопытной обезьяной. А он, Коршунов, и его штурман
Перепелкин не роботы: оба они люди, которые умеют летать. И, надо сказать,
любят это дело. Поэтому экипаж "Кон-Тики", несмотря на всю свою
признательность по отношению к авторам доложенного проекта, вынужден его
отклонить. "Кон-Тики" пойдет своим путем, и это вопрос решенный.
-- Есть еще одно обстоятельство,-- продолжал Коршунов.-- Возможно, оно
покажется несущественным, но для меня оно таковым не является. Я не
компьютер, а человек, и мне свойственно делать ошибки. Поэтому я не могу
выбрать путь, на котором обязан действовать безошибочно. Если, конечно, у
меня есть выбор. Нет, я предпочту вариант, который оставляет мне право на
ошибку и одновременно возможность ее исправить. Даже вернуться с полпути,
если будет необходимо. Мы на периферии привыкли действовать именно так,
потому что нам не на кого рассчитывать, кроме как на самих себя. Пусть этот
путь не столь экономичен и эффективен, зато он гибче, он дает время
собраться с мыслями, он, надежнее.
Коршунов ткнул указкой в Луну на дисплее.
-- Четверть дороги, пройдена,-- сказал он.-- Теперь у нас появились три
вещи: пустые баки, возможность их наполнить и время для размышлений. И мы
пойдем не прямо на Землю, как здесь предлагалось, мы пойдем во внутреннюю
точку либрации.-- Он показал куда-то между Луной и Землей.-- Хватит полторы
тонны, в крайнем случае две. Там находится автоматический танкер "Лагранж",
и это все, что нам требуется. Когда мы придем туда, у нас опять будут те же
три вещи: пустые баки, возможность их заправить и время для размышлений. От
"Лагранжа" мы могли бы идти в атмосферу, как здесь предлагалось, и это
гораздо проще, чем идти в атмосферу отсюда, но мне не очень-то нравятся игры
в духе Вильгельма Тепля, особенно когда приходится целить даже не в яблоко,
а в его кожуру. Но после заправки нам хватит топлива на переход к Земле и
обычное торможение, обычный переход на орбиту без всяких тормозных эллипсов.
И вот мы уже на орбите, на своей, а "Коперник" на своей, и у нас вновь есть
время для размышлений, и мы цепляемся за станцию и выходим к ней примерно
так же, как вышли к "Гагарину", и у нас снова появляются три вещи: пустые
баки, то, чем их можно заполнить, и время для размышлений. Вот как мы
пойдем, и почти всюду на этом пути у нас будет возможность исправить ошибку,
если мы ее сделаем.
И он сел, и никто уже не отговаривал нас, и только режиссер Женя
шептался со своей командой на ту тему, что в точку либрации никого посылать
не следует, там нет ничего интересного, это можно снять на макете, а на
"Копернике" у них оператор есть, так что им остается заснять наш старт с
нескольких точек, чтобы потом обратным кадром показать заодно и
причаливание.
Словом, план был выслушан и одобрен, и никому из присутствовавших
нельзя поставить в вину, что на деле события развернулись куда
драматичнее...
Стартовая площадка была ярко озарена прожекторами. Несомненно, свет
некоторых из них, невидимый в вакууме, рыскал сейчас в темноте в поисках
"Кон-Тики", но усилия были тщетными -- Коршунов ловким маневром ушел из
следящего луча, а вновь нащупать столь утлое суденышко в глубине космоса
смогла бы разве что автоматическая противометеоритная система. Однако
данными прожекторами руководили вовсе не роботы.
Мы снялись с верхней палубы "Гагарина" (а сюда перегнал "Кон-Тики"
кто-то из местной стартовой команды ночью, пока мы спали) над центром
обратной стороны Луны, несмотря на настойчивые уговоры ТВ подождать до
стороны освещенной, на которой условия съемки гораздо предпочтительней. Мы
были неумолимы. Пришлось им прибегнуть к искусственному освещению, а теперь,
после маневра Коршунова, оно стало бессильным и бесполезным. До станции все
еще было рукой подать -- она выглядела черной прямоугольной тенью на фоне
звездного неба, окаймленной ходовыми огнями, верхняя же площадка казалась
самостоятельным летательным аппаратом, подобным Лапуте, на которой некогда
побывал Гулливер.
Мы уходили от станции со скоростью пешехода разгон, по мнению
Коршунова, следовало начать минут через 10--15 после старта. Так мы гораздо
точнее выйдем к "Лагранжу" и сбережем много топлива. Хотя, казалось бы, чего
там особенно экономить -- все равно заправляться...
-- Полный порядок,-- сказал Коршунов. В кабине было темно, только
неярко мерцали индикаторы на пульте управления.-- Они нас уже не найдут.
Рассказывай, что было дальше.
Утро для меня началось с хлопот по снабжению и заправке "Кон-Тики".
Прикинув, что до "Лагранжа" нам с лихвой хватит тонны топлива, я поставил в
заявке на всякий случаи "1500 кг" и дал подписать Коршунову. Он изучал бланк
несколько секунд, потом исправил 1 на 3 и расписался внизу. "Лихость твоя
мне нравится,-- ответил он на мой недоуменный вопрос.-- Ты все рассчитал
правильно. Но мы идем в космос, не на орбиту, впереди сутки полета. В таких
случаях лучше иметь запас на обратный путь, раз уж есть возможность. Мало ли
что может случиться"
По второй части заявки -- воздух, вода и прочее на 10 суток --
замечаний у него не возникло. "Именно десять. Больше десяти дней не
продержимся, обязательно куда-нибудь свалимся". Я взял подписанный документ
и отправился в диспетчерскую. Там-то и начались непредвиденные осложнения, о
подробностях которых Коршунов желал сейчас услышать. Я сунул бланк в
приемную щель машины, и та незамедлительно выплюнула его обратно! На дисплее
зажглась надпись: "Не указана цель полета".
-- А ты что? -- спросил Коршунов. В общих чертах он уже звал о
происшествии, был осведомлен и о результатах, сейчас его интересовали
детали.
-- Я написал на бланке "Земля" и сунул бумагу обратно в машину.
-- Молодец! -- похвалил Коршунов.-- А она?
-- Тут же выбросила назад На дисплее загорелось: "Заправка не
разрешается. Судно не приспособлено для полета к планетам, имеющим
атмосферу. В заявку следует включить требование об установке на судно
стабилизаторов и тормозных щитков".
-- А ты? - спросил Коршунов. Зная его "любовь" к компьютерам, нетрудно
понять, что ситуация его развлекала.
- Я, естественно, зачеркнул слово "Земля", вписал "Луна" -- и туда же.
-- Находчиво! -- определил Коршунов и посмотрел на часы.-- Кажется, нам
пора. Держись, штурман!
Двигатель загремел. Разгонялся Коршунов, как всегда, на предельном
режиме. Ускорение продолжалось с полминуты. Когда двигатель умолк, станция
потерялась позади, а цифры на указателе топлива уменьшились ровно на тонну.
-- Скорость? -- осведомился он.
-- Параболическая! -- сказал я. -- Даже немного больше...
-- Нехорошо,-- поморщился он в тусклом свете индикаторов.-- Терпеть не
могу парабол. Чуть меньше скорость -- и сваливаешься на эллипс. Чуть выше --
ты уже на гиперболе. А между ними -- дистанция огромного размера. Давай-ка
для надежности бросим еще литров двести. Неоптимально, конечно, зато
выиграем много часов. Гипербола -- единственная порядочная кривая...
Двигатель загрохотал снова, на сей раз всего на несколько секунд. Потом
замолчал -- очень и очень надолго.
-- А что дальше? -- спросил Коршунов.-- Ты написал "Луна"...
-- Она опять вернула заявку. Теперь на дисплее значилось: "Заправка не
разрешается. Судно не приспособлено для полета к планетам, не имеющим
атмосферы. В заявку следует включить требование об установке на судно
посадочных амортизаторов".
-- Я волком бы выгрыз бюрократизм! -- с чувством процитировал Коршунов
-- Тебе следовало назвать второй причал "Гагарина".
-- Я думал об этом. Проклятая машина не выделила бы нам трех с
половиной тонн топлива и ресурса на десять дней для перелета с причала на
причал. Я исправил "Луна" на "Земля" и вписал требование насчет тормозных
щитков. В результате "Кон-Тики" утяжелился на полсотни килограммов. Но если
бы я оставил "Луна", навеска была бы вдвое тяжелее. Правда, еще не поздно от
них отделаться.
-- Я смотрел,-- сказал Коршунов.-- Приварено насмерть. Но не огорчайся,
штурман. Может, еще пригодятся. Кто знает...
Я не ответил. Впереди вспыхнула огненная линия горизонта. Затем
появилось Солнце. Его лучи озарили пейзаж под нами: бесчисленные кратеры,
очень рельефные при боковом освещении. Они не только уносились назад -- к
этому мы успели привыкнуть,-- но и уменьшались буквально с каждой минутой.
"Кон-Тики" набирал высоту, и это было Заметно на глаз. Луна стала уже шаром
-- громадным, но отчетливо выпуклым. Высота росла: 200 км, 300, 400...
-- Вот и она! -- Коршунов показал вперед. Над горизонтом поднималась
облачная дуга Земли -- словно птица с отогнутыми назад крыльями.-- Несколько
дней, и мы будем там. Не верится?..
С момента отделения от станции прошло каких-то полчаса. Высота
увеличивалась: 600 км, 700, 800... Луна суживалась, по площади она занимала,
наверное, всего процентов десять небесной сферы.
Запомни этот момент, штурман! -- Цифры на альтиметре быстро сменялись.
- 1650 км, 1700, 1750... -- Шельф кончился, впереди открытое море!
Да, мы удалились от Луны на величину ее радиуса, траектория задиралась
все круче. К исходу первого часа поднялись более чем на три тысячи
километров, Земля уверенно подбиралась к зениту, вектор скорости
запрокидывался. Мы шли к Земле, это было несомненно. Луна все еще
доминировала в небе, но была уже не внизу, а позади нас!
-- Завтра заправимся,-- мечтательно проговорил Коршунов.-- А через
недельку, глядишь, будем сидеть где-нибудь на бережку, на камушках, и
потягивать из синего моря рыбку -- большую и маленькую. Настоящую рыбку,
Саша...
-- Что значит "настоящую"? -- поинтересовался я.
-- Ну, у нас, на спутниках Юпитера,-- объяснил он,-- ты знаешь, тоже
есть океаны. Подо льдом, можно сказать, бездонные. Но они, в отличие от
земных, безжизненны. Так, по крайней мере, считалось. Вот уже много лет в
системе Юпитера работает несколько биологических станций. Биологи пытаются
заселить местные океаны земными формами жизни. Вода -- она всюду вода. Да ты
слышал об этом, Саша...
-- Только краем уха,-- возразил я.-- Знаю, что такие опыты проводились,
но ничего конкретного. Слишком далеко от моей обычной работы.
-- Правда? -- оживился он.-- Что ты, за последние годы результаты
получены просто отличные. Отличные от всего, что кто-либо ожидал. Теперь в
поставленную ловушку нетрудно поймать, например, семгу, угря или даже
треску. Но может забрести туда и чудовище... А они страшные, Саша.
Он замолчал.
-- Насчет семги или даже трески мне понятно,-- сказал я.-- Но откуда
взялись чудовища?
-- Никто не знает. То ли какие-то мутации. То ли там всегда водилась
эта нечисть. То ли возникли гибриды местных и земных форм. Некоторые из этих
существ ужасны на вид, но вполне безобидны и даже полезны во многих
отношениях. В гастрономическом, например. Зато есть и такие, которые рвут
любые сети и приводят в полную непригодность самые изощренные ловушки. Есть
существа-оборотни, принимающие любые обличья. А самое страшное из них
называется Тьма...
-- Тьма? -- Жутким, нездешним холодом веяло от этого названия.-- Почему
именно Тьма?
-- Никто ее толком не видел, Саша,-- сказал Коршунов.-- Никто из ныне
живущих. Человек, столкнувшийся с Тьмой, гибнет. Приборы выходят из строя,
пленки стираются и засвечиваются. Никто из живых не видел ее, но все-таки
она существует. Опасное это дело -- охота в системе Юпитера...
Время тянулось медленно. Центр Королева вышел из-за горизонта, был
где-то внизу, но мы его, конечно, не видели. Земля переместилась в зенит,
"Кон-Тики" поднимался почти вертикально со скоростью порядка километра в
секунду. Через четыре часа позади осталась уже четвертая часть пути, спустя
еще пять -- практически половина. Луна стала отдаленным небесным телом -- ее
угловой диаметр превышал земной всего раза в три. До точки либрации
оставалось тридцать тысяч километров и пятнадцать часов пути, мы шли к цели
точно, по очень вытянутой дуге, можно было и отдохнуть. Разложили кресла,
Коршунов сориентировал "Кон-Тики" днищем вперед, отгородив кабину от
солнечного света. Сразу стало темно. Нас окружал мрак, светлая темнота,
черное небо, усыпанное бесчисленными мелкими звездами. Воображение услужливо
извлекало из памяти картины прошедшего дня.
"Человек, столкнувшийся с Тьмой, гибнет",-- вот последняя фраза,
которая всплыла у меня в сознании перед тем, как уснул.
Снилось тоже нечто жуткое и нездешнее: бесформенная тягучая субстанция
окружала меня, душила, увлекала в черную вибрирующую пустоту... Вибрация,
сначала еле заметная, вскоре стала невыносимой.
Я открыл глаза и сразу увидел звезды. Коршунов тряс меня за плечо.
-- Проснись, Саша,-- сказал он мягко.-- Дурные новости. Метеоритная
атака, "Лагранж" не отзывается на сигналы. Думаю, топлива мы теперь не
получим...
-- Напрасно ты не заказал парашюты,-- сказал Коршунов.
Все было уже позади -- тревожные метеосводки, прибытие в точку
либрации, уродливые останки гигантского танкера... "Скоростной внесистемный
рой,-- поставил диагноз Коршунов.-- Пути их непредсказуемы. Плотный, видимо,
рой, защита "Лагранжа" перегрузилась. Впрочем, на всякий щит, говорят,
найдется свой метеорит..."
Сама точка либрации тоже была позади. "Решать тебе,-- сказал
Коршунов.-- Топлива не так много, но на возвращение хватит. И до Земли тоже
хватит. Придется, правда, идти в атмосферу, но кто нам мешает все как
следует рассчитать? Время для размышлений есть".-- "А если промахнемся?" --
поинтересовался я. "Не промахнемся,-- заявил он.-- Словом, решай, штурман".
Вопрос был поставлен именно так. Я должен был принимать решение, однако
оно, по сути, было уже принято. Мы тщательно просчитали орбиту перехода к
Земле с перигеем 70 км, благо эталонная траектория -- расчеты французов -- у
нас была, предусмотрели пару промежуточных коррекций... Вышло, что после
тормозного эллипса в баках "Кон-Тики" останется около тонны. Этого должно
хватить на любые маневры в околоземных окрестностях. Несколько раз все
проверили, отвлекаясь изредка, чтобы взглянуть на экран телевизора. Хроника
без конца показывала одно и то же: героическую битву "Лагранжа" с роковым
метеоритным роем, заснятую лунными обсерваториями. Смотреть, впрочем,
особенно не на что -- гантелеобразный силуэт танкера, размеры не ощущаются,
в нижнем углу экрана -- крошечный кружочек "Кон-Тики"... На заднем плане --
окаймленный атмосферной дымкой сумрачный диск Земли. Время от времени там,
как далекие грозы, возникают неяркие вспышки: лазерный удар настигает
очередную цель. И вдруг танкер как-то сразу размазывается, расплывается, на
его месте вспухает цветастое газовое облако. Потом оно рассеивается,
открывая то самое, на что мы насмотрелись без всякого телевизора. Короткий
перерыв -- и вновь та же пленка...
Звук, разумеется, был выключен -- слушать тоже было особенно нечего.
Сплошные тексты "а-ля Рыжковский": настойчивые призывы лунных диспетчеров
соблюдать спокойствие и оставаться на месте до подхода аварийной команды.
Коршунов отключил связь, передав на "ЮГ" свое заключение о причинах
катастрофы: внесистемный рой и так далее. Мы проверили расчеты в последний
раз, потом Коршунов нажал стартер...
Точка либрации, кстати, вовсе не неподвижна -- увлекаемая Луной, она
простиралась девственная панорама Луны. Движение станции ощущалось отлично.
Кратеры резво бежали навстречу и скрывались из виду, ныряя под край балкона.
-- Как можно о таком говорить! -- возмутился я. Пришлось бы прыгать
абсолютно параллельно стене, самое малое отклонение -- и навсегда
затеряешься в космосе.- Я зябко поежился.-- Вот будь у нас ранцевые
двигатели...
Он поморщился:
-- Ну, с ранцем смог бы не только Коршунов, но и какой-нибудь
Слизняков... Ты знаешь, Перепелкин, каким людям давали в древности птичьи
фамилии?
- И каким же?
Он снял с себя бинокль и повесил его мне на шею. Потом медленно
отстегнул от своего пояса страховочный карабин. Посмотрел на меня сквозь
прозрачное стекло шлема и широко усмехнулся.
-- Да тем, которые умели летать... Смотри, штурман!
Я не успел шевельнуть пальцем -- а до последнего момента был убежден,
что идет очередной розыгрыш,-- как он мгновенно присел, сильно оттолкнулся и
пулей полетел вверх! Мне оставалось только провожать его взглядом и мысленно
прикидывать, какие возможности у меня есть, чтобы в случае чего прийти на
выручку. Получалось, что никаких. По лестнице я его не догоню, связаться с
местным персоналом не успею, баки "Кон-Тики" пусты... Я с остановившимся
сердцем следил за его полетом. Он несся параллельно стене, но вдруг мне
показалось, что он все-таки от нее удаляется...
Еще через десяток секунд это стало очевидно. Он просчитался в момент
толчка! Расстояние, отделявшее его от стены, постепенно увеличивалось. Пять
метров, десять, пятнадцать... Неумолимая сила инерции несла его в
космическое пространство, а мне оставалось стоять, задрав голову, и
провожать его взглядом!..
Озаренный ясным лунным светом, Коршунов возносился все выше. И вдруг
мне показалось, что он ближе к стене, чем полминуты назад!
Да! Неведомая сила искривила его траекторию и тащила теперь к станции.
До лестницы оставалось четыре метра, три, два... Я услышал его
удовлетворенное восклицание. Коршунов протянул руку и...
Он был уже там, наверху, а я все еще здесь, нас разделяла дистанция в
600 метров, и каждый из них состоял, наверное, из пяти ступенек, итого три
тысячи!..
Я вспомнил, как мы выходили к станции, вспомнил его улыбку. "В космосе
нет прямых путей к цели. Ты не учитываешь центробежных сил -- раз;
кориолисовых сил -- два; приливных сил -- три... Они подкрутят "Кон-Тики"
прямо в ворота..."
Тогда роль футбольного мяча исполняло наше суденышко; теперь Коршунов
сам сыграл эту роль. Наверное, он ждал, что и я последую его примеру...
Я снова посмотрел вверх. Он уже скрылся из виду, я был один во всей
безграничной Вселенной. Расстояние, отделявшее меня от вершины станции,
казалось бесконечным. Как он прыгал? Толкнулся изо всех сил, отклонение от
вертикали было ничтожным, градусов пять... Или шесть? Он уносился ввысь, а
слабая кориолисова сила медленно искривляла его траекторию, влекла его
назад, к станции... И так будет с любым предметом, если сообщить ему ту же
начальную скорость...
Я пригнулся, шагнул под ажурное заграждение, вцепился в ступеньки и
пополз вверх. Что-то сильно дернуло меня за скафандр. Страховочный трос. Я
отстегнул карабин от пояса и продолжил движение.
Что чувствует муха, лишенная крыльев? Теперь я знаю это на опыте...
Ступеньки кончились спустя полчаса, передо мной был край верхней площадки. В
глаза брызнуло Солнце. Чья-то сильная рука ухватила меня за плечо и
поставила на ноги -- магнитные подошвы тут же прилипли к настилу.
-- Вот и бессменный штурман "Кон-Тики" Александр Перепелкин,-- услышал
я знакомый, слегка ироничный голос.
Я открыл глаза. Коршунов стоял рядом, это он помог мне взобраться сюда.
Площадка была так же обширна, как и на нижнем торце, но отнюдь не выглядела
пустынной. В центре ее возвышалась приземистая надстройка воздушного шлюза,
над входом красовался плакат: "Привет мужественным космопроходцам!"
Неподалеку примостился тяжелый ракетный диск с крупными буквами на борту ТВ.
У телекамер суетились люди в скафандрах. Все это что-то напоминало. Камеры
были устремлены на нас. И опять, подозреваю, физиономия у меня получилась
довольно глупая...
-- Ну повторите, ну что вам стоит,-- попросил кто-то.-- Вы же
профессионал...
Примечательная особенность беседы с группой незнакомцев в скафандрах --
никогда не знаешь, кто из них конкретно к тебе обращается. Не фиксируется
направление голоса. Пока я соображал, ответил Коршунов. Конечно, это было
продолжение разговора. Начала его я не слышал -- металл экранировал
радиоволны, не пропускал их на мою лестницу.
-- Нет,-- твердо сказал Коршунов.-- Мы профессионалы, но не каскадеры.
Если мы иногда, как вы выражаетесь, идем на риск -- а в действительности это
точный расчет,-- то лишь по необходимости. Сейчас я ее не вижу.
-- Каскадеры! -- возмутился еще один голос. Коршунов повернулся к
говорившему (все они в скафандрах выглядели на одно лицо, только этот был
без телеаппаратуры).-- А мы, знаете, кто мы такие?
-- Догадываюсь.
-- Телевидение! -- гордо произнес говоривший.-- Причем документальное!
Я режиссер...-- он назвал фамилию, я ее не запомнил.-- Телезрители ждут от
нас правды, и мы им ее даем! У меня ответственное задание -- сделать фильм о
вашем полете!
-- А кто вам мешает?
-- Нам мешаете вы! -- взорвался режиссер.-- Откуда мне было знать, что
вы пришвартуетесь к причалу для беспилотных зондов? Откуда мне было знать,
что вы решитесь на этот сумасшедший прыжок? Откуда мне было знать, что вы
откажетесь от дублей?
-- Однако вы предусмотрительны,-- мягко проговорил Коршунов.
-- Да вы...-- задохнулся режиссер.-- Да мы...
-- Отвяжись от него, Женя,-- сказал один из людей с камерами.--
Причаливание я беру на себя. Сниму старт, потом пустим обратным кадром...
-- А прыжок? Я тебе должен прыгать?
-- Придумаем что-нибудь,-- не сдавался оператор.-- Муляж бросим на
леске. Леска у меня крепкая, крокодила выдержит...
В продолжение этого разговора все мы медленно продвигались к дверям
шлюза. Коршунов остановился, посмотрел в небо. Солнце опускалось к дальнему
краю площадки, следом Земля. Потом он шагнул внутрь, я за ним. Последними
вошло телевидение. Створки за нами сдвинулись, тамбур стал наполняться
воздухом. Потом гостеприимно открылся внутренний люк...
Мы провели на станции почти сутки, оставившие впечатление суматохи и
хаоса. Рядом с нами все время были какие-то люди -- мужчины и женщины. "Юрий
Гагарин" -- целый орбитальный городок, население здесь не меньше, чем в
Центре Королева. Одни лица сменялись другими, все что-то спрашивали, давали
советы, предостерегали. Мы обедали, мы ужинали... Равнодушных не было, все
знали о рейсе "Кон-Тики". Иногда попадался режиссер Женя со своей командой
либо один -- без скафандра, в кожаном пиджаке и свитере, он смотрелся
солиднее, действительно тянул на заслуженного. Вечерняя программа отвела нам
минут пятнадцать. Снято было лихо -- старт сверху и снизу, погоня за
станцией, "Кон-Тики" на фоне скал... Выглядел наш кораблик весьма
романтично. Наконец заключительная сцена на верхнем причале "Гагарина":
Коршунов вытаскивает меня на площадку. Лицо у меня, кстати, получилось
именно такое, как и предполагал.
Перед сном был мне вызов по видеофону. Звонил, естественно, Эдик
Рыжковский все с теми же текстами. Я посоветовал ему на будущее шутить более
осторожно; боюсь, это прозвучало грубо. Но я смертельно устал, и было
невыносимо слушать его причитания.
После завтрака нас принял, как здесь его называют, мэр -- главный
администратор станции Коломин. Был еще ряд специалистов, в том числе
зарубежных (станция международная), в основном по навигации и астродинамике.
Обсуждали различные варианты нашего дальнейшего маршрута. Группа из Франции,
как выяснилось, всю ночь гоняла свои компьютеры, теперь их руководитель
докладывал результаты. Дисплей у Коломина в полстены, вверху Луна, внизу
Земля, между ними по всем мыслимым траекториям болтается наш "Кон-Тики".
Оказывается, если не навесить дополнительных баков, то на торможение у Земли
топлива просто не хватит. Остается единственный вариант, очень красивый, он
рассчитан во всех подробностях. Нам придется после отделения от станции лишь
включить двигатель на определенное время, потом "Кон-Тики" сам пройдет по
всей траектории, пронзит верхние слои земной атмосферы и по тормозному
эллипсу выйдет на рандеву с околоземной станцией "Коперник". Топлива в этом
варианте не только вполне хватит, но еще и останется, причем довольно много.
Очень экономичная схема. Никто, правда, на таких судах, как "Кон-Тики", в
атмосфере не тормозился, но они просчитали всю аэродинамику, все получается
превосходно. Минимальная высота у нас будет семьдесят километров, перегрузки
сносные, тормозить будем куполом, днищем опасно -- там баки с топливом. На
дисплее маневр выглядел завлекательно -- кругом огонь, искры во все
стороны... Телевидение -- а оно, конечно, присутствовало -- засняло картину
в деталях и сделало необходимые дубли. Все согласились, что нужно лететь
именно так, потому что никак иначе не удастся. Потом слово взял Михаил
Коршунов. Он от имени экипажа поблагодарил всех присутствующих за участие,
особенно французскую группу, которая за такой короткий срок подготовила
столь точно рассчитанный, очень экономичный и во многих отношениях
безупречный проект. Особенно Коршунову понравились расчеты торможения в
атмосфере; они по-настоящему впечатляют. Его, Коршунова, в этой схеме
перелета устраивает абсолютно все, за исключением одной -- единственной
малости: данная схема отводит ему и штурману Перепелкину, бесспорно,
героическую, но не слишком вдохновляющую роль подопытных обезьян. Ибо все,
что данная схема требует от командира "Кон-Тики",-- это выставить курс по
какой-то там звезде и запустить движок, а от штурмана -- пристально смотреть
на хронометр и издать громкое восклицание в тот момент, когда движок нужно
выключить. Эта работа не для человека и даже не для робота -- даже роботу не
понравится ощущать себя подопытной обезьяной. А он, Коршунов, и его штурман
Перепелкин не роботы: оба они люди, которые умеют летать. И, надо сказать,
любят это дело. Поэтому экипаж "Кон-Тики", несмотря на всю свою
признательность по отношению к авторам доложенного проекта, вынужден его
отклонить. "Кон-Тики" пойдет своим путем, и это вопрос решенный.
-- Есть еще одно обстоятельство,-- продолжал Коршунов.-- Возможно, оно
покажется несущественным, но для меня оно таковым не является. Я не
компьютер, а человек, и мне свойственно делать ошибки. Поэтому я не могу
выбрать путь, на котором обязан действовать безошибочно. Если, конечно, у
меня есть выбор. Нет, я предпочту вариант, который оставляет мне право на
ошибку и одновременно возможность ее исправить. Даже вернуться с полпути,
если будет необходимо. Мы на периферии привыкли действовать именно так,
потому что нам не на кого рассчитывать, кроме как на самих себя. Пусть этот
путь не столь экономичен и эффективен, зато он гибче, он дает время
собраться с мыслями, он, надежнее.
Коршунов ткнул указкой в Луну на дисплее.
-- Четверть дороги, пройдена,-- сказал он.-- Теперь у нас появились три
вещи: пустые баки, возможность их наполнить и время для размышлений. И мы
пойдем не прямо на Землю, как здесь предлагалось, мы пойдем во внутреннюю
точку либрации.-- Он показал куда-то между Луной и Землей.-- Хватит полторы
тонны, в крайнем случае две. Там находится автоматический танкер "Лагранж",
и это все, что нам требуется. Когда мы придем туда, у нас опять будут те же
три вещи: пустые баки, возможность их заправить и время для размышлений. От
"Лагранжа" мы могли бы идти в атмосферу, как здесь предлагалось, и это
гораздо проще, чем идти в атмосферу отсюда, но мне не очень-то нравятся игры
в духе Вильгельма Тепля, особенно когда приходится целить даже не в яблоко,
а в его кожуру. Но после заправки нам хватит топлива на переход к Земле и
обычное торможение, обычный переход на орбиту без всяких тормозных эллипсов.
И вот мы уже на орбите, на своей, а "Коперник" на своей, и у нас вновь есть
время для размышлений, и мы цепляемся за станцию и выходим к ней примерно
так же, как вышли к "Гагарину", и у нас снова появляются три вещи: пустые
баки, то, чем их можно заполнить, и время для размышлений. Вот как мы
пойдем, и почти всюду на этом пути у нас будет возможность исправить ошибку,
если мы ее сделаем.
И он сел, и никто уже не отговаривал нас, и только режиссер Женя
шептался со своей командой на ту тему, что в точку либрации никого посылать
не следует, там нет ничего интересного, это можно снять на макете, а на
"Копернике" у них оператор есть, так что им остается заснять наш старт с
нескольких точек, чтобы потом обратным кадром показать заодно и
причаливание.
Словом, план был выслушан и одобрен, и никому из присутствовавших
нельзя поставить в вину, что на деле события развернулись куда
драматичнее...
Стартовая площадка была ярко озарена прожекторами. Несомненно, свет
некоторых из них, невидимый в вакууме, рыскал сейчас в темноте в поисках
"Кон-Тики", но усилия были тщетными -- Коршунов ловким маневром ушел из
следящего луча, а вновь нащупать столь утлое суденышко в глубине космоса
смогла бы разве что автоматическая противометеоритная система. Однако
данными прожекторами руководили вовсе не роботы.
Мы снялись с верхней палубы "Гагарина" (а сюда перегнал "Кон-Тики"
кто-то из местной стартовой команды ночью, пока мы спали) над центром
обратной стороны Луны, несмотря на настойчивые уговоры ТВ подождать до
стороны освещенной, на которой условия съемки гораздо предпочтительней. Мы
были неумолимы. Пришлось им прибегнуть к искусственному освещению, а теперь,
после маневра Коршунова, оно стало бессильным и бесполезным. До станции все
еще было рукой подать -- она выглядела черной прямоугольной тенью на фоне
звездного неба, окаймленной ходовыми огнями, верхняя же площадка казалась
самостоятельным летательным аппаратом, подобным Лапуте, на которой некогда
побывал Гулливер.
Мы уходили от станции со скоростью пешехода разгон, по мнению
Коршунова, следовало начать минут через 10--15 после старта. Так мы гораздо
точнее выйдем к "Лагранжу" и сбережем много топлива. Хотя, казалось бы, чего
там особенно экономить -- все равно заправляться...
-- Полный порядок,-- сказал Коршунов. В кабине было темно, только
неярко мерцали индикаторы на пульте управления.-- Они нас уже не найдут.
Рассказывай, что было дальше.
Утро для меня началось с хлопот по снабжению и заправке "Кон-Тики".
Прикинув, что до "Лагранжа" нам с лихвой хватит тонны топлива, я поставил в
заявке на всякий случаи "1500 кг" и дал подписать Коршунову. Он изучал бланк
несколько секунд, потом исправил 1 на 3 и расписался внизу. "Лихость твоя
мне нравится,-- ответил он на мой недоуменный вопрос.-- Ты все рассчитал
правильно. Но мы идем в космос, не на орбиту, впереди сутки полета. В таких
случаях лучше иметь запас на обратный путь, раз уж есть возможность. Мало ли
что может случиться"
По второй части заявки -- воздух, вода и прочее на 10 суток --
замечаний у него не возникло. "Именно десять. Больше десяти дней не
продержимся, обязательно куда-нибудь свалимся". Я взял подписанный документ
и отправился в диспетчерскую. Там-то и начались непредвиденные осложнения, о
подробностях которых Коршунов желал сейчас услышать. Я сунул бланк в
приемную щель машины, и та незамедлительно выплюнула его обратно! На дисплее
зажглась надпись: "Не указана цель полета".
-- А ты что? -- спросил Коршунов. В общих чертах он уже звал о
происшествии, был осведомлен и о результатах, сейчас его интересовали
детали.
-- Я написал на бланке "Земля" и сунул бумагу обратно в машину.
-- Молодец! -- похвалил Коршунов.-- А она?
-- Тут же выбросила назад На дисплее загорелось: "Заправка не
разрешается. Судно не приспособлено для полета к планетам, имеющим
атмосферу. В заявку следует включить требование об установке на судно
стабилизаторов и тормозных щитков".
-- А ты? - спросил Коршунов. Зная его "любовь" к компьютерам, нетрудно
понять, что ситуация его развлекала.
- Я, естественно, зачеркнул слово "Земля", вписал "Луна" -- и туда же.
-- Находчиво! -- определил Коршунов и посмотрел на часы.-- Кажется, нам
пора. Держись, штурман!
Двигатель загремел. Разгонялся Коршунов, как всегда, на предельном
режиме. Ускорение продолжалось с полминуты. Когда двигатель умолк, станция
потерялась позади, а цифры на указателе топлива уменьшились ровно на тонну.
-- Скорость? -- осведомился он.
-- Параболическая! -- сказал я. -- Даже немного больше...
-- Нехорошо,-- поморщился он в тусклом свете индикаторов.-- Терпеть не
могу парабол. Чуть меньше скорость -- и сваливаешься на эллипс. Чуть выше --
ты уже на гиперболе. А между ними -- дистанция огромного размера. Давай-ка
для надежности бросим еще литров двести. Неоптимально, конечно, зато
выиграем много часов. Гипербола -- единственная порядочная кривая...
Двигатель загрохотал снова, на сей раз всего на несколько секунд. Потом
замолчал -- очень и очень надолго.
-- А что дальше? -- спросил Коршунов.-- Ты написал "Луна"...
-- Она опять вернула заявку. Теперь на дисплее значилось: "Заправка не
разрешается. Судно не приспособлено для полета к планетам, не имеющим
атмосферы. В заявку следует включить требование об установке на судно
посадочных амортизаторов".
-- Я волком бы выгрыз бюрократизм! -- с чувством процитировал Коршунов
-- Тебе следовало назвать второй причал "Гагарина".
-- Я думал об этом. Проклятая машина не выделила бы нам трех с
половиной тонн топлива и ресурса на десять дней для перелета с причала на
причал. Я исправил "Луна" на "Земля" и вписал требование насчет тормозных
щитков. В результате "Кон-Тики" утяжелился на полсотни килограммов. Но если
бы я оставил "Луна", навеска была бы вдвое тяжелее. Правда, еще не поздно от
них отделаться.
-- Я смотрел,-- сказал Коршунов.-- Приварено насмерть. Но не огорчайся,
штурман. Может, еще пригодятся. Кто знает...
Я не ответил. Впереди вспыхнула огненная линия горизонта. Затем
появилось Солнце. Его лучи озарили пейзаж под нами: бесчисленные кратеры,
очень рельефные при боковом освещении. Они не только уносились назад -- к
этому мы успели привыкнуть,-- но и уменьшались буквально с каждой минутой.
"Кон-Тики" набирал высоту, и это было Заметно на глаз. Луна стала уже шаром
-- громадным, но отчетливо выпуклым. Высота росла: 200 км, 300, 400...
-- Вот и она! -- Коршунов показал вперед. Над горизонтом поднималась
облачная дуга Земли -- словно птица с отогнутыми назад крыльями.-- Несколько
дней, и мы будем там. Не верится?..
С момента отделения от станции прошло каких-то полчаса. Высота
увеличивалась: 600 км, 700, 800... Луна суживалась, по площади она занимала,
наверное, всего процентов десять небесной сферы.
Запомни этот момент, штурман! -- Цифры на альтиметре быстро сменялись.
- 1650 км, 1700, 1750... -- Шельф кончился, впереди открытое море!
Да, мы удалились от Луны на величину ее радиуса, траектория задиралась
все круче. К исходу первого часа поднялись более чем на три тысячи
километров, Земля уверенно подбиралась к зениту, вектор скорости
запрокидывался. Мы шли к Земле, это было несомненно. Луна все еще
доминировала в небе, но была уже не внизу, а позади нас!
-- Завтра заправимся,-- мечтательно проговорил Коршунов.-- А через
недельку, глядишь, будем сидеть где-нибудь на бережку, на камушках, и
потягивать из синего моря рыбку -- большую и маленькую. Настоящую рыбку,
Саша...
-- Что значит "настоящую"? -- поинтересовался я.
-- Ну, у нас, на спутниках Юпитера,-- объяснил он,-- ты знаешь, тоже
есть океаны. Подо льдом, можно сказать, бездонные. Но они, в отличие от
земных, безжизненны. Так, по крайней мере, считалось. Вот уже много лет в
системе Юпитера работает несколько биологических станций. Биологи пытаются
заселить местные океаны земными формами жизни. Вода -- она всюду вода. Да ты
слышал об этом, Саша...
-- Только краем уха,-- возразил я.-- Знаю, что такие опыты проводились,
но ничего конкретного. Слишком далеко от моей обычной работы.
-- Правда? -- оживился он.-- Что ты, за последние годы результаты
получены просто отличные. Отличные от всего, что кто-либо ожидал. Теперь в
поставленную ловушку нетрудно поймать, например, семгу, угря или даже
треску. Но может забрести туда и чудовище... А они страшные, Саша.
Он замолчал.
-- Насчет семги или даже трески мне понятно,-- сказал я.-- Но откуда
взялись чудовища?
-- Никто не знает. То ли какие-то мутации. То ли там всегда водилась
эта нечисть. То ли возникли гибриды местных и земных форм. Некоторые из этих
существ ужасны на вид, но вполне безобидны и даже полезны во многих
отношениях. В гастрономическом, например. Зато есть и такие, которые рвут
любые сети и приводят в полную непригодность самые изощренные ловушки. Есть
существа-оборотни, принимающие любые обличья. А самое страшное из них
называется Тьма...
-- Тьма? -- Жутким, нездешним холодом веяло от этого названия.-- Почему
именно Тьма?
-- Никто ее толком не видел, Саша,-- сказал Коршунов.-- Никто из ныне
живущих. Человек, столкнувшийся с Тьмой, гибнет. Приборы выходят из строя,
пленки стираются и засвечиваются. Никто из живых не видел ее, но все-таки
она существует. Опасное это дело -- охота в системе Юпитера...
Время тянулось медленно. Центр Королева вышел из-за горизонта, был
где-то внизу, но мы его, конечно, не видели. Земля переместилась в зенит,
"Кон-Тики" поднимался почти вертикально со скоростью порядка километра в
секунду. Через четыре часа позади осталась уже четвертая часть пути, спустя
еще пять -- практически половина. Луна стала отдаленным небесным телом -- ее
угловой диаметр превышал земной всего раза в три. До точки либрации
оставалось тридцать тысяч километров и пятнадцать часов пути, мы шли к цели
точно, по очень вытянутой дуге, можно было и отдохнуть. Разложили кресла,
Коршунов сориентировал "Кон-Тики" днищем вперед, отгородив кабину от
солнечного света. Сразу стало темно. Нас окружал мрак, светлая темнота,
черное небо, усыпанное бесчисленными мелкими звездами. Воображение услужливо
извлекало из памяти картины прошедшего дня.
"Человек, столкнувшийся с Тьмой, гибнет",-- вот последняя фраза,
которая всплыла у меня в сознании перед тем, как уснул.
Снилось тоже нечто жуткое и нездешнее: бесформенная тягучая субстанция
окружала меня, душила, увлекала в черную вибрирующую пустоту... Вибрация,
сначала еле заметная, вскоре стала невыносимой.
Я открыл глаза и сразу увидел звезды. Коршунов тряс меня за плечо.
-- Проснись, Саша,-- сказал он мягко.-- Дурные новости. Метеоритная
атака, "Лагранж" не отзывается на сигналы. Думаю, топлива мы теперь не
получим...
-- Напрасно ты не заказал парашюты,-- сказал Коршунов.
Все было уже позади -- тревожные метеосводки, прибытие в точку
либрации, уродливые останки гигантского танкера... "Скоростной внесистемный
рой,-- поставил диагноз Коршунов.-- Пути их непредсказуемы. Плотный, видимо,
рой, защита "Лагранжа" перегрузилась. Впрочем, на всякий щит, говорят,
найдется свой метеорит..."
Сама точка либрации тоже была позади. "Решать тебе,-- сказал
Коршунов.-- Топлива не так много, но на возвращение хватит. И до Земли тоже
хватит. Придется, правда, идти в атмосферу, но кто нам мешает все как
следует рассчитать? Время для размышлений есть".-- "А если промахнемся?" --
поинтересовался я. "Не промахнемся,-- заявил он.-- Словом, решай, штурман".
Вопрос был поставлен именно так. Я должен был принимать решение, однако
оно, по сути, было уже принято. Мы тщательно просчитали орбиту перехода к
Земле с перигеем 70 км, благо эталонная траектория -- расчеты французов -- у
нас была, предусмотрели пару промежуточных коррекций... Вышло, что после
тормозного эллипса в баках "Кон-Тики" останется около тонны. Этого должно
хватить на любые маневры в околоземных окрестностях. Несколько раз все
проверили, отвлекаясь изредка, чтобы взглянуть на экран телевизора. Хроника
без конца показывала одно и то же: героическую битву "Лагранжа" с роковым
метеоритным роем, заснятую лунными обсерваториями. Смотреть, впрочем,
особенно не на что -- гантелеобразный силуэт танкера, размеры не ощущаются,
в нижнем углу экрана -- крошечный кружочек "Кон-Тики"... На заднем плане --
окаймленный атмосферной дымкой сумрачный диск Земли. Время от времени там,
как далекие грозы, возникают неяркие вспышки: лазерный удар настигает
очередную цель. И вдруг танкер как-то сразу размазывается, расплывается, на
его месте вспухает цветастое газовое облако. Потом оно рассеивается,
открывая то самое, на что мы насмотрелись без всякого телевизора. Короткий
перерыв -- и вновь та же пленка...
Звук, разумеется, был выключен -- слушать тоже было особенно нечего.
Сплошные тексты "а-ля Рыжковский": настойчивые призывы лунных диспетчеров
соблюдать спокойствие и оставаться на месте до подхода аварийной команды.
Коршунов отключил связь, передав на "ЮГ" свое заключение о причинах
катастрофы: внесистемный рой и так далее. Мы проверили расчеты в последний
раз, потом Коршунов нажал стартер...
Точка либрации, кстати, вовсе не неподвижна -- увлекаемая Луной, она