несется в пространстве (если позволительно сказать так о нематериальном
объекте), проходя за каждую секунду без малого километр. После короткого, но
интенсивного торможения скорость "Кон-Тики" уменьшилась вчетверо, мы быстро
отставали от Луны и точки либрации. Вскоре обломки "Лагранжа" затерялись
среди бесчисленных звезд. Земля еще крайне слабо влекла "Кон-Тики" к себе, а
Луна стремительно уходила вперед, и ее влияние на наше движение становилось
ничтожным. "Луна -- это маскон! -- сказал Коршунов спустя сутки, когда ее
диск сравнялся по размерам с земным.-- Маскон -- концентрат массы в
гравитационном поле планеты! Помнишь нашу орбитальную вылазку? Он чуть-чуть
подпортил нам траекторию, а потом мы и думать забыли о нем! Так и Луна,
штурман. Увеличь Землю до размеров лунной орбиты, тогда ты меня поймешь!"
Он был прав, принципиальной разницы нет. Звездолетчик - инопланетец,
пронзающий Солнечную систему на релятивистской машине, наверняка именно так
и учитывает Луну в своих штурманских выкладках. Удалившись от настоящего
маскона, мы тут же о нем забыли (если не считать моих сугубо личных
неприятных воспоминаний). Теперь мы ушли от Луны. Значит, пора забыть и о
ней...
Земля влекла нас к себе, но сначала едва заметно. "Кон-Тики" словно
несло неторопливым океанским течением. Лишь к исходу третьих суток
радиальная скорость перевалила за километр. Горизонтальная составляющая
(вернее, трансверсальная -- так ее называют специалисты) менялась еще
медленнее. Мы прошли около половины дороги, впереди лежали заключительные
200 тысяч километров. Здесь-то Коршунов в соответствии с предварительным
планом и провел первую -- она оказалась последней -- коррекцию траектории:
подогнал фактическую скорость под расчетную. Времени на это ушло немного,
топлива тоже, резерв остался нетронутым.
-- Идем точно,-- сказал Коршунов, взглянув на приборы. Задумался на
секунду и с укоризной добавил: -- Напрасно, штурман, ты не заказал
парашютов.
- В каком смысле?
-- Мы собирались заправиться на "Лагранже", сказал он, помолчав,- и
пойти по орбите перехода с перигеем в две тысячи километров. Там мы бы
притормозили и вышли на рандеву с "Коперником"... Так?
Я кивнул Возразить было нечего: именно таковы были наши недавние планы.
Но злополучный рой все испортил,-- продолжал Коршунов.- Не буду
говорить о "Лагранже" - восстановить его будет непросто, но это нас уже не
касается. Рой заставит нас пойти по нынешней траектории, с заходом в
атмосферу. Она отберет у "Кон-Тики" те самые три километра в секунду, на
которые не хватает топлива. Так?
Естественно, кивнул я.-- Но при чем здесь парашюты? Даже когда мы
сбросим три километра, скорость останется космической. Пусть не второй, а
первой -- какая разница? Парашюты на восьми километрах в секунду -- это,
извини меня нонсенс.
-- Почему обязательно на восьми? - прищурился он -- Не так давно один
мой знакомый сразился с электронным бюрократом и проиграл, но... В каждом
поражении, Саша, скрыты корни грядущих побед! Теперь у "Кон-Тики" полная
атмосферная оснастка, и мы пойдем в атмосфере не как слепое Тунгусское тело,
не как беспомощная игрушка бьющих навстречу потоков! Нет, штурман, мы пойдем
в атмосфере как люди, как повелители стихии, а не ее рабы! Мы можем теперь
играть силой сопротивления как нам угодно, можем ее уменьшать, направлять ее
куда пожелаем! Как птицы, штурман! Как птицы!
Он внезапно умолк, тронул пальцами лоб, блеск его глаз угас. Я понял, о
чем он вспомнил: вот уже двадцать лет он видел птиц разве только по
телевизору.
- Все это так,-- прервал я неловкую паузу. - Но "Кон-Тики" пойдет
куполом вперед, торможение и так будет максимальным. Меняя ориентацию, мы в
крайнем случае его уменьшим...
- Грамотно рассуждаешь.- Взгляд его снова стал непроницаемым.--
Становишься профессионалом.
- Ну, на аэродисках я когда-то гонялся. Еще в школе, я мечтал тогда
стать космонавтом. Как-то дошел даже до полуфинала области. Хороший спорт.
- Да. Так вот, если уменьшить сопротивление, остаточная скорость станет
больше, тормозной эллипс вытянется, нас опять унесет неизвестно куда...
- А повторный вход? - напомнил Коршунов, он уже окончательно успокоился
И что нам мешает с первого раза нырнуть поглубже, допустим, до шестидесяти?
И никаких тормозных эллипсов... Нет, штурман, насчет парашютов ты явно дал
маху
- Но куда бы мы их пристроили? -- поинтересовался я. Это тебе не
стабилизаторы -- приварил, протянул две тяги, и все дела. Парашютная система
-- устройство сложное и громоздкое.
-- Ты прав, Саша,-- вздохнул он.-- Все равно жалко. Будем почти на
месте -- и снова орбита, маневрирование, причаливание. А дальше что?
Осточертело все это. Атмосфера, по-моему, лучше.
- Соскучился?
- Ты имеешь в виду Юпитер?- поморщился он. На гигантах, Саша, такие
фокусы не проходят. Все эти вылазки в атмосферу. Слишком они у них жесткие.
Тяготение мощное, градиент плотности колоссальный!... Малейший промах -- и
ты либо вязнешь в газе, либо вообще его не замечаешь. Земля и Венера -- дело
другое. А самые мягкие оболочки -- у Марса да у Титана...
Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Конечно, в его высказываниях
имелось зерно истины, но было поздно, время решений давно миновало.
"Кон-Тики" шел прежним курсом, плыл по течению, кругом сияли звезды, и не
было в мире силы, чтобы заставить наше суденышко свернуть с выбранного пути.
А еще через несколько часов стало не до разговоров - ход событий резко
ускорился, ситуация стала меняться стремительно. Спокойное океанское течение
кончилось: скорость "Кон-Тики" измерялась уже километрами в секунду и
непрерывно росла, Земля надвигалась, мы падали к ней, падали почти по
прямой, проваливались в гравитационную воронку, в бездонный колодец ее
притяжения. Если продолжить аналогию с океаном, "Кон-Тики" низвергался в
чудовищный водоворот, несравнимый даже с легендарным Мальстремом!..
Коршунов включил двигатель на двухстах километрах.
Это было намечено заранее. Орбита, получающаяся после прохождения
атмосферы -- так называемый тормозной эллипс,-- необычайно чувствительна к
самым небольшим изменениям скорости входа. Для малых судов, вроде нашего,
важен и другой фактор: масса корабля из-за расхода топлива заметно
уменьшается, и он потом тормозится сильнее. "Бывает выгоднее просто слить
топливо,-- рассказывал Коршунов,-- чем тормозить движком. Так иногда
делают".
Надо учитывать, что атмосфера "дышит", ее плотность меняется в
зависимости от времени суток и солнечной активности. Если корабль идет в
атмосферу для посадки, это неважно: все маневры сдвигаются по высоте на
несколько километров, и только. Но когда он, подобно "Кон-Тики", лишь
задевает воздушную оболочку и снова уходит в космос, точная атмосферная
сводка на данный момент - столь же необходима, как прогноз погоды для
авиаторов. Вот почему такие сводки -- неотъемлемая часть космического
радиовещания. "Главное -- не увязнуть,-- комментировал Коршунов нашу
задачу.-- "Кон-Тики" нельзя оставаться в атмосфере больше пяти минут. В
баках тонна топлива, если жар подберется к нему, то конец"
"Кон-Тики" стремительно приближался к финишу. Заключительный отрезок
пути -- от геосинхронной орбиты до атмосферы -- занял у нас около трех
часов. Солнце все время пылало впереди, постепенно отодвигаясь от
сверкающего края быстро растущего диска Земли. До планеты оставались
считанные тысячи километров, когда траектория -- скорость достигла уже
десяти километров в секунду -- начала выворачиваться параллельно горизонту.
А за две минуты до перигея, на высоте 200 км, Коршунов спокойно развернул
"Кон-Тики" днищем вперед и включил двигатель на десяток секунд; топлива на
маневр ушло килограммов сто пятьдесят. Когда вес исчез, Коршунов возвратил
"Кон-Тики" в прежнее положение. Мы лежали, наглухо привязанные к креслам,
смотрели вперед и ждали. Бесконечное море блистающих облаков мчалось
навстречу, в разрывах синел океан. Мы словно летели на высотном авиалайнере,
практически горизонтально, но все-таки опускались -- все медленнее и
медленнее. А когда "Кон-Тики" пересек 80-километровую отметку, начались
перегрузки.
Это продолжалось, как позже выяснилось, около двух минут. Сначала
слабые, но быстро растущие, они рвали нас из кресел. Мы висели на ремнях над
жаропрочным иллюминатором купола, ремни резали тело, перегрузка превысила
единицу, потом двойку, "Кон-Тики" прессовал своей скоростью бесплотный
воздух, тот накалялся, пылал, светился багровым цветом... Не помню, о чем я
думал в эти секунды. Перегрузка достигла трех и начала падать. Мы были ниже
семидесяти, но уже поднимались. Атмосфера отобрала у нашего кораблика часть
скорости и теперь неохотно выпускала его из огненного плена... Потом снова
стало легко.
-- Высота?-- деловито осведомился Коршунов, напоминая мне о моих
штурманских обязанностях.
Я бросил взгляд на приборы.
-- Восемьдесят!
-- Скорость?
-- Восемь с половиной!
-- Отлично! -- проговорил он, расстегивая ремни.-- Мы сделали это.
Саша, мы это сделали! Апогей будет у нас примерно две тысячи, как раз на
орбите "Коперника". Полтонны топлива -- и мы цепляемся за орбиту, остается
еще столько же на маневрирование! Отлично, штурман, просто отлично.
Он искренне радовался, будто до последнего момента не был убежден, что
все закончится столь успешно. На что тогда он рассчитывал? Однако спрашивать
я не стал.
Коршунов поднялся из кресла, посмотрел вперед. Облака, до которых
только что было рукой подать, быстро уходили вниз. На горизонте лежала тень
-- Солнце осталось сзади, мы приближались к линии терминатора
Я посмотрел на своего командира. Лицо его выглядело смертельно усталым.
-- Последний раз я проделывал такую штуку на Титане, в системе
Сатурна,-- сказал он.-- Лет десять назад. Но там это проще, Саша. Скорости
не те, да и атмосфера помягче.
Он вновь опустился в кресло, прикрыл глаза.
-- Вздремну часок, что-то устал. Разбуди меня в апогее, штурман...
И он в самом деле заснул! Солнце позади нас опустилось за горизонт,
"Кон-Тики" -- впервые за несколько суток -- окутал мрак. В небе зажглись
звезды. Это была ночь, настоящая земная ночь, теплая, мягкая, человеческая!
Подо мной, в нескольких сотнях километров, мирно спали люди. Неярко мерцали
индикаторы. "Кон-Тики" поднимался все выше, стремясь к апогею орбиты.
Коршунов не шевелился, я был совсем один, один под звездным небом. И
вдруг...
Впереди засветилась изогнутая линия горизонта, из-за нее вынырнул
маленький белый диск. Это восходила Луна. Луна, на камнях которой мы стояли
всего неделю назад! Я смотрел на нее и чувствовал, как меня захлестывает
неудержимой волной восторга.
Да, мы сделали это! Где ты, Эдик Рыжковский? На крохотной скорлупке
прошли путь, на который даже свет тратит больше секунды! Мы прошли этот путь
сами, без посторонней помощи, и не свернули даже после "Лагранжа", когда
никто в мире не упрекнул бы нас за малодушие! "С берегов им кричали: --
Вернитесь, друзья! -- Но вперед они мчались, в чужие края -- в решете по
крутым волнам!"...
Я не замечал, как течет время. Луна поднималась все выше, она
притягивала взгляд. Там остался Центр Королева, там шла по орбите станция
"ЮГ", там, в точке либрации, уже работали ремонтные бригады, восстанавливая
"Лагранж"... Все это было перед моими глазами, но я ничего не видел, слишком
уж далеко. Но мы, мы-то были там так недавно!
Я посмотрел на приборы. Высота -- около двух тысяч, вертикальная
скорость уменьшилась почти до нуля, до апогея остались считанные минуты. Я
перевел взгляд на командира "Кон-Тики". Его лицо, озаренное лунным светом,
было безмятежно спокойным. Мне стало жалко его будить. Да и надо ли?
Его действия при последнем маневре стояли у меня перед глазами. Я
положил пальцы на клавиатуру. Осторожно -- чтобы не потревожить Коршунова --
развернул "Кон-Тики" днищем вперед. Луна исчезла из поля зрения, снова стало
темно. Я включил двигатель, тот запел. Вновь появился вес -- нормальная
тяжесть, форсировать режим я не собирался. На душе было радостно и легко...
Не знаю, сколько это продолжалось -- наверное, не больше минуты. Чей-то
вопль буквально потряс кабину, чья-то рука отшвырнула меня от пульта...
Когда я очнулся, двигатель грохотал, кабину озарял яркий лунный свет, хищный
профиль Лунного Коршуна нависал над пультом управления... Потом двигатель
"Кон-Тики" захрипел и умолк, умолк навсегда.
-- Здесь станция "Коперник",-- повторил голос из динамика.-- Станция
"Коперник" к лунолету "Кон-Тики". Подтвердите заход на причаливание в
восемнадцать ноль-ноль условного орбитального времени.-- Последовала пауза,
затем голос добавил уже другим тоном: -- Телевидение беспокоится...
Коршунов зарычал и обрушил кулак на динамик. Тот умолк. До входа в
атмосферу оставалось минут пять, не больше. Все было как тогда, в первый
раз: бесконечные сверкающие поля облаков, в провалах -- голубизна океана...
Только теперь в баках "Кон-Тики" топлива не было; не было и самих баков, и
не было двигателя -- все это хозяйство, отстреленное полчаса назад, шло
сейчас по собственной, отличной от нашей траектории, чтобы спустя несколько
минут вспыхнуть падающей звездой в небе Земли...
Не было ни паники, ни упреков. "Это стандартная машина, штурман,--
сказал Коршунов.-- Днище кабины отделено от двигательного отсека толстым
слоем теплозащиты. Будем надеяться, на торможение ее хватит. А если прогар
-- так это мгновенно, ты знаешь..."
"А потом?" -- спросил я. "Если не будет прогара в самом начале,--
сказал он,-- останется одна опасность -- посыпаться в самом конце. Не будем
об этом думать. Там, в перигее, океан. Наша задача -- выйти в горизонтальный
полет на нулевой высоте и на минимальной скорости. Это наш шанс..."
Потом последовал отстрел двигательного отсека. Мы молча наблюдали, как
блистающий барабан, медленно кувыркаясь, уходит в черноту космоса. Я четко
себе представлял, хотя не мог этого видеть, как преобразился сейчас
"Кон-Тики" -- стал вдвое ниже, превратился в приплюснутый диск, увенчанный
сзади хвостовым оперением. Да, оно пригодилось. Корабль походил сейчас - на
бескрылый маленький самолет. Только скорость его была на два порядка
больше...
Облака надвигались пора было разворачивать "Кон-Тики" днищем вперед, но
Коршунов медлил, молча глядя на простирающийся перед вами пейзаж. "В
последний раз",-- сказал я себе мысленно, но сам себе не поверил. Нет, это
невероятно. Герои Жюля Верна и Герберта Уэллса уже прошли по этому пути, а
когда это было? "Как птицы, штурман, как птицы!" -- вспомнил я. Нет, мы еще
поборемся!
Коршунов развернул "Кон-Тики" на высоте сто километров. Микродвигатели
ориентации сработали четко. К счастью, они располагались на основании
кабины, не были связаны с двигательным отсеком. Теперь мы не видели ничего,
кроме звездного неба: лежали в креслах -- голова вниз, ноги вверх -- и
ждали. Прошла минута -- мы уже снизились до 80 км, приближаясь к перигею
орбиты. Внезапно я почувствовал под собой кресло. Атмосфера тормозила
"Кон-Тики" все сильнее и сильнее -- еще минута, и я ощутил уже нормальную
земную тяжесть.
-- Высота? -- спросил Коршунов. Семьдесят!
-- Скорость?
-- Восемь!
-- Скорость спуска?
-- Сто метров!
-- Сейчас начнется! -- прокричал он.-- Держись, штурман!
Предупреждать меня не было нужды.
Перегрузка увеличивалась. Двигатели ориентации удерживали "Кон-Тики"
строго перпендикулярно потоку. Я не отрывал взгляд от альтиметра. Высота 65
км, скорость 7 км/с, скорость спуска -- по-прежнему 100 м/с. Перегрузка
достигла полутора единиц и продолжала расти. Еще полминуты. Высота 60,
перегрузка стала трехкратной, скорость уменьшилась до шести километров в
секунду. Корабль окончательно увяз в атмосфере. Путь оставался один -- вниз,
только вниз!
-- Скорость спуска?
-- Двести,-- ответил я, с трудом ворочая языком.
-- Много,-- услышал я голос Коршунова. Небо за фонарем дрогнуло -- он
изменил угол атаки, чуть-чуть, градусов на десять, наклонив "Кон-Тики"
вперед. Появилось вертикальное ускорение, спуск начал замедляться, высота
пятьдесят пять километров, скорость -- чуть больше пяти километров в
секунду. Перегрузка перевалила тройную и вдруг стала ослабевать. Я
почувствовал это сразу. Режим поддержки -- из-за наклона судна появилась
подъемная сила, мы практически перешли в горизонтальный полет, плотность
воздуха оставалась постоянной, и наша скорость неуклонно уменьшалась. Вместе
с ней уменьшались и сопротивление, и перегрузка.
-- Скорость?
-- Три с половиной.
-- Высота?
-- Пятьдесят пять...
Перегрузка падала. "Кон-Тики" все сильнее наклонялся вперед. Теперь его
удерживали стабилизаторы. Мы медленно снижались, скорость убывала. На высоте
40 км она составляла уже всего полтора километра в секунду. "Кон-Тики" шел в
режиме парашютирования, под углом 45 градусов к потоку, скорость спуска была
умеренной, меньше ста. Возвратилась земная тяжесть.
-- Вот и все, Саша! -- В голосе Коршунова послышалось торжество.--
Самое страшное позади, теплозащита выдержала. Значит, мы победили!..
И он поднялся из кресла. Да, все было позади, я это понял. Понял
по-настоящему! Отнюдь не исчезновение перегрузки было причиной тому
огромному облегчению, которое я почувствовал... Мы летели уже не в космосе,
а в атмосфере, на "самолетной" высоте и с "самолетной" скоростью. В том, что
Коршунов благополучно посадит "Кон-Тики", я не сомневался. Фактически мы
были уже дома!..
-- Иди сюда, штурман,-- позвал он. И подмигнул: -- Ракетой ты уже
управлял, и весьма удачно. Попробуй теперь, что такое полет в атмосфере.
Чтобы не было никаких обид.
Я занял его место и бросил взгляд на приборы. Высота 30 км, скорость --
ровно километр в секунду. Ярко светило Солнце, облака были внизу, мы шли
практически горизонтально. Коршунов стоял рядом с креслом, придерживаясь за
спинку.
-- А что надо делать?
-- Держать угол атаки,-- пояснил он.-- Чем он больше, тем больше
подъемная сила, но и сопротивление тоже. Четыре градуса, думаю, будет вполне
нормально. Вот этот рычаг видишь? Уверяю тебя, это нетрудно.
Пульт перед его креслом был точно такой же, как мой, с одним --
единственным дополнением. После моего поединка с "роботом-бюрократом" здесь
появилась новая шкала: "Угол атаки". И рычажок, перемещающийся вдоль шкалы,
и цифры от нуля до девяноста...
Я передвинул рычажок назад, к цифре 4. Он поддался легко, без
сопротивления. "Кон-Тики" послушно качнулся вперед, приняв почти
горизонтальное положение.
-- Так держать, штурман! -- сказал Коршунов. Он был очень доволен.--
Так держать!
Собственно, ничего от меня не требовалось. Передвинул рычаг -- и
только. Произошло при этом, насколько я понимаю, следующее. Команда с пульта
поступила на какой-то микропроцессор, тот сравнил ее с информацией от
внешних датчиков, передал на серводвигатели тормозного щитка управляющий
сигнал... В результате судно приняло нужную ориентацию относительно
набегающего потока. Но подъемной силы теперь не хватало, траектория
загибалась вниз, вместе с ней наклонялся вперед корабль, скорость спуска,
только что бывшая нулевой, увеличивалась. Пятьдесят метров в секунду, сто,
сто пятьдесят... Все-таки плотность на этой высоте была еще ничтожной,
поддержки недоставало, мы входили в крутое пике. Впереди, совсем рядом,
белели облака. "Кон-Тики" мчался к ним словно пикирующий бомбардировщик, под
углом градусов пятнадцать к горизонту. Высота быстро уменьшалась -- двадцать
пять километров, двадцать три, двадцать...
"И сколько так будет продолжаться?" -- спросил я себя. Ответ подсказало
кресло: надавило на меня с новой силой. Плотность за бортом увеличивалась,
"Кон-Тики" наткнулся на эти более плотные слои и среагировал
незамедлительно: сам, совершенно самостоятельно, выходил из пике. И
перегрузка усилилась -- меня уже ощутимо вдавливало в кресло. Полтора,
наверное, не меньше.
-- Довольно,-- сказал Коршунов.-- Вставай. С чужого коня...
Я до сих пор не знаю, что произошло. То ли я, отвлекшись на его голос,
чуть изменил положение рычажка. То ли, что более вероятно, мы напоролись на
какую-то локальную турбулентность, ничтожную флуктуацию плотности. Как бы то
ни было, "Кон-Тики" сильно тряхнуло, послышался грохот падающего тела...
Он не устоял на ногах. Никто бы не устоял при таком толчке. И он упал.
Упал при двойной перегрузке. Когда-то я читал фантастический роман о жизни
на тяжелой планете, в условиях повышенной гравитации. Самое страшное для ее
обитателей было -- упасть. Падение означало смерть.
Я не сразу осознал, что случилось.
-- Михаил! -- с трудом крикнул я.-- Ты что, Михаил?!
Ответом мне было молчание. "Кон-Тики", наткнувшись на плотные слои
атмосферы, выходил в горизонтальный полет. Высота 13 км. Скорость -- семьсот
метров в секунду. Две с половиной тысячи километров в час...
"Кон-Тики" мчался над верхней границей облачности. Теперь я чувствовал
нормальную тяжесть. Я повернул голову. Он лежал на полу. Недвижимый,
бездыханный.
-- Михаил! -- заорал я.
Он не шелохнулся. "Кон-Тики" несся горизонтально, быстро теряя
скорость. Шестьсот метров в секунду, пятьсот пятьдесят... Рычажок
атмосферного пульта стоял в прежнем положении. Угол атаки -- четыре градуса.
Было жарко, на лбу выступил пот. Я весь обливался потом. Попробовал встать
из кресла...
Не тут-то было. "Кон-Тики" -- скорость снизилась уже до пятисот метров
в секунду -- вновь клюнул носом вниз. Я снова увидал облака. Мы входили в
новое, еще более крутое пике. Все вокруг заволокло туманом. Скорость спуска
росла, высота падала, пике становилось все круче.
Облака ушли вверх. Под собой я увидел бесконечный простор океана.
Далеко впереди темнел массив какого-то континента. Кресло вновь давило
снизу, "Кон-Тики" пытался выйти и из этого пике. Высота -- шесть километров.
Скорость -- четыреста метров в секунду. Угол пикирования -- около двадцати
градусов к горизонту. Но он уменьшался, траектория становилась все более
пологой. На что я надеялся? Что она окончательно выправится над самой
морской поверхностью?..
Нет, из этого пике наш кораблик выйти не смог. На четырех километрах
угол пикирования стабилизировался -- около пятнадцати градусов. Но скорость
медленно падала: 340 м/с, 320, 300.. Я уже знал, что делать. "Наша задача --
выйти в горизонтальный полет на нулевой высоте. Это наш шанс..."
Я весь обливался потом. Высота уменьшалась быстро, скорость, к
сожалению, медленнее. На полутора километрах она упала до 250 м/с, до
поверхности океана оставалось секунд двадцать, не больше. Она была гладкая,
без морщинки. Штиль... "Кон-Тики" вновь начал заваливаться в крутое пике.
До воды оставались считанные сотни метров, когда я стал отжимать
рычажок от себя: пять градусов, шесть, семь... Мы вышли на горизонталь на
высоте двадцать пять метров. Скорость "Кон-Тики" была двести метров в
секунду. Я осторожно увеличивал угол атаки, задирая судно носом кверху:
восемь градусов, десять, двенадцать... Скорость уменьшалась, и высота тоже:
девять метров, семь, пять... "Кон-Тики" несся над самой поверхностью, едва
не касаясь воды. Сто двадцать метров в секунду, сто десять, сто... Сто,
девяносто, восемьдесят! Я удерживал его под углом сорок пять градусов --
максимум подъемной силы,-- только скорости уже не хватало, и мы рухнули
вниз!..
...Но падать нам было некуда -- под нами была вода. Толчок был сильным,
я удержался в кресле каким-то чудом. Раздалось оглушительное шипение, вверх
взметнулось густое облако пара и, видимо, облако брызг. Но наше суденышко
еще летело вперед -- оно выскочило из этого облака, оставило его позади! И
неторопливо замедляло ход, осваиваясь в новой среде...
Я повернул голову. Коршунов сидел на полу кабины, по лбу стекала узкая
струйка крови. Взгляд его был странным. Раньше он никогда так на меня не
смотрел.
-- Ты хорошо сел, мальчик,-- сказал он.-- Не зря был чемпионом...
Не знаю, что он хотел этим сказать. Но переспрашивать я не стал.
-- Надо как-то выкручиваться,-- произнес он полчаса спустя. Прозрачная
крышка была откинута, кругом был безбрежный синий простор, сверху -- белые
облака. Нас обдувал слабый ветерок. Мы сидели, подставив голые спины земному
солнцу, и дышали земным воздухом, ни с чем не сравнимым.-- Я вижу
единственный выход.
-- Какой?
- SOS,-- коротко объяснил он.
-- SOS? -- Мне показалось, что я ослышался.-- После всего, что мы
сделали? Да тут до суши всего километров двести, от силы триста.
-- И что ты предлагаешь? Вплавь? Думаешь, я умею плавать?
-- Зачем же вплавь? Судно прекрасно дойдет своим ходом. Ветер хоть и
слабый, зато попутный. Сутки-другие -- и войдем в чьи-нибудь территориальные
воды...
- Ну нет! -- заявил командир "Кон-Тики".-- Я, в конце концов,
космонавт, а не капитан дальнего плавания. Врубай SOS, штурман, SOS на
полную громкость!..
КОНЕЦ
объекте), проходя за каждую секунду без малого километр. После короткого, но
интенсивного торможения скорость "Кон-Тики" уменьшилась вчетверо, мы быстро
отставали от Луны и точки либрации. Вскоре обломки "Лагранжа" затерялись
среди бесчисленных звезд. Земля еще крайне слабо влекла "Кон-Тики" к себе, а
Луна стремительно уходила вперед, и ее влияние на наше движение становилось
ничтожным. "Луна -- это маскон! -- сказал Коршунов спустя сутки, когда ее
диск сравнялся по размерам с земным.-- Маскон -- концентрат массы в
гравитационном поле планеты! Помнишь нашу орбитальную вылазку? Он чуть-чуть
подпортил нам траекторию, а потом мы и думать забыли о нем! Так и Луна,
штурман. Увеличь Землю до размеров лунной орбиты, тогда ты меня поймешь!"
Он был прав, принципиальной разницы нет. Звездолетчик - инопланетец,
пронзающий Солнечную систему на релятивистской машине, наверняка именно так
и учитывает Луну в своих штурманских выкладках. Удалившись от настоящего
маскона, мы тут же о нем забыли (если не считать моих сугубо личных
неприятных воспоминаний). Теперь мы ушли от Луны. Значит, пора забыть и о
ней...
Земля влекла нас к себе, но сначала едва заметно. "Кон-Тики" словно
несло неторопливым океанским течением. Лишь к исходу третьих суток
радиальная скорость перевалила за километр. Горизонтальная составляющая
(вернее, трансверсальная -- так ее называют специалисты) менялась еще
медленнее. Мы прошли около половины дороги, впереди лежали заключительные
200 тысяч километров. Здесь-то Коршунов в соответствии с предварительным
планом и провел первую -- она оказалась последней -- коррекцию траектории:
подогнал фактическую скорость под расчетную. Времени на это ушло немного,
топлива тоже, резерв остался нетронутым.
-- Идем точно,-- сказал Коршунов, взглянув на приборы. Задумался на
секунду и с укоризной добавил: -- Напрасно, штурман, ты не заказал
парашютов.
- В каком смысле?
-- Мы собирались заправиться на "Лагранже", сказал он, помолчав,- и
пойти по орбите перехода с перигеем в две тысячи километров. Там мы бы
притормозили и вышли на рандеву с "Коперником"... Так?
Я кивнул Возразить было нечего: именно таковы были наши недавние планы.
Но злополучный рой все испортил,-- продолжал Коршунов.- Не буду
говорить о "Лагранже" - восстановить его будет непросто, но это нас уже не
касается. Рой заставит нас пойти по нынешней траектории, с заходом в
атмосферу. Она отберет у "Кон-Тики" те самые три километра в секунду, на
которые не хватает топлива. Так?
Естественно, кивнул я.-- Но при чем здесь парашюты? Даже когда мы
сбросим три километра, скорость останется космической. Пусть не второй, а
первой -- какая разница? Парашюты на восьми километрах в секунду -- это,
извини меня нонсенс.
-- Почему обязательно на восьми? - прищурился он -- Не так давно один
мой знакомый сразился с электронным бюрократом и проиграл, но... В каждом
поражении, Саша, скрыты корни грядущих побед! Теперь у "Кон-Тики" полная
атмосферная оснастка, и мы пойдем в атмосфере не как слепое Тунгусское тело,
не как беспомощная игрушка бьющих навстречу потоков! Нет, штурман, мы пойдем
в атмосфере как люди, как повелители стихии, а не ее рабы! Мы можем теперь
играть силой сопротивления как нам угодно, можем ее уменьшать, направлять ее
куда пожелаем! Как птицы, штурман! Как птицы!
Он внезапно умолк, тронул пальцами лоб, блеск его глаз угас. Я понял, о
чем он вспомнил: вот уже двадцать лет он видел птиц разве только по
телевизору.
- Все это так,-- прервал я неловкую паузу. - Но "Кон-Тики" пойдет
куполом вперед, торможение и так будет максимальным. Меняя ориентацию, мы в
крайнем случае его уменьшим...
- Грамотно рассуждаешь.- Взгляд его снова стал непроницаемым.--
Становишься профессионалом.
- Ну, на аэродисках я когда-то гонялся. Еще в школе, я мечтал тогда
стать космонавтом. Как-то дошел даже до полуфинала области. Хороший спорт.
- Да. Так вот, если уменьшить сопротивление, остаточная скорость станет
больше, тормозной эллипс вытянется, нас опять унесет неизвестно куда...
- А повторный вход? - напомнил Коршунов, он уже окончательно успокоился
И что нам мешает с первого раза нырнуть поглубже, допустим, до шестидесяти?
И никаких тормозных эллипсов... Нет, штурман, насчет парашютов ты явно дал
маху
- Но куда бы мы их пристроили? -- поинтересовался я. Это тебе не
стабилизаторы -- приварил, протянул две тяги, и все дела. Парашютная система
-- устройство сложное и громоздкое.
-- Ты прав, Саша,-- вздохнул он.-- Все равно жалко. Будем почти на
месте -- и снова орбита, маневрирование, причаливание. А дальше что?
Осточертело все это. Атмосфера, по-моему, лучше.
- Соскучился?
- Ты имеешь в виду Юпитер?- поморщился он. На гигантах, Саша, такие
фокусы не проходят. Все эти вылазки в атмосферу. Слишком они у них жесткие.
Тяготение мощное, градиент плотности колоссальный!... Малейший промах -- и
ты либо вязнешь в газе, либо вообще его не замечаешь. Земля и Венера -- дело
другое. А самые мягкие оболочки -- у Марса да у Титана...
Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Конечно, в его высказываниях
имелось зерно истины, но было поздно, время решений давно миновало.
"Кон-Тики" шел прежним курсом, плыл по течению, кругом сияли звезды, и не
было в мире силы, чтобы заставить наше суденышко свернуть с выбранного пути.
А еще через несколько часов стало не до разговоров - ход событий резко
ускорился, ситуация стала меняться стремительно. Спокойное океанское течение
кончилось: скорость "Кон-Тики" измерялась уже километрами в секунду и
непрерывно росла, Земля надвигалась, мы падали к ней, падали почти по
прямой, проваливались в гравитационную воронку, в бездонный колодец ее
притяжения. Если продолжить аналогию с океаном, "Кон-Тики" низвергался в
чудовищный водоворот, несравнимый даже с легендарным Мальстремом!..
Коршунов включил двигатель на двухстах километрах.
Это было намечено заранее. Орбита, получающаяся после прохождения
атмосферы -- так называемый тормозной эллипс,-- необычайно чувствительна к
самым небольшим изменениям скорости входа. Для малых судов, вроде нашего,
важен и другой фактор: масса корабля из-за расхода топлива заметно
уменьшается, и он потом тормозится сильнее. "Бывает выгоднее просто слить
топливо,-- рассказывал Коршунов,-- чем тормозить движком. Так иногда
делают".
Надо учитывать, что атмосфера "дышит", ее плотность меняется в
зависимости от времени суток и солнечной активности. Если корабль идет в
атмосферу для посадки, это неважно: все маневры сдвигаются по высоте на
несколько километров, и только. Но когда он, подобно "Кон-Тики", лишь
задевает воздушную оболочку и снова уходит в космос, точная атмосферная
сводка на данный момент - столь же необходима, как прогноз погоды для
авиаторов. Вот почему такие сводки -- неотъемлемая часть космического
радиовещания. "Главное -- не увязнуть,-- комментировал Коршунов нашу
задачу.-- "Кон-Тики" нельзя оставаться в атмосфере больше пяти минут. В
баках тонна топлива, если жар подберется к нему, то конец"
"Кон-Тики" стремительно приближался к финишу. Заключительный отрезок
пути -- от геосинхронной орбиты до атмосферы -- занял у нас около трех
часов. Солнце все время пылало впереди, постепенно отодвигаясь от
сверкающего края быстро растущего диска Земли. До планеты оставались
считанные тысячи километров, когда траектория -- скорость достигла уже
десяти километров в секунду -- начала выворачиваться параллельно горизонту.
А за две минуты до перигея, на высоте 200 км, Коршунов спокойно развернул
"Кон-Тики" днищем вперед и включил двигатель на десяток секунд; топлива на
маневр ушло килограммов сто пятьдесят. Когда вес исчез, Коршунов возвратил
"Кон-Тики" в прежнее положение. Мы лежали, наглухо привязанные к креслам,
смотрели вперед и ждали. Бесконечное море блистающих облаков мчалось
навстречу, в разрывах синел океан. Мы словно летели на высотном авиалайнере,
практически горизонтально, но все-таки опускались -- все медленнее и
медленнее. А когда "Кон-Тики" пересек 80-километровую отметку, начались
перегрузки.
Это продолжалось, как позже выяснилось, около двух минут. Сначала
слабые, но быстро растущие, они рвали нас из кресел. Мы висели на ремнях над
жаропрочным иллюминатором купола, ремни резали тело, перегрузка превысила
единицу, потом двойку, "Кон-Тики" прессовал своей скоростью бесплотный
воздух, тот накалялся, пылал, светился багровым цветом... Не помню, о чем я
думал в эти секунды. Перегрузка достигла трех и начала падать. Мы были ниже
семидесяти, но уже поднимались. Атмосфера отобрала у нашего кораблика часть
скорости и теперь неохотно выпускала его из огненного плена... Потом снова
стало легко.
-- Высота?-- деловито осведомился Коршунов, напоминая мне о моих
штурманских обязанностях.
Я бросил взгляд на приборы.
-- Восемьдесят!
-- Скорость?
-- Восемь с половиной!
-- Отлично! -- проговорил он, расстегивая ремни.-- Мы сделали это.
Саша, мы это сделали! Апогей будет у нас примерно две тысячи, как раз на
орбите "Коперника". Полтонны топлива -- и мы цепляемся за орбиту, остается
еще столько же на маневрирование! Отлично, штурман, просто отлично.
Он искренне радовался, будто до последнего момента не был убежден, что
все закончится столь успешно. На что тогда он рассчитывал? Однако спрашивать
я не стал.
Коршунов поднялся из кресла, посмотрел вперед. Облака, до которых
только что было рукой подать, быстро уходили вниз. На горизонте лежала тень
-- Солнце осталось сзади, мы приближались к линии терминатора
Я посмотрел на своего командира. Лицо его выглядело смертельно усталым.
-- Последний раз я проделывал такую штуку на Титане, в системе
Сатурна,-- сказал он.-- Лет десять назад. Но там это проще, Саша. Скорости
не те, да и атмосфера помягче.
Он вновь опустился в кресло, прикрыл глаза.
-- Вздремну часок, что-то устал. Разбуди меня в апогее, штурман...
И он в самом деле заснул! Солнце позади нас опустилось за горизонт,
"Кон-Тики" -- впервые за несколько суток -- окутал мрак. В небе зажглись
звезды. Это была ночь, настоящая земная ночь, теплая, мягкая, человеческая!
Подо мной, в нескольких сотнях километров, мирно спали люди. Неярко мерцали
индикаторы. "Кон-Тики" поднимался все выше, стремясь к апогею орбиты.
Коршунов не шевелился, я был совсем один, один под звездным небом. И
вдруг...
Впереди засветилась изогнутая линия горизонта, из-за нее вынырнул
маленький белый диск. Это восходила Луна. Луна, на камнях которой мы стояли
всего неделю назад! Я смотрел на нее и чувствовал, как меня захлестывает
неудержимой волной восторга.
Да, мы сделали это! Где ты, Эдик Рыжковский? На крохотной скорлупке
прошли путь, на который даже свет тратит больше секунды! Мы прошли этот путь
сами, без посторонней помощи, и не свернули даже после "Лагранжа", когда
никто в мире не упрекнул бы нас за малодушие! "С берегов им кричали: --
Вернитесь, друзья! -- Но вперед они мчались, в чужие края -- в решете по
крутым волнам!"...
Я не замечал, как течет время. Луна поднималась все выше, она
притягивала взгляд. Там остался Центр Королева, там шла по орбите станция
"ЮГ", там, в точке либрации, уже работали ремонтные бригады, восстанавливая
"Лагранж"... Все это было перед моими глазами, но я ничего не видел, слишком
уж далеко. Но мы, мы-то были там так недавно!
Я посмотрел на приборы. Высота -- около двух тысяч, вертикальная
скорость уменьшилась почти до нуля, до апогея остались считанные минуты. Я
перевел взгляд на командира "Кон-Тики". Его лицо, озаренное лунным светом,
было безмятежно спокойным. Мне стало жалко его будить. Да и надо ли?
Его действия при последнем маневре стояли у меня перед глазами. Я
положил пальцы на клавиатуру. Осторожно -- чтобы не потревожить Коршунова --
развернул "Кон-Тики" днищем вперед. Луна исчезла из поля зрения, снова стало
темно. Я включил двигатель, тот запел. Вновь появился вес -- нормальная
тяжесть, форсировать режим я не собирался. На душе было радостно и легко...
Не знаю, сколько это продолжалось -- наверное, не больше минуты. Чей-то
вопль буквально потряс кабину, чья-то рука отшвырнула меня от пульта...
Когда я очнулся, двигатель грохотал, кабину озарял яркий лунный свет, хищный
профиль Лунного Коршуна нависал над пультом управления... Потом двигатель
"Кон-Тики" захрипел и умолк, умолк навсегда.
-- Здесь станция "Коперник",-- повторил голос из динамика.-- Станция
"Коперник" к лунолету "Кон-Тики". Подтвердите заход на причаливание в
восемнадцать ноль-ноль условного орбитального времени.-- Последовала пауза,
затем голос добавил уже другим тоном: -- Телевидение беспокоится...
Коршунов зарычал и обрушил кулак на динамик. Тот умолк. До входа в
атмосферу оставалось минут пять, не больше. Все было как тогда, в первый
раз: бесконечные сверкающие поля облаков, в провалах -- голубизна океана...
Только теперь в баках "Кон-Тики" топлива не было; не было и самих баков, и
не было двигателя -- все это хозяйство, отстреленное полчаса назад, шло
сейчас по собственной, отличной от нашей траектории, чтобы спустя несколько
минут вспыхнуть падающей звездой в небе Земли...
Не было ни паники, ни упреков. "Это стандартная машина, штурман,--
сказал Коршунов.-- Днище кабины отделено от двигательного отсека толстым
слоем теплозащиты. Будем надеяться, на торможение ее хватит. А если прогар
-- так это мгновенно, ты знаешь..."
"А потом?" -- спросил я. "Если не будет прогара в самом начале,--
сказал он,-- останется одна опасность -- посыпаться в самом конце. Не будем
об этом думать. Там, в перигее, океан. Наша задача -- выйти в горизонтальный
полет на нулевой высоте и на минимальной скорости. Это наш шанс..."
Потом последовал отстрел двигательного отсека. Мы молча наблюдали, как
блистающий барабан, медленно кувыркаясь, уходит в черноту космоса. Я четко
себе представлял, хотя не мог этого видеть, как преобразился сейчас
"Кон-Тики" -- стал вдвое ниже, превратился в приплюснутый диск, увенчанный
сзади хвостовым оперением. Да, оно пригодилось. Корабль походил сейчас - на
бескрылый маленький самолет. Только скорость его была на два порядка
больше...
Облака надвигались пора было разворачивать "Кон-Тики" днищем вперед, но
Коршунов медлил, молча глядя на простирающийся перед вами пейзаж. "В
последний раз",-- сказал я себе мысленно, но сам себе не поверил. Нет, это
невероятно. Герои Жюля Верна и Герберта Уэллса уже прошли по этому пути, а
когда это было? "Как птицы, штурман, как птицы!" -- вспомнил я. Нет, мы еще
поборемся!
Коршунов развернул "Кон-Тики" на высоте сто километров. Микродвигатели
ориентации сработали четко. К счастью, они располагались на основании
кабины, не были связаны с двигательным отсеком. Теперь мы не видели ничего,
кроме звездного неба: лежали в креслах -- голова вниз, ноги вверх -- и
ждали. Прошла минута -- мы уже снизились до 80 км, приближаясь к перигею
орбиты. Внезапно я почувствовал под собой кресло. Атмосфера тормозила
"Кон-Тики" все сильнее и сильнее -- еще минута, и я ощутил уже нормальную
земную тяжесть.
-- Высота? -- спросил Коршунов. Семьдесят!
-- Скорость?
-- Восемь!
-- Скорость спуска?
-- Сто метров!
-- Сейчас начнется! -- прокричал он.-- Держись, штурман!
Предупреждать меня не было нужды.
Перегрузка увеличивалась. Двигатели ориентации удерживали "Кон-Тики"
строго перпендикулярно потоку. Я не отрывал взгляд от альтиметра. Высота 65
км, скорость 7 км/с, скорость спуска -- по-прежнему 100 м/с. Перегрузка
достигла полутора единиц и продолжала расти. Еще полминуты. Высота 60,
перегрузка стала трехкратной, скорость уменьшилась до шести километров в
секунду. Корабль окончательно увяз в атмосфере. Путь оставался один -- вниз,
только вниз!
-- Скорость спуска?
-- Двести,-- ответил я, с трудом ворочая языком.
-- Много,-- услышал я голос Коршунова. Небо за фонарем дрогнуло -- он
изменил угол атаки, чуть-чуть, градусов на десять, наклонив "Кон-Тики"
вперед. Появилось вертикальное ускорение, спуск начал замедляться, высота
пятьдесят пять километров, скорость -- чуть больше пяти километров в
секунду. Перегрузка перевалила тройную и вдруг стала ослабевать. Я
почувствовал это сразу. Режим поддержки -- из-за наклона судна появилась
подъемная сила, мы практически перешли в горизонтальный полет, плотность
воздуха оставалась постоянной, и наша скорость неуклонно уменьшалась. Вместе
с ней уменьшались и сопротивление, и перегрузка.
-- Скорость?
-- Три с половиной.
-- Высота?
-- Пятьдесят пять...
Перегрузка падала. "Кон-Тики" все сильнее наклонялся вперед. Теперь его
удерживали стабилизаторы. Мы медленно снижались, скорость убывала. На высоте
40 км она составляла уже всего полтора километра в секунду. "Кон-Тики" шел в
режиме парашютирования, под углом 45 градусов к потоку, скорость спуска была
умеренной, меньше ста. Возвратилась земная тяжесть.
-- Вот и все, Саша! -- В голосе Коршунова послышалось торжество.--
Самое страшное позади, теплозащита выдержала. Значит, мы победили!..
И он поднялся из кресла. Да, все было позади, я это понял. Понял
по-настоящему! Отнюдь не исчезновение перегрузки было причиной тому
огромному облегчению, которое я почувствовал... Мы летели уже не в космосе,
а в атмосфере, на "самолетной" высоте и с "самолетной" скоростью. В том, что
Коршунов благополучно посадит "Кон-Тики", я не сомневался. Фактически мы
были уже дома!..
-- Иди сюда, штурман,-- позвал он. И подмигнул: -- Ракетой ты уже
управлял, и весьма удачно. Попробуй теперь, что такое полет в атмосфере.
Чтобы не было никаких обид.
Я занял его место и бросил взгляд на приборы. Высота 30 км, скорость --
ровно километр в секунду. Ярко светило Солнце, облака были внизу, мы шли
практически горизонтально. Коршунов стоял рядом с креслом, придерживаясь за
спинку.
-- А что надо делать?
-- Держать угол атаки,-- пояснил он.-- Чем он больше, тем больше
подъемная сила, но и сопротивление тоже. Четыре градуса, думаю, будет вполне
нормально. Вот этот рычаг видишь? Уверяю тебя, это нетрудно.
Пульт перед его креслом был точно такой же, как мой, с одним --
единственным дополнением. После моего поединка с "роботом-бюрократом" здесь
появилась новая шкала: "Угол атаки". И рычажок, перемещающийся вдоль шкалы,
и цифры от нуля до девяноста...
Я передвинул рычажок назад, к цифре 4. Он поддался легко, без
сопротивления. "Кон-Тики" послушно качнулся вперед, приняв почти
горизонтальное положение.
-- Так держать, штурман! -- сказал Коршунов. Он был очень доволен.--
Так держать!
Собственно, ничего от меня не требовалось. Передвинул рычаг -- и
только. Произошло при этом, насколько я понимаю, следующее. Команда с пульта
поступила на какой-то микропроцессор, тот сравнил ее с информацией от
внешних датчиков, передал на серводвигатели тормозного щитка управляющий
сигнал... В результате судно приняло нужную ориентацию относительно
набегающего потока. Но подъемной силы теперь не хватало, траектория
загибалась вниз, вместе с ней наклонялся вперед корабль, скорость спуска,
только что бывшая нулевой, увеличивалась. Пятьдесят метров в секунду, сто,
сто пятьдесят... Все-таки плотность на этой высоте была еще ничтожной,
поддержки недоставало, мы входили в крутое пике. Впереди, совсем рядом,
белели облака. "Кон-Тики" мчался к ним словно пикирующий бомбардировщик, под
углом градусов пятнадцать к горизонту. Высота быстро уменьшалась -- двадцать
пять километров, двадцать три, двадцать...
"И сколько так будет продолжаться?" -- спросил я себя. Ответ подсказало
кресло: надавило на меня с новой силой. Плотность за бортом увеличивалась,
"Кон-Тики" наткнулся на эти более плотные слои и среагировал
незамедлительно: сам, совершенно самостоятельно, выходил из пике. И
перегрузка усилилась -- меня уже ощутимо вдавливало в кресло. Полтора,
наверное, не меньше.
-- Довольно,-- сказал Коршунов.-- Вставай. С чужого коня...
Я до сих пор не знаю, что произошло. То ли я, отвлекшись на его голос,
чуть изменил положение рычажка. То ли, что более вероятно, мы напоролись на
какую-то локальную турбулентность, ничтожную флуктуацию плотности. Как бы то
ни было, "Кон-Тики" сильно тряхнуло, послышался грохот падающего тела...
Он не устоял на ногах. Никто бы не устоял при таком толчке. И он упал.
Упал при двойной перегрузке. Когда-то я читал фантастический роман о жизни
на тяжелой планете, в условиях повышенной гравитации. Самое страшное для ее
обитателей было -- упасть. Падение означало смерть.
Я не сразу осознал, что случилось.
-- Михаил! -- с трудом крикнул я.-- Ты что, Михаил?!
Ответом мне было молчание. "Кон-Тики", наткнувшись на плотные слои
атмосферы, выходил в горизонтальный полет. Высота 13 км. Скорость -- семьсот
метров в секунду. Две с половиной тысячи километров в час...
"Кон-Тики" мчался над верхней границей облачности. Теперь я чувствовал
нормальную тяжесть. Я повернул голову. Он лежал на полу. Недвижимый,
бездыханный.
-- Михаил! -- заорал я.
Он не шелохнулся. "Кон-Тики" несся горизонтально, быстро теряя
скорость. Шестьсот метров в секунду, пятьсот пятьдесят... Рычажок
атмосферного пульта стоял в прежнем положении. Угол атаки -- четыре градуса.
Было жарко, на лбу выступил пот. Я весь обливался потом. Попробовал встать
из кресла...
Не тут-то было. "Кон-Тики" -- скорость снизилась уже до пятисот метров
в секунду -- вновь клюнул носом вниз. Я снова увидал облака. Мы входили в
новое, еще более крутое пике. Все вокруг заволокло туманом. Скорость спуска
росла, высота падала, пике становилось все круче.
Облака ушли вверх. Под собой я увидел бесконечный простор океана.
Далеко впереди темнел массив какого-то континента. Кресло вновь давило
снизу, "Кон-Тики" пытался выйти и из этого пике. Высота -- шесть километров.
Скорость -- четыреста метров в секунду. Угол пикирования -- около двадцати
градусов к горизонту. Но он уменьшался, траектория становилась все более
пологой. На что я надеялся? Что она окончательно выправится над самой
морской поверхностью?..
Нет, из этого пике наш кораблик выйти не смог. На четырех километрах
угол пикирования стабилизировался -- около пятнадцати градусов. Но скорость
медленно падала: 340 м/с, 320, 300.. Я уже знал, что делать. "Наша задача --
выйти в горизонтальный полет на нулевой высоте. Это наш шанс..."
Я весь обливался потом. Высота уменьшалась быстро, скорость, к
сожалению, медленнее. На полутора километрах она упала до 250 м/с, до
поверхности океана оставалось секунд двадцать, не больше. Она была гладкая,
без морщинки. Штиль... "Кон-Тики" вновь начал заваливаться в крутое пике.
До воды оставались считанные сотни метров, когда я стал отжимать
рычажок от себя: пять градусов, шесть, семь... Мы вышли на горизонталь на
высоте двадцать пять метров. Скорость "Кон-Тики" была двести метров в
секунду. Я осторожно увеличивал угол атаки, задирая судно носом кверху:
восемь градусов, десять, двенадцать... Скорость уменьшалась, и высота тоже:
девять метров, семь, пять... "Кон-Тики" несся над самой поверхностью, едва
не касаясь воды. Сто двадцать метров в секунду, сто десять, сто... Сто,
девяносто, восемьдесят! Я удерживал его под углом сорок пять градусов --
максимум подъемной силы,-- только скорости уже не хватало, и мы рухнули
вниз!..
...Но падать нам было некуда -- под нами была вода. Толчок был сильным,
я удержался в кресле каким-то чудом. Раздалось оглушительное шипение, вверх
взметнулось густое облако пара и, видимо, облако брызг. Но наше суденышко
еще летело вперед -- оно выскочило из этого облака, оставило его позади! И
неторопливо замедляло ход, осваиваясь в новой среде...
Я повернул голову. Коршунов сидел на полу кабины, по лбу стекала узкая
струйка крови. Взгляд его был странным. Раньше он никогда так на меня не
смотрел.
-- Ты хорошо сел, мальчик,-- сказал он.-- Не зря был чемпионом...
Не знаю, что он хотел этим сказать. Но переспрашивать я не стал.
-- Надо как-то выкручиваться,-- произнес он полчаса спустя. Прозрачная
крышка была откинута, кругом был безбрежный синий простор, сверху -- белые
облака. Нас обдувал слабый ветерок. Мы сидели, подставив голые спины земному
солнцу, и дышали земным воздухом, ни с чем не сравнимым.-- Я вижу
единственный выход.
-- Какой?
- SOS,-- коротко объяснил он.
-- SOS? -- Мне показалось, что я ослышался.-- После всего, что мы
сделали? Да тут до суши всего километров двести, от силы триста.
-- И что ты предлагаешь? Вплавь? Думаешь, я умею плавать?
-- Зачем же вплавь? Судно прекрасно дойдет своим ходом. Ветер хоть и
слабый, зато попутный. Сутки-другие -- и войдем в чьи-нибудь территориальные
воды...
- Ну нет! -- заявил командир "Кон-Тики".-- Я, в конце концов,
космонавт, а не капитан дальнего плавания. Врубай SOS, штурман, SOS на
полную громкость!..
КОНЕЦ