Страница:
Плотно закрыв дверь, доктор Пейн сказал: – Мэри, ты что, с ума сошла? Зачем так себя вести?
– Прошу прощения? Ты что, купился на то, что наговорил этот старый подонок?
– Нельзя отвергать такие предложения! Ты хочешь, чтобы проект выжил, или нет?
– Это было не предложение, – горячо ответила она. – Это был ультиматум. Делай то, что он скажет, или закрывайся. И Оливер, ради бога, все эти слабо замаскированные намёки и угрозы про национальную безопсность – ты что, не видишь, к чему всё ведёт?
– Думаю, я вижу это лучше тебя. Если ты откажешься, они не закроют нас. Они просто найдут кого-то другого, кто будет вести проект. Если они действительно так заинтересованы, то проект продолжится в любом случае. Но на их условиях.
– Но их условия будут... я хочу сказать, оборона, господи боже. Они хотят найти новые способы убивать людей. И ты слышал, что он сказал про сознание: он хочет управлять им. Оливер, я в это влезать не намерена.
– Всё равно они этим будут заниматься, а ты потеряешь работу. Если же ты останешься, то сможешь повлиять на результаты. И ты всё ещё будешь работать! Ты всё ещё будешь в деле!
– А тебе какая разница? – сказала она. – Я думала, с Женевой уже все устроено?
Он запустил руку в волосы и сказал: – Не то, чтобы всё устроено. Ничего не подписано. И, кроме того, это надо рассмотреть с иной стороны, и мне было бы жаль уезжать теперь, когда мы, похоже, на что-то наткнулись.
– Что ты говоришь?
– Я ничего не говорю...
– Ты намекаешь. На что это мы наткнулись?
– Ну... – Он прошёл по лаборатории, разводя руками, пожимая плечами, покачивая головой. – Ну, если ты ему не позвонишь, то позвоню я, – наконец, сказал он.
Она помолчала. Затем она сказала, – О, я понимаю.
– Мэри, я должен думать о...
– Разумеется, должен.
– Это не то, чтобы...
– Нет, нет.
– Ты не понимаешь...
– Понимаю. Всё очень просто. Ты обещаешь делать всё, что он скажет, ты получаешь финансирование, я ухожу, ты становишься директором. Нетрудно понять. У тебя будет большой бюджет. Куча новых блестящих машинок. Полдюжины докторов наук под началом. Класс. Этим ты и займёшься, Оливер. Вперёд! Но без меня. Я ухожу. Это дурно пахнет.
– Ты не можешь...
Но её взгляд заставил его замолчать. Она сняла белый халат и повесила его на дверь, засунула несколько бумаг в сумку, и вышла, не говоря ни слова. Как только она вышла, он взял визитку сэра Чарльза и поднял трубку.
Несколько часов спустя, ближе к полуночи, доктор Малон припарковала машину около здания института и вошла в боковую дверь. Но, как только она собралась подняться по ступенькам, из коридора вышел мужчина, напугав её так сильно, что она чуть не уронила кейс. Мужчина был в форме.
– Куда вы направляетесь? – спросил он.
Он стоял на пути, рослый, с глазами, едва заметными под козырьком фуражки.
– Я иду в свою лабораторию. Я здесь работаю. Кто вы такой? – спросила она, немного злая, немного напуганная.
– Служба безопасности. У вас есть документы?
– Какая служба? Я вышла из здания в три часа дня, и здесь был только вахтёр на дежурстве. Это я должна спрашивать у вас документы. Кто вас назначил? И почему?
– Вот моё удостоверение, – сказал мужчина, показав ей карточку слишком быстро, чтобы она успела её прочитать. А где ваше?
Она заметила у него на поясе мобильный телефон в чехле. Или это было оружие? Нет, у неё определённо началась паранойя. И он не ответил на её вопросы. Но если она будет настаивать, он станет подозрительным, а самым главным для неё сейчас было добраться до лаборатории. Успокой его, как собаку, подумала она. Она порылась в сумке и нашла бумажник.
– Это пойдёт? – спросила она, протянув ему карточку, которая открывала барьер на стоянке.
Он быстро глянул на неё.
– Что вы здесь делаете в такое время? – спросил он.
– У меня проводится эксперимент. Мне надо регулярно проверять компьютер.
Он, казалось, пытался найти повод не пустить её, или, может, просто проверял пределы своей власти. Наконец, он кивнул и отошёл в сторону. Она прошла мимо, улыбнувшись ему, но его лицо осталось бесстрастным.
Когда она дошла до лаборатории, она всё ещё дрожала. «Служба безопасности» в этом здании всегда ограничивалась пожилым вахтёром и замком на двери, и она знала, в чём причина перемен. Но это означало, что у неё очень мало времени: ей придётся сделать всё правильно с первого раза, потому что, как только они поймут, что она делает, она сюда попасть уже не сможет.
Она заперла за собой дверь и опустила жалюзи. Включив детектор, она достала из кармана дискету и вставила её в компьютер, управлявший Пещерой. Через минуту она уже редактировала цифры на экране, руководствуясь наполовину логикой, наполовину интуицией, и наполовину – программой, которую она составляла дома весь вечер. Сложность её задачи была сравнима с попыткой собрать целое из трёх половинок.
Наконец, она смахнула с глаз волосы и нацепила электроды на голову, размяла пальцы и принялась печатать. От волнения, казалось, она смотрит на себя со стороны.
Привет. Я не знаю,
что я делаю. Может,
я сошла с ума.
Слова сгруппировались в левой части экрана, что было первым сюрпризом. Она не использовала форматирование слов – вообще-то, она работала в обход большей части операционной системы – так что, что бы там ни группировало слова, это была не она. Мэри почувствовала, как волосы на её затылке шевелятся, и внезапно ощутила всё здание вокруг себя: тёмные коридоры, отдыхающие приборы, разнообразные автоматические эксперименты, компьютеры, наблюдающие за тестами и записывающие результаты, кондиционеры, проверяющие воздух, и регулирующие влажность и температуру, всевозможные провода, трубы и кабели, что были нервами и артериями здания, живого, чувствующего... почти разумного, вообще-то.
Она попробовала заново.
Я пытаюсь сделать со
словами то, что я
раньше делала с
состоянием разума, но
Прежде, чем она успела закончить предложение, курсор перескочил в правую чать экрана и напечатал:
ЗАДАЙ ВОПРОС.
Это произошло почти мгновенно.
Она почувствовала себя, как если бы ступила в пространство, которого не существовало. Она чуть не потеряла сознание от шока. На то, чтобы успокоиться, у неё ушло несколько секунд. Когда она продолжила, ответы выскакивали на экран даже раньше, чем она успевала закончить.
Вы тени?
ДА.
И вы то же самое, что и Пыль Лайры?
ДА.
И то же самое, что и тёмное вещество?
ДА.
Тёмное вещество разумно?
ОЧЕВИДНО.
То, что я сказала утром Оливеру, моя идея про эволюцию, она
ВЕРНА. НО ТЫ ДОЛЖНА
ЗАДАТЬ БОЛЬШЕ ВОПРОСОВ.
Она остановилась, глубоко вздохнула, отодвинула кресло, рзмяла пальцы. Она чувствовала, как бешено бьётся её сердце. Всё, что сейчас происходило, было невозможным. Всё её образование, все её привычки, все её инстинкты учёного кричали: Это неправильно! Этого не происходит! Ты спишь! Но, тем не менее, они были на экране: её вопросы, и ответы какого-то иного разума.
Она собралась и снова начала печатать, и снова ответы появлялись без какой-либо задержки.
Разум, который отвечает на эти вопросы, не человеческий, так?
НЕТ. НО ЛЮДИ ВСЕГДА ЗНАЛИ О НАС.
О нас? Вас больше одного?
БЕССЧЁТНЫЕ МИЛЛИАРДЫ.
Но кто вы?
АНГЕЛЫ.
Голова Мэри гудела. Она воспитывалась, как католичка. Более того: как выяснила Лайра, она однажды была монашкой. Из её веры уже ничего не осталось, но она знала про ангелов. Блаженный Августин сказал: «Ангелы они по виду, но не по сути. Если ищешь имя их сути – это дух; если ищешь имя их виду – это ангел; то, что они есть – дух; то, что они делают – ангел».
Дрожащая, она напечатала:
И Теневая материя – это то, что мы называем духом?
ТО, ЧТО МЫ ЕСТЬ – ДУХ. ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ – МАТЕРИЯ. МАТЕРИЯ И ДУХ СУТЬ ОДНО.
Она поёжилась. Они читали её мысли. И вы вмешивались в человеческую эволюцию?
ДА.
Почему?
РАДИ МЕСТИ.
Мести за что... о! Восставшие ангелы! И война в небесах, Сатана и Эдемский Сад, но это же неправда, так? А что вы...
ИЩИ ДЕВОЧКУ И МАЛЬЧИКА. НЕ ТРАТЬ ВРЕМЕНИ.
Но зачем?
ТЫ ДОЛЖНА СЫГРАТЬ ЗМЕЯ.
Она убрала руки с клавиатуры и протёрла глаза. Когда она снова посмотрела на экран, слова всё ещё были там.
Где
ОТПРАВЛЯЙСЯ НА ДОРОГУ ПОД НАЗВАНИЕМ САНДЕРЛЕНД АВЕНЮ И НАЙДИ ПАЛАТКУ. ОБМАНИ ОХРАННИКА И ЗАЙДИ. ЗАХВАТИ ПРИПАСЫ ДЛЯ ДОЛГОГО ПУТИ. ТЫ БУДЕШЬ ЗАЩИЩЕНА. ПРИЗРАКИ НЕ ТРОНУТ ТЕБЯ.
Но я
ПРЕЖДЕ, ЧЕМ УЙДЁШЬ, УНИЧТОЖЬ ЭТО ОБОРУДОВАНИЕ
Я не понимаю. Почему я? И что за долгий путь? И
ТЫ ГОТОВИЛАСЬ К ЭТОМУ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ. ТВОЯ РАБОТА ЗДЕСЬ ЗАВЕРШЕНА. ПОСЛЕДНЕЕ, ЧТО ТЫ ДОЛЖНА СДЕЛАТЬ В ЭТОМ МИРЕ, ЭТО НЕ ДАТЬ ВРАГУ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЕЁ РЕЗУЛЬТАТАМИ. УНИЧТОЖЬ ОБОРУДОВАНИЕ. СДЕЛАЙ ЭТО СЕЙЧАС И НЕМЕДЛЕННО УХОДИ.
Мэри Малон отодвинула кресло, и встала. Её руки дрожали. Она прижала пальцы к вискам и заметила, что электроды всё ещё на ней. Она механически сорвала их. Она могла бы усомниться в том, что она делала, и в тех словах, что всё ещё виднелись на экране, но в последние полчаса она перешла за грань сомнений и веры. Что-то случилось с ней, и она не ощущала собственного тела.
Она выключила детектор и усилитель. Затем она обошла коды безопасности и начисто отформатировала жёсткий диск компьютера, а затем она вынула интерфейс между детектором и усилителем, собранный на отдельной плате, положила плату на стул и разбила её каблуком туфли, за неимением под рукой других тяжёлых предметов. Затем она вырвала провода, соединявшие электромагнитный щит и детектор, нашла схему соединений в ящике сейфа и сожгла его. Она ничего не могла поделать с тем, что Оливер Пейн знал программу, но всё специальное оборудование было уничтожено.
Она переложила часть бумаг из сейфа в свой кейс, и, напоследок, сняла с двери плакат с гексаграммами И-Цзин и засунула его в карман. Затем она выключила свет и вышла.
Охранник стоял у подножия лестницы, разговаривая с кем-то по своему телефону. Он отложил его, когда она спустилась и бесшумно проводил её к боковому выходу, глядя через стеклянную дверь, как она уезжает.
Полтора часа спустя она припарковала машину недалеко от Сандерленд Авеню. Ей пришлось искать улицу на карте Оксфорда, так как она не была знакома с этой частью города. До этого момента она двигалась вперёд исключительно на возбуждении, но когда она вышла из машины в тёмную, прохладную и тихую ночь, она почувствовала сомнение. Может быть, она спала? Может быть, это чья-то своеобразная шутка?
Что ж, об этом было поздно беспокоиться. У неё не было пути назад. Она подняла рюкзак, с которым часто проводила отпуск в Шотландии или в Альпах, и подумала, что, по крайней мере, она знала, как выживать на природе. Если дело обернётся плохо, она всегда может убежать, спрятаться в холмах...
Безумие.
Но она закинула рюкзак на плечи, оставила машину, свернула на Бэнбури, и прошла двести-триста метров вверх по улице, туда, где Сандерленд Авеню соединялась с кольцевой. Она чувствовала себя большей идиоткой, чем когда-либо в жизни.
Но, когда она повернула за угол и увидела эти странные, словно с детских рисунков, деревья, она поняла, что по крайней мере что-то в этом было правдой. Под деревьями, на траве, на дальней стороне дороги стояла маленькая палатка из красно-белого нейлона, вроде тех, что электрики устанавливают при работе во время дождя, а рядом был припаркован неброский белый фургон-транзит с затемнёнными окнами.
Лучше не думать. Она направилась прямо к палатке. Когда она почти дошла, задняя дверь фургона открылась и вышел полицейский. Без своего шлема он выглядел очень молодым, и свет фонарей под зелёной листвой ярко освещал его лицо.
– Могу ли я поинтересоваться, куда вы идёте, мэм? – сказал он.
– В эту палатку.
– Боюсь, вы не можете, мэм. У меня приказ никого к ней не подпускать.
– Отлично, – сказала она. – Слава богу, что кто-то догадался поставить здесь охрану. Но я из департамента физических наук – сэр Чарльз Латром попросил нас провести предварительный осмотр и отчитаться, прежде, чем начнётся настоящее расследование. Важно, чтобы это произошло сейчас, пока тут не слишком много людей. Думаю, вы понимаете, почему.
– Ну, да, – сказал он. – Но у вас есть какое-нибудь удостоверение?
– Разумеется, – сказала она, и опустила рюкзак на землю, чтобы достать бумажник. Среди бумаг, которые она забрала из лаборатории, была истекшая библиотечная карточка Оливера Пейна. Пятнадцать минут работы на кухонном столе и фотография из её старого паспорта произвели на свет нечто, что, как она надеялась, сойдет за настоящее. Полисмен взял ламинированную карточку и внимательно на неё посмотрел.
– Доктор Олив Пейн, – прочитал он. – Вы, случайно, не знаете доктора Мэри Малон?
– О, да. Коллега.
– Вы не знаете, где она?
– Если у неё есть мозги, то дома в кровати. А что?
– Ну, как я понял, она была уволена из вашей организации, и не должна допускаться сюда. Вообще-то, мы получили приказ задержать её, если она тут появится. А увидев женщину, я, естественно, подумал, что это она и есть, вы же понимаете? Прошу прощения, доктор Пейн.
– Всё в порядке, – сказала Мэри Малон. Полисмен ещё раз взглянул на карточку.
– Ну, вроде всё в порядке, – сказал он, и вручил её обратно. Желая поговорить, он продолжил: – Вы не знаете, что там под палаткой?
– Не из первых рук, – ответила она. – Собственно, почему я сюда и пришла.
– Да, понимаю. Ну, хорошо, доктор Пейн.
Он отошёл и дал ей открыть палатку. Она надеялась, что он не увидит, как трясутся её руки. Прижимая к себе рюкзак, она зашла внутрь. Обмани охранника – что ж, она это сделала; но у неё даже представления не было, что она найдёт в палатке. Она была готова увидеть археологическую раскопку, мёртвое тело, метеорит. Но ничто в её жизни или в её снах не могло подготовить её к этой квадратной дыре в воздухе, или к тихому спящему городу у моря, в котором она оказалась, пройдя через неё.
ТРИНАДЦАТЬ. Эзахеттр
– Прошу прощения? Ты что, купился на то, что наговорил этот старый подонок?
– Нельзя отвергать такие предложения! Ты хочешь, чтобы проект выжил, или нет?
– Это было не предложение, – горячо ответила она. – Это был ультиматум. Делай то, что он скажет, или закрывайся. И Оливер, ради бога, все эти слабо замаскированные намёки и угрозы про национальную безопсность – ты что, не видишь, к чему всё ведёт?
– Думаю, я вижу это лучше тебя. Если ты откажешься, они не закроют нас. Они просто найдут кого-то другого, кто будет вести проект. Если они действительно так заинтересованы, то проект продолжится в любом случае. Но на их условиях.
– Но их условия будут... я хочу сказать, оборона, господи боже. Они хотят найти новые способы убивать людей. И ты слышал, что он сказал про сознание: он хочет управлять им. Оливер, я в это влезать не намерена.
– Всё равно они этим будут заниматься, а ты потеряешь работу. Если же ты останешься, то сможешь повлиять на результаты. И ты всё ещё будешь работать! Ты всё ещё будешь в деле!
– А тебе какая разница? – сказала она. – Я думала, с Женевой уже все устроено?
Он запустил руку в волосы и сказал: – Не то, чтобы всё устроено. Ничего не подписано. И, кроме того, это надо рассмотреть с иной стороны, и мне было бы жаль уезжать теперь, когда мы, похоже, на что-то наткнулись.
– Что ты говоришь?
– Я ничего не говорю...
– Ты намекаешь. На что это мы наткнулись?
– Ну... – Он прошёл по лаборатории, разводя руками, пожимая плечами, покачивая головой. – Ну, если ты ему не позвонишь, то позвоню я, – наконец, сказал он.
Она помолчала. Затем она сказала, – О, я понимаю.
– Мэри, я должен думать о...
– Разумеется, должен.
– Это не то, чтобы...
– Нет, нет.
– Ты не понимаешь...
– Понимаю. Всё очень просто. Ты обещаешь делать всё, что он скажет, ты получаешь финансирование, я ухожу, ты становишься директором. Нетрудно понять. У тебя будет большой бюджет. Куча новых блестящих машинок. Полдюжины докторов наук под началом. Класс. Этим ты и займёшься, Оливер. Вперёд! Но без меня. Я ухожу. Это дурно пахнет.
– Ты не можешь...
Но её взгляд заставил его замолчать. Она сняла белый халат и повесила его на дверь, засунула несколько бумаг в сумку, и вышла, не говоря ни слова. Как только она вышла, он взял визитку сэра Чарльза и поднял трубку.
Несколько часов спустя, ближе к полуночи, доктор Малон припарковала машину около здания института и вошла в боковую дверь. Но, как только она собралась подняться по ступенькам, из коридора вышел мужчина, напугав её так сильно, что она чуть не уронила кейс. Мужчина был в форме.
– Куда вы направляетесь? – спросил он.
Он стоял на пути, рослый, с глазами, едва заметными под козырьком фуражки.
– Я иду в свою лабораторию. Я здесь работаю. Кто вы такой? – спросила она, немного злая, немного напуганная.
– Служба безопасности. У вас есть документы?
– Какая служба? Я вышла из здания в три часа дня, и здесь был только вахтёр на дежурстве. Это я должна спрашивать у вас документы. Кто вас назначил? И почему?
– Вот моё удостоверение, – сказал мужчина, показав ей карточку слишком быстро, чтобы она успела её прочитать. А где ваше?
Она заметила у него на поясе мобильный телефон в чехле. Или это было оружие? Нет, у неё определённо началась паранойя. И он не ответил на её вопросы. Но если она будет настаивать, он станет подозрительным, а самым главным для неё сейчас было добраться до лаборатории. Успокой его, как собаку, подумала она. Она порылась в сумке и нашла бумажник.
– Это пойдёт? – спросила она, протянув ему карточку, которая открывала барьер на стоянке.
Он быстро глянул на неё.
– Что вы здесь делаете в такое время? – спросил он.
– У меня проводится эксперимент. Мне надо регулярно проверять компьютер.
Он, казалось, пытался найти повод не пустить её, или, может, просто проверял пределы своей власти. Наконец, он кивнул и отошёл в сторону. Она прошла мимо, улыбнувшись ему, но его лицо осталось бесстрастным.
Когда она дошла до лаборатории, она всё ещё дрожала. «Служба безопасности» в этом здании всегда ограничивалась пожилым вахтёром и замком на двери, и она знала, в чём причина перемен. Но это означало, что у неё очень мало времени: ей придётся сделать всё правильно с первого раза, потому что, как только они поймут, что она делает, она сюда попасть уже не сможет.
Она заперла за собой дверь и опустила жалюзи. Включив детектор, она достала из кармана дискету и вставила её в компьютер, управлявший Пещерой. Через минуту она уже редактировала цифры на экране, руководствуясь наполовину логикой, наполовину интуицией, и наполовину – программой, которую она составляла дома весь вечер. Сложность её задачи была сравнима с попыткой собрать целое из трёх половинок.
Наконец, она смахнула с глаз волосы и нацепила электроды на голову, размяла пальцы и принялась печатать. От волнения, казалось, она смотрит на себя со стороны.
Привет. Я не знаю,
что я делаю. Может,
я сошла с ума.
Слова сгруппировались в левой части экрана, что было первым сюрпризом. Она не использовала форматирование слов – вообще-то, она работала в обход большей части операционной системы – так что, что бы там ни группировало слова, это была не она. Мэри почувствовала, как волосы на её затылке шевелятся, и внезапно ощутила всё здание вокруг себя: тёмные коридоры, отдыхающие приборы, разнообразные автоматические эксперименты, компьютеры, наблюдающие за тестами и записывающие результаты, кондиционеры, проверяющие воздух, и регулирующие влажность и температуру, всевозможные провода, трубы и кабели, что были нервами и артериями здания, живого, чувствующего... почти разумного, вообще-то.
Она попробовала заново.
Я пытаюсь сделать со
словами то, что я
раньше делала с
состоянием разума, но
Прежде, чем она успела закончить предложение, курсор перескочил в правую чать экрана и напечатал:
ЗАДАЙ ВОПРОС.
Это произошло почти мгновенно.
Она почувствовала себя, как если бы ступила в пространство, которого не существовало. Она чуть не потеряла сознание от шока. На то, чтобы успокоиться, у неё ушло несколько секунд. Когда она продолжила, ответы выскакивали на экран даже раньше, чем она успевала закончить.
Вы тени?
ДА.
И вы то же самое, что и Пыль Лайры?
ДА.
И то же самое, что и тёмное вещество?
ДА.
Тёмное вещество разумно?
ОЧЕВИДНО.
То, что я сказала утром Оливеру, моя идея про эволюцию, она
ВЕРНА. НО ТЫ ДОЛЖНА
ЗАДАТЬ БОЛЬШЕ ВОПРОСОВ.
Она остановилась, глубоко вздохнула, отодвинула кресло, рзмяла пальцы. Она чувствовала, как бешено бьётся её сердце. Всё, что сейчас происходило, было невозможным. Всё её образование, все её привычки, все её инстинкты учёного кричали: Это неправильно! Этого не происходит! Ты спишь! Но, тем не менее, они были на экране: её вопросы, и ответы какого-то иного разума.
Она собралась и снова начала печатать, и снова ответы появлялись без какой-либо задержки.
Разум, который отвечает на эти вопросы, не человеческий, так?
НЕТ. НО ЛЮДИ ВСЕГДА ЗНАЛИ О НАС.
О нас? Вас больше одного?
БЕССЧЁТНЫЕ МИЛЛИАРДЫ.
Но кто вы?
АНГЕЛЫ.
Голова Мэри гудела. Она воспитывалась, как католичка. Более того: как выяснила Лайра, она однажды была монашкой. Из её веры уже ничего не осталось, но она знала про ангелов. Блаженный Августин сказал: «Ангелы они по виду, но не по сути. Если ищешь имя их сути – это дух; если ищешь имя их виду – это ангел; то, что они есть – дух; то, что они делают – ангел».
Дрожащая, она напечатала:
И Теневая материя – это то, что мы называем духом?
ТО, ЧТО МЫ ЕСТЬ – ДУХ. ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ – МАТЕРИЯ. МАТЕРИЯ И ДУХ СУТЬ ОДНО.
Она поёжилась. Они читали её мысли. И вы вмешивались в человеческую эволюцию?
ДА.
Почему?
РАДИ МЕСТИ.
Мести за что... о! Восставшие ангелы! И война в небесах, Сатана и Эдемский Сад, но это же неправда, так? А что вы...
ИЩИ ДЕВОЧКУ И МАЛЬЧИКА. НЕ ТРАТЬ ВРЕМЕНИ.
Но зачем?
ТЫ ДОЛЖНА СЫГРАТЬ ЗМЕЯ.
Она убрала руки с клавиатуры и протёрла глаза. Когда она снова посмотрела на экран, слова всё ещё были там.
Где
ОТПРАВЛЯЙСЯ НА ДОРОГУ ПОД НАЗВАНИЕМ САНДЕРЛЕНД АВЕНЮ И НАЙДИ ПАЛАТКУ. ОБМАНИ ОХРАННИКА И ЗАЙДИ. ЗАХВАТИ ПРИПАСЫ ДЛЯ ДОЛГОГО ПУТИ. ТЫ БУДЕШЬ ЗАЩИЩЕНА. ПРИЗРАКИ НЕ ТРОНУТ ТЕБЯ.
Но я
ПРЕЖДЕ, ЧЕМ УЙДЁШЬ, УНИЧТОЖЬ ЭТО ОБОРУДОВАНИЕ
Я не понимаю. Почему я? И что за долгий путь? И
ТЫ ГОТОВИЛАСЬ К ЭТОМУ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ. ТВОЯ РАБОТА ЗДЕСЬ ЗАВЕРШЕНА. ПОСЛЕДНЕЕ, ЧТО ТЫ ДОЛЖНА СДЕЛАТЬ В ЭТОМ МИРЕ, ЭТО НЕ ДАТЬ ВРАГУ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЕЁ РЕЗУЛЬТАТАМИ. УНИЧТОЖЬ ОБОРУДОВАНИЕ. СДЕЛАЙ ЭТО СЕЙЧАС И НЕМЕДЛЕННО УХОДИ.
Мэри Малон отодвинула кресло, и встала. Её руки дрожали. Она прижала пальцы к вискам и заметила, что электроды всё ещё на ней. Она механически сорвала их. Она могла бы усомниться в том, что она делала, и в тех словах, что всё ещё виднелись на экране, но в последние полчаса она перешла за грань сомнений и веры. Что-то случилось с ней, и она не ощущала собственного тела.
Она выключила детектор и усилитель. Затем она обошла коды безопасности и начисто отформатировала жёсткий диск компьютера, а затем она вынула интерфейс между детектором и усилителем, собранный на отдельной плате, положила плату на стул и разбила её каблуком туфли, за неимением под рукой других тяжёлых предметов. Затем она вырвала провода, соединявшие электромагнитный щит и детектор, нашла схему соединений в ящике сейфа и сожгла его. Она ничего не могла поделать с тем, что Оливер Пейн знал программу, но всё специальное оборудование было уничтожено.
Она переложила часть бумаг из сейфа в свой кейс, и, напоследок, сняла с двери плакат с гексаграммами И-Цзин и засунула его в карман. Затем она выключила свет и вышла.
Охранник стоял у подножия лестницы, разговаривая с кем-то по своему телефону. Он отложил его, когда она спустилась и бесшумно проводил её к боковому выходу, глядя через стеклянную дверь, как она уезжает.
Полтора часа спустя она припарковала машину недалеко от Сандерленд Авеню. Ей пришлось искать улицу на карте Оксфорда, так как она не была знакома с этой частью города. До этого момента она двигалась вперёд исключительно на возбуждении, но когда она вышла из машины в тёмную, прохладную и тихую ночь, она почувствовала сомнение. Может быть, она спала? Может быть, это чья-то своеобразная шутка?
Что ж, об этом было поздно беспокоиться. У неё не было пути назад. Она подняла рюкзак, с которым часто проводила отпуск в Шотландии или в Альпах, и подумала, что, по крайней мере, она знала, как выживать на природе. Если дело обернётся плохо, она всегда может убежать, спрятаться в холмах...
Безумие.
Но она закинула рюкзак на плечи, оставила машину, свернула на Бэнбури, и прошла двести-триста метров вверх по улице, туда, где Сандерленд Авеню соединялась с кольцевой. Она чувствовала себя большей идиоткой, чем когда-либо в жизни.
Но, когда она повернула за угол и увидела эти странные, словно с детских рисунков, деревья, она поняла, что по крайней мере что-то в этом было правдой. Под деревьями, на траве, на дальней стороне дороги стояла маленькая палатка из красно-белого нейлона, вроде тех, что электрики устанавливают при работе во время дождя, а рядом был припаркован неброский белый фургон-транзит с затемнёнными окнами.
Лучше не думать. Она направилась прямо к палатке. Когда она почти дошла, задняя дверь фургона открылась и вышел полицейский. Без своего шлема он выглядел очень молодым, и свет фонарей под зелёной листвой ярко освещал его лицо.
– Могу ли я поинтересоваться, куда вы идёте, мэм? – сказал он.
– В эту палатку.
– Боюсь, вы не можете, мэм. У меня приказ никого к ней не подпускать.
– Отлично, – сказала она. – Слава богу, что кто-то догадался поставить здесь охрану. Но я из департамента физических наук – сэр Чарльз Латром попросил нас провести предварительный осмотр и отчитаться, прежде, чем начнётся настоящее расследование. Важно, чтобы это произошло сейчас, пока тут не слишком много людей. Думаю, вы понимаете, почему.
– Ну, да, – сказал он. – Но у вас есть какое-нибудь удостоверение?
– Разумеется, – сказала она, и опустила рюкзак на землю, чтобы достать бумажник. Среди бумаг, которые она забрала из лаборатории, была истекшая библиотечная карточка Оливера Пейна. Пятнадцать минут работы на кухонном столе и фотография из её старого паспорта произвели на свет нечто, что, как она надеялась, сойдет за настоящее. Полисмен взял ламинированную карточку и внимательно на неё посмотрел.
– Доктор Олив Пейн, – прочитал он. – Вы, случайно, не знаете доктора Мэри Малон?
– О, да. Коллега.
– Вы не знаете, где она?
– Если у неё есть мозги, то дома в кровати. А что?
– Ну, как я понял, она была уволена из вашей организации, и не должна допускаться сюда. Вообще-то, мы получили приказ задержать её, если она тут появится. А увидев женщину, я, естественно, подумал, что это она и есть, вы же понимаете? Прошу прощения, доктор Пейн.
– Всё в порядке, – сказала Мэри Малон. Полисмен ещё раз взглянул на карточку.
– Ну, вроде всё в порядке, – сказал он, и вручил её обратно. Желая поговорить, он продолжил: – Вы не знаете, что там под палаткой?
– Не из первых рук, – ответила она. – Собственно, почему я сюда и пришла.
– Да, понимаю. Ну, хорошо, доктор Пейн.
Он отошёл и дал ей открыть палатку. Она надеялась, что он не увидит, как трясутся её руки. Прижимая к себе рюкзак, она зашла внутрь. Обмани охранника – что ж, она это сделала; но у неё даже представления не было, что она найдёт в палатке. Она была готова увидеть археологическую раскопку, мёртвое тело, метеорит. Но ничто в её жизни или в её снах не могло подготовить её к этой квадратной дыре в воздухе, или к тихому спящему городу у моря, в котором она оказалась, пройдя через неё.
ТРИНАДЦАТЬ. Эзахеттр
Когда взошла луна, ведьмы начали свое заклинание исцеления раны Уила. Они разбудили его и попросили положить нож на землю, и нож лежал, отражая свет звезд. Лайра сидела рядом, помешивая в котелке с кипящей водой травы. Пока ее соратницы ритмично хлопали в ладоши, топали ногами и кричали, Серафина присела над ножом и пронзительно запела:
Затем Серафина Пеккала повернулась к Уилу и взяла его раненую руку в свои. Когда она снова запела, Уил едва не вздрогнул, таким пронзительным был ее звонкий голос и так сверкали ее глаза. Но он сидел неподвижно, не прерывая заклинания.
Серафина опустила его руку и отошла к железному котелку на огне. Из него поднимался горький дымок и Уил слышал, как в нем булькает жидкость.
Серафина запела:
Уил услышал судорожный вздох Лайры и, обернувшись, увидел, как другая ведьма держит зайца, который отчаянно извивался в ее крепких руках. Животное с безумными глазами пыхтело, и яростно лягалось, но руки ведьмы были неумолимы. Одной одна держала его за передние лапы, а другой растянула взбешенного зайца за задние лапы вздымающимся брюхом вверх.
Нож Серафины полоснул по нему. Уил почувствовал растущую дурноту, а Лайра удерживала Пантелеймона, который сам стал зайцем из-за сопереживания и брыкался и царапался в ее руках. Настоящий же заяц затих с выпученными глазами и вздымающимся брюхом, в котором белели внутренности.
Но Серафина снова взяла немного отвара и влила его в зияющую рану, а затем сомкнула края раны пальцами, расправив на ней слипшуюся шерсть, так что раны не стало видно вовсе.
Ведьма, державшая животное, ослабила хватку и аккуратно опустила его на землю, где заяц принялся отряхиваться, облизывать бок, прядать ушами и щипать травку, как будто был один. Но внезапно, видимо заметив обступивших его ведьм, он стрелой метнулся прочь и, целехонек, скрылся в темноте.
Лайра, успокаивая Пантелеймона, взглянула на Уила и увидела, что тот понял: лекарство готово. Он протянул руку и пока Серафина намазывала дымящееся снадобье на обрубки его пальцев, отвернулся в сторону. Пару раз он резко вздохнул, но руки не отдернул.
Когда открытое мясо было тщательно замазано, ведьма прижала к его ранам какие-то разваренные листья и крепко завязала их полоской шелка. На этом обряд был закончен.
Уил крепко проспал остаток ночи. Было холодно, но ведьмы навалили на него кучу листьев, а Лайра прижалась к его спине, согревая. Утром Серафина снова перевязала его рану и Уил попытался по выражению ее лица понять, помогает ли лечение, но ее лицо было холодным и бесстрастным.
После завтрака, Серафина сообщила детям, что ведьмы пришли к решению, что поскольку они прибыли в этот мир, чтобы найти Лайру и охранять ее, они помогут Лайре выполнить то, что было, как она теперь поняла, ее задачей, а именно вести Уила к его отцу.
Итак они отправились, стараясь идти тихо. Лайра осторожно посоветовалась с алетиометром с чего начать и выяснила, что им следует идти по направлению к горам, которые виднелись вдалеке на другой стороне огромной бухты. Поскольку они еще никогда не забирались на такую высоту, они не представляли, как изгибается береговая линия, а горы скрывались за горизонтом. Но теперь деревья стали реже, а может, они забрались на самую вершину холма, но они смогли увидеть бескрайнее синее море, а за ним высокие голубеющие горы, которые были их целью. Путь, похоже, предстоял неблизкий.
Разговаривали они редко. Лайра была занята тем, что разглядывала лесную жизнь, от дятлов до белок и маленьких мховых змеек с ромбовидными узорами на спине, а Уил тратил все силы только на то, чтобы идти. Его Лайра и Пантелеймон обсуждали без конца.
– Мы могли бы взглянуть в алетиометр, – предложил как-то Пантелеймон, когда они развлекались тем, что выясняли, как близко они смогут подобраться к ощипывающему ветки олененку прежде, чем тот их заметит. – Мы никогда не обещали этого не делать. Мы можем выяснить про него все. Мы сделали ли бы это для него, не для нас.
– Не глупи, – ответила Лайра. – Это было бы именно для нас, потому, что он никогда об этом не просил. Ты просто нетерпелив и любопытен, Пан.
– Как все меняется. Обычно именно ты нетерпелива и любопытна, а мне приходиться уговаривать тебя не совать свой нос, куда не надо. Например, в Комнату Отдыха в Джорданском колледже. Никогда не испытывал желания пойти туда.
– Как ты думаешь, Пан, случилось ли бы все это, если бы мы не пошли?
– Нет. Мастер отравил бы лорда Азраила и на этом все закончилось бы.
– Да, наверно…. Кто же отец Уила, как ты думаешь? И почему он так важен?
– Так об этом я и говорю! Мы можем выяснить это в момент!
Лайра задумалась. – Может когда-то я так и сделала бы, – сказала она, – но, наверное, я меняюсь, Пан.
– Нет.
– Ты может не…. Слушай, Пан, а ведь когда я изменюсь, ты прекратишь изменяться. И кем ты будешь?
– Надеюсь, блохой.
– Вряд ли, но ты не чувствуешь, кем ты можешь быть?
– Нет. И не хочу.
– Ты дуешься, потому, что я не делаю того, что ты хочешь.
– Пантелеймон превратился в поросенка и хрюкал, визжал и фыркал, пока Лайра не засмеялась, а затем, став белкой, вспрыгнул на ветку позади нее.
– Так кто же, ты думаешь, его отец? – спросил Пантелеймон. – Ты полагаешь, что это может быть кто-то, с кем мы уже встречались?
– Может быть. Но наверняка он очень важен, почти так же, как Лорд Азраил. Наверняка. И то, что делаем мы, тоже важно.
– Мы этого не знаем, – заметил Пантелеймон. – Мы так думаем, но не знаем точно. Мы ведь решили искать Пыль, только потому, что погиб Роджер.
– Мы знаем, что важно! – горячо возразила Лайра и даже топнула ногой. – И ведьмы знают. Они проделали весь этот путь, чтобы найти меня только, чтобы охранять и помогать мне! А мы помогаем Уилу найти отца. Это важно. И ты это знаешь, иначе не стал бы лизать его, когда он был ранен. Кстати, почему ты это сделал? Не спросив меня. Я не поверила глазам, когда ты сделал это.
– Я сделал это потому, что он нуждался в демоне, а его у него не было. И если бы ты разбиралась в вещах хотя бы в половину так хорошо, как ты воображаешь, ты бы поняла.
– Я поняла, правда, – запротестовала Лайра
Они замолчали, потому, что догнали Уила, который сидел на камне рядом с дорогой. Пантелеймон превратился в чибиса и когда он скрылся среди деревьев, Лайра спросила, – Уил, как ты думаешь, что сейчас делают дети?
– Они не станут нас преследовать. Они слишком напуганы ведьмами. Наверное они вернулись в город и слоняются там.
– Да, наверное. Но возможно они хотят воспользоваться ножом и пойдут из-за него за нами.
– Пускай. Пока у них его нет. Сначала я не хотел носить его. Но если он может убивать Спектров….
– Я никогда не верила Анжелике, с самого начала, – деликатно сменила тему Лайра.
– Да, – согласился Уил.
– Да, точно…. В конце концов, я возненавидела этот город.
– Когда я нашел его, я думал, что попал в рай. Я не мог представить себе ничего лучше. А он все время был полон Спектров, и мы никогда не знали….
– Я не смогу снова верить детям, – перебила Лайра. Я думала в Больвангаре: что бы ни делали взрослые, как бы плохо это ни было, дети были другими. Они бы не стали поступать так жестоко. Но теперь я в этом не уверена. В самом деле, я никогда прежде не видела таких детей.
– Я видел, – сказал Уил.
– Когда? В твоем мире?
– Да, – неохотно ответил Уил. Лайра сидела, не шевелясь, ожидая, и через некоторое время он продолжил. – Это было, когда у моей матери случился один из приступов. Мы жили сами по себе, поскольку само собой моего отца с нами не было. И часто она начинала думать о вещах, которых не было. И ей надо было делать вещи, которые не имели смысла, по крайней мере, с моей точки зрения. Ей надо это было делать, поскольку иначе она приходила в расстройство и боялась, и я помогал ей. Например, потрогать все прутья в ограде парка или сосчитать все листья на кусте, все в этом духе. После этого ей становилось легче. Но я боялся, что кто-нибудь узнает, о том, что с ней и ее заберут, поэтому я присматривал за ней и скрывал это. Я никогда никому не говорил.
Однажды ей стало страшно, когда меня не было рядом, чтобы помочь. Я был в школе. Она вышла на улицу, почти раздетая, только она этого не заметила. И несколько ребят из моей школы обнаружили ее и начали…
Его лицо пылало. Не в силах сдерживать чувства, он прошелся туда-сюда, отвернувшись от Лайры, голос его дрогнул и глаза были влажными. Он продолжил:
– Они издевались над ней, как те дети у башни над кошкой…. Они думали, она сумасшедшая и хотели обидеть ее, а может и убить, меня это бы не удивило. Они ненавидели ее только за то, что она была не как все. В конце концов, я нашел ее и отвел домой. На следующий день в школе я дрался с мальчиком, который затеял это. Я сломал ему руку и кажется, выбил несколько зубов, не знаю. Я собирался драться и с остальными, но у меня возникли неприятности из-за этого и я понял, что лучше остановиться, иначе они обо все узнают, в смысле учителя и полиция. Они бы пришли к матери жаловаться на меня, увидели, в каком она состоянии и забрали бы ее. Поэтому я притворился, что раскаиваюсь и сказал учителям, что больше не буду. Меня наказали, но я ничего не сказал им. Я отвел от нее опасность. И от тех ребят тоже ничего не узнали; они знали, что если они что-нибудь расскажут, в следующий раз я убью их. Не только покалечу. И немного погодя, ей снова стало лучше. Никто ни о чем не узнал.
И Серафина вместе с другими ведьмами вновь стала топать ногами и хлопать в ладони. Из их глоток вырвалось дикое завывание, разорвавшее воздух. Уил сидел посреди ведьм, чувствуя, как мороз пробирает его до глубины души.
Нож! Твое железо
Вырвано из недр земли
И огнем руду расплавив
Извлекли его оттуда
Его ковали и ковали,
Погружая в ледяную воду,
Раскаляли в горне
Докрасна кровавым!
После тобой ранили воду
Снова и снова
Пока пар не повис туманом
А вода просила пощады
И когда ты смог рассечь
Тень на тридцать тысяч теней,
Было решено, что ты готов.
И назвали тебя скрытым.
Что же ты наделал, нож?
Ты широко открыл ворота крови!
Нож твоя матерь ждет тебя
В недрах земли и глубочайших
Шахтах и кавернах,
В своем тайном лоне.
Слушай!
Затем Серафина Пеккала повернулась к Уилу и взяла его раненую руку в свои. Когда она снова запела, Уил едва не вздрогнул, таким пронзительным был ее звонкий голос и так сверкали ее глаза. Но он сидел неподвижно, не прерывая заклинания.
Уил, казалось, чувствовал, как каждая частица его тела откликается на ее приказ, и он присоединился к ней, заставляя свою сочащуюся кровь слушать и подчиняться.
Кровь! Внемли мне! Обернись
Озером, а не рекой.
И достигнув выхода, остановись
Свернувшись в стену,
Неприступную для крови.
Твое небо – череп
Твое солнце – глаз.
Ветер твой – дыханье легких.
Кровь, останься в своем мире!
Серафина опустила его руку и отошла к железному котелку на огне. Из него поднимался горький дымок и Уил слышал, как в нем булькает жидкость.
Серафина запела:
Затем ведьма взяла свой нож и разрезала молодую ольху вдоль всей длины. Обнаженная древесина забелела в лунном свете. Ведьма намазала немного дымящейся жидкости на разрез, и скрепила кору сверху донизу. Деревце вновь было целым.
Кора дуба, паутина,
Мох и травы
Скрепляйте крепко,
Держите крепко,
Закройте дверь, заприте ворота,
Осушите кровь.
Уил услышал судорожный вздох Лайры и, обернувшись, увидел, как другая ведьма держит зайца, который отчаянно извивался в ее крепких руках. Животное с безумными глазами пыхтело, и яростно лягалось, но руки ведьмы были неумолимы. Одной одна держала его за передние лапы, а другой растянула взбешенного зайца за задние лапы вздымающимся брюхом вверх.
Нож Серафины полоснул по нему. Уил почувствовал растущую дурноту, а Лайра удерживала Пантелеймона, который сам стал зайцем из-за сопереживания и брыкался и царапался в ее руках. Настоящий же заяц затих с выпученными глазами и вздымающимся брюхом, в котором белели внутренности.
Но Серафина снова взяла немного отвара и влила его в зияющую рану, а затем сомкнула края раны пальцами, расправив на ней слипшуюся шерсть, так что раны не стало видно вовсе.
Ведьма, державшая животное, ослабила хватку и аккуратно опустила его на землю, где заяц принялся отряхиваться, облизывать бок, прядать ушами и щипать травку, как будто был один. Но внезапно, видимо заметив обступивших его ведьм, он стрелой метнулся прочь и, целехонек, скрылся в темноте.
Лайра, успокаивая Пантелеймона, взглянула на Уила и увидела, что тот понял: лекарство готово. Он протянул руку и пока Серафина намазывала дымящееся снадобье на обрубки его пальцев, отвернулся в сторону. Пару раз он резко вздохнул, но руки не отдернул.
Когда открытое мясо было тщательно замазано, ведьма прижала к его ранам какие-то разваренные листья и крепко завязала их полоской шелка. На этом обряд был закончен.
Уил крепко проспал остаток ночи. Было холодно, но ведьмы навалили на него кучу листьев, а Лайра прижалась к его спине, согревая. Утром Серафина снова перевязала его рану и Уил попытался по выражению ее лица понять, помогает ли лечение, но ее лицо было холодным и бесстрастным.
После завтрака, Серафина сообщила детям, что ведьмы пришли к решению, что поскольку они прибыли в этот мир, чтобы найти Лайру и охранять ее, они помогут Лайре выполнить то, что было, как она теперь поняла, ее задачей, а именно вести Уила к его отцу.
Итак они отправились, стараясь идти тихо. Лайра осторожно посоветовалась с алетиометром с чего начать и выяснила, что им следует идти по направлению к горам, которые виднелись вдалеке на другой стороне огромной бухты. Поскольку они еще никогда не забирались на такую высоту, они не представляли, как изгибается береговая линия, а горы скрывались за горизонтом. Но теперь деревья стали реже, а может, они забрались на самую вершину холма, но они смогли увидеть бескрайнее синее море, а за ним высокие голубеющие горы, которые были их целью. Путь, похоже, предстоял неблизкий.
Разговаривали они редко. Лайра была занята тем, что разглядывала лесную жизнь, от дятлов до белок и маленьких мховых змеек с ромбовидными узорами на спине, а Уил тратил все силы только на то, чтобы идти. Его Лайра и Пантелеймон обсуждали без конца.
– Мы могли бы взглянуть в алетиометр, – предложил как-то Пантелеймон, когда они развлекались тем, что выясняли, как близко они смогут подобраться к ощипывающему ветки олененку прежде, чем тот их заметит. – Мы никогда не обещали этого не делать. Мы можем выяснить про него все. Мы сделали ли бы это для него, не для нас.
– Не глупи, – ответила Лайра. – Это было бы именно для нас, потому, что он никогда об этом не просил. Ты просто нетерпелив и любопытен, Пан.
– Как все меняется. Обычно именно ты нетерпелива и любопытна, а мне приходиться уговаривать тебя не совать свой нос, куда не надо. Например, в Комнату Отдыха в Джорданском колледже. Никогда не испытывал желания пойти туда.
– Как ты думаешь, Пан, случилось ли бы все это, если бы мы не пошли?
– Нет. Мастер отравил бы лорда Азраила и на этом все закончилось бы.
– Да, наверно…. Кто же отец Уила, как ты думаешь? И почему он так важен?
– Так об этом я и говорю! Мы можем выяснить это в момент!
Лайра задумалась. – Может когда-то я так и сделала бы, – сказала она, – но, наверное, я меняюсь, Пан.
– Нет.
– Ты может не…. Слушай, Пан, а ведь когда я изменюсь, ты прекратишь изменяться. И кем ты будешь?
– Надеюсь, блохой.
– Вряд ли, но ты не чувствуешь, кем ты можешь быть?
– Нет. И не хочу.
– Ты дуешься, потому, что я не делаю того, что ты хочешь.
– Пантелеймон превратился в поросенка и хрюкал, визжал и фыркал, пока Лайра не засмеялась, а затем, став белкой, вспрыгнул на ветку позади нее.
– Так кто же, ты думаешь, его отец? – спросил Пантелеймон. – Ты полагаешь, что это может быть кто-то, с кем мы уже встречались?
– Может быть. Но наверняка он очень важен, почти так же, как Лорд Азраил. Наверняка. И то, что делаем мы, тоже важно.
– Мы этого не знаем, – заметил Пантелеймон. – Мы так думаем, но не знаем точно. Мы ведь решили искать Пыль, только потому, что погиб Роджер.
– Мы знаем, что важно! – горячо возразила Лайра и даже топнула ногой. – И ведьмы знают. Они проделали весь этот путь, чтобы найти меня только, чтобы охранять и помогать мне! А мы помогаем Уилу найти отца. Это важно. И ты это знаешь, иначе не стал бы лизать его, когда он был ранен. Кстати, почему ты это сделал? Не спросив меня. Я не поверила глазам, когда ты сделал это.
– Я сделал это потому, что он нуждался в демоне, а его у него не было. И если бы ты разбиралась в вещах хотя бы в половину так хорошо, как ты воображаешь, ты бы поняла.
– Я поняла, правда, – запротестовала Лайра
Они замолчали, потому, что догнали Уила, который сидел на камне рядом с дорогой. Пантелеймон превратился в чибиса и когда он скрылся среди деревьев, Лайра спросила, – Уил, как ты думаешь, что сейчас делают дети?
– Они не станут нас преследовать. Они слишком напуганы ведьмами. Наверное они вернулись в город и слоняются там.
– Да, наверное. Но возможно они хотят воспользоваться ножом и пойдут из-за него за нами.
– Пускай. Пока у них его нет. Сначала я не хотел носить его. Но если он может убивать Спектров….
– Я никогда не верила Анжелике, с самого начала, – деликатно сменила тему Лайра.
– Да, – согласился Уил.
– Да, точно…. В конце концов, я возненавидела этот город.
– Когда я нашел его, я думал, что попал в рай. Я не мог представить себе ничего лучше. А он все время был полон Спектров, и мы никогда не знали….
– Я не смогу снова верить детям, – перебила Лайра. Я думала в Больвангаре: что бы ни делали взрослые, как бы плохо это ни было, дети были другими. Они бы не стали поступать так жестоко. Но теперь я в этом не уверена. В самом деле, я никогда прежде не видела таких детей.
– Я видел, – сказал Уил.
– Когда? В твоем мире?
– Да, – неохотно ответил Уил. Лайра сидела, не шевелясь, ожидая, и через некоторое время он продолжил. – Это было, когда у моей матери случился один из приступов. Мы жили сами по себе, поскольку само собой моего отца с нами не было. И часто она начинала думать о вещах, которых не было. И ей надо было делать вещи, которые не имели смысла, по крайней мере, с моей точки зрения. Ей надо это было делать, поскольку иначе она приходила в расстройство и боялась, и я помогал ей. Например, потрогать все прутья в ограде парка или сосчитать все листья на кусте, все в этом духе. После этого ей становилось легче. Но я боялся, что кто-нибудь узнает, о том, что с ней и ее заберут, поэтому я присматривал за ней и скрывал это. Я никогда никому не говорил.
Однажды ей стало страшно, когда меня не было рядом, чтобы помочь. Я был в школе. Она вышла на улицу, почти раздетая, только она этого не заметила. И несколько ребят из моей школы обнаружили ее и начали…
Его лицо пылало. Не в силах сдерживать чувства, он прошелся туда-сюда, отвернувшись от Лайры, голос его дрогнул и глаза были влажными. Он продолжил:
– Они издевались над ней, как те дети у башни над кошкой…. Они думали, она сумасшедшая и хотели обидеть ее, а может и убить, меня это бы не удивило. Они ненавидели ее только за то, что она была не как все. В конце концов, я нашел ее и отвел домой. На следующий день в школе я дрался с мальчиком, который затеял это. Я сломал ему руку и кажется, выбил несколько зубов, не знаю. Я собирался драться и с остальными, но у меня возникли неприятности из-за этого и я понял, что лучше остановиться, иначе они обо все узнают, в смысле учителя и полиция. Они бы пришли к матери жаловаться на меня, увидели, в каком она состоянии и забрали бы ее. Поэтому я притворился, что раскаиваюсь и сказал учителям, что больше не буду. Меня наказали, но я ничего не сказал им. Я отвел от нее опасность. И от тех ребят тоже ничего не узнали; они знали, что если они что-нибудь расскажут, в следующий раз я убью их. Не только покалечу. И немного погодя, ей снова стало лучше. Никто ни о чем не узнал.