Пулман Филип. Скрытный нож

Скрытный нож

   ...На краю
   Пучины дикой,– зыбки, а быть может -
   Могилы Мирозданья, где огня
   И воздуха, материков, морей,
   В помине даже нет, но все они
   В правеществе зачаточно кишат,
   Смесившись и воюя меж собой,
   Пока Творец Всевластный не велит
   Им новые миры образовать;
   У этой бездны осторожный Враг,
   С порога Ада созерцая даль,
   Обмысливал свой предстоящий путь...
 
   Джон Мильтон, Потерянный Рай, книга 2.
   Перевод Арк. Штейнберга.

ОДИН. Кошка и грабовые деревья

   Уилл дёрнул маму за руку и сказал:
   – Идём, ну идём же...
   Но мама попятилась. Она всё ещё была напугана. Уилл внимательно оглядел улицу в вечернем свете, стройный ряд домов, каждый с крохотным садиком и прямоугольной оградой. В их окнах с одной стороны отражалось солнце, другая же сторона была в тени. Времени оставалось немного. Люди как раз сейчас ужинали, и скоро вокруг будут другие дети, наблюдающие, комментирующие и всё замечающие. Ждать было опасно, но всё, что он мог сделать – это, как обычно, убеждать маму.
   – Мам, давай зайдём и навестим миссис Купер, – сказал он. – Смотри, мы уже почти там.
   – Миссис Купер? – спросила она с сомнением.
   Но он уже звонил в дверь. Для этого ему пришлось поставить сумку на землю, потому что другой рукой он всё ещё держал мамину руку. В двенадцать лет его смущало, если его видели держащимся за маму, но он знал, что будет с ней, если он отпустит её руку.
   Дверь открылась, в проёме стояла фигура старой учительницы музыки, как всегда от нее пахло лавандой.
   – Кто это? Уильям? – сказала она. – Я не видела тебя уже больше года. Чего ты хочешь, дорогой?
   – Я очень прошу Вас впустить меня вместе с мамой, – твёрдо сказал он.
   Миссис Купер посмотрела на женщину с немытыми волосами и отсутствующей полуулыбкой, и на несчастного мальчика с горящими яростью глазами, плотно сжатыми губами и выступающей челюстью. А затем она увидела, что миссис Перри, мама Уилла, наложила макияж на один глаз, а на второй – забыла. И, похоже, что ни она, ни Уилл этого не заметили. Что-то было не так.
   – Ну... – сказала она, и отошла в сторону, чтобы освободить место в узкой прихожей.
   Уилл снова внимательно оглядел улицу, прежде чем закрыть дверь, и миссис Купер увидела, как крепко миссис Перри цеплялась за руку сына, и как нежно он ввел её в гостиную, где стояло пианино (разумеется, это была единственная ему знакомая комната); она заметила, что одежда миссис Перри слегка пахнет плесенью, как если бы она слишком долго пролежала в стиральной машине перед сушкой; и как похожи мать и сын, присевшие на диван в свете вечернего солнца, озарившем их лица – широкие скулы, большие глаза, прямые чёрные брови.
   – В чём дело, Уильям? – спросила старая леди. – В чём дело?
   – Мне надо оставить мою маму на несколько дней, – сказал он. – Ей будет трудно одной дома, нет, она не больна. Она просто запуталась, и немного беспокоится. За ней нетрудно будет присматривать. Ей просто нужен кто-то, кто будет к ней добр, и я думаю, что вам бы было не трудно приглядеть за ней.
   Женщина смотрела на своего сына, как если бы не понимала, что он говорит, и миссис Купер увидела ссадину на её щеке. Уилл не отрывал глаз от миссис Купер, и выражение его лица было отчаянным.
   – Это не обременит Вас, – продолжал он, – я принёс несколько пакетов с едой, вполне достаточно, я думаю. Я захватил и на Вашу долю. Она не будет возражать.
   – Но... я не знаю, могу ли я... Ей нужен врач?
   – Нет! Она не больна.
   – Но должен же быть кто-нибудь... Я имею в виду, какой-то знакомый, или какой-то родственник...
   – У нас нет родственников. Только мы. А знакомые слишком заняты.
   – А что насчёт социальных служб? Я не имею в виду, что отказываюсь, дорогой, но...
   – Нет! Нет. Ей всего лишь надо немного помогать. Я не смогу сделать этого некоторое время, но это ненадолго. Я собираюсь... Мне надо кое-что сделать. Но я скоро вернусь, и я снова возьму её домой, я обещаю. Вам не придётся долго за ней приглядывать.
   Мать смотрела на сына с таким доверием, и он обернулся и ободряюще улыбнулся ей с такой любовью, что миссис Купер не смогла отказать.
   – Хорошо, – сказала она, поворачиваясь к миссис Перри, – я уверена, что это ненадолго, на день или два. Вы можете занять комнату моей дочери, дорогая. Она в Австралии. Ей она больше не нужна.
   – Спасибо, – сказал Уилл, и встал, как будто торопился.
   – Но где будешь жить ты? – спросила миссис Купер.
   – Я буду у друга, – сказал он. – Я буду звонить так часто, как только смогу. У меня есть ваш номер. Всё будет в порядке.
   Его мать смотрела на него в замешательстве. Он наклонился и неуклюже поцеловал её.
   – Не волнуйся, – сказал он. – Миссис Купер присмотрит за тобой лучше, чем я, правда. А я позвоню и поговорю с тобой завтра.
   Они крепко обнялись, а затем Уилл ещё раз её поцеловал и нежно отвёл её руки от своей шеи, и подошёл к входной двери. Миссис Купер видела, что он был расстроен, его глаза блестели, но он повернулся, вспомнив о вежливости, и протянул руку.
   – До свидания, – сказал он, – и большое вам спасибо.
   – Уильям, – сказала она, – я хочу, чтобы ты рассказал мне, в чём дело...
   – Это довольно запутанно, – ответил он, – но она не обременит Вас, правда.
   Это было не совсем то, что она имела в виду, и они оба знали это; но каким-то образом Уилл контролировал эту ситуацию, какой бы она ни была. Старая леди подумала, что никогда ещё она не видела такого упрямого ребёнка.
   Он повернулся и ушёл, уже размышляя о пустом доме.
   Уилл жил со своей мамой возле кольца дороги в современном районе, где их дюжины таких же домов, их дом был, безусловно, самым дряхлым. Газон перед домом представлял собой всего лишь клок сорной травы; его мама посадила несколько кустиков в этом году, он они давно засохли без воды. Когда Уилл повернул за угол, их кошка, Мокси, поднялась со своего любимого места под ещё живой гортензией, и потянулась, прежде чем поприветствовать его тихим мяуканьем и ткнуться головой ему в ногу. Он поднял кошку и прошептал:
   – Они возвращались, Мокси? Ты их видела?
   В доме был тихо. В последнем вечернем свете мужчина через дорогу мыл свою машину, но он не обратил никакого внимания на Уилла, и Уилл не посмотрел на него. Чем меньше люди обращают на него внимания, тем лучше. Держа Мокси у груди, он открыл дверь и быстро зашёл внутрь. Затем он очень внимательно прислушался, прежде чем опустить кошку на пол. Прислушиваться было не к чему – дом был пуст.
   Он открыл консервы для Мокси и оставил её поужинать в кухне. Сколько ещё осталось времени до того, как Они вернутся? Он не мог ответить, поэтому лучше было действовать быстро. Он поднялся по лестнице и начал поиски.
   Он искал изношенный кейс для письменных принадлежностей, из зелёной кожи. Даже в самом обычном современном доме существовало удивительно много мест, где можно было спрятать что-то такого размера; для того, чтобы это хорошо спрятать, вовсе не нужны никакие секретные панели и огромные подвалы. Сначала Уилл обыскал мамину комнату, чувствуя стыд оттого, что роется в её нижнем белье, а затем систематически обыскал все остальные комнаты наверху, даже свою собственную. Мокси пришла посмотреть, что он делает, уселась неподалёку, чтобы составить ему компанию, и начала умываться. Он так и не нашёл кейса.
   Стемнело, и он проголодался. Он сделал себе тосты с тушеными бобами и уселся за кухонный стол, размышляя про оптимальный порядок обыска комнат нижнего этажа. Когда он заканчивал еду, зазвонил телефон. Уилл замер на месте, и его сердце заколотилось о ребра. Он сосчитал: двадцать шесть звонков, а затем всё затихло. Он поставил тарелку в раковину и продолжил обыск.
   Четыре часа спустя Уилл всё ещё не нашёл зелёный кожаный кейс. Уже была половина второго, и он устал. Он лёг на свою постель, полностью одетый, и немедленно заснул, и его сны были тревожными: ему снилось лицо его матери – несчастное, испуганное, оно было всё время рядом, но почему-то недоступно.
   И, казалось бы, в ту же секунду (хотя на самом деле он проспал почти три часа), он проснулся, и одновременно осознал две вещи. Во-первых, он понял, где сейчас кейс. И, во-вторых, он понял, что на нижнем этаже Они, и Они как раз открыли кухонную дверь. Он убрал Мокси с дороги и тихо шикнул на её сонный протест. Затем он спустил ноги с кровати и надел ботинки, напрягая каждый нерв чтобы лучше слышать звуки снизу. Это были очень тихие звуки: поднятый и переставленный стул, короткий шёпот, скрип половицы.
   Передвигаясь тише, чем Они, он вышел из спальни и прокрался к запасной комнате у самого верха лестницы. Было не совсем темно, и в призрачно-сером предрассветном сумраке он разглядел старую швейную машину. Он обыскивал комнату всего лишь несколько часов назад, но он забыл про шкафчик в боку швейной машины, где хранились все выкройки и нитки.
   Он осторожно нащупал дверцу, всё время прислушиваясь. Они всё ещё ходили внизу, и он заметил тусклый отблеск света на косяке двери, видимо, от карманного фонарика. Затем он нашёл защёлку и открыл её с тихим щелчком, и там, как он и догадался, был зелёный кожаный кейс. Но что он мог сделать теперь? Он скорчился в полумраке, с сильно бьющимся сердцем, прислушиваясь изо всех сил.
   Внизу было двое мужчин. Он услышал, как один из них тихо сказал:
   – Быстрее. Я уже слышу молочника.
   – Но его здесь нет, – ответил второй голос. – Нам придётся посмотреть наверху.
   – Тогда давай. Но не задерживайся.
   Уилл обхватил себя руками, когда услышал тихий скрип ступеньки. Мужчина двигался почти беззвучно, но он не мог знать, что скрипнет именно эта ступенька. Затем была пауза. Очень тонкий луч фонарика скользнул по полу снаружи.
   Уилл увидел это в щель. Затем дверь начала открываться. Уилл подождал, пока силуэт мужчины не обрисовался в дверном проёме, а затем выскочил из темноты и швырнул весь свой вес мужчине в живот.
   Никто из них не заметил кошку.
   Когда мужчина достиг верхней ступеньки, Мокси тихонько вышла из спальни и встала с поднятым хвостом как раз за спиной у мужчины, готовая потереться о его ноги. Мужчина – тренированный, сильный и крепкий – смог бы справиться с Уиллом, но сзади была кошка, и когда он подался назад, он споткнулся об неё. С резким вздохом он скатился по лестнице и сильно ударился головой о столик внизу.
   Уилл услышал тошнотворный треск, но не остановился, чтобы задуматься о его причине.
   Крепко вцепившись в кейс, он перепрыгнул через перила, перелетел через дёргающееся в судорогах тело, приземлился у подножия лестницы, схватил со стола старую сумку, и выскочил через переднюю дверь наружу до того, как второй мужчина успел выйти из гостиной и увидеть, что произошло.
   Даже несмотря на свой страх и необходимость спешить Уилл успел удивиться, почему второй мужчина не кричал ему вслед, и не пытался преследовать. Однако скоро они будут за ним гнаться, со всеми своими машинами и сотовыми телефонами. Единственное, что ему оставалось – это бежать.
   Он увидел молочника, поворачивающего на своей электрической тележке; свет фар, бледный в тусклом свете, что уже заполнял небо. Уилл перепрыгнул через ограду в соседний сад, промчался по дорожке за домом, перескочил через ещё одну ограду, пересёк мокрую лужайку, опять перескочил через ограду, и вбежал в переплетение кустов и деревьев, которое отделяло их дома от главной дороги. Там он забрался под куст и лег, тяжело дыша и дрожа. Ещё было слишком рано выходить на дорогу: надо было подождать немного, пока не начнётся час пик.
   Он не мог выбросить из головы тот треск, с которым голова мужчины врезалась в столик, и то, под каким неправильным углом была изогнута его шея, и жуткое дёрганье его конечностей. Мужчина был мёртв. Он убил его.
   Уилл не мог выбросить это из головы, но он должен был это сделать. Ему было над чем подумать. Например, мама: будет ли она в безопасности там, где он её оставил? Миссис Купер никому не расскажет, ведь так? Даже если Уилл не вернётся, как он обещал? Потому что теперь он не мог вернуться, раз уж он убил кого-то.
   И Мокси. Кто будет кормить Мокси? Будет ли Мокси беспокоиться о том, куда они пропали? Попытается ли она последовать за ними?
   С каждой минутой становилось всё светлее. Уже было достаточно светло, чтобы проверить вещи в сумке: мамин кошелёк, последнее письмо от адвоката, дорожная карта южной Англии, шоколадные батончики, зубная паста, запасные носки и трусы. И зелёный кожаный кейс для бумаг.
   Всё было на месте. Всё шло по плану, правда.
   Если не считать того, что он убил человека.
   Уилл впервые понял, что его мама отличалась от остальных людей, и что ему надо было присматривать за ней, когда ему было семь лет. Они были в универсаме, и они играли в игру: они могли положить покупку в тележку, только если никто на них не смотрел. Работой Уилла было оглядываться вокруг и шептать «Давай!», и мама хватала банку или пакет с полки и тихонько укладывала в тележку. Когда покупки были в тележке, они были в безопасности, потому что становились невидимыми.
   Это была интересная игра, и она продолжалась довольно долго, потому что было утро субботы, и магазин был полон народа, но они хорошо работали вместе. Они доверяли друг другу. Уилл очень любил свою маму и часто говорил ей это, и она говорила ему то же самое.
   Так что, когда они подошли к кассе, Уилл был взволнован и счастлив, потому что они почти выиграли. А затем мама не могла найти кошелёк, и это тоже была часть игры, даже когда она сказала, что, наверное, враги украли его; но к этому времени Уилл уже устал, и был голоден, и мама больше не была довольна. Она была действительно испугана, и они ходили по магазину, ставя всё обратно на место, но теперь они были ещё осторожнее, потому что враги следили за ними через номер кредитной карточки, который они теперь знали, так как у них был мамин кошелёк...
   И Уилл сам пугался всё сильнее и сильнее. Он понял, как умно поступила его мама, сделав эту настоящую опасность частью игры, так, чтобы не испугать его, и теперь, когда он знал правду, он не должен был выглядеть испуганным, чтобы не взволновать её ещё больше. Так что маленький мальчик продолжал делать вид, что это всё ещё игра, так, чтобы маме не пришлось волноваться о том, что он был испуган, и они пошли домой без покупок, но зато в безопасности от врагов; а затем Уилл нашёл мамин кошелёк на столике в прихожей. А в понедельник они пошли в банк, и закрыли её счёт, и открыли новый, в другом банке, просто для уверенности. Так что опасность миновала.
   Но где-то в течение следующих нескольких месяцев Уилл медленно, хотя и нехотя, понял, что эти мамины враги были не вокруг них, а в её голове. Это не делало их менее реальными, или менее опасными и пугающими – это всего лишь означало, что он должен был защищать её ещё осторожней. И с того происшествия в универсаме, когда он впервые понял, что он должен притворяться, чтобы не беспокоить маму, часть его разума всегда была сосредоточена на маме и её волнениях. Он любил её так сильно, что готов был умереть, чтобы защитить её.
   Что же до отца, то он исчез задолго до того, как Уилл мог запомнить его. Уилл страстно интересовался своим отцом, и засыпал маму вопросами, на большинство из которых она не могла ответить.
   – Он был богат?
   – Куда он ушёл?
   – Почему он ушёл?
   – Он умер?
   – Он вернётся?
   – Какой он был?
   Последний вопрос был единственным, на который его мама могла ответить. Джон Перри был красивым мужчиной, храбрым и умным офицером Королевской морской пехоты, который ушёл из армии, чтобы стать исследователем и водить экспедиции в дальние уголки мира. Последнее более всего возбуждало Уилла. Исследователь был самым интересным отцом из всех возможных. После этого во всех его играх был невидимый партнёр: Уилл и его отец вместе прорубались сквозь джунгли, прикрывали глаза ладонями, вглядываясь в штормовое море с палубы их шхуны, держали факелы, пытаясь разобрать непонятные надписи на стенах заполненной летучими мышами пещеры... Они были лучшими друзьями, они спасали друг другу жизнь бессчётное количество раз, они вместе смеялись и разговаривали, сидя ночью у походного костра.
   Но чем старше он становился, тем больше он задумывался. Почему нигде не было фотографий его отца в тех или иных частях света, изучающего руины в джунглях или разъезжающего на арктических санях с бородатыми заснеженными мужчинами? Неужели ничего не сохранилось, никаких трофеев, сувениров и всяких диковинок, которые он наверняка привозил домой? Почему о нём ничего не было написано в книгах?
   Его мама не знала. Но она сказала одну вещь, которая накрепко засела у него в памяти.
   – Однажды, ты последуешь по стопам отца, – сказала она. – Ты тоже будешь великим человеком. Ты примешь его мантию.
   И хотя Уилл не знал, что это означает, он понял смысл этой фразы, и проникся гордостью и предчувствием цели. Все его игры обернутся правдой. Его отец был жив, потерявшийся где-то в глуши, и он спасёт его и примет его мантию... Стоило прожить тяжёлую жизнь, если у тебя была цель вроде этой.
   Так что он держал мамины страхи в тайне. Были времена, когда она была спокойней и разумней, и он позаботился о том, чтобы научиться у неё, как ходить в магазин, и готовить, и убирать в доме, так, чтобы он мог всё это делать, когда она была запутавшаяся и испуганная. И он научился скрываться, оставаясь незаметным в школе, и не привлекать внимания соседей, даже если его мама была настолько плоха и напугана, что еле могла говорить. Чего Уилл боялся больше всего на свете, так это того, что власти могут узнать о ней, и забрать её, и поместить его в какой-то другой дом к незнакомцам. Любые трудности были лучше этого. Потому что были времена, когда мамин разум прояснялся, и она снова была счастлива, и смеялась над своими страхами, и благословляла его за то, что он так хорошо за ней смотрел; и она была так добра, и так любила его, что он не мыслил о лучшем товарище, и не хотел ничего на свете, кроме как всегда жить с нею вместе.
   Но затем пришли эти люди.
   Они не были из полиции, и они не были работниками социальных служб, и они не были преступниками – во всяком случае, насколько Уилл мог судить. Они не сказали ему, чего они хотят, и, несмотря на все его усилия держать их подальше, они говорили только с его мамой. А её состояние было тогда очень неустойчивым.
   Но он подслушал их разговор за дверью, и услышал, как они спросили про его отца, и почувствовал, как учащается его дыхание. Эти люди хотели узнать, куда исчез Джон Перри, и не присылал ли он ей хоть что-нибудь, и когда она в последний раз о нём слышала, и не имел ли он связей с какими-нибудь иностранными посольствами. Уилл слышал, как его мама становилась всё более и более расстроенной, и, в конце концов, он вбежал в комнату и приказал им уйти.
   Он был так зол, что никто из них не засмеялся, хотя он был таким маленьким. Они легко могли ударить его, или просто прижать к полу одной рукой, но он не чувствовал страха и был разъярен до смерти. Так что они ушли.
   Этот эпизод только усилил его убеждённость: его отец в беде, и только он может ему помочь. Его игры больше не были детскими, и он больше не играл открыто. Всё это становилось правдой, и он должен был быть достоин этого. А вскоре Они вернулись, утверждая, что мама Уилла могла им что-то сказать. Они пришли, когда Уилл был в школе, и один из Них отвлекал её разговором внизу, в то время как второй обыскивал спальни. Она не поняла, что Они делали. Но Уилл вернулся рано, и обнаружил их, и опять накинулся на них, и Они опять ушли.
   Они, похоже, знали, что он не пойдёт в полицию, из страха потерять свою маму, и становились всё более и более настойчивыми. В конце концов, Они проникли в дом, когда Уилл вышел, чтобы забрать маму домой из парка. Ей было хуже, чем обычно, и она считала, что должна прикоснуться к каждой планке в каждой скамейке за прудом. Уилл помог ей, чтобы закончить это быстрее. Когда они вернулись домой, то увидели спину одного из Них, когда он исчезал за поворотом, а когда он вошёл внутрь, то обнаружил, что Они были в доме и обыскали большинство ящиков и комодов.
   Он знал, что Они искали. Зелёный кожаный кейс был самой ценной маминой вещью; он даже и не мечтал просмотреть его содержимое, и даже не знал, где он хранится. Но он знал, что в кейсе находились письма, и ещё он знал, что иногда мама их читала и плакала, и после этого она обычно говорила об отце. Так что Уилл предположил, что именно за этим Они и охотились, и он понимал, что должен с этим что-то сделать.
   Он решил сначала найти для мамы безопасное место. Он думал и думал, но у них не было друзей, которых можно было бы попросить, а все соседи уже и так что-то подозревали, и единственным человеком, которому он мог доверять, была миссис Купер. Когда бы его мама оказалась там, в безопасности, он собирался найти зелёный кейс, а затем он хотел отправиться в Оксфорд, где он надеялся найти ответы на некоторые свои вопросы. Но Они пришли слишком скоро.
   А теперь он убил одного из Них. А значит скоро полиция тоже будет его искать.
   Что же, он хорошо умел оставаться незаметным. Теперь ему придётся стараться быть еще более незаметным, чем когда-либо раньше, и держаться как можно дольше, пока либо он не найдёт своего отца, либо Они не найдут его. И если Они найдут его первыми, то его не волновало, скольких ещё из Них он убьёт.
   Позднее в тот же день, хотя это была уже скорее полночь, Уилл вышел из Оксфорда, в сорока милях от дома. Усталость пронизывала его до самых костей. Он голосовал на дороге, проехал на двух автобусах, шёл пешком, и достиг Оксфорда в шесть часов вечера, слишком поздно для того, что он хотел сделать. Он поел в «Королевских Бургерах» и сходил в кинотеатр, чтобы спрятаться (хотя про что был фильм, он забыл сразу же, как посмотрел его), и теперь он шёл по бесконечной дороге через пригород, направляясь на север.
   Никто пока его не заметил. Но он понимал, что лучше бы ему найти себе какой-то ночлег, потому что чем больше темнело, тем заметнее он становился. Проблема была в том, что в садах домов вдоль дороги не было места, чтобы спрятаться, и всё ещё не было и следа открытой местности.
   Он дошёл до большой транспортной развязки, где дорога, ведущая на север, пересекала Оксфордскую кольцевую. В это время ночи движение было очень слабым, и дорога была очень тихой, а все эти коттеджи были немного в стороне за широкой полосой травы по каждую сторону от дороги. Вдоль травы на краю дороги были посажены две линии грабовых деревьев, странно выглядевшие со своими абсолютно симметричными узколиственными кронами, больше похожие на детские рисунки, чем на настоящие деревья. В свете от фонарей вся эта сцена выглядела искусственной, как театральные декорации. Уилл совершенно отупел от усталости, и пока он думал – не пойти ли ему дальше на север или прилечь на траву под одним из этих деревьев и заснуть – он увидел кошку.
   Она была полосатая, как Мокси. Она вышла из садика на Оксфордской стороне дороги, той самой, где стоял Уилл. Он поставил сумку на землю и протянул ладонь, и кошка подошла потереться об неё головой, совсем как Мокси. Разумеется, так поступила бы любая кошка, но, тем не менее, Уилл ощутил такую тоску по дому, что слёзы навернулись ему на глаза.
   В конце концов, кошка отошла от него. Была ночь, и была территория, которую надо было патрулировать, и были мыши, на которых надо было охотиться. Она пересекла дорогу и подошла к кустам как раз за деревьями, и там она вдруг остановилась.
   Уилл, который всё ещё за ней наблюдал, увидел, как странно она повела себя. Она протянула лапку, чтобы дотронуться до чего-то в воздухе перед ней, чего-то невидимого для Уилла. Затем она отскочила назад – спина изогнута, шерсть дыбом, хвост трубой. Уилл был знаком с кошачьим поведением. Он наблюдал, уже более внимательно, как кошка опять приблизилась к тому же месту – всего лишь пустому участку травы между деревьями и садовыми кустами – и опять потрогала лапкой воздух. Она отскочила, но на этот раз не так далеко и не так испуганно. Через несколько секунд обнюхивания, похлопывания лапкой и шевеления усами, любопытство победило осторожность. Кошка шагнула вперёд – и пропала.
   Уилл моргнул. Затем он постоял, не двигаясь, прижимаясь к стволу ближайшего дерева, так как какой-то грузовик проехал по развязке и скользнул по нему своими фарами. Когда грузовик скрылся, он пересёк дорогу, не отрывая глаз от того места, которое исследовала кошка. Это было не так-то просто, потому что там не было ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом, но когда он подошёл к этому месту вплотную и вгляделся, то он увидел нечто.
   По крайней мере, он видел это нечто глядя на него только с определенного места. Это было похоже на то, как если бы кто-то вырезал кусок из воздуха, на расстоянии метров двух от дороги, кусок, приблизительно квадратный по форме, и меньше метра в поперечнике. Даже если стоять рядом с ним, но сбоку, он был практически невидим, и он был абсолютно невидим сзади. Его можно было заметить только со стороны дороги, и даже оттуда было очень сложно его разглядеть, потому что всё, что там было видно, было практически тем же, что там было и на самом деле – кусок травы, освещённый уличным фонарём.
   Но Уилл знал, без всякого сомнения, что этот кусок травы на другой стороне находился в другом мире. Он не мог бы сказать, почему он был в этом уверен. Он знал это сразу же, знал так же точно, как то, что огонь жжётся, и что доброта – это хорошо. Он смотрел на нечто, бывшее совершенно чужим.