Пурнель Джерри. Наемник

   — Не был ли Харли там, с танками? — гадала она. Она надеялась, что нет. Из этого никогда бы ничего не вышло, но он был такой милый мальчик. Чересчур мальчик, однако, пытающийся себя вести, словно мужчина. Хоть иногда и приятно, что с тобой обращаются, как с леди, он никогда не мог поверить, что я вообще способна сделать что-нибудь для себя.
   У ее бункера стояли в карауле два ранчеро и один из капралов Фалькенберга. Капрал вытянулся по стойке «смирно», ранчеро поздоровались. Гленда Рут сделала жест, полувзмах-полуответ на честь капрала и прошла в бункер. Контраст не мог бы быть больше, подумала она. Ее ранчеро не собирались выглядеть глупцами со взятием на караул, честью и всем прочим.
   Спотыкаясь, она прошла внутрь и, не раздеваясь, завернулась в тонкое одеяло. Инцидент снаружи как-то беспокоил ее. Люди Фалькенберга были военными-профессионалами. Все, как один. Что они делали на Новом Вашингтоне?
   Их пригласил сюда Говард Баннистер. Он даже предложил им землю для постоянного поселения, а делать это он не имел права. Нет никаких средств контролировать военную силу, не держа большой постоянной армии, а такое средство хуже болезни.
   Но без Фалькенберга революция была бы обречена.
   «А что произойдет, если мы выиграем? Что станет делать Фалькенберг после того, как все будет кончено? Уедет? Я боюсь его потому, что он не того типа, чтобы просто уехать. И, — подумала она, — если быть честной, то Фалькенберг очень привлекательный человек. Мне понравилось, как он устроил тост. Говард дал ему превосходный выход, но он не приял его.»
   Она все еще помнила его с поднятым стаканом, с загадочной улыбкой на губах — а потом он сам полез в упаковочную тару, вместе с Яном и своими солдатами.
   Но смелость — это не что-то особенное. В чем мы здесь нуждаемся, так это в верности, а этого он совсем не обещал…
   Некому было посоветовать ей. Ее отец был единственным человеком, которого она когда-нибудь действительно уважала. Прежде, чем погибнуть, он пытался объяснить ей, что выиграть войну было только малой частью проблемы. На Земле были страны, прошедшие через пятьдесят кровавых революций, прежде чем были достаточно удачливы, чтобы, дав тирану захватить власть, прекратить их. Правление после нее — нечто совсем иное.
   Заснув, она видела во сне Фалькенберга. Что, если Фалькенберг не позволит им сохранить свою революцию? Его твердые черты смягчал клубящийся туман. На нем была военная форма, и он сидел за столом со стоящим рядом с ним главстаршиной Кальвином.
   — Эти могут жить. Этих убить. Этих сослать в рудники, — приказывал Фалькенберг.
   Рослый старшина передвигал крошечные фигурки, выглядевшие, словно игрушечные солдатики, но только они не были солдатиками. Одна была ее отцом. Другая была группой ее ранчеро. И они были совсем не игрушечными. Они были реальными людьми, уменьшенными до миниатюрных размеров, чьи крики едва можно было расслышать, когда строгий голос продолжал решать их судьбы.
   Бригадный генерал Вильфред фон Меллентин посмотрел на холм, где расположились войска мятежников, а затем влез обратно в свою командную машину ждать доклада своих разведчиков. Он настаивал, чтобы Конфедерация послала его танки на запад немедленно после того, как прибыли новости, что пала Астория, но Генеральный штаб ему не позволил.
   Дураки, подумал он. Штаб утверждал, что это слишком большой риск. Фридландские бронетанковые экспедиционные силы фон Меллентина были самой лучшей частью Конфедерации, и нельзя было рисковать, что они попадут в ловушку.
   Теперь Генеральный штаб был убежден, что перед ними только один полк наемников. Один полк, и он должен был понести тяжелые потери, штурмуя Асторию. Так утверждал штаб. Фон Меллентин изучил стол с картой и пожал плечами.
   Кто-то да держал ущелье, а он питал большое уважение к нововашингтонским ранчеро.Учитывая лежащую перед ним пересеченную местность, они могли дать хороший бой. Достаточно хороший, чтобы притупить его силы. Но, решил он, дело того стоило. За ущельем лежала открытая местность, а там у ранчеро не было шансов.
   Картина изменялась и плыла перед его глазами. Разведчики докладывали, а штабные офицеры проверяли рапорты, корректировали данные и скармливали их дисплеям. Карта показывала хорошо окопавшуюся пехоту, намного больше, чем ожидал Меллентин. Чертов Фалькенберг! Этот человек обладал сверхъестественной способностью перемещать войска.
   Фон Меллентин обернулся к начальнику штаба.
   — Хорст, ты думаешь, у него уже есть тяжелые пушки?
   Оберст Карнап пожал плечами:
   — Возможно. Каждый час дает Фалькенбергу время окопаться в ущелье, а мы уже потеряли много часов.
   — Не Фалькенбергу, — поправил фон Меллентин, — Он сейчас обкладывает крепость в Доукс Ферри. У нас есть сообщение от тамошнего коменданта. Большая часть сил Фалькенберга должна быть на западе.
   Он повернулся к картам. Они были настолько полными, насколько возможно без более близкого наблюдения.
   Словно читая его мысли, Карнап спросил:
   — Мне выслать разведку боем, бригадир?
   Фон Меллентин рассматривал карту, словно она могла сообщить ему еще одну деталь, но не сообщала.
   — Нет. Мы пойдем со всеми силами, — сказал он, внезапно решившись. — Пнем их в задницу, а не помочимся на них.
   — Слушаюсь, — Карнап тихо проговорил в командную радиосвязь. Затем снова поднял взгляд. — Мой долг указать на риск, бригадир. Мы понесем тяжелые потери, если они подвезли артиллерию.
   — Я знаю. Но если мы не сумеем прорваться с боем сейчас, мы можем вообще не помочь крепости вовремя. Когда возьмут Доукс Ферри, полвойны будет проиграно. Лучше сразу тяжелые потери, чем затяжная война. Я сам поведу в атаку. Вы останетесь с командным фургоном.
   — Да, бригадир.
   Фон Меллентин перелез из тяжелого фургона в средний танк. Он занял свое место в башне, а потом спокойно произнес водителю:
   — Вперед.
   Бронеходы отмели пехотные заслоны в сторону, словно их и не было. Танки фон Меллентина и поддерживающая их пехота превосходно взаимодействовали в прижимании к земле и искоренении противника. Колонна быстро продвигалась вперед, расчленяя врага на дезорганизованные осколки для того, чтобы тех убрала следующая за танками лейтенантская пехота.
   Фон Меллентин постепенно пережевывал препятствующие ему силы, быстро углубляясь внутрь ущелья, и он подумал, что почему-то все шло слишком легко.
   Вспотевшие танкисты подошли к неровному хребту на самом верху перевала. Неожиданно по ним пронесся шквал автоматного и минометного огня. Танки продолжали двигаться, но пехота поползла вниз, в укрытия. На миг бронеходы и пехота расчленились, и в этот-то момент его ведущие танки вышли на минные поля.
   Бригадный генерал Фон Меллентин забеспокоился. Логика говорила ему, что минные поля не могли быть широкими и густыми, и если он долбанет, то доберется до мягких штабных районов своих врагов. Коль скоро его танки сделают окорот штабам и складам, ковнантская пехота обеспечит перевал, и его бригада сможет вырваться на оперативный простор за перевалом.
   Но если защитники обладали лучшим транспортом, чем считал Генеральный штаб, и, следовательно, тысячами мин, он обрекал свои танки на гибель.
   — Оценку, — потребовал он. Дублирующий экран в его командном танке поплыл, а затем показал уточненные и дополненные кар. Его силы сбились в кучу, а поддерживающая пехота была прижата к земле и несла потери. — Рекомендации?
   — Выслать силы для разведки боем, — искушал голос Карнапа.
   С миг Меллентин обдумывал это. На войне компромиссы хуже, чем любой курс действий. Небольшие силы можно было потерять, ничего не достигнув. Разделенные силы могут быть разбиты по частям. У него были только мгновения, чтобы прийти к решению.
   — Бьем сапогом, а не опрыскиваем, — произнес он. — Мы двигаемся вперед.
   Они достигли самой узкой части ущелья. Его силы были теперь даже больше скучены, а его танкисты, вплоть до настоящего момента автоматически избегавшие тех складок местности, которые могли быть пристреляны артиллерией, вынуждены были приблизиться к приметным ориентирам. Бригадный генерал фон Меллентин скрипнул зубами.
   Артиллерийский залп был обрушен превосходно. Бригада имела меньше четвертьминутного предупреждения, когда радары засекли летящие снаряды. Затем снаряды все разом взорвались, падая среди его танков и сметая последнюю пехоту прикрытия.
   Когда бригада оправилась, словно из-под земли появились сотни бойцов. По его танкам ударил почти безупречный залп противотанковых ракет, наносимый пехотой. Затем радары показали новую посылку и поплыли в сумятице.
   — Ага, и это тоже, — пробормотал фон Меллентин. Его контбатарейные экраны показали дождь «киселя».
   Защитники стреляли мякиной, сотнями тысяч крошечных кусочков металлической стружки, медленно опускающимися на землю. Ни одна сторона не могла пользоваться радарами для направления навесного огня, но танки фон Меллентина находились под визуальным наблюдением, в то время, как местонахождение пушек врага таки не было точно установлено.
   Обрушился еще один залп точно в цель.
   — Чертовски хорошая стрельба, — ругнулся фон Меллентин своему водителю. Прошло не больше пяти секунд между прибытием первого и последнего снаряда.
   Бригаду рвали на кусочки в этой убийственной местности. Головные части наткнулись на новые минные поля. Обороняющаяся пехота скрючилась в щелях и окопах, крошечные группки, которые его пехота прикрытия могла бы снести в один миг, если бы смогла пробраться вперед, но пехота перемалывалась огненным валом, падавшим позади и вокруг танков.
   Не было ни места для маневра, ни поддержки пехоты — классический кошмар танкового командира. И так уже пересеченная местность была усеяна ямами и рвами. Повсюду среди его сил падали кумулятивные танковые снаряды. Пока еще было мало поражений, но любые выведенные из строя танки можно было раздолбать на куски, а стрелять в ответ было не во что. Головные танки находились под непрерывным огнем, и наступление замедлилось. Неприятель расходовал свои снаряды расточительно. Мог ли он продолжать это до бесконечности? Если у него иссякнут снаряды, то все будет кончено. Фон Меллентин колебался. Каждый миг держал его танки в аду.
   Его решимость подрывали сомнения. Только Генеральный штаб заверял его, что перед ним не больше, чем Легион Фалькенберга, а штаб оказался ранее неправ. Что бы там ни находилось, а Астория была взята прежде, чем ее комендант успел отправить хоть одно сообщение. Почти в ту же минуту над Алланспортом был сбит наблюдательный спутник. В пределах нескольких часов были обложены все крепости вдоль Колумбии. Наверняка даже Фалькенберг не мог сделать этого со всего лишь своим полком. С чем он сражался? Если перед ним были хорошо снабженные силы, имеющие достаточно транспорта, чтобы продолжать этот обстрел часами, не минутами, бригада пропала. Его бригада, наилучшие танки во всех мирах, пропала из-за ошибочных разведданных этих проклятых колонистов!
   — Отозвать войска. Объединиться на участке Хильдебранд.
   Приказ разнесся молниеносно, и танки отошли, выручая примятую пехоту и прикрывая ее отступление. Когда бригада собралась в восточной части ущелья, фон Меллентин потерял восемь танков и сомневался, что вытащит хоть один из них.

Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

   Охрана штаба взяла на караул, когда командный фургон открылся. Фалькенберг отдал ей честь и строевым шагом прошел в штабной бункер.
   — Смир-рна! — скомандовал главстаршина Кальвин.
   — Вольно. Господа, майор Сэвидж, вам будет приятно узнать, что я привел полковую артиллерию. Мы высадили ее вчера. Немного поиздержались, не так ли?
   — Вот именно, Джон Кристиан, мрачно ответил Джереми Сэвидж. — Если бы бой продолжался еще час, у нас бы иссякло все. Мисс Хортон, вы можете теперь расслабиться. Полковник сказал «вольно».
   — Я не была уверена, — задиристо сказала Гленда Рут. Она взглянула за дверь, где рассыпался почетный караул из штабной охраны и неодобрительно нахмурилась. — Мне было бы крайне неприятно оказаться расстрелянной за несоблюдение формальностей.
   Офицеры и солдаты на КП напряглись, но ничего не случилось. Фалькенберг повернулся к майору Сэвиджу.
   — Какие потери, майор?
   — Тяжелые, сэр. Во Втором батальоне у нас три активных полка.
   Лицо Фалькенберга оставалось невозмутимым.
   — А сколько ходячих раненых?
   — Сэр, это включает и ходячих раненых.
   — Понятно. Шестьдесят пять процентов потерь, не включая ходячих раненых. А Третий?
   — Я не смог был собрать из двух рот капральского караула. Уцелевшим поручена служба при штабе.
   — Кто же там держит фронт, Джереми? — спросил Фалькенберг.
   — Иррегулярные части и то, что осталось от Второго батальона, полковник. Мы довольно-таки рады вас видеть, вы разве не поняли?
   Какой-то миг Гленда Рут боролась с собой. Что бы там она ни думала обо всех этих бессменных милитаристских ритуалах, столь милых Фалькенбергу, честность требовала, чтобы она что-то сказала.
   — Полковник, я обязана извиниться перед вами. Я сожалею, что предполагала, что ваши солдаты не станут сражаться в Астории.
   — Вопрос в том, мисс Хортон, станут ли они нашими. У меня есть две батареи артиллерии Сорок Второго, но я ничего не могу добавить к самой линии фронта. Мои войска обкладывают Доукс Ферри, мои мобильные части и Первый батальон — на плато Форт Хайтс, и полк будет рассеян еще три дня. Вы говорите, что ваши ранчеро не могут действовать так хорошо, как мои наемники?
   Она несчастно кивнула.
   — Полковник, мы никогда бы не смогли устоять перед той атакой. Старший центурион Второго говорил мне, что прежде, чем кончился бой, многие из его минометов обслуживали только одни ваши солдаты. У нас никогда не будет таких стойких бойцов.
   Фалькенберг, видимо, испытал заметное облегчение.
   — Значит, центурион Брайант уцелел?
   — Ну да.
   — Значит, и Второй еще жив, — Фалькенберг удовлетворенно кивнул про себя.
   — Но мы не можем остановить еще одну атаку этих танков! — запротестовала Гленда Рут.
   — Нам, может быть, и не понадобится, — сказал Фалькенберг. — Мисс Хортон, я держу пари, что фон Меллентин не рискнет своими танками, пока пехота не прочистит это отверстие. С его точки зрения он попробовал и столкнулся с чем-то таким, с чем он не может справиться. Он не знает, насколько он был близок к цели. В то же время, господа, благодаря вашим усилиям в нахождении транспорта мы частично вновь снабдили артиллерию боеприпасами. Давайте посмотрим, что мы можем сделать с тем, что у нас есть.
   Спустя три часа они оторвались от карт.
   — Вот так, значит, — сказал Фалькенберг
   — Да, — Гленда Рут оглядела расположение войск. — Ключ ко всему этому — те передовые дозоры, — осторожно произнесла она.
   — Конечно, — он сунул руку в полевую сумку. — Выпьете?
   — Сейчас?
   — Но почему бы и нет?
   — Спасибо, да.
   Он налил две кружки почти доверху виски и вручил ей одну.
   — Я, однако, не смогу остаться надолго, — сказала она.
   Он пожал плечами и поднял свою.
   — За старательного врага. Но не слишком…
   Она с миг поколебалась, а потом выпила.
   — Для вас это игра, не так ли?
   — Наверно. А для вас?
   — Мне ненавистно все это. Я не хотела снова поднимать это восстание, — она содрогнулась. — С меня было достаточно убитых, искалеченных, сожженных ферм…
   — Тогда почему вы здесь? — спросил он. В его голосе не было никакой насмешки и никакого презрения. Вопрос был искренним.
   — Мои друзья попросили вести их, и я не могла отмахнуться от них.
   — Хорошая причина, — сказал Фалькенберг.
   — Спасибо, — она осушила чашку. — Теперь я должна идти. Мне надо надеть свои боевые доспехи.
   — Это вполне разумно, хотя бункеры выстроены хорошо.
   — Я буду не в бункере, полковник. Я иду в дозор с моими ранчеро.
   Фалькенберг критически оглядел ее.
   — Я бы не сказал, что это мудро, мисс Хортон. Личная смелость в командире достойна восхищения, но…
   — Я знаю, — мягко улыбнулась она. — Но ее нет нужды демонстрировать потому, что она само собой подразумевается, верно? Но не с нашими. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы держать их, — это-то и есть причина всех церемониалов, не так ли? — удивленно спросила она.
   Фалькенберг игнорировал вопрос.
   — Суть в том, что бойцы следуют за вами. Я сомневаюсь, что они станут столь упорно сражаться за меня, если вас убьют.
   — Не о том речь, полковник. Поверьте мне, я не хочу выходить в этот дозор, но если я не выйду в первый раз, другого может не быть. Мы не привыкли держать фронт, и требуются некоторые действия, чтобы поддержать стойкость моих бойцов.
   — И поэтому вам надо стадом гнать их в бой.
   — Если пойду я, пойдут и они, — она пожала плечами.
   — Я одолжу вам центуриона и нескольких штабных караульных.
   — Нет. Пошлите со мной тех же солдат, что пошлете с любыми частями Патриотов, — она с минуту покачивалась. Отсутствие сна, виски и узел страха в животе на миг соединились. Она секунду держалась за край стола, пока Фалькенберг глядел на нее.
   — О, черт, — произнесла она. Затем слегка улыбнулась. — Джон Кристиан Фалькенберг, неужели вы не понимаете, почему это должно быть именно так?
   Он кивнул.
   — Мне это не нравится. Ладно, получите последние наставления от главстаршины через двадцать пять минут. Желаю удачи, мисс Хортон.
   — Спасибо, — она поколебалась, но больше ей нечего было сказать.
   Дозор бесшумно двигался сквозь низкий кустарник. Что-то промелькнуло мимо ее лица. Белка-летяга, — подумала она. На Новом Вашингтоне водилось много планирующих зверей.
   Низкий холм пропах толуолом от выпавших там в последнем бою снарядов и мин. Ночь была темной, как смоль, только с тусклым красным отсветом Франклина на дальнем западном горизонте, настолько слабым, что он, скорее, чувствовался, чем виделся. Мимо стреканула еще одна летучая лисица, гонявшаяся за насекомыми и пронзительно кричавшая в ночи.
   Дюжина ранчеро следовала единой цепью. Позади них шел связной манипул из отряда Сорок Второго. Гленда гадала, что они делают с инструментами, когда выполняют боевой долг, и жалела, что не спросила. Последним в цепи был сержант Грушка, отправленный главстаршиной Кальвином в последнюю минуту. Гленда Рут была рада его видеть, хотя и чувствовала себя виноватой в том, что он идет с ними.
   — А это глупо, — сказала она себе. — Так склонны думать муж чины. А я не должна. Я не пытаюсь ничего доказать.
   Ранчеро несли винтовки. Трое из бойцов Фалькенберга тоже. Двое других несли средства связи, а сержант Грушка автомат. Это казалось жалко малыми силами для оспаривания территории у ковнантских хайландеров.
   Они прошли аванпосты и двинулись в лощину между холмами. В безмолвии ночи Гленда Рут чувствовала себя совершенно одинокой. Она гадала, чувствовали ли это и другие. А что насчет наемников, — гадала она. — Они, во всяком случае, были тут не одни. Они были с товарищами, делившими с ними еду и бункера.
   Пока был жив хоть один из бойцов Фалькенберга, будет кому позаботиться о пропавших. А их заботят другие бойцы, сказала она себе.
   Главстаршина Кальвин с его грубоватым отстранением от себя сообщений о потерях: «ба, еще один солдат», сказал он, когда ему сообщили о старом товарище, павшем в бою с танками. Эти мужчины…
   Она попыталась представить себе мысли наемного солдата, но это было невозможно. Они были слишком чужими.
   Был ли Фалькенберг подобен остальным?
   Они были почти в километре от линии фронта, когда она нашла узкую лощину глубиной в два метра. Она извивалась вниз по склону вдоль подходов к оставшимся позади аванпостам, и любые наступающие войска, атаковавшие ее участок, должны были пройти мимо нее. Она сделала бойцам знак окапываться.
   Ждать труднее всего. Ранчеро постоянно двигались кругом, и ей пришлось проползти вдоль лощины и шепотом велеть им не шуметь. Часы тянулись один за другим. Каждый— мука ожидания. Она взглянула на часы и увидела, что с тех пор, как она смотрела на них последний раз, не прошло никакого времени, и твердо решила не смотреть на них полные пятнадцать минут.
   После того, что казалось пятнадцатью минутами, она ждала то, что наверняка было еще десятью, затем посмотрела и увидела, что в целом прошло только одиннадцать минут. Она в отвращении обратилась к пялению глаз в ночь, щурясь на формирующиеся силуэты, силуэты, которые не могли быть реальными.
   «Почему же я все время думаю о Фалькенберге? И почему же я называю его по имени?» Его вид во сне тоже продолжал преследовать ее. В свете звезд она почти могла видеть вновь миниатюрные фигуры. В ее ушах звенели равнодушные приказы Фалькенберга: «Этого убить. Этого сослать в рудники». Он мог бы это сделать, подумала она. Он мог бы… К миниатюрным присоединились фигуры побольше — в боевых доспехах. С неожиданным осенением она поняла, что они были реальными. Ниже ее, в лощине, стояли, не двигаясь, двое солдат.
   Она коснулась сержанта Грушки и показала. Солдат внимательно посмотрел и кивнул. Пока они следили, к паре разведчиков присоединились новые фигуры, пока в складке холма, в двухстах метрах от них не оказалось около пятидесяти солдат. Они были слишком далеко, чтобы оружие ее отряда произвело большой эффект, и по лощине шепотом поползла команда Грушки, велевшего бойцам оставаться неподвижными и не шуметь.
   Группа продолжала расти. Она не могла видеть их всех, и, поскольку она могла насчитать почти сотню, то, должно быть, наблюдала место сбора целой роты, Были ли они страшными хайландерами? Пришли незваные воспоминания о поражении ее отца, и она отмахнулась от них. Они были всего лишь наймитами — но они сражались ради славы, и этого как-то было достаточно, чтобы сделать их ужасающими. После долгого ожидания неприятель начал двигаться к ней. Они построились клином, с острием, нацеленным почти прямо на ее позицию, и она пронялась искать концы построения. То, что она увидела, заставило ее ахнуть.
   В четырехстах метрах от нее была еще одна рота солдат в двойной цепи. Они бесшумно и быстро двигались вверх по холму, и ведущие части были уже далеко за ее спиной. Она лихорадочно посмотрела направо, фокусируя большой электронный светоусилительный бинокль, и увидела в полукилометре еще одну роту солдат. Прямо на ее холм двигался полный батальон хайландеров, построенный в виде перевернутой "М", и группа перед ней была связующим звеном, соединившим атакующие колонны. Через несколько минут они окажутся среди ранчеро на линии обороны.
   И все же она ждала, пока дюжина хайландеров на острие не оказалась в десяти метрах от нее. Она выкрикнула приказ:
   — ОГОНЬ! Прямо по ним!
   С обоих концов ее лощины застрекотало автоматическое оружие наемников, затем к их огню присоединились ее стрелки. Острие было срезано до одного, и сержант Грушка направил огонь на основные силы, в то время, как Гленда Рут крикнула в коммуникатор:
   Была мгновенная задержка, показавшаяся годами.
   — Огонь по Дяде Четыре!
   Еще одна долгая пауза.
   — На пути, — ответил ровный голос.
   Она подумала, что он походил на фалькенберговский, но была слишком занята, чтобы это выяснять.
   — Сообщаю, — доложила она. — По меньшей мере один батальон легкой пехоты наступает атакующими колоннами на высоту 004 по гребням Дяди Зебры.
   — Они смещаются налево.
   Она подняла взгляд и увидела Грушку, Сержант показывал на роту перед ее позицией. Мелкие узелки солдат отползли вправо. Они прижимались к земле и были видны только секунду.
   — Переместить несколько бойцов в тот конец лощины, — приказала она. Было слишком поздно смещать артиллерийский огонь. В любом случае, если хайландеры когда-нибудь доберутся до верха гребня, ранчеро их не удержат. Оно затаила дыхание и ждала.
   Раздался свист подлетающих снарядов, затем ночь осветилась яркими вспышками. Снаряды падали среди отдаленного врага на левом фланге.
   — Сыпь подальше, — крикнула она в коммуникатор. — В яблочко!
   — Верно. На пути.
   Она была уверена, что отвечает сам Фалькенберг. И по-кошачьи усмехнулась в темноте. Что делал полковник в качестве телефонного связного? Беспокоился ли он за нее? Она почти рассмеялась над этой мыслью. Конечно, беспокоился, без нее будет трудно управлять ранчеро.
   Гребень сверху изрыгал огонь. К молотящей левую атакующую колонну артиллерии присоединились минометы и гранаты. Гленда Рут остановилась изучить критическую обстановку справа. Атакующие силы в пятистах метрах были нетронуты и продолжали наступать к вершине гребня. Дело будет сложным.
   Она позволила артиллерии еще пять минут держаться своей цели в то время, как ее стрелки занимались ротой перед ней. Затем она снова взяла рацию. Колонна справа почти достигла гребня, и она гадала, не слишком ли долго ждала.
   — Батарея. Огонь по Зебре Девять.
   — Зебра Девять, — ответил лишенный эмоций голос. Возникла задержка, а затем: «На пути».
   Огонь почти немедленно перенесся с левого фланга и спустя две минуты начал обрушиваться в пятистах метрах направо.
   — Они обходят нас с флангов, мисс, — доложил сержант Грушка.
   Она была так занята корректировкой огня артиллерии по атакам вдоль линии огня, что действительно забыла о своих двадцати бойцах, завязавших перестрелку с почти сотней врагов.
   — Мы отступим? — спросил Грушка.