Радов Егор. Якутия

   - Как же, - уверенно ответил бас. - Да, ну дела... Да я ради Нади на все готов, блин! Ой, извините... Я завербовал одного чудика. Но он, по-моему, абсолютный псих. По-настоящему. Просто дебил. Да я ж не знал, что это в самом деле! Это ведь игра была такая, как с Надей встретишься... Извините. Но он просто тронутый окончательно, он...
   - Где находится последний агент?! - яростно спросил Жукаускас, сжав кулаки. - Где?!
   Август Петров закашлялся и послушно сказал:
   - Да он недалеко. На Яне. В Нижнеянске. Зовут Николай Уренгой. Улица Первомайская, дом два, квартира шесть. Телефон - четыре, четыре, четыре. Одни четверки. Но он - трехнутый, шизанутый!
   - Как? - возмутился Софрон. - Вы наняли агента-дурачка!?! Значит, вся связь с Америкой и Канадой...
   - Да было там что-то, узнаешь! - оборвал его бас. - Вообще, если это все не полное вранье и бред, то я - наш враг. Вы, гады, собирались всю эту Якутию дурацкую преобразовать, чтобы она расцвела, а на фига она вообще нужна?! А мы, значит, получаемся по-вашему <лимитчики>, <минетчики>?! И надо нас выпереть? Не пройдет; не отдадим океан! Мы здесь стоим, и нас никто с места не сдвинет. И наоборот напустим на вас все льды. Пусть вас еще больше заморозит, не хрена устраивать такие бучи! Пусть у нас будет теплое русское море, а у вас - стылая якутская мерзлота, флот - наш, порт - наш, и полюс - наш! И алмазы мы у вас заберем, и вообще у вас ничего не будет. Все будет так, как было, а было все нормально. Здесь была пурга, и будет пурга, и никаких.
   - О чем это вы? - бесстрастно спросил Жукаускас. - Я ничего не понимаю. И чего это вы все хотите? Все ведь совершенно.
   - Не ври, парень, бля! - злобно завопил в громкоговорителе бас. - Мне Надя рассказывала, но я думал, это - бред. Я и сейчас так думаю, но мало ли что... И вообще, маразм и разброд. И Советской Депии нет, и Якутии нет, и тундра уже испорчена и пропала, и почвы нет, и алмазов нет, и бананов нет.
   - А что же есть? - насмешливо спросил Софрон.
   - Есть флот и Ледовитый океан - наша родина, и мы будем биться за нее и никого не пустим. Пусть нас спасут наши льды - единственная истина, которая еще существует!! - проорал бас.
   - Вот козлы... - тихо заметил капитан Илья.
   - Ну а мне-то ведь нужно... - умоляюще проговорил Софрон. - Мне в Нижнеянск, я...
   - Да я за Надю разобьюсь! - выпалил Август Петров. - Если б не Надя, я бы тебя, гад, в лед бы вмуровал, а из-за Нади я тебя отправлю. Только если ты мне пообещаешь одну вещь.
   - Какую? - взволнованно спросил Жукаускас.
   - Когда ты вернешься, поцелуй ее от меня. Скажи: от Августа. Обещаешь?
   - Обещаю, - твердо промолвил Софрон.
   - Хорошо, - радостно заявил бас. - Тогда слушай. Через полтора часа из Тиксей выйдет танкер <Ленанефть>, мы его пропускаем. Он идет как раз на Яну. Я скажу капитану, он подойдет к вам, заберет тебя. Уяснил, братан?
   - Да! - весело ответил Жукаускас.
   - Но... ты помнишь?
   - Да! - сказал Софрон.
   - Ладно, пока. Прием окончен, люди. Все равно мы вас всех утопим в жутких застывших льдах, и ничего живого не останется... Я - черт, я - дьявол, я - Август! Скоро здесь будет вечная мерзкая зима... Скоро! Ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха!!
   - Любопытный персонаж, - проговорил Жукаускас, выпрямляясь. - Хорошо, посмотрим, как он сдержит свое слово.
   - А пока пойдемте есть нельму, - сказал капитан.
   Софрон и Илья сели за белый стол, налили себе воды, взяли хлеб и большой кусок жирной прекрасной нельмы. Они молчали и ели ее, и больше в этой каюте не было никого. Жукаускас думал о чуде, и о величии, и о Якутии, и о единственности мига, и о равнозначности прекрасного - доброго, злого и непонятного, и нельма была вкусна, как невероятное кушанье, и хлеб был свежим, словно юные девушки в утреннем озере. Жукаускас не имел сейчас никаких чувств, только одно восхищение затопляло его, будто неподдельный любовный восторг. Пахло бензином, морской водой, холодом и туалетом. Жукаускас пил воду, Илья медленно зажигал спичку, а где-то слышались звуки мотора и плеск, и какой-то далекий протяжный крик заставлял мечтать о сладких снах и о всеобщем преображении. Они сидели, смотрели друг на друга, Софрон произносил ничего не значащие слова, а Илья улыбался, будто ангел, и не отвечал ему. И вот пришла <Ленанефть>, Софрон пожал руку капитану, вступил на ее борт, пожал руку своему новому капитану, прошел в каюту и лег на койку, замерев от блаженства. И тогда корабль повез его вперед, и через некоторое время вышел в огромное, ужасное, черно-медовое полярное - море, похожее на вечность.

Заелдыз четвертый

   Был утренний блеклый рассвет, запах гари и мокрых опилок. Танкер <Ленанефть> вошел в Нижнеянскии речной порт и пришвартовывался к старому деревянному причалу, стукаясь бортом о висящие потрескавшиеся автомобильные шины, смягчающие удар. Матросы, бодро суетясь, затягивали канаты на специальных чугунных устоях, и канаты скрипели, как собирающееся упасть дерево. Слышались далекие крики, шум работающих моторов, едва различимые звуки радио; накрапывала изморось, и иногда, когда из-за серой тучи показывался солнечный луч, воздух становился душно-влажным, словно пар. На грязной, радужной от бензина, речной воде покачивались обломки бревен и почерневшие доски; неожиданно раздавался гулкий пароходный гудок, и опять смолкал; чайки садились на белую корабельную трубу и долго сидели там; и какие-то люди в спецовках медленно ходили по берегу туда-сюда, куря короткие сигареты. Огромные краны застыли в ряд вдоль берега, а справа от них тянулся дощатый забор, покрашенный облупившейся выцветшей зеленой краской, который ограждал весь порт. Над входом в низенькую кирпичную проходную почему-то горела электрическая лампочка, и рядом стоял рослый чумазый солдат и ел батон белого хлеба, запивая его молоком из пакета. Везде валялись поломанные доски, остатки ящиков, ржавые железные листы, гвозди.
   Мускулистые матросы, завязав канаты на узел, установили трап, и встали невдалеке от танкера, заглушившего мотор. По трапу сошел пожилой лысый человек с коричневым небольшим чемоданом, в зеленом плаще и очень грязных ботинках. Он кивнул стоящим матросам и неспеша пошел к проходной, перепрыгивая через лужи. Софрон Исаевич Жукаускас лежал в каюте и дремал. В дверь постучали, он встрепенулся и поднял голову.
   - Эй, пассажир! - раздался из-за двери звонкий голос. - Вставайте, приехали! Софрон Исаевич громко зевнул и медленно встал с койки, подтягивая свои ситцевые красные в белую крапинку трусы; его коричневые носки лежали на стуле, на спинке которого висели затертые старые джинсы, клетчатая синяя рубашка и бежевый джемпер.
   Софрон Исаевич неторопливо оделся, насвистывая невнятную мелодию, подошел к зеркалу и большой бордовой расческой расчесал свои в меру длинные темно-каштановые жесткие волосы на прямой пробор. Он осмотрел свое курносое небритое лицо, тонкую поперечную морщину на лбу, светло-карие, какие-то выцветшие глаза - не широкие, и не узкие, длинные загибающиеся кверху ресницы, оттопыренные уши, немного скошенный вниз подбородок, и раскрыл рот, оскаливаясь и обнажая большие, широко расставленные резцы и сильно пломбированные задние зубы. Высунув бледно-розовый язык, он скорчил какую-то идиотскую рожу, но тут, заметив красноватый прыщ на щеке около уха, озабоченно закрыл рот и вздохнул. Он приставил к прыщу указательные пальцы обеих рук и сильно нажал. Тут же выскочило белое содержимое прыща, которое Софрон Исаевич сбил с ногтя щелчком, а затем он нажал еще раз и выступила кровь с лимфой. Жукаускас вытер кровь, взял одеколон, стоящий на тумбочке, и прижег это место.
   Он вошел в туалет, расстегнул ширинку и пописал круто-желтой; резко пахнущей мочой. Спустив воду, он застегнул штаны и слегка вымыл руки под заржавленным краном, торчащим из стены.
   Через пять минут Софрон Исаевич уже спускался по трапу, сжимая в правой руке средних размеров сумку из кожезаменителя; в это же время на палубу вышел капитан и окликнул его.
   - Ну что, все нормально? Как вам?
   - Море - просто чудесно!.. - обернувшись, ответил Софрон Исаевич. - Спасибо вам большое!
   Он ступил на грязную землю Нижнеянска и пошел вперед по направлению к проходной.
   Он вышел из проходной, совершенно не обратив внимания на сонного человека в черной форме, сидящего внутри за стеклом и пьющего чай из граненого стакана; остановился и посмотрел налево.
   Он стоял на грязной покореженной бетонной мостовой, продолжающейся до трехэтажного серого кирпичного дома, а дальше виднелись скособоченные деревянные трех-четырехэтажные дома, теплотрассы, и на них деревянные тротуары для ходьбы. Под теплотрассами располагались свалки и огромные бесконечные озерки стоячей воды, напоминающие какие-то канализационные каналы, а на домах пестрели разноцветные лозунги: <Суть социалистической дисциплины в полной отдаче каждого на своем рабочем месте>, <Партия делает все во имя человека, для блага человека>, <Ручной труд - на плечи машин>, <Мы - хозяева поселка, наш долг - его благоустраивать>, <Человек славен трудом>, <Успех начинается с порядка>, <Да здравствуют советские бананы!> Софрон Жукаускас, улыбаясь окинул все это счастливым взглядом и решительно направился к серому дому.
   На доме была табличка: <Ленское речное пароходство. Нижнеянский речной порт>. Софрон вошел в раскрытую дверь и оказался перед широкой пыльной лестницей. Прямо на него двигался большой толстый человек в засаленном черном костюме, держащий темно-коричневый портфель. Софрон Исаевич посторонился; человек выскочил на улицу. Жукаускас поднялся на второй этаж и остановился около огромной карты-схемы, изображающей море Лаптевых и реку Яну, на которой стоял Нижнеянск. Рядом со схемой висела доска почета, и на ней вверху было написано: <Мы придем к победе коммунистического труда! Ленин>; тут же был его красный профиль. На доске были многочисленные фотографии людей; Софрон рассмотрел каждую из них, особенно задержавшись на упитанной женщине с аккуратной прической, под которой значилось; <Леонтьева Ольга Сергеевна. Ст. бухгалтер>. Жукаускас долго с завистью глядел в это пожилое лицо, потом наконец отвернулся и пошел направо по коридору. Рядом с двенадцатым кабинетом был начертан призыв: <Увеличим темпы на... (пустовало) процентов!> На четырнадцатом кабинете висела табличка: <Волков Олег Васильевич. Замзавснаб>.
   Софрон Исаевич медленно, шаркая ногами, прошелся по коридору, потом повернулся и ушел обратно на лестницу. Какие-то люди встречались ему на пути, но они как будто бы не замечали его и быстро проходили мимо.
   Жукаускас вышел из серого дома и пошел в поселок Нижнеянск. Он поднялся на деревянный тротуар теплотрассы и стал идти по нему, смотря по сторонам. Слева возвышался серо-синий дом странной формы, на котором была большая надпись: <Бассейн Умка>. Справа на стене неказистого деревянного домика изображалось северное сияние. В каждом окне виднелось обилие разнообразнейших комнатных растений. Над уродливой, запертой на висячий замок дверью желтого оштукатуренного домика красовалась яркая вывеска: <Диско-бар>. Софрон шел вперед.
   Неожиданно он остановился, зажимая нос. Омерзительный гнусный запах поразил его; он стал недоуменно вертеть головой, рассматривая все окружающее, потом расхохотался и развел руками.
   Под ним, в водяных канавах вместе с объедками, строительным мусором, бумажками и тряпками, плавало большое количество говна. Застойная вода этих канав, поросшая осокой, была вся пропитана экскрементами, и имела характерный ржаво-коричневый цвет, распространяя повсюду невыносимую вонь. Размалеванные женщины в ярких нарядах, ходящие взад-вперед по теплотрассам, казалось, совершенно не замечали этой вони и спокойно шли по своим делам стуча тонкими каблучками и дыша полной грудью. Софрон смотрел на них, откровенно изумляясь несоответствию кричащих цветов их макияжа с говняной канализационной водой под ними. Он попытался вдыхать воздух через край своей рубашки, чтобы не чувствовать в полной мере дерьмовый аромат, и какая-то женщина осуждающе оглядела его, а потом тряхнула головой и пошла дальше.
   - Все в говне, и я во всем, - сказал Софрон.
   Он вошел в столовую, располагающуюся через три-четыре дома после <диско-бара>. У конвейера выдачи стояло четверо рабочих в брезентовых одеждах. Софрон встал за ними, взяв плохо вымытый, слегка жирный темно-коричневый поднос. Очередь подвигалась; Софрон взял салат из моркови, какой-то старой и почти почерневшей, зразы с вермишелью и чай. Заплатив в кассу небольшое количество рублей и копеек, он схватил свой поднос двумя руками, вышел, осмотрелся и сел за свободный голубой стол.
   Морковь оказалась с сахаром и с небольшим количеством жидкой противной сметаны, которая слегка пахла блевотиной. Жукаускас съел се и приступил к зразам. Зразы были невразумительной формы и цвета и не имели никакого запаха; их окружала холодная слипшаяся вермишель без подливы. Жукаускас съел одну зразу и половину вермишели, потом быстро выпил чуть теплый сладкий чай, положил тарелки на поднос и отнес все это в окно кухни.
   - Спасибо! - сказал он худой пожилой женщине в белом халате, виднеющейся за этим окном.
   - На здоровье! - ответила она.
   Софрон удовлетворенно погладил живот правой рукой, рыгнул и вышел из столовой. Прямо напротив возвышался скособоченный бревенчатый коровник, откуда пахло навозом и сеном, и перед ним со скучающим видом стояла пегая корова, и ее ленивая морда была вся облеплена копошащимися в ее меху маленькими мошками. Корова иногда делала вращательное движение головой, стряхивая мошек, но они тут же садились обратно. Софрон осторожно обошел корову сзади, обратив внимание на ее лениво покачивающийся хвост, и завернул за коровник по теплотрассе. Он оказался у магазина <Вино>, рядом с которым стоял молодцеватый человек с руками в мазуте и пил пиво из бутылки. Софрон открыл тугую зеленую дверь на пружине и вошел внутрь.
   У прилавка находилось трое мужчин, один из них купил две бутылки <Золотой осени> и отошел. Софрон посмотрел на витрину и увидел три вида водок, два коньяка, несколько сухих вин и несколько крепленых. И пиво, и <Беломор>. Он встал; подошла его очередь.
   - Слушаю, - гнусаво, не смотря на Жукаускаса сказала полная продавщица с густо насиненными веками.
   - Бутылку вермута, - сказал Софрон.
   Продавщица медленно взяла деньги, пересчитала их и положила в выдвижной ящик перед собой. Потом вразвалку подошла к какому-то ящику и вытащила оттуда большую красивую бутылку с жидкостью золотого цвета внутри. Она протянула ее Софрону, и он взял.
   - Могу я вас спросить о чем-то?
   - Вы не здешний? - подозрительно оглядела его продавщица.
   - Я из Якутска. Что у вас тут происходит?
   - А что такой?..
   - В Якутске давно уже Советской Депии нет, коммунистов свергли, Якутия распадается, черт знает что творится, даже в Тиксях бунт, а у вас как-то непонятно...
   - Да вы чего такое говорите!.. - с ужасом произнесла продавщица. - Заберут ведь!..
   - Вы ничего не знаете?.. - поразился Жукаускас.
   - У нас проходимости нет, связь не работает, север ведь, кто его знает, что там происходит...
   - А про Алдан ничего не слыхали, про Мирный, про... Кюсюр?
   - А чего там? - тупо спросила продавщица. - Вот будет проходимость, чего-нибудь скажут. Мы работаем, живем. Не знаю; пусть они там, на материке - в Якутске - разбираются. Газета у нас выходит. По-моему, ты меня, парень, разыгрываешь, или шпион какой-то! Иди-ка лучше отсюда, а то я обращусь! Или ты псих?
   - Спасибо вам за вермут, - сказал Софрон и немедленно ушел из магазина.
   Он тут же обнаружил улицу Первомайскую, которая оказалась самым широким из всех деревянным тротуаром над теплотрассой, увидел дом два, вошел во второй подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру шесть.
   Ему открыл дверь долговязый небритый человек в тренировочных штанах.
   - Вы че?.. - рассерженно сказал он, указав пальцем себе в щеку. - У меня ж бюллетень!
   - Заслдыз, - грустно проговорил Софрон.
   Несколько секунд человек бессмысленно глядел на Софрона, шевеля губами, потом вдруг резко улыбнулся, широко распахнул дверь и громко проговорил:
   - Ах, это вы, заходите, очень рад, я и не думал!!
   - Спасибо, - ответил Софрон, входя внутрь. Он повесил куртку на вешалку, снял ботинки и прошел в единственную комнату. У окна, рядом с разобранной постелью стояла рация с большим слоем пыли.
   - Так значит, это правда?.. - воодушевленно воскликнул Софрон. - Вы связаны с Америкой и Канадой?! Почему же вы молчали?.. Я всю Якутию объехал, я...
   - Николай Уренгой, - вежливо сказал человек, протягивая худую, бледную руку.
   - Софрон Жукаускас, - ответил Софрон, крепко пожимая руку.
   - Садитесь, - неожиданно предложил человек, - или стойте. Вы... агент? Мне дали эту штуку, и я ее получил в каком-то месте, я, правда, не умею с ней обращаться, но ведь мир и так гол и един, так что - ха-ха-ха-ха - электроникой не поможешь! Чаю могу предложить. Как доехали?
   <Он в самом деле сумасшедший,> - с ужасом подумал Жукаускас и тихо спросил:
   - Вы... Вы... давно здесь живете?.. Вы... не пользовались рацией? Вы связывались с... э... Августом Петровым?
   - Да, он же мне это предложил, был здесь, говорил что-то, но я сразу подумал, что он немножечко того... вы понимаете? - Уренгой захихикал. - Ну и рассказывал какую-то чушь, я и не упомнил всего. А рация, на самом деле, у меня давно была, она - списанная, с корабля, я раньше был радистом, до открытия глубины, она в общем как бы хлам, ничего не может, только пищать, можно, наверное, починить...
   - Да что вы!.. - сокрушенно воскликнул Софрон.
   - А что, это так важно? - недоуменно проговорил. Уренгой.
   - Я думал - игра, развлечение... Мне надоело, я и перестал с ним... это... кон-так-ти-ро-вать. Я здесь живу, и мне хорошо, уютно, сладко. Она стоит, я лежу, работаю, правда, говорят, мне нельзя, вот пока дома оставили. Но вы сами посудите: этот Петров говорил такую ерунду, что даже в детском саду было бы стыдно. Там туннель под полюсом, жаркий климат, связь с Америкой... Бред же, а возможно, он издевался. Садитесь, я сейчас чай сделаю!..
   - Подождите, - оборвал его Софрон, - значит, вы ни с кем не связывались? Вы... лгали?
   - Ну почему же! - лукаво проговорил Уренгой. - Я связывался. Я умею. Мир гол и един, я могу все. Я летал на гору Аляски и оттуда смотрел вниз. И вернулся. Я там связался с Биллом и Джоном, мы общались, переговаривались, смеялись. Я вам докладывал. Потом мне надоело. И им тоже. Они упорхнули в цветущий цвет. А я остался здесь, и мне нравится. Хотите, покажу, как это делается?
   Уренгой вдруг резко подпрыгнул, вскрикнул, закрывая глаза, и встал на одной ноге посреди комнаты. Он начал громко выть, ухать и взмахивать руками, изображая, наверное, птичий полет, а потом постепенно затих и замер, согнувшись и закрыв лицо ладонями. Жукаускас с сожалением смотрел на все это и печально качал головой, что-то шепча про себя. Через несколько минут, после неподвижного стояния, Уренгой поднял ошарашенное лицо, встал на обе ноги и медленно улыбнулся.
   - Больше не нужно связи, - торжественно заявил он, - Билл и Джон в цветущем цвете, все, что вы имеете в виду, это в самом деле - абсолютный маразм, но вам до этого вообще нет никакого дела, или, наоборот есть самое прямейшее, что одно и то же.
   - Что вы говорите... - испуганно сказал Жукаускас, посматривая на дверь. - Может быть...
   - Я знаю, кто вы! - радостно воскликнул Уренгой. - И, что самое странное, не испытываю по этому поводу никаких чувств. И, очевидно, в этом еще одно доказательство. Да, да... Мне нечего сказать, я даже мычать на хочу. И все так обычно.
   - Ну, и кто же я? - подозрительно спросил Софрон, слегка отступая назад.
   - Вы есть Верховная Личность Бога, то есть, собственно Бог. Я не знаю, зачем вы здесь в этом облике; я знаю, что пути неисповедимы и все такое, но это я знаю точно, да и вы - слава Богу! ха-ха - это знаете.
   - Вы правы, - сказал Софрон Жукаускас. - Я - Бог. Мне нравится Мое нисхождение, деградация, маразм. И Я это осуществил так, чтобы не помнить. Но теперь эта история закончилась, вас Я сделаю жойным наместником, а сам останусь здесь. Наиболее чудесное из всего увиденного в этом усечении - несомненно, Нижнеянск. Вот здесь и будем, только хочется еще меньшего, более дурацкого, интересного. Спасибо за чай! До свидания!
   И он тут же превратился в жужелицу.