Радов Егор. Якутия

   Пока что растения выглядели почти неодушевленными и в чем-то сумасшедшими, дикими и неприрученными, казалось, что они могут пищать, или нежно шептать, или что их нет вообще, и можно наступать на траву, или на маленький куст своей ногой, ничего не нарушая в мире, потому что все сейчас являлось тенью и ерундой - в этот миг; и никакая нога была не в силах ничего разрушить, в то время, как днем то же самое дерево превращалось в нечто, вроде знакомой уличной собаки, которую нужно гладить, кормить и не принимать всерьез.
   Поселок Кюсюр, находившийся здесь, представлял из себя несколько красочных чумов, установленных прямо на разноцветной почве на берегу огромной глубокой Лены напротив другого берега, где не было ничего. Каждый чум имел свой цвет и свой узор, и все вместе они выглядели как стекляшки в сломанном калейдоскопе, в котором сохраняется общее цветовое сверкание, но потеряна удручающая симметричность. Легкий дым шел из некоторых чумов, показывая на то, что там не спят. Какой-то вдохновенный шепот слышался из розового чума, стоящего на правом краю Кюсюра; два голоса восторженно произносили:
   Шика
   Сыка
   Шика
   Сыка
   Шика
   Сыка
   А может быть, что-то совсем другое, более завораживающее, осмысленное и прекрасное; и их голоса струились и не смолкали, образуя ритмический фон всего окружающего, и словно добавляли еще один невидимый цвет в весь остальной многоцветный Кюсюр. Один чум был ярко-зеленым, и желтыми лентами на нем были вышиты какие-то знаки, или буквы неизвестного языка, другой чум был серо-черным. В центре стоял большой фиолетовый чум без единого узора. И дыма не было над ним. Чумы как будто пропадали и снова появлялись, меняли свои очертания, и превращались в какое-то одно, огромное цветовое пятно. Но они все-таки были, и они все-таки были чумами, и это все-таки была тундра, и здесь все-таки был Кюсюр. И каждый чум стоял словно в собственном ореоле, или ауре, и радужное свечение исходило от всех них, как от линзы, если повернуть ее особым углом. И великий покой царствовал над всем.
   Головко и Жукаускас осторожно ступали по нежной тундровой почве, словно боясь испортить ее иллюзорное волшебное существование и разрушить какую-нибудь связь: между нераскрытым цветком и землей, или между землей и баобабом. Здесь везде существовали связи, и они были тонкими и неуловимыми, словно волоски маленького, еле различимого зверька; их разрыв никогда не мог обозначать гибель и конец всей совокупности прекрасный вещей, но лишь их преобразование в новое единство, не обязательно столь же таинственное, но обязательно присутствующее. Трепет охватывал Головко, когда он видел нежный шерстистый цветок белого цвета, вырастающий из болотистого мокрого окружения, - он не мог бы закрыться, он мог только умереть. Хотелось сорвать цветок, или быть цветком. Жукаускас млел, поворачивая свой взгляд направо, и не видя никаких чумов. Он мечтал возродиться палочкой, лежащей здесь на кочке. Они тихо шли, приближаясь к чумам, и несли свои сумки с вещами, и в лужах отражалось все то, что они видели перед собой. Они встали, больше не хотелось ничего, и не было нужды ничего совершать. Абсолютная тишина установилась вдруг; наверное, это произошло оттого, что смолкло <шика-сыка>. Никто из них не мог раскрыть рот и издать звук, но тишина давила своей невероятностью, как будто заставляя неожиданно взорваться разными разрозненными звуками и погибнуть от распада всего на неведомые фразы и слова. И тут из предпоследнего чума вышел человек в бежевом халате и посмотрел вперед ясным взглядом. Жукаускас поставил свою сумку на траву.
   - Вы здесь, - сказал человек, подойдя к ним. - Почему бы и не здесь. Можно быть здесь, можно не быть, можно сказать, можно и не сказать. Меня нет там, вы пришли.
   Софрон удивленно посмотрел на белую бороду этого человека. Головко медленно спросил:
   - Это - поселок Кюсюр?
   - Я не говорил с вами, - просветленно улыбаясь, сказал человек. - Я говорил с вами. Мне неведома ваша цель, и мне без разницы мое поведение. Я могу, или не могу. Хотите сказать?
   - Вы имеете в виду меня? - спросил Софрон. - Меня зовут Софрон Исаевич Жукаускас, я - старший инструктор Добровольного Физкультурного Общества... Человек стал улыбаться еще сильнее, как будто увидел перед собой подлинный рай.
   - Чудесно! - сказал он. - Просто чудо. Конечно, что можно было ожидать, но это все. Я теперь все. Я даже могу убить.
   - Меня?! - воскликнул Жукаускас, почему-то посмотрев направо.
   - Вас? - спросил человек, потом начал долго смеяться. - Ну это просто невероятно! И вас тоже.
   - Вы шутите?! - холодно вмешался Головко, засовывая руку в карман.
   - Я? Я шучу. Я есть. Между прочим, это - поселок Кюсюр.
   - Вот это все? - сказал Софрон, показывая пальцем на чумы.
   - Кюсюр - это все, - ответил человек. - Хотите видеть?
   - Скажите, - дружелюбно проговорил Софрон, - можно вас спросить обо всем?
   - Все, что я знаю, я знаю, - сказал человек серьезно. - И все знают. Но вы здесь, и я говорю. Это - Кюсюр!
   Жукаускас достал перчатки.
   - Вам холодно?
   - Мы прибыли, - недовольно проговорил Жукаускас. - Я хочу в гостиницу, хочу спать, нам необходимо кое-что, я ничего не понимаю. Почему чумы, где дома, где поселок, где люди?! Кто говорит у вас <шика-сыка> ночью? Вы - якут? Вы всех знаете здесь? Могу я узнать у вас про одного человека?
   - Назовите имя, - сказал человек. - Имя есть слово, состоящее из звуков, в которых заключен целый мир. Имя есть истинный полет, имя есть Вселенная, замыкающаяся сама в себе. Имя есть тайна, вызывающая страх и трепет. Вы сами все знаете, и я знаю. Бесполезно заниматься этим, но вы хотите. Хорошо, видите: есть чум. Мне непонятно, но это и есть счастье. Пойдемте в мой чум, там мы говорили <шика-сыка>, я сделаю вам костер, кипяток, еду и место для сна. Вы прибыли, а я - нет. Я преклоняюсь, мне интересно. Наверное, так нужно. Отныне буду я. Итак, вы должны познать то, что вы есть.
   - Как зовут вас? - дружелюбно спросил Головко, щелкнув пальцами.
   - Мое имя есть все остальное, так же, как и все остальные есть мое имя. Назовите меня Хек, ведь это - лучшее.
   - Вы здесь живете. Хек? - бодро спросил Софрон, надевая перчатки и беря свою сумку.
   - Поюли, - сказал этот человек и отошел от них.
   Он стал медленно идти в сторону желто-зеленого чума, держась руками за свой халат. Головко и Жукаускас последовали за ним, стараясь не ступать в лужи.
   И они все подошли к красивому чуму, и Хек отодвинул какую-то занавесь и открыл вход. И там внутри был очаг и шкуры, и на рыжей шкуре лежал человек в красном халате с белыми усами. Хек указал на него левой рукой и прошептал:
   - Это - Васильев. Он не спит.
   Жукаускас и Головко остановились у входа и стали смотреть на лежащего человека. У него были открыты глаза, и он сказал:
   - Каждый, кто входит, получит осознание цели. Каждый, получающий цель, станет собой.
   - Меня зовут Абрам, - растерянно сказал Головко, зачем-то выставляя вперед руку.
   - Если имя обретет почву, мир превратится в дух, - проговорил лежащий человек и поднял руку. - Я - Саша. Моего друга в этой реальности зовут Иван. Иван, а?
   - Шэ, - сказал первый человек.
   - Но вы сказали, что вы - Хек! - воскликнул Софрон.
   - Иван Хек, - мягко сказал Иван Хек, проходя внутрь чума и садясь на белую шкуру. - Идите сюда, ложитесь, или садитесь.
   Жукаускас быстро подошел к черной шкуре и поставил рядом с ней свою сумку. Головко проследовал за ними, нагнувшись, потому что из-за своего большого роста он еле помещался внутри. Они уселись, потом Головко снял с себя коричневую куртку. Посреди чума была печка с зеленой трубой, выходящей вверх; в ней горели дрова. Рядом с дыркой для трубы висела лиловая электрическая лампа, она слегка покачивалась, непонятно отчего, и повсюду бегали красивые таинственные тени. Все стенки, составляющие чум, внутри оказались белыми, но было непонятно - сделаны они из шкур, или из чего-нибудь еще. От печки шел уютный жар; Жукаускас протянул к ней ладони. Иван Хек погладил левой рукой свою бороду, а потом достал откуда-то маленькую веточку с засохшими желтыми листьями.
   - Растение, - сказал он и положил веточку перед собой.
   - Вы просто приехали сюда, или вы имеете цель своего пути? - спросил вдруг Саша Васильев.
   Жукаускас смущенно улыбнулся, посмотрел вокруг и тихо сказал:
   - У вас есть электричество? Мне показалось, что тут только чумы и тундра.
   - Это - поселок Кюсюр, - насмешливо проговорил Васильев.
   - Но если у вас в Кюсюре чумы и костры, откуда у вас в чуме лампа и свет? И где ваша гостиница, почта, поселковый совет?
   Васильев ударил ладонью по шкуре, на которой лежал.
   - Совет здесь, - сказал он. - Все, что есть здесь, есть совет. Свет вокруг и внутри. Все, что вы видите - свет. Вы видите свет и хотите знать совет, но наша географическая точка, в которой сейчас пребывает Иван Хек, вы, вы и я, давно электрифицирована. Однажды некто раскрасил столбы в цвет зари, и провода - в цвет небес. Но вы не заметили этого. Вам все равно. Но я прошу прощения, хотя это не то.
   - Вы хотите сказать, что сюда проведены провода? - спросил Софрон, оглядываясь.
   - Не будьте таким настырным, - прошептал Головко. - Разве это главное?
   - Да, - сказал Софрон.
   - Хорошо! - воскликнул Хек. - Я могу высказать свою уверенность в том, что электричество проходит по кабелю, существующему внутри, в вечной мерзлоте. Это - прекрасный современный красивый кабель. Он проложен давно.
   - Замечательно, - проговорил Софрон, - но тогда почему у вас все так?!
   - Как?! - сказали хором Хек и Васильев и засмеялись.
   - Ну так, - задумчиво произнес Софрон Жукаускас, - так. Не по-советски, не по-депски. Этого не должно быть, должен быть совет, должна быть проблема, должно быть недовольство, должен быть хаос. Ведь мы ехали недолго!
   - Но здесь космос, - ответил Хек. - И ведь вы не хотите своей Депии, как вы называете это образование. Радуйтесь, смотрите на огонь!
   - Я смотрю, - тихо сказал Софрон. - Это странно. Почему я увидел цветок, и он мне понравился? Почему здесь существуют чумы разных цветов? Где вы работаете, если я - Старший Инструктор, а Головко - биолог? Скажите пожалуйста, как пройти в гостиницу?!
   - Мы не работаем, - проговорил Васильев и привстал. - Мы говорим. Мы говорим <шика-сыка>. Другие делают другое. Здесь чумы, потому что здесь тундра. Вам понравился цветок, потому что вы - в тундре. Здесь нет гостиницы, но есть чум. Вы можете уйти туда. Шамильпек?!
   - Что?!
   Васильев засмеялся, лотом сел на пол.
   - Вы так удивились, как будто я что-то сказал. Но я ничего не сказал, я только произнес несколько звуков, не имеющих смысла, но имеющих нужную интонацию. Возможно, это мой язык. И потом, так ли уж вас интересуют слова? А если они вас так интересуют, вы можете внести в мою речь любое восхищение и любовь, на которую вы только способны; и новое великое слово воссияет над всеми нами, словно волшебный венец!
   Проговорив это, Васильев встал, потом сделал два приседания.
   - Почему вы так взволнованы, вы же уехали и приехали. И потом, вам нужно другое; хотя, кто я такой, чтобы говорить об этом?
   - А что такое тундра? - ошарашено спросил Софрон. Хек подошел к печке, вынул оттуда горящую палку, потом засунул ее обратно.
   - Тундра - это все, - сказал он. Они все замолчали; и только пламя издавало свой характерный шумящий звук.
   - Подождите, - вдруг сказал Головко, - подождите, подождите. Софрон Исаевич - мой напарник, он с вами поговорил, видимо, он не так выразился, дело в том, что мы приехали по делу; если можно, отведите нас туда, где можно переночевать, мы, разумеется, заплатим, мы бы очень вас попросили; и еще у нас есть вопрос, нам нужен такой человек, который здесь живет, в общем, он должен быть, его зовут Август.
   - Август? - презрительно сказал Хек. - Кто это - Август?
   - Я знаю, - вмешался Васильев. - Ты знаешь. Это такой юноша, он не блещет умом и талантом, он бледен и довольно вежлив. Но его сейчас нет!
   - Я не знаю! - воскликнул Хек. - Я знаю все! Я знают всех! Август - это не то.
   - Ты знаешь, - настоятельно проговорил Васильев и сел на свою рыжую шкуру. - Он слушается нас. Он член какой-то партии, ты помнишь.
   - ЛДРПЯ, - сказал Хек.
   - Да. У него стоит радиопередатчик, они собираются присоединить Якутию к Америке и прорыть туннель под Ледовитым океаном. Полный маразм! Бредовые ребята, но они ничем не хуже других людей. По крайней мере, это весело.
   - Блядь! - крикнул Софрон.
   - Вот видите, - вкрадчиво прошептал Саша Васильев. - Теперь вы говорите слово, не несущее, в принципе, ни для вас, ни для меня никакой смысловой нагрузки. Опять-таки, оно имеет лишь интонацию, а не истинный Смысл! Конечно, можно внести в него любое восхищение и любовь, на которую вы только способны, и новое великое слово воссияет над всеми нами, словно волшебный венец!
   - Нет, - сказал Софрон, - туннель возможен. Прямо под Северным полюсом!...
   - Ерунда, - быстро перебил его Абрам, скорчив рожу. - Где же этот Август?
   - Его никогда и не было, - высокомерно проговорил Хек.
   - Он у нас работает. Как раз он работает. Он собирает священные плоды жэ. Он и сейчас их собирает. Жэ - это прекрасный летний цветок, распускающийся на заре; это - сердце тундры. Мы продаем их и получаем электричество, покой и уют.
   - Вас не трогают из-за жэ? - спросил Софрон.
   - За жэ нам дают обувь и краски! - горделиво ответил Васильев. - И мы существуем здесь, как подлинные жители и главные существа, и мы говорим!
   - Шика-Сыка?
   - Шамнльпек!
   - Так можно у вас где-нибудь поспать? - спросил Головко.
   Васильев вскочил со шкуры, хлопнул в ладоши, закрыл глаза, а потом вдохновенно улыбнулся.
   - Вы не понимаете, - сказал он счастливым голосом. - Вы видите разные цвета и разные цветы, слышите звуки и можете сами производить звуки, и не обязательно их единственной целью будет контакт с каким-то небольшим существом, стоящим в единой бессмысленной цепи с другими разными существами; вы пришли в тундру и ощутили тундру, и вы видите нас и знаете других, почему же я должен обратить к вам свое лицо и свое тепло, если вы имеете собственный лик и свой великий дух?! Ведь вы знаете, что, когда ангел явился, небо стало синим, а когда небо стало синим, народ получил свое дерево! И вы увидели зарю и реку, и безлюдный простор, и волшебный восторг. Но я знаю одного из вас. Конечно, все равно, чем заниматься, и мы присутствуем здесь, и мы произносим <шика-сыка> и что-нибудь еще, и мы носим наши халаты, в конце концов. Но вы можете прийти сюда и узреть тундру; и вы можете склониться над водой и увидеть истину; и вы можете посмотреть вдаль и, понять свой путь. И если вы говорите <Август>, мне становится смешно, и если вы говорите <ЛДРПЯ>, я хихикаю, и если вы говорите <Якутия>, мне вас жалко. Но я должен сейчас говорить, и хотя обычнейшее отличие розового цвета от голубого выше всего остального и другого, о чем вы можете нас спросить, я все-таки остаюсь в своем счастливом непонимании и знании, и готов даже рассказать обо всем, и прежде всего о том, что плывя дальше по реке, вы достигнете океана и льдов.
   - Спасибо, - сказал Софрон, когда Васильев замолчал.
   - Простите, а у вас нельзя чего-нибудь съесть? - спросил Головко.
   - Блядь! - крикнул Хек.
   - Вот видите. - начал Софрон.
   - Я могу вам дать фабричный бутерброд, - проговорил Васильев. - Он в специальной упаковке. Мы питаемся ими, потому что нам все равно.
   - Вы их получаете за жэ? - спросил Абрам.
   - Да, - обрадовался Саша Васильев. - Однако, вы умеете делать логические выводы. Возьмите вот эту коробочку, сорвите красную ленточку, откройте синюю крышечку, разорвите зеленую бумажку и достаньте белый хлеб с маслом, сыром и мясом! Приятного аппетита!
   - Спасибо, - поблагодарил Головко и немедленно съел бутерброд, произведя предварительно все, что ему рассказали. Коробочку, ленточку, крышечку и бумажку он зажал в правой руке, желая потом их выбросить куда-нибудь в тундру. Софрон совершенно не смотрел на него в этот момент; Хек опять достал палочку из печки и держал ее в руке, словно специальный флажок.
   - Значит, у вас какая-то секта? - спросил Софрон, зевнув. - А где же другие жители?
   - Мы есть все, и мы есть все, - промолвил Иван Хек, засовывая палочку обратно в печку. - И все, кто был - есть; и все, кто будет - будет; но нет никаких сект, и нет никаких жителей; есть тундра, небо и мы; послезавтра утром придет Август и принесет плоды жэ; поговорите с ним на политические темы и на темы любви; узнайте у него все; а у нас завтра будет великий вечерний праздник <Кэ>; и будет так.
   - Пойдемте, я отведу вас. - сказал Васильев и резко встал со своей шкуры.
   Софрон Жукаускас и Абрам Головко, взяв свои сумки, молча вышли из чума на утренний свет. Вокруг все буквально зажглось под разреженно-резкими, неожиданными лучами появившегося маленького солнца, расцвечивающего простор в разные оттенки; и каждая травинка как будто засияла внутренним сиянием и тайным теплом, возгорающимся наподобие раскрытию под солнцем нежного цветка, похожего на красавицу, обнажающую свое белое прекрасное тело, И каждая крошечная пальма хранила в себе целую реальность, ждущую своего царя и мессию. И в небе было три облака.
   - Прекрасно! - воскликнул Софрон, посмотрев вперед.
   - Это мир, - сказал Хек.
   - Куда мы идем? - задумчиво спросил Головко.
   Перед ними возник красный чум с коричневым узором. Узор состоял из кружков и квадратиков. Иван Хек открыл занавесь, заглянул внутрь и подал знак рукой. Жукаускас и Головко подошли, и вошли внутрь. Там не было никого.
   - Вот чум, здесь есть печка, спички, дрова и одеяла. Нам не надо денег, нам нужны слова. Спокойной ночи!
   Когда Хек ушел, Софрон сел на одну из своеобразных лежанок, которых как раз было две, и, кашлянув, громко спросил:
   - Ну и что все это означает?!
   - Надо спать, - ответил Головко.

Жеребец четвертый

   Наступил великий солнечный вечер, и вся тундра как будто проявилась под светом северных небес, словно блаженная земля, данная народу для правды и истории. Где-то были иные страны и существа, но здесь кончалась одна суша из всех возможных и явленных, и было что-то действительно озаряющее в каждой суровой незначимой клеточке здешнего невероятного простора, где зимой бывал ад и лед, а лето возникало и тут же гасло, нереальное, словно призрак любви, и где каждый житель был одинок, прекрасен и совершенен, как единственный герой посреди плоской, нигде не прекращающейся ничтожной равнины, по поверхности которой стлались еле различимые травы, убогие деревца и блеклые цветы. Здесь была своя идея и свой космос, спрятанный в беспорядке перепутанных карликовых баобабов и синих грибов. И никто не мог открыть этой тайны, даже если бы она существовала; и никто не в силах был избежать этой тундры, даже если бы здесь присутствовал только свет. Возможно, тундра была сердцем Якутии; но тогда ее душой была, несомненно, река и земля.
   Жукаускас открыл один глаз, чтобы посмотреть перед собой и увидеть узор на стенке чума, изображающий квадратик и кружок. Он чувствовал себя легко и бодро, и он не знал, сколько прошло времени, ив чем смысл его сиюсекундного существования. Жукаускас протянул вперед левую руку, и она выглядела такой же как всегда, и ни одного волоска не росло на ней. Жукаускас открыл второй глаз.
   - Напарник мой, - сказал ему Головко, стоящий сзади, - мы попали а тундру, я приветствую вас, это прекрасно и загадочно. Я думал над словами этих людей, они не лишены информации, но мне странно все это. Видимо, наша Якутия необъемна.
   - Уажау, - сказал Жукаускас.
   Ничего не было слышно вне чума, словно все замерло и приготовилось к каким-нибудь грядущим звукам. Везде царила великолепная тишина, которая заключала в себе и речь, и музыку, и вой отчаянья, кошмара и восторга.
   - Напарник мой, - воскликнул Головко, почесываясь и кашляя. - Вы что-нибудь поняли из всего этого?! Сколько времени? Когда, наконец, приезжает Август? Они, кажется, все знают про него. И про нашу партию. Это ужасно. Может быть, сообщить Дробахе? Нам нужен Август, едрить его! Он пошел за жэ. Глупое красивое место. Как вам Хек?
   Воздух был летним и холодным, словно загадочное дыхание светлого духа этого края, который существовал во всем. Иногда был ветер, а иногда наступала полная тишь, и тогда все вообще преображалось, и даже внутренние стенки чума становились похожими на двери в иные великие миры. Может быть, когда-то здесь бродили мамонты, похожие на слонов, и, может быть, их было шесть.
   - Напарник мой, - прошептал Головко, наклоняясь в Софрону, - прошло дикое количество времени, мы спали, как тунеядцы. Но мы ведь политики, якутяне! Мы - главные преобразователи этих мест; помните о Ленине, о смысле! Вставайте, Жукаускас, наш ждет Август вместе с жэ! Они, по-моему, говорили, что он придет завтра утром? Но надо уточнить, выяснить, узнать. Я страшно хочу есть. Пусть будет фабричный бутерброд, или какая-нибудь оленина. Даже коренья можно покушать! Может быть, нам татуироваться?
   Софрон Жукаускас лежал с закрытыми глазами и думал о цветах и их лепестках. Он не хотел фабричный бутерброд, он хотел какую-нибудь прекрасную пищу, состоящую из крови, молока и настоящей плоти диких существ. Ему было лень говорить. Возможно, он не выспался, хотя он спал весь день. Головко был одет в желто-красно-зеленую куртку и кожаные ботинки с длинными шнурками. Румянец удовольствия покрыл его щеки, и он желал бегать, загорать и разговаривать с Хеком и с кем-нибудь еще о мироздании, странах и жэ. Но Софрон лежал и тонул в дреме, уносящей его в фиолетовую даль забытья и сладкой тьмы. Его сумка валялась рядом с ним, и оттуда выглядывали какие-то трусы.
   - Вставай! - крикнул, наконец, Головко, пнув Жукаускаса ботинком в бок. - Поднимайся, Исаич! Мы в стране врага; хрен их знает, кто это такие. Мы не имеем права здесь быть, нам нужен Август, ты свихнулся, нам нужна Якутия, вперед!!! Головко нагнулся и ущипнул Софрона за мышцу плеча. Жукаускас открыл глаза, приподнялся и плюнул.
   - Какое право вы имеете бить меня, щипать? - спросил он обиженно. - Кто вам дал это право? То, что вы сильнее, более рослый, объемный?! А если бы я был больше? Или, у меня был бы пистолет?! Или - лом? Вы знаете приемы?! Мы - напарники, вы не должны так вести себя. Я доложу Дробахе и Марга. Я отдыхаю!! Август будет завтра.
   - Да ну тебя, расквакался!... - засмеялся Головко, стуча Софрона по спине. - Я в шутку тебя малость потыркал, а ты уже собрался из этого политику делать. Ты прямо какой-то чудик. Надо ведь тебя разбудить. Я же тебя слегка щелкнул, ты тоже можешь - я не обижусь. Пошли к Хеку.
   - Ну ладно, ладно, - заискивающе сказал Софрон и встал. - Я не хотел ничего, я просто думал, что все это бред и веселый сон. Но меня оскорбил ваш щипок.
   - Извините меня, - проговорил Абрам.
   - Ну конечно, - растрогался Софрон. - Пора идти. Уажау. Мне здесь нравится. Вы думаете, здесь что-то не так?
   - Я думаю, - торжественно заявил Головко, - все, что есть так, есть не то, а здесь есть все, и, если это так, то это именно то.
   - Но это не здесь! - воскликнул Софрон.
   - Идемте туда, - весело сказал Головко и открыл дверь чума.
   Перед ними возник великий солнечный вечерний простор таинственной тундры. Треугольные чумы горели разными цветами и около них сидели и стояли люди в разных одеждах. Рядом с белым цветком на красном матрасе лежал Хек, одетый в синий халат. Рядом с Хеком на коричневом матрасе сидел Васильев, одетый в зеленые штаны. Невдалеке от Васильева около карликовой пальмы стояли две женщины с черными волосами и золотыми лентами. Одна из них улыбалась, а другая мрачно смотрела вдаль. Рядом с ними стоял мальчик в красных штанах, и он был курчавым, как негр. Головко медленно сделал четыре шага и остановился. Хек и женщины посмотрели на него.
   - Кто вы? - спросил Головко. - Откуда вы? Куда вы отправляете жэ?!
   - Вам повезло, а вам не очень, - тихо сказал Васильев. - Но сейчас у нас скоро начнется вечерний праздник кэ, вы примете участие. Вы видите нашу жрицу, ее зовут Саргылана и Елена. Они сделают. И вам повезло.
   - Кого зовут Саргылана?
   - Жрицу зовут Саргылана и Елена,
   - А кто жрица?
   - Саргылана и Елена.
   - Но их двое! - возмущенно воскликнул Головко.
   - Тело и личность - это прах, - вкрадчиво сказал мальчик в красных штанах. - Меня зовут Август.
   - Заелдыз! - громко крикнул Софрон пароль, бросаясь вперед.
   - Заелдыз, - повторил Головко, с недоверием смотря на мальчика.
   Мальчик звонко засмеялся, хлопнув себя смуглой рукой по штанам.
   - Я не тот Август, - сказал он. - Я - тот Август. Август, который член вашей идиотской партии, у которого рация в чуме, который вас ждет, потому что связь не налаживается, сейчас собирает жэ. Он - дурак, он хочет прорыть туннель под Северным полюсом. Но все уже есть!