Бхагаван Шри Раджниш
Приходи, следуй за Мною
Беседы по притчам Иисуса. Том 2
Bhagwan Shree Rajneesh
Come, follow me
Talks on the sayings of Jesus
Volume 2
Rajneesh Foundation 1977
Come, follow me
Talks on the sayings of Jesus
Volume 2
Rajneesh Foundation 1977
Введение
Мои родители были евреями. Меня воспитывали без особого рвения в вопросах религии и даже без строгого соблюдения еврейских ритуалов и традиций. То, что я еврей, означало для меня главным образом то, что я не христианин. Христианами были люди, дома которых пахли вареной капустой, тогда как дома евреев пахли ростбифом и французской парфюмерией. Христиане были бедными людьми, а евреи богатыми. Раз в неделю христиане раньше уходили из школы за религиозными наставлениями. В ранние воскресные часы они не могли кататься на роликовых коньках, поскольку должны были идти в церковь. В их домах находились картины, а часто и статуи, длинноволосого человека с печальными глазами, привязанного к кресту, — кровь стекала с его ран; боль, замешательство и покорность читались на его лице. Благодаря нему рождество для них означало нечто большее, чем просто подарки под елкой, а пасха — нечто большее, чем просто охоту за пасхальными яйцами и поедание шоколадных зайцев.
Они называли этого истекающего кровью человека «наш Господь», «наш Спаситель». «Христос, Господь» — должны были мы петь в рождественских гимнах в школе, хотя большинство детей и были евреями. Но слова эти застревали в горле — мы не могли говорить их; произносить их было каким-то насилием над нашим еврейством, святотатством - поэтому посреди песни, когда полагалось петь запретные слова, аудитория вдруг замолкала.
Но втайне я был влюблен в их красивого Христа с печальными глазами. И я стыдился этого. Я не считал возможным даже произносить его имя — как я мог так увлечься им? Но как я желал, чтобы он больше не истекал кровью и не страдал. Этого было слишком много: бесконечная агония его боли. Я хотел бы танцевать с ним, я хотел бы сделать его счастливым... я хотел бы иметь право любить его.
Казалось, надо сделать выбор — или стать христианином, или забыть о любви к Христу. Быть евреем и любить его не представлялось даже отдаленно возможным. Собственное еврейство Христа казалось шуткой. Последней насмешкой этого гонимого избранного народа над христианскими угнетателями было: «Их собственный Бог — еврей!» Мы смеялись над иронической нелепостью этого, чтобы залечить нашу израненную гордость.
В этой серии бесед по притчам Иисуса Бхагаван Шри Раджниш говорит об Иисусе-человеке, об Иисусе-еврее, об Иисусе-революционере, об Иисусе-мистике. Таким образом, он говорит о Христе, но не о христианстве. Он говорит нам, что отцом христианства был не Христос, а святой Павел. Существующая же интерпретация (неправильная интерпретация) принадлежит ученикам Христа, и именно она дошла до нас, и именно на ней церкви построили свой фундамент.
Христос, о котором говорит Бхагаван Шри Раджниш, живой. Это не Христос, всего лишь страдающий на кресте. Это смеющийся Христос, Христос, празднующий и призывающий своих учеников праздновать Существование каждым своим деянием. Бхагаван Шри Раджниш не только дает мне право и, в конце концов, смелость танцевать с Христом, — он показывает мне Христа, танцующего рядом со мной.
Когда Бхагаван Шри Раджниш откликается на притчи Иисуса, то внезапно становится ясным, что говорил Иисус, что он имел в виду. Вы часто ловите себя на том, что снова и снова говорите: «Конечно, конечно» о том, что никогда не случалось с вами. Но благодаря ясному видению Бхагавана Шри Раджниша, благодаря его уникальной возможности сообщать эту ясность другим людям, то, что говорил Иисус, оказывается на самом деле таким простым, таким непосредственным, таким очевидным.
Беседы, содержащиеся в этом томе и в трех других томах серии «Приходи, следуй за Мною», представляют Иисуса в совершенно новом свете. Некто, кто знает, кто привел наконец, в порядок всю его историю. Бхагаван Шри Раджниш многое дал мне. Одним из самых прекрасных даров стал Иисус.
Ма Сатья Бхарти
Беседа 1. Когда отнимется жених
31 октября 1975г., Пуна.
Евангелие от Матфея, глава 9
14. Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы, и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?
15. И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься.
16. И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленной ткани; ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже.
17. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое.
Религия может быть здоровой — как здоров новорожденный ребенок, как здорово пение птиц по утрам, как здоров только что раскрывшийся лотос. И религия может быть больной, нездоровой, умирающей — совсем как старый человек: усыхающий, печальный, бредущий навстречу смерти.
Когда религия молода, вокруг нее аромат — аромат жизни. Вокруг нее песня, вокруг нее загадка. В ней танец, радость, восхищение. Это праздник. Когда религия молода, жива, свежа, она всегда праздник. Это пиршество. Она утверждает и распространяет жизнь.
Когда религия стара, умирает или уже умерла, когда она лежит как смердящий труп, тогда она — отрицание жизни; тогда она не праздник. Тогда она против жизни, тогда она отвергает жизнь. Тогда она оставляет мир, оставляет все то, что живо. Она становится самоубийственной — она усыхает.
Жизнь все время распространяется, смерть же — это усыхание. Когда вы молоды, вы течете во всех направлениях. Когда вы стары, вы замораживаетесь. Вы не течете больше. Вы только недовольно ворчите: вы стали жесткими, ваша гибкость потеряна.
Когда религия молода, жива, она обыкновенная. В ней нет ничего для удовлетворения эго — она очень обыкновенна. На самом деле, самой своей обыкновенностью она становится необыкновенной. Это великолепно — быть просто обыкновенным. Когда религия молода, достаточно самой жизни; не нужно никакого другого Бога. Тогда жизнь есть Бог, жизнь божественна.
Когда религия становится старой и больной... Все становится старым и больным, все родившееся должно умереть. Даже религия однажды рождается, живет некоторое время и умирает. Но последователи продолжают цепляться за мертвое тело. Тогда это мертвое тело убивает и самих последователей: оно становится источником болезней, неврозов; оно становится ненормальным, раковой опухолью. Когда религия становится больной или мертвой, она убивает вас; она становится ядовитой. Это должно быть понято со многих сторон.
Прежде всего, люди хотят пребывать больше в мертвой религии, чем в живой, потому что вас приучили бояться жизни, любви, счастья. Каждый ребенок в мире воспитывается с определенным обуславливанием — с чувством того, что есть что-то нехорошее в том, чтобы быть счастливым. Это очень неуловимое, смутное чувство, но оно есть. Оно влияет на всю вашу жизнь; вы думаете, что есть что-то нехорошее в том, чтобы быть счастливыми. Поэтому всякий раз, когда вы ощущаете счастье, вы испытываете и чувство вины — как будто сделали что-то нехорошее, как будто согрешили.
Только грешники кажутся счастливыми — праведники выглядят очень печально. Поэтому все в порядке, когда вы печальны. Если вы печальны, вы не испытываете никакой вины — вы, наверное, наблюдали это? Но если вы очень счастливы, тогда вы предпринимаете попытки спрятать свое счастье; никто не должен знать о нем. Почему так произошло с человеческим умом?
Каждого ребенка учат быть серьезным, мрачным, ходить с вытянутым лицом. Каждого ребенка поучают не прыгать, не бегать, не визжать, не восхищаться слишком явно, не смеяться слишком громко. «Сиди тихо», — как будто есть что-то плохое в выражающей себя энергии. Когда ребенок счастлив, семья, люди, окружающие его, — все начинают поучать ребенка, как будто что-то пошло не так. А когда ребенок несчастлив, когда он не испытывает счастья, все симпатизируют ему.
Когда ребенок болен, все ухаживают за ним; когда он здоров, все непрерывно останавливают его: «Не делай этого, не делай того». Когда ребенок лежит в постели больной, приходит отец, приходит мать, приходят родственники. Все они очень заботливы. Мало-помалу ребенок выучивается тому, что есть что-то в корне неправильное, плохое в энергии, в счастье, в радости. Есть что-то в корне неправильное в танце, в беготне, в визге восхищения. Ребенок получает добрые советы.
И есть что-то в корне правильное, хорошее в том, чтобы быть печальным и больным. Всякий раз, когда ребенок печален, за ним ухаживают, ему симпатизируют. Всякий раз, когда он здоров, все, кажется, настроены против него; весь мир против него. Это создает в ребенке чувство вины, глубокой вины, и эта вина следует за ним всю жизнь.
Если вы придете к праведнику и увидите его громко смеющимся, вы будете шокированы. Вы будете шокированы — как же, святой, и так громко смеется? Праведник должен быть печальным; у вас есть определенное представление о праведниках. Нормально смеяться в пивной, в отеле — это могут делать карточные игроки — но смеяться в церкви? Нет, это непозволительно. Когда входишь в церковь, нужно становиться серьезным; нужно становиться почти как труп.
Из-за такого обучения... и это обучение содержит в себе порочный круг: вас обучали ваши родители, ваших родителей обучали их родители. Когда-то, в прошлом, в глубоко спрятанной неизвестной истории, что-то пошло не так.
Может быть, дело в том, что того, кто счастлив, невозможно заставить работать, ведь счастье — это игра. Заставить работать можно только печальных людей. Вот почему, когда вы работаете, когда вы на службе, вы становитесь печальными. Выходные дни совсем иные. Тогда вы можете смеяться, вы можете радоваться.
В прошлом жизнь была трудной, человек постоянно боролся с природой. Выживание было единственной целью, и каждый должен был тяжело трудиться. Если вы счастливы, вы бы предпочли плясать, а не работать; если вы счастливы, вы предпочли бы петь, играть на флейте, а не отправляться на охоту. Если вы счастливы, кто станет беспокоиться о службе в учреждении? Если вы счастливы, вы предпочли бы отдохнуть и расслабиться. Это и было опасно.
Вот почему было осуждено счастье, была осуждена лень, был осужден отдых. Выучена, глубоко вошла в плоть и кровь мысль о том, что работа — цель жизни. Добрый человек всегда работает; у плохого человека, похоже, всегда праздник.
Мулла Насреддин нигде не работал долгое время, многие годы. Однажды он сидел рядом со мной. День был солнечный и он сказал: «Если бы я работал где-то, у меня был бы сегодня выходной». А ведь он не работал уже много дней, годы! Он скучает по работе, потому что не может взять выходной. От чего ему брать выходной? Он вспоминает о работе только тогда, когда приходит время брать выходной.
Весь человеческий ум обучен работать. Вот почему восхваляется служба и осуждается игра; восхваляется бизнес и осуждается азарт, риск. Карточный игрок рискует, играет; бизнесмен серьезен. Бизнесмена уважают; картежника осуждают. О нем думают как о низком человеке.
Религия — это совершенно иное измерение. Вполне возможно, что картежник сможет войти в нее, а бизнесмен - нет. Пьяница сможет войти в религию. Я не говорю, что вам нужно становиться пьяницами; я просто подчеркиваю это качество игривости, качество того, что вы можете наслаждаться и существовать, и не беспокоиться о результатах. Но слишком серьезный человек самой этой серьезностью ставит себе преграду.
Иисус создал для себя проблему. Он был религиозным человеком — здоровым, молодым, вибрирующим жизнью. Его Богом была жизнь. В Евангелиях много раз можно встретить сцены, описывающие его сидящим за обеденным столом — он есть и пьет. Могли ли евреи и люди, его люди, поверить, что он был религиозным человеком? Нужно было поститься, а он праздновал, он всегда создавал вокруг себя пиршество. Куда бы он ни отправлялся, он творил счастье. Что за религиозным человеком он был?
Его собственные родственники думали, что он немного не в себе, его собственные родственники думали, что он немного безумен. И общество, в котором он жил, думало, что он обжора, что он пьяница, — он мог бы быть грешником, но не праведником.
Вот почему его распяли вне города. У евреев был такой закон, они распинали двумя способами: или в городе, или за городом. Когда совершал что-то плохое человек, принадлежащий обществу, его распинали в городе. Но если совершивший плохой поступок был одновременно и пришельцем, то для того чтобы символизировать, что он не принадлежит обществу, что он отверженный, его распинали вне города.
Иисус был распят за городом. И не только это: чтобы подчеркнуть этот факт с ним были распяты два опасных преступника. С каждой стороны опасный преступник. Он был распят как раз между ними, чтобы подчеркнуть этот факт, чтобы посильнее вбить в умы людей, что он был преступником, опасным человеком — совершенно неуважаемым, отверженным человеком. Он должен быть вырезан, как червь, а не как человек. Что же он сделал? Какой грех он совершил? Грех быть счастливым.
Вот так осуждают и меня. Я понравился бы людям, если бы был печальным человеком; я понравился бы им, если бы постился и убивал свое тело. Я понравился бы им, если бы учил вас некоторого рода мазохизму — быть жестокими по отношению к себе. Я понравился бы им, они восхваляли бы меня, они называли бы меня аватарой.
Но я учу вас быть живыми, я учу вас быть счастливыми, я даю вам только одно евангелие: евангелие радости и любви. Вот оно преступление. Это создает опасную ситуацию, это портит людей.
Иисус совершил преступление, будучи счастливым. Это было его единственным преступлением, больше ничего не было.
Христиане всегда пытались изменить его лицо. Они говорят, что он никогда не смеялся. Можете ли вы представить себе человека, который сидит за обеденным столом, хорошо ест, пьет — и не смеется? Это невозможно! Но христиане вынуждены создавать уважаемого Христа, Иисуса, не преступника. Они разукрасили его лицо. Вы не найдете ни одной картины Иисуса, написанной христианами, ни одной статуи Иисуса, созданной христианами, которая была бы настоящей и истинной. Они абсолютно ненастоящие. Этот человек был предан.
Как раз прошлой ночью я читал одно стихотворение. Оно мне понравилось. Я хотел бы, чтобы вы его послушали. Это стихотворение Адриана Митчелла.
Освобожденный Христос дает интервью
Христиане сделали его совершенно иным. Он не был таким. Он был бунтующим человеком, необыкновенно революционным. И он жил этим, жил своим бунтарством. Он не был теоретиком: он жил этим и умер за это. Он любил жизнь так сильно, что готов был умереть за нее. Но он не был против жизни. Вот в чем было его преступление.
Даже с Иоанном Крестителем и его учениками были проблемы. Иоанн Креститель был старым, традиционным пророком. Его ученики были аскетами: постились, молились. Они были против жизни. Между Иисусом и учениками Иоанна Крестителя был конфликт. Эти сутры говорят об этом конфликте.
Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?
Почему пост становится таким важным? Почему такой важной становится брахмачарья, безбрачие?
Есть две вещи, от которых зависит жизнь: питание и секс. Если вы против жизни, то вы будете и против пищи, и против секса, поскольку они оба составляют саму основу жизни. За счет пищи живете вы; за счет секса будут жить будущие поколения.
Если вы поститесь, вы умрете. Если вы станете безбрачными, вы перекроете путь для прихода следующих поколений. Если безбрачие и пост станут абсолютными, жизнь исчезнет с лица земли. Те, кто против жизни, восхваляют пост, как метод, безбрачие, как цель.
Существенный вопрос: «Почему мы, ученики Иоанна Крестителя, постимся часто, и раввины, и фарисеи делают то же самое, а твои ученики не постятся?»
И ко мне приходят люди. Они говорят: «Почему вы не учите людей поститься?» Я всегда удивляюсь. Почему люди так заняты пищей? Если изучить жизнь Ганди, то можно увидеть, что вся его жизнь связана с пищей: питание и живот. Есть и ставить клизму — вот две постоянные основные проблемы. Почему он так боится пищи?
С питанием приходит страх. Страх секса. Если вы хорошо едите, создается сексуальная энергия. И если вы не знаете, как можно направить эту энергию в верхние слои вашего бытия, она начнет двигаться вниз. Вы не знаете, как эта энергия может двигаться наподобие огня, — тогда она будет двигаться наподобие воды. Поэтому с пищей приходит страх секса. Пойдите и посмотрите. В Индии много праведников, святых, особенно среди джайнов. У джайнов огромное число святых, которые непрерывно постятся. Их страх заключается в сексе, поскольку если есть хорошо, то создается энергия. А если есть энергия, то что вы будете с ней делать? Вы не можете смеяться, вы не можете танцевать, вы не можете любить. Что вы будете делать с этой энергией? Эта энергия станет для вас тяжким грузом. Уж лучше не создавать ее.
Пост — это попытка не создавать энергию. Вы живете на уровне голодания, так чтобы создавался минимум энергии, используемый для повседневной работы. У вас ничего нет про запас. Даже для доброго смеха нужна энергия; для танца нужна энергия. Вы живете по минимуму — ведь если энергия будет по максимуму, тогда она взорвется радостью.
Если не давать дереву достаточно воды, если не давать дереву достаточно удобрения, питания, то дерево может остаться, но оно не даст цветов. Цветы появляются только в том случае, когда у дерева есть запас энергии. Цветы — это роскошь: когда дерево имеет достаточно — больше, чем достаточно, — и оно хочет поделиться, тогда появляются цветы и распространяется аромат.
Вот так дерево радуется своей энергии. У него слишком много энергии; оно хотело бы поделиться ею с миром. Но когда нет достаточного, как можно делиться? Дерево может жить, но оно не будет по-настоящему зеленым. Оно будет почти умирающим — постоянно на краю смерти.
Люди выучили такой трюк: если поститься, то можно жить минимальной жизнью. Тогда опасность меньше. Невозможен гнев, ведь для гнева нужна энергия; невозможна любовь, ведь для любви нужна энергия; невозможна радость, ведь для радости нужна энергия. Жизнь — это игра энергии; энергия нужна для всего. Поэтому, если вы живете по минимуму, вы едва живы. Смерть всегда рядом.
Запомните, царство Божье рядом только в том случае, когда вы живете максимально, когда вы живете оптимальной жизнью, когда вы живете на вершине. Тогда царство Божье в руках ваших.
Те, кто живет по минимуму, — самоубийственные люди. Они недостаточно смелы, иначе совершили бы самоубийство тут же. Они трусы, совершающие медленное самоубийство, очень медленно отравляющие себя. Они будут жить, и они не будут жить совсем.
Иоанн Креститель и его ученики были аскетами, они жили по минимуму. Поскольку Иисус был учеником Иоанна Крестителя, то о нем думали как о предателе. Он изменил своему учителю, ведь он начал двигаться совершенно в ином измерении. Он стал источником живой религии. Он начал празднование.
Настоящий Иисус совершенно потерялся в пустыне христианской теологии. Он совершенно потерялся. В том хламе, который продолжает в больших количествах производить христианская теология, настоящее евангелие, настоящее откровение полностью потеряно и забыто. Откровение этого человека было в восхищении жизнью, поскольку только такой может быть благодарственная молитва к Богу. Жизнь должна быть пиром, а не постом.
Почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?
И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны
чертога брачного, пока с ними жених? Но
придут дни, когда отнимется у них жених, и
тогда будут поститься.
Это очень насыщенная сутра. Иисус говорит: «Когда есть жених, могут ли печалиться сыны чертога брачного?» Это будет выглядеть абсолютно глупым, абсурдным, невротичным — когда жених в доме, нет вопроса о посте, печали, грусти. Тогда сыны чертога брачного будут танцевать, пировать и радоваться: жених с ними.
Но придут дни, когда отнимется у них жених.
и тогда будут поститься.
Эти дни пришли. Эти дни длятся на земле уже много времени, почти две тысячи лет. Церкви печалятся: нет больше жениха. Печалятся папы, не могут смеяться епископы. Их лица почти мертвы: жизнь застыла и увязла, гибкость ушла. Они просто механически продолжают повторять то, что сказал Иисус.
Иисус говорит, что пока религия жива, нет вопроса о посте. Время пировать и благодарить, благодарить за то, что жених с вами. Время танцевать и петь — и сходить с ума от чистого восхищения! Да, придет время, когда отнимется жених, Иисуса не будет больше. Тогда можно печалиться и поститься для своего облегчения. Иисус говорит: «Ведь я здесь, как они могут быть печальными? Когда я здесь, почему они должны поститься? Время радоваться!»
Иисус снова и снова говорит: «Радуйтесь!» Он никогда не говорит: «Отрекайтесь»; он говорит: «Радуйтесь». Если вы радуетесь, мир ваш; если вы счастливы, весь мир ваш.
Верно говорят: «Смейся, и весь мир будет смеяться с тобою. Плачь, и ты будешь плакать один». В глубоком смехе деревья, и птицы, и животные, и небо, и земля соединяются вдруг с вами. Смех — это приглашение, это открытость. Когда вы печалитесь, плачете, вы замкнуты. Тогда вы недоступны морям и пескам, и моря с песками недоступны вам. Вы стали монадой, одноклеточным: без окон, без дверей — все замкнуто.
Печальный человек замкнут, полностью замкнут в себе. Его бытие не распространяется; его бытие не похоже на реку, текущую к морю. Он мертвый пруд, который никуда не течет. Движение прекратилось, процесс жизни прекратился.
И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених?
Пока религия жива и молода, не упускайте шанс, ведь долгими будут дни, когда не будет с вами жениха. Тогда вы сможете и печалиться, и поститься, и делать все, что захотите.
Но в этом и есть проблема: когда Иисус здесь, люди убивают его; а когда он уходит, они поклоняются ему. Когда Будда здесь, люди кидают в него камни; когда он уходит, ему поклоняются. Всегда было так. Человеческая глупость потрясает!
Когда Иисус уходит... После его смерти создается совершенно иной тип религии, диаметрально противоположный его бытию, поскольку те, кто создавал религию после ухода Иисуса, были печальными людьми. Они были людьми головы, людьми, живущими головой. Они создают религию: они собираются вместе, они созывают конференции, они решают, каким был Иисус. Они красят и перекрашивают: истинное лицо совершенно теряется при этом. Они взваливают на себя бремя забот. Когда же Иисус был здесь, те же самые люди близко не подходили к нему, ведь он не был достаточно респектабельным человеком.
Вот неудача — пока Иисус жив, он недостаточно респектабелен для всех этих ученых мужей, фарисеев, раввинов, чтобы они могли прийти и послушать его. Они не придут, он ниже их. Они и так знают уже слишком много. Но когда аромат его улетучился, они немедленно являются, чтобы заполнить вакуум, заполнить место, оставленное Иисусом, - ведь теперь они могут обсуждать, что имел в виду Иисус, чего он не имел в виду. Теперь они могут решать, каков был характер Иисуса. Этот характер станет карикатурой, он станет абсолютно ложным, ведь они — это люди, никогда не понимавшие его, люди знаний.
Человек знаний не может понять Иисуса. Он понимает только писания, мертвые слова. Иисус — это слово, ставшее плотью. Оно живет, пульсирует, бьется.
Человек знаний — это эксперт по мертвецам. Он может рассечь мертвое тело, и потом он создает нечто, абсолютно, диаметрально противоположное настоящему человеку. Эти люди создали христианство, джайнизм, буддизм. Будда не был основателем буддизма, и Христос не был основателем христианства.
Христианство было создано людьми того же типа, что распяли Иисуса, — того же типа. Может быть, это были не в точности те же самые люди, но они были того же типа. Те, кто распял его, были священниками, и те, кто создал христианство, тоже были священниками.
Не имеет значения, является ли священник евреем или христианином. Все это лишь ярлыки; они не создают различия. Священник всегда против живого религиозного человека, он всегда за мертвое, поскольку мертвым он может манипулировать. Живой Иисус не стал бы слушаться раввина. Раввин боится живого Иисуса; он никогда не пересечет его путь, он постарается избежать встречи. Но когда Иисус мертв, раввины собираются вместе. На его трупе они создают церковь.
Именно об этом и говорит Иисус:
Могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься.
Евангелие от Матфея, глава 9
14. Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы, и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?
15. И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься.
16. И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленной ткани; ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже.
17. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое.
Религия может быть здоровой — как здоров новорожденный ребенок, как здорово пение птиц по утрам, как здоров только что раскрывшийся лотос. И религия может быть больной, нездоровой, умирающей — совсем как старый человек: усыхающий, печальный, бредущий навстречу смерти.
Когда религия молода, вокруг нее аромат — аромат жизни. Вокруг нее песня, вокруг нее загадка. В ней танец, радость, восхищение. Это праздник. Когда религия молода, жива, свежа, она всегда праздник. Это пиршество. Она утверждает и распространяет жизнь.
Когда религия стара, умирает или уже умерла, когда она лежит как смердящий труп, тогда она — отрицание жизни; тогда она не праздник. Тогда она против жизни, тогда она отвергает жизнь. Тогда она оставляет мир, оставляет все то, что живо. Она становится самоубийственной — она усыхает.
Жизнь все время распространяется, смерть же — это усыхание. Когда вы молоды, вы течете во всех направлениях. Когда вы стары, вы замораживаетесь. Вы не течете больше. Вы только недовольно ворчите: вы стали жесткими, ваша гибкость потеряна.
Когда религия молода, жива, она обыкновенная. В ней нет ничего для удовлетворения эго — она очень обыкновенна. На самом деле, самой своей обыкновенностью она становится необыкновенной. Это великолепно — быть просто обыкновенным. Когда религия молода, достаточно самой жизни; не нужно никакого другого Бога. Тогда жизнь есть Бог, жизнь божественна.
Когда религия становится старой и больной... Все становится старым и больным, все родившееся должно умереть. Даже религия однажды рождается, живет некоторое время и умирает. Но последователи продолжают цепляться за мертвое тело. Тогда это мертвое тело убивает и самих последователей: оно становится источником болезней, неврозов; оно становится ненормальным, раковой опухолью. Когда религия становится больной или мертвой, она убивает вас; она становится ядовитой. Это должно быть понято со многих сторон.
Прежде всего, люди хотят пребывать больше в мертвой религии, чем в живой, потому что вас приучили бояться жизни, любви, счастья. Каждый ребенок в мире воспитывается с определенным обуславливанием — с чувством того, что есть что-то нехорошее в том, чтобы быть счастливым. Это очень неуловимое, смутное чувство, но оно есть. Оно влияет на всю вашу жизнь; вы думаете, что есть что-то нехорошее в том, чтобы быть счастливыми. Поэтому всякий раз, когда вы ощущаете счастье, вы испытываете и чувство вины — как будто сделали что-то нехорошее, как будто согрешили.
Только грешники кажутся счастливыми — праведники выглядят очень печально. Поэтому все в порядке, когда вы печальны. Если вы печальны, вы не испытываете никакой вины — вы, наверное, наблюдали это? Но если вы очень счастливы, тогда вы предпринимаете попытки спрятать свое счастье; никто не должен знать о нем. Почему так произошло с человеческим умом?
Каждого ребенка учат быть серьезным, мрачным, ходить с вытянутым лицом. Каждого ребенка поучают не прыгать, не бегать, не визжать, не восхищаться слишком явно, не смеяться слишком громко. «Сиди тихо», — как будто есть что-то плохое в выражающей себя энергии. Когда ребенок счастлив, семья, люди, окружающие его, — все начинают поучать ребенка, как будто что-то пошло не так. А когда ребенок несчастлив, когда он не испытывает счастья, все симпатизируют ему.
Когда ребенок болен, все ухаживают за ним; когда он здоров, все непрерывно останавливают его: «Не делай этого, не делай того». Когда ребенок лежит в постели больной, приходит отец, приходит мать, приходят родственники. Все они очень заботливы. Мало-помалу ребенок выучивается тому, что есть что-то в корне неправильное, плохое в энергии, в счастье, в радости. Есть что-то в корне неправильное в танце, в беготне, в визге восхищения. Ребенок получает добрые советы.
И есть что-то в корне правильное, хорошее в том, чтобы быть печальным и больным. Всякий раз, когда ребенок печален, за ним ухаживают, ему симпатизируют. Всякий раз, когда он здоров, все, кажется, настроены против него; весь мир против него. Это создает в ребенке чувство вины, глубокой вины, и эта вина следует за ним всю жизнь.
Если вы придете к праведнику и увидите его громко смеющимся, вы будете шокированы. Вы будете шокированы — как же, святой, и так громко смеется? Праведник должен быть печальным; у вас есть определенное представление о праведниках. Нормально смеяться в пивной, в отеле — это могут делать карточные игроки — но смеяться в церкви? Нет, это непозволительно. Когда входишь в церковь, нужно становиться серьезным; нужно становиться почти как труп.
Из-за такого обучения... и это обучение содержит в себе порочный круг: вас обучали ваши родители, ваших родителей обучали их родители. Когда-то, в прошлом, в глубоко спрятанной неизвестной истории, что-то пошло не так.
Может быть, дело в том, что того, кто счастлив, невозможно заставить работать, ведь счастье — это игра. Заставить работать можно только печальных людей. Вот почему, когда вы работаете, когда вы на службе, вы становитесь печальными. Выходные дни совсем иные. Тогда вы можете смеяться, вы можете радоваться.
В прошлом жизнь была трудной, человек постоянно боролся с природой. Выживание было единственной целью, и каждый должен был тяжело трудиться. Если вы счастливы, вы бы предпочли плясать, а не работать; если вы счастливы, вы предпочли бы петь, играть на флейте, а не отправляться на охоту. Если вы счастливы, кто станет беспокоиться о службе в учреждении? Если вы счастливы, вы предпочли бы отдохнуть и расслабиться. Это и было опасно.
Вот почему было осуждено счастье, была осуждена лень, был осужден отдых. Выучена, глубоко вошла в плоть и кровь мысль о том, что работа — цель жизни. Добрый человек всегда работает; у плохого человека, похоже, всегда праздник.
Мулла Насреддин нигде не работал долгое время, многие годы. Однажды он сидел рядом со мной. День был солнечный и он сказал: «Если бы я работал где-то, у меня был бы сегодня выходной». А ведь он не работал уже много дней, годы! Он скучает по работе, потому что не может взять выходной. От чего ему брать выходной? Он вспоминает о работе только тогда, когда приходит время брать выходной.
Весь человеческий ум обучен работать. Вот почему восхваляется служба и осуждается игра; восхваляется бизнес и осуждается азарт, риск. Карточный игрок рискует, играет; бизнесмен серьезен. Бизнесмена уважают; картежника осуждают. О нем думают как о низком человеке.
Религия — это совершенно иное измерение. Вполне возможно, что картежник сможет войти в нее, а бизнесмен - нет. Пьяница сможет войти в религию. Я не говорю, что вам нужно становиться пьяницами; я просто подчеркиваю это качество игривости, качество того, что вы можете наслаждаться и существовать, и не беспокоиться о результатах. Но слишком серьезный человек самой этой серьезностью ставит себе преграду.
Иисус создал для себя проблему. Он был религиозным человеком — здоровым, молодым, вибрирующим жизнью. Его Богом была жизнь. В Евангелиях много раз можно встретить сцены, описывающие его сидящим за обеденным столом — он есть и пьет. Могли ли евреи и люди, его люди, поверить, что он был религиозным человеком? Нужно было поститься, а он праздновал, он всегда создавал вокруг себя пиршество. Куда бы он ни отправлялся, он творил счастье. Что за религиозным человеком он был?
Его собственные родственники думали, что он немного не в себе, его собственные родственники думали, что он немного безумен. И общество, в котором он жил, думало, что он обжора, что он пьяница, — он мог бы быть грешником, но не праведником.
Вот почему его распяли вне города. У евреев был такой закон, они распинали двумя способами: или в городе, или за городом. Когда совершал что-то плохое человек, принадлежащий обществу, его распинали в городе. Но если совершивший плохой поступок был одновременно и пришельцем, то для того чтобы символизировать, что он не принадлежит обществу, что он отверженный, его распинали вне города.
Иисус был распят за городом. И не только это: чтобы подчеркнуть этот факт с ним были распяты два опасных преступника. С каждой стороны опасный преступник. Он был распят как раз между ними, чтобы подчеркнуть этот факт, чтобы посильнее вбить в умы людей, что он был преступником, опасным человеком — совершенно неуважаемым, отверженным человеком. Он должен быть вырезан, как червь, а не как человек. Что же он сделал? Какой грех он совершил? Грех быть счастливым.
Вот так осуждают и меня. Я понравился бы людям, если бы был печальным человеком; я понравился бы им, если бы постился и убивал свое тело. Я понравился бы им, если бы учил вас некоторого рода мазохизму — быть жестокими по отношению к себе. Я понравился бы им, они восхваляли бы меня, они называли бы меня аватарой.
Но я учу вас быть живыми, я учу вас быть счастливыми, я даю вам только одно евангелие: евангелие радости и любви. Вот оно преступление. Это создает опасную ситуацию, это портит людей.
Иисус совершил преступление, будучи счастливым. Это было его единственным преступлением, больше ничего не было.
Христиане всегда пытались изменить его лицо. Они говорят, что он никогда не смеялся. Можете ли вы представить себе человека, который сидит за обеденным столом, хорошо ест, пьет — и не смеется? Это невозможно! Но христиане вынуждены создавать уважаемого Христа, Иисуса, не преступника. Они разукрасили его лицо. Вы не найдете ни одной картины Иисуса, написанной христианами, ни одной статуи Иисуса, созданной христианами, которая была бы настоящей и истинной. Они абсолютно ненастоящие. Этот человек был предан.
Как раз прошлой ночью я читал одно стихотворение. Оно мне понравилось. Я хотел бы, чтобы вы его послушали. Это стихотворение Адриана Митчелла.
Освобожденный Христос дает интервью
Я ходил бы по воде,
Но я не был полностью застрахован.
И Британская медицинская ассоциация
прислала бы мне повестку,
После первого же исцеления прокаженного.
Я проповедовал бы Нагорную проповедь,
Но я не люблю смотреть с горы.
И я накормил бы пятьдесят тысяч,
Но не было прессы, чтобы подсчитать.
И бизнесмены в храме
Держали бригаду полицейских у дверей.
И если бы я провел год в пустыне,
Я точно потерял бы свою пенсию.
Я превратил бы воду в вино,
Но мне не дали разрешения.
И я умер бы и был бы распят
Вы знаете, как это делается.
Я собираюсь сбрить бороду и остричь волосы
И купить себе пуленепробиваемый жилет.
Я освобожденный Христос,
И у меня нет лишней крови.
Христиане сделали его совершенно иным. Он не был таким. Он был бунтующим человеком, необыкновенно революционным. И он жил этим, жил своим бунтарством. Он не был теоретиком: он жил этим и умер за это. Он любил жизнь так сильно, что готов был умереть за нее. Но он не был против жизни. Вот в чем было его преступление.
Даже с Иоанном Крестителем и его учениками были проблемы. Иоанн Креститель был старым, традиционным пророком. Его ученики были аскетами: постились, молились. Они были против жизни. Между Иисусом и учениками Иоанна Крестителя был конфликт. Эти сутры говорят об этом конфликте.
Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?
Почему пост становится таким важным? Почему такой важной становится брахмачарья, безбрачие?
Есть две вещи, от которых зависит жизнь: питание и секс. Если вы против жизни, то вы будете и против пищи, и против секса, поскольку они оба составляют саму основу жизни. За счет пищи живете вы; за счет секса будут жить будущие поколения.
Если вы поститесь, вы умрете. Если вы станете безбрачными, вы перекроете путь для прихода следующих поколений. Если безбрачие и пост станут абсолютными, жизнь исчезнет с лица земли. Те, кто против жизни, восхваляют пост, как метод, безбрачие, как цель.
Существенный вопрос: «Почему мы, ученики Иоанна Крестителя, постимся часто, и раввины, и фарисеи делают то же самое, а твои ученики не постятся?»
И ко мне приходят люди. Они говорят: «Почему вы не учите людей поститься?» Я всегда удивляюсь. Почему люди так заняты пищей? Если изучить жизнь Ганди, то можно увидеть, что вся его жизнь связана с пищей: питание и живот. Есть и ставить клизму — вот две постоянные основные проблемы. Почему он так боится пищи?
С питанием приходит страх. Страх секса. Если вы хорошо едите, создается сексуальная энергия. И если вы не знаете, как можно направить эту энергию в верхние слои вашего бытия, она начнет двигаться вниз. Вы не знаете, как эта энергия может двигаться наподобие огня, — тогда она будет двигаться наподобие воды. Поэтому с пищей приходит страх секса. Пойдите и посмотрите. В Индии много праведников, святых, особенно среди джайнов. У джайнов огромное число святых, которые непрерывно постятся. Их страх заключается в сексе, поскольку если есть хорошо, то создается энергия. А если есть энергия, то что вы будете с ней делать? Вы не можете смеяться, вы не можете танцевать, вы не можете любить. Что вы будете делать с этой энергией? Эта энергия станет для вас тяжким грузом. Уж лучше не создавать ее.
Пост — это попытка не создавать энергию. Вы живете на уровне голодания, так чтобы создавался минимум энергии, используемый для повседневной работы. У вас ничего нет про запас. Даже для доброго смеха нужна энергия; для танца нужна энергия. Вы живете по минимуму — ведь если энергия будет по максимуму, тогда она взорвется радостью.
Если не давать дереву достаточно воды, если не давать дереву достаточно удобрения, питания, то дерево может остаться, но оно не даст цветов. Цветы появляются только в том случае, когда у дерева есть запас энергии. Цветы — это роскошь: когда дерево имеет достаточно — больше, чем достаточно, — и оно хочет поделиться, тогда появляются цветы и распространяется аромат.
Вот так дерево радуется своей энергии. У него слишком много энергии; оно хотело бы поделиться ею с миром. Но когда нет достаточного, как можно делиться? Дерево может жить, но оно не будет по-настоящему зеленым. Оно будет почти умирающим — постоянно на краю смерти.
Люди выучили такой трюк: если поститься, то можно жить минимальной жизнью. Тогда опасность меньше. Невозможен гнев, ведь для гнева нужна энергия; невозможна любовь, ведь для любви нужна энергия; невозможна радость, ведь для радости нужна энергия. Жизнь — это игра энергии; энергия нужна для всего. Поэтому, если вы живете по минимуму, вы едва живы. Смерть всегда рядом.
Запомните, царство Божье рядом только в том случае, когда вы живете максимально, когда вы живете оптимальной жизнью, когда вы живете на вершине. Тогда царство Божье в руках ваших.
Те, кто живет по минимуму, — самоубийственные люди. Они недостаточно смелы, иначе совершили бы самоубийство тут же. Они трусы, совершающие медленное самоубийство, очень медленно отравляющие себя. Они будут жить, и они не будут жить совсем.
Иоанн Креститель и его ученики были аскетами, они жили по минимуму. Поскольку Иисус был учеником Иоанна Крестителя, то о нем думали как о предателе. Он изменил своему учителю, ведь он начал двигаться совершенно в ином измерении. Он стал источником живой религии. Он начал празднование.
Настоящий Иисус совершенно потерялся в пустыне христианской теологии. Он совершенно потерялся. В том хламе, который продолжает в больших количествах производить христианская теология, настоящее евангелие, настоящее откровение полностью потеряно и забыто. Откровение этого человека было в восхищении жизнью, поскольку только такой может быть благодарственная молитва к Богу. Жизнь должна быть пиром, а не постом.
Почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся?
И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны
чертога брачного, пока с ними жених? Но
придут дни, когда отнимется у них жених, и
тогда будут поститься.
Это очень насыщенная сутра. Иисус говорит: «Когда есть жених, могут ли печалиться сыны чертога брачного?» Это будет выглядеть абсолютно глупым, абсурдным, невротичным — когда жених в доме, нет вопроса о посте, печали, грусти. Тогда сыны чертога брачного будут танцевать, пировать и радоваться: жених с ними.
Но придут дни, когда отнимется у них жених.
и тогда будут поститься.
Эти дни пришли. Эти дни длятся на земле уже много времени, почти две тысячи лет. Церкви печалятся: нет больше жениха. Печалятся папы, не могут смеяться епископы. Их лица почти мертвы: жизнь застыла и увязла, гибкость ушла. Они просто механически продолжают повторять то, что сказал Иисус.
Иисус говорит, что пока религия жива, нет вопроса о посте. Время пировать и благодарить, благодарить за то, что жених с вами. Время танцевать и петь — и сходить с ума от чистого восхищения! Да, придет время, когда отнимется жених, Иисуса не будет больше. Тогда можно печалиться и поститься для своего облегчения. Иисус говорит: «Ведь я здесь, как они могут быть печальными? Когда я здесь, почему они должны поститься? Время радоваться!»
Иисус снова и снова говорит: «Радуйтесь!» Он никогда не говорит: «Отрекайтесь»; он говорит: «Радуйтесь». Если вы радуетесь, мир ваш; если вы счастливы, весь мир ваш.
Верно говорят: «Смейся, и весь мир будет смеяться с тобою. Плачь, и ты будешь плакать один». В глубоком смехе деревья, и птицы, и животные, и небо, и земля соединяются вдруг с вами. Смех — это приглашение, это открытость. Когда вы печалитесь, плачете, вы замкнуты. Тогда вы недоступны морям и пескам, и моря с песками недоступны вам. Вы стали монадой, одноклеточным: без окон, без дверей — все замкнуто.
Печальный человек замкнут, полностью замкнут в себе. Его бытие не распространяется; его бытие не похоже на реку, текущую к морю. Он мертвый пруд, который никуда не течет. Движение прекратилось, процесс жизни прекратился.
И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених?
Пока религия жива и молода, не упускайте шанс, ведь долгими будут дни, когда не будет с вами жениха. Тогда вы сможете и печалиться, и поститься, и делать все, что захотите.
Но в этом и есть проблема: когда Иисус здесь, люди убивают его; а когда он уходит, они поклоняются ему. Когда Будда здесь, люди кидают в него камни; когда он уходит, ему поклоняются. Всегда было так. Человеческая глупость потрясает!
Когда Иисус уходит... После его смерти создается совершенно иной тип религии, диаметрально противоположный его бытию, поскольку те, кто создавал религию после ухода Иисуса, были печальными людьми. Они были людьми головы, людьми, живущими головой. Они создают религию: они собираются вместе, они созывают конференции, они решают, каким был Иисус. Они красят и перекрашивают: истинное лицо совершенно теряется при этом. Они взваливают на себя бремя забот. Когда же Иисус был здесь, те же самые люди близко не подходили к нему, ведь он не был достаточно респектабельным человеком.
Вот неудача — пока Иисус жив, он недостаточно респектабелен для всех этих ученых мужей, фарисеев, раввинов, чтобы они могли прийти и послушать его. Они не придут, он ниже их. Они и так знают уже слишком много. Но когда аромат его улетучился, они немедленно являются, чтобы заполнить вакуум, заполнить место, оставленное Иисусом, - ведь теперь они могут обсуждать, что имел в виду Иисус, чего он не имел в виду. Теперь они могут решать, каков был характер Иисуса. Этот характер станет карикатурой, он станет абсолютно ложным, ведь они — это люди, никогда не понимавшие его, люди знаний.
Человек знаний не может понять Иисуса. Он понимает только писания, мертвые слова. Иисус — это слово, ставшее плотью. Оно живет, пульсирует, бьется.
Человек знаний — это эксперт по мертвецам. Он может рассечь мертвое тело, и потом он создает нечто, абсолютно, диаметрально противоположное настоящему человеку. Эти люди создали христианство, джайнизм, буддизм. Будда не был основателем буддизма, и Христос не был основателем христианства.
Христианство было создано людьми того же типа, что распяли Иисуса, — того же типа. Может быть, это были не в точности те же самые люди, но они были того же типа. Те, кто распял его, были священниками, и те, кто создал христианство, тоже были священниками.
Не имеет значения, является ли священник евреем или христианином. Все это лишь ярлыки; они не создают различия. Священник всегда против живого религиозного человека, он всегда за мертвое, поскольку мертвым он может манипулировать. Живой Иисус не стал бы слушаться раввина. Раввин боится живого Иисуса; он никогда не пересечет его путь, он постарается избежать встречи. Но когда Иисус мертв, раввины собираются вместе. На его трупе они создают церковь.
Именно об этом и говорит Иисус:
Могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься.