Раджниш (Ошо) Бхагаван Шри. Мудрость песков. Беседы о суфизме

   Но это кажется опасным. Это опасно только потому, что идёт против ваших привычек. А кто создаёт эти привычки? Есть тонкая логика в этих привычках. Человек жил в условиях экономики дефицита: пищи не было достаточно для всех, домов не было достаточно для всех, одежды не было достаточно для всех. На протяжении веков человек жил в условиях экономики дефицита. Дефицит во всём — отсюда и пришла идея, что в любви тоже дефицит. Если вы любите двух человек, то, естественно, оба получают половину и половину. Если вы любите троих, то происходит деление на большее число. Если вы любите тысячи человек, то любовь распределяется таким тонким слоем, что вы почти никого не любите.
   Относительно любви это неверно. Любовь неисчерпаема, здесь нет вопроса о дефиците. И вы удивитесь, что даже такие люди, как Зигмунд Фрейд, думали, что в любви может быть дефицит. Фрейд против любви к своему ближнему или незнакомцу. Он очень сильно против высказывания Христа: «Возлюбите ближнего своего». И его аргумент в простой экономии любви, — если любовь распределяется, то она распределяется тонким слоем. Фрейд писал: «Любить ближнего — это непсихологично». Он также писал: «Такая ненормальная инфляция любви может только снизить её ценность». И в истинно еврейской и капиталистической манере Фрейд предположил наличие экономики дефицита в психике: есть так много либидо, так много любви носится вокруг, что надо быть осторожным, когда вкладываешь её. Это предельная чепуха. Это абсолютно неправильно.
   Вы не только имеете много либидо, вы имеете неограниченное количество либидо. И вы страдаете, поскольку эта идея была вложена в ваши головы. Вот почему ни один любовник не кажется удовлетворённым, это невозможно, потому что любовь — это так много, что отдача её только одному человеку никогда не удовлетворит вас. Вы будете чувствовать себя неудовлетворёнными. Вы можете одарить весь мир. А то, что не отдано, остаётся, а любая энергия, оставшаяся внутри вас невыраженной, становится деструктивной, превращается во врага.
   Пусть любовь течёт. Вы колодец любви. Пусть люди вытягивают из вас столько любви, сколько они могут вытянуть, в вас войдёт свежая вода. Вы соединены с бесконечным океаном.
   Когда человек осознает это явление, — что любовь неисчерпаема, что нет дефицита, — ревность исчезнет. Ревность — это часть экономики дефицита.
   Ваша жена боится, что увидит, как вы смеётесь с какой-то другой женщиной; теперь она полагает, что вы не будете смеяться с ней, — так много смеха истрачено. Есть лишь определённое количество либидо, определённое количество смеха. Вы улыбались, столько улыбок потрачено зря, — теперь с ней вы не будете улыбаться. Всё это предельная глупость. На самом деле, если ваш муж улыбался с другими людьми, более вероятно, что он будет улыбаться и с вами, поскольку он попрактиковался в улыбке. Если он остаётся замкнутым для любого другого человека, с которым он сталкивается, кроме вас, он практикуется в замкнутости и, поэтому, он замкнут, когда приходит к вам. Это становится привычкой, неулыбчивость становится привычкой. Если он не может любить кого-нибудь ещё, кроме вас, то целый день он старается быть нелюбящим, запомните это. Он идёт в офис, он не любит свои коллег. Он идёт со своими друзьями, он не любит своих друзей. Он идёт в клуб, он не любит людей из клуба. Он практикуется в нелюбви. Затем он приходит домой, полный этой практики, этой культивированной нелюбви, и он смотрит на вас. Как он может любить вас? Он забыл, что означает любовь, он продолжает не любить по привычке. Мало-помалу привычка становится второй натурой.
   Вы видите, что люди такие нелюбящие: причина этого в том, что они все решили, что любовь в дефиците; её нельзя всё время раздавать всем и каждому, Но я говорю вам из своего опыта: я давал любовь миллионам людей, и чем больше я давал, тем больше я её имел.
   Запомните также следующее: любовь необязательно всегда означает сексуальность, любовь необязательно всегда означает чувственность. Любовь многомерна. Это многогранное явление. Вы можете любить музыку, вы можете любить поэзию. Но знаете ли вы, что случается и так: если ваша жена находит, что вы слишком влюблены в музыку, то она начинает ревновать вас к музыке? Она может сломать вашу гитару, она может выбросить её; гитара представляется соперницей. Когда вы берёте гитару, вы касаетесь её, как если бы она была вашей возлюбленной. И, естественно, когда вы любите музыку и свою гитару, то гитара становится не просто инструментом. Она не просто механическая, она приобретает лицо, она имеет жизнь. Вы смотрите на неё глазами, полными любви, вы касаетесь её руками, полными любви. Вы держите вашу гитару близко к сердцу. Она живая! Любовь всё делает живым; всё, чего она касается, она делает живым. Нелюбовь всё делает мёртвым; всё, чего она касается, она делает мёртвым.
   Если вы живёте в нелюбви, вы живёте в мёртвом мире. Если вы живёте в любви, вы живёте в живом мире.
   Но жена будет чувствовать ревность. Вы не заботитесь о своей жене, — будет думать она, — так любовно, как о своей гитаре. Вы никогда не играли так любовно на теле своей жены, как играете на своей гитаре; она ведь тоже несёт в себе музыку. И теперь она начинает ревновать. Она думает: «Эта гитара — соперница. Эта гитара должна уйти».
   Если вы читаете прекрасную книгу и погружены в неё, а жена шумно требует внимания к себе, она выбросит вашу книгу. Она скажет: «Это уже слишком! Я здесь, а ты читаешь?» Даже любовь к книге может возбудить ревность. Если жена художник, то муж чувствует ревность; он приходит домой и видит свою жену рисующей.
   Но явление в целом зависит от одной идеи — очень неправильно укоренившейся, глубоко укоренившейся, но абсолютно неправильной идеи, — что любовь находится в дефиците. Берегите, берегите её только для тех, кого любите, потому что её у вас так немного.
   У вас её не так немного. У вас столько любви, сколько вы можете дать. Давая, вы имеете её. Вы не можете накопить любовь. Тот, кто копит любовь, не будет иметь ничего. Тот, кто накапливает, обнаружит, что у него нет любви. Если любовь стараются запасти впрок, она умирает. Она живёт только тогда, когда её раздают, она живёт в сообществе. Она живёт, когда движется от одного человека к другому, тогда она собирает всё больше и больше энергии. И чем больше её течёт от вас, тем более способными становитесь вы проводить её течение. Вы становитесь всё большим и большим каналом для Бога, текущего в мир.
 

   Вы спрашиваете: «Можно ли любить более чем одного человека?»

 
   Запомните, если вы любите только одного человека, то вы не так далеки от того, чтобы стать монахом, — так что один человек должен быть отброшен. Шаг, один шаг, и владелец дома становится монахом. И когда вы имеете не так много любви, зачем отдавать её даже одному человеку? Почему бы не сохранить её для себя? Логика та же самая. Если вы идёте к логическому выводу, то монах представляется правильным человеком. Зачем заботиться о жене, или о друге, или о муже? Зачем? Почему бы не пойти на гору Атос в католический монастырь, или в индуистский монастырь, и исчезнуть за горой и хранить любовь для себя? Но как вы думаете, есть ли у монаха какая-нибудь любовь?
   Почему в религиях вырастает эта идея: что вы должны исчезнуть из мира? По той же концепции дефицита: если вы отдаёте любовь миру, людям, как вы будете давать её Богу? Та же идея: если вы даёте её своей жене, то как вы будете давать её вашему Богу? Поэтому исчезни из мира. Не давай её своей жене, не давай её своим детям, в противном случае её будет у тебя так немного. Собирай всю свою любовь и беги в монастырь и отдай её всю Богу.
   Это глупо. Вы не будете способны отдать, поскольку единственный способ отдать её Богу — это отдать её миру. Бог прячется здесь. Бог не живёт спрятанным там, в монастыре. Он распределён по всему существованию, в скалах, в реках, в горах. Отдавайте! Учитесь отдавать, и в вас откроется так много новых источников.
   Я согласен с Анатолем Франсом, который сказал: «Из всех извращений целомудрие самое странное». Целомудрие — это род скупости: не дать любовь никому. И когда у вас есть всё, люди думают, что вы целомудренный; а вы таковым не являетесь. Вы просто отравленный.
   Целомудрие вырастает из любви, от отдачи любви. Целомудренный человек — это тот, кто всё время истекает любовью без всяких условий. Целомудренный человек — это тот, чья любовь не является более связью, но состоянием его существования. Даже когда спит, он вибрирует от любви. Вся его жизнь, всё в его жизни наполнено любовью. Он переполнен любовью. Этот человек целомудренный. Бесконечность любви приносит целомудрие.
   Но старая концепция заключается в том, что если вы запрещаете всякое движение любви из своего сердца, то вы становитесь целомудренным. Вы не будете целомудренным, вы будете просто мёртвым. Вы будете просто невротиком, вы будете извращенцем.
 
   Последний вопрос:
 

   Бхагаван, меня путает до смерти, когда вы говорите об отборе правильных людей.

 
   Шила, в этом и есть цель, — напутать вас до смерти.
   Говоря по правде, для меня все люди правильные. Я никогда не встречался с неправильным человеком. У меня нет никаких суждений. Как я могу решить, кто правильный, а кто неправильный? Кто я, чтобы решать, кто правильный, а кто неправильный? У меня сознание без каких-либо суждений. Так что, когда я говорю о выборе правильных людей, это как раз для того, чтобы напугать вас. Это инструмент.
   Это поможет сделать вас более бдительными.
   Я пугал вас много раз, потому что это единственный способ помочь вам стать более сознательными. Только от страха вы становитесь немного менее спящими. Когда я просто положу обнажённый меч на вашу грудь, тогда вы откроете глаза и скажете: «В чём дело?» Иначе вы крепко спите и похрапываете.
   И Шила — одна из самых спящих. Даже здесь она продолжает спать. Одно только хорошо в ней: она не храпит, а храпеть нехорошо — это не даёт другим людям спать!

6. Иисус Христос, я промахнулся!

7 марта 1978 г.

 
   Первый вопрос:
 

   На самом деле нет никакого эго, нет никакого «я», нет никакого атмана. Вы говорите, что вы не человек, но присутствие, что вы зеркало. Когда снаружи облачно, вы облачны. Вы отражаете всё.
   Вы говорите также, что каждый уникален. Как уникальность может быть найдена в зеркале? Уникальность предполагает отдельность, индивидуальность. Просветление — это гармония, согласие, объединение. Я знаю, что уникальность должна быть таковой и в просветлении, потому что я не могу представить Христа или Будду, ведущими свой ашрам точно так же, как это делаете вы, будь они живы и все вы трое занимались бы этим делом. Зная это, я всё ещё не могу донять этот парадокс. Он глубоко озадачивает меня. Пожалуйста, прокомментируйте.

 
   Шарда, если вы хотите остаться уникальным, избегайте просветления.
   Каждый уникален, но не Будда, не Христос, не Кришна, не я. Для того, чтобы быть уникальным, вы прежде всего должны быть. Будда — это один из тех, кто исчез. Будда — это один из тех, кого больше нет здесь; как он может быть уникальным? Это невозможно.
   Просветление является одним и тем же, у него один и тот же вкус. Всякий раз, когда оно случается, — это та же самая истина. В просветлении нет уникальности; оно не может иметь её, оно не может себе позволить её. Болезнь может быть уникальной, здоровье нет. Здоровье — это просто здоровье. Вы можете иметь своё собственное конкретное заболевание, своё собственное течение болезни; другой может иметь своё течение. В мире есть миллионы болезней, — можно выбирать, — но здоровье просто одно. В мире нет миллиона здоровий. В тот момент, когда вы начинаете отбрасывать свои болезни, вы начинаете отбрасывать и вашу уникальность. Действительно здоровый человек не имеет уникальности в своём здоровье. Как он может иметь её? Он здоров.
   Одна книга отличается от другой, — поскольку там что-то написано, написанное создаёт различие, — но два пустых, чистых листа бумаги не различимы никаким образом. Один дом отличается от другого дома: они имеют объём, форму, название, архитектуру, но два пустых пространства не могут быть уникальными никаким образом. Они будут в точности одно и то же. Два нуля — это просто нули и ничего больше.
   Будда — это ноль. Его нет здесь. Его несуществование здесь — это его состояние Будды. Если вы поймёте это, парадокс исчезнет. Парадокс возникает потому, что вы всё время думаете в тех же терминах, в каких вы думаете о самом себе. Я говорю снова и снова, что вы уникальны. Вас никогда не было раньше. Не было ни единого человека, подобного вам: вы так больны, что вы можете быть только уникальным. Никогда не будет человека, подобного вам. Отпечаток вашего большого пальца точно ваш.
   Но я не говорю этого о Будде, я говорю это о вас. Все сумасшедшие люди уникальны. Когда они становятся нормальными, уникальность исчезает. Сама идея быть уникальным — это часть ненормальности. Это штучки эго.
 

   Вы говорите: «На самом деле нет никакого эго, нет никакого „я“, нет никакого атмана».

 
   Это так.
 

   «Вы говорите, что вы не человек, но присутствие, что вы зеркало. Когда снаружи облачно, вы облачны».

 
   Вы должны понять одну вещь: я не облачён, когда облачно снаружи. Облака только отражаются. Зеркало ни облачно, ни необлачно. Зеркало просто отражает, оно никогда не меняется. Когда зеркало отражает облака, вы что думаете, зеркало меняется? Зеркало остаётся тем же самым. Зеркало — это не что иное, как отражение: оно только отражает, только подбирает всё, что падает на него. Это не добавляет ничего к нему, ничего не стирает из него. Вот что следует сказать об этом.
 

   «Вы говорите также, что каждый уникален».

 
   Каждый за исключением будд. Они не засчитываются в «каждый», поскольку они больше не «каждый», они — всё. Теперь они часть всеобщности. У них нет этой идеи отделения.
 

   «Уникальность предполагает отдельность», это действительно так; «Уникальность предполагает индивидуальность», конечно; «Просветление — это гармония, согласие, объединение».

 
   Итак, в объединении не может быть уникальности. Это очень обыкновенно: это всегда так, это всегда будет так. Вот почему те, кто ищет просветления, не могут продолжать штучки эго. Искать просветления — это совершать самоубийство, если в это дело вовлечено эго. И индивидуальность, и атман, и личность и всё такое — это не что иное, как другие имена для эго, красивые имена. Эго выглядит немного безобразно, а когда вы называете его «я», это выглядит немного лучше, а когда вы называете его атман, это становится совсем святым, но это всё одно и то же, та же сущность.
   Просветление — это исчезновение эго, индивидуальности, отдельности. Когда Ганг впадает в океан, — какую уникальность он может иметь? Он был уникален, он имел свою собственную форму, свой собственный цвет, свою собственную силу. Он отличался от любой другой реки. Но когда он впадает в океан, какую уникальность он может иметь тогда? Все другие реки впадают, — Амазонка и Темза, — и все они исчезают в океане, и все они становятся солёными. Так и просветление... река исчезает в океане.
 

   «Я знаю, что уникальность должна быть таковой и в просветлении...»

 
   Нет, Шарда. Сама идея уникальности — это часть патологии человеческого ума. Просветление предельно обыкновенно. В этом его экстраординарность. В этой жизни всё особо, конкретно, уникально, за исключением просветления. В этом его уникальность, если вы хотите использовать слово «уникальный». Но его уникальность лежит в сравнении со всеми другими вещами в мире. Не то, чтобы вы могли сравнивать двух будд; это сравнение невозможно. Когда река впала в океан, нет возможности для какого-либо сравнения. Реки нет больше, есть только океан.
 

   Вы говорите: «Я знаю, что уникальность должна быть таковой и в просветлении...»

 
   Это не так. Я исчез и я говорю вам, что это не так. Вы всё ещё воображаете. Ваше эго всё ещё думает в терминах отдельности, индивидуальности, особенности. Ваше эго думает: «Когда я стану просветлённым, это будет уникальный опыт». Ничего подобного! Этот опыт тот же самый. Всякий раз, когда река исчезает в океане, происходит одно и то же.
 

   «...потому что я не могу представить Христа или Буму, ведущими свой ашрам точно так же, как это делаете вы, будь они живы и все вы трое занимались бы этим делом».

 
   Это верно. Будда не может вести ашрам тем же способом, что я. Я не могу делать вещи тем способом, который использовал Будда, это верно, — но это в действительности не имеет ничего общего с просветлением. Вы должны будете понять процесс.
   Когда вы станете просветлённым, вы поймёте единство всего, но ваш механизм останется с вами. Вы больше не идентифицируетесь с механизмом, вы больше не идентифицируетесь со своим умом, со своим телом. Вы знаете, что вышли в запредельное, но тело здесь, ум здесь. Вы как раз осознали тот факт, что вы — это не ваше тело-ум, что вы — это всеобщность. Теперь, если вы хотите выразить это переживание, вы должны будете использовать тот же ум, то же тело, которые вы использовали до просветления. У вас нет других инструментов для использования, отсюда уникальность.
   Христос использовал свой ум. Конечно, когда он хотел говорить, он говорил по-арамейски. Он не мог говорить на санскрите. Когда Будда говорил, он говорил на языке пали. Он не мог говорить по-арамейски. Я не могу говорить по-арамейски. Почему Иисус говорил по-арамейски? Это тот язык, который он выучил, когда не был просветлённым, и это единственный язык, доступный для него. Это был единственный язык, который нёс его биокомпьютер. Этот биокомпьютер готов, жужжит, готов к применению. И вот просветление случилось. Он увидел реальность, он стал реальностью, он хочет выразить это: выражение уникально.
   Иисус, Будда. Кришна не уникальны в своём переживании, но в своём выражении они уникальны. Выражение — оно из этого мира: оно переводит иную реальность в эту реальность. Тогда всё начинает изменяться.
   Когда говорит Кабир, он говорит, как бедный ткач. Он был бедным ткачом; может ли он говорить как Будда? Будда был сыном короля, хорошо образованным, культурным, изощрённым в делах королевского двора, его учили лучшие преподаватели страны, он жил жизнью аристократа. Когда он говорил, он говорил так, как говорит аристократия. Когда говорит Иисус, он говорит как сын плотника. Он должен был выполнять поручения отца, он должен был доставать дерево для мастерской отца, он должен был помогать своему отцу. Он знал язык плотников.
   Это не случайно, что Иисус привлекал беднейших. Все его двенадцать апостолов вышли из простых семей. Кто-то был рыбаком, кто-то крестьянином, кто-то ткачом — люди вроде этого. Когда Будда привлекал людей, они не были плотниками и ткачами, нет. Он привлекал аристократию — принцев, образованных людей, учёных, браминов, — сливки. Естественно, он говорил также и с людьми другого рода, поскольку он привлекал и других людей. Когда он отрёкся от мира, то, естественно, первая молва прошла по его кругу, и многие люди из королевских семей последовали за ним. Самый внутренний круг его учеников всегда оставался аристократическим. Сарипутра, Модгалаяма, Махакашьяпа, — все они вышли из самых образованных, культурных браминских семей.
   Ученики Иисуса бедны. Он говорит на их языке, он знает только этот язык. И также не случайно, что Иисус всё ещё привлекает бедных людей в мире, а Будда всё ещё привлекает богатых людей в мире. Америка поворачивается к буддизму. Почему? Америка стала богатой: дзэн имеет привлекательность. На Востоке происходит обратный процесс: всё больше и больше людей становятся христианами, больше и больше людей становятся христианами.
   Если вы попытаетесь проанализировать весь процесс, вы удивитесь: коммунизм и социализм и все виды социальной революции — это побочные продукты христианства. Ничего подобного коммунизму не случалось в долгой традиции буддизма. И не могло случиться. Эта традиция аристократична, весь её образ аристократичен. Она не может видеть вещи со стороны угнетённых. Маркс может быть против христианства, но в основном он христианин, результат воздействия христианства. Он не мог родиться в Индии, это невозможно. Он мог родиться только в христианском мире.
   В этом уникальность: выражение уникально. Если вы были поэтом и стали просветлённым, конечно, вы будете петь песню — Песню Махамудры, Песню Нирваны. Но если вы никогда не были поэтом и стали просветлённым, то для вас невозможно будет петь песню. Если вы были художником, вы можете писать. Учителя дзэна рисовали красивые вещи; это их способ выражения. Если вы были танцором, вы будете танцевать ваше просветление. Вы найдёте что-нибудь ещё для выражения его. Это зависит от вас. Выражение зависит от вас, от того, кем вы были до просветления, поскольку весь ваш механизм будет готов выразить это, — и это единственный механизм, который вы можете иметь.
   Я отличен в моём выражении. Способ, которым я делаю вещи, — это мой способ, но это не означает, что моё просветление каким-либо образом отличается от просветления Христа, или Кришны, или Будды. Оно такое же. Тогда парадокса нет.
   Парадокс возникает в вашем уме. Ваш ум ещё жадно ищет уникальности, и есть определённый страх: как просветление может быть уникальным? Этого не может быть.
 
   Второй вопрос:
 

   Пожалуйста, скажите больше о том, что такое изобретение, открытие, создание. Какая между ними связь? И иногда вы говорите, что всё уже присутствует в существовании, а иногда вы также говорите, что всё должно быть создано: душа должна быть создана, смысл жизни — даже Бог. Разве создание и открытие — одно и то же?

 
   Они не одно и то же, они подобны. Они имеют что-то вроде общей нити, бегущей сквозь них, но они различны. Эти три вещи различны: изобретение, открытие, создание.
   Изобретение — это воображение, чувство, сердце. Изобретение создаёт искусство в мире. Если бы Пикассо не изобрёл своих картин, они не существовали бы вообще. И никто другой не мог сделать этого. Только он мог сделать это, только он был способен сделать их. Они являются изобретениями: они никогда не существовали раньше. Они не являются открытиями. Он не открыл их, их не было здесь, чтобы их можно было открыть или обнаружить. Они были несуществующими. Но это ещё и не создание; это просто воображение. Эти картины просто говорят что-то о снах Пикассо, — ничего более. Они не стали реальностью, они никогда не станут реальностью. Они станут фактически существующими, но никогда не реальными. Картина может быть несуществующей, когда она только в вашем воображении. А когда она ложится на холст, она становится фактически существующей, но никогда не реальной. Она не имеет реальности. Она не имеет реальности, как вода, Н2О. Она не имеет реальности, как солнечный свет. Она не является частью реального мира; она где-то между реальным и нереальным. Она фактически существует. Это фантазия, изобретённая вещь. За ней нет никакого фундаментального закона. За ней нет Бога: вот что я имел в виду, когда говорил, что она нереальна. За ней только человеческая изобретательность, новаторство. Всё искусство — это изобретение.
   Изобретение направлено внутрь себя: вы должны поискать ваши внутренние мечты и затем спроецировать эти места наружу. Это может быть поэзия, это может быть живопись, это может быть музыка, — что угодно. И только человек является изобретающим животным в мире. Это прерогатива человека, его предназначение, его величие.
   Общество культурно, если оно артистично. Это показывает, что человечество начало функционировать, что человек идёт дальше животного. Животное живёт только в реальном; оно не знает ничего о фактически существующем, поскольку оно ничего не знает о воображении. Человек создаёт мир фактически существующего. Он выглядит почти как реальный. Вот почему художники так эгоистичны: они изобретатели, — они сделали что-то, они создали что-то. Но запомните, есть различие между созданием и изобретением.
   Вторая вещь — это открытие, обнаружение. Наука открывает, искусство изобретает. Искусство актуализирует фантазии, наука просто открывает то, что есть. Она не вмешивается в это, она не проецирует. Вся научная методология предполагает, что следует держаться поодаль, отстранённо, индифферентно. Вы не должны вмешиваться. Вы должны только отчитываться в том, что есть. Вам не следует входить в это, вам не следует раскрашивать это каким-либо образом. В искусстве — прямо противоположный случай: вам не следует отчитываться в том, что есть. Если художник просто отчитывается в том, что есть, то он не художник, а просто фотокамера. Тогда вещь, которую он производит, — фотография, а не картина. Это может быть сделано машиной. Где здесь изобретение?