Страница:
странно неуязвим!
Ограбление на Эриванской площади было лишь одним из его
террористических подвигов. Иремашвили писал: "До этого он принимал участие в
убийстве военного диктатора Грузии генерала Грязнова. Генерал должен был
быть убит террористами-меньшевиками, но те медлили. И Коба организовал его
убийство и очень веселился, когда меньшевики объявили это своим делом".
Павленко говорил отцу: "Сталин искалечил руку во время одного из эксов,
он был ловок и храбр. Во время захвата денег в Тифлисе он был среди
нападавших на экипаж".
Но Коба никогда не забывал партийных решений о запрещении
террористической деятельности. Вождю партии и страны не пристало быть удалым
грабителем... Вот почему, став Сталиным, он будет тщательно скрывать
деятельность Кобы. Но о ней слишком хорошо знали. В 1918 году меньшевик
Мартов заявил, что Сталин не имеет права занимать руководящие посты в
партии, так как "в свое время был исключен из партии за при-частность к
экспроприациям". Коба потребовал разбирательства. "Никогда в жизни, -
говорил он, - я не судился в партийной организации и не исключался. Это
гнусная клевета". Но несмотря на негодование, Коба не заявил прямо о своем
неучастии в терроре. Мартов настаивал на вызове свидетелей, приводил факты
(в частности, об участии Кобы в экспроприации парохода "Николай I"). Однако
вы-звать свидетелей с охваченного войной Кавказа не удалось. Дело затихло.
Но прошлое Кобы всегда тревожило Сталина. И многие товарищи Кобы по
разбойным нападениям закончат жизнь в сталинской тюрьме. И главный его
соратник по удалым делам - Камо - уйдет из жизни раньше всех.
Это произошло сразу после возвышения Кобы, когда он стал Генеральным
секретарем партии.
15 июля 1922 года Камо ехал на велосипеде по Тифлису, и на пустой
дороге на него наехал автомобиль, столь редкий тогда в городе. "Удар был
настолько силен, - писала тифлисская газета, - что товарища Камо отбросило в
сторону, и, ударившись головой о тротуарную плиту, он потерял сознание... В
больнице, не приходя в себя, он скончался".
"Товарищ Камо погиб именно в тот момент, когда товарищи уговорили его
заняться мемуарами и с этой целью приставили стенографистку... Какая
насмешка судьбы!" - сокрушался на его похоронах Мамия Орахелашвили, один из
руководителей Закавказья.
Насмешка судьбы? Или печальная усмешка его прежнего друга?
ЛЮБОВЬ
Но тогда, в дни далекого 1907 года, Коба, как писал палестин-ский
революционер Асад-бей, "был прямым и честным, довольствовался малым. Все
остальное отсылал Ленину".
Все эти темные годы он живет, точнее, скрывается в Баку, на нефтяных
промыслах. Видимо, это было решение Ленина, который с тех пор будет всегда
заботиться о верном Кобе. "По воле партии я был переброшен в Баку. Два года
революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня", -
писал Коба.
"Революционная работа в нефтяной промышленности" действительно шла.
Вместе со своими боевиками он накладывал "денежные контрибуции на нефтяных
магнатов", угрожая поджогом промыслов. Иногда и поджигал, и тогда багровое
зарево и клубы дыма неделями стояли над промыслами. Устраивались и
забастовки, кстати, выгодные владельцам промыслов - они повышали цены на
нефть, за что платили тоже...
Но сам Коба вел полунищую, бродячую жизнь - все средства аккуратно
посылались Ленину. Приходилось нелегко: теперь он был женат, и жена родила
ему ребенка.
На явочных квартирах в Тифлисе он встретил революционера Александра
Сванидзе (партийная кличка Алеша), который познакомил его со своей сестрой.
Ее звали Екатерина - так же, как мать Кобы. Ее предки были из того же
селения Диди-Лило... Как она была прекрасна! И как тиха и покорна - совсем
не похожа на говорливых, развязных революционерок. Но притом - сестра
революционера!
Правда, в это время Давид Сулиашвили - другой бывший семинарист, тоже
ставший революционером, - ходил в дом Сванидзе и считал себя ее женихом.
Красавец Сулиашвили и Коба... Портрет Кобы в те годы беспощадно рисует Ф.
Кнунянц: "Маленький, тщедушный, какой-то ущербный, одет в косоворотку с
чужого плеча, на голове нелепая турецкая феска".
Но Екатерина увидела его иным... В нем было очарование столь любимого в
Грузии романтического разбойника, грабящего богатых во имя бедных. И еще -
ощущение власти над людьми. Оно подчиняло. "Он нравился женщинам", -
вспоминал под старость Молотов.
Это, конечно, была любовь! Она была так же религиозна, как его мать. Их
венчание было тайным, и не только от полиции - церковный брак был позором
для революционера. "Почти не было случая, чтобы революционный интеллигент
женился на верующей", - с презрением писал Троцкий.
Убивая людей, влача полунищее существование, Коба мечтал о настоящей
семье, которой был лишен в детстве. Создать такую семью он мог только с
невинной религиозной девушкой. Свободомыслящие девушки, "товарищи",
скитавшиеся по нелегальным квартирам и постелям революционеров, ему не
подходили. И он нашел ее... "Преследуемый царской охранкой, он мог находить
любовь только в убогом очаге своей семьи", - писал Иремашвили. Они снимали
комнату на промыслах - в глиняном низеньком домике у хозяина-турка.
Екатерина (Като) работала швеей. В их нищем жилище все сверкало чистотой,
все было покрыто ее белыми вышивками и кружевами.
Его дом, его очаг - традиционная семья... Но при этом он оставался
яростным фанатиком-революционером.
"Он был ужасен во время политических споров. Если бы у него была
возможность, он искоренял бы противников огнем и мечом" (Иремашвили).
Все это время она пытается создать дом, в который он, избегая ареста,
так редко приходит. А если и приходит, то только глубокой ночью, чтобы
исчезнуть на рассвете.
Она рожает ему сына Якова. С грудным младенцем на руках она с трудом
сводит концы с концами. Денег по-прежнему нет. Огромные средства, добытые
мужем, немедленно уходят к Ленину. При этом полунищий Коба презирает деньги.
Для него они - часть мира, который он взялся разрушить. И когда они у него
появляются, он с легкостью раздает их друзьям.
Сергей Аллилуев: "В конце июля 1907 года я должен был уехать в Питер,
денег не было, и по совету товарищей я отправился к Кобе". И Коба тотчас
дает нужную сумму. Однако Аллилуев видит его нищету и, конечно,
отказывается. Но Коба непреклонен, буквально всучивает деньги: "Бери, бери -
пригодятся". И тот берет.
Вообще, Аллилуевы многим обязаны Кобе. Он спас из воды тонувшую
девочку, дочь Сергея. Ту самую Наденьку...
И опять Като сидит без денег с кричащим младенцем. И опять Коба
исчезает в ночи.
А потом она заболела... На лечение у Кобы не было денег.
Она умирала... Осенью он вынужден перевезти ее в Тифлис, где жила ее
семья. Сванидзе смогут за ней ухаживать... Но было поздно. "Като скончалась
на его руках", - писал Иремашвили. Есть фотография, хранившаяся в семье
Сванидзе: Коба стоит над гробом - несчастный, потерянный, с всклокоченными
волосами... Так он убил свою первую жену.
Дата рождения сына Кобы Якова - 1908 год - стоит во всех его анкетах.
Но в Партархиве я нашел фотокопию газетного извещения "о смерти Екатерины
Сванидзе, последовавшей 25 ноября 1907 года".
Как мог Яков родиться после смерти матери? Есть версия: он родился,
конечно, в 1907 году. 1908-й - результат договоренности с местным
священником, чтобы Яков пошел в цар-скую армию на год позже. Может быть, это
правда. Но остается вопрос: почему потом, когда Яков получал паспорт,
всесильный Сталин не возвратил верную дату?
Не возвратил. Ибо все, что касалось жизни таинственного Кобы,
впоследствии старательно запутывалось Сталиным.
Новорожденный остался на руках родной сестры умершей. В ее семье Яков
встретит революцию и будет жить до 1921 года. И только тогда Коба, ставший
Сталиным, заберет сына в Москву.
ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
"После смерти жены Коба стал ревностным организатором убийств князей,
священников, буржуа" (Иремашвили).
Но тогда же появляются слухи - странные, точнее, страшные для
революционера: бесстрашный Коба, удачливый Коба, уходящий от всех
преследований, на самом деле провокатор, засланный полицией в революционное
движение.
Однако слухи прерывает арест Кобы.
Коба - в тюрьме. При аресте у него найдены документы - доказательства
"его принадлежности к запрещенному Бакинскому комитету РСДРП". Это дает
полиции основание для нового обвинения - уже с перспективой каторжных работ.
Но... Бакинское жандармское управление почему-то за-крывает глаза на эти
документы и рекомендует всего лишь вернуть Кобу на прежнее место ссылки - в
Сольвычегодск сроком на три года. После чего новое удивительное решение:
Особое совещание при министре внутренних дел отправляет Кобу в ссылку только
на два года!
Путь ссыльных в забытый Богом городишко Сольвычегодск шел через Вятку.
В камере вятской тюрьмы Коба заболел тифом. Из камеры его перевозят в
губернскую земскую больницу.
Он находился на грани смерти. Но выжил.
В Сольвычегодске он снял комнату в доме Григорова. Крохотный городишко
был в то время одним из центров революционной жизни: на 2000 жителей было
450 политических ссыльных. Все эти революционеры, получавшие пропитание от
сославшего их государства, проводили дни в спорах о будущей революции.
В его государстве ссыльные будут жить совсем иначе...
В Сольвычегодске Коба поправился, поздоровел и уже в начале лета бежал.
По полицейским сообщениям, побег произошел 24 июня 1909 года. И опять он не
боится выбрать Кавказ!
Девять месяцев он находится на свободе. 23 марта 1910 года его
арестовывают. Три месяца следствия, и вновь - поразительные обстоятельства!
Помощник начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовский
пишет заключение: "Ввиду упорного его участия в деятельности революционных
партий, в коих он занимал весьма видное положение, ввиду двухкратного его
побега... принять меру взыскания - высылку в самые отдаленные места Сибири
на пять лет". Но за-ключение игнорируют. Вместо него следует благодушное
решение - выслать неисправимого Кобу в тот же Сольвычегодск! Так началась
третья ссылка.
29 декабря 1910 года он опять поселился в доме Григорова, но прожил там
на этот раз недолго. Вряд ли ему было там плохо - иначе бы он не поселился
во второй раз. Скорее, сыграло свою роль нечто другое...
10 января 1911 года Коба переселяется в дом Матрены Прокопьевны
Кузаковой, молодой вдовы. Она сама описала их встречу: "Зимой 1910 года
зашел ко мне мужчина средних лет и спрашивает: "Жил у вас на квартире мой
друг Асатиани?"
Посетитель назвался Иосифом Виссарионовичем Джуга-швили. Одет не
по-зимнему - в черном осеннем пальто и фетровой шляпе. Вдова
поинтересовалась: "Сколько вам лет?" - "А сколько дадите?" - "Лет сорок,
пожалуй". Он рассмеялся: "Мне только двадцать девять".
ЗАГАДОЧНЫЙ КУЗАКОВ
Свой дом Кузакова описала так: "Дом был тесный, дети спали прямо на
полу... Детей у меня было много, иной раз расшумятся, какое уж тут чтение".
Так что, видимо, не условия жизни в этом доме привлекли Кобу...
В 1978 году на телевидении праздновали 70-летний юбилей одного из
телевизионных начальников - Константина Степановича Кузакова. Это был сын
той самой Матрены Кузаковой.
Все телевидение знало: он сын Сталина! И похож, удивительно похож.
Биография Константина Степановича была крайне загадочна. Один ответственный
работник телевидения рассказывал мне: "Вскоре после возвышения Иосифа
Виссарионовича вдову вызвали в столицу, дали квартиру в новом
правительственном доме, юный Кузаков получил высшее образование и всю жизнь
занимал высокие посты, соответствующие рангу заместителя министра. Сталина
он никогда не видел. В конце 40-х годов Кузаков уже работал в ЦК партии. В
это время началась очередная волна репрессий. Очередь дошла до Кузакова. Его
выгнали из ЦК. Казалось, дни его сочтены, но он написал заявление на имя
Сталина, и Кузакова тотчас оставили в покое... В анкете Кузакова в графе
рожде-ния стоит 1908 год, а его отец, согласно той же анкете, умер в 1905
году!"
Вот так-то! Впрочем, 1908 год - всего лишь осторожная деликатность. Так
же, как напечатанный в "Правде" рассказ вдовы о знакомстве со Сталиным
только в 1910 году.
Конечно, Коба не мог не познакомиться с нею еще в первой ссылке - в
начале 1909 года, ибо тогда у вдовы квартировал его друг, грузинский
революционер Асатиани. Утрата жены была тогда особенно остра. Добрая вдова,
видимо, помогла ему забыться. Вот почему, когда Коба вновь появился в
Сольвычегодске, он переехал в ее шумный дом. Так что Константин Степанович,
скорее всего, родился годом позже. Я видел его не раз - старея, он
становился все более похож на Сталина. Он это знал и немного играл: был
нетороплив, немногословен. Дочь Сталина Светлана Аллилуева пишет, что, по
рассказам теток, в одной из сибирских ссылок отец жил с крестьянкой и где-то
должен быть их сын... Впрочем, как и все в биографии Кобы, это тоже будет
надежно запутано Сталиным.
Уже после того как я закончил книгу, в самом конце сентября 1996 года в
газете "Аргументы и факты" было напечатано интервью самого Кузакова под
названием "Кузаков - сын Сталина". Предположения оказались верными: подходя
к своему девяностолетию, Кузаков решился наконец открыть то, о чем молчал
всю свою длинную жизнь. "Я был еще совсем маленьким, когда узнал, что я сын
Сталина", - заявил он корреспонденту.
"ЧИЖИКОВ"
Ссылка Кобы закончилась, и с нею житье в шумном доме Кузаковой, где
бегали многочисленные дети (как утверждали злые языки, весьма напоминавшие
ее прежних ссыльных постояльцев). Не имея права выехать в столицу, Коба
выбирает для жительства Вологду. Все это время Ленин помнит о верном удалом
грузине, нетерпеливо зовет его. Об этом Коба пишет сам в письме,
перлюстрированном полицией: "Ильич и Ко зазывают в один из двух центров (т.
е. в Москву и Петербург. - Э. Р.) до окончания срока. Мне же хотелось бы
отбыть срок, чтобы легально с большим размахом приняться за дело, но если
нужда острая, то, конечно, снимусь".
И опять странность. Почему этот великий конспиратор так странно
доверчив? Как он мог забыть, что полиция перлюстрирует письма?
Вскоре в Департамент полиции пошло сообщение: "Как можно полагать,
кавказец (так полиция именует Кобу. - Э. Р.) в скором времени выедет в
Петербург или в Москву для свидания с тамошними представителями организации
и будет сопровождаться наблюдением... Явилось бы лучшим производство обыска
и арест его нынче же в Вологде".
Но... никакого ареста! Руководство Департамента будто не слышит и никак
не реагирует!
Немного спустя Ленин приказал - и тотчас Коба "снялся в Петербург".
Следует новое донесение: "В 3.45 кавказец пришел на вокзал с вещами... вошел
в вагон третьего класса в поезд, отходящий на Санкт-Петербург... Кавказец с
означенным поездом уехал в Петербург".
И никакой попытки его задержать! Но почему?
Для побегов революционеры пользовались двумя видами документов. Первый
- так называемые "липовые" - поддельные. Это старые просроченные паспорта,
выкраденные из волостных правлений. Их обрабатывали химикатами, вписывали
новые данные. И "железные" - подлинные паспорта, которые продавали местные
жители, а продав, через некоторое время заявляли в полицию о пропаже.
После отъезда Кобы в делах жандармского управления появляется "Прошение
жителя Вологды П.А. Чижикова о пропаже у него паспорта". Но к тому времени
паспорт уже был найден: "В Петербурге в гостиничных номерах был задержан
некий Чижиков, оказавшийся бежавшим с поселения И. Джугашвили".
И опять непонятное. С самого начала Коба должен был знать: побег в
Петербург безнадежен. В это время в Киеве вы-стрелом из револьвера убит
глава правительства Столыпин. Петербург наводнен полицейскими агентами. Как
уцелеть с паспортом на имя Чижикова и с грузинской физиономией? Тем более
что в Петербурге Коба вел себя совсем странно.
Вначале он был осторожен.
Из воспоминаний С. Аллилуева: "Он вышел с Николаевского вокзала и решил
побродить по городу... надеялся кого-нибудь встретить на улице. Это было
безопаснее, чем искать по адресам. Под дождем он проходил весь день. Толпа
на Нев-ском редела, гасли огни реклам, и тогда он увидел Тодрию. После
убийства Столыпина вся полиция была на ногах. Решили снять меблированную
комнату. Швейцар вертел его паспорт недоверчиво - в нем он значился Петром
Чижиковым. На следующее утро Тодрия повел его к нам".
Потом Аллилуев в окно видит шпиков, которые явно следят за квартирой.
Но подозрительный Коба только шутит и настроен странно беспечно. Далее он и
сопровождающий его рабочий Забелин с удивительной легкостью ускользают от
наблюдения, он ночует у Забелина, после чего... возвращается в те же
меблированные комнаты! И это - зная, что за ним следят!
Анна Аллилуева: "По словам самого Сталина, он был арестован по
возвращении в меблированные комнаты поздно ночью, когда заснул".
Неудивительно, что его арестовывают. Удивительно другое: почему он так
легкомысленно себя вел?
Вот так загадочно окончились три дня его жизни в Петербурге. До
середины декабря ведется следствие. Наказание Коба вновь получает мягкое:
его выслали на три года, да еще с правом выбора места жительства. Он снова
выбрал Вологду.
Тут в следственном деле Джугашвили мелькнула еще одна фамилия, которой
предстоит стать знаменитой: Молотов.
Молотов - партийная кличка революционера Вячеслава Скрябина. Под этой
фамилией будущий министр иностранных дел СССР будет делить Европу и войдет в
мировую историю.
Я просматриваю его скудный фонд в Партийном архиве. Автобиография,
которую он написал в девятнадцать лет при аресте... Будущий министр тоже
недоучился: в Казанском реальном училище он создал тайную революционную
организацию, за что был исключен и отправлен в ссылку под надзор полиции - в
тот же Сольвычегодск.
Итак, они были рядом, правда, в разное время. Судьбе угодно было
отсрочить их встречу: в те дни, когда Коба покинул Сольвычегодск и бежал в
Петербург, его будущий верный соратник там только появился. Причем вначале -
в том же гостеприимном доме Кузаковой!
Романы молодых ссыльных... Как молоды они были, как полны надежд,
тогда, на пороге второго десятилетия юного века... Их века, который принесет
этим безызвестным людям власть и славу. А потом и гибель - большинству.
ВВЕДЕН В ЦК ЛИЧНО ЛЕНИНЫМ
В конце декабря 1911 года Коба прибыл в Вологду. Было Рождество, город
радостно встречал великий праздник.
В новом году к Кобе вернулась удача. Орджоникидзе - давний друг и
видный функционер партии - приезжает к нему в Вологду.
Григорий Орджоникидзе (партийная кличка Серго) моложе Кобы - он родился
в 1886 году в дворянской грузинской семье. С семнадцати лет вступил в
революционное движение, арестовывался, сидел в тюрьме, потом эмигрировал,
жил во Франции, учился в большевистской партийной школе в Лонжюмо...
Орджоникидзе был известен в партии своим темпераментом и яростной
манерой громогласно спорить, вернее, кричать на оппонентов. На одном из
съездов партии его даже не захотели избрать в ЦК, но Ленин, ценивший его
преданность, схитрил - объявил, что Серго глуховат на одно ухо и потому так
кричит.
В 1912 году Орджоникидзе был нелегально послан Лениным в Россию -
работать в подполье.
Орджоникидзе и рассказал Кобе об удивительных событиях, произошедших в
партии: неутомимый Ленин совершил переворот! После поражения революции
рядовые члены партии - и меньшевики, и большевики - стремились уничтожить
раскол. Это подогревалось нехваткой средств у меньшевиков. Они пытались
обсудить вопрос о шмидтовском наследстве, завещанном всей РСДРП и
захваченном большевиками. Было принято решение о созыве Всероссийской
конференции РСДРП для окончательного объединения враждующих. Но мало кто
верил в это объединение.
"Разумеется, на такой конференции кучка драчунов, живущих за границей,
будет состязаться в крикливости... и ожидать чего-то путного от этих петухов
- чистейший самообман", - саркастически заметила Роза Люксембург.
Но она не знала Ленина. Ему нужно было только показать партии: мы
сделали все для объединения. После чего, обвинив меньшевиков в нежелании
сотрудничать, в январе 1912 года Ленин открыто произвел переворот. Он созвал
конференцию большевиков в Праге, и она провозгласила себя единственным
представителем РСДРП, избрала большевистский ЦК. Среди членов нового ЦК были
Ленин, Зиновьев, тот же Орджоникидзе, принимавший самое активное участие в
подготовке пражского переворота, и прочие. Но Кобы среди них не было.
Коба был введен в ЦК позже - лично Лениным.
Возмущенные письма от Плеханова, от Троцкого, от лидеров меньшевиков,
от немецких социалистов Ленин попросту игнорировал.
Это тоже было составной частью искусства Вождя нового века: абсолютное
наплевательство на общественное мнение. Коба успешно постигнет и это.
Орджоникидзе сообщил Кобе волю Вождя: Ленин потребовал его побега. И
через несколько дней после свидания с Орджоникидзе, 29 февраля 1912 года, он
в очередной раз бежит.
Сбежав из ссылки, Коба развивает бешеную деятельность. Сначала посещает
родной Тифлис - соскучился по солнцу в безысходной Сибири. Потом
отправляется в Петербург, по дороге инспектируя провинциальные комитеты.
Полиция заботливо рисует его портрет: "Лицо в оспенных пятнах, глаза
карие, усы черные, нос обыкновенный. Особые приметы: над правой бровью
родинка, левая рука в локте не разгибается".
Революционерка Вера Швейцер дополняет:
"На обратном пути в Петербург он заехал в Ростов. Он оставил мне
директивы для работы Донского комитета. В это время ЦК почти весь сидел...
Мы дошли до вокзала пешком и, маскируя нашу встречу, выпили по чашечке кофе
и провели вместе два часа до поезда. Он был в демисезонном пальто черного
цвета. На нем была темно-серая, почти черная шляпа, и сам он был худой, а
лицо смуглое..."
Все то же пальто, все та же шляпа. Черный человек.
Выборы в Государственную думу очень волнуют Ленина. Ради них он уже
пожертвовал самыми близкими людьми - направил на избирательную кампанию
Инессу Арманд и Георгия Сафарова. Арманд - возлюбленная Ленина, с
существованием которой приходится мириться Крупской. Сафаров в то время
выполнял секретарские обязанности при Вожде.
Крупская: "Инесса и Сафаров, которых Ильич накачал инструкциями, были
тотчас арестованы в Петербурге".
И тогда Ленин заставил бежать Кобу.
В Петербург Коба доехал благополучно.
После революции Сафаров станет одним из руководителей Красного Урала и
подпишет решение о расстреле царской семьи.
Через два десятка лет он сам будет расстрелян Сталиным.
ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
В Петербурге Коба руководит избирательной кампанией. Здесь он встречает
Скрябина-Молотова, также нелегально прожи-вающего в столице. К ним
присоединяется еще один подпольный революционер - Свердлов.
На этот раз Коба - очень подозрителен. Обычно аресты производятся ночью
- теперь он не возвращается домой ночевать. После сходок с рабочими, где
обсуждается тактика кампании, он бродит всю ночь по извозчичьим чайным и
трактирам. В махорочном чаду, среди дремлющих за столами пьяниц и извозчиков
Коба дожидается утра. От усталости и бессонных ночей он еле держится на
ногах.
И все-таки петербургская весна закончилась арестом. Но если в сентябре
1911 года он был на свободе ровно три дня, то теперь - несколько недель. 22
апреля его арестовали. На этот раз ему не удалось уехать в хорошо знакомую
Вологду - его отправляют в суровый Нарымский край. Но Коба не стал
дожидаться ледяной нарымской зимы и уже 1 сентября бежал! В пятый раз!
В делах Департамента полиции есть телеграмма: "Джуга-швили бежал из
Нарымского края... намерен направиться к Ленину на совещание. В случае
обнаружения наблюдения просьба задержать не сразу, лучше перед отъездом за
границу..."
Но почему-то ему опять разрешают благополучно переправиться через
границу!
Он направляется сначала в Краков к Ленину, потом в ноябре преспокойно
возвращается в Петербург, чтобы уже в конце декабря... вновь
беспрепятственно вернуться в Краков на февральское совещание ЦК. И при этом
у него нет заграничного паспорта! Но как? Как все это удалось?
Вот его собственное объяснение, пересказанное старшей дочерью Аллилуева
- Анной.
Оказывается, адреса человека, который должен переправить его через
границу, у Кобы не было. Но он встречает на базаре поляка-сапожника, и,
когда тот узнает, что отец Кобы тоже был сапожник и бедняк в Грузии, которую
так же угнетают, как Польшу, тотчас соглашается перевести его через границу.
На прощание, не взяв денег, поляк говорит Кобе: "Мы, сыны угнетенных наций,
должны помогать друг другу". "Я слышала этот рассказ, - пишет Аллилуева, -
много лет спустя после революции... Он, смеясь, рассказывал нам".
Действительно, такое можно рассказывать только наивным девушкам и
только смеясь. Так что по-прежнему остается открытым вопрос: как же он без
заграничного паспорта, при предупрежденной о его маршруте полиции сумел
дважды пересечь границу?
Череда нудных, одинаковых вопросов без ответа.
"ЧУДЕСНЫЙ ГРУЗИН" ИЗ СТАЛИ
За границей Коба наблюдает привольную жизнь большевист-ской эмиграции:
споры о революции в кафе за чашечкой кофе. С иными живут жены, дети -
Ограбление на Эриванской площади было лишь одним из его
террористических подвигов. Иремашвили писал: "До этого он принимал участие в
убийстве военного диктатора Грузии генерала Грязнова. Генерал должен был
быть убит террористами-меньшевиками, но те медлили. И Коба организовал его
убийство и очень веселился, когда меньшевики объявили это своим делом".
Павленко говорил отцу: "Сталин искалечил руку во время одного из эксов,
он был ловок и храбр. Во время захвата денег в Тифлисе он был среди
нападавших на экипаж".
Но Коба никогда не забывал партийных решений о запрещении
террористической деятельности. Вождю партии и страны не пристало быть удалым
грабителем... Вот почему, став Сталиным, он будет тщательно скрывать
деятельность Кобы. Но о ней слишком хорошо знали. В 1918 году меньшевик
Мартов заявил, что Сталин не имеет права занимать руководящие посты в
партии, так как "в свое время был исключен из партии за при-частность к
экспроприациям". Коба потребовал разбирательства. "Никогда в жизни, -
говорил он, - я не судился в партийной организации и не исключался. Это
гнусная клевета". Но несмотря на негодование, Коба не заявил прямо о своем
неучастии в терроре. Мартов настаивал на вызове свидетелей, приводил факты
(в частности, об участии Кобы в экспроприации парохода "Николай I"). Однако
вы-звать свидетелей с охваченного войной Кавказа не удалось. Дело затихло.
Но прошлое Кобы всегда тревожило Сталина. И многие товарищи Кобы по
разбойным нападениям закончат жизнь в сталинской тюрьме. И главный его
соратник по удалым делам - Камо - уйдет из жизни раньше всех.
Это произошло сразу после возвышения Кобы, когда он стал Генеральным
секретарем партии.
15 июля 1922 года Камо ехал на велосипеде по Тифлису, и на пустой
дороге на него наехал автомобиль, столь редкий тогда в городе. "Удар был
настолько силен, - писала тифлисская газета, - что товарища Камо отбросило в
сторону, и, ударившись головой о тротуарную плиту, он потерял сознание... В
больнице, не приходя в себя, он скончался".
"Товарищ Камо погиб именно в тот момент, когда товарищи уговорили его
заняться мемуарами и с этой целью приставили стенографистку... Какая
насмешка судьбы!" - сокрушался на его похоронах Мамия Орахелашвили, один из
руководителей Закавказья.
Насмешка судьбы? Или печальная усмешка его прежнего друга?
ЛЮБОВЬ
Но тогда, в дни далекого 1907 года, Коба, как писал палестин-ский
революционер Асад-бей, "был прямым и честным, довольствовался малым. Все
остальное отсылал Ленину".
Все эти темные годы он живет, точнее, скрывается в Баку, на нефтяных
промыслах. Видимо, это было решение Ленина, который с тех пор будет всегда
заботиться о верном Кобе. "По воле партии я был переброшен в Баку. Два года
революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня", -
писал Коба.
"Революционная работа в нефтяной промышленности" действительно шла.
Вместе со своими боевиками он накладывал "денежные контрибуции на нефтяных
магнатов", угрожая поджогом промыслов. Иногда и поджигал, и тогда багровое
зарево и клубы дыма неделями стояли над промыслами. Устраивались и
забастовки, кстати, выгодные владельцам промыслов - они повышали цены на
нефть, за что платили тоже...
Но сам Коба вел полунищую, бродячую жизнь - все средства аккуратно
посылались Ленину. Приходилось нелегко: теперь он был женат, и жена родила
ему ребенка.
На явочных квартирах в Тифлисе он встретил революционера Александра
Сванидзе (партийная кличка Алеша), который познакомил его со своей сестрой.
Ее звали Екатерина - так же, как мать Кобы. Ее предки были из того же
селения Диди-Лило... Как она была прекрасна! И как тиха и покорна - совсем
не похожа на говорливых, развязных революционерок. Но притом - сестра
революционера!
Правда, в это время Давид Сулиашвили - другой бывший семинарист, тоже
ставший революционером, - ходил в дом Сванидзе и считал себя ее женихом.
Красавец Сулиашвили и Коба... Портрет Кобы в те годы беспощадно рисует Ф.
Кнунянц: "Маленький, тщедушный, какой-то ущербный, одет в косоворотку с
чужого плеча, на голове нелепая турецкая феска".
Но Екатерина увидела его иным... В нем было очарование столь любимого в
Грузии романтического разбойника, грабящего богатых во имя бедных. И еще -
ощущение власти над людьми. Оно подчиняло. "Он нравился женщинам", -
вспоминал под старость Молотов.
Это, конечно, была любовь! Она была так же религиозна, как его мать. Их
венчание было тайным, и не только от полиции - церковный брак был позором
для революционера. "Почти не было случая, чтобы революционный интеллигент
женился на верующей", - с презрением писал Троцкий.
Убивая людей, влача полунищее существование, Коба мечтал о настоящей
семье, которой был лишен в детстве. Создать такую семью он мог только с
невинной религиозной девушкой. Свободомыслящие девушки, "товарищи",
скитавшиеся по нелегальным квартирам и постелям революционеров, ему не
подходили. И он нашел ее... "Преследуемый царской охранкой, он мог находить
любовь только в убогом очаге своей семьи", - писал Иремашвили. Они снимали
комнату на промыслах - в глиняном низеньком домике у хозяина-турка.
Екатерина (Като) работала швеей. В их нищем жилище все сверкало чистотой,
все было покрыто ее белыми вышивками и кружевами.
Его дом, его очаг - традиционная семья... Но при этом он оставался
яростным фанатиком-революционером.
"Он был ужасен во время политических споров. Если бы у него была
возможность, он искоренял бы противников огнем и мечом" (Иремашвили).
Все это время она пытается создать дом, в который он, избегая ареста,
так редко приходит. А если и приходит, то только глубокой ночью, чтобы
исчезнуть на рассвете.
Она рожает ему сына Якова. С грудным младенцем на руках она с трудом
сводит концы с концами. Денег по-прежнему нет. Огромные средства, добытые
мужем, немедленно уходят к Ленину. При этом полунищий Коба презирает деньги.
Для него они - часть мира, который он взялся разрушить. И когда они у него
появляются, он с легкостью раздает их друзьям.
Сергей Аллилуев: "В конце июля 1907 года я должен был уехать в Питер,
денег не было, и по совету товарищей я отправился к Кобе". И Коба тотчас
дает нужную сумму. Однако Аллилуев видит его нищету и, конечно,
отказывается. Но Коба непреклонен, буквально всучивает деньги: "Бери, бери -
пригодятся". И тот берет.
Вообще, Аллилуевы многим обязаны Кобе. Он спас из воды тонувшую
девочку, дочь Сергея. Ту самую Наденьку...
И опять Като сидит без денег с кричащим младенцем. И опять Коба
исчезает в ночи.
А потом она заболела... На лечение у Кобы не было денег.
Она умирала... Осенью он вынужден перевезти ее в Тифлис, где жила ее
семья. Сванидзе смогут за ней ухаживать... Но было поздно. "Като скончалась
на его руках", - писал Иремашвили. Есть фотография, хранившаяся в семье
Сванидзе: Коба стоит над гробом - несчастный, потерянный, с всклокоченными
волосами... Так он убил свою первую жену.
Дата рождения сына Кобы Якова - 1908 год - стоит во всех его анкетах.
Но в Партархиве я нашел фотокопию газетного извещения "о смерти Екатерины
Сванидзе, последовавшей 25 ноября 1907 года".
Как мог Яков родиться после смерти матери? Есть версия: он родился,
конечно, в 1907 году. 1908-й - результат договоренности с местным
священником, чтобы Яков пошел в цар-скую армию на год позже. Может быть, это
правда. Но остается вопрос: почему потом, когда Яков получал паспорт,
всесильный Сталин не возвратил верную дату?
Не возвратил. Ибо все, что касалось жизни таинственного Кобы,
впоследствии старательно запутывалось Сталиным.
Новорожденный остался на руках родной сестры умершей. В ее семье Яков
встретит революцию и будет жить до 1921 года. И только тогда Коба, ставший
Сталиным, заберет сына в Москву.
ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
"После смерти жены Коба стал ревностным организатором убийств князей,
священников, буржуа" (Иремашвили).
Но тогда же появляются слухи - странные, точнее, страшные для
революционера: бесстрашный Коба, удачливый Коба, уходящий от всех
преследований, на самом деле провокатор, засланный полицией в революционное
движение.
Однако слухи прерывает арест Кобы.
Коба - в тюрьме. При аресте у него найдены документы - доказательства
"его принадлежности к запрещенному Бакинскому комитету РСДРП". Это дает
полиции основание для нового обвинения - уже с перспективой каторжных работ.
Но... Бакинское жандармское управление почему-то за-крывает глаза на эти
документы и рекомендует всего лишь вернуть Кобу на прежнее место ссылки - в
Сольвычегодск сроком на три года. После чего новое удивительное решение:
Особое совещание при министре внутренних дел отправляет Кобу в ссылку только
на два года!
Путь ссыльных в забытый Богом городишко Сольвычегодск шел через Вятку.
В камере вятской тюрьмы Коба заболел тифом. Из камеры его перевозят в
губернскую земскую больницу.
Он находился на грани смерти. Но выжил.
В Сольвычегодске он снял комнату в доме Григорова. Крохотный городишко
был в то время одним из центров революционной жизни: на 2000 жителей было
450 политических ссыльных. Все эти революционеры, получавшие пропитание от
сославшего их государства, проводили дни в спорах о будущей революции.
В его государстве ссыльные будут жить совсем иначе...
В Сольвычегодске Коба поправился, поздоровел и уже в начале лета бежал.
По полицейским сообщениям, побег произошел 24 июня 1909 года. И опять он не
боится выбрать Кавказ!
Девять месяцев он находится на свободе. 23 марта 1910 года его
арестовывают. Три месяца следствия, и вновь - поразительные обстоятельства!
Помощник начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовский
пишет заключение: "Ввиду упорного его участия в деятельности революционных
партий, в коих он занимал весьма видное положение, ввиду двухкратного его
побега... принять меру взыскания - высылку в самые отдаленные места Сибири
на пять лет". Но за-ключение игнорируют. Вместо него следует благодушное
решение - выслать неисправимого Кобу в тот же Сольвычегодск! Так началась
третья ссылка.
29 декабря 1910 года он опять поселился в доме Григорова, но прожил там
на этот раз недолго. Вряд ли ему было там плохо - иначе бы он не поселился
во второй раз. Скорее, сыграло свою роль нечто другое...
10 января 1911 года Коба переселяется в дом Матрены Прокопьевны
Кузаковой, молодой вдовы. Она сама описала их встречу: "Зимой 1910 года
зашел ко мне мужчина средних лет и спрашивает: "Жил у вас на квартире мой
друг Асатиани?"
Посетитель назвался Иосифом Виссарионовичем Джуга-швили. Одет не
по-зимнему - в черном осеннем пальто и фетровой шляпе. Вдова
поинтересовалась: "Сколько вам лет?" - "А сколько дадите?" - "Лет сорок,
пожалуй". Он рассмеялся: "Мне только двадцать девять".
ЗАГАДОЧНЫЙ КУЗАКОВ
Свой дом Кузакова описала так: "Дом был тесный, дети спали прямо на
полу... Детей у меня было много, иной раз расшумятся, какое уж тут чтение".
Так что, видимо, не условия жизни в этом доме привлекли Кобу...
В 1978 году на телевидении праздновали 70-летний юбилей одного из
телевизионных начальников - Константина Степановича Кузакова. Это был сын
той самой Матрены Кузаковой.
Все телевидение знало: он сын Сталина! И похож, удивительно похож.
Биография Константина Степановича была крайне загадочна. Один ответственный
работник телевидения рассказывал мне: "Вскоре после возвышения Иосифа
Виссарионовича вдову вызвали в столицу, дали квартиру в новом
правительственном доме, юный Кузаков получил высшее образование и всю жизнь
занимал высокие посты, соответствующие рангу заместителя министра. Сталина
он никогда не видел. В конце 40-х годов Кузаков уже работал в ЦК партии. В
это время началась очередная волна репрессий. Очередь дошла до Кузакова. Его
выгнали из ЦК. Казалось, дни его сочтены, но он написал заявление на имя
Сталина, и Кузакова тотчас оставили в покое... В анкете Кузакова в графе
рожде-ния стоит 1908 год, а его отец, согласно той же анкете, умер в 1905
году!"
Вот так-то! Впрочем, 1908 год - всего лишь осторожная деликатность. Так
же, как напечатанный в "Правде" рассказ вдовы о знакомстве со Сталиным
только в 1910 году.
Конечно, Коба не мог не познакомиться с нею еще в первой ссылке - в
начале 1909 года, ибо тогда у вдовы квартировал его друг, грузинский
революционер Асатиани. Утрата жены была тогда особенно остра. Добрая вдова,
видимо, помогла ему забыться. Вот почему, когда Коба вновь появился в
Сольвычегодске, он переехал в ее шумный дом. Так что Константин Степанович,
скорее всего, родился годом позже. Я видел его не раз - старея, он
становился все более похож на Сталина. Он это знал и немного играл: был
нетороплив, немногословен. Дочь Сталина Светлана Аллилуева пишет, что, по
рассказам теток, в одной из сибирских ссылок отец жил с крестьянкой и где-то
должен быть их сын... Впрочем, как и все в биографии Кобы, это тоже будет
надежно запутано Сталиным.
Уже после того как я закончил книгу, в самом конце сентября 1996 года в
газете "Аргументы и факты" было напечатано интервью самого Кузакова под
названием "Кузаков - сын Сталина". Предположения оказались верными: подходя
к своему девяностолетию, Кузаков решился наконец открыть то, о чем молчал
всю свою длинную жизнь. "Я был еще совсем маленьким, когда узнал, что я сын
Сталина", - заявил он корреспонденту.
"ЧИЖИКОВ"
Ссылка Кобы закончилась, и с нею житье в шумном доме Кузаковой, где
бегали многочисленные дети (как утверждали злые языки, весьма напоминавшие
ее прежних ссыльных постояльцев). Не имея права выехать в столицу, Коба
выбирает для жительства Вологду. Все это время Ленин помнит о верном удалом
грузине, нетерпеливо зовет его. Об этом Коба пишет сам в письме,
перлюстрированном полицией: "Ильич и Ко зазывают в один из двух центров (т.
е. в Москву и Петербург. - Э. Р.) до окончания срока. Мне же хотелось бы
отбыть срок, чтобы легально с большим размахом приняться за дело, но если
нужда острая, то, конечно, снимусь".
И опять странность. Почему этот великий конспиратор так странно
доверчив? Как он мог забыть, что полиция перлюстрирует письма?
Вскоре в Департамент полиции пошло сообщение: "Как можно полагать,
кавказец (так полиция именует Кобу. - Э. Р.) в скором времени выедет в
Петербург или в Москву для свидания с тамошними представителями организации
и будет сопровождаться наблюдением... Явилось бы лучшим производство обыска
и арест его нынче же в Вологде".
Но... никакого ареста! Руководство Департамента будто не слышит и никак
не реагирует!
Немного спустя Ленин приказал - и тотчас Коба "снялся в Петербург".
Следует новое донесение: "В 3.45 кавказец пришел на вокзал с вещами... вошел
в вагон третьего класса в поезд, отходящий на Санкт-Петербург... Кавказец с
означенным поездом уехал в Петербург".
И никакой попытки его задержать! Но почему?
Для побегов революционеры пользовались двумя видами документов. Первый
- так называемые "липовые" - поддельные. Это старые просроченные паспорта,
выкраденные из волостных правлений. Их обрабатывали химикатами, вписывали
новые данные. И "железные" - подлинные паспорта, которые продавали местные
жители, а продав, через некоторое время заявляли в полицию о пропаже.
После отъезда Кобы в делах жандармского управления появляется "Прошение
жителя Вологды П.А. Чижикова о пропаже у него паспорта". Но к тому времени
паспорт уже был найден: "В Петербурге в гостиничных номерах был задержан
некий Чижиков, оказавшийся бежавшим с поселения И. Джугашвили".
И опять непонятное. С самого начала Коба должен был знать: побег в
Петербург безнадежен. В это время в Киеве вы-стрелом из револьвера убит
глава правительства Столыпин. Петербург наводнен полицейскими агентами. Как
уцелеть с паспортом на имя Чижикова и с грузинской физиономией? Тем более
что в Петербурге Коба вел себя совсем странно.
Вначале он был осторожен.
Из воспоминаний С. Аллилуева: "Он вышел с Николаевского вокзала и решил
побродить по городу... надеялся кого-нибудь встретить на улице. Это было
безопаснее, чем искать по адресам. Под дождем он проходил весь день. Толпа
на Нев-ском редела, гасли огни реклам, и тогда он увидел Тодрию. После
убийства Столыпина вся полиция была на ногах. Решили снять меблированную
комнату. Швейцар вертел его паспорт недоверчиво - в нем он значился Петром
Чижиковым. На следующее утро Тодрия повел его к нам".
Потом Аллилуев в окно видит шпиков, которые явно следят за квартирой.
Но подозрительный Коба только шутит и настроен странно беспечно. Далее он и
сопровождающий его рабочий Забелин с удивительной легкостью ускользают от
наблюдения, он ночует у Забелина, после чего... возвращается в те же
меблированные комнаты! И это - зная, что за ним следят!
Анна Аллилуева: "По словам самого Сталина, он был арестован по
возвращении в меблированные комнаты поздно ночью, когда заснул".
Неудивительно, что его арестовывают. Удивительно другое: почему он так
легкомысленно себя вел?
Вот так загадочно окончились три дня его жизни в Петербурге. До
середины декабря ведется следствие. Наказание Коба вновь получает мягкое:
его выслали на три года, да еще с правом выбора места жительства. Он снова
выбрал Вологду.
Тут в следственном деле Джугашвили мелькнула еще одна фамилия, которой
предстоит стать знаменитой: Молотов.
Молотов - партийная кличка революционера Вячеслава Скрябина. Под этой
фамилией будущий министр иностранных дел СССР будет делить Европу и войдет в
мировую историю.
Я просматриваю его скудный фонд в Партийном архиве. Автобиография,
которую он написал в девятнадцать лет при аресте... Будущий министр тоже
недоучился: в Казанском реальном училище он создал тайную революционную
организацию, за что был исключен и отправлен в ссылку под надзор полиции - в
тот же Сольвычегодск.
Итак, они были рядом, правда, в разное время. Судьбе угодно было
отсрочить их встречу: в те дни, когда Коба покинул Сольвычегодск и бежал в
Петербург, его будущий верный соратник там только появился. Причем вначале -
в том же гостеприимном доме Кузаковой!
Романы молодых ссыльных... Как молоды они были, как полны надежд,
тогда, на пороге второго десятилетия юного века... Их века, который принесет
этим безызвестным людям власть и славу. А потом и гибель - большинству.
ВВЕДЕН В ЦК ЛИЧНО ЛЕНИНЫМ
В конце декабря 1911 года Коба прибыл в Вологду. Было Рождество, город
радостно встречал великий праздник.
В новом году к Кобе вернулась удача. Орджоникидзе - давний друг и
видный функционер партии - приезжает к нему в Вологду.
Григорий Орджоникидзе (партийная кличка Серго) моложе Кобы - он родился
в 1886 году в дворянской грузинской семье. С семнадцати лет вступил в
революционное движение, арестовывался, сидел в тюрьме, потом эмигрировал,
жил во Франции, учился в большевистской партийной школе в Лонжюмо...
Орджоникидзе был известен в партии своим темпераментом и яростной
манерой громогласно спорить, вернее, кричать на оппонентов. На одном из
съездов партии его даже не захотели избрать в ЦК, но Ленин, ценивший его
преданность, схитрил - объявил, что Серго глуховат на одно ухо и потому так
кричит.
В 1912 году Орджоникидзе был нелегально послан Лениным в Россию -
работать в подполье.
Орджоникидзе и рассказал Кобе об удивительных событиях, произошедших в
партии: неутомимый Ленин совершил переворот! После поражения революции
рядовые члены партии - и меньшевики, и большевики - стремились уничтожить
раскол. Это подогревалось нехваткой средств у меньшевиков. Они пытались
обсудить вопрос о шмидтовском наследстве, завещанном всей РСДРП и
захваченном большевиками. Было принято решение о созыве Всероссийской
конференции РСДРП для окончательного объединения враждующих. Но мало кто
верил в это объединение.
"Разумеется, на такой конференции кучка драчунов, живущих за границей,
будет состязаться в крикливости... и ожидать чего-то путного от этих петухов
- чистейший самообман", - саркастически заметила Роза Люксембург.
Но она не знала Ленина. Ему нужно было только показать партии: мы
сделали все для объединения. После чего, обвинив меньшевиков в нежелании
сотрудничать, в январе 1912 года Ленин открыто произвел переворот. Он созвал
конференцию большевиков в Праге, и она провозгласила себя единственным
представителем РСДРП, избрала большевистский ЦК. Среди членов нового ЦК были
Ленин, Зиновьев, тот же Орджоникидзе, принимавший самое активное участие в
подготовке пражского переворота, и прочие. Но Кобы среди них не было.
Коба был введен в ЦК позже - лично Лениным.
Возмущенные письма от Плеханова, от Троцкого, от лидеров меньшевиков,
от немецких социалистов Ленин попросту игнорировал.
Это тоже было составной частью искусства Вождя нового века: абсолютное
наплевательство на общественное мнение. Коба успешно постигнет и это.
Орджоникидзе сообщил Кобе волю Вождя: Ленин потребовал его побега. И
через несколько дней после свидания с Орджоникидзе, 29 февраля 1912 года, он
в очередной раз бежит.
Сбежав из ссылки, Коба развивает бешеную деятельность. Сначала посещает
родной Тифлис - соскучился по солнцу в безысходной Сибири. Потом
отправляется в Петербург, по дороге инспектируя провинциальные комитеты.
Полиция заботливо рисует его портрет: "Лицо в оспенных пятнах, глаза
карие, усы черные, нос обыкновенный. Особые приметы: над правой бровью
родинка, левая рука в локте не разгибается".
Революционерка Вера Швейцер дополняет:
"На обратном пути в Петербург он заехал в Ростов. Он оставил мне
директивы для работы Донского комитета. В это время ЦК почти весь сидел...
Мы дошли до вокзала пешком и, маскируя нашу встречу, выпили по чашечке кофе
и провели вместе два часа до поезда. Он был в демисезонном пальто черного
цвета. На нем была темно-серая, почти черная шляпа, и сам он был худой, а
лицо смуглое..."
Все то же пальто, все та же шляпа. Черный человек.
Выборы в Государственную думу очень волнуют Ленина. Ради них он уже
пожертвовал самыми близкими людьми - направил на избирательную кампанию
Инессу Арманд и Георгия Сафарова. Арманд - возлюбленная Ленина, с
существованием которой приходится мириться Крупской. Сафаров в то время
выполнял секретарские обязанности при Вожде.
Крупская: "Инесса и Сафаров, которых Ильич накачал инструкциями, были
тотчас арестованы в Петербурге".
И тогда Ленин заставил бежать Кобу.
В Петербург Коба доехал благополучно.
После революции Сафаров станет одним из руководителей Красного Урала и
подпишет решение о расстреле царской семьи.
Через два десятка лет он сам будет расстрелян Сталиным.
ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
В Петербурге Коба руководит избирательной кампанией. Здесь он встречает
Скрябина-Молотова, также нелегально прожи-вающего в столице. К ним
присоединяется еще один подпольный революционер - Свердлов.
На этот раз Коба - очень подозрителен. Обычно аресты производятся ночью
- теперь он не возвращается домой ночевать. После сходок с рабочими, где
обсуждается тактика кампании, он бродит всю ночь по извозчичьим чайным и
трактирам. В махорочном чаду, среди дремлющих за столами пьяниц и извозчиков
Коба дожидается утра. От усталости и бессонных ночей он еле держится на
ногах.
И все-таки петербургская весна закончилась арестом. Но если в сентябре
1911 года он был на свободе ровно три дня, то теперь - несколько недель. 22
апреля его арестовали. На этот раз ему не удалось уехать в хорошо знакомую
Вологду - его отправляют в суровый Нарымский край. Но Коба не стал
дожидаться ледяной нарымской зимы и уже 1 сентября бежал! В пятый раз!
В делах Департамента полиции есть телеграмма: "Джуга-швили бежал из
Нарымского края... намерен направиться к Ленину на совещание. В случае
обнаружения наблюдения просьба задержать не сразу, лучше перед отъездом за
границу..."
Но почему-то ему опять разрешают благополучно переправиться через
границу!
Он направляется сначала в Краков к Ленину, потом в ноябре преспокойно
возвращается в Петербург, чтобы уже в конце декабря... вновь
беспрепятственно вернуться в Краков на февральское совещание ЦК. И при этом
у него нет заграничного паспорта! Но как? Как все это удалось?
Вот его собственное объяснение, пересказанное старшей дочерью Аллилуева
- Анной.
Оказывается, адреса человека, который должен переправить его через
границу, у Кобы не было. Но он встречает на базаре поляка-сапожника, и,
когда тот узнает, что отец Кобы тоже был сапожник и бедняк в Грузии, которую
так же угнетают, как Польшу, тотчас соглашается перевести его через границу.
На прощание, не взяв денег, поляк говорит Кобе: "Мы, сыны угнетенных наций,
должны помогать друг другу". "Я слышала этот рассказ, - пишет Аллилуева, -
много лет спустя после революции... Он, смеясь, рассказывал нам".
Действительно, такое можно рассказывать только наивным девушкам и
только смеясь. Так что по-прежнему остается открытым вопрос: как же он без
заграничного паспорта, при предупрежденной о его маршруте полиции сумел
дважды пересечь границу?
Череда нудных, одинаковых вопросов без ответа.
"ЧУДЕСНЫЙ ГРУЗИН" ИЗ СТАЛИ
За границей Коба наблюдает привольную жизнь большевист-ской эмиграции:
споры о революции в кафе за чашечкой кофе. С иными живут жены, дети -