Страница:
– Кстати, как вы думаете, маркиз, почему для своего весьма опасного поручения герцог решил избрать именно вас?
Маркиз молчал.
– Что ж, отвечу сам. Во-первых, маркиз, вы умны. Это очень существенно, ибо, как утверждал мой первый Фигаро: «Ум совершенно не важен, если вы хотите, чтобы служили вам. Но совершенно необходим, чтобы служили вы». И еще...
Маркиз молчал.
– И опять я отвечу за вас, маркиз, – усмехнулся Бомарше. – В случае, если бы затея, придуманная герцогом, раскрылась, маркиз быстро – и навсегда! – исчез бы в тюрьме. Но была и третья причина – главная. Герцогу же прослышал про нее... про ее лицо. Впрочем, об этом потом... пусть пока остается загадка.
– Маркиз не выдержал молчания: – Но графу следует знать, почему я принял тогда предложение герцога! Я ненавидел вас, Бомарше... за славу... за то, что вы плоть от плоти этого века, вы – жалкая пробка, не тонущая в волнах времени... Вы никогда не осмелитесь, Бомарше, спуститься в преисподнюю человека... никогда не отважитесь написать про самое главное, про самое прекрасное и низменное – про пещеру... пещеру между женскими ногами, эту колыбель, где зачинается безмозглая накипь, называемая человеком... Вы, Бомарше, всего лишь участник человеческого стада трусов, загнавших себя в клетку придуманной ими же морали и тайно предающихся истинным потребностям, которые сами же объявили пороками. А пещера – путь к истине, в пастушескую долину языческой свободы... Вы, Бомарше, поверхностны и трусливы, как вкус толпы. И за это толпа вас славит! Потому я втайне и надеялся, что дело, которое я должен был вам предложить, наконец-то сломит вам шею!
– Сразу видно, – засмеялся Бомарше, – что вы писали в юности нравоучительные пьесы, прежде чем приняться за непристойные романы. Ноне забывайте, маркиз, я арендовал вас на три часа для участия в моей пьесе. Так что подобные монологи я вычту из оплаченных часов. Но вернемся к пьесе.– Итак, явление пятое. Вы тотчас приступили к рассказу о предложении герцога Орлеанского. И что же вы сказали тогда ненавистному Бомарше? Ваша реплика!
Маркиз молчал.
– Ну что ж, я был готов к этому! Эй, Фигаро! Реплику маркиза – как она записана в пьесе Бомарше?
Фигаро невозмутимо начал читать текст маркиза:
– «Позвольте сразу к делу, Бомарше. Герцог просил передать вам то, что вы, впрочем, и сами отлично знаете. Страна устала от Семьи. Вместо короля нами давно правит его продажное окружение во главе с обезумевшей от расточительности Антуанеттой. Дефицит бюджета огромен. Королева затеяла строительство нового дворца, а у крестьян нет денег на хлеб. Страна на пороге бунта. Режим надо ликвидировать как можно быстрее. Пока это можно сделать безболезненно, иначе всех нас ждет катастрофа. Герцог очень надеется на вас...»
– Точнее – на обиду моей задницы, – засмеялся Бомарше. – Браво, Фигаро! – И добавил, обращаясь к маркизу и молчащему Ферзену: – Поверьте, господа, память не подвела Бомарше... Маркиз, может быть, у вас есть какие-то дополнения или возражения по вашим репликам? Я жду...
Маркиз молчал.
– Возражений нет. Итак, ваша следующая реплика... весьма важная, ибо вы предложили мне... – Бомарше вопросительно смотрел на маркиза, но тот по-прежнему безмолвствовал. – И это запамятовали? Ну что ж, Фигаро, продолжай текст забывчивого маркиза.
И Фигаро продолжил читать текст из рукописи:
– «Герцог верит в вас... как он сам сказал: „в несравненного мастера интриги“. Он надеется, что вы, как ваш Фигаро, способны „придумать четыре интриги сразу“. Короче, он хотел бы, чтобы вы создали интригу столь же остроумную, как тот памфлет о короле, который вы когда-то приписали другому, – и столь же разящую. Вы должны скомпрометировать власть, точнее, уничтожить ее авторитет!»
– Власть – это люди. Кого же именно, по мнению герцога, я должен убить интригой?
– «Вы уже поняли. Героиней скандала должна стать Антуанетта. Ее ненавидят нация и герцог».
– Проклятье, – шептал Ферзен, – страна негодяев!
– Но вы забыли, Бомарше, мою последнюю реплику,– усмехнулся маркиз. – «Герцог щедро оплатит вам ваше сочинение».
– Никогда! – вскричал Бомарше в негодовании. – Никогда Бомарше не забывал реплик! Это вы забыли течение событий». Читай же, Фигаро!
Фигаро важно взглянул в рукопись:
– «Явление шестое: парк у дома Бомарше. Ремарка: Бомарше и маркиз уже прощались, когда маркиз сказал: „Учтите, герцог щедро оплатит вам ваше сочинение“. Ремарка: Бомарше засмеялся».
– Передайте герцогу, – подхватил Бомарше, – что моя будущая пьеса, как и все, что выходит из-под моего пера, стоит слишком дорого... даже для принца крови. Поэтому я буду трудиться задаром. Ибо, как вы уже догадались, я собираюсь служить не герцогу, но своей обиженной заднице... Так я сказал тогда. И что вы ответили?.. Маркиз, не тяните время, подхватывайте, ваша реплика! Она главная для понимания интриги. Внимание, граф! Ну! – кричал Бомарше. – Ну, маркиз!
Но маркиз в замешательстве смотрел на Бомарше и... молчал.
– Автор устал приходить на помощь этому трусу. Эй, Фигаро, текст маркиза! Только умоляю: читай просто, не крась слова. Ты не у себя в «Комеди Франсэз» – у нас Театр Жизни.
– «А теперь я скажу вам главное, Бомарше, – читал Фигаро. – Герцог велел познакомить вас с мадемуазель де О., будучи уверен, что она сможет стать главным персонажем в вашей будущей интриге. Завтра я приеду с нею».
– И на следующий день маркиз привел ее ко мне. Она была в маске. Внимание, граф. На сцену выходит... Клянусь, вам следует сейчас собрать все душевные силы... Фигаро, выход героини! – объявил Бомарше.
Слуга торжественно распахнул вишневую портьеру на месте, где прежде был камин. И обнажилась пустая изуродованная стена.
– Помните, граф, – сказал Бомарше, – вы привезли из Швеции великого мастера, который выложил камин в Трианоне, в кабинете Антуанетты. Я нанял его после. И он сделал мне точно такой же» то есть ложный камин... Здесь спрятана маленькая педаль, и достаточно ступить на нее»
Бомарше торжественно наступил на педаль. Заиграл невидимый клавесин, и под музыку часть стены медленно отъехала в сторону. За стеной оказалась крохотная комнатка, где в свете свечи на стуле сидела женская фигура.
– Маркиз, который после революции был некоторое время в новой власти, – продолжил Бомарше, – подтвердит вам, что такую же таинственную комнатку национальные гвардейцы обнаружили в Трианоне за ложным камином в кабинете королевы» И узнав, что камин клал швед, справедливо предположили, что в этом тесном убежище не раз прятали другого шведа... Помещение даже прозвали «комнаткой Ферзена».
Граф хотел ответить что-то негодующее, но не успел. Бомарше провозгласил:
– Ее зовут мадемуазель де О._ Мадемуазель, мы ждем вас. Женская фигура поднялась со стула.
И Ферзен застыл... В необычайном смятении он смотрел на освещенный догорающей свечой изящный силуэт. Женщина была в черной полумаске.
– Похожа, не правда ли, граф? – насмешливо продолжил Бомарше. – Маркиз открыл ее в публичном доме в Дижоне.
– Ничего подобного, бордель был в Эмсе, – обидчиво сказал маркиз.
– Мы должны быть точны в мелочах, – обратился Бомарше к Фигаро, и тот молча поправил текст.
– Да, я увидел мадемуазель в Эмсе, в премилом вертепе. Я тогда удачно сбежал от полицейских, конвоировавших меня в мою первую тюрьму, в Венсенн... и забрел туда. С этой шлюхой я скрывался целый месяц в моем замке. С ней же меня там и арестовали. Потом она жила в провинции, где, к ее счастью, мало кто понимал, какое у нее лицо. Но в Бастилии я уговорил коменданта разрешить мне видеться с нею. Когда комендант ее увидел, он, клянусь, бухнулся перед ней на колени... и сообщил о ней герцогу, – бормотал маркиз.
– И герцог, увидев ее, был столь же потрясен, – сказал Бомарше. – Он спрятал мадемуазель в Пале-Рояле. Там она ходила в черной полумаске, и никто не мог увидеть ее лица. Ну а затем герцог приказал привезти ее к Бомарше... Так я впервые увидел ее. Прочь маску, мадемуазель!
Она молча сняла маску.
– Боже мой, – только и смог прошептать бедный граф. – Боже мой!.. Бомарше презрительно-насмешливо смотрел на него.
– Но этого не может быть... – беспомощно пролепетал граф.
– Не лучшая, но единственно возможная реплика... Что-то подобное твердил и я, когда ее привел маркиз. Да, перед вами – двойник королевы...
Какие возможности для сюжета открывало это неправдоподобное сходство! Драгоценная мадемуазель де О... так она сама себя назвала...
– Точнее, так придумал я, – не смог промолчать маркиз. – Настоящее имя мадемуазель – де Олива. И она прошла отличную школу у вашего покорного слуги. Она не говорлива. И обожает действовать»
– Обойдемся без скабрезностей, маркиз, – прервал его Бомарше. – И – назад, в мою пьесу. Явление седьмое. После множества восклицаний я подытожил тогда: «Вылитая Антуанетта! И даже голос!.. Невероятно! Виват! Великолепная получится пьеса...» Но, маркиз, теперь пора подумать и о другом действующем лице – о мужчине. Изложу его качества, необходимые для сюжета. Он должен быть, во-первых, болван...
Маркиз оживился и вступил в игру:
– Ну, этого добра в Париже...
– Браво! Именно так вы и сказали тогда, и с той же интонацией... «Итак, нужен, во-первых, болван. Но, как вы догадались, очень знатный болван, это во-вторых».
– Еще легче, как вы сами знаете_
– Естественно, помешанный на Эросе, – фонтанировал Бомарше. – И, конечно, он, как и все при дворе, должен быть влюблен в королеву и готов на все, чтобы ее завоевать. А она... хотелось бы, чтобы она его... скажем, недолюбливала. От этого его страсть только распалится. И еще одно обстоятельство.– Тут Бомарше остановился и торжествующе произнес: – Чтобы он был красив и даже чем-то похож на... – Бомарше засмеялся и посмотрел на Ферзена. – Да, так я сказал тогда: он должен быть похож на вас, чтобы обществу легче было поверить в интригу, которую я в тот миг уже придумал. И что ответили вы на эти предложения, маркиз?
Маркиз смущенно молчал.
– Фигаро, текст маркиза, который опять решил все забыть. – И, обратившись к графу, неотступно глядевшему на мадемуазель де О., Бомарше прибавил: – Прелесть моей пьесы, граф, в том, что в ней нет ни единой реплики, выдуманной мною. Итак, Фигаро, что же сказал тогда маркиз?
Фигаро углубился в рукопись:
– «Вам нужен смельчак».
– То бишь развратник, – усмехнулся Бомарше.
– «Вы обратились по адресу. Я знаю всех смельчаков в Париже», – продолжал читать Фигаро текст маркиза.
– После чего, – перебил его Бомарше, – мы добрых пару часов перебирали бесконечный список развратных глупцов при дворе. Многие могли бы претендовать... И вдруг маркиз закричал... Фигаро! Текст маркиза!
– «Проклятье! Как же я забыл самого смелого из смельчаков?! Кардинал де Роган – друг моего дядюшки прелата. Болван отменнейший, но при этом так красив! И так часто бывает теперь с принцами церкви – не отстает от принцев крови... Ремарка: „Здесь маркиз стал воистину вдохновенным, и речь его полилась, как стихи...“ О „petite maison“ кардинала близ таможни
Вожирар слагают легенды. Там на стенах выпуклые фигуры демонстрируют все виды наслаждений, и дамы в лорнет рассматривают их... прежде чем перейти в спальню повторять эти картины. За ужином в домике кардинала приглашенные женщины сидят непременно нагие... причем дамы из общества – голые, но в масках, а шлюхи – без. Ибо кардинал придумал галантный девиз: «Дамы из общества обязаны сохранять элегантность в неприличии и чувство достоинства в разврате». Он все-таки у нас Высокопреосвященство и, следовательно, моралист... Мне рассказала о многих его проделках участница кардинальских вечеров – дешевая уличная шлюха. Так что многие удачные фантазии в моих сочинениях – не более чем пересказ сценок в гостеприимном домике Его Высокопреосвященства... Пирушки с музыкой он сделал обычными и в избранных монастырях. Юные монашки были посвящены красавцем-прелатом во все таинства, изображенные на стенах его домика, и могли бы так изнурить вас путешествием в «страну Нежности», что вам уже нечего было бы делать в «стране Наслаждения»... Кстати, когда он прибыл в Вену, его дворец называли «гаванью Цитеры»... такой рой шлюх туда слетелся! Это заставило мать Марии Антуанетты, скучную старую ханжу, беспощадно преследовавшую разврат в Вене, изгнать кардинала из своей столицы. Так что Антуанетта, как верная дочь, ненавидит его». Бомарше зааплодировал.
– «Браво! Вы подлинный соавтор. И герой, и героиня, предложенные вами, превосходны. Браво, мой друг! Я принимаю кардинала де Рогана в главные действующие лица. Знаю – этот не подведет! Бомарше, как создатель, обязан наперед знать, как будут вести себя действующие лица в придуманной им интриге... в его пьесе Жизни... А теперь, маркиз, я хочу немного побеседовать с молчаливой мадемуазель де О. Вы можете вернуться в свою келью в Бастилии». – Засмеявшись, Бомарше добавил: – Если бы вы видели тогда свое лицо!
– Вы меня не поняли тогда, – заговорил маркиз. – Точнее, поняли в пределах пошлой банальности. Для меня ревность – лишь доказательство глупой относительности наших понятий. К примеру, есть племена, у которых в понятие гостеприимства входит предлагать гостям свою жену, как чашечку кофе, и где достоинства женщины определяются количеством любовников. За то же самое, как известно, в Европе женщину презирают, а в какой-нибудь Персии убивают. Так что испытывать ревность смешно для мыслящего... Да, мадемуазель де О. мне бесконечно желанна. Но я отнюдь не буду против, если она по выгоде или по сладострастию будет с вами. Я назову это «милым непостоянством», на которое я плюю. Главное, чтобы после она возвращалась ко мне... Но если после она не вернется – вот это я назову «коварной неверностью» и буду страдать... Так что я желаю вам получить максимум удовольствия друг от друга. Однако я хотел бы, чтобы потом она не забывала своего верного старого друга. Но я боюсь, что после встречи с нею вы с вашими обычными предрассудками станете препятствовать нашим встречам. Нашим пылким встречам... И ведь так оно и было, жалкий вы человек!
Бомарше промолчал и сказал мадемуазель:
– Читаем следующую сцену.
Он поднялся и вступил в маленькую комнатку.
Мадемуазель засмеялась и поднялась навстречу. Они стояли друг против друга.
Бомарше молчал, а мадемуазель все смеялась.
И_ опустила вишневую занавесь.
Теперь Бомарше и женщина были скрыты за занавесью. И оттуда глухо, будто из подземелья, зазвучал его голос
– В это время я узнал, что в Трианоне готовится премьера моего «Цирюльника». Какие исполнители! Голова кружилась... Королева играет Розину, брат короля граф д'Артуа – Альмавиву... А Фигаро должен играть граф де Бодрей...
Слова Бомарше из-за занавеса прерывались счастливыми вскриками мадемуазель де О.
Наконец Бомарше, несколько покрасневший, появился из-за занавеса, церемонно ведя под руку мадемуазель.
Ферзен задыхался от ярости, и в который раз его рука смешно-нелепо искала эфес шпаги.
– Животное! Жирная старая свинья! – сказал граф, стараясь не глядеть на мадемуазель де О.
Он страдал.
– Я прощаю ваши оскорбления, ибо они рождены законным чувством негодования. А для вас, граф, хочу немедленно уточнить: в отличие от маркиза я старомоден и не допущу ничего непристойного – ни в своих сочинениях, ни в своем доме. Крики восторга, которые так артистично воспроизвела мадемуазель де О., были всего лишь иллюстрацией. Именно их издавала королева, примеряя очаровательный туалет Розины, изготовленный мадам Берте, – сказал Бомарше примирительно.
– Как она смеет... как смеет... – повторял бедный граф бессвязно.
– Смеет что? – спросил Бомарше. – Быть так похожа на королеву? И тогда мадемуазель де О. впервые открыла рот.
– У нас республика... на кого захочу, на того и буду похожа...
– Боже мой, – только и смог прошептать граф.
– Вы правы. Даже голос... – сказал Бомарше. И добавил совсем примирительно: – Так что представьте мое состояние. Днем я ездил на репетиции в Трианон, где в моей пьесе королева играла главное действующее лицо. Вечером трудился над сочинением другой пьесы, где уже сама королева должна была стать главным действующим лицом. И погибнуть!
– Вы негодяй! – сказал граф.
– Для окончательного выяснения точности этого утверждения мы вернемся к моей интриге. Итак, мне было ясно: мадемуазель де О. в роли королевы должна была появиться в будущем... Но вначале кто-то должен был дать толчок сюжету – соединить лжекоролеву и глупца-кардинала! Толчок сюжету, где героем задуман любвеобильный болван, должна дать, естественно, женщина, по амплуа – соблазнительница. Итак, нужна была еще одна роскошная дама. Маркиз не подвел и тут... Маркиз, я жду!
– Да, я нашел и ее, – мрачно пробормотал маркиз.
– Надо сказать, граф, – весело продолжил Бомарше, – эта дама была когда-то подругой мадемуазель де О. по древнейшей профессии. Отсюда и близкое знакомство маркиза с нею. Но при этом она была куда хитрее простодушной мадемуазель... и еще большая сочинительница. Она выдумала, что происходит от потомков исчезнувшей династии наших королей, от некоего незаконного отпрыска Генриха Второго Валуа, впавшего в жестокую бедность. За небольшие деньги она обзавелась соответствующими документами и теперь называла себя госпожой Жанной де Валуа. И носила титул по одному из своих бесчисленных мужей – графиня де Ла Мотт. Когда я впервые увидел ее... рот чувственный, пожалуй, слишком велик, нос тонкий, орлиный, даже несколько хищный... Но глаза! В пол-лица горящие огромные глаза... И прекрасные белокурые волосы... Но главное – роскошное узкое тело... а какие плечи! Жанна де Ла Мотт не была красива, граф, но она была гораздо больше – обольстительна. Я сразу понял: герой пьесы получил достойную героиню... Итак, сейчас на сцену выйдет новое действующее лицо. Но как вы знаете, граф, реальная Жанна де Ла Мотт вот уже пять лет как гниет на кладбище. И я вынужден воспользоваться услугами все той же мадемуазель де О. – она сыграет нам и эту роль. Эй, Фигаро!
Фигаро с поклоном передал мадемуазель де О. несколько листков пьесы.
– Итак, место действия, – начал Бомарше, – «petite maison» кардинала де Рогана у заставы Вожирар. Явление восьмое: госпожа де Ла Мотт и кардинал. Она насмешливо осмотрела картины на стенах и сказала... Мадемуазель, ваш выход!
Мадемуазель де О. начала читать:
– «На стенах у вас изображено множество дам, целый гарем. Но учтите, Ваше Высокопреосвященство, я одна могу заменить вам весь ваш гарем. Однако принадлежать к нему никогда не буду».
– Не самая плохая реплика, – сказал Бомарше. – Это я велел ей так начать, чтобы сразу поставить себя в особое положение... Далее! Исполняй ремарку!
– «Ремарка: она подошла к кардиналу и молча посмотрела ему в лицо, потом улыбнулась и...»
Мадемуазель де О. подошла к Ферзену, посмотрела на него... Граф, побледнев, что-то шептал.
И тогда, усмехаясь, мадемуазель де О. взяла в руки его лицо и поцеловала. Граф слабо отбивался. Еще поцелуй... и еще… После чего она со смехом оттолкнула Ферзена.
– Что... что это значит, сударыня? – нелепо спросил граф.
– Какой странный вопрос, – сказал Бомарше. – По-моему, это поцелуй согласно ремарке. Это движется моя интрига. Сейчас вы всего лишь исполнили роль кардинала де Рогана, который на вас так похож... Но, в отличие от вас, он, естественно, не был строг. И после поцелуя немедля начал выполнять роль, которую уготовил ему Бомарше, – тотчас оказался в постели с Жанной де Ла Мотт... Кстати, маркиз, каков был поцелуй? Вы же знаток...
– Это довольно скучный, так называемый «флорентийский поцелуй», – ответил маркиз. – Она была весьма деликатна с движениями рук вовремя поцелуя. А положено в это время пустить в ход нежную ручку, как учил тебя твой «Обезьян». Так меня в порыве нежности часто называла мадемуазель де О., отчего мне хотелось ее задушить.
– И еще, дорогой граф, – Бомарше обратился к Ферзену, который по-прежнему пребывал в прострации, – мадемуазель де О., исполняя роль, имела полное право вас поцеловать. Ибо между утехами любви Жанна де Ла Мотт, по моей просьбе, начала вдалбливать глупцу-кардиналу, как он похож на вас! И кардиналу, естественно, пришла в голову мысль: если вам, скучному шведскому графу, удалось забраться в постель к королеве, то ему и подавно все карты в руки. Он так же красив, белокур, высок и строен, как вы, и к тому же потомок славнейших семей Франции... И тогда кардинал – кстати, в это время весьма сильно поистратившийся – впал в приятные мечтания: как бы ему стать этаким наследником кардинала Мазарини, любовника королевы Анны Австрийской. Стать другом плоти и сердца другой австриячки, Марии Антуанетты, и получить доступ к французской казне...
– Вот она, справедливость в этом мире, – печально сказал маркиз. – Мечтать овладеть прекрасной женщиной, чтобы получить власть и потом ограбить казну! Но за это тебя почитают, награждают орденами... Я же только хотел бескорыстно любить и наслаждаться, причем самыми утонченными способами. И меня за это всю жизнь сажали в тюрьмы, в дома умалишенных... Сумасшедший мир... Нет, с меня довольно!
И маркиз демонстративно начал дремать. Бомарше поднялся с кресла и церемонно передал Ферзену несколько листков:
– Это ваше – роль кардинала де Рогана. Удачливый любовник будет играть роль неудачника, столь на него похожего.
Ферзен побледнел:
– Я здесь не для того, чтобы участвовать в комедии! Бомарше улыбнулся:
– Вы здесь для того, чтобы убить меня. Я помню.
– Да нет, скорее вас обоих, – сказал граф.
– Возражаю! – пробудился маркиз. Бомарше засмеялся:
– И маркиз прав! Вы спешите... Ибо, как вы узнаете далее, убивать надо не двух, а трех губителей. Их было трое!.. Что же касается «участия в комедии»... как вы опять же узнаете далее, я много раз заставлял вас делать именно это. Правда, вы об этом не догадывались... Теперь же, когда я прошу вас сделать это сознательно, вы негодуете. Поверьте, я лишь прошу помочь нам все вспомнить... и побыстрее узнать о третьем. Ферзен швырнул листки на пол.
– Что ж, воля ваша, – сказал Бомарше.
Мадемуазель де О. нагнулась и, смеясь, подняла листки. Это было то движение, полное грации и так хорошо знакомое графу... Согнутый стан Антуанетты... Несчастный Ферзен все следил за ней, не мог оторваться.
Фигаро деловито забрал листки у мадемуазель, аккуратно вложил их обратно в красную папку.
Бомарше перехватил взгляд графа.
– Да... и грация, и движения, и даже манера смеяться... Какова шутка природы! Живая Антуанетта, не правда ли? Расскажи графу, что ты чувствовала в день, когда казнили королеву. В это время, граф, она была в Дижоне... естественно, в чьей-то постели.
– Мне стало плохо, – засмеялась мадемуазель де О., – у меня пошла кровь горлом, и никто не мог остановить ее, сударь.
Бомарше добавил:
– Ее кавалер в тот день был по уши в крови, буквально плавал в кровавой постели... Однако вернемся к пьесе. Итак, я продолжил создавать свою Пьесу Жизни. Первый акт явно шел к удачному концу: де Ла Мотт уверила кардинала, что она находится в самой нежной дружбе с королевой. 1ерцогОрлеанский заказал поддельные письма королевы к де Ла Мотт, которые показали кардиналу. Мы устроили ему превосходное зрелище: из своих окон он увидел, как де Ла Мотт после их бурной ночи села в подъехавшую карету. И в окне кареты потрясенный кардинал различил... лицо королевы! Излишне говорить, что это была наша мадемуазель де О. Она нежно помахала ему рукой – кардиналу объяснили, что это аванс. Он поверил... Первый акт был успешно сыгран. Далее я мог предоставить событиям развиваться своим чередом. Главное в пьесе – правильно придумать характеры, и тогда им можно довериться. Интригу они не испортят»
– Какая скука, – зевнул маркиз.
– Потому что спите не вы, а ваше воображение. Вы забыли – одновременно разыгрывалось другое действие. Я ездил на репетиции «Севильского цирюльника». Этот маленький театр в Трианоне... божественная шкатулка из мрамора, золота, бархата и зеркал. И на сцене – королева, играющая Розину. Вы должны, маркиз, оценить это наваждение. Днем я видел королеву в платье Розины, а ночью шлюха с лицом королевы снимала очень похожее платьице и спала со мной. В театре я ей кланялся и служил, а в постели... Она была вашей достойной ученицей... Кстати, я вспомнил имя соседа-итальянца. Его звали Казакова. Он называл это «венецианскими любовными сумасбродствами». И днем, когда мы репетировали с королевой, я поневоле иногда забывался... два лица сливались... И королева ловила в моем взгляде отнюдь не только почтительность.
– Еще слово... – глухо сказал Ферзен.
– ...и оно будет последним. Аморфная реплика, к тому же вы ее уже говорили. Но, признаю – виноват. Обещаю впредь щадить ваши чувства. Мадемуазель, текст королевы!
Фигаро с поклоном протянул мадемуазель новые листки, и она начала читать нежным, звонким голосом:
– «Как я играю, дорогой Бомарше?»
– «Ваше Величество, вы играете по-королевски», – церемонно ответил Бомарше. И продолжил, обращаясь к графу: – Гордая королева, к моему изумлению, обожала играть пастушек, субреток, даже горничных. Я осторожно спросил ее об этом. И она так объяснила: «Я отдыхаю в этих ролях, мсье Бомарше. Ибо с первого дня в Париже я – жертва ужасного этикета, который правит этим вычурным двором... Помню, когда я приехала сюда, была зима. Первое утро в Версале, холодно... Я только встала. Фрейлина уже приготовила мне теплую рубашку, и я вылезла из постели, протянула руки, чтобы ее взять... Но не тут-то было! В этот момент вошла герцогиня Орлеанская, и мою рубашку мимо моих протянутых рук фрейлина отдала ей! Теперь герцогиня с тем же почтительным поклоном протягивала мне спасительную рубашку, но... тотчас отдернула, потому что следом за ней вошла жена брата короля, и моя рубашка перекочевала в ее руки. Стуча зубами от холода, я разревелась. Я решила, что надо мной издеваются. Оказалось – этикет! Первая фрейлина имела право подать мне рубашку, только если в гардеробной не было принцессы королевской крови. Но и та должна была уступить это счастье ближайшим родственникам короля. И я причитала в ужасе: „Какой кошмар! Какая несусветная глупость!“
Маркиз молчал.
– Что ж, отвечу сам. Во-первых, маркиз, вы умны. Это очень существенно, ибо, как утверждал мой первый Фигаро: «Ум совершенно не важен, если вы хотите, чтобы служили вам. Но совершенно необходим, чтобы служили вы». И еще...
Маркиз молчал.
– И опять я отвечу за вас, маркиз, – усмехнулся Бомарше. – В случае, если бы затея, придуманная герцогом, раскрылась, маркиз быстро – и навсегда! – исчез бы в тюрьме. Но была и третья причина – главная. Герцогу же прослышал про нее... про ее лицо. Впрочем, об этом потом... пусть пока остается загадка.
– Маркиз не выдержал молчания: – Но графу следует знать, почему я принял тогда предложение герцога! Я ненавидел вас, Бомарше... за славу... за то, что вы плоть от плоти этого века, вы – жалкая пробка, не тонущая в волнах времени... Вы никогда не осмелитесь, Бомарше, спуститься в преисподнюю человека... никогда не отважитесь написать про самое главное, про самое прекрасное и низменное – про пещеру... пещеру между женскими ногами, эту колыбель, где зачинается безмозглая накипь, называемая человеком... Вы, Бомарше, всего лишь участник человеческого стада трусов, загнавших себя в клетку придуманной ими же морали и тайно предающихся истинным потребностям, которые сами же объявили пороками. А пещера – путь к истине, в пастушескую долину языческой свободы... Вы, Бомарше, поверхностны и трусливы, как вкус толпы. И за это толпа вас славит! Потому я втайне и надеялся, что дело, которое я должен был вам предложить, наконец-то сломит вам шею!
– Сразу видно, – засмеялся Бомарше, – что вы писали в юности нравоучительные пьесы, прежде чем приняться за непристойные романы. Ноне забывайте, маркиз, я арендовал вас на три часа для участия в моей пьесе. Так что подобные монологи я вычту из оплаченных часов. Но вернемся к пьесе.– Итак, явление пятое. Вы тотчас приступили к рассказу о предложении герцога Орлеанского. И что же вы сказали тогда ненавистному Бомарше? Ваша реплика!
Маркиз молчал.
– Ну что ж, я был готов к этому! Эй, Фигаро! Реплику маркиза – как она записана в пьесе Бомарше?
Фигаро невозмутимо начал читать текст маркиза:
– «Позвольте сразу к делу, Бомарше. Герцог просил передать вам то, что вы, впрочем, и сами отлично знаете. Страна устала от Семьи. Вместо короля нами давно правит его продажное окружение во главе с обезумевшей от расточительности Антуанеттой. Дефицит бюджета огромен. Королева затеяла строительство нового дворца, а у крестьян нет денег на хлеб. Страна на пороге бунта. Режим надо ликвидировать как можно быстрее. Пока это можно сделать безболезненно, иначе всех нас ждет катастрофа. Герцог очень надеется на вас...»
– Точнее – на обиду моей задницы, – засмеялся Бомарше. – Браво, Фигаро! – И добавил, обращаясь к маркизу и молчащему Ферзену: – Поверьте, господа, память не подвела Бомарше... Маркиз, может быть, у вас есть какие-то дополнения или возражения по вашим репликам? Я жду...
Маркиз молчал.
– Возражений нет. Итак, ваша следующая реплика... весьма важная, ибо вы предложили мне... – Бомарше вопросительно смотрел на маркиза, но тот по-прежнему безмолвствовал. – И это запамятовали? Ну что ж, Фигаро, продолжай текст забывчивого маркиза.
И Фигаро продолжил читать текст из рукописи:
– «Герцог верит в вас... как он сам сказал: „в несравненного мастера интриги“. Он надеется, что вы, как ваш Фигаро, способны „придумать четыре интриги сразу“. Короче, он хотел бы, чтобы вы создали интригу столь же остроумную, как тот памфлет о короле, который вы когда-то приписали другому, – и столь же разящую. Вы должны скомпрометировать власть, точнее, уничтожить ее авторитет!»
– Власть – это люди. Кого же именно, по мнению герцога, я должен убить интригой?
– «Вы уже поняли. Героиней скандала должна стать Антуанетта. Ее ненавидят нация и герцог».
– Проклятье, – шептал Ферзен, – страна негодяев!
– Но вы забыли, Бомарше, мою последнюю реплику,– усмехнулся маркиз. – «Герцог щедро оплатит вам ваше сочинение».
– Никогда! – вскричал Бомарше в негодовании. – Никогда Бомарше не забывал реплик! Это вы забыли течение событий». Читай же, Фигаро!
Фигаро важно взглянул в рукопись:
– «Явление шестое: парк у дома Бомарше. Ремарка: Бомарше и маркиз уже прощались, когда маркиз сказал: „Учтите, герцог щедро оплатит вам ваше сочинение“. Ремарка: Бомарше засмеялся».
– Передайте герцогу, – подхватил Бомарше, – что моя будущая пьеса, как и все, что выходит из-под моего пера, стоит слишком дорого... даже для принца крови. Поэтому я буду трудиться задаром. Ибо, как вы уже догадались, я собираюсь служить не герцогу, но своей обиженной заднице... Так я сказал тогда. И что вы ответили?.. Маркиз, не тяните время, подхватывайте, ваша реплика! Она главная для понимания интриги. Внимание, граф! Ну! – кричал Бомарше. – Ну, маркиз!
Но маркиз в замешательстве смотрел на Бомарше и... молчал.
– Автор устал приходить на помощь этому трусу. Эй, Фигаро, текст маркиза! Только умоляю: читай просто, не крась слова. Ты не у себя в «Комеди Франсэз» – у нас Театр Жизни.
– «А теперь я скажу вам главное, Бомарше, – читал Фигаро. – Герцог велел познакомить вас с мадемуазель де О., будучи уверен, что она сможет стать главным персонажем в вашей будущей интриге. Завтра я приеду с нею».
– И на следующий день маркиз привел ее ко мне. Она была в маске. Внимание, граф. На сцену выходит... Клянусь, вам следует сейчас собрать все душевные силы... Фигаро, выход героини! – объявил Бомарше.
Слуга торжественно распахнул вишневую портьеру на месте, где прежде был камин. И обнажилась пустая изуродованная стена.
– Помните, граф, – сказал Бомарше, – вы привезли из Швеции великого мастера, который выложил камин в Трианоне, в кабинете Антуанетты. Я нанял его после. И он сделал мне точно такой же» то есть ложный камин... Здесь спрятана маленькая педаль, и достаточно ступить на нее»
Бомарше торжественно наступил на педаль. Заиграл невидимый клавесин, и под музыку часть стены медленно отъехала в сторону. За стеной оказалась крохотная комнатка, где в свете свечи на стуле сидела женская фигура.
– Маркиз, который после революции был некоторое время в новой власти, – продолжил Бомарше, – подтвердит вам, что такую же таинственную комнатку национальные гвардейцы обнаружили в Трианоне за ложным камином в кабинете королевы» И узнав, что камин клал швед, справедливо предположили, что в этом тесном убежище не раз прятали другого шведа... Помещение даже прозвали «комнаткой Ферзена».
Граф хотел ответить что-то негодующее, но не успел. Бомарше провозгласил:
– Ее зовут мадемуазель де О._ Мадемуазель, мы ждем вас. Женская фигура поднялась со стула.
И Ферзен застыл... В необычайном смятении он смотрел на освещенный догорающей свечой изящный силуэт. Женщина была в черной полумаске.
– Похожа, не правда ли, граф? – насмешливо продолжил Бомарше. – Маркиз открыл ее в публичном доме в Дижоне.
– Ничего подобного, бордель был в Эмсе, – обидчиво сказал маркиз.
– Мы должны быть точны в мелочах, – обратился Бомарше к Фигаро, и тот молча поправил текст.
– Да, я увидел мадемуазель в Эмсе, в премилом вертепе. Я тогда удачно сбежал от полицейских, конвоировавших меня в мою первую тюрьму, в Венсенн... и забрел туда. С этой шлюхой я скрывался целый месяц в моем замке. С ней же меня там и арестовали. Потом она жила в провинции, где, к ее счастью, мало кто понимал, какое у нее лицо. Но в Бастилии я уговорил коменданта разрешить мне видеться с нею. Когда комендант ее увидел, он, клянусь, бухнулся перед ней на колени... и сообщил о ней герцогу, – бормотал маркиз.
– И герцог, увидев ее, был столь же потрясен, – сказал Бомарше. – Он спрятал мадемуазель в Пале-Рояле. Там она ходила в черной полумаске, и никто не мог увидеть ее лица. Ну а затем герцог приказал привезти ее к Бомарше... Так я впервые увидел ее. Прочь маску, мадемуазель!
Она молча сняла маску.
– Боже мой, – только и смог прошептать бедный граф. – Боже мой!.. Бомарше презрительно-насмешливо смотрел на него.
– Но этого не может быть... – беспомощно пролепетал граф.
– Не лучшая, но единственно возможная реплика... Что-то подобное твердил и я, когда ее привел маркиз. Да, перед вами – двойник королевы...
Какие возможности для сюжета открывало это неправдоподобное сходство! Драгоценная мадемуазель де О... так она сама себя назвала...
– Точнее, так придумал я, – не смог промолчать маркиз. – Настоящее имя мадемуазель – де Олива. И она прошла отличную школу у вашего покорного слуги. Она не говорлива. И обожает действовать»
– Обойдемся без скабрезностей, маркиз, – прервал его Бомарше. – И – назад, в мою пьесу. Явление седьмое. После множества восклицаний я подытожил тогда: «Вылитая Антуанетта! И даже голос!.. Невероятно! Виват! Великолепная получится пьеса...» Но, маркиз, теперь пора подумать и о другом действующем лице – о мужчине. Изложу его качества, необходимые для сюжета. Он должен быть, во-первых, болван...
Маркиз оживился и вступил в игру:
– Ну, этого добра в Париже...
– Браво! Именно так вы и сказали тогда, и с той же интонацией... «Итак, нужен, во-первых, болван. Но, как вы догадались, очень знатный болван, это во-вторых».
– Еще легче, как вы сами знаете_
– Естественно, помешанный на Эросе, – фонтанировал Бомарше. – И, конечно, он, как и все при дворе, должен быть влюблен в королеву и готов на все, чтобы ее завоевать. А она... хотелось бы, чтобы она его... скажем, недолюбливала. От этого его страсть только распалится. И еще одно обстоятельство.– Тут Бомарше остановился и торжествующе произнес: – Чтобы он был красив и даже чем-то похож на... – Бомарше засмеялся и посмотрел на Ферзена. – Да, так я сказал тогда: он должен быть похож на вас, чтобы обществу легче было поверить в интригу, которую я в тот миг уже придумал. И что ответили вы на эти предложения, маркиз?
Маркиз смущенно молчал.
– Фигаро, текст маркиза, который опять решил все забыть. – И, обратившись к графу, неотступно глядевшему на мадемуазель де О., Бомарше прибавил: – Прелесть моей пьесы, граф, в том, что в ней нет ни единой реплики, выдуманной мною. Итак, Фигаро, что же сказал тогда маркиз?
Фигаро углубился в рукопись:
– «Вам нужен смельчак».
– То бишь развратник, – усмехнулся Бомарше.
– «Вы обратились по адресу. Я знаю всех смельчаков в Париже», – продолжал читать Фигаро текст маркиза.
– После чего, – перебил его Бомарше, – мы добрых пару часов перебирали бесконечный список развратных глупцов при дворе. Многие могли бы претендовать... И вдруг маркиз закричал... Фигаро! Текст маркиза!
– «Проклятье! Как же я забыл самого смелого из смельчаков?! Кардинал де Роган – друг моего дядюшки прелата. Болван отменнейший, но при этом так красив! И так часто бывает теперь с принцами церкви – не отстает от принцев крови... Ремарка: „Здесь маркиз стал воистину вдохновенным, и речь его полилась, как стихи...“ О „petite maison“ кардинала близ таможни
Вожирар слагают легенды. Там на стенах выпуклые фигуры демонстрируют все виды наслаждений, и дамы в лорнет рассматривают их... прежде чем перейти в спальню повторять эти картины. За ужином в домике кардинала приглашенные женщины сидят непременно нагие... причем дамы из общества – голые, но в масках, а шлюхи – без. Ибо кардинал придумал галантный девиз: «Дамы из общества обязаны сохранять элегантность в неприличии и чувство достоинства в разврате». Он все-таки у нас Высокопреосвященство и, следовательно, моралист... Мне рассказала о многих его проделках участница кардинальских вечеров – дешевая уличная шлюха. Так что многие удачные фантазии в моих сочинениях – не более чем пересказ сценок в гостеприимном домике Его Высокопреосвященства... Пирушки с музыкой он сделал обычными и в избранных монастырях. Юные монашки были посвящены красавцем-прелатом во все таинства, изображенные на стенах его домика, и могли бы так изнурить вас путешествием в «страну Нежности», что вам уже нечего было бы делать в «стране Наслаждения»... Кстати, когда он прибыл в Вену, его дворец называли «гаванью Цитеры»... такой рой шлюх туда слетелся! Это заставило мать Марии Антуанетты, скучную старую ханжу, беспощадно преследовавшую разврат в Вене, изгнать кардинала из своей столицы. Так что Антуанетта, как верная дочь, ненавидит его». Бомарше зааплодировал.
– «Браво! Вы подлинный соавтор. И герой, и героиня, предложенные вами, превосходны. Браво, мой друг! Я принимаю кардинала де Рогана в главные действующие лица. Знаю – этот не подведет! Бомарше, как создатель, обязан наперед знать, как будут вести себя действующие лица в придуманной им интриге... в его пьесе Жизни... А теперь, маркиз, я хочу немного побеседовать с молчаливой мадемуазель де О. Вы можете вернуться в свою келью в Бастилии». – Засмеявшись, Бомарше добавил: – Если бы вы видели тогда свое лицо!
– Вы меня не поняли тогда, – заговорил маркиз. – Точнее, поняли в пределах пошлой банальности. Для меня ревность – лишь доказательство глупой относительности наших понятий. К примеру, есть племена, у которых в понятие гостеприимства входит предлагать гостям свою жену, как чашечку кофе, и где достоинства женщины определяются количеством любовников. За то же самое, как известно, в Европе женщину презирают, а в какой-нибудь Персии убивают. Так что испытывать ревность смешно для мыслящего... Да, мадемуазель де О. мне бесконечно желанна. Но я отнюдь не буду против, если она по выгоде или по сладострастию будет с вами. Я назову это «милым непостоянством», на которое я плюю. Главное, чтобы после она возвращалась ко мне... Но если после она не вернется – вот это я назову «коварной неверностью» и буду страдать... Так что я желаю вам получить максимум удовольствия друг от друга. Однако я хотел бы, чтобы потом она не забывала своего верного старого друга. Но я боюсь, что после встречи с нею вы с вашими обычными предрассудками станете препятствовать нашим встречам. Нашим пылким встречам... И ведь так оно и было, жалкий вы человек!
Бомарше промолчал и сказал мадемуазель:
– Читаем следующую сцену.
Он поднялся и вступил в маленькую комнатку.
Мадемуазель засмеялась и поднялась навстречу. Они стояли друг против друга.
Бомарше молчал, а мадемуазель все смеялась.
И_ опустила вишневую занавесь.
Теперь Бомарше и женщина были скрыты за занавесью. И оттуда глухо, будто из подземелья, зазвучал его голос
– В это время я узнал, что в Трианоне готовится премьера моего «Цирюльника». Какие исполнители! Голова кружилась... Королева играет Розину, брат короля граф д'Артуа – Альмавиву... А Фигаро должен играть граф де Бодрей...
Слова Бомарше из-за занавеса прерывались счастливыми вскриками мадемуазель де О.
Наконец Бомарше, несколько покрасневший, появился из-за занавеса, церемонно ведя под руку мадемуазель.
Ферзен задыхался от ярости, и в который раз его рука смешно-нелепо искала эфес шпаги.
– Животное! Жирная старая свинья! – сказал граф, стараясь не глядеть на мадемуазель де О.
Он страдал.
– Я прощаю ваши оскорбления, ибо они рождены законным чувством негодования. А для вас, граф, хочу немедленно уточнить: в отличие от маркиза я старомоден и не допущу ничего непристойного – ни в своих сочинениях, ни в своем доме. Крики восторга, которые так артистично воспроизвела мадемуазель де О., были всего лишь иллюстрацией. Именно их издавала королева, примеряя очаровательный туалет Розины, изготовленный мадам Берте, – сказал Бомарше примирительно.
– Как она смеет... как смеет... – повторял бедный граф бессвязно.
– Смеет что? – спросил Бомарше. – Быть так похожа на королеву? И тогда мадемуазель де О. впервые открыла рот.
– У нас республика... на кого захочу, на того и буду похожа...
– Боже мой, – только и смог прошептать граф.
– Вы правы. Даже голос... – сказал Бомарше. И добавил совсем примирительно: – Так что представьте мое состояние. Днем я ездил на репетиции в Трианон, где в моей пьесе королева играла главное действующее лицо. Вечером трудился над сочинением другой пьесы, где уже сама королева должна была стать главным действующим лицом. И погибнуть!
– Вы негодяй! – сказал граф.
– Для окончательного выяснения точности этого утверждения мы вернемся к моей интриге. Итак, мне было ясно: мадемуазель де О. в роли королевы должна была появиться в будущем... Но вначале кто-то должен был дать толчок сюжету – соединить лжекоролеву и глупца-кардинала! Толчок сюжету, где героем задуман любвеобильный болван, должна дать, естественно, женщина, по амплуа – соблазнительница. Итак, нужна была еще одна роскошная дама. Маркиз не подвел и тут... Маркиз, я жду!
– Да, я нашел и ее, – мрачно пробормотал маркиз.
– Надо сказать, граф, – весело продолжил Бомарше, – эта дама была когда-то подругой мадемуазель де О. по древнейшей профессии. Отсюда и близкое знакомство маркиза с нею. Но при этом она была куда хитрее простодушной мадемуазель... и еще большая сочинительница. Она выдумала, что происходит от потомков исчезнувшей династии наших королей, от некоего незаконного отпрыска Генриха Второго Валуа, впавшего в жестокую бедность. За небольшие деньги она обзавелась соответствующими документами и теперь называла себя госпожой Жанной де Валуа. И носила титул по одному из своих бесчисленных мужей – графиня де Ла Мотт. Когда я впервые увидел ее... рот чувственный, пожалуй, слишком велик, нос тонкий, орлиный, даже несколько хищный... Но глаза! В пол-лица горящие огромные глаза... И прекрасные белокурые волосы... Но главное – роскошное узкое тело... а какие плечи! Жанна де Ла Мотт не была красива, граф, но она была гораздо больше – обольстительна. Я сразу понял: герой пьесы получил достойную героиню... Итак, сейчас на сцену выйдет новое действующее лицо. Но как вы знаете, граф, реальная Жанна де Ла Мотт вот уже пять лет как гниет на кладбище. И я вынужден воспользоваться услугами все той же мадемуазель де О. – она сыграет нам и эту роль. Эй, Фигаро!
Фигаро с поклоном передал мадемуазель де О. несколько листков пьесы.
– Итак, место действия, – начал Бомарше, – «petite maison» кардинала де Рогана у заставы Вожирар. Явление восьмое: госпожа де Ла Мотт и кардинал. Она насмешливо осмотрела картины на стенах и сказала... Мадемуазель, ваш выход!
Мадемуазель де О. начала читать:
– «На стенах у вас изображено множество дам, целый гарем. Но учтите, Ваше Высокопреосвященство, я одна могу заменить вам весь ваш гарем. Однако принадлежать к нему никогда не буду».
– Не самая плохая реплика, – сказал Бомарше. – Это я велел ей так начать, чтобы сразу поставить себя в особое положение... Далее! Исполняй ремарку!
– «Ремарка: она подошла к кардиналу и молча посмотрела ему в лицо, потом улыбнулась и...»
Мадемуазель де О. подошла к Ферзену, посмотрела на него... Граф, побледнев, что-то шептал.
И тогда, усмехаясь, мадемуазель де О. взяла в руки его лицо и поцеловала. Граф слабо отбивался. Еще поцелуй... и еще… После чего она со смехом оттолкнула Ферзена.
– Что... что это значит, сударыня? – нелепо спросил граф.
– Какой странный вопрос, – сказал Бомарше. – По-моему, это поцелуй согласно ремарке. Это движется моя интрига. Сейчас вы всего лишь исполнили роль кардинала де Рогана, который на вас так похож... Но, в отличие от вас, он, естественно, не был строг. И после поцелуя немедля начал выполнять роль, которую уготовил ему Бомарше, – тотчас оказался в постели с Жанной де Ла Мотт... Кстати, маркиз, каков был поцелуй? Вы же знаток...
– Это довольно скучный, так называемый «флорентийский поцелуй», – ответил маркиз. – Она была весьма деликатна с движениями рук вовремя поцелуя. А положено в это время пустить в ход нежную ручку, как учил тебя твой «Обезьян». Так меня в порыве нежности часто называла мадемуазель де О., отчего мне хотелось ее задушить.
– И еще, дорогой граф, – Бомарше обратился к Ферзену, который по-прежнему пребывал в прострации, – мадемуазель де О., исполняя роль, имела полное право вас поцеловать. Ибо между утехами любви Жанна де Ла Мотт, по моей просьбе, начала вдалбливать глупцу-кардиналу, как он похож на вас! И кардиналу, естественно, пришла в голову мысль: если вам, скучному шведскому графу, удалось забраться в постель к королеве, то ему и подавно все карты в руки. Он так же красив, белокур, высок и строен, как вы, и к тому же потомок славнейших семей Франции... И тогда кардинал – кстати, в это время весьма сильно поистратившийся – впал в приятные мечтания: как бы ему стать этаким наследником кардинала Мазарини, любовника королевы Анны Австрийской. Стать другом плоти и сердца другой австриячки, Марии Антуанетты, и получить доступ к французской казне...
– Вот она, справедливость в этом мире, – печально сказал маркиз. – Мечтать овладеть прекрасной женщиной, чтобы получить власть и потом ограбить казну! Но за это тебя почитают, награждают орденами... Я же только хотел бескорыстно любить и наслаждаться, причем самыми утонченными способами. И меня за это всю жизнь сажали в тюрьмы, в дома умалишенных... Сумасшедший мир... Нет, с меня довольно!
И маркиз демонстративно начал дремать. Бомарше поднялся с кресла и церемонно передал Ферзену несколько листков:
– Это ваше – роль кардинала де Рогана. Удачливый любовник будет играть роль неудачника, столь на него похожего.
Ферзен побледнел:
– Я здесь не для того, чтобы участвовать в комедии! Бомарше улыбнулся:
– Вы здесь для того, чтобы убить меня. Я помню.
– Да нет, скорее вас обоих, – сказал граф.
– Возражаю! – пробудился маркиз. Бомарше засмеялся:
– И маркиз прав! Вы спешите... Ибо, как вы узнаете далее, убивать надо не двух, а трех губителей. Их было трое!.. Что же касается «участия в комедии»... как вы опять же узнаете далее, я много раз заставлял вас делать именно это. Правда, вы об этом не догадывались... Теперь же, когда я прошу вас сделать это сознательно, вы негодуете. Поверьте, я лишь прошу помочь нам все вспомнить... и побыстрее узнать о третьем. Ферзен швырнул листки на пол.
– Что ж, воля ваша, – сказал Бомарше.
Мадемуазель де О. нагнулась и, смеясь, подняла листки. Это было то движение, полное грации и так хорошо знакомое графу... Согнутый стан Антуанетты... Несчастный Ферзен все следил за ней, не мог оторваться.
Фигаро деловито забрал листки у мадемуазель, аккуратно вложил их обратно в красную папку.
Бомарше перехватил взгляд графа.
– Да... и грация, и движения, и даже манера смеяться... Какова шутка природы! Живая Антуанетта, не правда ли? Расскажи графу, что ты чувствовала в день, когда казнили королеву. В это время, граф, она была в Дижоне... естественно, в чьей-то постели.
– Мне стало плохо, – засмеялась мадемуазель де О., – у меня пошла кровь горлом, и никто не мог остановить ее, сударь.
Бомарше добавил:
– Ее кавалер в тот день был по уши в крови, буквально плавал в кровавой постели... Однако вернемся к пьесе. Итак, я продолжил создавать свою Пьесу Жизни. Первый акт явно шел к удачному концу: де Ла Мотт уверила кардинала, что она находится в самой нежной дружбе с королевой. 1ерцогОрлеанский заказал поддельные письма королевы к де Ла Мотт, которые показали кардиналу. Мы устроили ему превосходное зрелище: из своих окон он увидел, как де Ла Мотт после их бурной ночи села в подъехавшую карету. И в окне кареты потрясенный кардинал различил... лицо королевы! Излишне говорить, что это была наша мадемуазель де О. Она нежно помахала ему рукой – кардиналу объяснили, что это аванс. Он поверил... Первый акт был успешно сыгран. Далее я мог предоставить событиям развиваться своим чередом. Главное в пьесе – правильно придумать характеры, и тогда им можно довериться. Интригу они не испортят»
– Какая скука, – зевнул маркиз.
– Потому что спите не вы, а ваше воображение. Вы забыли – одновременно разыгрывалось другое действие. Я ездил на репетиции «Севильского цирюльника». Этот маленький театр в Трианоне... божественная шкатулка из мрамора, золота, бархата и зеркал. И на сцене – королева, играющая Розину. Вы должны, маркиз, оценить это наваждение. Днем я видел королеву в платье Розины, а ночью шлюха с лицом королевы снимала очень похожее платьице и спала со мной. В театре я ей кланялся и служил, а в постели... Она была вашей достойной ученицей... Кстати, я вспомнил имя соседа-итальянца. Его звали Казакова. Он называл это «венецианскими любовными сумасбродствами». И днем, когда мы репетировали с королевой, я поневоле иногда забывался... два лица сливались... И королева ловила в моем взгляде отнюдь не только почтительность.
– Еще слово... – глухо сказал Ферзен.
– ...и оно будет последним. Аморфная реплика, к тому же вы ее уже говорили. Но, признаю – виноват. Обещаю впредь щадить ваши чувства. Мадемуазель, текст королевы!
Фигаро с поклоном протянул мадемуазель новые листки, и она начала читать нежным, звонким голосом:
– «Как я играю, дорогой Бомарше?»
– «Ваше Величество, вы играете по-королевски», – церемонно ответил Бомарше. И продолжил, обращаясь к графу: – Гордая королева, к моему изумлению, обожала играть пастушек, субреток, даже горничных. Я осторожно спросил ее об этом. И она так объяснила: «Я отдыхаю в этих ролях, мсье Бомарше. Ибо с первого дня в Париже я – жертва ужасного этикета, который правит этим вычурным двором... Помню, когда я приехала сюда, была зима. Первое утро в Версале, холодно... Я только встала. Фрейлина уже приготовила мне теплую рубашку, и я вылезла из постели, протянула руки, чтобы ее взять... Но не тут-то было! В этот момент вошла герцогиня Орлеанская, и мою рубашку мимо моих протянутых рук фрейлина отдала ей! Теперь герцогиня с тем же почтительным поклоном протягивала мне спасительную рубашку, но... тотчас отдернула, потому что следом за ней вошла жена брата короля, и моя рубашка перекочевала в ее руки. Стуча зубами от холода, я разревелась. Я решила, что надо мной издеваются. Оказалось – этикет! Первая фрейлина имела право подать мне рубашку, только если в гардеробной не было принцессы королевской крови. Но и та должна была уступить это счастье ближайшим родственникам короля. И я причитала в ужасе: „Какой кошмар! Какая несусветная глупость!“