Страница:
Так что герцог Орлеанский опять ничего не узнал...
Как условились граф Ферзен и Буайе, на всем пути следования экипаж должны были поджидать отряды, высланные генералом. Они должны были обеспечить полную безопасность движения от Шалона до границы. Первый эскадрон гусар должен был ожидать карету у въезда в Шалон, другой отряд – в Понт-де-Соммевеле, пятьдесят драгун – в Сен-Менеуле, отряд графа де Дама – в Клермоне и наконец еще один гусарский эскадрон поджидал Семью в Варение. Любой отряд мог легко освободить карету, если ее задержат, гусарами в Варение, последнем городе на пути к границе, командовал сын генерала Буайе. Он и должен был доставить карету к своему отцу, после чего сам Буайе во главе немецкого полка (на французских солдат полагаться было опасно) должен был эскортировать Семью до границы.
Этот немецкий полк в несколько сотен всадников стоял в Стенее. Он мог за несколько часов достигнуть любой точки на пути следования кареты и отбить короля, если бы с Семьей приключилось что-то неладное План этот неоднократно обсуждался графом Ферзеном и маркизом Буайе, который под предлогом инспектирования границы много раз выезжал осматривать дорогу.
Все было проверено, но, как и предполагал я, Бомарше, они были дурными сочинителями, ибо не учитывали, что их пьесу обязательно будет править Революция.
Невезение, которого так ждал король, началось в Шалоне.
Никакого эскадрона, который должен был встречать их у заставы, Мустье не увидел. Но он решил не расстраивать короля и ни слова не сказал ему об этом.
В Шалоне наняли опытного кучера со свежими, крепкими лошадьми. Но когда карета покидала город, все четыре лошади загадочно пали. Будто пораженные ударом молнии, они лежали на земле, смотрели покорными глазами, и бока их судорожно вздрагивали – они хрипели».
Мустье схватил кучера за горло: «Почему ты взял таких лошадей?»
Но тот, задыхаясь, уверял: «Эти были самые лучшие. Сам не понимаю! Может, что-то в овес подсыпали...»
Лошадей пришлось бросить подыхать на дороге. Хорошо, что с каретой ничего не случилось... Царственные путники сидели испуганные за занавесками и молчали.
Долго искали новых лошадей. К счастью, Мустье наконец нашел их, и эта удача вселила великое оживление в короля. Он сказал, что «его звезда впервые благоволит ему», ибо он загадал: если они благополучно проедут Шалон, то оставшаяся часть пути не доставит никаких трудностей. Королева расхохоталась и посоветовала всегда слушаться ее.
Карета покинула город. Был рассвет, и домики на окраине утопали в сонной тишине и цветах Лошади бежали бойко. Король пришел в самое беззаботное, веселое расположение духа и первый раз заговорил о еде.
«Он даже не заметил, что в Шалоне нас никто не встретил», – рассказывал потом Мустье.
Семья приступила к трапезе. Король ел с большим аппетитом. Ее Величество подозвала Мальдена к окну кареты, предложила ему и Мустье поесть. Она пошутила насчет их смешной формы, сказала, что на ближайшем маскараде, который непременно устроит ее брат в Вене, «надеется видеть их в тех же костюмах». Еще она сказала, что, без сомнения, сейчас, когда они беседуют, «Лафайету весьма не по себе». И расхохоталась.
Она была очень весела.
Два раза, покуда меняли лошадей, король выходил оправиться. Мадам де Турзель искреннее страдала, видя, как рушится этикет. Король шутил, сказал, что согласно этикету прикрывать его должно не шевалье, а графу. Так что на этот раз его загораживал от любопытных взглядов граф де Мальден. Королева и дети «сделали свои дела» в маленьком леске на холме. Мальден помог всем спуститься и снова сесть в карету.
Но необъяснимые вещи продолжали происходить. По прибытии в Понт-де-Соммевель они опять не нашли встречающих гусар.
В этот момент мимо проезжал какой-то щуплый, похожий на девочку, лейтенантик. Он был весь в пыли и дорожной грязи. И лошадь его уже с трудом шла – видно, бешеная была скачка.
Он остановился у кареты и спросил, где можно сменить лошадь.
Мустье объяснил, что «они сами тут проездом, везут казну и мало что знают».
Лейтенант хлестнул несчастную лошадь, и Мустье только успел крикнуть ему вслед: «Если встретите отряд гусар, ожидающий нас, передайте пусть немедля скачут сюда!»
Лейтенант кивнул и продолжил свой путь.
«Наверное, они дожидаются в следующем городе, так как увидели, что тут нет никакой для нас опасности», – весело сказала королева.
Король, свято веривший в дисциплину и в то, что все распоряжения Буайе должны быть точно исполнены, предложил поискать гусар.
Гусар искали, но безуспешно.
Мустье и Мальден, уже начавшие догадываться, что происходит, уговорили Семью продолжить путь»
В Сен-Менеуле все повторилось: и здесь не было драгун. Король уже открыто негодовал, и Мустье отправился на поиски. Зная солдатские нравы, он ожидал найти драгун в трактире.
Около трактира, откуда слышались пьяные голоса, к нему торопливо подошел человек в разорванном мундире. Мустье с изумлением узнал в нем командира драгун графа д'Андуина. Не глядя на Мустье, граф просвистел шепотом: «Немедленно уезжайте, если задержитесь – все пропало. Торопитесь!» И тут же удалился.
Только на обратном пути шевалье узнал подробности: отряд из Сен-Менеула был разоружен и арестован национальными гвардейцами совсем незадолго до их приезда. Драгуны д'Андуина не только отдали оружие без сопротивления, но радостно орали: «Да здравствует нация!» Командир пытался усовестить их, говорил, что они «оставляют без охраны казну, которая должна скоро прибыть». Однако в ответ звучали выкрики: «Толстопузую казну и дырку австрийской шлюхи, куда не лазил только ленивый, охранять не хотим! По этой семейке фонарь давно плачет!»
Откуда-то они уже все знали...
Все закончилось потасовкой: на графе разорвали мундир, его с трудом отбили от своих же драгун национальные гвардейцы. Потом драгуны отправились в трактир, а д'Андуин, сообразив, что скорее всего их и будут искать там, решил быть поблизости…
Во время короткого разговора Мустье и графа д'Андуина случилось, как выяснится потом, необратимое.
Король, услышав шепот графа, приоткрыл занавеску. Мустье дал знак немедля ее закрыть. Но было поздно. На площади перед трактиром стояли двое молодых людей и рассматривали прибывшую карету. Один из них, некто Друэ, был сыном городского почтмейстера, второй – его друг, местный пьяница.
«Надо бы проверить документы у хозяев такой богатой и большой кареты», – предложил Друэ, служивший до революции в полку принца Конде и знавший толк в каретах.
Услышав эти слова, Мустье молча вынул из сумки подорожную и паспорта.
«Значит, этот толстяк – дворецкий? – усмехаясь, сказал Друэ, возвращая документы. – Сдается мне, что этот дворецкий, который прячется за занавеской... очень похож на свое изображение на пятидесятиливровой купюре».
Мустье почел за лучшее не понять иронии. Он подал знак, и карета тронулась. Не сменив лошадей, они отправились далее – в Клермон.
Как писали потом газеты, «Друэ узнал короля по изображению на пятидесятиливровой ассигнации». Но Мустье уверен, что это ложь, – просто кто-то предупреждал их всех.
Кто-то, скакавший впереди. Когда карета выехала из городка, король поднял занавеску и засыпал бедного Мустье раздраженными вопросами: «Что происходит?– Где, наконец, солдаты, которые должны быть по всей дороге? Почему нас никто не встречает?»
Но Мустье решил ничего не объяснять королю. Он сказал только, что дорога свободна и это главное, а солдаты, видимо, ждут их в Клермоне.
Но в Клермоне случилось то же, что и в Сен-Менеуле – их опять никто не встретил.
Отчаявшийся Мустье направил карету к трактиру, и история повторилась: из окон слышались пьяные крики солдат, а у дверей расхаживал граф де Дама.
Граф торопливо подошел к дверце кареты и заговорил шепотом с королем, сидевшим за опущенной занавеской: «Ваше Величество, я – это все, что осталось от моего отряда. Остальные сейчас пьянствуют с национальными гвардейцами. Быстрее уезжайте, Ваше Величество!» И он торопливо удалился.
И тут у кареты вдруг вновь возник тот самый маленький лейтенант. Он представился каким-то невообразимым корсиканским именем и спросил: «Не нужно ли помочь охранять важных господ, едущих в такой богатой карете в столь позднее время?»
Мустье поблагодарил и ответил: «Мы справимся сами».
«Боюсь, уже нет, – в голосе лейтенанта сквозила усмешка. – Давайте, гражданин, я разбужу вам в помощь отряд национальной гвардии».
Мустье сказал, что его господа «не столь важные персоны и не привыкли путешествовать с таким эскортом». На что лейтенант все с той же нехорошей усмешкой заявил, что его предложение вызвано «исключительно опасностью, которой могут подвергнуться путешествующие, проезжая ночью лесом». Но Мустье, чувствуя непонятную робость перед этим наглым недоростком, повторил, что защититься от бандитов они сумеют сами. И торопливо крикнул кучеру: «Трогай!» Лейтенант только расхохотался им вслед. Кучер, пока шли все эти переговоры, зашел пообедать в трактир и вернулся оттуда в весьма странном настроении. Прежде очень веселый, теперь он угрюмо молчал, не отвечал на шутки Мустье и вяло погонял лошадей. Мустье скакал рядом с каретой и слышал разговор Их Величеств. «Все, как в книге Иова: „То, чего я страшился, случилось со мной“, – сказал король. А она продолжала веселиться: „Ну что тут такого, Ваше Величество?! Бог мой, ну не встретили... какая в этом трагедия? Ну встретят нас дальше“. – И заливалась притворным смехом. К половине одиннадцатого карета прибыла в Варенн, проделав не меньше шестидесяти лье. Была темная ночь. Полнейшая тишина, царившая в городке, казалось, говорила, что жители погружены в глубокий и безмятежный сон. Карета стояла у въезда в город. Путешественники прождали почти сорок минут, но никто не появился. Дорога была темна и пуста – никаких признаков эскадрона гусар, который должен был их встречать. Не приехал и сын маркиза Буайе, Его Величество повторял в ярости: „Где сменные лошади? Где гусары? Где этот проклятый Буайе?“ Мустье понуро молчал. Молчала и королева. Дети дремали. Мадам де Турзель и Елизавета за всю дорогу не проронили ни слова. По требованию короля решено было ждать отряд и свежих лошадей. Мустье и Мальден прогуливались около экипажа. Прошло еще четверть часа, но никто не появлялся.
Мустье потом рассказывал мне «После вспышки ярости король погрузился в глубокую задумчивость, королева же, наоборот, стала отдавать приказания. Ее Величество велела узнать, где самая большая гостиница. Как мы выяснили, постучавшись в чей-то дом, гостиница эта называлась „Великий монарх“. И тут королева вспомнила, что Ферзен упоминал о ней. Может быть, там их ждет сын маркиза Буайе? Гостиница оказалась на другой стороне реки. Но когда мы подъехали к мосту, он оказался перекрыт бревнами и опрокинутыми телегами, так что переехать на другой берег не было никакой возможности». Перекрытый мост красноречиво подтвердил Мустье то, что он подозревал ранее: и здесь их кто-то опередил. Мустье решил, что лучше продолжить путь с уставшими лошадьми, чем оставаться в этом опасном городе. Но кучер вдруг отказался ехать – сказал, что не знает дороги. Не помогли даже пятьдесят луидоров, которые шевалье ему посулил. И тогда Мустье решил зайти в дом, напротив которого стояла их карета. В непроглядной ночи это было единственное жилище, где горел свет.
Мустье постучал. Отворил некто в домашнем халате и спросил сердито: «Что угодно?»
«Мост почему-то перекрыт. Не соблаговолит ли мсье указать другую дорогу в сторону границы?»
В это время открывший дверь увидел карету. Лицо его тотчас изменилось, и он торопливо прошептал: «Я хорошо знаю эту дорогу. Но я пропал, если ее узнают люди в карете».
Мустье сделал вид, что не понял последней фразы, и сказал: «Русская дама в карете очень устала, а мсье кажется слишком благородным, чтобы не поторопиться угодить даме».
«Здесь все уже прекрасно знают, кто эта дама», – последовал мрачный ответ.
Мустье настаивал: «Моя госпожа приказала мне уговорить вас. Не будет ли мсье столь любезен подойти к ней и побеседовать?»
Тот, не осмелившись ослушаться, пошел к карете в одних чулках, без башмаков (как он сказал: «Чтобы не производить шума»).
Он подошел к дверце и, поговорив несколько минут с королевой, объяснил Мустье, как выехать на дорогу к границе, минуя мост, и как по пути найти францисканский монастырь, где, по его предположению, находился отряд гусар, «который, видимо, должен встречать вашу даму». Самое постыдное, что этот трус оказался драгунским майором, кавалером ордена Святого Людовика, неким господином Префонтеном. Король велел править к монастырю и отыскать там гусар. «Иначе мы погибнем во тьме с издыхающими от усталости лошадьми». Но они не проехали и двухсот шагов, как карету остановила толпа национальных гвардейцев, внезапно запрудившая улицу.
Гвардейцы дружно направили ружья на кучера, который тотчас остановил карету, торопливо слез с облучка и смешался с толпой. После чего ружья были нацелены уже на дверцу кареты. Раздались крики: «Выходите или будем стрелять!»
Мустье, соскочив с коня, выбил ружье у одного из гвардейцев. Мальден бросил под колеса другого солдата, отобрав у него оружие. А Мустье уже приставил шпагу к горлу самого шумного (это был тот самый сын почтмейстера) и крикнул в толпу: «Я проткну ему горло раньше, чем кто-нибудь выстрелит... Прочь от кареты!» Вся свора тотчас отпрянула.
И вдруг из-за занавесок послышался голос королевы: «Не надо сопротивляться».
В ответ Мустье прошептал: «Ваше Величество, позвольте мне атаковать эту компанию трусов. Клянусь, я один рассею их всех».
Но она, видимо, побоялась рисковать детьми.
«Нет и тысячу раз нет», – сказала королева. А король молчал.
Только потом из газет Мустье узнал, что все сделал тот самый Друэ, прискакавший из Сен-Менеула вместе с каким-то молоденьким офицером. Офицер велел перекрыть мост телегами и бревнами, отрезав карету от Буайе-младшего. И пока Семья, теряя время, ждала гусар, сын почтмейстера бегал по домам и будил национальных гвардейцев.
Между тем солдаты, окружавшие карету, расступились, и вперед вышли прокурор коммуны Варенна мсье Сое и командир местной национальной гвардии. В свете факелов оба смотрелись весьма живописно. Сое был в сюртуке, надетом на голое тело, и в домашних туфлях – его только что разбудили. Командир, напротив, был в мундире и весь обвешан оружием: на боку шпага, в руке пистолет, в другой – ружье.
Прокурор Сое приказал Мустье немедленно убрать шпагу от горла Друэ и, повернувшись к карете, вежливо попросил «господ путешествующих» приподнять занавески и показать паспорта.
Занавески откинулись, и рука госпожи де Турзель передала паспорта. В окно был отчетливо виден нос Бурбонов, торчащий из-под надвинутой шляпы короля.
«Паспорта в порядке», – сказал Сое.
Послышался угрожающий ропот толпы. И тогда Сое продолжил: «Но из Парижа нам приказали не только проверять паспорта, но и производить записи в особых книгах обо всех проезжающих в сторону границы. Поэтому я вынужден просить господ, находящихся в карете, пройти в мой дом. Там вы отдохнете, а утром мы сможем сделать соответствующие записи в соответствующих книгах».
Мустье спросил шепотом, подойдя к окну кареты: «Что делать?» Хотя ему уже было ясно: сопротивление бесполезно, усталые лошади не выдержат погони.
«Мы подчиняемся правилам», – послышался негромкий и спокойный голос короля.
Он открыл дверцу кареты и вышел первым.
«А вот и Его Величество, – загоготали в толпе, – и не узнать без орденов!»
Будто не слыша, он подал руку королеве. И та легко, грациозно выпрыгнула из кареты.
«А это никак его австриячка!» – захохотали в толпе.
Но королева повернула голову и посмотрела так, как умела только она. Кровь цезарей... И они вмиг замолчали. Мустье помог сонным детям выбраться из кареты и подал руку мадам де Турзель и принцессе.
Всех расположили в скверной комнате на первом этаже.
Король сел в глубине комнаты, королева и принцесса Елизавета – по обе стороны от него. Напротив на скамье устроились дети. Для того чтобы в любой момент защитить их, Мустье счел себя вправе сесть между детьми – прямо перед Его Величеством.
Вдруг в соседней комнате затопали, загалдели. Это пришла охрана – крестьяне с вилами. Они встали у дверей.
Мустье попросил позволения Его Величества прогнать нахалов, но он только сказал: «Сидите спокойно, не следует их замечать».
В это время какой-то наглец сунул голову в комнату и обратился к Мустье «Правду говорят, что это наш король?»
На что Мустье ответил: «Если вы так считаете, то должны быть у его ног. А если это действительно иностранец, то по какому праву вы смеете нас задерживать?»
Людей в соседней комнате становилось все больше – нестерпимый запах пота и громкие, насмешливые голоса.
Тут Его Величество, видимо, решил, что маскарад унижает достоинство потомка Людовика Святого. Он поднялся, вышел на середину комнаты и заговорил величественным тоном, который должен был устыдить самого отпетого мерзавца: «Да, я ваш король. Я устал от оскорблений, которым долгое время подвергался в своей столице, и решил удалиться из Парижа в провинцию. Я уверен, что там снова обрету любовь народа к своему Государю».
Казалось, и Сое, и даже командир национальной гвардии были тронуты этой речью. Во всяком случае, так показалось королю. И Его Величество продолжал: «Французы ошибаются, если думают, что преданность монарху угасла в их сердцах. Чтобы доказать им это, я возьму с собой вас, солдаты национальной гвардии, и вы проводите своего короля до границы».
Но Сое и командир гвардейцев молчали.
Обманутый этим молчанием, король повелительно обратился к Сосу: «Приказываю вам немедля собрать отряд и велеть запрягать лошадей в мою карету!»
На это Сое ответил печально: «Нет, сир. Мы не имеем права тронуться с места, пока не приедут люди из Парижа».
«Но я так хочу, я вам, наконец, приказываю!» – сказал Его Величество.
И тогда оба, и Сое, и командир национальной гвардии... расхохотались. Король резко повернулся к ним спиной и сел.
Взбешенный Мустье выхватил шпагу: «Вы посмели оскорбить своего короля. Защищайтесь, негодяи!» Но двери распахнулись, и в комнату ворвались крестьяне с вилами.
Король приказал: «Шпаги в ножны, господа».
«И мы вынуждены были повиноваться под гогот черни, – рассказывал мне Мустье. – Сжав зубы, мы молча отступили, не опуская шпаг. И тогда принцесса Елизавета шепнула мне: „Не суетитесь. Нас непременно освободят. Ничего не предпринимайте. Ждите отряд. Они придут“.
И они пришли... Сначала появился тот самый взбунтовавшийся отряд драгун графа де Дама. Они подошли к дому Соса.
Не зная, что драгуны изменили, король и королева торопливо бросились к окнам. Но напрасно король стоял у окна. Напрасно королева брала на руки дофина, а принцесса Елизавета – свою августейшую племянницу. Трогательное зрелище не производило на драгун никакого впечатления, ибо уже ничто не могло призвать их ни к подчинению, ни к уважению. По требованию столпившихся национальных гвардейцев подвыпившие драгуны только радостно орали: «Да здравствует нация!»
Гвардейцы пропустили в дом одного из командиров драгун, шевалье Делона, и тот спросил короля, каковы будут его приказания.
«Так можно спрашивать только в насмешку, – отвечал король. – Я не могу больше отдавать приказов, меня здесь не слушают. Выполняйте свой долг...»
Эти слова, смысл которых был так ясен, Делон предпочел не понять. Он не сделал никаких усилий образумить свой отряд. Он попросту сбежал, оставив пьяных драгун – хохочущих, тыкающих пальцами в окно, где еще недавно стоял их король.
Вскоре начал бить колокол. Подходили все новые отряды национальной гвардии. В свете факелов толпилась уже добрая пара сотен гвардейцев.
Где-то раздался взрыв. Потом Мустье узнал, что все тот же молоденький офицерик приказал взорвать мост. Видимо, он догадался об угрозе помощи со стороны границы.
Теперь город был окончательно отрезан.
Прошел час. Детей уложили спать. Взрослые не спали – ждали. Верили, что сын маркиза Буайе, находившийся где-то в городе, наверняка оценил ситуацию и, видимо, уже мчится во весь опор, чтобы вернуться в Варенн с отцом и войском.
И действительно, часа через два вдруг раздался топот копыт.
И опять королева бросилась к окну и радостно крикнула: «Они! Пришли!»
Отрад гусар спешивался у дома.
Дверь распахнулась...
Нет, это был не Буайе. Это были герцог Шуазель, барон Гогела и граф де Дама.
Двое крестьян, охранявших комнату, попытались им помешать, но герцог только положил руку на шпагу, и они торопливо отскочили от дверей.
Шуазель оглядел комнату.
Он потом рассказал мне: «На кровати спал дофин, около него сидела мадам де Турзель, горестно положив голову на руки. У окна стояли принцесса Елизавета и дочь королевы. В глубине комнаты сидели два королевских гвардейца: Мустье и Мальден. Король сидел у стола. На деревянном грубом столе находились хлеб и вино. Над королем на стене висел... его парадный портрет!»
Король встал и радостно пошел к ним. Королева последовала за мужем.
«Где молодой Буайе?» – нетерпеливо спросила королева.
«Он ждал вас с лошадьми в гостинице „Великий монарх“.
«Я говорила, сир!» – воскликнула королева.
«Услышав о вашем аресте, он, скорее всего, поскакал к отцу за помощью. Во всяком случае, въехав в Варенн, я отправил в гостиницу своего человека, приказал найти молодого Буайе, а если не найдет – самому мчаться к его отцу за подкреплением».
«Кто-то стрелял из пушек? – спросил король с надеждой. – Почему?»
«Это взорвали мост, ведущий к границе».
«Что же делать?» – спросил король в отчаянии.
«Спасать вас, сир! – сказали Шуазель с бароном Гогела буквально в один голос. – На реке есть брод. Мы переправимся верхом. У нас сорок гусар, семеро спешатся и передадут вам лошадей. Ваше Величество сядет на одну из них, держа в руках дофина. Барон не раз бывал с вами на охоте, мы знаем, что вы прекрасный наездник, равно как Ее Величество и ваша дочь. Я не знаю, как ездят верхом принцесса Елизавета и госпожа де Турзель... В крайнем случае они останутся, и мы вывезем их позже, когда в город войдет маркиз со своим полком. Но сейчас гусары готовы окружить вас, сир, и принять на себя удары тех, кто попытается вас остановить. Мы же с Мустье, Мальденом, графом де Дама и семью солдатами, которые отдадут вам своих лошадей, прикроем ваш отъезд. И умрем, если понадобится!»
Ее Величество взглядом одобрила эти слова. Король же в задумчивости смотрел в окно. Наконец он сказал: «Там их, наверное, несколько сотен?»
«Человек шестьсот, не больше, но подходят все новые, колокол гудит... Дорога каждая минута!»
«Гарантируете ли вы, что в этой схватке не будут убиты члены моей семьи?»
«Если это произойдет, я убью себя на ваших глазах!» – воскликнул Шуазель.
«Мы готовы, готовы!» – говорили глаза королевы. Было видно, как она мучилась необходимостью молчать, когда говорит король.
«Рассудим здраво, – неторопливо продолжал король, – у вас мало лошадей и совсем немного людей. Если бы я был один, клянусь, я последовал бы вашему совету. Но со мной семья и дамы Скоро час ночи, нас захватили в одиннадцать тридцать. Молодой Буайе должен уже полтора часа скакать к отцу. Так'»
«Так».
«Маркиз со своими войсками намеревался выйти нам навстречу и ждать нас в Дюне. Отсюда до Дюна не больше восьми лье. Это два с половиной часа быстрой скачки. Следовательно, маркиз придет к нам на помощь к четырем утра, и мы в полной безопасности уедем отсюда».
«Когда я вышел на улицу, – рассказывал потом Шуазель, – я понял, что мое предложение уже бесполезно. Город был запружен людьми, не было даже шанса пробиться. Шел второй час ночи, и тысяч пять крестьян с вилами и национальных гвардейцев с ружьями горланили песни и слонялись по улицам, как на празднике. Колокол бил не умолкая, будто отпевал несчастную Семью. Я вернулся в дом. Невозможно описать тревогу и надежду, с которой мы ждали рассвета. Дети спали на кровати мсье Соса, а король и королева сидели, вслушиваясь в звуки набата. Как они ждали топота лошадей!»
Часы пробили три, потом четыре... Солдаты генерала Буайе уже должны были войти в город. Но никого не было. Между тем наступал рассвет.
В ожидании солдат решено было укрепить комнаты. Шуазель велел Мустье закрыть все окна. Они понимали, что при появлении полка Буайе гвардейцы и крестьяне первым делом постараются захватить Семью и, угрожая их убийством, остановят наступающих.
«План был таков, – рассказывал мне Шуазель. – При первых звуках выстрелов мы выгоняем охрану из второй комнаты. Чтобы добраться до Семьи, надо было подняться наверх. Мы решили встать на лестнице один за другим: я, барон Гогела, граф де Дама, Мустье и Мальден. Им пришлось бы убить всех нас, что потребовало бы времени – достаточного, чтобы солдаты маркиза Буайе взяли дом».
Но часы уже пробили пять, а Буайе не было. И с последним ударом часов вошли незнакомые люди. Это были посланцы из Парижа. Они привезли декрет Национального собрания.
Оба были в помятой одежде – скакали всю ночь. Они заговорили, перебивая друг друга: «Сир! В Париже волнения... люди готовы перебить друг друга... Интересы государства... Вот декрет Национального собрания... Вам надлежит вернуться...»
Как условились граф Ферзен и Буайе, на всем пути следования экипаж должны были поджидать отряды, высланные генералом. Они должны были обеспечить полную безопасность движения от Шалона до границы. Первый эскадрон гусар должен был ожидать карету у въезда в Шалон, другой отряд – в Понт-де-Соммевеле, пятьдесят драгун – в Сен-Менеуле, отряд графа де Дама – в Клермоне и наконец еще один гусарский эскадрон поджидал Семью в Варение. Любой отряд мог легко освободить карету, если ее задержат, гусарами в Варение, последнем городе на пути к границе, командовал сын генерала Буайе. Он и должен был доставить карету к своему отцу, после чего сам Буайе во главе немецкого полка (на французских солдат полагаться было опасно) должен был эскортировать Семью до границы.
Этот немецкий полк в несколько сотен всадников стоял в Стенее. Он мог за несколько часов достигнуть любой точки на пути следования кареты и отбить короля, если бы с Семьей приключилось что-то неладное План этот неоднократно обсуждался графом Ферзеном и маркизом Буайе, который под предлогом инспектирования границы много раз выезжал осматривать дорогу.
Все было проверено, но, как и предполагал я, Бомарше, они были дурными сочинителями, ибо не учитывали, что их пьесу обязательно будет править Революция.
Невезение, которого так ждал король, началось в Шалоне.
Никакого эскадрона, который должен был встречать их у заставы, Мустье не увидел. Но он решил не расстраивать короля и ни слова не сказал ему об этом.
В Шалоне наняли опытного кучера со свежими, крепкими лошадьми. Но когда карета покидала город, все четыре лошади загадочно пали. Будто пораженные ударом молнии, они лежали на земле, смотрели покорными глазами, и бока их судорожно вздрагивали – они хрипели».
Мустье схватил кучера за горло: «Почему ты взял таких лошадей?»
Но тот, задыхаясь, уверял: «Эти были самые лучшие. Сам не понимаю! Может, что-то в овес подсыпали...»
Лошадей пришлось бросить подыхать на дороге. Хорошо, что с каретой ничего не случилось... Царственные путники сидели испуганные за занавесками и молчали.
Долго искали новых лошадей. К счастью, Мустье наконец нашел их, и эта удача вселила великое оживление в короля. Он сказал, что «его звезда впервые благоволит ему», ибо он загадал: если они благополучно проедут Шалон, то оставшаяся часть пути не доставит никаких трудностей. Королева расхохоталась и посоветовала всегда слушаться ее.
Карета покинула город. Был рассвет, и домики на окраине утопали в сонной тишине и цветах Лошади бежали бойко. Король пришел в самое беззаботное, веселое расположение духа и первый раз заговорил о еде.
«Он даже не заметил, что в Шалоне нас никто не встретил», – рассказывал потом Мустье.
Семья приступила к трапезе. Король ел с большим аппетитом. Ее Величество подозвала Мальдена к окну кареты, предложила ему и Мустье поесть. Она пошутила насчет их смешной формы, сказала, что на ближайшем маскараде, который непременно устроит ее брат в Вене, «надеется видеть их в тех же костюмах». Еще она сказала, что, без сомнения, сейчас, когда они беседуют, «Лафайету весьма не по себе». И расхохоталась.
Она была очень весела.
Два раза, покуда меняли лошадей, король выходил оправиться. Мадам де Турзель искреннее страдала, видя, как рушится этикет. Король шутил, сказал, что согласно этикету прикрывать его должно не шевалье, а графу. Так что на этот раз его загораживал от любопытных взглядов граф де Мальден. Королева и дети «сделали свои дела» в маленьком леске на холме. Мальден помог всем спуститься и снова сесть в карету.
Но необъяснимые вещи продолжали происходить. По прибытии в Понт-де-Соммевель они опять не нашли встречающих гусар.
В этот момент мимо проезжал какой-то щуплый, похожий на девочку, лейтенантик. Он был весь в пыли и дорожной грязи. И лошадь его уже с трудом шла – видно, бешеная была скачка.
Он остановился у кареты и спросил, где можно сменить лошадь.
Мустье объяснил, что «они сами тут проездом, везут казну и мало что знают».
Лейтенант хлестнул несчастную лошадь, и Мустье только успел крикнуть ему вслед: «Если встретите отряд гусар, ожидающий нас, передайте пусть немедля скачут сюда!»
Лейтенант кивнул и продолжил свой путь.
«Наверное, они дожидаются в следующем городе, так как увидели, что тут нет никакой для нас опасности», – весело сказала королева.
Король, свято веривший в дисциплину и в то, что все распоряжения Буайе должны быть точно исполнены, предложил поискать гусар.
Гусар искали, но безуспешно.
Мустье и Мальден, уже начавшие догадываться, что происходит, уговорили Семью продолжить путь»
В Сен-Менеуле все повторилось: и здесь не было драгун. Король уже открыто негодовал, и Мустье отправился на поиски. Зная солдатские нравы, он ожидал найти драгун в трактире.
Около трактира, откуда слышались пьяные голоса, к нему торопливо подошел человек в разорванном мундире. Мустье с изумлением узнал в нем командира драгун графа д'Андуина. Не глядя на Мустье, граф просвистел шепотом: «Немедленно уезжайте, если задержитесь – все пропало. Торопитесь!» И тут же удалился.
Только на обратном пути шевалье узнал подробности: отряд из Сен-Менеула был разоружен и арестован национальными гвардейцами совсем незадолго до их приезда. Драгуны д'Андуина не только отдали оружие без сопротивления, но радостно орали: «Да здравствует нация!» Командир пытался усовестить их, говорил, что они «оставляют без охраны казну, которая должна скоро прибыть». Однако в ответ звучали выкрики: «Толстопузую казну и дырку австрийской шлюхи, куда не лазил только ленивый, охранять не хотим! По этой семейке фонарь давно плачет!»
Откуда-то они уже все знали...
Все закончилось потасовкой: на графе разорвали мундир, его с трудом отбили от своих же драгун национальные гвардейцы. Потом драгуны отправились в трактир, а д'Андуин, сообразив, что скорее всего их и будут искать там, решил быть поблизости…
Во время короткого разговора Мустье и графа д'Андуина случилось, как выяснится потом, необратимое.
Король, услышав шепот графа, приоткрыл занавеску. Мустье дал знак немедля ее закрыть. Но было поздно. На площади перед трактиром стояли двое молодых людей и рассматривали прибывшую карету. Один из них, некто Друэ, был сыном городского почтмейстера, второй – его друг, местный пьяница.
«Надо бы проверить документы у хозяев такой богатой и большой кареты», – предложил Друэ, служивший до революции в полку принца Конде и знавший толк в каретах.
Услышав эти слова, Мустье молча вынул из сумки подорожную и паспорта.
«Значит, этот толстяк – дворецкий? – усмехаясь, сказал Друэ, возвращая документы. – Сдается мне, что этот дворецкий, который прячется за занавеской... очень похож на свое изображение на пятидесятиливровой купюре».
Мустье почел за лучшее не понять иронии. Он подал знак, и карета тронулась. Не сменив лошадей, они отправились далее – в Клермон.
Как писали потом газеты, «Друэ узнал короля по изображению на пятидесятиливровой ассигнации». Но Мустье уверен, что это ложь, – просто кто-то предупреждал их всех.
Кто-то, скакавший впереди. Когда карета выехала из городка, король поднял занавеску и засыпал бедного Мустье раздраженными вопросами: «Что происходит?– Где, наконец, солдаты, которые должны быть по всей дороге? Почему нас никто не встречает?»
Но Мустье решил ничего не объяснять королю. Он сказал только, что дорога свободна и это главное, а солдаты, видимо, ждут их в Клермоне.
Но в Клермоне случилось то же, что и в Сен-Менеуле – их опять никто не встретил.
Отчаявшийся Мустье направил карету к трактиру, и история повторилась: из окон слышались пьяные крики солдат, а у дверей расхаживал граф де Дама.
Граф торопливо подошел к дверце кареты и заговорил шепотом с королем, сидевшим за опущенной занавеской: «Ваше Величество, я – это все, что осталось от моего отряда. Остальные сейчас пьянствуют с национальными гвардейцами. Быстрее уезжайте, Ваше Величество!» И он торопливо удалился.
И тут у кареты вдруг вновь возник тот самый маленький лейтенант. Он представился каким-то невообразимым корсиканским именем и спросил: «Не нужно ли помочь охранять важных господ, едущих в такой богатой карете в столь позднее время?»
Мустье поблагодарил и ответил: «Мы справимся сами».
«Боюсь, уже нет, – в голосе лейтенанта сквозила усмешка. – Давайте, гражданин, я разбужу вам в помощь отряд национальной гвардии».
Мустье сказал, что его господа «не столь важные персоны и не привыкли путешествовать с таким эскортом». На что лейтенант все с той же нехорошей усмешкой заявил, что его предложение вызвано «исключительно опасностью, которой могут подвергнуться путешествующие, проезжая ночью лесом». Но Мустье, чувствуя непонятную робость перед этим наглым недоростком, повторил, что защититься от бандитов они сумеют сами. И торопливо крикнул кучеру: «Трогай!» Лейтенант только расхохотался им вслед. Кучер, пока шли все эти переговоры, зашел пообедать в трактир и вернулся оттуда в весьма странном настроении. Прежде очень веселый, теперь он угрюмо молчал, не отвечал на шутки Мустье и вяло погонял лошадей. Мустье скакал рядом с каретой и слышал разговор Их Величеств. «Все, как в книге Иова: „То, чего я страшился, случилось со мной“, – сказал король. А она продолжала веселиться: „Ну что тут такого, Ваше Величество?! Бог мой, ну не встретили... какая в этом трагедия? Ну встретят нас дальше“. – И заливалась притворным смехом. К половине одиннадцатого карета прибыла в Варенн, проделав не меньше шестидесяти лье. Была темная ночь. Полнейшая тишина, царившая в городке, казалось, говорила, что жители погружены в глубокий и безмятежный сон. Карета стояла у въезда в город. Путешественники прождали почти сорок минут, но никто не появился. Дорога была темна и пуста – никаких признаков эскадрона гусар, который должен был их встречать. Не приехал и сын маркиза Буайе, Его Величество повторял в ярости: „Где сменные лошади? Где гусары? Где этот проклятый Буайе?“ Мустье понуро молчал. Молчала и королева. Дети дремали. Мадам де Турзель и Елизавета за всю дорогу не проронили ни слова. По требованию короля решено было ждать отряд и свежих лошадей. Мустье и Мальден прогуливались около экипажа. Прошло еще четверть часа, но никто не появлялся.
Мустье потом рассказывал мне «После вспышки ярости король погрузился в глубокую задумчивость, королева же, наоборот, стала отдавать приказания. Ее Величество велела узнать, где самая большая гостиница. Как мы выяснили, постучавшись в чей-то дом, гостиница эта называлась „Великий монарх“. И тут королева вспомнила, что Ферзен упоминал о ней. Может быть, там их ждет сын маркиза Буайе? Гостиница оказалась на другой стороне реки. Но когда мы подъехали к мосту, он оказался перекрыт бревнами и опрокинутыми телегами, так что переехать на другой берег не было никакой возможности». Перекрытый мост красноречиво подтвердил Мустье то, что он подозревал ранее: и здесь их кто-то опередил. Мустье решил, что лучше продолжить путь с уставшими лошадьми, чем оставаться в этом опасном городе. Но кучер вдруг отказался ехать – сказал, что не знает дороги. Не помогли даже пятьдесят луидоров, которые шевалье ему посулил. И тогда Мустье решил зайти в дом, напротив которого стояла их карета. В непроглядной ночи это было единственное жилище, где горел свет.
Мустье постучал. Отворил некто в домашнем халате и спросил сердито: «Что угодно?»
«Мост почему-то перекрыт. Не соблаговолит ли мсье указать другую дорогу в сторону границы?»
В это время открывший дверь увидел карету. Лицо его тотчас изменилось, и он торопливо прошептал: «Я хорошо знаю эту дорогу. Но я пропал, если ее узнают люди в карете».
Мустье сделал вид, что не понял последней фразы, и сказал: «Русская дама в карете очень устала, а мсье кажется слишком благородным, чтобы не поторопиться угодить даме».
«Здесь все уже прекрасно знают, кто эта дама», – последовал мрачный ответ.
Мустье настаивал: «Моя госпожа приказала мне уговорить вас. Не будет ли мсье столь любезен подойти к ней и побеседовать?»
Тот, не осмелившись ослушаться, пошел к карете в одних чулках, без башмаков (как он сказал: «Чтобы не производить шума»).
Он подошел к дверце и, поговорив несколько минут с королевой, объяснил Мустье, как выехать на дорогу к границе, минуя мост, и как по пути найти францисканский монастырь, где, по его предположению, находился отряд гусар, «который, видимо, должен встречать вашу даму». Самое постыдное, что этот трус оказался драгунским майором, кавалером ордена Святого Людовика, неким господином Префонтеном. Король велел править к монастырю и отыскать там гусар. «Иначе мы погибнем во тьме с издыхающими от усталости лошадьми». Но они не проехали и двухсот шагов, как карету остановила толпа национальных гвардейцев, внезапно запрудившая улицу.
Гвардейцы дружно направили ружья на кучера, который тотчас остановил карету, торопливо слез с облучка и смешался с толпой. После чего ружья были нацелены уже на дверцу кареты. Раздались крики: «Выходите или будем стрелять!»
Мустье, соскочив с коня, выбил ружье у одного из гвардейцев. Мальден бросил под колеса другого солдата, отобрав у него оружие. А Мустье уже приставил шпагу к горлу самого шумного (это был тот самый сын почтмейстера) и крикнул в толпу: «Я проткну ему горло раньше, чем кто-нибудь выстрелит... Прочь от кареты!» Вся свора тотчас отпрянула.
И вдруг из-за занавесок послышался голос королевы: «Не надо сопротивляться».
В ответ Мустье прошептал: «Ваше Величество, позвольте мне атаковать эту компанию трусов. Клянусь, я один рассею их всех».
Но она, видимо, побоялась рисковать детьми.
«Нет и тысячу раз нет», – сказала королева. А король молчал.
Только потом из газет Мустье узнал, что все сделал тот самый Друэ, прискакавший из Сен-Менеула вместе с каким-то молоденьким офицером. Офицер велел перекрыть мост телегами и бревнами, отрезав карету от Буайе-младшего. И пока Семья, теряя время, ждала гусар, сын почтмейстера бегал по домам и будил национальных гвардейцев.
Между тем солдаты, окружавшие карету, расступились, и вперед вышли прокурор коммуны Варенна мсье Сое и командир местной национальной гвардии. В свете факелов оба смотрелись весьма живописно. Сое был в сюртуке, надетом на голое тело, и в домашних туфлях – его только что разбудили. Командир, напротив, был в мундире и весь обвешан оружием: на боку шпага, в руке пистолет, в другой – ружье.
Прокурор Сое приказал Мустье немедленно убрать шпагу от горла Друэ и, повернувшись к карете, вежливо попросил «господ путешествующих» приподнять занавески и показать паспорта.
Занавески откинулись, и рука госпожи де Турзель передала паспорта. В окно был отчетливо виден нос Бурбонов, торчащий из-под надвинутой шляпы короля.
«Паспорта в порядке», – сказал Сое.
Послышался угрожающий ропот толпы. И тогда Сое продолжил: «Но из Парижа нам приказали не только проверять паспорта, но и производить записи в особых книгах обо всех проезжающих в сторону границы. Поэтому я вынужден просить господ, находящихся в карете, пройти в мой дом. Там вы отдохнете, а утром мы сможем сделать соответствующие записи в соответствующих книгах».
Мустье спросил шепотом, подойдя к окну кареты: «Что делать?» Хотя ему уже было ясно: сопротивление бесполезно, усталые лошади не выдержат погони.
«Мы подчиняемся правилам», – послышался негромкий и спокойный голос короля.
Он открыл дверцу кареты и вышел первым.
«А вот и Его Величество, – загоготали в толпе, – и не узнать без орденов!»
Будто не слыша, он подал руку королеве. И та легко, грациозно выпрыгнула из кареты.
«А это никак его австриячка!» – захохотали в толпе.
Но королева повернула голову и посмотрела так, как умела только она. Кровь цезарей... И они вмиг замолчали. Мустье помог сонным детям выбраться из кареты и подал руку мадам де Турзель и принцессе.
Всех расположили в скверной комнате на первом этаже.
Король сел в глубине комнаты, королева и принцесса Елизавета – по обе стороны от него. Напротив на скамье устроились дети. Для того чтобы в любой момент защитить их, Мустье счел себя вправе сесть между детьми – прямо перед Его Величеством.
Вдруг в соседней комнате затопали, загалдели. Это пришла охрана – крестьяне с вилами. Они встали у дверей.
Мустье попросил позволения Его Величества прогнать нахалов, но он только сказал: «Сидите спокойно, не следует их замечать».
В это время какой-то наглец сунул голову в комнату и обратился к Мустье «Правду говорят, что это наш король?»
На что Мустье ответил: «Если вы так считаете, то должны быть у его ног. А если это действительно иностранец, то по какому праву вы смеете нас задерживать?»
Людей в соседней комнате становилось все больше – нестерпимый запах пота и громкие, насмешливые голоса.
Тут Его Величество, видимо, решил, что маскарад унижает достоинство потомка Людовика Святого. Он поднялся, вышел на середину комнаты и заговорил величественным тоном, который должен был устыдить самого отпетого мерзавца: «Да, я ваш король. Я устал от оскорблений, которым долгое время подвергался в своей столице, и решил удалиться из Парижа в провинцию. Я уверен, что там снова обрету любовь народа к своему Государю».
Казалось, и Сое, и даже командир национальной гвардии были тронуты этой речью. Во всяком случае, так показалось королю. И Его Величество продолжал: «Французы ошибаются, если думают, что преданность монарху угасла в их сердцах. Чтобы доказать им это, я возьму с собой вас, солдаты национальной гвардии, и вы проводите своего короля до границы».
Но Сое и командир гвардейцев молчали.
Обманутый этим молчанием, король повелительно обратился к Сосу: «Приказываю вам немедля собрать отряд и велеть запрягать лошадей в мою карету!»
На это Сое ответил печально: «Нет, сир. Мы не имеем права тронуться с места, пока не приедут люди из Парижа».
«Но я так хочу, я вам, наконец, приказываю!» – сказал Его Величество.
И тогда оба, и Сое, и командир национальной гвардии... расхохотались. Король резко повернулся к ним спиной и сел.
Взбешенный Мустье выхватил шпагу: «Вы посмели оскорбить своего короля. Защищайтесь, негодяи!» Но двери распахнулись, и в комнату ворвались крестьяне с вилами.
Король приказал: «Шпаги в ножны, господа».
«И мы вынуждены были повиноваться под гогот черни, – рассказывал мне Мустье. – Сжав зубы, мы молча отступили, не опуская шпаг. И тогда принцесса Елизавета шепнула мне: „Не суетитесь. Нас непременно освободят. Ничего не предпринимайте. Ждите отряд. Они придут“.
И они пришли... Сначала появился тот самый взбунтовавшийся отряд драгун графа де Дама. Они подошли к дому Соса.
Не зная, что драгуны изменили, король и королева торопливо бросились к окнам. Но напрасно король стоял у окна. Напрасно королева брала на руки дофина, а принцесса Елизавета – свою августейшую племянницу. Трогательное зрелище не производило на драгун никакого впечатления, ибо уже ничто не могло призвать их ни к подчинению, ни к уважению. По требованию столпившихся национальных гвардейцев подвыпившие драгуны только радостно орали: «Да здравствует нация!»
Гвардейцы пропустили в дом одного из командиров драгун, шевалье Делона, и тот спросил короля, каковы будут его приказания.
«Так можно спрашивать только в насмешку, – отвечал король. – Я не могу больше отдавать приказов, меня здесь не слушают. Выполняйте свой долг...»
Эти слова, смысл которых был так ясен, Делон предпочел не понять. Он не сделал никаких усилий образумить свой отряд. Он попросту сбежал, оставив пьяных драгун – хохочущих, тыкающих пальцами в окно, где еще недавно стоял их король.
Вскоре начал бить колокол. Подходили все новые отряды национальной гвардии. В свете факелов толпилась уже добрая пара сотен гвардейцев.
Где-то раздался взрыв. Потом Мустье узнал, что все тот же молоденький офицерик приказал взорвать мост. Видимо, он догадался об угрозе помощи со стороны границы.
Теперь город был окончательно отрезан.
Прошел час. Детей уложили спать. Взрослые не спали – ждали. Верили, что сын маркиза Буайе, находившийся где-то в городе, наверняка оценил ситуацию и, видимо, уже мчится во весь опор, чтобы вернуться в Варенн с отцом и войском.
И действительно, часа через два вдруг раздался топот копыт.
И опять королева бросилась к окну и радостно крикнула: «Они! Пришли!»
Отрад гусар спешивался у дома.
Дверь распахнулась...
Нет, это был не Буайе. Это были герцог Шуазель, барон Гогела и граф де Дама.
Двое крестьян, охранявших комнату, попытались им помешать, но герцог только положил руку на шпагу, и они торопливо отскочили от дверей.
Шуазель оглядел комнату.
Он потом рассказал мне: «На кровати спал дофин, около него сидела мадам де Турзель, горестно положив голову на руки. У окна стояли принцесса Елизавета и дочь королевы. В глубине комнаты сидели два королевских гвардейца: Мустье и Мальден. Король сидел у стола. На деревянном грубом столе находились хлеб и вино. Над королем на стене висел... его парадный портрет!»
Король встал и радостно пошел к ним. Королева последовала за мужем.
«Где молодой Буайе?» – нетерпеливо спросила королева.
«Он ждал вас с лошадьми в гостинице „Великий монарх“.
«Я говорила, сир!» – воскликнула королева.
«Услышав о вашем аресте, он, скорее всего, поскакал к отцу за помощью. Во всяком случае, въехав в Варенн, я отправил в гостиницу своего человека, приказал найти молодого Буайе, а если не найдет – самому мчаться к его отцу за подкреплением».
«Кто-то стрелял из пушек? – спросил король с надеждой. – Почему?»
«Это взорвали мост, ведущий к границе».
«Что же делать?» – спросил король в отчаянии.
«Спасать вас, сир! – сказали Шуазель с бароном Гогела буквально в один голос. – На реке есть брод. Мы переправимся верхом. У нас сорок гусар, семеро спешатся и передадут вам лошадей. Ваше Величество сядет на одну из них, держа в руках дофина. Барон не раз бывал с вами на охоте, мы знаем, что вы прекрасный наездник, равно как Ее Величество и ваша дочь. Я не знаю, как ездят верхом принцесса Елизавета и госпожа де Турзель... В крайнем случае они останутся, и мы вывезем их позже, когда в город войдет маркиз со своим полком. Но сейчас гусары готовы окружить вас, сир, и принять на себя удары тех, кто попытается вас остановить. Мы же с Мустье, Мальденом, графом де Дама и семью солдатами, которые отдадут вам своих лошадей, прикроем ваш отъезд. И умрем, если понадобится!»
Ее Величество взглядом одобрила эти слова. Король же в задумчивости смотрел в окно. Наконец он сказал: «Там их, наверное, несколько сотен?»
«Человек шестьсот, не больше, но подходят все новые, колокол гудит... Дорога каждая минута!»
«Гарантируете ли вы, что в этой схватке не будут убиты члены моей семьи?»
«Если это произойдет, я убью себя на ваших глазах!» – воскликнул Шуазель.
«Мы готовы, готовы!» – говорили глаза королевы. Было видно, как она мучилась необходимостью молчать, когда говорит король.
«Рассудим здраво, – неторопливо продолжал король, – у вас мало лошадей и совсем немного людей. Если бы я был один, клянусь, я последовал бы вашему совету. Но со мной семья и дамы Скоро час ночи, нас захватили в одиннадцать тридцать. Молодой Буайе должен уже полтора часа скакать к отцу. Так'»
«Так».
«Маркиз со своими войсками намеревался выйти нам навстречу и ждать нас в Дюне. Отсюда до Дюна не больше восьми лье. Это два с половиной часа быстрой скачки. Следовательно, маркиз придет к нам на помощь к четырем утра, и мы в полной безопасности уедем отсюда».
«Когда я вышел на улицу, – рассказывал потом Шуазель, – я понял, что мое предложение уже бесполезно. Город был запружен людьми, не было даже шанса пробиться. Шел второй час ночи, и тысяч пять крестьян с вилами и национальных гвардейцев с ружьями горланили песни и слонялись по улицам, как на празднике. Колокол бил не умолкая, будто отпевал несчастную Семью. Я вернулся в дом. Невозможно описать тревогу и надежду, с которой мы ждали рассвета. Дети спали на кровати мсье Соса, а король и королева сидели, вслушиваясь в звуки набата. Как они ждали топота лошадей!»
Часы пробили три, потом четыре... Солдаты генерала Буайе уже должны были войти в город. Но никого не было. Между тем наступал рассвет.
В ожидании солдат решено было укрепить комнаты. Шуазель велел Мустье закрыть все окна. Они понимали, что при появлении полка Буайе гвардейцы и крестьяне первым делом постараются захватить Семью и, угрожая их убийством, остановят наступающих.
«План был таков, – рассказывал мне Шуазель. – При первых звуках выстрелов мы выгоняем охрану из второй комнаты. Чтобы добраться до Семьи, надо было подняться наверх. Мы решили встать на лестнице один за другим: я, барон Гогела, граф де Дама, Мустье и Мальден. Им пришлось бы убить всех нас, что потребовало бы времени – достаточного, чтобы солдаты маркиза Буайе взяли дом».
Но часы уже пробили пять, а Буайе не было. И с последним ударом часов вошли незнакомые люди. Это были посланцы из Парижа. Они привезли декрет Национального собрания.
Оба были в помятой одежде – скакали всю ночь. Они заговорили, перебивая друг друга: «Сир! В Париже волнения... люди готовы перебить друг друга... Интересы государства... Вот декрет Национального собрания... Вам надлежит вернуться...»