Рагимов Сулейман. Мехман

   - Нет, я - комиссия, - настойчиво твердила она. - Комиссия... Но кодекс, которым я руководствуюсь, - лирика Физули. Пусть Мехман выдержит последнее испытание...
   Шехла-ханум вошла и, взяв Зулеиху за руку, вывела за дверь.
   - Дашь ли ты, наконец, спать мальчику?
   Через неплотно закрытую дверь Мехман услышал, как Зулейха разрыдалась.
   - Почему ты не даешь мне уколоть его побольнее?.. Его ничем не проймешь... О, как я несчастна!
   Шехла-ханум сердито проговорила:
   - Подумать только: дочь Шехла-ханум, красавица, одетая по последней моде, сходит с ума по мальчишке с каменным сердцем! Ты еще пожалеешь о своем выборе...
   До самого утра Мехман ворочался в постели. Едва забрезжил свет, как он встал, оделся и на цыпочках вышел. Солнце подымалось над морем, и золотые его лучи озаряли город. Мехман шел быстро и, наконец, добрался до своего тупика. Вот и дом. Сердце его больно сжалось. Мать, всю ночь ожидавшая сына, вздремнула у порога, положив седую голову на колени. Лицо у нее было бледное-бледное...
   8
   В большой библиотеке юридического факультета сновали библиотекарши в синих халатах, доставая с полок и подавая студентам, преподавателям и научным работникам нужные им книги. В читальном зале было тихо, лишь изредка поскрипывало чье-то торопливое перо да шелестела бумага...
   Мехман сидел за маленьким столом, в углу. Он изрядно поработал сегодня. Перед ним уже лежала стопка узеньких листиков, на которых он делал выписки. Здесь Мехман проводил все дни своего отпуска.
   Он долго обдумывал, взвешивал, пока не решил работать над темой "Из истории права Кызыл Арслана". Эта тема интересовала его уже давно. Уже давно он подбирал литературу, искал документы, но пока что мало обнаружил нужного, полезного.
   Мехман сидел, задумавшись, и не сразу заметил, что к нему подошел декан.
   - Как дела, друг мой?
   Мехман в огорчении развел руками.
   - Слишком мало материала...
   Профессор усмехнулся. Положив старческую руку на плечо Мехману, он повел его в книгохранилище.
   - У нас библиотека богатая, - сказал профессор, - целый клад!.. Здесь можно найти литературу на любом языке. - Профессор широким движением руки обвел полки, уставленные толстыми томами. - Больше всего на земном шаре создано книг о праве. - Профессор улыбнулся и спросил у Мехмана: - Вы знаете, почему? - и сам же ответил: - Потому что до нашей революции в мире господствовали только насилие, только несправедливость. А в ученых трактатах чаще говорилось о справедливости и добре. На то, вы уже знаете, Мехман, были глубокие социально-политические причины. Их нужно понимать, их нужно уметь вскрывать. Анализ явлений, раскрытие фактов - вот главное. Это вы должны показать в вашей научной работе, в труде вашем. Без глубокого, всестороннего изучения действительности невозможно создать истинно научное произведение. А для этого нужен труд, нужны бессонные ночи...
   Мехман вздохнул.
   - Профессор, очень уж мало материалов по истории нашего государственного права.
   - Не отчаивайтесь, по каплям наберется море.
   - Вам понравилась моя тема? Вы ее одобряете?
   - Одобряю. Вполне. Тема крайне нужная, хотя и очень трудная.
   - Я подумал так: зачем мне писать о праве при французском короле таком-то или разрабатывать какие-либо юридические вопросы при рабовладельческом строе в древнем Риме, когда история права нашей страны еще не исследована как следует. Чтобы не получилось так, как в народной поговорке: "Для себя и теста замесить не может, а для других уже режет лапшу". Для чего нам знать, какие правовые нормы были при Людовике XIV или суверенные права в...
   Профессор перебил его:
   - И это надо знать, сын мой. И это нужно, чтобы изучить эпоху Кызыл Арслана или другие периоды нашей истории. Потому что наука любит простор, она не мирится с узкими рамками. Но нельзя отрываться и от своей истории. Это основа всего. Я очень радуюсь тому, что наша молодежь это осознала. Нельзя возвеличить народ, только крича все время: "Великий, великий!". Стихийно народ не может стать великим. Духовное величие народа измеряется этими вот неисчислимыми, томами ценных книг... Вот, например, каких мудрецов - историков, ученых, философов - создал греческий народ. А ведь он не велик по своей численности.
   Разговаривая, профессор доставал с полки то одну, то другую книгу, листал ее, любовно гладил корешки и снова ставил обратно. Он долго смотрел на полки, как бы что-то припоминая, потом приставил лесенку, взобрался на самую верхнюю ступеньку и достал два старинных фолианта.
   - Примета хорошая, - раз мы подымаемся по лестнице вверх, значит мы возвысимся! - Меликзаде засмеялся от души, задрожали его седые усы и серебристая бородка. - Я рад, очень рад, что вы, Мехман, идете по пути науки, подымаетесь вот по этой лестнице. Она ведет к знаниям. У вас есть вкус к теории. Поработаете при кафедре и - я уверен - станете настоящим правоведом-теоретиком.
   - Профессор, но я хотел бы поработать несколько лет где-нибудь в гуще жизни, чтобы связать научные исследования с практикой...
   - Что вы хотите этим оказать?
   - Хочу ехать в район. На периферию...
   - В район? Нет, друг мой, я не могу согласиться с этим. - Профессор Меликзаде вдруг рассердился. Густые брови его насупились. - Никак не могу согласиться. Практическая работа необходима - спору нет. Но у вас ярко выраженное призвание к исследованию, к научной деятельности. Удалиться от факультета, оторваться от науки! Нет, ни в коем случае!.. Науке нужен мозг, работающий систематически. Нельзя отходить от письменного стола ни днем, ни ночью. Наука требует умной и крепкой головы... Нет, нельзя создать научный труд, бегая туда-сюда, занимаясь одновременно десятками дел. Человек, посвятивший себя науке, должен, быть терпеливым, усидчивым, тяжелым, как свинец.
   - Но, профессор, вы ведь сами утверждали, что без движения нет развития, - пряча улыбку, заметил Мехман.
   - Двигаться можно двояко: можно работать ногами, играть в футбол, например, это тоже движение, - горячился декан, - и можно шевелить мозгами. Нет, нет! - Профессор внезапно перешел на "ты" и сказал ласково:
   - Оставайся, Мехман, оставайся здесь. Поработай в этой библиотеке. Я верю - ты будешь настоящим ученым. Я уже свыкся с мыслью, что ты будешь работать со мной. И вдруг... - Профессор резкими движениями стал смахивать с колен пыль, налетевшую с книг.
   - Неужели вас так огорчает мое решение? - с грустью спросил Мехман.
   - Огорчает? Возмущает, я бы сказал...
   - Возмущает? - переспросил Мехман. - Но, простите, профессор, разве можно замыкаться только в стенах этой библиотеки? Разве для этого создан наш юридический факультет?
   - А я - то думал, что вы изберете путь науки! - сказал профессор гневно и ушел.
   - Путь науки! Но разве можно оторвать науку от жизни? Нет!
   Задумчивый, Мехман вернулся в читальный зал и сел на свое место.
   "Нужна и практика, и теория, - продолжал размышлять Мехман. - Надо знать и науку, и жизнь... Наш уважаемый профессор заблуждается. Он забывает, что наука не самоцель, что книги существуют для жизни, для людей..."
   Мехман раскрыл один из фолиантов, переданных ему профессором, и начал его перелистывать. Но ему трудно было сосредоточиться на чтении. Разговор с Меликзаде взволновал юношу, взбудоражил его. "Он замечательный человек, думал Мехман, - и все же он не прав. Теория должна быть связана с жизнью, должна служить ей каждый день, каждый час". Он вновь попытался погрузиться в чтение, но это ему не удавалось. Снова и снова думал он о профессоре. Впервые он - мальчишка - осмелился возразить Меликзаде. Вдруг он почувствовал на своем плече прикосновение чьей-то руки. Мехман обернулся. Это была секретарша.
   - Вас просят, - сказала она.
   - Кто? Профессор? - встрепенулся Мехман. - Он у себя в кабинете?
   - Нет.
   - А кто же меня зовет?
   - Ваша теща, - тетя-секретарша улыбнулась. Рот ее был полон золотых зубов. - Моя сестра Шехла зовет вас.
   - Для чего?
   - Не хотите даже подойти к телефону?
   - А что случилось?
   - Может, лучше сказать, что вас здесь нет?
   - Зачем же говорить неправду.
   - Но если вы не хотите.
   - Ладно...
   Мехман подошел к телефону, взял трубку.
   Тетя-секретарша бесцеремонно прислушивалась, стараясь уловить по его тону, как налаживается беседа. Но Мехман говорил очень сдержанно:
   - Я слушаю... Да, здравствуйте, Зулейха. Большое спасибо. Хорошо... Очень занят... Нет, не могу обещать... Потому что очень важное дело. Нет. Если понадобится, я попрошу извинения у самого Физули. Ну надо же и нам оставить по себе хоть какую-либо память, хоть сотую долю той, что оставил великий поэт. Нет... Нет... Прошу извинить меня, Шехла-ханум...
   Хотя к телефону Мехмана вызвала мать, но, по-видимому, она передала трубку дочери. Почувствовав в голосе Мехмана холодок, получив неопределенный ответ на свое приглашение прийти, девушка растерялась. Но мать пришла ей на помощь и взяла трубку сама.
   - Говорит Шехла. В семь часов вечера я жду вас у себя. Все! - сказала она повелительно.
   Мехман не успел даже ответить.
   Окинув молодого человека лукавым взглядом, тетя-секретарша сказала:
   - Ничего, люди крепнут в борьбе. Что случилось, Мехман?
   - Ничего особенного.
   Мехман вернулся в читальню.
   Снова он перелистывал книги, брал в руку перо и клал обратно, но так ничего и не записал. Работа не спорилась. Сложив книги и конспекты, Мехман вышел из читального зала.
   9
   Звеня и грохоча, неслись по улицам яркокрасные вагоны трамвая. Бесконечные потоки людей в светлых летних нарядах шли к берегу Каспия. Обуреваемый смутными мыслями, Мехман тоже направился туда. На бульваре играл восточный оркестр. На пристани около разукрашенных моторных лодок толпилась молодежь.
   Долго Мехман ходил по берегу, смотрел на море. Волна обгоняла волку, вода струилась и мерцала, с шумом ударялась о песок. Веселые, беззаботные пары обгоняли медленно бредущего Мехмана, пары попадались ему навстречу влюбленные юноши и девушки. Морская даль как будто манила их, как будто им недостаточно простора было на земле.
   Легкие лодочки отчаливали от берега.
   Наконец, Мехман и сам купил билет и сел в моторку. Однако морской ветер ничуть не освежил его. Он даже не почувствовал, как стремительно неслась лодка, рассекая пенистые волны. Он мучился, колебался: "Пойти мне или нет? Неудобно, некрасиво, надо пойти... Но я приду и твердо скажу: милые, дорогие, оставьте меня в покое. Я не тот, за кого вы меня принимаете". Сердце его сильно билось в груди, словно хотело вырваться на волю. Трудные минуты переживал он, решая, как лучше поступить. Мехман до сих пор ни слова не сказал матери о Зулейхе. Долгие годы он мечтал получить высшее образование, начать работать. Он хотел отплатить матери за все ее лишения, ласки и тревоги, дать возможность старухе отдохнуть, хорошо пожить. "Вот, мама, мамочка, это моя зарплата, а это пенсия, которую выдают за заслуги отца... Вот, смотри, разве этого мало? Теперь ты можешь отдохнуть. Мой долг ухаживать за тобой, предугадывать твои желания, ответить на твою заботу, хотя я знаю, что это будет лишь капля по сравнению с океаном..." А теперь?.. Какое же чувство теперь хочет осилить, подавить в нем это благородное стремление? Почему Мехман молчит, не раскрывает матери свою тайну? Какая сила хочет затемнить, затуманить разум Мехмана, покорить его? Ведь до последних месяцев Мехман всегда смотрел на девушку только как на товарища, никогда до сих пор он даже не думал о любви. Но странные разговоры с Зулейхой в тот лунный вечер, ночь, проведенная по настоянию Шехла-ханум у них дома, стихи Физули, страдания Зулейхи, которые казались такими неподдельно искренними... Как ни сопротивлялся Мехман, все это оставило след в его душе.
   Чем больше размышлял он, тем больше волновался, ощущая, как невидимый огонь охватывает его, как какое-то непонятное чувство овладевает всем его существо!.. Мехман метался среди этих могучих волн чувства, неиссякаемая страсть молодости побеждала его рассудок...
   Он вернулся на пристань и, не замечая дороги, ничего не слыша, кроме гула собственного сердца, пошел к дому Шехла-ханум.
   Мехман долго еще ходил по переулкам, стараясь обуздать таинственную силу, что вела его сюда, но все же после колебаний и блужданий он очутился в увешанной коврами комнате Шехла-ханум. Хозяйка встретила его очень приветливо, взяла за руку и, показав на стенные часы, с лукавой улыбкой спросила:
   - О чем они говорят?
   - Вы меня извините, я...
   - Нет, не извиняться нужно, а понести наказание.
   Зулейха, нарядно одетая, в каком-то необычайно красивом воздушном пестром платье, стояла, отвернувшись от Мехмана, и глядела через окно на улицу. Всем своим видом она показывала, что давно уже стоит здесь, давно поджидает и опечалена, оскорблена его запозданием...
   Проворная Шехла-ханум подала чай, расставила на столе вазы с вареньем. Мехман рассеянно поблагодарил, но ни к чему не притронулся. Он чувствовал себя виноватым перед Зулейхой. Лучше бы она рассердилась, отругала его, а она молчит...
   Становилось темно.
   На улице зажглись фонари, засветились многочисленные окна. Город засиял яркими огнями.
   Шехла-ханум сказала:
   - Вы думаете, у меня других забот нет, как примирять обиженных? Я перехожу к делу - сестра принесла нам два билета в парк. Я хотела сама идти с дочерью, но потом увидела, что не подхожу к этой барышне-аристократке. И решила, что лучше вам пойти с ней, Мехман. Зулейха очень обрадовалась, но ты, Мехман, пришел с таким опозданием...
   - Я был занят, я не мог... - сказал Мехман, не зная, как загладить свою вину. В замешательстве водя носком ботинка по узору ковра, он смущенно объяснил: - Откровенно говоря, я пришел только потому, что вы меня позвали, Шехла-ханум... Я решил зайти... чтобы поговорить открыто... чтобы все стало ясно...
   Но Шехла-ханум не дала ему договорить:
   - Как вы можете говорить открыто и ясно, когда еще даже не помирились? - Она взяла за руку Зулейху и Мехмана, полушутя, полусерьезно подвела их к двери и вытолкала на лестничную площадку.
   - Я не судья вам. Ступайте, сами решите...
   Волей-неволей спустились они вниз, вышли на улицу и подошли к трамвайной остановке. Пропустив несколько трамваев, они сели в сравнительно свободный вагон. Мехман рад был, что можно молчать. Так же молча вышли возле парка. Зулейха предъявила билеты, они вошли в узорчатые ворота и пошли по аллее, не произнеся ни слова.
   Парк был полон музыки, звонкого смеха, шума голосов. На площадке крутилась карусель, плавно взлетали качели. Под тенистыми деревьями за столиками сидели люди, ели мороженое, пили лимонад.
   От музыки, смеха, всего этого круговорота Мехмаяу становилось еще грустнее.
   Как обиделась на него Зулейха! Как печальна она, как молчалива! С каждой минутой Мехман сильнее жалел ее, хотел успокоить, утешить. Девушка нервно теребила кромку платочка. И у Мехмана в груди поднималось какое-то теплое чувство, радовавшее и пугавшее его одновременно.
   Под тенистыми кустами можжевельника стояла деревянная скамья на гнутых железных ножках. Они сели.
   Молчание становилось все более тяжелым, более мучительным.
   Вдруг Зулейха глухо заплакала:
   - Я не могу так больше жить... я ужасно устала... Лучше мне умереть...
   Мехман прижал голову Зулейхи к своей груди. Его дрожащие губы коснулись надушенных, благоухающих волос девушки.
   Блуждая губами в этих тонких, как паутина, шелковистых волосах, он прошептал строку из Физули:
   - Сердцем ответить страдающему сердцу...
   10
   Отпуск, предоставленный выпускникам юридического факультета, окончился, и в назначенный день все они снова собрались вместе. Вчерашние студенты получали направления на работу в районные и республиканские учреждения. По одному входили они в кабинет, где заседала комиссия. И выходили оттуда взволнованные, кто со счастливым, кто с задумчивым, а кто и с недовольным выражением лица.
   Дошла очередь и до Мехмана. Он вошел. Прокурор республики, председатель комиссии, попросил его сесть.
   - Профессор Меликзаде много говорил о вас, - сказал он, просматривая список. - Комиссия не возражает против его предложения об оставлении вас при кафедре для научной и преподавательской работы.
   Раздумье отразилось на лице Мехмана. Прокурор, заметив это, спросил испытующе:
   - О чем вы задумались? Вас не устраивает это предложение? Но вас характеризуют как человека с большими способностями и склонностью к научной деятельности. А в нашей республике большая нужда в правоведах-теоретиках.
   - Я не достоин столь высокой оценки, - сказал смущенный Мехман. - На нашем факультете имеются отличники получше меня... А я... Я чувствую себя должником перед Родиной. Я не погасил свой долг...
   Зазвонил телефон. Мехман не договорил. Прокурор республики взял трубку.
   - Да, - ответил он, - Да, Мехман здесь... Как раз мы об этом беседуем... - Прокурор усмехнулся. - Другие ищут разных знакомых, ходатайствуют, чтобы остаться в городе, здесь, в аппарате. А этот... Но не беспокойтесь, профессор, мы не оторвем вашего любимого студента от научной работы...
   Прокурор положил трубку и, обращаясь к Мехману, сказал:
   - Это Меликзаде. Беспокоится о вас. Он уже несколько дней назад звонил мне. Мы разыскивали вас, но не нашли. Пока не догадались, наконец, что молодой человек после трудных лет учебы имеет право подышать немного морским воздухом, отдохнуть. - Прокурор засмеялся и переглянулся с членами комиссии - А что, на самом деле? Можно и отдохнуть! Молодость - весна жизни, чудесное время, Ведь это полный расцвет сил, - надо трудиться, творить, надо красиво и честно жить... Я желаю вам успеха - Не сомневаюсь, что, если мы из каждого выпуска будем оставлять на кафедре для научно-теоретической работы по нескольку человек, это будет очень полезно, очень полезно. И, думаете, только для теории, для студентов? Нет, для нас - практиков. Ведь наука, как светоч, озаряет практику. Итак, - обратился он к членам комиссии, оставляем его при институте? Возражений не будет?
   - Но я хотел иначе построить свою жизнь, - возразил Мехман.
   - Как же это иначе? - спросил прокурор. - Вас не устраивает наше решение?
   - Пожалуйста, поймите меня правильно, - горячо сказал Мехман. - Я считаю, что нельзя, чтобы человек всю жизнь проводил в четырех стенах. Я хочу выйти на простор, поработать среди масс, простых людей. Хочу испытать на собственном опыте, что такое применение юридической науки на практике. А через несколько лет, если вы разрешите, я вернусь сюда, в Баку. В район я возьму с собой литературу и буду продолжать работу над ней. Поверьте, я долго думал, прежде чем решиться на это.
   - Значит, вы своею собственной рукою закрываете двери, которые наука, так сказать, гостеприимно распахнула перед вами?
   - Я хочу испытать себя, проверить силы, товарищ прокурор республики.
   - Через сколько лет вы думаете вернуться? - спросил прокурор и в задумчивости потрогал свои короткие усики. - Не пропадет ли потом охота к научной работе, не будет ли поздно?
   - Я бы хотел вернуться через два-три года.
   - Это не малый срок. Но профессор Меликзаде очень настаивает на вашей кандидатуре. Он очень уважает вас...
   - Я постараюсь оправдать это уважение. Я буду работать так, чтобы не стыдно было ни перед вами, ни перед ним.
   - Да, это очень важно, это первое условие - безупречно жить и работать, - сказал прокурор, оглядывая
   Мехмана. - Особенно в нашей работе. - Разговаривая, прокурор республики пробегал глазами длинный список свободных должностей в судебных учреждениях республики.
   - Может, все-таки подумаете, молодой человек?
   - Я уже подумал, мое слово твердо.
   - Тогда, молодой человек, я направляю вас в хороший близкий район. Не стоит очень удалять вас от Баку, от профессора, чтобы вы не теряли интереса к научной работе.
   - Мне безразлично - далеко ли я буду от Баку или близко, - ответил Мехман. - Но я хотел бы поехать в район, где обнаружены нарушения законности...
   - Вот как?
   Прокурор республики позвонил профессору. Они долго разговаривали. Мехман расслышал гневный выкрик профессора: "Ну, пусть поступает, как хочет!"
   Прокурор снова просмотрел список районов.
   - Раз уж вы упорствуете, я советую вам ехать вот сюда. - Он поставил карандашом на списке районов жирную точку. - Скажу вам откровенно, мы измучились с этим районом. Там без конца пачкают наши кадры...
   Услышав эти слова, Мехман на мгновенье задумался. Хоть прокурор говорил намеками, но слово "пачкать" произнес с такой выразительной интонацией, как будто хотел предупредить Мехмана об ожидающих его трудностях. И перед глазами Мехмана снова встал образ старенькой учительницы Мелике-ханум.
   - О чем вы задумались?
   - Простите...
   - Вы очень молоды, и поэтому я вынужден предупредить вас о сложности обстановки в этом районе.
   - Ничего, я хочу поехать именно туда. Испытать себя, свои знания...
   11
   Мать Мехмана, раскрасневшаяся, озабоченная, собирала вещи сына, а молодая невестка причесывалась перед зеркалом, стоящим в углу. И вдруг она сказала:
   - Я тоже поеду с ним...
   - Куда, деточка? Пусть Мехман поедет один, устроится, найдет квартиру, а потом напишет, стоит нам ехать или нет.
   В это время вошел Мехман, лицо которого выражало одновременно утомление и радость человека, добившегося своей цели.
   - Ну, со всеми делами покончил, - сказал он, ликуя. - Завтра я выезжаю.
   Он помог матери закрыть чемодан, поправил чехол.
   - Мехман, я тоже поеду.
   - Куда, Зулейха?
   - С тобой.
   - Пока не надо, Зулейха. Не стоит...
   - Это будет своего рода свадебное путешествие. Если нам не понравится, мы вернемся.
   - Это несерьезно...
   - Я обязательно поеду, Мехман.
   Мехмана трогало и радовало, что Зулейха не хочет с ним разлучаться. Но он беспокоился, что на первых порах может возникнуть на новом месте много неудобств, и поэтому решил сначала выехать один.
   - А может быть, там условия совсем для тебя не подходящие? - продолжал он уговаривать Зулейху.
   - Как бы там ни было, я поеду!..
   Хатун поняла, что беспокоит ее сына, и вмешалась в разговор:
   - Я не могу отпустить вас одних. Тогда и я поеду.
   - Нет, мама, вы пека оставайтесь, - настаивала Зулейха. - Если там все будет в порядке, то я приеду и
   заберу вас.
   - Нет, нет, дочурка. Раз дело обстоит так, тогда и я поеду. Нельзя вас оставлять одних...
   Когда Зулейха ушла к матери, Хатун взяла сына за руку.
   - Я не могу, понимаешь, оставить вас одних, - сказала она. - Вы оба еще плохо знаете жизнь. Молоды. И потом, дай бог, чтобы все было хорошо. Не знаю, почему ты так поторопился, сынок, со свадьбой? Я ничего не говорю, Зулейха неплохая девушка, только вот мать ее Шехла-ханум... Слишком уж она гордая...
   Мехман пропустил это мимо ушей и только попросил мать не беспокоиться. Хатун настойчиво говорила: "Не могу я оставить вас одних. Ни за что..."
   Старуха храбрилась, уверяя, что поездка ее нисколько не страшит - к завтрашнему дню все будет у нее готово.
   Время шло незаметно. Зулейха бегала по магазинам, делала последние покупки. Мехман запаковывал нужные книги.
   Пришел час отъезда. Билеты уже были приготовлены, чемоданы уложены. Они вынесли вещи на улицу, заперли дверь. Хатун еще раз проверила замки, попрощалась с соседями. Поручая свой дом дворнику Нуру, она дрожащим от волнения голосом сказала:
   - Нуру-кардаш, ради аллаха, берегите наш дом, чтобы нечестная рука ни до чего не дотронулась...
   - Будьте спокойны, Хатун-баджи, - затараторила Нурие, жена дворника, опередив своего медлительного мужа... - Пусть там будет полно золота, все равно никто не дотронется.
   - Какое там золото, Нурие-баджи? Золота у нас нет. Но не хочется, чтобы грязными руками шарили по вещам, нажитым честным трудом,
   - Будем следить, как за своим собственным домом, - пообещала Нурие, обняв Хатун. - Счастливого пути.
   И обе женщины заплакали. Дворник тоже утер глаза. Хатун сказала:
   - Мне кажется, я прощаюсь с вами навеки.
   - Нам тоже трудно расстаться с вами, - ответил Нуру, покашливая от волнения. - Но, как говорится, надо...
   - И, как назло, Наримана нашего нет дома, - с досадой проговорила Нурие. - Хоть помог бы вам донести вещи до вокзала.
   Нуру сам взялся за чемоданы.
   - А я что - не мужчина, что ли? Я сам провожу нашу сестру и дорогого мальчика...
   Когда они пришли на вокзал, там уже поджидали их Шехла-ханум и тетя-секретарша с большим букетом цветов.
   Подали состав. Шумно запыхтел паровоз. Мать Мехмана впервые выезжала из города. Шум и сутолока на вокзале пугали ее. Она побледнела и старалась стоять ближе к сыну. Но Шехла-ханум и тетя-секретарша оттеснили ее, всецело завладев Мехманом.
   - Мехман, дорогой, не забудь, что Зулейха немного избалована. Я ничего для нее не жалела. Смотри, чтобы она не заболела.
   А тетя-секретарша прерывала сестру и, то трогая пуговицы на белом пиджаке Мехмана, то дергая его за рукав, говорила:
   - Я попрошу разрешения у профессора - он мне не откажет - и в августе приеду к вам погостить на недельку. Хочется полюбоваться на ваше счастье, на ваши поцелуи. Но если что-нибудь случится, дай мне знать, я прилечу, как птица Зумруд. И потом, не унывай, Мехман, если по работе у тебя будут неприятности. Вы с Зулейхой мне самые родные. Если даже у вас будет ко мне просьба, большая, как гора, я все равно ее выполню. Слава аллаху, я имею влияние в аппарате. Вы ведь знаете, Мехман, дорогой мой, что заместитель Абдулкадыр наш человек, он зять моей двоюродной сестры.
   Зулейха чуть насмешливо улыбнулась и сказала тетке:
   - Большое спасибо. Но я надеюсь, нам не придется беспокоить вас. Мы ведь не маленькие. И потом, наша мать с нами.