К ним тотчас подошел высокий мужчина в опрятном сером кителе, галифе и сапогах. По его растерянному, печальному лицу Рухсара догадалась, что это и есть хозяин дома.
   - Спасибо, что вы приехали, доктор! - сказал Рустам-киши, протягивая ей руку. Затем он поздоровался с Хосровом, быстро взял из его рук повод коня, передал его подбежавшему подростку, и тот увел Сакила к сараю.- Ночью я еще раз звонил товарищу Демирову, он сказал мне, что вы уже в дороге... Извините, что пришлось вас потревожить, но такой случай...- Он осекся, добавил глухо: Очень плохо жене... Боюсь!..- Взяв себя в руки, предложил: - Не хотите ли чаю, доктор? Мы ждали вас, приготовили...
   Рухсара перебила его:
   - Нет, спасибо, Рустам-киши. Скажите, где роженица? И тут она услышала за своей спиной старческий, однако весьма благозвучный женский голос:
   - Азиза в доме, дочь моя, ждет тебя. Все мы тебя ждем, дочка... Помоги, ради аллаха!
   Рухсара обернулась и увидела перед собой маленькую хрупкую старушку с ясными, светлыми глазами, приятными чертами лица. Из-под черного платка на голове видны были совершенно белые волосы.
   "Наверное, мать Азизы,- мелькнуло в голове Рухсары.- Или свекровь ее мать Рустама-киши..."
   - Хосров, достаньте мой чемоданчик из хурджуна! Побыстрее!- распорядилась девушка. Обратилась к старушке: - Бабушка, мне нужна теплая вода, мыло и полотенце! И вообще согрейте побольше воды!..
   Старушка кивнула:
   - Все уже готово, дочь моя.- Она показала рукой в сторону крыльца: - Три кипящих самовара ждут тебя. Если мало - сейчас еще поставим... Скажи, сколько надо?.. Войди в дом - там вымоешь руки.
   Действительно, у крыльца пыхтели три огромных медных самовара.
   - Этого пока достаточно,- удовлетворенно сказала Рухсара. Взяла из рук подошедшего Хосрова чемоданчик... Снова обернулась к старушке, к которой с первой же минуты почувствовала расположение и симпатию: - Кто-нибудь из женщин будет помогать мне в доме. Но только одна! Кого вы мне дадите? - Она бросила взгляд на женщин у крыльца, которые с почтением и надеждой во взорах смотрели на прибывшего из города "дохтура".
   - Я сама и буду при тебе, дочка,- ответила спокойно старушка.- Кто же еще поможет, если не я?
   Рухсара, не удержавшись, спросила:
   - Вы - мать Азизы?
   Старушка часто-часто закивала:
   - Мать, мать, дочка... Если не мать, кто же тогда?.. Многим я здесь мать!..
   Вмешался Рустам-киши:
   - Извините, доктор... Это - наша Марьям-гары... Она и вправду многим здесь мать... Я сам считаю себя ее сыном... Рухсара заторопилась:
   - Так пойдемте в дом, Марьям-гары! Там вы мне все объясните... Я хочу осмотреть роженицу.
   - Пойдем, пойдем, дочка! - Опять сказала: - Там все уже готово - теплая вода, мыло, таз...- Когда они уже поднялись на крыльцо, бросила повелительно кому-то из женщин: - Ай, гыз, будь наготове!.. Как скажем, принесешь горячую воду или холодную!
   В чистой, прибранной комнатке справа у стены на низкой тахте лежала с закрытыми глазами роженица. Изредка из груди ее вырывались слабые стоны.
   У тахты на тюфячках сидели две пожилые женщины; третья, молодая, с опухшим от слез лицом, простоволосая, с длинной толстой косой, стояла возле изголовья, держа в руках деревянную ложку и тарелку с кислым молоком; очевидно, она только что поила роженицу.
   Вдруг Азиза подняла веки и, глядя на Рухсару исстрадавшимся взором, что-то тихо прошептала. И снова закрыла глаза.
   "Да у нее совсем нет сил,- отметила про себя девушка.- Плохо!"
   По знаку Марьям-гары все три женщины тотчас вышли из комнаты.
   Уже по одному виду мертвенно-бледного лица роженицы Рухсара поняла, что случай тяжелый.
   Она быстро разделась, раскрыла чемоданчик, помыла с помощью повитухи руки над тазом, который стоял на табурете у порога, облачилась в халат.
   Марьям-гары шепотом сказала:
   - У бедняжки ребенок лежит поперек живота. Ты знаешь, дочка, что надо делать в таком случае?.. Помоги ей, да наградит тебя аллах!..
   Рухсара ощутила, как грудь ее залил тревожный холодок. Если повитуха права, значит, обессиленная Азиза почти обречена, как и ее еще не появившийся на свет младенец.
   "Интересно, кто у нее там - мальчик или девочка? - машинально подумала Рухсара.- Неужели никто так и не узнает этого?"
   Сердце ее взволнованно забилось.
   В роддоме в Баилове, где она год назад проходила двухнедельную практику по акушерству, ей пришлось столкнуться с различными тяжелыми случаями при родах. Но одно дело - бакинский роддом, с его светлыми, стерильными палатами, где работают опытные врачи, акушерки, где консультируют знаменитые профессора; где есть рентген, где есть возможности комплексного диагностического обследования беременных; где ты - всего лишь ученица, практикантка, где ты только помогаешь; где тебе всё-всё объясняют, разжевывают и, как говорится, кладут в рот; где ты не несешь никакой профессиональной ответственности за жизнь людей; другое дело - Чанахчи, глухая деревушка, вдали от райцентра, где нет ничего из вышеперечисленного; где есть измученная, истерзанная нечеловеческой болью женщина, в полубеспамятстве, с белым как мел лицом, ввалившимися глазами и опухшими, искусанными в кровь, синюшными губами; и где есть ты, на которую все смотрят с надеждой, даже она - эта несчастная в полуобмороке; ты, от которой сельчане и родные этой женщины ждут помощи, ждут - как чуда, ибо втайне, в своих сердцах они уже не верят, что Азиза останется жить; ты, которая должна принять верное решение, а затем действовать - бороться за две человеческие жизни... и за право на уважение к тебе, к твоей профессии жителей этой деревни, а в конечном счетё- жителей всего района, которые в случае смертельного исхода (новорожденного ли, роженицы ли), даже если этот исход был уже предрешен до твоего появления, уже навсегда свяжут твое имя с этим несчастным случаем, не только свяжут, но и будут всегда с пренебрежением говорить: "Ах, это та самая Рухсара Алиева, Сачлы, которая не смогла спасти Азизу из Чанахчи, дала ей умереть вместе с младенцем в утробе, да упокоит их аллах?!" или: "Ах, это та самая Рухсара, которая не смогла принять как следует ребенка у жены парторга Рустама-киши Азизы из Чанахчи, дала новорожденному умереть?!" И уже никогда, если в эту комнату придет смерть, ни она, Рухсара, ни кто другой не смогут объяснить людям, что она ни в чем не виновата, что случай был очень трудный и помочь роженице могли лишь больница и скальпель хирурга, да и то своевременно.
   Рухсара приступила к осмотру женщины.
   Марьям-гары оказалась права: плод лежал в утробе матери поперек.
   Мысль девушки лихорадочно заработала.
   "Что же делать?.. Не попытаться ли помочь роженице с помощью так называемого "акушерского поворота"?"
   Во дворе царило тягостное уныние. Вышедшие из дома женщины, те самые, которых выпроводила Марьям-гары (одна была- мать Азизы, вторая - ее свекровь, а молодуха - ее родная сестра Айна), не сообщили ничего утешительного. Напротив, их заплаканные, скорбные лица говорили о том, что надежды на благополучный исход родов почти нет.
   Айна, утирая краем платка обильные слезы на лице, некрасиво кривя рот, шепнула подошедшим к ней женщинам в ответ на их немые вопросы в полных страха и сострадания глазах:
   - Она даже почти не стонет... Сил в ней совсем не осталось.. - И, не удержавшись, заплакала навзрыд.
   Женщины, взяв Айну под руки, поспешили увести ее за сарай.
   Трагическая атмосфера во дворе еще больше сгустилась.
   С каждой минутой людей возле дома Рустама-киши становилось все больше и больше. Сельчане шли сюда, услышав о прибытии из города долгожданного "дохтура". Все молчали, подавленные, не отрывая взоров от двери и двух небольших окошек дома, из которого между тем не доносилось ни звука. Именно это обстоятельство действовало на людей крайне удручающе.
   Взошло солнце, осветило печальные лица людей. В воздухе сразу потеплело. Однако солнечные лучи были бессильны смягчить скорбь собравшихся сельчан.
   Время ползло медленно как никогда.
   Хосров, на которого сейчас никто не обращал внимания, отошел к сараю, где был привязан Сакил. Здесь, рядом со своим конем, он чувствовал себя не таким растерянным. Молодой человек видел, как Рустам-киши время от времени подносил руку к лицу и утирал слезы. Многие женщины во дворе всхлипывали.
   "Поздно мы приехали...- думал молодой человек.- Надо было раньше... На целые сутки раньше... А может, дело и не в этом... Ведь бывают случаи, и в городских больницах умирают женщины во время родов... Бедная Азиза!.. Бедный Рустам-киши!.. Бедные дети!.. Останутся без матери!.."
   И вдруг!.. Что это?! Или это ему послышалось?! Из дома будто донесся какой-то странный, резкий, настойчивый... не то крик, не то плач. Похоже верещат ночью в лесу шакалы.
   "Неужели?!" - пронеслось в голове Хосрова.
   Нет, это не был слуховой обман, так как полный людей двор мгновенно ожил, загудел, заволновался.
   Раздались голоса:
   - Родила!..
   - Родила!.. Машаллах!.. Машаллах!..
   - Слава аллаху!.. Азиза родила!..
   - Родила!.. Родила!..
   Люди во дворе кинулись обнимать друг друга.
   Распахнулась дверь дома - и все разом смолкли. Наступила тишина.
   На крыльцо вышла Марьям-гары. Люди с нетерпением ждали, что она скажет. Старушка молчала, сосредоточенно обводя глазами лица сельчан. Наконец нашла того, кто был ей нужен, сказала торжественно и громко:
   - Рустам, с тебя муштулуг!2 Азиза родила тебе сына!..
   Толпа во дворе снова взорвалась ликующими возгласами.
   Рустам-киши, не стесняясь окружающих, плакал. Плечи его вздрагивали. Впрочем, кажется, этого никто не замечал, так как глаза почти у всех были затуманены слезами радости.
   Глава пятая
   На следующий день поутру Рухсара и Хосров покидали Чанахчи. Их провожала большая толпа сельчан - почти вся деревня, от мала до велика.
   За околицей начали прощаться.
   Первым к Рухсаре подошел седобородый старик Мовламверди-киши, отец Азизы. Взял ее руку, долго держал в своих высохших, узловатых руках. Смотрел добрыми, полными благодарности глазами в лицо девушки. Взволнованный, не сразу смог заговорить. Вымолвил наконец:
   - Спасибо тебе, дочка!.. Ты не пустила черного ангела смерти Азраила в нашу деревню, остановила смерть на пороге нашего дома!.. Ты спасла мою дочь Азизу!.. Спасибо тебе, доченька! Пока я жив, буду молиться за тебя! И все жители нашей деревни будут молиться за тебя, пока живы, будут рассказывать о тебе своим детям, а те - своим!.. Да пошлет тебе аллах долгих лет жизни, крепкого здоровья и умного, красивого мужа!..
   При этих словах Мовламверди-киши почему-то бросил украдкой взгляд на Хосрова. Рухсара мгновенно смутилась, покраснела, потупилась. Хосров тоже смешался - стоял, не зная, куда деть глаза. А все вокруг неожиданно заулыбались.
   Старик же продолжал как ни в чем не бывало:
   - И до нас сюда доходили слухи из города, дочка, что в больнице работает молодая девушка-дохтур, приехавшая из Баку, хорошо лечит людей. А теперь ты сама у нас побывала, помогла нам, теперь мы знаем, какая ты, полюбили тебя!.. Да пошлет тебе аллах много здоровых красивых детей!.. Да сделает он твою руку всегда исцеляющей, как у Логмана!3 Да будешь ты, дочка, всегда приносить людям только радость и улыбки!..
   - Аминь! Аминь! - перебил своего тестя стоявший рядом Рустам-киши; глаза его лукаво, весело улыбались:-Дай же, Мовламверди-киши, сказать слово и колхозному парторгу! А то девушка, наша уважаемая доктор, слушая тебя, еще подумает, что у нас в деревне по моей вине слабо ведется антирелигиозная пропаганда!
   Люди, оценив шутку, дружно засмеялись.
   Прощание затянулось. Каждому хотелось пожать руки Рухсаре и Хосрову, сказать им хоть несколько теплых слов на прощание.
   Одной из последних к Рухсаре протиснулась Марьям-гары. Девушка обняла худенькие плечи старушки, поцеловала ее трижды.
   Марьям-гары от волнения не могла произнести ни слова, только утирала краем платка набегавшие на глаза слезы.
   После многих добрых обоюдно прощальных слов Рухсара наконец сказала, обращаясь к Рустаму-киши:
   - Нам тоже грустно расставаться с вами, Рустам-киши, однако говорят: путник должен быть в пути! Разрешите, мы пойдем. Дальше не провожайте нас. Расстанемся здесь! Еще раз Т1ередайте привет вашей жене Азизе-баджи и, пожалуйста, в точности выполняйте все мои указания относительно ее режима. Думаю, Марьям-гары проследит за этим, я верю ей! В случае чего - звоните в райцентр!
   - Все сделаем так, Рухсара-ханум, как вы велели! - заверил Рустам-киши. Напутствовал их: - Счастливой дороги, Рухсара-ханум! До свиданья, Хосров! Имей в виду: сына называю в твою честь - Хосровом!.. А если потом еще дочь родится, назовем Рухсарой! Удачи вам, дети мои!
   Рухсара и Хосров двинулись по уже знакомой им тропе, меж высоких зарослей ежевики, часто оборачиваясь и махая руками глядящим вслед, кричащим им напутствия чанахчинцам. Сакил вышагивал за ними.
   И вот уже не стало видно ни толпы, ни деревни.
   На ногах девушки были новенькие крестьянские чарыки из буйволиной кожи, внутри со стельками из толстого войлока, которые этим утром преподнес ей Хосров, не забывший о ее растертой ноге.
   Идти в чарыках было удобно. И сшиты они были очень аккуратно, радовали глаз Рухсары.
   - Не трет больное место? - осведомился Хосров. Девушка признательно улыбнулась ему:
   - Нисколечко! Очень вам благодарна, Хосров! Где вы достали такие замечательные чарычки? Они как раз по ноге мне!
   Он объяснил:
   - Вчера днем заглянул к деревенскому шорнику Гасану-киши. Обычно шорники неплохо шьют и деревенскую обувь. Я не ошибся, как видите.
   - А как вы определили мой размер? - спросила Рухсара.- Очевидно, на глаз?..
   - Да очень просто! - Хосров усмехнулся.- Ведь вы все время сидели возле роженицы, ходили по дому в шерстяных носках. Я попросил Айну, сестру Азизы, чтобы она вынесла мне вашу туфлю. Сходил с ней к Гасану-киши. А под вечер он сам пришел, принес две пары чудных чарыков, передал их мне. Одни вот - на вас, другие - в хурджуне.
   - Зачем же мне две пары? - удивилась девушка.- Достаточно было одной!
   - На память вам, Рухсара! Я даже не стал отказываться, иначе Гасан-киши мог обидеться на меня. Взял у него и поблагодарил. Шорник ушел радостный. Видели бы вы, Рухсара, его лицо! Он был горд тем, что хоть что-то сделал для вас, доктора, спасшей жизнь Азизе и новорожденному!
   - Удивительно добрый народ крестьяне!
   Хосров заметил:
   - Профессия у вас замечательная, Рухсара! Имейте в виду, теперь слава о девушке-докторе, вырвавшей из лап смерти роженицу с младенцем, перешагнет границы района и разнесется далеко по всему Карабаху!
   Она перебила его:
   - Я это делала не для славы, Хосров. Вы это, конечно, понимаете. Признаюсь вам, я сама сейчас безмерно счастлива оттого, что мне удалось помочь Азизе! Именно удалось... Ведь все могло обернуться трагедией... Кто знает, возможно, опоздай мы всего на полчаса - и я уже не смогла бы ничего поделать...
   - Что бы там ни было, Рухсара, вы победили! - воскликнул ликующе Хосров, обернулся к своему коню: - Ну, Сакил, крикнем троекратное "ура" в честь нашей победительницы! - И сам же прокричал восторженно: - Ура-а-а!.. Ура-а-а!.. Ура-а-а!
   Рухсара смеялась:
   - Ура - нам всем троим!..
   Словом, настроение у молодых людей было отменное.
   Лес как бы раздвинулся. Тропа вывела их на большую поляну, которая впереди заканчивалась пригорком, поросшим негустыми кустами орешника.
   Вдруг Хосров схватил девушку за руку и шепнул:
   - Стойте, Рухсара!.. Смотрите!..
   Они остановились.
   Молодой человек молча показал глазами в сторону пригорка. Девушка посмотрела туда и увидела: метрах в двухстах возле кустов боком к ним стоит небольшое серенькое животное, похожее на домашнюю козу, только без рожек на голове, и, задрав вверх мордочку, объедает листву лещины.
   - Кто это? - шепотом спросила Рухсара.
   - Лесная косуля - элик.
   - А почему она не убегает от нас?
   - Увлеклась. Ветерок дует в нашу сторону: не чует.
   Хосров осторожно снял со спины карабин. Тихо загнал патрон в патронник. Начал поднимать винтовку.
   Косуля продолжала как ни в чем не бывало свой обед.
   Рухсара, быстро протянув руку, опустила вниз ствол карабина.
   - Нет, Хосров, прошу вас, не надо!..
   В этот момент косуля глянула в их сторону. И в следующую секунду ее уже не было под кустами.
   - Ух, как скакнула!.. Словно ветром сдуло! - зачарованно протянула девушка. Перевела взгляд на Хосрова.- Неужели вы хотели убить ее, Хосров?
   - Хотел,- сознался он.
   - Но эту косулю, Хосров, нельзя было убивать. Слишком она была беззащитна...
   Он примирительно сказал:
   - Ну, пусть живет! - Предложил: - Давайте передохнем, Рухсара. Поляна уж очень красивая! Они сели на траву.
   Хосров положил рядом с собой карабин. Девушка попросила:
   - Разрешите, Хосров, посмотреть вашу винтовку.
   Он разрядил карабин, протянул его девушке. Спросил:
   - Стреляли когда-нибудь?
   - В тире - да.
   - Ну и как? Попадали?
   - Иногда попадала.
   - А из боевого оружия стреляли?
   - Не приходилось.
   - Хотите попробовать? - предложил Хосров. Соблазн был велик.
   Она сказала:
   - Сначала расскажите мне, Хосров, об устройстве карабина. Как вы заряжаете его?
   Он начал объяснять. Затем, достав из кармана гимнастерки сложенный вчетверо чистый лист бумаги, развернул его, подошел к ближайшему дереву. С помощью булавки, которая тоже оказалась у него в кармане, приколол лист к стволу, затем отсчитал от дерева двадцать пять шагов. Рухсара подошла к нему, под его руководством заложила в магазин патроны, отвела затвор, зарядила карабин, начала целиться.
   Хосров давал советы:
   - Крепко прижимайте приклад к плечу - чтобы меньше была отдача. За мушкой следите - чтобы не прыгала! Плавно нажимайте на спусковой крючок, только не дергайте! Долго не цельтесь - глаз устанет. Поймали мишень - плавно нажмите на спусковой крючок!
   Руки Рухсары устали раньше, чем она успела вывести мушку в прорезь прицела и взять "под яблочко". Она опустила карабин. Передохнула.
   Хосров предложил:
   - Хотите - положите ствол на мое плечо, а я опущусь на колено! Тогда у вас ствол не будет шататься. Она отказалась:
   - Так не интересно, Хосров. Я хочу сама...
   Она снова прицелилась. Грохнул выстрел. Спросила:
   - Ну как?
   Он вгляделся:
   - Высоко взяли, Рухсара. В ствол дерева попали, но лист бумаги не поразили. Вершина мушки должна находиться точно на уровне плечиков прорези прицела.
   Рухсара улыбнулась:
   - Вы, Хосров, совсем как инструктор по стрельбе...
   Он не без гордости сказал:
   - Я - перворазрядник! У нас на погранзаставе почти все ребята были ворошиловскими стрелками - ниже второго разряда никто не имел.
   Она опять вскинула винтовку. Выстрелила.
   Хосров прокомментировал:
   - А теперь занизили и чуть завалили ствол влево. Пуля вошла в дерево под левым углом листа. Однако вы молодец, Рухсара!
   Перезарядив, она выстрелила в третий раз.
   - Браво! - воскликнул Хосров.- Попали! В магазине еще два патрона - они ваши, Рухсара. Только спокойнее! Главное- плавный спуск. И не заваливайте ствол!..
   С короткими интервалами грохнули два выстрела.
   -- Ура-а-а!..- закричал Хосров.- Еще два попадания!..
   Они побежали к дереву осмотреть "мишень". Действительно, лист бумаги оказался пробитым в трех местах.
   Молодые люди без всяких приключений добрались после полудня до Умудлу. Здесь Рухсару ждала пароконная рессорная бричка, принадлежащая земотделу, высланная навстречу им из города благодаря стараниям Гиясэддинова, с которым Хосров переговорил этим утром по телефону.
   Перекусив в Умудлу в гостеприимном доме председателя сельсовета, они продолжили путь. Рухсара ехала в удобной быстроходной бричке, Хосров - на своем Сакиле.
   Разговаривать, как прежде, они уже не могли.
   Рухсаре сделалось грустно, и она вдруг поймала себя на мысли о том, что ей не хочется расставаться со своим спутником.
   Она часто оборачивалась к скакавшему рядом с бричкой Хосрову, улыбалась дружески и немного растерянно, кивала ему головой, что-то говорила. Грохот мчащейся повозки, конский топот заглушали ее слова. Хосров в ответ тоже кивал ей, тоже улыбался, как и она, грустновато, растерянно, тоже говорил ей что-то - неслышное и непонятное.
   И вот наконец вдали на горе показались крыши городских домов...
   Завершилось путешествие Рухсары и Хосрова, настал конец их пути.
   Но кто теперь скажет твердо и определенно, что их путь - это только дорога до Чанахчи и обратно. Может, он гораздо больше и длиннее?.. Да, кто теперь поручится, что это не так?
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   У ворот больницы встретились Ханум Баладжаева и Гюлейша Гюльмалиева. Как обычно, разговорились.
   - Ай, гыз, ай, сестрица Ханум! - таинственно и возбужденно зашептала Гюлейша.- По городу ходят удивительные слухи!..
   - Удивительные слухи?! Что за слухи?! - оживилась Баладжаева.- Расскажи, миленькая, пожалуйста!
   - Потрясающие вещи говорят!
   - Да что, что говорят?.. Выкладывай поскорей, ради аллаха!- взмолилась Баладжаева.- Нехорошо, милая Гюлейша!.. Нехорошо!.. Стрелу пустила, а лук прячешь за спиной!.. Ну, говори же!..
   В глазах Гюлейши появились лукавые искорки. Она подмигнула приятельнице:
   - Ходит слух, будто Демиров вскоре сыграет себе свадьбу!.. Женится!.. Ты представляешь?!
   - Неужели?! А разве он холост?! Я не знала этого, ай, гыз!.. Разве он не женат?..
   - Говорят, жена его умерла... Дочь осталась от нее, маленькая девочка...
   Ханум Баладжаева сокрушенно вздохнула:
   - Будь проклята мужская неверность!.. Вот Беюк-киши заболел, слег - я день и ночь ухаживаю за ним, но если я вдруг завтра умру, он, уверена, на другой же день женится, приведет в дом другую!
   - Мужчины все такие, сестрица Ханум! Они женятся в душе еще до того, как жена скончается. Каждый думает: а вдруг жена завтра умрет - как мне быть?.. Думает: надо иметь про запас кого-нибудь!..
   - Да неужели это так, ай, Гюлейша?! Неужели наши мужья еще при нашей жизни женятся вторично - в душе? Двоеженцы?!
   - Женятся, женятся, сестрица Ханум!.. Одна жена - в доме, вторая - в душе!.. Уж поверь мне!..
   - И мой Беюк-киши тоже женат в душе?! - воскликнула Ханум Баладжаева, и глаза ее зло загорелись, приступ слепой ревности вмиг, как стрела, пронзил ее сердце.- Да может ли быть такое, ай, гыз?!
   - Может, может!.. Еще как может!.. Если он настоящий мужчина, он уже давно женат в душе!..
   - Ай, гыз!.. Ай, гыз, ради аллаха, не говори так!.. Не нападай ты на больного человека! Пожалей!.. Пусть бедняга сначала поправится - тогда уж ругай его!..
   - Конечно, пусть поправляется,- сказала Гюлейша, изменив интонацию голоса, более мягко.- Я плохого не желаю твоему Беюк-киши.
   В действительности же Гюлейша никак не хотела выздоровления Беюк-киши Баладжаева. Больше того, она без конца ломала голову над тем, как бы сделать так, чтобы Баладжаев никогда больше не встал с постели. Если бы это случилось, если бы его, как говорится, вынесли из дома в последний раз, заведование райздравотделом так и осталось бы за ней, за Гюлейшой. "Разве это мужчина?! рассуждала она.- Кусок мертвечины!.. Настоящий мужчина должен быть смелым, всесильным, деятельным, удачливым!.. А этот: дунешь на него - он свалится, как трухлявое дерево в ветер!.. Да перейдут все мои болезни на него!.."
   Ханум Баладжаева, видя, что Гюлейша Гюльмалиева находится во власти каких-то своих мыслей, решила вернуть ее к прервавшемуся разговору, тем паче что тема его была весьма любопытная.
   - Ай, гыз, так ты утверждаешь, что Демиров собирается жениться?
   - Все говорят об этом.
   - Кого же он берет? Кто она такая?
   - Да наша... эта, девчонка!
   - Какая девчонка? Ну говори же, ну!..
   Ханум Баладжаева прямо-таки умирала от любопытства, она шевелила пальцами обеих рук перед лицом Гюлейши, словно хотела вытащить из ее рта недосказанные слова.
   - Да Рухсара наша! Сачлы!
   - Сачлы?! В самом деле?
   - Так говорят.
   - То есть ты думаешь, он и вправду женится на ней? Невероятно!.. Невероятно!..
   - Женится, женится. Почему бы ему не жениться? Ты ведь знаешь этих мужиков - слепцы! Им нужно только одно: юбка! А какая эта юбка - из холста или из бязи, - им все равно!.. Они - всеядные скоты: им что щавель, что лопухи разницы никакой!
   Ханум Баладжаева зашептала, косясь на окно комнаты Рухсары:
   - Тише, тише!.. Вон она сама - цветы поливает!.. Ишь голубка!.. По виду и не скажешь, что у нее внутри...
   Мелькнувшая в окне Рухсара не подозревала, что идет разговор о ней. В последние дни девушка начала замечать: отношение к ней Гюлейши резко переменилось, женщина сделалась мягче воска. Не далее как сегодня утром, улучив минутку, Гюлейша заговорила с ней:
   - Ах, милая девушка, клянусь аллахом, мне по душе тот порядок, который ты завела в нашей больнице! Пусть все будет по-твоему. Как считаешь - так и делай! Ведь я всего-навсего бедная женщина, выдвинутая советской властью. Я здесь заведую временно, пока этот ленивый вол Баладжаев не выздоровеет. Мне приказали - я исполняю. Словом, навязали мне на шею эту больницу!.. Я ведь понимаю,- куда мне до заведования здравотделом!.. Мое дело - мелкая работенка,- что прикажут... Например, вот такой врач, как ты, скажет мне: забинтуй - я забинтую; скажет: разбинтуй - разбинтую... Ведь я - мать, у меня двое крошек, я должна их накормить, дать им кусок хлеба! Если бы не они, разве я полезла бы головой в эту петлю, которая змеей обвилась вокруг моей тонкой шеи?! Ни за что!.. Никогда!.. Пусть бы меня просили об этом сто Баладжаевых, я ни за что не взвалила бы на себя эту гору!
   Рухсара слушала, смотрела - и не узнавала Гюлейшу. Словно не она, выходя из себя, злобствуя, клеветала не так давно на нее в кабинете следователя Алияра, не она распускала по городу всякие вздорные слухи о ней.