Да, во всем чувствуется рука профессионала, который знает, как держать птичек в клетке. Убежать через эту стену практически невозможно. Разве что кто-то выберется из своей камеры или барака, имея при себе веревку да еще бесстрашного сообщника, который прорвется в щитовую и в нужную минуту вырубит электричество. Вот тогда дело может выгореть. А потом — вверх по стене, через отключенную сигнальную проволоку и вперед, в темноту!
Но в его одиночке нет ни веревки, ни кошек и ничего такого, что можно было бы приспособить взамен. Нет отчаянного и надежного сообщника. Да и будь у него все это, он все равно счел бы такой проект чистейшим самоубийством.
Каждый раз, отыскав даже самую ничтожную зацепку и взвешивая тот минимум условий, который потребуется для ее осуществления, он проигрывал всю ситуацию не менее сотни раз. К середине ночи он так натрудил мозги, что в голову стало лезть все подряд, даже вовсе безумные идеи.
Скажем, можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно, больница тоже расположена за оградой, но может быть, из нее легче удрать. Потом он еще раз подумал и решил, что засорение кишечника — вовсе не гарантия, что его куда-то переведут. Они могут всего-навсего влить в него сильнодействующее слабительное и тем самым только усугубить и без того неприятное положение.
На рассвете он пришел к окончательному выводу. Команда из тридцати, сорока или пятидесяти ригелиан, вкалывая в поте лица, может подвести подкоп под стену и обе освещенные полосы земли и таким способом вырваться на волю. Он же может взять только одним — хитростью. Ничего другого ему не остается.
Лиминг испустил громкий стон и пожаловался самому себе:
— Что ж, дружище, придется пошевеливать мозгами за двоих…
Эта случайно вырвавшаяся фраза засела у него в голове и стала бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, обалдело уставился на крошечный клочок неба и сказал, едва сдерживаясь, чтобы не закричать:
— Ну, конечно же, вот оно — за двоих!
Эта идея крепко засела в голове Лиминга, и ко времени прогулки у него начал вырисовываться план, Перво-наперво требовалось соорудить какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы ими пренебречь.
Вещица может иметь любую форму, размер и кон-. струкцию — главное, чтобы она была явной и бесспорной новинкой. К тому же эффект от нее будет сильнее, если изготовить ее не из тех материалов, которые можно отыскать в камере — частей одежды или скамьи.
В самом деле, лучше, чтобы она состояла из чегонибудь другого и несла на себе несомненную печать загадочной, неизвестной технологии.
Навряд ли ригелиане сумеют ему помочь. Они по двенадцать часов в сутки ишачат в тюремных мастерских — участь, которая, возможно, суждена и ему, после того, жак он пройдет допрос и обнаружит свои способности. Ригелиане производили форменные куртки и штаны, ремни и сапоги, кое-какие осветительные и электрические приборы. Им претило работать на армию, но перед ними стоял простой выбор: вкалывать или голодать.
Судя по их рассказам, у них не было ни малейшей возможности тайком вынести из мастерских что-либо действительно ценное, вроде ножа, стамески, молотка или полотна ножовки. В конце смены. пленников выстраивали, и никому не позволялось выходить из строя, пока не проверят каждый станок, не пересчитают и не запрут все инструменты.
За первые пятнадцать минут дневной прогулки Лиминг прочесал весь двор в поисках предмета, который мог бы хоть как-то пригодиться.
Он бродил взад-вперед, вперив глаза в землю, как несчастный малыш, потерявший монетку. Ему удалось найти всего-навсего две деревяшки четыре на четыре дюйма и в дюйм толщиной: он сунул их в карман, не имея ни малейшего понятия, что с ними делать.
Закончив поиски, Лиминг примостился у стены и перекинулся словом с парой ригелиан. Он не мог сосредоточиться на беседе, и при появлении насторожившегося охранника собеседники ретировались. Потом ж нему подобрался еще один ригелианин.
— Что, землянин, все еще надеешься выбраться отсюда?
— Естественно.
Собеседник фыркнул и почесал за ухом — жест, который его соплеменники использовали как выражение вежливого сомнения.
— Думаю, что наши шансы куда выше.
Лиминг пронзил его взглядом.
— Почему это?
— Нас много и мы вместе, — уклончиво ответил ригелианин, как будто опасаясь cболтнуть лишнее — Что можно сделать в одиночку?
Обдурить их и смыться при первой же-возможности, — сказал Лиминг.
Тут он заметил на пальце, лочесывающем ухо, кольцо и зачарованно уставился на него. Он и раньше видел эти незатейливые украшения. Многие ригелиане носили такие же. И кое-кто из охранников тоже. Кольцо представляло собой изящную штучку, состоящую из четырех-пяти витков тонкой проволоки, концы которой были изогнуты и запаяны таким образом, что образовывали инициалы владельца
— Где ты откопал такое сокровище?
— Что я откопал?
— Кольцо.
— А ты про это. — Опустив руку, ригелианин с довольным видом полюбовался кольцом, — Мы сами их делаем в мастерских. Помогает от скуки.
— Ты хочешь сказать, что охрана вам не запрещает?
— Они не вмешиваются. Ведь от этого нет никакого вреда. А нотом, мы сделали несколько штук для охранников. И еще мы делаем для них автоматические зажигалки. Могли бы наделать и для себя, если бы они нам были нужны. — Он помолчал с задумчивым видом и добавил: — Мы полагаем, что охранники торгуют кольцами и зажигалками за пределами тюрьмы. Во всяком случае, у нас есть такая надежда.
— А зачем это вам?
— Может бить, они наладят-постоянную и выгодную торговлю. И тогда, после того, как они все это надежно устроят, мы урежем поставки и потребуем комиссионных в виде лишнего пайка или кое-каких неофициальных поблажек.
— Отличная мысль, — одобрил Лиминг. — Всем вам не помешало бы обзавестись приличным бизнесменом, способным проталкивать товар в большие города. Как насчет того, чтобы взять меня в долю?
Слабо улыбнувшись, ригелианин ответил:
— Самоделки никого не волнуют. Но стоит охранникам заметить, что пропала одна маленькая отвертка, пиши пропало. Всех разденут догола, и провинившемуся не поздоровится.
— Не станут же они поднимать шум из-за пропавшего моточка проволоки, ведь так?
— Скорее всего, нет. Ее там полно, материалы они не проверяют. Только что можно сделать из мотка проволоки?
Одному богу известно, — согласился Лиминг. — И все же он мне нужен.
— Замок проволокой не откроешь, возись хоть сто лет, — предупредил собеседник. — Слишком уж она тонкая и мягкая.
— Мне всего-то и нужно на набор зулусских браслетов. Зулусские браслеты — моя слабость.
— А что это такое?
— Какая разница? Ты только достань мне такой проволоки, вот и все.
В ближайшем будущем ты сможешь стащить ее сам. После допроса они пошлют тебя работать в мастерские.
— Она нужна мне раньше. И как можно скорее. Чем больше и чем скорее, тем лучше.
Ригелианин помолчал, обдумывая просьбу, и наконец сказал:
— Если ты что-то задумал, держи свой план при себе. Не выдавай его никому даже намеком. Начнешь открывать рот — тебя тут же накроют.
— Спасибо за добрый совет, дружище, — ответил Лиминг. — Так как насчет проволоки?
Увидимся завтра, в это же время.
С этими словами ригелианин отошел от него и затерялся в толпе.
В назначенный час ригелианин был на месте и передал ему добычу.
— Тебе этого никто не давал, ясно? Ты сам нашел во дворе. Или обнаружил у себя в камере. Или сотворил из чистого воздуха. Но ни от кого не получал.
— Не волнуйся. Тебе это ничем не грозит. И еще — тысяча благодарностей.
Проволока была медная, луженая, свернутая в тугой моточек. Ночью он размотал его у себя в камере; оказалось, что длина проволоки чуть больше его роста — около семи футов.
Лиминг сложил ее пополам и стал сгибать я разгибать, пока она не переломилась. Одну половину он спрятал под крышкой скамьи. Следующую пару часов он потратил на то, чтобы вытащить из скамьи гвоздь. Гвоздь вылезал с трудом и здорово поцарапал ему пальцы, но Лиминг не отступал, пока не добился своего.
Отыскав одну из деревяшек, он определил ее центр и каблуком вогнал в него конец гвоздя. По коридору протопали шаги. Он засунул свою поделку под скамью, подальше от посторонних глаз и успел улечься как раз перед тем, как открылся глазок. Блеснул луч света, заглянул холодный змеиный зрачок, раздалось ворчание. Свет исчез, глазок закрылся.
Возобновив работу, Лиминг стал крутить гвоздь туда-сюда, время от времени ударяя по нему каблуком. Занятие оказалось нудным, но теперь у него, во всяком случае, появилось дело. Так он трудился, пока наконец не просверлил деревяшку на две трети толщины. Тогда он взял половину проволоки и разломал ее на две неравные части. Из короткого куска он соорудил аккуратную петлю с двумя концами длиной три-четыре дюйма каждый. Он постарался, чтобы петля как можно больше походила на правильную окружность Потом длинным куском туго обмотал петлю, так что получилась плотная спираль с концами такой же длины, как и у петли.
Прислонив скамью к стене, он подобрался к окну. Рассматривая свое творение в отблеске уличных прожекторов, Лиминг внес несколько мелких исправлений в остался доволен. Он поставил скамью на место и с помощью гвоздя сделал на ее конце две маденькие засечки, отметив точный диаметр петли. Наконец он подсчитал число витков в спирали. Их оказалось двадцать семь.
Важно было запомнить все детали — ведь ему предстояло воспроизвести по возможности точно такую же штуковину. Именно сходство поможет заморочить противнику голову. Если заговорщик создает два загадочных предмета, одинаковых по цели и назначению, трудно не прийти к мысди: он знает, что делает, и замышляет нечто страшное.
В завершение своих приготовлений Лиминг аккуратно вставил гвоздь на прежнее место. Он ему еще понадобится как ценный инструмент. Тюремщики никогда не смогут его найти и отнять, потому что для постороннего наблюдателя скамья выглядит нетронутой и не внушает подозрений.
Он осторожно всунул все четыре конца свернутой спирали в просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась подставка. Вот и нужная вещица, непонятная штуковина, путь к спасению. Теперь он — первый изобретатель и единственный владелец надувателя Лиминга оригинальной конструкций.
Некоторые химические реакции происходят только при наличии катализатора, вроде церемонии бракосочетания, которая обретает силу в присутствии официального лица. Некоторые уравнения можно решить, только включив в них известную величину, которая обозначается буквой Х Если у вас чего-то недостает, чтобы получить желаемый результат, нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая помощь со стороны, нужно ее изобрести.
«В тех случаях, когда человек не мог совладать с природой голыми руками — думал Лиминг, — вышеупомянутая природа покорялась и повиновалась Человеку плюс Х. Так повелось испокон веков: Человек плюс орудие или оружие».
Но вовсе не обязательно, чтобы Х был чем-то материальным или конкретным, смертоносным или даже видимым. Он может быть неосязаемым и недоказуемым, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой ложью — словом, чем угодно.
И безошибочно испытать его можно одним-единственным способом — сработает он или нет. Если да, значит это то, что нужно.
Вот и посмотрим…
Нет никакого смысла использовать язык Земли, разве что для заклинаний, когда в них возникнет необходимость. Здесь никто не понимает языка, для туземцев он все равно, что неразборчивое бормотание. К тому же его отвлекающий маневр, когда он притворялся неспособным к освоению местного наречия, теперь бесполезен. Враг знает, что он может говорить на нем почти так же бегло, как и сами туземцы.
Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.
— Ты меня слышишь? — спросил он не слишком громко, но так, чтобы его услышали в коридоре. — Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо перед собой.
— Ты меня слышишь?
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и недовольный зрачок.
Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг продолжал вещать в спиральную петлю:
— Ты меня слышишь?
— Что ты делаешь? — грубо спросил часовой.
Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и позвать на помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.
— Что ты делаешь? — Марсин повысил голос.
— Вызываю, — ответил Лиминг, как будто только сию секунду очнулся и заметил постороннего.
— Вызываешь? Кого вызываешь и куда?
— Не твое хлюндячье дело, — с явным нетерпением ответил Лиминг. Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов. — Ты меня слышишь?
— Не положено! — не унимался Марсин.
Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, н спросил:
— Что не положено?
— Вызывать.
— Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что бы с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?
От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в землянах или в особых привилегиях, которые считались для них жизненно необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что с ними стало бы без зтих привилегий.
А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.
— Кончай вызывать и ложись спать, — приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе, — или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.
— Покатался бы лучше на верблюде, — посоветовал ему Лиминг. Он повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. — Ты меня слышишь?
— Я тебя предупредил! — не отставал Марсин, не спуская со спирали глаз.
— Сказано, фибли отсюда! — взревел Лиминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Естественно, Лиминг проспал — ведь он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника, за ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи, раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними. «Вылитый педик», — решил Лиминг.
Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, от утфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их долгая возня со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошествовал по коридору.
Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг повернулся и ретировался.
Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости, он остановился, принял скромную позу и сказал:
Взгляните — «Сентябрьское утро».
Для офицера это был пустой звук.
Размахывая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:
— Это что такое?
— Моя собственность, — с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.
— Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.
— Кто это сказал?
— Это я вам говорю! — довольно злобно ответил педик.
— А кто вы собственно такой? — поинтересовался Лиминг, демонстрируя чисто научный интерес.
— Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой! Стража, взять его в камеру и…
— Вы здесь не начальник, — перебил его Лиминг с наглой самоуверенностью. — Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.
Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали всю инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво уставившись на узника, он колебался.
— Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при себе этот предмет?
— Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать. Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову начальства.
— Свинарник? Это еще что такое?
— Не ваше дело.
— Я справлюсь у коменданта.
Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся и охранникам.
Возвратите его обратно в камеру и пусть ему принесут обычный завтрак.
Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? — напомнил Лиминг.
— Не раньше, чем я увижусь с комендантом.
Охранники затолкали его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак — обычная миска размазни. Он обругал стражников за то, что ему не принесли яичницу с беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была необходимым условием для продолжения игры.
Учитель почему-то не явился, так что Лиминг провел все утро, шлифуя по книгам беглость речи. Днем его выпустили во двор, и он, смешавшись с толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.
Его знакомый прошептал:
— Мне удалось стащить еще моток проволоки. Я его захватил с собой на тот случай, если он тебе понадобится. — Он сунул проволоку Лимингу и, убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил: — Это все, что я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать судьбу.
— В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?
— Пока все тихо. — Ригелианин настороженно огляделся. — Но если другие узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему примеру. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем она мне понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За два года в тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и старается оттяпать у ближнего лишний кусок — неважно, настоящий или воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылезает на поверхность — как, впрочем, и лучшее.
— Понятно.
— Пары моточков никто не хватится, — продолжал собеседник. — Но если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу давать повод для повального шмона.
— То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?
Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.
— Я тебе зтого не говорил.
— Но я-то не хуже других знаю, скольжо будет дважды два. — Лиминг ободряюще подмигнул собеседнику. — А еще я умею держать язык за зубами.
Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом обыскал двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно, не в них дело. В крайнем случае можно обойтись и так.
Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно, пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.
Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот разнесся по всему зданию.
ГЛАВА 8
Но в его одиночке нет ни веревки, ни кошек и ничего такого, что можно было бы приспособить взамен. Нет отчаянного и надежного сообщника. Да и будь у него все это, он все равно счел бы такой проект чистейшим самоубийством.
Каждый раз, отыскав даже самую ничтожную зацепку и взвешивая тот минимум условий, который потребуется для ее осуществления, он проигрывал всю ситуацию не менее сотни раз. К середине ночи он так натрудил мозги, что в голову стало лезть все подряд, даже вовсе безумные идеи.
Скажем, можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно, больница тоже расположена за оградой, но может быть, из нее легче удрать. Потом он еще раз подумал и решил, что засорение кишечника — вовсе не гарантия, что его куда-то переведут. Они могут всего-навсего влить в него сильнодействующее слабительное и тем самым только усугубить и без того неприятное положение.
На рассвете он пришел к окончательному выводу. Команда из тридцати, сорока или пятидесяти ригелиан, вкалывая в поте лица, может подвести подкоп под стену и обе освещенные полосы земли и таким способом вырваться на волю. Он же может взять только одним — хитростью. Ничего другого ему не остается.
Лиминг испустил громкий стон и пожаловался самому себе:
— Что ж, дружище, придется пошевеливать мозгами за двоих…
Эта случайно вырвавшаяся фраза засела у него в голове и стала бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, обалдело уставился на крошечный клочок неба и сказал, едва сдерживаясь, чтобы не закричать:
— Ну, конечно же, вот оно — за двоих!
Эта идея крепко засела в голове Лиминга, и ко времени прогулки у него начал вырисовываться план, Перво-наперво требовалось соорудить какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы ими пренебречь.
Вещица может иметь любую форму, размер и кон-. струкцию — главное, чтобы она была явной и бесспорной новинкой. К тому же эффект от нее будет сильнее, если изготовить ее не из тех материалов, которые можно отыскать в камере — частей одежды или скамьи.
В самом деле, лучше, чтобы она состояла из чегонибудь другого и несла на себе несомненную печать загадочной, неизвестной технологии.
Навряд ли ригелиане сумеют ему помочь. Они по двенадцать часов в сутки ишачат в тюремных мастерских — участь, которая, возможно, суждена и ему, после того, жак он пройдет допрос и обнаружит свои способности. Ригелиане производили форменные куртки и штаны, ремни и сапоги, кое-какие осветительные и электрические приборы. Им претило работать на армию, но перед ними стоял простой выбор: вкалывать или голодать.
Судя по их рассказам, у них не было ни малейшей возможности тайком вынести из мастерских что-либо действительно ценное, вроде ножа, стамески, молотка или полотна ножовки. В конце смены. пленников выстраивали, и никому не позволялось выходить из строя, пока не проверят каждый станок, не пересчитают и не запрут все инструменты.
За первые пятнадцать минут дневной прогулки Лиминг прочесал весь двор в поисках предмета, который мог бы хоть как-то пригодиться.
Он бродил взад-вперед, вперив глаза в землю, как несчастный малыш, потерявший монетку. Ему удалось найти всего-навсего две деревяшки четыре на четыре дюйма и в дюйм толщиной: он сунул их в карман, не имея ни малейшего понятия, что с ними делать.
Закончив поиски, Лиминг примостился у стены и перекинулся словом с парой ригелиан. Он не мог сосредоточиться на беседе, и при появлении насторожившегося охранника собеседники ретировались. Потом ж нему подобрался еще один ригелианин.
— Что, землянин, все еще надеешься выбраться отсюда?
— Естественно.
Собеседник фыркнул и почесал за ухом — жест, который его соплеменники использовали как выражение вежливого сомнения.
— Думаю, что наши шансы куда выше.
Лиминг пронзил его взглядом.
— Почему это?
— Нас много и мы вместе, — уклончиво ответил ригелианин, как будто опасаясь cболтнуть лишнее — Что можно сделать в одиночку?
Обдурить их и смыться при первой же-возможности, — сказал Лиминг.
Тут он заметил на пальце, лочесывающем ухо, кольцо и зачарованно уставился на него. Он и раньше видел эти незатейливые украшения. Многие ригелиане носили такие же. И кое-кто из охранников тоже. Кольцо представляло собой изящную штучку, состоящую из четырех-пяти витков тонкой проволоки, концы которой были изогнуты и запаяны таким образом, что образовывали инициалы владельца
— Где ты откопал такое сокровище?
— Что я откопал?
— Кольцо.
— А ты про это. — Опустив руку, ригелианин с довольным видом полюбовался кольцом, — Мы сами их делаем в мастерских. Помогает от скуки.
— Ты хочешь сказать, что охрана вам не запрещает?
— Они не вмешиваются. Ведь от этого нет никакого вреда. А нотом, мы сделали несколько штук для охранников. И еще мы делаем для них автоматические зажигалки. Могли бы наделать и для себя, если бы они нам были нужны. — Он помолчал с задумчивым видом и добавил: — Мы полагаем, что охранники торгуют кольцами и зажигалками за пределами тюрьмы. Во всяком случае, у нас есть такая надежда.
— А зачем это вам?
— Может бить, они наладят-постоянную и выгодную торговлю. И тогда, после того, как они все это надежно устроят, мы урежем поставки и потребуем комиссионных в виде лишнего пайка или кое-каких неофициальных поблажек.
— Отличная мысль, — одобрил Лиминг. — Всем вам не помешало бы обзавестись приличным бизнесменом, способным проталкивать товар в большие города. Как насчет того, чтобы взять меня в долю?
Слабо улыбнувшись, ригелианин ответил:
— Самоделки никого не волнуют. Но стоит охранникам заметить, что пропала одна маленькая отвертка, пиши пропало. Всех разденут догола, и провинившемуся не поздоровится.
— Не станут же они поднимать шум из-за пропавшего моточка проволоки, ведь так?
— Скорее всего, нет. Ее там полно, материалы они не проверяют. Только что можно сделать из мотка проволоки?
Одному богу известно, — согласился Лиминг. — И все же он мне нужен.
— Замок проволокой не откроешь, возись хоть сто лет, — предупредил собеседник. — Слишком уж она тонкая и мягкая.
— Мне всего-то и нужно на набор зулусских браслетов. Зулусские браслеты — моя слабость.
— А что это такое?
— Какая разница? Ты только достань мне такой проволоки, вот и все.
В ближайшем будущем ты сможешь стащить ее сам. После допроса они пошлют тебя работать в мастерские.
— Она нужна мне раньше. И как можно скорее. Чем больше и чем скорее, тем лучше.
Ригелианин помолчал, обдумывая просьбу, и наконец сказал:
— Если ты что-то задумал, держи свой план при себе. Не выдавай его никому даже намеком. Начнешь открывать рот — тебя тут же накроют.
— Спасибо за добрый совет, дружище, — ответил Лиминг. — Так как насчет проволоки?
Увидимся завтра, в это же время.
С этими словами ригелианин отошел от него и затерялся в толпе.
В назначенный час ригелианин был на месте и передал ему добычу.
— Тебе этого никто не давал, ясно? Ты сам нашел во дворе. Или обнаружил у себя в камере. Или сотворил из чистого воздуха. Но ни от кого не получал.
— Не волнуйся. Тебе это ничем не грозит. И еще — тысяча благодарностей.
Проволока была медная, луженая, свернутая в тугой моточек. Ночью он размотал его у себя в камере; оказалось, что длина проволоки чуть больше его роста — около семи футов.
Лиминг сложил ее пополам и стал сгибать я разгибать, пока она не переломилась. Одну половину он спрятал под крышкой скамьи. Следующую пару часов он потратил на то, чтобы вытащить из скамьи гвоздь. Гвоздь вылезал с трудом и здорово поцарапал ему пальцы, но Лиминг не отступал, пока не добился своего.
Отыскав одну из деревяшек, он определил ее центр и каблуком вогнал в него конец гвоздя. По коридору протопали шаги. Он засунул свою поделку под скамью, подальше от посторонних глаз и успел улечься как раз перед тем, как открылся глазок. Блеснул луч света, заглянул холодный змеиный зрачок, раздалось ворчание. Свет исчез, глазок закрылся.
Возобновив работу, Лиминг стал крутить гвоздь туда-сюда, время от времени ударяя по нему каблуком. Занятие оказалось нудным, но теперь у него, во всяком случае, появилось дело. Так он трудился, пока наконец не просверлил деревяшку на две трети толщины. Тогда он взял половину проволоки и разломал ее на две неравные части. Из короткого куска он соорудил аккуратную петлю с двумя концами длиной три-четыре дюйма каждый. Он постарался, чтобы петля как можно больше походила на правильную окружность Потом длинным куском туго обмотал петлю, так что получилась плотная спираль с концами такой же длины, как и у петли.
Прислонив скамью к стене, он подобрался к окну. Рассматривая свое творение в отблеске уличных прожекторов, Лиминг внес несколько мелких исправлений в остался доволен. Он поставил скамью на место и с помощью гвоздя сделал на ее конце две маденькие засечки, отметив точный диаметр петли. Наконец он подсчитал число витков в спирали. Их оказалось двадцать семь.
Важно было запомнить все детали — ведь ему предстояло воспроизвести по возможности точно такую же штуковину. Именно сходство поможет заморочить противнику голову. Если заговорщик создает два загадочных предмета, одинаковых по цели и назначению, трудно не прийти к мысди: он знает, что делает, и замышляет нечто страшное.
В завершение своих приготовлений Лиминг аккуратно вставил гвоздь на прежнее место. Он ему еще понадобится как ценный инструмент. Тюремщики никогда не смогут его найти и отнять, потому что для постороннего наблюдателя скамья выглядит нетронутой и не внушает подозрений.
Он осторожно всунул все четыре конца свернутой спирали в просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась подставка. Вот и нужная вещица, непонятная штуковина, путь к спасению. Теперь он — первый изобретатель и единственный владелец надувателя Лиминга оригинальной конструкций.
Некоторые химические реакции происходят только при наличии катализатора, вроде церемонии бракосочетания, которая обретает силу в присутствии официального лица. Некоторые уравнения можно решить, только включив в них известную величину, которая обозначается буквой Х Если у вас чего-то недостает, чтобы получить желаемый результат, нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая помощь со стороны, нужно ее изобрести.
«В тех случаях, когда человек не мог совладать с природой голыми руками — думал Лиминг, — вышеупомянутая природа покорялась и повиновалась Человеку плюс Х. Так повелось испокон веков: Человек плюс орудие или оружие».
Но вовсе не обязательно, чтобы Х был чем-то материальным или конкретным, смертоносным или даже видимым. Он может быть неосязаемым и недоказуемым, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой ложью — словом, чем угодно.
И безошибочно испытать его можно одним-единственным способом — сработает он или нет. Если да, значит это то, что нужно.
Вот и посмотрим…
Нет никакого смысла использовать язык Земли, разве что для заклинаний, когда в них возникнет необходимость. Здесь никто не понимает языка, для туземцев он все равно, что неразборчивое бормотание. К тому же его отвлекающий маневр, когда он притворялся неспособным к освоению местного наречия, теперь бесполезен. Враг знает, что он может говорить на нем почти так же бегло, как и сами туземцы.
Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.
— Ты меня слышишь? — спросил он не слишком громко, но так, чтобы его услышали в коридоре. — Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо перед собой.
— Ты меня слышишь?
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и недовольный зрачок.
Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг продолжал вещать в спиральную петлю:
— Ты меня слышишь?
— Что ты делаешь? — грубо спросил часовой.
Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и позвать на помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.
— Что ты делаешь? — Марсин повысил голос.
— Вызываю, — ответил Лиминг, как будто только сию секунду очнулся и заметил постороннего.
— Вызываешь? Кого вызываешь и куда?
— Не твое хлюндячье дело, — с явным нетерпением ответил Лиминг. Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов. — Ты меня слышишь?
— Не положено! — не унимался Марсин.
Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, н спросил:
— Что не положено?
— Вызывать.
— Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что бы с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?
От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в землянах или в особых привилегиях, которые считались для них жизненно необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что с ними стало бы без зтих привилегий.
А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.
— Кончай вызывать и ложись спать, — приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе, — или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.
— Покатался бы лучше на верблюде, — посоветовал ему Лиминг. Он повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. — Ты меня слышишь?
— Я тебя предупредил! — не отставал Марсин, не спуская со спирали глаз.
— Сказано, фибли отсюда! — взревел Лиминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Естественно, Лиминг проспал — ведь он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника, за ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи, раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними. «Вылитый педик», — решил Лиминг.
Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, от утфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их долгая возня со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошествовал по коридору.
Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг повернулся и ретировался.
Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости, он остановился, принял скромную позу и сказал:
Взгляните — «Сентябрьское утро».
Для офицера это был пустой звук.
Размахывая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:
— Это что такое?
— Моя собственность, — с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.
— Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.
— Кто это сказал?
— Это я вам говорю! — довольно злобно ответил педик.
— А кто вы собственно такой? — поинтересовался Лиминг, демонстрируя чисто научный интерес.
— Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой! Стража, взять его в камеру и…
— Вы здесь не начальник, — перебил его Лиминг с наглой самоуверенностью. — Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.
Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали всю инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво уставившись на узника, он колебался.
— Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при себе этот предмет?
— Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать. Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову начальства.
— Свинарник? Это еще что такое?
— Не ваше дело.
— Я справлюсь у коменданта.
Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся и охранникам.
Возвратите его обратно в камеру и пусть ему принесут обычный завтрак.
Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? — напомнил Лиминг.
— Не раньше, чем я увижусь с комендантом.
Охранники затолкали его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак — обычная миска размазни. Он обругал стражников за то, что ему не принесли яичницу с беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была необходимым условием для продолжения игры.
Учитель почему-то не явился, так что Лиминг провел все утро, шлифуя по книгам беглость речи. Днем его выпустили во двор, и он, смешавшись с толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.
Его знакомый прошептал:
— Мне удалось стащить еще моток проволоки. Я его захватил с собой на тот случай, если он тебе понадобится. — Он сунул проволоку Лимингу и, убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил: — Это все, что я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать судьбу.
— В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?
— Пока все тихо. — Ригелианин настороженно огляделся. — Но если другие узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему примеру. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем она мне понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За два года в тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и старается оттяпать у ближнего лишний кусок — неважно, настоящий или воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылезает на поверхность — как, впрочем, и лучшее.
— Понятно.
— Пары моточков никто не хватится, — продолжал собеседник. — Но если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу давать повод для повального шмона.
— То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?
Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.
— Я тебе зтого не говорил.
— Но я-то не хуже других знаю, скольжо будет дважды два. — Лиминг ободряюще подмигнул собеседнику. — А еще я умею держать язык за зубами.
Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом обыскал двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно, не в них дело. В крайнем случае можно обойтись и так.
Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно, пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.
Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот разнесся по всему зданию.
ГЛАВА 8
Топот бегущих ног. Глазок открылся. За ним был все тот же Марсин.
— А, это ты, фаплап! — приветствовал его Лиминг. Он презрительно фыркнул. — Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы выслужиться. — Он выпрямился во весь рост. — Что ж, мне тебя жаль. Я бы сто раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей
— Тебе жаль? Меня? — Марсин всполошился. — Это еще почему?
— Потому что тебе несдобровать.
— Мне?
— Кому же еще? Не сразу, если тебе от зтого легче. Сначала подождешь, помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно, мне не верить. Поживем — увидим.
— Я только выполнял свой долг, — чуть ли не извиняясь, оправдывался Марсин.
— Это тебе зачтется, — утешил его Лиминг, — за все получишь по заслугам.
— Не понимаю, — заныл Марсин, нутром ощущая беду.
— Поймешь — не обрадуешьса И те вонючие фанлапы, которые лупили меня во дворе, — тоже. Можешь передать, что наказание для них уже отмерено.
— Я не должен с тобой разговаривать, — сказал Марсин, смутно сознавая, что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему прилипает. — Мне пора идти.
— Ступай. Только мне кое-что нужно.
— Что?
— Мне нужен мой бопамагилви — та штука, которую забрал офицер.
— Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет до завтрашнего утра.
— А мне-то что. Мне он нужен сейчас.
— Сейчас нельзя.
— Ну и ладно. — Лиминг небрежно махнул рукой. — Сделаю еще один.
— Не положено, — крайне неуверенно напомнил ему Марсин.
— Ха-ха! — ответил Лиминг.
После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и соорудил вторую штуковину — точную копию первой. Его дважды прерывали, но не застукали ни разу.
Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль, он старательно замазап блестящую поверхность проволочного кольца, так что заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку носом. Потом соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце располагалось так высоко, что нижняя часть решетки с пола была не видна.
Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:
— Ты меня слышишь?
Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за дверью сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно вопрошая:
— Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
— Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно было поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно слушает. Глаз в отверстии выпучился, затем исчез и тут же сменился другим.
— Договорились, — сказал Лиминг, устраиваясь поудобнее, как будто для задушевной беседы. — При первой же возможности я их тебе покажу, а уж ты делай с ними, что пожелаешь. Давай-ка перейдем на свой язык. А то вокруг слишком много любопытных. — Набрав побольше воздуха, он стремительно затараторил без всяких пауз: — Отверзлась ткань и в тот же миг растрескался зеркальный лик сбылось проклятье взвился крик владычицы…
Отверзлась дверь, и в тот же миг два охранника чуть не рухнули в камеру головами вперед, стремясь поскорее завладеть добычей. Еще двое маячили в коридоре, между ними красовался педик. На заднем плане боязливо переминался Марсин.
С криком «готово!» охранник схватил спираль и выскочил обратно в коридор. Его спутник пулей вылетел следом. Оба чуть не спятили от восторга. Дверь закрылась только секунд через десять, и Лиминг не преминул воспользоваться их оплошностью. Сделав охранникам «козу», он потыкал в их сторону растопыренными пальцами. В детстве они называли это «чертовы рожки» — классический жест для насылания порчи.
— А, это ты, фаплап! — приветствовал его Лиминг. Он презрительно фыркнул. — Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы выслужиться. — Он выпрямился во весь рост. — Что ж, мне тебя жаль. Я бы сто раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей
— Тебе жаль? Меня? — Марсин всполошился. — Это еще почему?
— Потому что тебе несдобровать.
— Мне?
— Кому же еще? Не сразу, если тебе от зтого легче. Сначала подождешь, помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно, мне не верить. Поживем — увидим.
— Я только выполнял свой долг, — чуть ли не извиняясь, оправдывался Марсин.
— Это тебе зачтется, — утешил его Лиминг, — за все получишь по заслугам.
— Не понимаю, — заныл Марсин, нутром ощущая беду.
— Поймешь — не обрадуешьса И те вонючие фанлапы, которые лупили меня во дворе, — тоже. Можешь передать, что наказание для них уже отмерено.
— Я не должен с тобой разговаривать, — сказал Марсин, смутно сознавая, что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему прилипает. — Мне пора идти.
— Ступай. Только мне кое-что нужно.
— Что?
— Мне нужен мой бопамагилви — та штука, которую забрал офицер.
— Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет до завтрашнего утра.
— А мне-то что. Мне он нужен сейчас.
— Сейчас нельзя.
— Ну и ладно. — Лиминг небрежно махнул рукой. — Сделаю еще один.
— Не положено, — крайне неуверенно напомнил ему Марсин.
— Ха-ха! — ответил Лиминг.
После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и соорудил вторую штуковину — точную копию первой. Его дважды прерывали, но не застукали ни разу.
Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль, он старательно замазап блестящую поверхность проволочного кольца, так что заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку носом. Потом соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце располагалось так высоко, что нижняя часть решетки с пола была не видна.
Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:
— Ты меня слышишь?
Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за дверью сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно вопрошая:
— Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
— Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно было поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно слушает. Глаз в отверстии выпучился, затем исчез и тут же сменился другим.
— Договорились, — сказал Лиминг, устраиваясь поудобнее, как будто для задушевной беседы. — При первой же возможности я их тебе покажу, а уж ты делай с ними, что пожелаешь. Давай-ка перейдем на свой язык. А то вокруг слишком много любопытных. — Набрав побольше воздуха, он стремительно затараторил без всяких пауз: — Отверзлась ткань и в тот же миг растрескался зеркальный лик сбылось проклятье взвился крик владычицы…
Отверзлась дверь, и в тот же миг два охранника чуть не рухнули в камеру головами вперед, стремясь поскорее завладеть добычей. Еще двое маячили в коридоре, между ними красовался педик. На заднем плане боязливо переминался Марсин.
С криком «готово!» охранник схватил спираль и выскочил обратно в коридор. Его спутник пулей вылетел следом. Оба чуть не спятили от восторга. Дверь закрылась только секунд через десять, и Лиминг не преминул воспользоваться их оплошностью. Сделав охранникам «козу», он потыкал в их сторону растопыренными пальцами. В детстве они называли это «чертовы рожки» — классический жест для насылания порчи.