Динамик слабо проскрипел:
– Отличная работа, пилот.
– Я всегда работаю отлично, – напомнил Лайминг. – До встречи в сумасшедшем доме, Джек Дэвис!
Динамик промолчал.
Внизу понимали, что человек в кабине сейчас ощущает безграничную свободу и безнаказанность, переживает так называемый "взлетный хмель". Эйфория возникала почти у всех пилотов и не зависела от возраста, характера или опыта.
Когда родная планета оставалась за кормой корабля, а впереди сияли только звезды, чувство свободы пьянило головы.
Симптомы заключались, как правило, в язвительных замечаниях и ругани, которые дождем сыпались с небес на землю.
– Сначала постригись, а потом расчесывайся! – орал в микрофон Лайминг. Не смотря на перегрузки, он давился от хохота в своем кресле все время, пока корабль набирал скорость. – И вылижи этот свинарник! Тебя учили, как отдавать честь? Мысли Пачкают Мозги!
На Земле по-прежнему молчали.
Внизу, в космопорте, в зале управления полетами, дежурный офицер повернулся к Монтичелли и сказал:
– Знаешь, по-моему, Эйнштейн не довел дело до конца.
– Что ты имеешь в виду? – удивился инженер.
– Мне в голову пришла одна гипотеза: по мере приближения к скорости света умственные способности пилота стремятся к нулю.
– Пожалуй, в этом что-то есть, – признал Монтичелли.
– Свинина с бобами, свинина с бобами, господи, все время свинина с бобами, – быстро затихая, верещал динамик в зале управления. – Раздевайся догола, потому что мне надо проверить твое зрение. Теперь вдохни и не дыши, пока не прикажу. Крутт и Ерундовер в одном флаконе – лучше средство, избавляющее армию от солдат…
Дежурный офицер со вздохом отключил связь.
Глава 2
– Отличная работа, пилот.
– Я всегда работаю отлично, – напомнил Лайминг. – До встречи в сумасшедшем доме, Джек Дэвис!
Динамик промолчал.
Внизу понимали, что человек в кабине сейчас ощущает безграничную свободу и безнаказанность, переживает так называемый "взлетный хмель". Эйфория возникала почти у всех пилотов и не зависела от возраста, характера или опыта.
Когда родная планета оставалась за кормой корабля, а впереди сияли только звезды, чувство свободы пьянило головы.
Симптомы заключались, как правило, в язвительных замечаниях и ругани, которые дождем сыпались с небес на землю.
– Сначала постригись, а потом расчесывайся! – орал в микрофон Лайминг. Не смотря на перегрузки, он давился от хохота в своем кресле все время, пока корабль набирал скорость. – И вылижи этот свинарник! Тебя учили, как отдавать честь? Мысли Пачкают Мозги!
На Земле по-прежнему молчали.
Внизу, в космопорте, в зале управления полетами, дежурный офицер повернулся к Монтичелли и сказал:
– Знаешь, по-моему, Эйнштейн не довел дело до конца.
– Что ты имеешь в виду? – удивился инженер.
– Мне в голову пришла одна гипотеза: по мере приближения к скорости света умственные способности пилота стремятся к нулю.
– Пожалуй, в этом что-то есть, – признал Монтичелли.
– Свинина с бобами, свинина с бобами, господи, все время свинина с бобами, – быстро затихая, верещал динамик в зале управления. – Раздевайся догола, потому что мне надо проверить твое зрение. Теперь вдохни и не дыши, пока не прикажу. Крутт и Ерундовер в одном флаконе – лучше средство, избавляющее армию от солдат…
Дежурный офицер со вздохом отключил связь.
Глава 2
Обещанный эскорт ждал в секторе Сириуса. Когда появились корабли сопровождения, пилот спал крепким сном. Сигнал вызова прозвучал в кабине пронзительным воем сирены.
От неожиданности Лайминг пулей вылетел из койки и несколько секунд ошалело озирался вокруг, не понимая, что происходит: пол вибрировал под ногами, в голове отдавалось мерное тиканье автопилота.
– Зерн кайд вит? – проскрипел динамик – Зерн кайд вит?
Сообразив, что из динамика доносится закодированный запрос о принадлежности его судна, Лайминг перевел дух. Он уселся в пилотское кресло и, включив передатчик, выбросил в пространство короткую серию цифр. Затем протер глаза и поглядел на экран переднего обзора. Невооруженным глазом он мог видеть только мириады звезд, мерцавших в темноте.
Лайминг переключил экран на инфракрасное видение. Теперь перед ним был ряд светящихся точек, ползущих параллельным курсом. Вторая группа кораблей, выстроившихся конусом, маячила далеко впереди. Конечно, он увидел не сами суда, а тепловое излучение, которое испускали их раскаленные добела дюзы, и шлейфы выхлопных газов, что придавало изображению довольно экзотический вид.
– Кифа! – донеслась из динамика очередная абракадабра, означавшая, в переводе на нормальный язык, что "все в порядке".
Ритуал опознания был закончен, и Лайминг со спокойной совестью заполз обратно в койку, натянул на лицо одеяло и положился на автопилот. Минут через десять вернулась сладкая дремота, и ему показалось, что он уютно устроился в абсолютной тишине открытого космоса, где никто не сможет его достать, и только звезды в отдалении переговариваются о чем-то на своем непонятном языке.
Внезапно динамик рявкнул нормальными человеческими словами:
– Сбавь ход, пока мы тебя не потеряли!
Лайминг опять подпрыгнул на койке, сел и тупо уставился на передатчик. Только что кто-то, отбросив все коды, говорил с ним, причем голосом, которым отдают команды на плацу. Или ему это послышалось? Он немного подождал, но стояла тишина, и он опять прилег.
Динамик тут же раздраженно заорал:
– Ты что, оглох? Убавь скорость, тебе говорят!
Раздосадованный Лайминг нехотя вылез из-под одеяла, сел за пульт управления и неторопливо приступил к работе.
Он ненадолго включил передний тормозной двигатель, и две струи пара пролетели вдоль бортов корабля. Кормовые дюзы уменьшили тягу. Он понаблюдал за приборами, пока не решил, что стрелки достаточно далеко отклонились влево для того, чтобы всех осчастливить. Вздохнув, он вернулся в постель и, закутавшись в одеяло, тут же начал уплывать в сон.
Теперь ему казалось, что он раскачивается в небесном гамаке и наслаждается волшебным покоем.
Но из проклятого передатчика опять раздался рев:
– Еще! Убавь еще!
Озверев, он сбросил одеяло, дотопал до пульта и еще раз убавил скорость. А потом, наклонившись к передатчику, разразился страстной речью. Местами, для пущей эмоциональной убедительности, он вставлял междометия, включил в нее обширный экскурс в основные функции человеческого организма и патологию родственных отношений. Насколько он знал, среди его изумленных слушателей должны были находиться два контр-адмирала и с дюжину коммодоров. Если высшие офицеры в это время были в рубках своих кораблей, то ему удалось неплохо их просветить.
В ответ – ни звука. Он не услышал ни резких окриков, ни возмущенных начальственных голосов, вообще ничего. За подобные упражнения в ораторском искусстве на большом боевом корабле ему влепили бы сорок нарядов и отправили под трибунал. Но в космическом флоте существовало негласное мнение, что разведчики, месяцами лишенные общества себе подобных, на девяносто процентов становятся готовыми клиентами сумасшедшего дома, а не отправляют их туда только потому, что кому-то надо быть разведчиком, а нормальный человек за эту работу не возьмется или тоже сойдет с ума.
Поэтому при исполнении служебных обязанностей разведчики могли говорить все, что им заблагорассудится, и посылать начальство так далеко, насколько хватало фантазии.
Мало кто мог устоять перед подобным соблазном. В ситуации, когда тебя официально считают рехнувшимся, есть определенные преимущества.
Три недели совместного полета конвой сопровождал Лайминга в мрачном безмолвии, каким обычно окружают в семье слабоумного родственника. Он чуть не взбесился от нетерпения, максимальная скорость конвоя была куда меньше, чем у его корабля, и необходимость приноравливаться к кораблям-тихоходам вызывала у него досаду автогонщика, вынужденного следовать за похоронной процессией.
Сирианский линкор «Воссун», здоровенный неуклюжий дредноут, был главным виновником их неторопливого шествия. Он плелся, как разжиревший бегемот, одолеваемый одышкой, и все остальные, более скоростные крейсера и истребители были вынуждены подстраиваться под него. Лайминг не знал названия этого корабля, но понимал, что перед ним линкор, поскольку на инфракрасном экране тот походил на светящуюся горошину в окружении огненных булавочных головок. Каждый раз, когда Лайминг видел эту горошину, он отпускал в ее адрес грязное ругательство. Однажды, выпуская пары в очередной раз, он услышал, как включился динамик и впервые за много дней произнес:
– Понк!
– Понк? Какой еще, к черту, понк?
Лайминг вспомнил, что это слово обозначало нечто очень важное. Он спешно пролистал книгу кодов и нашел: "Враг в поле зрения".
Он внимательно осмотрелся, но его приборы не фиксировали неприятеля. Наверно, вражеские корабли находились вне зоны обнаружения его локаторов и были замечены летящим Далеко впереди авангардом, состоявшим из четырех эсминцев.
– Волна Ф, – приказал динамик.
Значит, готовясь к сражению, они поменяли частоту сигналов. Лайминг переключился с диапазона Т на диапазон Ф.
Из динамика посыпались отрывистые рапорты кораблей конвоя.
– Резервная группа, влево двадцать, отклонение двенадцать.
– Есть!
– Конец связи.
– Есть!
Лайминг наблюдал, как на экранах пять светящихся точек отделились от основной группы и рванулись вперед. Четыре точки казались маленькими, а пятая посредине – размером с половину горошины. Крейсер и четыре истребителя покидали поле боя и уходили в засаду с благородными намерениями отрезать неприятеля от его ближайшей базы.
В трехмерности космического пространства, где корабли на огромных скоростях покрывали колоссальные расстояния, эта тактика никогда не срабатывала. Однако это не мешало обеим воюющим сторонам применять ее при каждом удобном случае. В зависимости от состояния вашей язвы, это можно было рассматривать или как неиссякаемый оптимизм, или как неизлечимую глупость.
Отделившийся отряд с максимальной скоростью мчался в засаду, искренне надеясь затеряться в обманчивом звездном лабиринте, пока приближающийся неприятель не разгадает их нехитрый маневр. В это время «Воссун» со своим сопровождением продолжал двигаться прежним курсом. Впереди, почти у предела радиуса действия локаторов эскорта, четыре эсминца развивали наступление, даже не пытаясь рассредоточиться или изменить курс.
– Две группы по десять кораблей сходятся под углом сорок пять градусов вправо, уклон пятнадцать, – доложили с идущих в авангарде истребителей.
– Какой тип кораблей? – потребовали уточнения с "Воссуна".
– Пока неясно.
Шесть часов молчания. Затем:
– Две группы идут тем же курсом, в каждой группе предположительно по два тяжелых крейсера и восемь сопровождающих.
Идентификация кораблей была более чем приблизительной, основанной на теории, согласно которой чем ярче объект светится на инфракрасном экране, тем больше корабль, Лайминг, глядя на свои экраны, прекрасно сознавал, что вражеские суда действительно могли быть боевыми кораблями, как предполагали наблюдатели, но с таким же успехом они могли оказаться и транспортами с охранным сопровождением.
Космические войны знают множество примеров, когда тихоходные грузовики принимали за тяжелые боевые корабли.
Медленно, невыносимо медленно двадцать чуть заметных точек вползли на его экраны. Теперь расстояние сократилось настолько, что локаторы противника без труда могли обнаружить все остальные боевые суда эскорта, в том числе и его истребитель. Четверку передовых эсминцев латиане заметили много часов назад, и, по-видимому, столь небольшие силы или не вызвали тревоги, или были приняты за своих. Хотелось бы посмотреть на реакцию этих растяп, когда они сообразят, что врезались в мощную эскадру противника.
Но Лаймингу не довелось полюбоваться этим зрелищем.
Динамик пронзительно заверещал: "Атака на девяносто градусов!" Его глаза автоматически переместились на экраны верхнего обзора, усеянные массой быстро разгорающихся точек. Лайминг прикинул, что на эскорт пикируют шесть или восемь десятков кораблей, но пересчитывать их не стал – вражеские орудия были нацелены прямо ему в лоб.
Несколько быстрых переключений на панели управления, и в следующий миг его стройный и тонкий, как спица, корабль задрал нос к зениту и на полной мощности рванул вверх. Перегрузка вдавила пилота в кресло, а кишки попытались обвиться вокруг позвоночника. Он представил, какой эффект произведет на неприятеля его стремительный рывок, и ухмыльнулся. Итак, сначала они обнаружат таинственное исчезновение корабля с перекрестья своих прицелов, а затем этот корабль промчится сквозь их строй с невиданной доселе скоростью. Если повезет, они могут подумать, что такой фокус способны выкинуть и остальные суда союзников. Лайминг знал преследующий каждого капитана космического флота постоянный кошмар: на хвост его корабля садится более скоростной корабль врага. Изрыгающие огонь дюзы, – самое слабое и беззащитное место любого судна.
Лайминг не сворачивая несся вперед. Выбранный курс в конце концов должен был привести его прямо в тыл атакующего противника. Он внимательно следил за экранами. Плотная группа кораблей латиан уже четыре часа упорно подбиралась к эскадре союзников. Еще минут десять – и враги окажутся в зоне обстрела.
Но маневр Лайминга лишил их этих десяти минут и поверг в растерянность. Непонятная тактика противника, основные силы которого продолжали спокойно двигаться вперед, в то время как один корабль кометой мчался в их тылы, заставляла латиан заподозрить ловушку. Подозрительность и непоколебимая вера в коварство союзников являлась единственным товаром, в котором Сообщество никогда не испытывало недостатка.
Корабли латиан внезапно отвернули вправо и влево, разошлись в разных направлениях, как лепестки распускающегося цветка. Очевидно, их локаторы искали другой, более мощный флот, скрывающийся в засаде вне пределов видимости.
Капитан одного из латианских легких крейсеров вдруг сообразил, что новый курс приведет его в зону обстрела ракет, которыми, должен был быть вооружен странный сверхскоростной корабль Лайминга. Он попытался спастись, метнувшись в сторону, и как раз попал под прицел орудий «Воссуна». Линкор дал залп, и его ракеты точно накрыли крейсер противника. Вспыхнул взрыв чудовищной силы, и тепловая волна на некоторое время ослепила все инфракрасные экраны.
В звездной пустоте, далеко за пределами досягаемости орудий и ракет эскорта сверкнула новая вспышка. Через несколько секунд высокий пронзительный голос, искаженный помехами, доложил, что уничтожен одинокий вражеский эсминец. Эта неожиданная потеря, произошедшая за пределами основного поля боя, утвердила неприятеля в уверенности, что «Воссун» и сопровождающие его суда всего лишь наживка в капкане, а за ней таится нечто гораздо более внушительное и коварное. Корабли латиан продолжали быстро расходиться широким конусом, пытаясь одновременно обнаружить скрытую угрозу и не попасть в ловушку.
– "Прыснули как косяк перепуганной селедки", – пробормотал Лайминг. Для сверхскоростного истребителя, способного догнать и расстрелять корабли врага один за другим, уничтожение рассеявшегося флота было бы несложной задачей. Но приходилось смириться с тем, что его безоружный разведчик мог лишь пугать неприятеля, в то время как сам Лайминг изрыгал в адрес латиан тщетные проклятия. На время он совершенно забыл о своей основной задаче, не говоря уже о строгом приказе ни при каких обстоятельствах не ввязываться в космический бой.
Однако «Воссун» быстро напомнил ему об этом:
– Пилот-разведчик, куда вы прете, черт возьми? – резко одернули его командирским голосом.
– Вверх и обратно, – холодно ответил Лайминг.
– Вреда от вас больше, чем пользы, – съязвили на «Воссуне», оставив без внимания его подвиги. – Не суетитесь и валите отсюда, пока все идет хорошо.
Лайминг заорал в минрофон:
– Полностью согласен с вами, спасать ваши задницы это самое настоящее вредительство! Я знаю, что только мешаю всем! Куда ни повернись – все не так! Плюнь на построении – пойдешь под трибунал! Помни, парень, коммодору всегда нужно отдавать честь! Стоять смирно, когда говоришь со мной! Сломанные застежки на штанах – это саботаж! Выше ногу, сонная тетеря, – раз, два, левой, но-о, тпру-у!
Как и прежде, его тирада осталась без ответа. Спустив пар, Лайминг взялся за управление. Теперь он двигался параллельно эскорту, на значительном удалении. На нижнем экране он увидел, как корабли сопровождения начали разворачиваться по плавной дуге, готовясь лечь на обратный курс.
Это означало, что конвой покидает его и отправляется домой.
Перепуганный враг, до сих пор не рискнувший войти в зону обстрела, должно быть, принял этот маневр за очередную хитрость и продолжал упорно воздерживаться от атаки.
Корабль Лайминга быстро набирал скорость, удаляясь от эскорта, и вскоре огоньки кораблей сопровождения вообще исчезли с экранов. Впереди и справа показались две новые вражеские группы. Они двигались в плотном строю и на большой скорости; очевидно, это были два торговых конвоя, старавшиеся держаться поближе к крейсерам прикрытия Лайминг дал им уйти с чувством глубокого сожаления. Будь у него оружие, он налетел бы на этот парад и уничтожил парочку транспортов, пока экипажи крейсеров не успели проснуться!
Но чертово начальство сочло оружие излишним, и ему ничего не оставалось, как, согласно инструкции, на полном ходу проскочить сквозь передовую линию вражеских кораблей и направиться к неисследованным территориям в тылу противника. Внезапно на его кормовом экране далеко позади одна за другой сверкнули две вспышки. Прекратили свое существование еще два корабля, но определить, чьи они, было невозможно. Он попытался выяснить это, настроившись на частоту конвоя и послав непрерывный запрос: "Что происходит? Что происходит?". Никакого ответа. На экране полыхнул третий взрыв. Лайминг был уже совсем далеко, но, выпустив в эфир кодовый номер своего корабля, попытался наладить связь еще раз.
Ответа не было.
Если сражение еще продолжается, им, скорее всего, не до того, чтобы отвечать на его запросы. Многое бы он отдал за возможность вернуться назад, ввязаться в заварушку и добавить к космическому мусору обломки двух-трех латианских посудин! Однако, как заметили с «Воссуна», его безоружный корабль был бы только обузой в бою.
Лайминг скорчился в пилотском кресле и, покусывая нижнюю губу от досады, хмуро уставился на передний экран. Его корабль стрелой мчался в темноту враждебного космоса и скоро окончательно вышел из зоны связи с эскадрой союзников. Теперь он был полностью предоставлен самому себе.
При встрече с первым вражеским миром все оказалось проще некуда. Противник был твердо уверен, что ни один корабль союзников не сумеет проникнуть так далеко в тыл без дозаправки и смены дюз. Вероятно, поэтому любое судно, обнаруженное в округе, автоматически считалось своим – или, по крайней мере, нейтральным. На подходе к обитаемой системе неприятельские локаторы засекли корабль Лайминга, но никто им не заинтересовался и не удосужился послать радиовызов, который гарантированно выявил бы в нем чужака – ведь пароля он не знал.
К этой звездной системе Лайминг подобрался, пристроившись к небольшому конвою, возвращавшемуся назад с фронта.
Он долго двигался за вражескими судами, пока не рассчитал, каким курсом они следуют. Ему не хотелось терять драгоценное время и топливо, плетясь в хвосте тихоходной кавалькады, поэтому, обогнав караван, он помчался вперед в гордом одиночестве. Он не ошибся, и проложенный маршрут привел его прямехонько к обитаемой планете.
Этот мир оказался совершенно не готов к шпионским вылазкам, и изучить его было несложно. Лайминг на небольшой высоте дважды облетел планету на широте экватора, проведя подробное наблюдение. Для того чтобы составить полное представление о статусе планеты в Сообществе, уровне развития и промышленном потенциале, не нужно было исследовать всю поверхность. То, что он увидел на протяжении двух витков, вполне удовлетворит разведывательную службу союзников. Он обнаружил три космопорта, два из которых пустовали, но находились в полной готовности принимать корабли, а на поле третьего стояли восемь торговых судов неизвестной принадлежности и три боевых корабля Сообщества. Ряд признаков указывал на то, что этот мир густо населен, вполне цивилизован и к тому же обладает значительной военной мощью. Его можно было уверенно отнести к сторонникам Сообщества.
Отлетев от планеты достаточно далеко в глубокий космос, Лайминг настроился на специальную волну Х и по зашифрованному каналу связи передал всю собранную информацию вместе с данными о приблизительных размерах планеты, ее массе и звездных координатах.
– Я снизился и быстро облетел вокруг этой свалки, – сообщил он и, прикрыв микрофон ладонью, хихикнул. На память пришла точно такая же ситуация, послужившая поводом к небольшому конфликту во время его первого экзамена. Тогда, отвечая на вопрос о способах изучения вражеских миров, он написал: "Я должен осторожно приблизиться к незнакомой планете, а затем очень быстро облететь ее". Листок вернулся обратно с вопросом: "Почему?". Он приписал ответ: "Болтаться там слишком долго было бы вредно для моего здоровья". Это стоило ему десяти баллов и бесстрастного комментария: "Не правильно и неостроумно". Но тот экзамен он тем не менее сдал.
Как Лайминг и ожидал, ответа на сообщение не последовало. Он мог без особого для себя риска посылать информацию в штаб разведки, но обратные сигналы, идущие с территории союзников в глубокий тыл, наверняка возбудили бы подозрения противника. Связь осуществлялась узконаправленным лучом, и латианская разведка только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать любое сообщение с передовой союзников. Однако вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, посланные с дальней окраины гигантского сектора пространства, контролируемого Сообществом.
Еще двенадцать населенных планет он обнаружил так же легко, как и первую: определяя их положения по направлению межзвездных торговых трасс, Лайминг следовал по трасс до конечных пунктов. Каждый раз он передавал информацию, и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.
Неожиданно для себя он обнаружил, что тоскует по звуку человеческого голоса. Его полет продлился уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали вызывать отвращение.
Много дней он был заточен в громыхающей железной коробке своего корабля. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, и понемногу мизантропия сменилась чувством одиночества. И ложась спать, и просыпаясь, он видел вокруг только звезды без конца и края, ни одной живой души, ни одного человеческого лица! Теперь он был бы счастлив, услышать даже гнусный голос Крутта. Лайминг поймал себя на том, что с ностальгической нежностью вспоминает, как тот отчитывал его за действительные или мнимые провинности, а сладостные воспоминания о перепалках с начальством так просто приводят его в умиление.
Труднее всего переносить одиночество было в те дни, когда корабль летел по инерции с выключенными двигателями; тишина, бесконечная, безбрежная, почти лишала его рассудка. Лайминг пытался нарушить безмолвие и начинал петь во весь голос или спорить сам с собой вслух. Но это приносило мало радости: его вокальные таланты были ниже всякой критики, а спор не доставлял удовольствия: он не мог ни настоять на своем, ни переубедить самого себя.
Во время сна стали наведываться кошмары. Иногда ему снилось, что автопилот сломался и корабль во весь опор мчится прямо на раскаленную звезду. Он вскакивал с койки в холодном ноту и перед тем, как вновь улечься, судорожно, но тщательно проверял все приборы. Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей. Тогда он вяло лежал в трясущейся койке и прислушивался к их протяжному реву.
Иногда, в сонных видениях он в панике бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительно настигающий топот, но имелись ли у его преследователей ноги? Он с воплем просыпался – за секунду до того, как его должны были схватить… схватить чем-то, похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.
Наверное, тяготы одиночества и нервное напряжение дальнего полета переносились бы легче, если бы он использовал бортовую аптечку, битком набитую уникальными лекарствами предназначенными для излечения любого мыслимого заболевания души и тела. Только кто его знает, помогут они или нет. Если нет, то травиться и принимать все эти средства не стоит, лучше поберечь здоровье. А если да… тут возникала другая проблема. Лайминг не без причины опасался, что снадобья военных медиков способны вызвать у него эйфорию и, как следствие, потерю осторожности.
И все-таки однажды, перед тем, как лечь спать, он проглотил так называемую «нормализующую» таблетку. Судя по описанию, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В итоге он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были до того увлекательными и достоверными, что проснулся он обессиленным и выжатым как лимон. Лайминг поклялся при первой же возможности подсунуть эти пилюли тому, кто их рекомендовал включить в состав аптечки.
Рассчитывая обнаружить тринадцатую населенную планету, он выслеживал очередной торговый караван, когда тишину кабины внезапно нарушил живой голос. Корабль Лайминга двигался далеко позади и в стороне от группы судов, экипажи которых, спокойно и уверенно чувствуя себя в глубоком тылу, видимо, совершенно не обращали внимания на то, что творится у них на радарах, и не подозревали о присутствии чужого корабля.
Лениво покручивая ручку настройки приемника, Лайминг случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортами.
Неизвестные существа обладали громкими, гортанными голосами, а речь их на слух удивительно напоминала земную.
Лайминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который его сознание услужливо трансформировало в знакомые слова.
Первый голос:
– Майор Сопливый в печь пирог поставил.
Второй голос:
– Когда Сопливый пару свеч прибавил?
Первый голос:
– Опять пирог поставил, как всегда.
Второй голос:
– Да брось, приятель, это ерунда.
Первый голос:
– Так пусть его сомнет зеленый кот.
Второй голос:
– Зачем майору жечь голодный скот?
Последующие десять минут собеседники вели язвительный диалог о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упоминать несчастного Сопливого, его пирог и свечи. Лайминг вспотел от напряжения, пытаясь проследить аргументы и контраргументы обеих сторон. Наконец в голове у него что-то щелкнуло и, настроив свой передатчик на нужную волну, он заорал:
От неожиданности Лайминг пулей вылетел из койки и несколько секунд ошалело озирался вокруг, не понимая, что происходит: пол вибрировал под ногами, в голове отдавалось мерное тиканье автопилота.
– Зерн кайд вит? – проскрипел динамик – Зерн кайд вит?
Сообразив, что из динамика доносится закодированный запрос о принадлежности его судна, Лайминг перевел дух. Он уселся в пилотское кресло и, включив передатчик, выбросил в пространство короткую серию цифр. Затем протер глаза и поглядел на экран переднего обзора. Невооруженным глазом он мог видеть только мириады звезд, мерцавших в темноте.
Лайминг переключил экран на инфракрасное видение. Теперь перед ним был ряд светящихся точек, ползущих параллельным курсом. Вторая группа кораблей, выстроившихся конусом, маячила далеко впереди. Конечно, он увидел не сами суда, а тепловое излучение, которое испускали их раскаленные добела дюзы, и шлейфы выхлопных газов, что придавало изображению довольно экзотический вид.
– Кифа! – донеслась из динамика очередная абракадабра, означавшая, в переводе на нормальный язык, что "все в порядке".
Ритуал опознания был закончен, и Лайминг со спокойной совестью заполз обратно в койку, натянул на лицо одеяло и положился на автопилот. Минут через десять вернулась сладкая дремота, и ему показалось, что он уютно устроился в абсолютной тишине открытого космоса, где никто не сможет его достать, и только звезды в отдалении переговариваются о чем-то на своем непонятном языке.
Внезапно динамик рявкнул нормальными человеческими словами:
– Сбавь ход, пока мы тебя не потеряли!
Лайминг опять подпрыгнул на койке, сел и тупо уставился на передатчик. Только что кто-то, отбросив все коды, говорил с ним, причем голосом, которым отдают команды на плацу. Или ему это послышалось? Он немного подождал, но стояла тишина, и он опять прилег.
Динамик тут же раздраженно заорал:
– Ты что, оглох? Убавь скорость, тебе говорят!
Раздосадованный Лайминг нехотя вылез из-под одеяла, сел за пульт управления и неторопливо приступил к работе.
Он ненадолго включил передний тормозной двигатель, и две струи пара пролетели вдоль бортов корабля. Кормовые дюзы уменьшили тягу. Он понаблюдал за приборами, пока не решил, что стрелки достаточно далеко отклонились влево для того, чтобы всех осчастливить. Вздохнув, он вернулся в постель и, закутавшись в одеяло, тут же начал уплывать в сон.
Теперь ему казалось, что он раскачивается в небесном гамаке и наслаждается волшебным покоем.
Но из проклятого передатчика опять раздался рев:
– Еще! Убавь еще!
Озверев, он сбросил одеяло, дотопал до пульта и еще раз убавил скорость. А потом, наклонившись к передатчику, разразился страстной речью. Местами, для пущей эмоциональной убедительности, он вставлял междометия, включил в нее обширный экскурс в основные функции человеческого организма и патологию родственных отношений. Насколько он знал, среди его изумленных слушателей должны были находиться два контр-адмирала и с дюжину коммодоров. Если высшие офицеры в это время были в рубках своих кораблей, то ему удалось неплохо их просветить.
В ответ – ни звука. Он не услышал ни резких окриков, ни возмущенных начальственных голосов, вообще ничего. За подобные упражнения в ораторском искусстве на большом боевом корабле ему влепили бы сорок нарядов и отправили под трибунал. Но в космическом флоте существовало негласное мнение, что разведчики, месяцами лишенные общества себе подобных, на девяносто процентов становятся готовыми клиентами сумасшедшего дома, а не отправляют их туда только потому, что кому-то надо быть разведчиком, а нормальный человек за эту работу не возьмется или тоже сойдет с ума.
Поэтому при исполнении служебных обязанностей разведчики могли говорить все, что им заблагорассудится, и посылать начальство так далеко, насколько хватало фантазии.
Мало кто мог устоять перед подобным соблазном. В ситуации, когда тебя официально считают рехнувшимся, есть определенные преимущества.
Три недели совместного полета конвой сопровождал Лайминга в мрачном безмолвии, каким обычно окружают в семье слабоумного родственника. Он чуть не взбесился от нетерпения, максимальная скорость конвоя была куда меньше, чем у его корабля, и необходимость приноравливаться к кораблям-тихоходам вызывала у него досаду автогонщика, вынужденного следовать за похоронной процессией.
Сирианский линкор «Воссун», здоровенный неуклюжий дредноут, был главным виновником их неторопливого шествия. Он плелся, как разжиревший бегемот, одолеваемый одышкой, и все остальные, более скоростные крейсера и истребители были вынуждены подстраиваться под него. Лайминг не знал названия этого корабля, но понимал, что перед ним линкор, поскольку на инфракрасном экране тот походил на светящуюся горошину в окружении огненных булавочных головок. Каждый раз, когда Лайминг видел эту горошину, он отпускал в ее адрес грязное ругательство. Однажды, выпуская пары в очередной раз, он услышал, как включился динамик и впервые за много дней произнес:
– Понк!
– Понк? Какой еще, к черту, понк?
Лайминг вспомнил, что это слово обозначало нечто очень важное. Он спешно пролистал книгу кодов и нашел: "Враг в поле зрения".
Он внимательно осмотрелся, но его приборы не фиксировали неприятеля. Наверно, вражеские корабли находились вне зоны обнаружения его локаторов и были замечены летящим Далеко впереди авангардом, состоявшим из четырех эсминцев.
– Волна Ф, – приказал динамик.
Значит, готовясь к сражению, они поменяли частоту сигналов. Лайминг переключился с диапазона Т на диапазон Ф.
Из динамика посыпались отрывистые рапорты кораблей конвоя.
– Резервная группа, влево двадцать, отклонение двенадцать.
– Есть!
– Конец связи.
– Есть!
Лайминг наблюдал, как на экранах пять светящихся точек отделились от основной группы и рванулись вперед. Четыре точки казались маленькими, а пятая посредине – размером с половину горошины. Крейсер и четыре истребителя покидали поле боя и уходили в засаду с благородными намерениями отрезать неприятеля от его ближайшей базы.
В трехмерности космического пространства, где корабли на огромных скоростях покрывали колоссальные расстояния, эта тактика никогда не срабатывала. Однако это не мешало обеим воюющим сторонам применять ее при каждом удобном случае. В зависимости от состояния вашей язвы, это можно было рассматривать или как неиссякаемый оптимизм, или как неизлечимую глупость.
Отделившийся отряд с максимальной скоростью мчался в засаду, искренне надеясь затеряться в обманчивом звездном лабиринте, пока приближающийся неприятель не разгадает их нехитрый маневр. В это время «Воссун» со своим сопровождением продолжал двигаться прежним курсом. Впереди, почти у предела радиуса действия локаторов эскорта, четыре эсминца развивали наступление, даже не пытаясь рассредоточиться или изменить курс.
– Две группы по десять кораблей сходятся под углом сорок пять градусов вправо, уклон пятнадцать, – доложили с идущих в авангарде истребителей.
– Какой тип кораблей? – потребовали уточнения с "Воссуна".
– Пока неясно.
Шесть часов молчания. Затем:
– Две группы идут тем же курсом, в каждой группе предположительно по два тяжелых крейсера и восемь сопровождающих.
Идентификация кораблей была более чем приблизительной, основанной на теории, согласно которой чем ярче объект светится на инфракрасном экране, тем больше корабль, Лайминг, глядя на свои экраны, прекрасно сознавал, что вражеские суда действительно могли быть боевыми кораблями, как предполагали наблюдатели, но с таким же успехом они могли оказаться и транспортами с охранным сопровождением.
Космические войны знают множество примеров, когда тихоходные грузовики принимали за тяжелые боевые корабли.
Медленно, невыносимо медленно двадцать чуть заметных точек вползли на его экраны. Теперь расстояние сократилось настолько, что локаторы противника без труда могли обнаружить все остальные боевые суда эскорта, в том числе и его истребитель. Четверку передовых эсминцев латиане заметили много часов назад, и, по-видимому, столь небольшие силы или не вызвали тревоги, или были приняты за своих. Хотелось бы посмотреть на реакцию этих растяп, когда они сообразят, что врезались в мощную эскадру противника.
Но Лаймингу не довелось полюбоваться этим зрелищем.
Динамик пронзительно заверещал: "Атака на девяносто градусов!" Его глаза автоматически переместились на экраны верхнего обзора, усеянные массой быстро разгорающихся точек. Лайминг прикинул, что на эскорт пикируют шесть или восемь десятков кораблей, но пересчитывать их не стал – вражеские орудия были нацелены прямо ему в лоб.
Несколько быстрых переключений на панели управления, и в следующий миг его стройный и тонкий, как спица, корабль задрал нос к зениту и на полной мощности рванул вверх. Перегрузка вдавила пилота в кресло, а кишки попытались обвиться вокруг позвоночника. Он представил, какой эффект произведет на неприятеля его стремительный рывок, и ухмыльнулся. Итак, сначала они обнаружат таинственное исчезновение корабля с перекрестья своих прицелов, а затем этот корабль промчится сквозь их строй с невиданной доселе скоростью. Если повезет, они могут подумать, что такой фокус способны выкинуть и остальные суда союзников. Лайминг знал преследующий каждого капитана космического флота постоянный кошмар: на хвост его корабля садится более скоростной корабль врага. Изрыгающие огонь дюзы, – самое слабое и беззащитное место любого судна.
Лайминг не сворачивая несся вперед. Выбранный курс в конце концов должен был привести его прямо в тыл атакующего противника. Он внимательно следил за экранами. Плотная группа кораблей латиан уже четыре часа упорно подбиралась к эскадре союзников. Еще минут десять – и враги окажутся в зоне обстрела.
Но маневр Лайминга лишил их этих десяти минут и поверг в растерянность. Непонятная тактика противника, основные силы которого продолжали спокойно двигаться вперед, в то время как один корабль кометой мчался в их тылы, заставляла латиан заподозрить ловушку. Подозрительность и непоколебимая вера в коварство союзников являлась единственным товаром, в котором Сообщество никогда не испытывало недостатка.
Корабли латиан внезапно отвернули вправо и влево, разошлись в разных направлениях, как лепестки распускающегося цветка. Очевидно, их локаторы искали другой, более мощный флот, скрывающийся в засаде вне пределов видимости.
Капитан одного из латианских легких крейсеров вдруг сообразил, что новый курс приведет его в зону обстрела ракет, которыми, должен был быть вооружен странный сверхскоростной корабль Лайминга. Он попытался спастись, метнувшись в сторону, и как раз попал под прицел орудий «Воссуна». Линкор дал залп, и его ракеты точно накрыли крейсер противника. Вспыхнул взрыв чудовищной силы, и тепловая волна на некоторое время ослепила все инфракрасные экраны.
В звездной пустоте, далеко за пределами досягаемости орудий и ракет эскорта сверкнула новая вспышка. Через несколько секунд высокий пронзительный голос, искаженный помехами, доложил, что уничтожен одинокий вражеский эсминец. Эта неожиданная потеря, произошедшая за пределами основного поля боя, утвердила неприятеля в уверенности, что «Воссун» и сопровождающие его суда всего лишь наживка в капкане, а за ней таится нечто гораздо более внушительное и коварное. Корабли латиан продолжали быстро расходиться широким конусом, пытаясь одновременно обнаружить скрытую угрозу и не попасть в ловушку.
– "Прыснули как косяк перепуганной селедки", – пробормотал Лайминг. Для сверхскоростного истребителя, способного догнать и расстрелять корабли врага один за другим, уничтожение рассеявшегося флота было бы несложной задачей. Но приходилось смириться с тем, что его безоружный разведчик мог лишь пугать неприятеля, в то время как сам Лайминг изрыгал в адрес латиан тщетные проклятия. На время он совершенно забыл о своей основной задаче, не говоря уже о строгом приказе ни при каких обстоятельствах не ввязываться в космический бой.
Однако «Воссун» быстро напомнил ему об этом:
– Пилот-разведчик, куда вы прете, черт возьми? – резко одернули его командирским голосом.
– Вверх и обратно, – холодно ответил Лайминг.
– Вреда от вас больше, чем пользы, – съязвили на «Воссуне», оставив без внимания его подвиги. – Не суетитесь и валите отсюда, пока все идет хорошо.
Лайминг заорал в минрофон:
– Полностью согласен с вами, спасать ваши задницы это самое настоящее вредительство! Я знаю, что только мешаю всем! Куда ни повернись – все не так! Плюнь на построении – пойдешь под трибунал! Помни, парень, коммодору всегда нужно отдавать честь! Стоять смирно, когда говоришь со мной! Сломанные застежки на штанах – это саботаж! Выше ногу, сонная тетеря, – раз, два, левой, но-о, тпру-у!
Как и прежде, его тирада осталась без ответа. Спустив пар, Лайминг взялся за управление. Теперь он двигался параллельно эскорту, на значительном удалении. На нижнем экране он увидел, как корабли сопровождения начали разворачиваться по плавной дуге, готовясь лечь на обратный курс.
Это означало, что конвой покидает его и отправляется домой.
Перепуганный враг, до сих пор не рискнувший войти в зону обстрела, должно быть, принял этот маневр за очередную хитрость и продолжал упорно воздерживаться от атаки.
Корабль Лайминга быстро набирал скорость, удаляясь от эскорта, и вскоре огоньки кораблей сопровождения вообще исчезли с экранов. Впереди и справа показались две новые вражеские группы. Они двигались в плотном строю и на большой скорости; очевидно, это были два торговых конвоя, старавшиеся держаться поближе к крейсерам прикрытия Лайминг дал им уйти с чувством глубокого сожаления. Будь у него оружие, он налетел бы на этот парад и уничтожил парочку транспортов, пока экипажи крейсеров не успели проснуться!
Но чертово начальство сочло оружие излишним, и ему ничего не оставалось, как, согласно инструкции, на полном ходу проскочить сквозь передовую линию вражеских кораблей и направиться к неисследованным территориям в тылу противника. Внезапно на его кормовом экране далеко позади одна за другой сверкнули две вспышки. Прекратили свое существование еще два корабля, но определить, чьи они, было невозможно. Он попытался выяснить это, настроившись на частоту конвоя и послав непрерывный запрос: "Что происходит? Что происходит?". Никакого ответа. На экране полыхнул третий взрыв. Лайминг был уже совсем далеко, но, выпустив в эфир кодовый номер своего корабля, попытался наладить связь еще раз.
Ответа не было.
Если сражение еще продолжается, им, скорее всего, не до того, чтобы отвечать на его запросы. Многое бы он отдал за возможность вернуться назад, ввязаться в заварушку и добавить к космическому мусору обломки двух-трех латианских посудин! Однако, как заметили с «Воссуна», его безоружный корабль был бы только обузой в бою.
Лайминг скорчился в пилотском кресле и, покусывая нижнюю губу от досады, хмуро уставился на передний экран. Его корабль стрелой мчался в темноту враждебного космоса и скоро окончательно вышел из зоны связи с эскадрой союзников. Теперь он был полностью предоставлен самому себе.
При встрече с первым вражеским миром все оказалось проще некуда. Противник был твердо уверен, что ни один корабль союзников не сумеет проникнуть так далеко в тыл без дозаправки и смены дюз. Вероятно, поэтому любое судно, обнаруженное в округе, автоматически считалось своим – или, по крайней мере, нейтральным. На подходе к обитаемой системе неприятельские локаторы засекли корабль Лайминга, но никто им не заинтересовался и не удосужился послать радиовызов, который гарантированно выявил бы в нем чужака – ведь пароля он не знал.
К этой звездной системе Лайминг подобрался, пристроившись к небольшому конвою, возвращавшемуся назад с фронта.
Он долго двигался за вражескими судами, пока не рассчитал, каким курсом они следуют. Ему не хотелось терять драгоценное время и топливо, плетясь в хвосте тихоходной кавалькады, поэтому, обогнав караван, он помчался вперед в гордом одиночестве. Он не ошибся, и проложенный маршрут привел его прямехонько к обитаемой планете.
Этот мир оказался совершенно не готов к шпионским вылазкам, и изучить его было несложно. Лайминг на небольшой высоте дважды облетел планету на широте экватора, проведя подробное наблюдение. Для того чтобы составить полное представление о статусе планеты в Сообществе, уровне развития и промышленном потенциале, не нужно было исследовать всю поверхность. То, что он увидел на протяжении двух витков, вполне удовлетворит разведывательную службу союзников. Он обнаружил три космопорта, два из которых пустовали, но находились в полной готовности принимать корабли, а на поле третьего стояли восемь торговых судов неизвестной принадлежности и три боевых корабля Сообщества. Ряд признаков указывал на то, что этот мир густо населен, вполне цивилизован и к тому же обладает значительной военной мощью. Его можно было уверенно отнести к сторонникам Сообщества.
Отлетев от планеты достаточно далеко в глубокий космос, Лайминг настроился на специальную волну Х и по зашифрованному каналу связи передал всю собранную информацию вместе с данными о приблизительных размерах планеты, ее массе и звездных координатах.
– Я снизился и быстро облетел вокруг этой свалки, – сообщил он и, прикрыв микрофон ладонью, хихикнул. На память пришла точно такая же ситуация, послужившая поводом к небольшому конфликту во время его первого экзамена. Тогда, отвечая на вопрос о способах изучения вражеских миров, он написал: "Я должен осторожно приблизиться к незнакомой планете, а затем очень быстро облететь ее". Листок вернулся обратно с вопросом: "Почему?". Он приписал ответ: "Болтаться там слишком долго было бы вредно для моего здоровья". Это стоило ему десяти баллов и бесстрастного комментария: "Не правильно и неостроумно". Но тот экзамен он тем не менее сдал.
Как Лайминг и ожидал, ответа на сообщение не последовало. Он мог без особого для себя риска посылать информацию в штаб разведки, но обратные сигналы, идущие с территории союзников в глубокий тыл, наверняка возбудили бы подозрения противника. Связь осуществлялась узконаправленным лучом, и латианская разведка только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать любое сообщение с передовой союзников. Однако вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, посланные с дальней окраины гигантского сектора пространства, контролируемого Сообществом.
Еще двенадцать населенных планет он обнаружил так же легко, как и первую: определяя их положения по направлению межзвездных торговых трасс, Лайминг следовал по трасс до конечных пунктов. Каждый раз он передавал информацию, и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.
Неожиданно для себя он обнаружил, что тоскует по звуку человеческого голоса. Его полет продлился уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали вызывать отвращение.
Много дней он был заточен в громыхающей железной коробке своего корабля. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, и понемногу мизантропия сменилась чувством одиночества. И ложась спать, и просыпаясь, он видел вокруг только звезды без конца и края, ни одной живой души, ни одного человеческого лица! Теперь он был бы счастлив, услышать даже гнусный голос Крутта. Лайминг поймал себя на том, что с ностальгической нежностью вспоминает, как тот отчитывал его за действительные или мнимые провинности, а сладостные воспоминания о перепалках с начальством так просто приводят его в умиление.
Труднее всего переносить одиночество было в те дни, когда корабль летел по инерции с выключенными двигателями; тишина, бесконечная, безбрежная, почти лишала его рассудка. Лайминг пытался нарушить безмолвие и начинал петь во весь голос или спорить сам с собой вслух. Но это приносило мало радости: его вокальные таланты были ниже всякой критики, а спор не доставлял удовольствия: он не мог ни настоять на своем, ни переубедить самого себя.
Во время сна стали наведываться кошмары. Иногда ему снилось, что автопилот сломался и корабль во весь опор мчится прямо на раскаленную звезду. Он вскакивал с койки в холодном ноту и перед тем, как вновь улечься, судорожно, но тщательно проверял все приборы. Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей. Тогда он вяло лежал в трясущейся койке и прислушивался к их протяжному реву.
Иногда, в сонных видениях он в панике бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительно настигающий топот, но имелись ли у его преследователей ноги? Он с воплем просыпался – за секунду до того, как его должны были схватить… схватить чем-то, похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.
Наверное, тяготы одиночества и нервное напряжение дальнего полета переносились бы легче, если бы он использовал бортовую аптечку, битком набитую уникальными лекарствами предназначенными для излечения любого мыслимого заболевания души и тела. Только кто его знает, помогут они или нет. Если нет, то травиться и принимать все эти средства не стоит, лучше поберечь здоровье. А если да… тут возникала другая проблема. Лайминг не без причины опасался, что снадобья военных медиков способны вызвать у него эйфорию и, как следствие, потерю осторожности.
И все-таки однажды, перед тем, как лечь спать, он проглотил так называемую «нормализующую» таблетку. Судя по описанию, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В итоге он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были до того увлекательными и достоверными, что проснулся он обессиленным и выжатым как лимон. Лайминг поклялся при первой же возможности подсунуть эти пилюли тому, кто их рекомендовал включить в состав аптечки.
Рассчитывая обнаружить тринадцатую населенную планету, он выслеживал очередной торговый караван, когда тишину кабины внезапно нарушил живой голос. Корабль Лайминга двигался далеко позади и в стороне от группы судов, экипажи которых, спокойно и уверенно чувствуя себя в глубоком тылу, видимо, совершенно не обращали внимания на то, что творится у них на радарах, и не подозревали о присутствии чужого корабля.
Лениво покручивая ручку настройки приемника, Лайминг случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортами.
Неизвестные существа обладали громкими, гортанными голосами, а речь их на слух удивительно напоминала земную.
Лайминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который его сознание услужливо трансформировало в знакомые слова.
Первый голос:
– Майор Сопливый в печь пирог поставил.
Второй голос:
– Когда Сопливый пару свеч прибавил?
Первый голос:
– Опять пирог поставил, как всегда.
Второй голос:
– Да брось, приятель, это ерунда.
Первый голос:
– Так пусть его сомнет зеленый кот.
Второй голос:
– Зачем майору жечь голодный скот?
Последующие десять минут собеседники вели язвительный диалог о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упоминать несчастного Сопливого, его пирог и свечи. Лайминг вспотел от напряжения, пытаясь проследить аргументы и контраргументы обеих сторон. Наконец в голове у него что-то щелкнуло и, настроив свой передатчик на нужную волну, он заорал: