– Идиоты! Не пора ли вам разобраться с этими котами и скотами?
Наступила мертвая тишина, затем первый голос нерешительно проскрипел:
– Гнорф, две свечи и пирог в печи?
– Ни в коем случае! – крикнул Лайминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами по части запекания свечей в пироги. Последовала новая пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, не адресуясь ни к кому конкретно:
– Пирог засунуть тебе в рот?
– Слопай свечку, идиот! – рявкнул Лайминг. Он развлекался вовсю.
Первый собеседник прокомментировал со знанием дела:
– Слишком толстая.
– Представляю себе, – согласился Лайминг.
– Шпиц шприц? – внезапно вопросил Гнорф с интонацией, с какой задают вопрос: "Кто там?".
– Майор Сопливый, – отрекомендовался Лайминг.
По каким-то таинственным причинам эта информация вызвала продолжительные дебаты.
Собеседники сделали подробный экскурс в прошлое бедняги Сопливого, затем перешли к его будущим перспективам, но постепенно разговор опять вернулся к зеленым котам и голодным скотам.
В определенные моменты спор горячо разгорался вокруг таких насущных проблем, как намерение Сопливого запечь в пироге дюжину свеч.
В конце концов они достигли в этом вопросе консенсуса и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике.
– Боже мой, – выдохнул в микрофон Лайминг.
Должно быть, эти звуки напомнили спорящим что-то близкое, поскольку они внезапно оборвали свой диспут, и Гнорф опять поинтересовался:
– Шпиц шприц?
– Да пошел ты, лопух, – опять развеселился Лайминг.
– Кто опух? Я опух, энк? – судя по интонации, Гнорф был не на шутку взволнован.
– Ага, – подтвердил Лайминг. – Энк!
Похоже, это переполнило чашу терпения неведомых собеседников, поскольку их голоса пропали, а с ними исчез даже треск и гул радиопомех. Очевидно, Лайминг, сам того не подозревая, умудрился ляпнуть нечто исключительно непристойное.
Вскоре приемник снова ожил, и теперь уже другой гортанный голос запросил на скверном, но беглом космоарго:
– Чья коабль? Чья коабль?
Лайминг промолчал. После длительной паузы голос повторил:
– Чья коабль?
Лайминг не отзывался. Запрос был не закодирован; значит, враг был уверен, что поблизости не может находиться чужое судно. Караван продолжал безмятежно продвигаться вперед, не меняя курса и не выказывая видимых признаков тревоги.
Очевидно, у них отсутствовали мощные локаторы и они просто не смогли обнаружить Лайминга. Запрос "Чей корабль?" был сделан, скорее всего, наобум, для проверки, перед тем, как начинать поиски шутника среди своей компании.
Рассчитав точные данные курса противника, Лайминг пулей промчался мимо и в расчетное время приблизился к тринадцатой по счету планете. Так же как и предыдущие, она не доставила хлопот при исследовании. Он отправил информацию домой и принялся за поиски следующей. На этот раз долго искать не пришлось: очередной обитаемый мир находился в соседней солнечной системе.
Время шло. Лайминг обследовал обширный участок пространства, принадлежащий Сообществу. Разделавшись с пятнадцатью планетами, он почувствовал искушение вернуться на базу для отдыха и техосмотра. Этот полет уже сидел у него в печенках. Он мечтал ощутить ароматы Земли, вдохнуть свежий воздух и вкусить радости общения с остальным человечеством. Но корабль находился в отличном состоянии, да и топлива ушло всего пятнадцать процентов. К тому же Лайминга подогревала мысль о возможном продвижении по службе: чем тщательней он выполнит работу, тем больший триумф ожидает его по возвращении. Эти веские соображения заставили его продолжать полет.
В общей сложности он обследовал и собрал информацию о вражеских базах на семидесяти двух планетах, пока не достиг заранее запланированной точки, расположенной глубоко во вражеском тылу. Отсюда он должен был отправить закодированное сообщение в сторону Ригеля, окруженного аванпостами союзников.
Согласно полученному приказу, Лайминг с интервалом в два часа передавал единственное кодовое слово "гжи!" – "Готов продолжать. Жду инструкции". На это он мог получить один из двух кратких ответов: или «ворс», то есть "Информации достаточно. Возвращайтесь немедленно", или «жми», означавшее "Нам требуются дополнительные данные. Продолжайте разведку".
Но вместо этого ему прислали отрывистый звуковой всплеск – сжатую серию чисел. Они так быстро сменяли друг друга, что разобрать их на слух он не смог. Лайминг воспроизвел запись сигналов на медленной скорости и получил «47926». Он заглянул в шифровальную книгу и с ее помощью прочел: "Пилот-разведчик произведен в звание лейтенанта.
Действительно со дня получения".
Он долго тупо смотрел на радиограмму, прежде чем снова передать "гжи! гжи!". К своему изумлению, в ответ он услышал "пет!". Помотав головой, Лайминг повторил попытку и опять получил "пет!". Это двусмысленное междометие повергло его в недоумение. Тщательно обдумав ситуацию, он пришел к выводу, что столкнулся с происками некоей радиостанции Сообщества, включившейся в игру с целью его запугать.
Правда, с точки зрения вероятности это вряд ли возможно: ведь Лайминг использовал гораздо более высокие частоты, чем диапазон, который предпочитали латиане. К тому же и его сигналы, и ответные были закодированы. Но расчеты расчетами, а кто-то это сделал.
Своим далеким слушателям в окрестностях Ригеля он сообщил интересные подробности о физиологических отправлениях майора Сопливого, умявшего в один присест пирог со свечами: пусть-ка попробуют разобрать, что к чему. Пусть эти тупицы усвоят, что отныне имеют дело не с простым пилотом-разведчиком, а с настоящим лейтенантом. Если же это известие перехватит неприятель, то он, пожалуй, временно прекратит военные действия, чтобы раз и навсегда окончательно разобраться с фокусами таинственного Сопливого.
Заключив, что домой его не зовут, Лайминг продолжал полет. И лишь четыре дня спустя, листая от скуки шифровальную книгу, он совершенно случайно наткнулся на слово "пет!". Оказывается, оно означало "На ваше усмотрение".
Конечно, было бы очень неплохо вернуться домой, имея на счету семьдесят две обнаруженные и обследованные планеты, но если их будет круглое число, ну например сто, то результаты наверняка покажутся более впечатляющими. Тогда его произведут, как минимум, в космические адмиралы, а это значит, что он сможет приказать полковнику Фамеру постричься, а коммодору Крутту – надраить пуговицы. Он будет расхаживать повсюду, бряцая медалями: рядовые и кадеты станут почитать его как святого, а тыловые крысы за глаза начнут называть свиньей.
Перспектива выглядела так живо и соблазнительно, что Лайминг тут же забыл о возвращении и настроился на вожделенный результат – сто планет, и ни одной меньше!
Судьба ему подыгрывала. Словно специально для того, чтобы дать ему возможность поскорее искупаться в лучах славы, в следующей солнечной системе он обнаружил сразу четыре вражеских мира. Это увеличило счет до семидесяти шести. Довольно быстро Лайминг довел его до восьмидесяти.
Затем до восьмидесяти одного.
Когда он подлетал к восемьдесят второй планете, проявились первые признаки надвигавшейся катастрофы.
Глава 3
Наступила мертвая тишина, затем первый голос нерешительно проскрипел:
– Гнорф, две свечи и пирог в печи?
– Ни в коем случае! – крикнул Лайминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами по части запекания свечей в пироги. Последовала новая пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, не адресуясь ни к кому конкретно:
– Пирог засунуть тебе в рот?
– Слопай свечку, идиот! – рявкнул Лайминг. Он развлекался вовсю.
Первый собеседник прокомментировал со знанием дела:
– Слишком толстая.
– Представляю себе, – согласился Лайминг.
– Шпиц шприц? – внезапно вопросил Гнорф с интонацией, с какой задают вопрос: "Кто там?".
– Майор Сопливый, – отрекомендовался Лайминг.
По каким-то таинственным причинам эта информация вызвала продолжительные дебаты.
Собеседники сделали подробный экскурс в прошлое бедняги Сопливого, затем перешли к его будущим перспективам, но постепенно разговор опять вернулся к зеленым котам и голодным скотам.
В определенные моменты спор горячо разгорался вокруг таких насущных проблем, как намерение Сопливого запечь в пироге дюжину свеч.
В конце концов они достигли в этом вопросе консенсуса и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике.
– Боже мой, – выдохнул в микрофон Лайминг.
Должно быть, эти звуки напомнили спорящим что-то близкое, поскольку они внезапно оборвали свой диспут, и Гнорф опять поинтересовался:
– Шпиц шприц?
– Да пошел ты, лопух, – опять развеселился Лайминг.
– Кто опух? Я опух, энк? – судя по интонации, Гнорф был не на шутку взволнован.
– Ага, – подтвердил Лайминг. – Энк!
Похоже, это переполнило чашу терпения неведомых собеседников, поскольку их голоса пропали, а с ними исчез даже треск и гул радиопомех. Очевидно, Лайминг, сам того не подозревая, умудрился ляпнуть нечто исключительно непристойное.
Вскоре приемник снова ожил, и теперь уже другой гортанный голос запросил на скверном, но беглом космоарго:
– Чья коабль? Чья коабль?
Лайминг промолчал. После длительной паузы голос повторил:
– Чья коабль?
Лайминг не отзывался. Запрос был не закодирован; значит, враг был уверен, что поблизости не может находиться чужое судно. Караван продолжал безмятежно продвигаться вперед, не меняя курса и не выказывая видимых признаков тревоги.
Очевидно, у них отсутствовали мощные локаторы и они просто не смогли обнаружить Лайминга. Запрос "Чей корабль?" был сделан, скорее всего, наобум, для проверки, перед тем, как начинать поиски шутника среди своей компании.
Рассчитав точные данные курса противника, Лайминг пулей промчался мимо и в расчетное время приблизился к тринадцатой по счету планете. Так же как и предыдущие, она не доставила хлопот при исследовании. Он отправил информацию домой и принялся за поиски следующей. На этот раз долго искать не пришлось: очередной обитаемый мир находился в соседней солнечной системе.
Время шло. Лайминг обследовал обширный участок пространства, принадлежащий Сообществу. Разделавшись с пятнадцатью планетами, он почувствовал искушение вернуться на базу для отдыха и техосмотра. Этот полет уже сидел у него в печенках. Он мечтал ощутить ароматы Земли, вдохнуть свежий воздух и вкусить радости общения с остальным человечеством. Но корабль находился в отличном состоянии, да и топлива ушло всего пятнадцать процентов. К тому же Лайминга подогревала мысль о возможном продвижении по службе: чем тщательней он выполнит работу, тем больший триумф ожидает его по возвращении. Эти веские соображения заставили его продолжать полет.
В общей сложности он обследовал и собрал информацию о вражеских базах на семидесяти двух планетах, пока не достиг заранее запланированной точки, расположенной глубоко во вражеском тылу. Отсюда он должен был отправить закодированное сообщение в сторону Ригеля, окруженного аванпостами союзников.
Согласно полученному приказу, Лайминг с интервалом в два часа передавал единственное кодовое слово "гжи!" – "Готов продолжать. Жду инструкции". На это он мог получить один из двух кратких ответов: или «ворс», то есть "Информации достаточно. Возвращайтесь немедленно", или «жми», означавшее "Нам требуются дополнительные данные. Продолжайте разведку".
Но вместо этого ему прислали отрывистый звуковой всплеск – сжатую серию чисел. Они так быстро сменяли друг друга, что разобрать их на слух он не смог. Лайминг воспроизвел запись сигналов на медленной скорости и получил «47926». Он заглянул в шифровальную книгу и с ее помощью прочел: "Пилот-разведчик произведен в звание лейтенанта.
Действительно со дня получения".
Он долго тупо смотрел на радиограмму, прежде чем снова передать "гжи! гжи!". К своему изумлению, в ответ он услышал "пет!". Помотав головой, Лайминг повторил попытку и опять получил "пет!". Это двусмысленное междометие повергло его в недоумение. Тщательно обдумав ситуацию, он пришел к выводу, что столкнулся с происками некоей радиостанции Сообщества, включившейся в игру с целью его запугать.
Правда, с точки зрения вероятности это вряд ли возможно: ведь Лайминг использовал гораздо более высокие частоты, чем диапазон, который предпочитали латиане. К тому же и его сигналы, и ответные были закодированы. Но расчеты расчетами, а кто-то это сделал.
Своим далеким слушателям в окрестностях Ригеля он сообщил интересные подробности о физиологических отправлениях майора Сопливого, умявшего в один присест пирог со свечами: пусть-ка попробуют разобрать, что к чему. Пусть эти тупицы усвоят, что отныне имеют дело не с простым пилотом-разведчиком, а с настоящим лейтенантом. Если же это известие перехватит неприятель, то он, пожалуй, временно прекратит военные действия, чтобы раз и навсегда окончательно разобраться с фокусами таинственного Сопливого.
Заключив, что домой его не зовут, Лайминг продолжал полет. И лишь четыре дня спустя, листая от скуки шифровальную книгу, он совершенно случайно наткнулся на слово "пет!". Оказывается, оно означало "На ваше усмотрение".
Конечно, было бы очень неплохо вернуться домой, имея на счету семьдесят две обнаруженные и обследованные планеты, но если их будет круглое число, ну например сто, то результаты наверняка покажутся более впечатляющими. Тогда его произведут, как минимум, в космические адмиралы, а это значит, что он сможет приказать полковнику Фамеру постричься, а коммодору Крутту – надраить пуговицы. Он будет расхаживать повсюду, бряцая медалями: рядовые и кадеты станут почитать его как святого, а тыловые крысы за глаза начнут называть свиньей.
Перспектива выглядела так живо и соблазнительно, что Лайминг тут же забыл о возвращении и настроился на вожделенный результат – сто планет, и ни одной меньше!
Судьба ему подыгрывала. Словно специально для того, чтобы дать ему возможность поскорее искупаться в лучах славы, в следующей солнечной системе он обнаружил сразу четыре вражеских мира. Это увеличило счет до семидесяти шести. Довольно быстро Лайминг довел его до восьмидесяти.
Затем до восьмидесяти одного.
Когда он подлетал к восемьдесят второй планете, проявились первые признаки надвигавшейся катастрофы.
Глава 3
Радары его корабля зафиксировали две крупные точки, двигавшиеся друг за другом в одном направлении. Определить, военные это были корабли или торговые, не представлялось возможным. С уверенностью можно было сказать только одно: они шли в кильватерном строю и направлялись в те места, где он еще не был.
Действуя согласно проверенной тактике, Лайминг некоторое время просто следовал за ними, чтобы выяснить, к какой звезде они держат путь, а затем рванул вперед. Он оставил эти корабли так далеко сзади, что их отметки уже пропали с экранов. Все шло как обычно, но вдруг одна из дюз выплюнула свою внутреннюю обшивку миль на сорок назад. Он узнал это, когда на панели управления зазвенел сигнал тревоги; стрелка указателя мощности отпрянула влево на полшкалы, а стрелка соответствующего термометра поползла к красной отметке, обозначающей точку плавления.
Лайминг спешно отключил подачу топлива к вышедшему из строя двигателю. Давление в нем тут же упало до нуля; температура по инерции еще поднялась на несколько градусов, но затем начала медленно падать.
Двадцать огромных основных цилиндрических двигателей, окаймленных восемью маневровыми, сравнительно небольшого диаметра, размещались в хвостовой части корабля.
Отказ одного из двигателей еще не был катастрофой. Это означало лишь пятипроцентное снижение мощности и, соответственно, некоторую потерю эффективности корабля. На Земле ему говорили, что даже при отказе восьми двигателей – в том случае, если они расположены симметрично – его скорость и маневренность снизятся до уровня латианских эсминцев.
С технической точки зрения он по-прежнему превосходил врага, и пока беспокоиться было не о чем. Он все еще двигался так быстро, что по сравнению с ним корабли противника казались хромоногими черепахами.
Его тревожило другое: внезапная авария отражающей обшивки одного из основных двигателей являлась неприятным сигналом об общем состоянии дюз. Он понимал, что следующий двигатель мог полететь в любую минуту, а за ним вскоре последуют и остальные.
Внутренний голос подсказывал Лаймингу, что пришла пора разворачиваться к дому, пока катастрофа не разразилась. С другой стороны, он подозревал, что время упущено и до Земли ему уже не добраться. Слишком долго он тянул с возвращением, жег двигатели и залетел чересчур далеко. Похоже, кораблю скоро конец – он был уверен в этом настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным. Но гибель корабля не обязательно означает гибель пилота, даже если ему придется, подобно заблудшей душе, скитаться меж враждебных светил.
Обычно он доверял своим предчувствиям. А то предчувствие, которое говорило, что корабль собирается сыграть в ящик, уверяло его также в том, что самому пилоту это не грозит. Он был совершенно уверен, что доживет до того дня, когда, фигурально выражаясь, сможет высморкаться в носовой платок полковника Фамера.
Отбросив соблазнительные мысли о возвращении к Ригелю, он не стал разворачиваться на обратный курс, а упрямо продолжал двигаться к восемьдесят второй планете, достиг ее, обследовал и передал информацию. По ходу дела он обнаружил оживленную межзвездную трассу, соединяющую эту планету с соседней солнечной системой. Пропустить такой шанс было бы глупо. И Лайминг снова двинулся в путь в надежде отыскать планету номер восемьдесят три и добавить ее к своему списку. Второй двигатель потерял обшивку на полпути к ней, а третий над самой планетой.
Не обращая внимания на разрушающийся корабль, он облетел планету и уже направился в открытый космос, чтобы без помех передать полученные данные, но тут ситуация начала выходить из-под контроля. Одновременно выгорели обшивки еще пяти двигателей, и он был вынужден срочно сбавить скорость, пока оставшиеся без термозащиты дюзы не расплавили весь хвост.
Начались трудности с управлением. Корабль упорно не желал лететь прямо, так как неисправные двигатели группировались по одну сторону от его продольной оси, и теперь он мог двигаться только по пологой дуге, которая со временем превратится в окружность, замыкающуюся вокруг только что покинутой планеты. Ко всему прочему, судно еще начало медленно вращаться, в результате чего у Лайминга создалось впечатление, что все звездное небо крутится перед его глазами. В отчаянии он попытался выправить курс с помощью рулевых двигателей, но это вызвало лишь жуткую вибрацию, которая, в сочетании с вращением, чуть не свела с ума. Огненный выхлоп за кормой описывал оригинальную траекторию в форме вытянутой спирали.
Корабль продолжал идти по кривой, пока восемьдесят третья планета опять не показалась в бортовых иллюминаторах. Еще два двигателя выбросили назад длинные светящиеся облака раскаленной керамической пыли. Планета стремительно росла. Полетел еще один двигатель.
Стало очевидно, что как космическое транспортное средство корабль приказал долго жить, и лучшее, на что Лайминг мог рассчитывать, – посадить его в целости и сохранности, дабы спасти свою собственную шкуру. Он полностью сосредоточился для выполнения этой ответственной задачи.
Хотя корабль находился не в лучшем состоянии, им еще можно было управлять, рулевые двигатели работали отлично, а в исправности тормозных, размещавшихся на носу, он не сомневался.
Когда планета заполнила экран переднего обзора и ее бугристая поверхность распалась на горы, холмы и долины, он выключил оставшиеся главные двигатели и, удерживая корабль с помощью рулевых на прямом курсе, начал постепенно сбрасывать скорость. Продольное вращение прекратилось, и темп спуска начал замедляться, но его руки, вцепившиеся в рычаги управления, покрылись испариной.
Он понимал, что приземлиться в нормальном положении, на хвост, ему уже не удастся. Мощности двигателей не хватало, чтобы повернуть машину носом вверх и опуститься на огненном столбе регулируемого реактивного выхлопа. Корабль был в том ужасном состоянии, которое диспетчеры космопортов называют "слаб на задницу", а это значило, что пилоту придется садиться на брюхо – причем на той скорости, которая позволила бы до последнего момента сохранять управление.
Лайминг впился глазами в экран, на котором холмы росли, долины раздвигались, а туманный зеленый пушок превращался в ясно различимые вершины деревьев.
Разворачивающаяся перед ним панорама планеты надвигалась с угрожающей скоростью. Пытаясь выровнять машину перед посадкой, он включил четыре главных двигателя и нижние рулевые.
Нос корабля приподнялся: он проскочил над долиной и перемахнул через внезапно выросший холм на высоте нескольких сотен футов. Пару минут спустя, миновав пятимильную лесную полосу, Лайминг обнаружил шеренгу решетчатых мачт с радиоантеннами – большое селение у реки – и еще один лес, за которым расстилалось огромное болото.
Как раз то, что нужно!
Мысленно сотворив короткую молитву и врубив тормозные двигатели на полную мощность, он ввел машину в пологий вираж. Несмотря на этот ловкий маневр, первый удар о землю выбросил его из кресла и швырнул прямо на металлическую стенку кабины. Корабль со скрипом и кряхтением еще скользил вперед, когда Лайминг уже был на ногах. Тело его покрывали многочисленные синяки, но до более серьезных повреждений дело, к счастью, не дошло.
Раскидав обломки плохо закрепленных предметов обстановки кабины, он пробрался к пульту управления и выключил тормозные двигатели, а заодно вырубил все энергопитание. Через несколько мгновений корабль потерял скорость и остановился. Наступила полная тишина, о которой Лайминг в последние тревожные недели уже успел забыть. Она буквально давила на барабанные перепонки: каждый вздох казался оглушительным свистом, каждый шаг сопровождался громким металлическим лязгом.
Он подошел к шлюзу и взглянул на показания анализатора атмосферы. Давление наружного воздуха не превышало пятнадцати футов на квадратный дюйм, и состав его оказался сходным с земным – с несколько увеличенным содержанием кислорода. Лайминг миновал шлюз и, встав на закраину люка, увидел в полутора десятках футов под собой поверхность планеты.
Он не мог воспользоваться автоматическим трапом, который опускался от шлюза к хвосту, а сейчас корабль находился в горизонтальном положении. Конечно, он сумел бы повиснуть на руках и спокойно спрыгнуть вниз, но тогда обратно ему уже не забраться: прыгать в высоту на четырнадцать футов он не умел. Единственное, чего ему сейчас не доставало, – это простой веревки.
– Они продумали все, – громко сетовал Лайминг, ощущая вполне объяснимое желание излить досаду. – Они продумали все на свете. Поэтому на двадцать футов веревки у них мозгов не хватило. Следовательно, мне остается только ее вообразить, а это значит, что я выжил из ума. Каждый, кто разговаривает сам с собой, выжил из ума. Сумасшедший имеет право говорить все, что ему заблагорассудится. И когда я вернусь, я им все скажу и говорить буду долго!
Слегка разрядившись, он вернулся в кабину и начал бесполезные поиски чего-нибудь, что могло заменить веревку.
Он уже собирался разрезать одеяло на полосы и связать их, когда вспомнил об электропроводке, соединявшей пульт управления с двигательным отсеком.
Несмотря на спешку, ему понадобилось полчаса, чтобы освободить провода подходящей длины от клемм и вырвать их из стенных креплений.
Все это время нервы Лайминга были на пределе; он пристально вслушивался в доносившиеся снаружи звуки, ожидая появления врагов. В этом случае пришлось бы включить взрывное устройство и взлететь на воздух вместе с кораблем.
Главное, чтобы машина не попала в руки противника; его собственная жизнь по сравнению с этим значила не так уж много.
Естественно, Лайминг не горел желанием превратиться в окровавленный фарш, разбросанный по всей округе, и поэтому работал быстро. Когда он привязал один конец кабеля к замку люка и опустил другой вниз к земле, вокруг никого еще не было видно.
Он спустился в густую, мягкую растительность, слегка напоминающую вереск. Подбежав к кормовой части корабля и бросив взгляд на двигатели, он понял, что ему крепко повезло. Одиннадцать главных дюз уже лишились термозащитной обшивки, а остальные девять были в таком плачевном состоянии, что явно не смогли бы выдержать больше, чем два-три дня постоянной работы.
Произвести ремонт или хотя бы поднять корабль в воздух и перебраться в более укромное местечко – об этом не могло быть и речи. Многострадальная посудина и так поставила рекорд всех времен и народов, проделав путь сквозь добрую треть галактики, меж чужих солнц и вокруг неведомых планет. Теперь для нее все в прошлом. Лайминг в тоске поник головой. Уничтожение такого корабля казалось сродни хладнокровному убийству, но другого выхода не было.
Только сейчас он окинул взглядом мир, в котором очутился. Небо окрашивал темно-синий цвет, переходящий в пурпурный с тусклой белесой дымкой на восточном горизонте.
Солнце, уже перевалившее зенит, казалось больше и красней земного, его лучи слегка обжигали кожу, но Лаймингу это было приятно. Верескоподобная растительность плотным ковром покрывала равнину до восточного горизонта, где едва виднелись первые ряды деревьев. Он мог различить гигантский шрам, прорезанный кораблем в лесу. В полумиле к западу мелкий кустарник тоже сменялся огромными деревьями.
Лайминг опять оказался в затруднении. Тот, кто не подумал о веревке, не учел и следующего: если сейчас взорвать корабль ко всем чертям, то вместе с ним пилот лишится массы вещей, необходимых для выживания – прежде всего, огромного запаса концентратов. Чтобы спасти тот груз, Лайминг должен вытащить его из корабля, перенести в безопасное место и спрятать куда-нибудь, где бы его не обнаружили вражеские патрули.
Идеальным местом для тайника был ближайший лес. Но чтобы сохранить все жизненно необходимое снаряжение, пришлось бы совершить туда несколько ходок, рискуя при этом нарваться на врага вдали от корабля.
Если он станет, как намеревался, кочующим с места на место беглецом, то, возможно, ему без труда удастся найти достаточно пищи, чтобы прожить здесь многие годы. Но уверенности в этом не было. О приютившем его мире он пока не знал ничего – кроме того, что в нем существует разумная жизнь и что планета является частью Сообщества или союзником латиан. Единственное, что ему оставалось, – предполагать, что местная форма разумной жизни, как и все остальные известные расы, более или менее человекоподобна.
Понимая, что нужно спешить, он не слишком долго обдумывал ситуацию. Пришла пора действовать, а не размышлять. Лайминг с остервенением взялся за работу. Он начал выбрасывать из шлюза коробки и банки, одну за другой, и занимался этим, пока не очистил всю кладовку.
Патрулей врага, к счастью, все еще видно не было, и Лайминг принялся по частям перетаскивать груз к вершине.
Гнетущее беспокойство заставляло его прилагать слишком много усилий; всякий раз он пытался унести с собой больше, чем мог ухватить. Путь к лесу усеивали оброненные банки, которые приходилось подбирать при возвращении к кораблю.
Поскольку обратно он мчался бегом, останавливаясь только для того, чтобы подобрать упавшие вещи, до корабля он добирался почти бездыханным и уже наполовину нагруженным.
Наконец, весь мокрый от напряжения, он закончил работу. Напоследок забравшись в корабль, он бросил прощальный взгляд, прикидывая, что бы еще прихватить с собой.
Свернув одеяла, он увязал их в водонепроницаемую накидку, сотворив узел, удобно поместившийся за спиной. С сожалением Лайминг посмотрел на передатчик. Конечно, он мог бы послать радиограмму с сообщением, что потерпел аварию на планете номер восемьдесят три, и дать ее координаты. Но это не сулило ему ничего хорошего. Ни один из кораблей союзников, кроме специальных разведывательных машин, не смог бы добраться в такую даль без дозаправки и смены дюз. И даже если бы какой-то корабль умудрился совершить столь длительный перелет, у него оставалось бы не слишком много шансов найти и подобрать одинокого землянина, скрывающегося во враждебном мире.
Убедившись, что ничего стоящего не осталось, он натянул непромокаемый комбинезон, взял под мышку узел и со вздохом нажал красную кнопку на краю пульта. Лайминг знал, что между включением и взрывом должно пройти две минуты, так что времени оставалось немного. Миновав шлюз, он прыгнул вниз, тяжело шмякнулся в кусты и изо всех сил рванул к лесу. К тому времени, когда он добежал до деревьев, ничего не случилось. Скрывшись за стволом толстенного дерева, он ждал взрыва.
Секунды тянулись одна за другой. Никакого эффекта. Что-то тут было не так. Возможно, те типы, что позабыли о веревке, забыли и о запасе с детонатором. Время от времени он выглядывал из-за дерева, прикидывая, не вернуться ли ему, чтобы проверить, подключен кабель к взрывному устройству или нет.
И тут корабль взлетел на воздух. Он взорвался с оглушительным грохотом, от которого покачнулись деревья и содрогнулись небеса. Вверх взметнулся колоссальный столб дыма, огня и бесформенных обломков.
Взрывная волна, гнавшая горячий воздух, накатила на ствол дерева, за которым прятался Лайминг; на мгновение он почувствовал, что задыхается. Затем пошел ливень из кусков искореженного металла, падавшего на землю.
Испытывая благоговейный трепет, Лайминг выглянул из-за дерева и увидел дымящуюся воронку, окруженную двумя-тремя акрами выжженной земли. И тут он совершенно ясно осознал, что смотрит на останки своего корабля, а до Земли – многие миллионы миль.
Когда враги наконец появятся, они наверняка начнут искать пропавший экипаж. Первоначальное обследование этого мира, хоть и проведенное наспех, всего за один виток экватора, показало, что здесь существует высокоразвитая цивилизация. Лайминг обнаружил космопорт с пятью торговыми судами и одним легким крейсером Сообщества; правда, все корабли были допотопные. Совершенно очевидно, что туземцы достигли высокого уровня развития и вполне могут сообразить, сколько будет дважды два. Сравнительно небольшая глубина воронки и широкий разброс обломков свидетельствовали, что корабль не потерпел катастрофу, а был взорван после благополучной посадки. Обитатели близлежащего селения могут сообщить, что между появлением корабля над их крышами и последовавшим вслед затем взрывом прошло порядочно времени. Далее, будет установлено, что в этом районе не Пропадал ни один корабль Сообщества. Исследование обломков выявит, что в них присутствуют чужеродные материалы.
Отсюда неизбежно заключение: корабль принадлежал врагу, а его команда, в целости и сохранности, куда-то скрылась.
Лайминг решил поспешить и убраться подальше от места взрыва, пока неприятельские патрули не начали обшаривать всю округу. Возможно, ему на роду написано быть схваченным, но его дело – постараться оттянуть этот злосчастный день. Главное в жизни – еда, питье и жилище, причем самое главное – все-таки еда. Именно это обстоятельство несколько задержало его отступление. Зато теперь провианта ему хватит на несколько месяцев.
Но одно дело – иметь, совсем другое – сохранить. Во что бы то ни стало он должен найти тайник, к которому мог бы время от времени возвращаться – с уверенностью, что спрятанному добру ничего не грозит.
Он углубился в лес, широкими зигзагами двигаясь в поисках подходящего места для временного тайника. Видимость была отличной, поскольку местное светило поднялось высоко, а деревья не слишком мешали обзору.
Он искал тут и там, ворча про себя и награждая непристойными эпитетами тех, кто комплектовал снаряжение разведывательного корабля.
Будь у него лопатка, он давно уже выкопал бы тайник и припрятал свои вещички. Но лопата отсутствовала, а копать земли голыми руками было бы слишком долго.
В конце концов он наткнулся на что-то вроде пещеры между толстенными корявыми корнями огромного дерева. Далеко не лучший вариант, но выбирать не приходилось. К тому же он забрался в самую чашу, и это внушало надежду, что обнаружить тайник будет непросто. Немного подумав, он нашел тяжелый булыжник и изо всех сил швырнул его в пещеру. Оттуда не донеслось ни визга, ни воя, ни рычания. Пещера была пуста.
Действуя согласно проверенной тактике, Лайминг некоторое время просто следовал за ними, чтобы выяснить, к какой звезде они держат путь, а затем рванул вперед. Он оставил эти корабли так далеко сзади, что их отметки уже пропали с экранов. Все шло как обычно, но вдруг одна из дюз выплюнула свою внутреннюю обшивку миль на сорок назад. Он узнал это, когда на панели управления зазвенел сигнал тревоги; стрелка указателя мощности отпрянула влево на полшкалы, а стрелка соответствующего термометра поползла к красной отметке, обозначающей точку плавления.
Лайминг спешно отключил подачу топлива к вышедшему из строя двигателю. Давление в нем тут же упало до нуля; температура по инерции еще поднялась на несколько градусов, но затем начала медленно падать.
Двадцать огромных основных цилиндрических двигателей, окаймленных восемью маневровыми, сравнительно небольшого диаметра, размещались в хвостовой части корабля.
Отказ одного из двигателей еще не был катастрофой. Это означало лишь пятипроцентное снижение мощности и, соответственно, некоторую потерю эффективности корабля. На Земле ему говорили, что даже при отказе восьми двигателей – в том случае, если они расположены симметрично – его скорость и маневренность снизятся до уровня латианских эсминцев.
С технической точки зрения он по-прежнему превосходил врага, и пока беспокоиться было не о чем. Он все еще двигался так быстро, что по сравнению с ним корабли противника казались хромоногими черепахами.
Его тревожило другое: внезапная авария отражающей обшивки одного из основных двигателей являлась неприятным сигналом об общем состоянии дюз. Он понимал, что следующий двигатель мог полететь в любую минуту, а за ним вскоре последуют и остальные.
Внутренний голос подсказывал Лаймингу, что пришла пора разворачиваться к дому, пока катастрофа не разразилась. С другой стороны, он подозревал, что время упущено и до Земли ему уже не добраться. Слишком долго он тянул с возвращением, жег двигатели и залетел чересчур далеко. Похоже, кораблю скоро конец – он был уверен в этом настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным. Но гибель корабля не обязательно означает гибель пилота, даже если ему придется, подобно заблудшей душе, скитаться меж враждебных светил.
Обычно он доверял своим предчувствиям. А то предчувствие, которое говорило, что корабль собирается сыграть в ящик, уверяло его также в том, что самому пилоту это не грозит. Он был совершенно уверен, что доживет до того дня, когда, фигурально выражаясь, сможет высморкаться в носовой платок полковника Фамера.
Отбросив соблазнительные мысли о возвращении к Ригелю, он не стал разворачиваться на обратный курс, а упрямо продолжал двигаться к восемьдесят второй планете, достиг ее, обследовал и передал информацию. По ходу дела он обнаружил оживленную межзвездную трассу, соединяющую эту планету с соседней солнечной системой. Пропустить такой шанс было бы глупо. И Лайминг снова двинулся в путь в надежде отыскать планету номер восемьдесят три и добавить ее к своему списку. Второй двигатель потерял обшивку на полпути к ней, а третий над самой планетой.
Не обращая внимания на разрушающийся корабль, он облетел планету и уже направился в открытый космос, чтобы без помех передать полученные данные, но тут ситуация начала выходить из-под контроля. Одновременно выгорели обшивки еще пяти двигателей, и он был вынужден срочно сбавить скорость, пока оставшиеся без термозащиты дюзы не расплавили весь хвост.
Начались трудности с управлением. Корабль упорно не желал лететь прямо, так как неисправные двигатели группировались по одну сторону от его продольной оси, и теперь он мог двигаться только по пологой дуге, которая со временем превратится в окружность, замыкающуюся вокруг только что покинутой планеты. Ко всему прочему, судно еще начало медленно вращаться, в результате чего у Лайминга создалось впечатление, что все звездное небо крутится перед его глазами. В отчаянии он попытался выправить курс с помощью рулевых двигателей, но это вызвало лишь жуткую вибрацию, которая, в сочетании с вращением, чуть не свела с ума. Огненный выхлоп за кормой описывал оригинальную траекторию в форме вытянутой спирали.
Корабль продолжал идти по кривой, пока восемьдесят третья планета опять не показалась в бортовых иллюминаторах. Еще два двигателя выбросили назад длинные светящиеся облака раскаленной керамической пыли. Планета стремительно росла. Полетел еще один двигатель.
Стало очевидно, что как космическое транспортное средство корабль приказал долго жить, и лучшее, на что Лайминг мог рассчитывать, – посадить его в целости и сохранности, дабы спасти свою собственную шкуру. Он полностью сосредоточился для выполнения этой ответственной задачи.
Хотя корабль находился не в лучшем состоянии, им еще можно было управлять, рулевые двигатели работали отлично, а в исправности тормозных, размещавшихся на носу, он не сомневался.
Когда планета заполнила экран переднего обзора и ее бугристая поверхность распалась на горы, холмы и долины, он выключил оставшиеся главные двигатели и, удерживая корабль с помощью рулевых на прямом курсе, начал постепенно сбрасывать скорость. Продольное вращение прекратилось, и темп спуска начал замедляться, но его руки, вцепившиеся в рычаги управления, покрылись испариной.
Он понимал, что приземлиться в нормальном положении, на хвост, ему уже не удастся. Мощности двигателей не хватало, чтобы повернуть машину носом вверх и опуститься на огненном столбе регулируемого реактивного выхлопа. Корабль был в том ужасном состоянии, которое диспетчеры космопортов называют "слаб на задницу", а это значило, что пилоту придется садиться на брюхо – причем на той скорости, которая позволила бы до последнего момента сохранять управление.
Лайминг впился глазами в экран, на котором холмы росли, долины раздвигались, а туманный зеленый пушок превращался в ясно различимые вершины деревьев.
Разворачивающаяся перед ним панорама планеты надвигалась с угрожающей скоростью. Пытаясь выровнять машину перед посадкой, он включил четыре главных двигателя и нижние рулевые.
Нос корабля приподнялся: он проскочил над долиной и перемахнул через внезапно выросший холм на высоте нескольких сотен футов. Пару минут спустя, миновав пятимильную лесную полосу, Лайминг обнаружил шеренгу решетчатых мачт с радиоантеннами – большое селение у реки – и еще один лес, за которым расстилалось огромное болото.
Как раз то, что нужно!
Мысленно сотворив короткую молитву и врубив тормозные двигатели на полную мощность, он ввел машину в пологий вираж. Несмотря на этот ловкий маневр, первый удар о землю выбросил его из кресла и швырнул прямо на металлическую стенку кабины. Корабль со скрипом и кряхтением еще скользил вперед, когда Лайминг уже был на ногах. Тело его покрывали многочисленные синяки, но до более серьезных повреждений дело, к счастью, не дошло.
Раскидав обломки плохо закрепленных предметов обстановки кабины, он пробрался к пульту управления и выключил тормозные двигатели, а заодно вырубил все энергопитание. Через несколько мгновений корабль потерял скорость и остановился. Наступила полная тишина, о которой Лайминг в последние тревожные недели уже успел забыть. Она буквально давила на барабанные перепонки: каждый вздох казался оглушительным свистом, каждый шаг сопровождался громким металлическим лязгом.
Он подошел к шлюзу и взглянул на показания анализатора атмосферы. Давление наружного воздуха не превышало пятнадцати футов на квадратный дюйм, и состав его оказался сходным с земным – с несколько увеличенным содержанием кислорода. Лайминг миновал шлюз и, встав на закраину люка, увидел в полутора десятках футов под собой поверхность планеты.
Он не мог воспользоваться автоматическим трапом, который опускался от шлюза к хвосту, а сейчас корабль находился в горизонтальном положении. Конечно, он сумел бы повиснуть на руках и спокойно спрыгнуть вниз, но тогда обратно ему уже не забраться: прыгать в высоту на четырнадцать футов он не умел. Единственное, чего ему сейчас не доставало, – это простой веревки.
– Они продумали все, – громко сетовал Лайминг, ощущая вполне объяснимое желание излить досаду. – Они продумали все на свете. Поэтому на двадцать футов веревки у них мозгов не хватило. Следовательно, мне остается только ее вообразить, а это значит, что я выжил из ума. Каждый, кто разговаривает сам с собой, выжил из ума. Сумасшедший имеет право говорить все, что ему заблагорассудится. И когда я вернусь, я им все скажу и говорить буду долго!
Слегка разрядившись, он вернулся в кабину и начал бесполезные поиски чего-нибудь, что могло заменить веревку.
Он уже собирался разрезать одеяло на полосы и связать их, когда вспомнил об электропроводке, соединявшей пульт управления с двигательным отсеком.
Несмотря на спешку, ему понадобилось полчаса, чтобы освободить провода подходящей длины от клемм и вырвать их из стенных креплений.
Все это время нервы Лайминга были на пределе; он пристально вслушивался в доносившиеся снаружи звуки, ожидая появления врагов. В этом случае пришлось бы включить взрывное устройство и взлететь на воздух вместе с кораблем.
Главное, чтобы машина не попала в руки противника; его собственная жизнь по сравнению с этим значила не так уж много.
Естественно, Лайминг не горел желанием превратиться в окровавленный фарш, разбросанный по всей округе, и поэтому работал быстро. Когда он привязал один конец кабеля к замку люка и опустил другой вниз к земле, вокруг никого еще не было видно.
Он спустился в густую, мягкую растительность, слегка напоминающую вереск. Подбежав к кормовой части корабля и бросив взгляд на двигатели, он понял, что ему крепко повезло. Одиннадцать главных дюз уже лишились термозащитной обшивки, а остальные девять были в таком плачевном состоянии, что явно не смогли бы выдержать больше, чем два-три дня постоянной работы.
Произвести ремонт или хотя бы поднять корабль в воздух и перебраться в более укромное местечко – об этом не могло быть и речи. Многострадальная посудина и так поставила рекорд всех времен и народов, проделав путь сквозь добрую треть галактики, меж чужих солнц и вокруг неведомых планет. Теперь для нее все в прошлом. Лайминг в тоске поник головой. Уничтожение такого корабля казалось сродни хладнокровному убийству, но другого выхода не было.
Только сейчас он окинул взглядом мир, в котором очутился. Небо окрашивал темно-синий цвет, переходящий в пурпурный с тусклой белесой дымкой на восточном горизонте.
Солнце, уже перевалившее зенит, казалось больше и красней земного, его лучи слегка обжигали кожу, но Лаймингу это было приятно. Верескоподобная растительность плотным ковром покрывала равнину до восточного горизонта, где едва виднелись первые ряды деревьев. Он мог различить гигантский шрам, прорезанный кораблем в лесу. В полумиле к западу мелкий кустарник тоже сменялся огромными деревьями.
Лайминг опять оказался в затруднении. Тот, кто не подумал о веревке, не учел и следующего: если сейчас взорвать корабль ко всем чертям, то вместе с ним пилот лишится массы вещей, необходимых для выживания – прежде всего, огромного запаса концентратов. Чтобы спасти тот груз, Лайминг должен вытащить его из корабля, перенести в безопасное место и спрятать куда-нибудь, где бы его не обнаружили вражеские патрули.
Идеальным местом для тайника был ближайший лес. Но чтобы сохранить все жизненно необходимое снаряжение, пришлось бы совершить туда несколько ходок, рискуя при этом нарваться на врага вдали от корабля.
Если он станет, как намеревался, кочующим с места на место беглецом, то, возможно, ему без труда удастся найти достаточно пищи, чтобы прожить здесь многие годы. Но уверенности в этом не было. О приютившем его мире он пока не знал ничего – кроме того, что в нем существует разумная жизнь и что планета является частью Сообщества или союзником латиан. Единственное, что ему оставалось, – предполагать, что местная форма разумной жизни, как и все остальные известные расы, более или менее человекоподобна.
Понимая, что нужно спешить, он не слишком долго обдумывал ситуацию. Пришла пора действовать, а не размышлять. Лайминг с остервенением взялся за работу. Он начал выбрасывать из шлюза коробки и банки, одну за другой, и занимался этим, пока не очистил всю кладовку.
Патрулей врага, к счастью, все еще видно не было, и Лайминг принялся по частям перетаскивать груз к вершине.
Гнетущее беспокойство заставляло его прилагать слишком много усилий; всякий раз он пытался унести с собой больше, чем мог ухватить. Путь к лесу усеивали оброненные банки, которые приходилось подбирать при возвращении к кораблю.
Поскольку обратно он мчался бегом, останавливаясь только для того, чтобы подобрать упавшие вещи, до корабля он добирался почти бездыханным и уже наполовину нагруженным.
Наконец, весь мокрый от напряжения, он закончил работу. Напоследок забравшись в корабль, он бросил прощальный взгляд, прикидывая, что бы еще прихватить с собой.
Свернув одеяла, он увязал их в водонепроницаемую накидку, сотворив узел, удобно поместившийся за спиной. С сожалением Лайминг посмотрел на передатчик. Конечно, он мог бы послать радиограмму с сообщением, что потерпел аварию на планете номер восемьдесят три, и дать ее координаты. Но это не сулило ему ничего хорошего. Ни один из кораблей союзников, кроме специальных разведывательных машин, не смог бы добраться в такую даль без дозаправки и смены дюз. И даже если бы какой-то корабль умудрился совершить столь длительный перелет, у него оставалось бы не слишком много шансов найти и подобрать одинокого землянина, скрывающегося во враждебном мире.
Убедившись, что ничего стоящего не осталось, он натянул непромокаемый комбинезон, взял под мышку узел и со вздохом нажал красную кнопку на краю пульта. Лайминг знал, что между включением и взрывом должно пройти две минуты, так что времени оставалось немного. Миновав шлюз, он прыгнул вниз, тяжело шмякнулся в кусты и изо всех сил рванул к лесу. К тому времени, когда он добежал до деревьев, ничего не случилось. Скрывшись за стволом толстенного дерева, он ждал взрыва.
Секунды тянулись одна за другой. Никакого эффекта. Что-то тут было не так. Возможно, те типы, что позабыли о веревке, забыли и о запасе с детонатором. Время от времени он выглядывал из-за дерева, прикидывая, не вернуться ли ему, чтобы проверить, подключен кабель к взрывному устройству или нет.
И тут корабль взлетел на воздух. Он взорвался с оглушительным грохотом, от которого покачнулись деревья и содрогнулись небеса. Вверх взметнулся колоссальный столб дыма, огня и бесформенных обломков.
Взрывная волна, гнавшая горячий воздух, накатила на ствол дерева, за которым прятался Лайминг; на мгновение он почувствовал, что задыхается. Затем пошел ливень из кусков искореженного металла, падавшего на землю.
Испытывая благоговейный трепет, Лайминг выглянул из-за дерева и увидел дымящуюся воронку, окруженную двумя-тремя акрами выжженной земли. И тут он совершенно ясно осознал, что смотрит на останки своего корабля, а до Земли – многие миллионы миль.
Когда враги наконец появятся, они наверняка начнут искать пропавший экипаж. Первоначальное обследование этого мира, хоть и проведенное наспех, всего за один виток экватора, показало, что здесь существует высокоразвитая цивилизация. Лайминг обнаружил космопорт с пятью торговыми судами и одним легким крейсером Сообщества; правда, все корабли были допотопные. Совершенно очевидно, что туземцы достигли высокого уровня развития и вполне могут сообразить, сколько будет дважды два. Сравнительно небольшая глубина воронки и широкий разброс обломков свидетельствовали, что корабль не потерпел катастрофу, а был взорван после благополучной посадки. Обитатели близлежащего селения могут сообщить, что между появлением корабля над их крышами и последовавшим вслед затем взрывом прошло порядочно времени. Далее, будет установлено, что в этом районе не Пропадал ни один корабль Сообщества. Исследование обломков выявит, что в них присутствуют чужеродные материалы.
Отсюда неизбежно заключение: корабль принадлежал врагу, а его команда, в целости и сохранности, куда-то скрылась.
Лайминг решил поспешить и убраться подальше от места взрыва, пока неприятельские патрули не начали обшаривать всю округу. Возможно, ему на роду написано быть схваченным, но его дело – постараться оттянуть этот злосчастный день. Главное в жизни – еда, питье и жилище, причем самое главное – все-таки еда. Именно это обстоятельство несколько задержало его отступление. Зато теперь провианта ему хватит на несколько месяцев.
Но одно дело – иметь, совсем другое – сохранить. Во что бы то ни стало он должен найти тайник, к которому мог бы время от времени возвращаться – с уверенностью, что спрятанному добру ничего не грозит.
Он углубился в лес, широкими зигзагами двигаясь в поисках подходящего места для временного тайника. Видимость была отличной, поскольку местное светило поднялось высоко, а деревья не слишком мешали обзору.
Он искал тут и там, ворча про себя и награждая непристойными эпитетами тех, кто комплектовал снаряжение разведывательного корабля.
Будь у него лопатка, он давно уже выкопал бы тайник и припрятал свои вещички. Но лопата отсутствовала, а копать земли голыми руками было бы слишком долго.
В конце концов он наткнулся на что-то вроде пещеры между толстенными корявыми корнями огромного дерева. Далеко не лучший вариант, но выбирать не приходилось. К тому же он забрался в самую чашу, и это внушало надежду, что обнаружить тайник будет непросто. Немного подумав, он нашел тяжелый булыжник и изо всех сил швырнул его в пещеру. Оттуда не донеслось ни визга, ни воя, ни рычания. Пещера была пуста.