Страница:
Улыбка Малыша мгновенно растаяла, загорелое лицо вспыхнуло от гнева. Он стремительно потянулся к смеющейся женщине и схватил ее за волосы. Конфетка взвизгнула от испуга и боли, когда Малыш резко притянул ее к себе, злобно наматывая длинные светлые волосы на руку.
— Ты… ты делаешь мне больно! — пожаловалась женщина, и из ее глаз хлынули слезы.
— Вот как? — огрызнулся Малыш. Он прижал к себе обнаженное тело женщины и рывком откинул ее голову назад, чтобы посмотреть в испуганные глаза. — Неужели я сделал тебе больно, а?
— Да! Да! — выкрикнула она, пытаясь вырваться, изо всех сил толкая ладонями в его грудь.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Я очень рад. Я пришел сюда, чтобы получить удовольствие, а не выслушивать твои идиотские замечания о любви индейцев.
— Ну я же просто дразнила тебя, — сказала женщина. — Я не имела в виду…
— Не родился еще тот краснокожий, который мог бы увести женщину у меня, — сказал Малыш. — Ты слышишь, а? Ты слышишь, сука?
— Да… да, я тебя слышу, — с рыданием в голосе ответила она. — Пожалуйста!..
— Страсть и наказание. Вот в чем нуждаются женщины. Все женщины! Это держит их в узде.
Малыш отшвырнул ее так, что она ударилась о тяжелую резную кровать и упала. Конфетка лежала, всхлипывая от боли, а Малыш продолжал спокойно одеваться. Собравшись окончательно, он подошел к Конфетке и ткнул ее в ребро носком башмака.
— Вставай! — приказал он.
Конфетка осторожно подняла голову, отвела с лица волосы и посмотрела на Малыша. По ее покрасневшему лицу текли слезы. Женщина застыла от страха.
— Я сказал, вставай!
Малыш схватил рыдающую женщину и поднял ее. Она вздрогнула, когда он притянул ее к себе, не зная, что он намерен сделать.
Он поцеловал ее. Это был длинный, неторопливый, глубокий поцелуй. Конфетка больше не всхлипывала. Ее руки обвились вокруг шеи Малыша. Она прижималась к нему всем телом. Малыш успокаивающе погладил ее по спине, по светлым платиновым волосам. Он позволил ей совсем расслабиться в его теплых объятиях.
Он улыбнулся, услышав ее глубокий вздох, и, почувствовав, как она утомленно повисла на его руках, с силой оттолкнул от себя. И тут же развернулся и звонко шлепнул ладонью по голой попке. Конфетка снова завизжала и растянулась на полу.
Направляясь к двери, Малыш бросил через плечо:
— Береги себя, Конфетка!
Глава 21
Глава 22
— Ты… ты делаешь мне больно! — пожаловалась женщина, и из ее глаз хлынули слезы.
— Вот как? — огрызнулся Малыш. Он прижал к себе обнаженное тело женщины и рывком откинул ее голову назад, чтобы посмотреть в испуганные глаза. — Неужели я сделал тебе больно, а?
— Да! Да! — выкрикнула она, пытаясь вырваться, изо всех сил толкая ладонями в его грудь.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Я очень рад. Я пришел сюда, чтобы получить удовольствие, а не выслушивать твои идиотские замечания о любви индейцев.
— Ну я же просто дразнила тебя, — сказала женщина. — Я не имела в виду…
— Не родился еще тот краснокожий, который мог бы увести женщину у меня, — сказал Малыш. — Ты слышишь, а? Ты слышишь, сука?
— Да… да, я тебя слышу, — с рыданием в голосе ответила она. — Пожалуйста!..
— Страсть и наказание. Вот в чем нуждаются женщины. Все женщины! Это держит их в узде.
Малыш отшвырнул ее так, что она ударилась о тяжелую резную кровать и упала. Конфетка лежала, всхлипывая от боли, а Малыш продолжал спокойно одеваться. Собравшись окончательно, он подошел к Конфетке и ткнул ее в ребро носком башмака.
— Вставай! — приказал он.
Конфетка осторожно подняла голову, отвела с лица волосы и посмотрела на Малыша. По ее покрасневшему лицу текли слезы. Женщина застыла от страха.
— Я сказал, вставай!
Малыш схватил рыдающую женщину и поднял ее. Она вздрогнула, когда он притянул ее к себе, не зная, что он намерен сделать.
Он поцеловал ее. Это был длинный, неторопливый, глубокий поцелуй. Конфетка больше не всхлипывала. Ее руки обвились вокруг шеи Малыша. Она прижималась к нему всем телом. Малыш успокаивающе погладил ее по спине, по светлым платиновым волосам. Он позволил ей совсем расслабиться в его теплых объятиях.
Он улыбнулся, услышав ее глубокий вздох, и, почувствовав, как она утомленно повисла на его руках, с силой оттолкнул от себя. И тут же развернулся и звонко шлепнул ладонью по голой попке. Конфетка снова завизжала и растянулась на полу.
Направляясь к двери, Малыш бросил через плечо:
— Береги себя, Конфетка!
Глава 21
Коротышка Джонс еще раз глубоко затянулся сигаретой и отшвырнул ее в темноту. Он снял старый пропотевший стетсон, тщательно пригладил короткие каштановые волосы, вытащил из-под рубахи серебряный свисток на цепочке и пошел в госпиталь Солт-Лейк-Сити.
Он открыл тяжелую двустворчатую дверь, вошел в широкий тихий коридор. В нише стены, за небольшим письменным столом сидела бледная, но приятная женщина, почти такая же тощая, как Коротышка. Или лучше сказать — тоненькая. Она посмотрела на Коротышку, который хотел было тихонько пройти мимо нее.
— Эй, погодите… постойте-ка! — окликнула она и, поднявшись, спросила: — Куда это вы вздумали пробраться, ковбой?
Коротышка остановился, робко улыбнулся сиделке и сказал:
— Да вот думал навестить одного старого друга.
— Мне очень жаль, сэр, но в такой час посетители не допускаются, — сказала сестра Митчелл, отодвигая стул и выходя из-за стола. — Бог мой, да вы хоть понимаете, что уже почти полночь? Боюсь, вам придется вернуться утром, в часы, отведенные для посещений.
— К утру его может и не быть уже здесь, — сказал Коротышка, нервно крутя в руках шляпу и переминаясь с ноги на ногу. — Мне нужно увидеть его сейчас.
— Но если вы уверены, что утром его выпишут, то зачем…
— Мэм, я не говорил, что его выпишут. — Коротышка посмотрел прямо в светлые глаза женщины.
— Ох… — Сестра понимающе кивнула. Ее пронзительный голос смягчился. — И к кому же вы пришли?
— Его зовут Древний Глаз. Это старый индеец-ют, он…
— Да, я знаю этого пациента. Он поступил к нам вчера утром, так? — Она машинально посмотрела вдоль длинного коридора, в сторону палаты Древнего Глаза. — Бедный старик все еще без сознания… — Она покачала головой. — Он не поймет, что вы рядом.
Продолжая вертеть стетсон, Коротышка спросил:
— Откуда вам знать, что не поймет?
— Ну потому что… доктор сказал… пациент откликается на… — Сестра Митчелл умолкла, осторожно огляделась по сторонам и прошептала: — Думаю, не будет вреда в том, что вы повидаете своего друга. Но позвольте предупредить вас: если вы задержитесь после полуночи, то сильно рискуете. — Она снова огляделась, шагнула к Коротышке и прошептала, приложив ладонь к губам: — В полночь заступит на дежурство сестра Спенсер. — И она выразительно подняла брови.
Коротышка робко улыбнулся и поблагодарил симпатичную сестру Митчелл за предупреждение. Остановившись перед палатой Древнего Глаза, он робко вздохнул и вошел.
Маленькая лампа стояла на столике в дальнем конце комнаты. Ее слабые лучи отбрасывали на белые стены и потолок зловещие тени; тени падали и на человека, лежащего в кровати. Он выглядел неживым.
Бросив стетсон на неуютно выглядевший стул с высокой прямой спинкой, Коротышка подошел к больному другу. Широкое, некрасивое лицо Древнего Глаза было таким пепельно-серым и вытянувшимся, что его с трудом можно было узнать. Белые как снег волосы, влажные и запутанные, разметались по подушке, а массивное тело, казалось, съежилось и стало совсем маленьким.
Коротышка грустно оглядел большие руки, теперь неподвижно лежащие поверх простыни, руки, когда-то крепкие, с твердыми мускулами, которыми Древний Глаз немало гордился в свое время. Теперь это были слабые, бесполезные руки беспомощного старого человека, покрытые морщинками и темными старческими пятнами.
Глубокая печаль охватила Коротышку; он осторожно приподнял одну и крепко сжал в своих ладонях. И, тяжело сглотнув, заговорил с лежащим без сознания человеком:
— Древний Глаз, дружище, это я, Коротышка. Я пришел, как только смог. — Говоря, он не отрывал глаз от лица индейца. — Я так полагаю, тебе хочется знать, как там у нас идут дела, верно? — Коротышка снова сглотнул. — Ну, я врать не стану, сразу скажу, что сборы у нас большие, но…
Тощий главный конюх стоял возле постели умирающего индейца и посвящал его в дела труппы. Коротышка рассказал Древнему Глазу, как прошли парад и первое представление в Солт-Лейк-Сити, все вовремя и по плану. Рассказал, что полковник хотел отменить гастроли вообще, но миссис Бакхэннан убедила его, сказав, что нельзя разочаровывать поклонников.
Конюх стоял в ночной тишине и говорил с ничего не сознающим индейцем об обычных делах, о ежедневных заботах — вроде того, кто выигрывает в шахматы, кто из «Отчаянных объездчиков» больше всего денег выиграл в пинг-понг, которым все увлекались и играли в перерывах между представлениями. Рассказал последнюю сплетню о красивом мексиканце-вакеро Арто, который ухаживает за малышкой Сью Лающая Собака, хорошенькой дочерью старого Билла Лающая Собака.
Коротышка говорил и говорил, обо всем и ни о чем. Коротышка Джонс понятия не имел, слышит ли его старый ют, но на всякий случай рассуждал лишь о вещах приятных и веселых. Он рассказал, что Кэт Техаска на вечернем представлении подстрелила все пятьдесят из пятидесяти запущенных в воздух стеклянных шаров. Сказал, что она выглядела невероятно симпатичной на арене, в свете прожекторов, с ее каштановыми кудряшками и румяными щеками. Коротышка улыбнулся и признался, что почувствовал отчаянное искушение подойти к ней и поцеловать прямо в смеющиеся губы.
— Конечно, я этого не сделал, — пояснил Коротышка обращаясь к Древнему Глазу. — Кэт просто взбесилась бы, если бы я только попробовал! — Он усмехнулся, покачал головой и полез в нагрудный карман за сигаретой. — Что за женщина! Что за женщина!
Коротышка сбросил свою шляпу со стула и сел. И просидел так всю ночь, глядя на своего старого друга, куря сигарету за сигаретой и с любовью вспоминая все те годы, что они с индейцем провели в труппе.
Коротышка Джонс остался в госпитале до рассвета, уставший физически и истощенный душевно. И когда лучи сентябрьского солнца заглянули в высокое окно больничной палаты, Коротышка все еще сидел возле постели Древнего Глаза; но теперь он уже не говорил — он слушал.
Губы Древнего Глаза шевелились; он пытался заговорить. Коротышка взял его за руку и наклонился поближе, изо всех сил стараясь разобрать, что бормочет старый индеец.
— Я здесь, дружище, — заверил Коротышка индейца тихим, мягким голосом. — Я тебя слушаю. Скажи, что тебе нужно. Я все сделаю.
Рука Древнего Глаза, сжатая в пальцах Коротышки, слабо шевельнулась. Коротышка тут же отпустил ее.
— В чем дело, Древний Глаз?
Старый ют медленно поднял руку. Он с усилием дотянулся до груди Коротышки и провел пальцами по рубашке. Казалось, слабые, дрожащие пальцы что-то ищут, потому что они чуть заметно постукивали по узкой, тощей груди конюха.
— Не знаю, чего ты хочешь, старина, — растерянно произнес Коротышка. — Мне очень жаль… я…
Слабые пальцы с трудом добрались до расстегнутого ворота рубахи Коротышки, коснулись серебряной цепочки и цепко сжали ее. Коротышка улыбнулся и быстро вытащил из-за ворота свисток. Древний Глаз, продолжая что-то невнятно бормотать, держался за цепочку так крепко, что казалось, вообще никогда не собирался выпускать ее из пальцев.
— Да, — сказал главный конюх, — да, старина. Теперь ты точно знаешь, что это я, Коротышка. Я здесь, я тебя не оставлю. Ты ведь меня слышишь, верно?
— Разумеется, он вовсе не слышит! — раздался вдруг громкий, пронзительный женский голос за его спиной. Коротышка резко оглянулся. В дверях стояла крупная женщина с властным лицом. — Что вы здесь делаете? — раздраженно поинтересовалась она.
— Сижу с моим старым другом, — твердо ответил Коротышка.
— В такое время посетителям в госпитале делать нечего! — Она посмотрела мимо Коротышки на индейца. — Этот старик все равно что мертв, так что вы понапрасну тратите время. Уходите отсюда!
Древний Глаз тут же перестал бормотать, его лицо скривилось, он нахмурился и выпустил из пальцев цепочку Коротышки.
Коротышка, пришедший в ужас от того, что так называемая сестра милосердия может быть столь бездушной и неосмотрительной в палате больного, впервые за двадцать лет вышел из себя. Но Коротышка все-таки оставался Коротышкой, и потому он не стал кричать и поднимать шум и гвалт. Он не хотел ругаться и скандалить, ведь он мог разбудить половину госпиталя…
Тощий невысокий человек просто посмотрел прямо в глаза большой бесчувственной женщине и холодно сказал:
— Никуда я не пойду. Это вы уйдете. — Его тощее тело вздрагивало, глаза полыхали диким гневом.
Отшатнувшись, изумленная сестра заявила:
— Вы не вправе говорить со мной так! Вы здесь не работаете!
— А вы не должны работать здесь, так что убирайтесь! — Голос Коротышки прозвучал так холодно и властно, что осанистая сестра испуганно вздрогнула и шагнула назад. — Чтобы стать сестрой милосердия, нужно гораздо больше, чем белый халат! — заявил Коротышка, выставляя ее за дверь и снова поворачиваясь к кровати больного.
— Ну, знаете ли, да меня не оскорбляли так ни разу в…
— Убирайтесь! Сейчас же! Меня не интересует, куда вы отправитесь, лишь бы я вас не видел.
Взбешенная женщина, бормоча что-то себе под нос, захлопнула дверь палаты. И не заметила другую высокую худощавую женщину, стоявшую за дверью.
Кэт Техаска пришла как раз вовремя, чтобы услышать весь разговор между Коротышкой и медсестрой. Кэт вовсе не собиралась подслушивать, но она замерла у двери, не в силах сделать ни шагу, изумленная поведением Коротышки.
Она и представить не могла, чтобы тощий маленький конюх мог быть таким твердым и решительным. Таким властным. Она-то всегда думала о Коротышке как о приятном, добром, задумчивом человеке, похожем на ручную болонку, готовую быть у нее на посылках и помогать во время выступления.
Сердце Кэт Техаски забилось, как у школьницы. Она никогда не видела и не слышала, чтобы Коротышка вел себя так, как сейчас. Он предстал в ее глазах совсем другим человеком.
Очень мужественным…
Кэт расправила юбку и пригладила кудрявые каштановые с проседью волосы. Она похлопала себя по щекам и покусала губы. Она вдруг разволновалась, у нее чуть-чуть закружилась голова, как это случилось бы и с любой другой женщиной в присутствии такого мужчины.
Она вошла в палату. Коротышка стоял у кровати Древнего Глаза, спиной к ней.
— Коротышка! — мягко окликнула его Кэт.
Он повернулся и посмотрел на нее, и Кэт узнала еще одну сторону Коротышки Джонса… Глаза Коротышки были наполнены слезами. Его лицо вытянулось, осунулось. Он выглядел так, словно его большое доброе сердце было разбито навсегда.
— Ох, Коротышка… не надо… не надо… — забормотала Кэт, шагая к нему.
И ее руки раскрылись в объятии.
Он открыл тяжелую двустворчатую дверь, вошел в широкий тихий коридор. В нише стены, за небольшим письменным столом сидела бледная, но приятная женщина, почти такая же тощая, как Коротышка. Или лучше сказать — тоненькая. Она посмотрела на Коротышку, который хотел было тихонько пройти мимо нее.
— Эй, погодите… постойте-ка! — окликнула она и, поднявшись, спросила: — Куда это вы вздумали пробраться, ковбой?
Коротышка остановился, робко улыбнулся сиделке и сказал:
— Да вот думал навестить одного старого друга.
— Мне очень жаль, сэр, но в такой час посетители не допускаются, — сказала сестра Митчелл, отодвигая стул и выходя из-за стола. — Бог мой, да вы хоть понимаете, что уже почти полночь? Боюсь, вам придется вернуться утром, в часы, отведенные для посещений.
— К утру его может и не быть уже здесь, — сказал Коротышка, нервно крутя в руках шляпу и переминаясь с ноги на ногу. — Мне нужно увидеть его сейчас.
— Но если вы уверены, что утром его выпишут, то зачем…
— Мэм, я не говорил, что его выпишут. — Коротышка посмотрел прямо в светлые глаза женщины.
— Ох… — Сестра понимающе кивнула. Ее пронзительный голос смягчился. — И к кому же вы пришли?
— Его зовут Древний Глаз. Это старый индеец-ют, он…
— Да, я знаю этого пациента. Он поступил к нам вчера утром, так? — Она машинально посмотрела вдоль длинного коридора, в сторону палаты Древнего Глаза. — Бедный старик все еще без сознания… — Она покачала головой. — Он не поймет, что вы рядом.
Продолжая вертеть стетсон, Коротышка спросил:
— Откуда вам знать, что не поймет?
— Ну потому что… доктор сказал… пациент откликается на… — Сестра Митчелл умолкла, осторожно огляделась по сторонам и прошептала: — Думаю, не будет вреда в том, что вы повидаете своего друга. Но позвольте предупредить вас: если вы задержитесь после полуночи, то сильно рискуете. — Она снова огляделась, шагнула к Коротышке и прошептала, приложив ладонь к губам: — В полночь заступит на дежурство сестра Спенсер. — И она выразительно подняла брови.
Коротышка робко улыбнулся и поблагодарил симпатичную сестру Митчелл за предупреждение. Остановившись перед палатой Древнего Глаза, он робко вздохнул и вошел.
Маленькая лампа стояла на столике в дальнем конце комнаты. Ее слабые лучи отбрасывали на белые стены и потолок зловещие тени; тени падали и на человека, лежащего в кровати. Он выглядел неживым.
Бросив стетсон на неуютно выглядевший стул с высокой прямой спинкой, Коротышка подошел к больному другу. Широкое, некрасивое лицо Древнего Глаза было таким пепельно-серым и вытянувшимся, что его с трудом можно было узнать. Белые как снег волосы, влажные и запутанные, разметались по подушке, а массивное тело, казалось, съежилось и стало совсем маленьким.
Коротышка грустно оглядел большие руки, теперь неподвижно лежащие поверх простыни, руки, когда-то крепкие, с твердыми мускулами, которыми Древний Глаз немало гордился в свое время. Теперь это были слабые, бесполезные руки беспомощного старого человека, покрытые морщинками и темными старческими пятнами.
Глубокая печаль охватила Коротышку; он осторожно приподнял одну и крепко сжал в своих ладонях. И, тяжело сглотнув, заговорил с лежащим без сознания человеком:
— Древний Глаз, дружище, это я, Коротышка. Я пришел, как только смог. — Говоря, он не отрывал глаз от лица индейца. — Я так полагаю, тебе хочется знать, как там у нас идут дела, верно? — Коротышка снова сглотнул. — Ну, я врать не стану, сразу скажу, что сборы у нас большие, но…
Тощий главный конюх стоял возле постели умирающего индейца и посвящал его в дела труппы. Коротышка рассказал Древнему Глазу, как прошли парад и первое представление в Солт-Лейк-Сити, все вовремя и по плану. Рассказал, что полковник хотел отменить гастроли вообще, но миссис Бакхэннан убедила его, сказав, что нельзя разочаровывать поклонников.
Конюх стоял в ночной тишине и говорил с ничего не сознающим индейцем об обычных делах, о ежедневных заботах — вроде того, кто выигрывает в шахматы, кто из «Отчаянных объездчиков» больше всего денег выиграл в пинг-понг, которым все увлекались и играли в перерывах между представлениями. Рассказал последнюю сплетню о красивом мексиканце-вакеро Арто, который ухаживает за малышкой Сью Лающая Собака, хорошенькой дочерью старого Билла Лающая Собака.
Коротышка говорил и говорил, обо всем и ни о чем. Коротышка Джонс понятия не имел, слышит ли его старый ют, но на всякий случай рассуждал лишь о вещах приятных и веселых. Он рассказал, что Кэт Техаска на вечернем представлении подстрелила все пятьдесят из пятидесяти запущенных в воздух стеклянных шаров. Сказал, что она выглядела невероятно симпатичной на арене, в свете прожекторов, с ее каштановыми кудряшками и румяными щеками. Коротышка улыбнулся и признался, что почувствовал отчаянное искушение подойти к ней и поцеловать прямо в смеющиеся губы.
— Конечно, я этого не сделал, — пояснил Коротышка обращаясь к Древнему Глазу. — Кэт просто взбесилась бы, если бы я только попробовал! — Он усмехнулся, покачал головой и полез в нагрудный карман за сигаретой. — Что за женщина! Что за женщина!
Коротышка сбросил свою шляпу со стула и сел. И просидел так всю ночь, глядя на своего старого друга, куря сигарету за сигаретой и с любовью вспоминая все те годы, что они с индейцем провели в труппе.
Коротышка Джонс остался в госпитале до рассвета, уставший физически и истощенный душевно. И когда лучи сентябрьского солнца заглянули в высокое окно больничной палаты, Коротышка все еще сидел возле постели Древнего Глаза; но теперь он уже не говорил — он слушал.
Губы Древнего Глаза шевелились; он пытался заговорить. Коротышка взял его за руку и наклонился поближе, изо всех сил стараясь разобрать, что бормочет старый индеец.
— Я здесь, дружище, — заверил Коротышка индейца тихим, мягким голосом. — Я тебя слушаю. Скажи, что тебе нужно. Я все сделаю.
Рука Древнего Глаза, сжатая в пальцах Коротышки, слабо шевельнулась. Коротышка тут же отпустил ее.
— В чем дело, Древний Глаз?
Старый ют медленно поднял руку. Он с усилием дотянулся до груди Коротышки и провел пальцами по рубашке. Казалось, слабые, дрожащие пальцы что-то ищут, потому что они чуть заметно постукивали по узкой, тощей груди конюха.
— Не знаю, чего ты хочешь, старина, — растерянно произнес Коротышка. — Мне очень жаль… я…
Слабые пальцы с трудом добрались до расстегнутого ворота рубахи Коротышки, коснулись серебряной цепочки и цепко сжали ее. Коротышка улыбнулся и быстро вытащил из-за ворота свисток. Древний Глаз, продолжая что-то невнятно бормотать, держался за цепочку так крепко, что казалось, вообще никогда не собирался выпускать ее из пальцев.
— Да, — сказал главный конюх, — да, старина. Теперь ты точно знаешь, что это я, Коротышка. Я здесь, я тебя не оставлю. Ты ведь меня слышишь, верно?
— Разумеется, он вовсе не слышит! — раздался вдруг громкий, пронзительный женский голос за его спиной. Коротышка резко оглянулся. В дверях стояла крупная женщина с властным лицом. — Что вы здесь делаете? — раздраженно поинтересовалась она.
— Сижу с моим старым другом, — твердо ответил Коротышка.
— В такое время посетителям в госпитале делать нечего! — Она посмотрела мимо Коротышки на индейца. — Этот старик все равно что мертв, так что вы понапрасну тратите время. Уходите отсюда!
Древний Глаз тут же перестал бормотать, его лицо скривилось, он нахмурился и выпустил из пальцев цепочку Коротышки.
Коротышка, пришедший в ужас от того, что так называемая сестра милосердия может быть столь бездушной и неосмотрительной в палате больного, впервые за двадцать лет вышел из себя. Но Коротышка все-таки оставался Коротышкой, и потому он не стал кричать и поднимать шум и гвалт. Он не хотел ругаться и скандалить, ведь он мог разбудить половину госпиталя…
Тощий невысокий человек просто посмотрел прямо в глаза большой бесчувственной женщине и холодно сказал:
— Никуда я не пойду. Это вы уйдете. — Его тощее тело вздрагивало, глаза полыхали диким гневом.
Отшатнувшись, изумленная сестра заявила:
— Вы не вправе говорить со мной так! Вы здесь не работаете!
— А вы не должны работать здесь, так что убирайтесь! — Голос Коротышки прозвучал так холодно и властно, что осанистая сестра испуганно вздрогнула и шагнула назад. — Чтобы стать сестрой милосердия, нужно гораздо больше, чем белый халат! — заявил Коротышка, выставляя ее за дверь и снова поворачиваясь к кровати больного.
— Ну, знаете ли, да меня не оскорбляли так ни разу в…
— Убирайтесь! Сейчас же! Меня не интересует, куда вы отправитесь, лишь бы я вас не видел.
Взбешенная женщина, бормоча что-то себе под нос, захлопнула дверь палаты. И не заметила другую высокую худощавую женщину, стоявшую за дверью.
Кэт Техаска пришла как раз вовремя, чтобы услышать весь разговор между Коротышкой и медсестрой. Кэт вовсе не собиралась подслушивать, но она замерла у двери, не в силах сделать ни шагу, изумленная поведением Коротышки.
Она и представить не могла, чтобы тощий маленький конюх мог быть таким твердым и решительным. Таким властным. Она-то всегда думала о Коротышке как о приятном, добром, задумчивом человеке, похожем на ручную болонку, готовую быть у нее на посылках и помогать во время выступления.
Сердце Кэт Техаски забилось, как у школьницы. Она никогда не видела и не слышала, чтобы Коротышка вел себя так, как сейчас. Он предстал в ее глазах совсем другим человеком.
Очень мужественным…
Кэт расправила юбку и пригладила кудрявые каштановые с проседью волосы. Она похлопала себя по щекам и покусала губы. Она вдруг разволновалась, у нее чуть-чуть закружилась голова, как это случилось бы и с любой другой женщиной в присутствии такого мужчины.
Она вошла в палату. Коротышка стоял у кровати Древнего Глаза, спиной к ней.
— Коротышка! — мягко окликнула его Кэт.
Он повернулся и посмотрел на нее, и Кэт узнала еще одну сторону Коротышки Джонса… Глаза Коротышки были наполнены слезами. Его лицо вытянулось, осунулось. Он выглядел так, словно его большое доброе сердце было разбито навсегда.
— Ох, Коротышка… не надо… не надо… — забормотала Кэт, шагая к нему.
И ее руки раскрылись в объятии.
Глава 22
К полудню они, благополучно миновав устрашающий Береговой хребет, выбрались на восточный склон Континентального хребта — скалистого и высокого.
Все утро Диана хранила молчание.
Она злилась. Она была смущена. Она была испугана.
Она глубоко разочаровалась в самой себе. Похоже, этот хладнокровный дикарь, говоривший на безупречном английском, способен был совладать с ней, чего не мог до сих пор ни один мужчина… и это озадачивало и интересовало ее.
Ей следовало убить его. А вместо этого она его поцеловала.
И теперь Диана знала, что никогда не убьет его, представься ей хоть тысяча возможностей. Она слишком хорошо понимала, что будет всегда отвечать на его поцелуи, стоит лишь его жестким, чувственным губам коснуться ее губ.
Диана невольно вздрогнула, вспомнив этот крепкий, долгий поцелуй.
— Замерзла, Красавица? — раздался над ее ухом низкий ровный голос.
Диана не произнесла ни слова. Радуясь, что он не может видеть краски на ее лице, она передернула узкими плечами, надеясь, что его это удовлетворит.
— Если тебе холодно, я могу достать сзади попону. — Она снова повела плечами, на этот раз более выразительно. — Или прислонись ко мне, и я…
— Мне не холодно!
— Мне показалось, ты слегка дрожишь.
— Ну, тебе просто почудилось. — Устремив взгляд фиолетовых глаз к горным вершинам, лежащим впереди, она сказала, не ожидая, впрочем, ответа: — Лучше объясни, куда ты меня везешь.
— К Уинд-Ривер, в Вайоминг, — последовал спокойный, мягкий ответ.
Она обернулась и посмотрела на него.
— Так ты арапахо?
— Нет. — Он словно выплюнул это слово, и черты его лица заметно отвердели. — Арапахо — наши злейшие враги. — Помолчав мгновение-другое, он добавил: — Я шошон.
— Понятно, — пробормотала она, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь о шошонах. — И ты хочешь вернуться к своему народу, жить среди них?
— Что-то вроде этого.
— Но зачем ты везешь туда меня? — Он не ответил. Вздохнув, Диана показала рукой на горы впереди: — Это там течет Уинд-Ривер?
— Красавица, мы все еще в Колорадо. Это отрог Скалистых гор, который называется Ни-Чебечи.
— А нельзя ли по-английски, Чудовище?
— В литературном переводе это звучит так: «Место, где никогда не бывает лета». Белый человек сократил название, для него это Невесаммер.
— Потому что там всегда холодно?
— Не сегодня. Когда мы доберемся туда, будет достаточно тепло, чтобы ты смогла искупаться. Мы разобьем лагерь на притоке Кач-ла-Подр или где-нибудь у карового озера, и ты сможешь… помыться.
Диана промолчала. Ей противна была мысль о том, чтобы раздеться, когда индеец будет где-то неподалеку, но в то же время она чувствовала, что если не примет ванну как можно скорее, то просто начнет вопить от злости. Ее грязные волосы сбились в комки, кожа покрылась коркой пыли и копоти от костра. Пурпурное платье пропотело и измялось. Она вся была грязной и несчастной и знала, что выглядит просто ужасно.
И она негодовала из-за того, что индеец всегда оставался чистым и свежим, и… и…
И тут вдруг Диана сообразила: она ведь видела, как утром он брился! Она только сейчас вспомнила об этом. Когда они лишь проснулись, на его лице красовалась густая щетина, а когда он целовал Диану, она явственно почувствовала на его щеках жесткие, колючие волоски.
Боже, а ведь она об этом и не думала до сих пор!
И теперь она пребывала в крайнем изумлении. Она провела в окружении индейцев всю свою жизнь. И не раз наблюдала, как Древний Глаз и другие краснокожие пинцетами выщипывали редкие волоски, время от времени появляющиеся на их лицах. У них просто не было необходимости бриться. Так почему же бреется этот шошон?
Существовал лишь один способ выяснить это, и любопытство пересилило. Как ни противно было Диане заговаривать с краснокожим, она окликнула его:
— Чудовище?
— Да, Красавица?
— А почему ты утром брился?
— Я каждое утро бреюсь.
— Я знаю, но почему? Я думала, у индейцев не бывает волос на… на… — И тут в ее памяти мгновенно вспыхнула картина: почти открытый пах индейца, черные кудрявящиеся волосы… и Диана умолкла, не окончив фразы.
— На… на чем?
— На лицах!
— У большинства — да. Ну а на лице этого индейца волосы растут. — Он помолчал и добавил: — Как и на других частях моего тела. — И одарил ее самым ледяным из всех своих взглядов.
Диана сжалась, пытаясь понять, не прочитал ли он ее мысли. И, пожалев, что вообще заговорила на эту тему, решила никогда к ней больше не возвращаться.
Солнце все еще стояло высоко, когда они въехали в глубокое скалистое ущелье в отроге Невесаммер между пиками Киррус и Нимбус, по двенадцать тысяч футов высотой каждый. Хранитель Звезд уверенно провел жеребца по опасному пути к Грозовому перевалу. Глаза Дианы расширились, когда с высоты она увидела вдруг узкую горную долину и раскинувшееся в ней поселение.
— Лулу-Сити, — сказал индеец, предвосхищая вопрос Дианы.
— Мы туда заедем?
— Я — да, — ответил он. — Ты — нет.
Диана встревоженно обернулась и посмотрела на него.
— Ох, прошу тебя! Я не сбегу, обещаю! Можно сделать вид, что мы… мы…
— Женаты?
Диана нервно сглотнула.
— Ну да! Да. Я скажу, что ты мой муж, что мы…
— Посмотри на себя, Красавица. А потом посмотри на меня. — Его голос звучал ровно, ничего не выражая. — Бледнолицая женщина в рваном, грязном платье с дикого вида индейцем в набедренной повязке и ковбойском переднике. — Он помолчал, пока Диана оценивающе оглядывала его. — Может ли кто-нибудь поверить, что ты вышла замуж за меня? — Их взгляды встретились, и Диана увидела невыразимый холод и ярость в его глазах.
Она покачала головой:
— Нет… нет. Конечно, не поверят.
И она отвернулась, совсем не думая о том, что ее ответ мог больно задеть индейца.
Диана ненавидела краснокожего за то, что он совсем не доверяет ей, за то, что усадил ее под сосной на лесистом склоне как раз над Лулу-Сити и привязал руки к стволу.
Ей хотелось завизжать. Но он покачал темноволосой головой и сказал:
— Тебе в том не будет пользы. А я вернусь через час, не позже.
Индеец вскочил на жеребца и исчез между деревьями. Добравшись до города, он привязал жеребца у коновязи возле салуна «Глори-Хоул» и стал дерзко прогуливаться взад и вперед по тротуарам, давая горожанам возможность как следует разглядеть его.
А потом отправился прямиком в магазин.
Он вернулся к Диане даже меньше чем через час и принес мыло, полотенце, еду — и даже бутылку красного вина, взятые в магазине Лулу-Сити. Он не заплатил за все это, но оставил на блестящем прилавке свою «визитную карточку».
Яркий, расшитый бусами кусочек кожи.
Незадолго до заката они остановились на ночлег. Диана и не пыталась скрыть своего восторга при виде украденной еды, которую индеец разложил перед ней; это был настоящий пир. Как это было здорово — снова попробовать хлеб с маслом, и сыр, и окорок, и свежие фрукты! Диана согласилась даже выпить вина и с жадностью снова и снова подносила к губам зеленую бутылку.
Когда с изысканной пищей было покончено, Диана закрыла глаза, откинулась назад, опершись на локти, и удовлетворенно вздохнула. Внимательно смотревший на нее Хранитель Звезд не мог удержаться от улыбки. В это мгновение Диана была похожа на счастливую девчонку с чумазой физиономией, целый день игравшую на улице. А сейчас мама вот-вот позовет ее домой, чтобы та искупалась и легла в постель.
Когда Диана открыла наконец глаза, Хранитель Звезд поднялся, отошел в сторону и сел в тени огромной пихты. Достав из украденных припасов тонкую манильскую сигару, он прислонился к мощному стволу дерева, вытянул длинные ноги и скрестил их. Затем зажег о камень украденную спичку и раскурил сигару.
Выпустив в тихий, прозрачный горный воздух безупречное кольцо дыма, он сказал:
— Я принес тебе кое-что получше еды. Диана взглянула на него:
— Ничего не может быть лучше!
— Кусочек отличного мыла и чистое белое полотенце, — продолжил он своим низким, монотонным голосом, так странно действовавшим на Диану. — И озеро, что вон там, внизу, в твоем распоряжении, Красавица.
Это звучало весьма соблазнительно, однако Диана сомневалась.
— И ты не будешь подсматривать за мной?
Темные глаза наполовину прикрылись тяжелыми веками; индеец лениво взял двумя пальцами сигару, выдохнул клуб дыма…
— Нет. В этом нет необходимости.
— Что ты хочешь этим сказать?
Хранитель Звезд внимательно рассматривал ноготь своего указательного пальца. Подняв взгляд на Диану, он произнес:
— Ничего. Поспеши, пока солнце не село.
Десятью минутами позже Диана уже стояла в одиночестве на поросшем густой травой берегу озера. От красоты пейзажа захватывало дух. Это был первобытный рай, окруженный зелеными и голубыми горами, над вершинами которых повисли пухлые белые облачка… В пышной зелени травы светились изысканные желтые цветы, растущие над самой водой. По гладкой, безмятежной поверхности озера кое-где плыли изумрудно-зеленые листья, словно нарочно уложенные там неким талантливым декоратором этого пьянящего горного Эдема.
Вода была настолько неподвижной, что в ней четко, как в зеркале, отражались бледно-золотые осины, величественно замершие на отвесном берегу. Белохвостая куропатка, просвистев в воздухе крыльями, села на землю неподалеку от Дианы и принялась клевать что-то в траве под ивой.
Диана улыбнулась, быстро сняла грязное пурпурное платье и бросила его на землю. Она опустилась на колени в мягкую траву возле чистой воды горного озера, наклонилась и намочила длинные черные волосы. Она с наслаждением намылила спутавшиеся пряди чудесно пахнувшим мылом, молча благословляя загадочного индейца, что он догадался украсть такую замечательную вещь.
Когда волосы были отмыты дочиста и прополосканы, Диана, забросив мокрые пряди за спину, подняла с травы пурпурное платье и выстирала его. И аккуратно разложила на солнышке для просушки.
Потом она осторожно огляделась по сторонам. Все было тихо, мирно и совершенно. Диана сбросила отделанную кружевами сорочку и присела на корточки у воды, оставшись лишь в одних до дерзости коротких тонких шелковых штанишках.
Улыбаясь, она принялась плескать на себя воду, со счастливым видом намылила шею, руки, спину и обнаженную грудь, совершенно не замечая, что тихонько напевает. А потом замерла под теплыми солнечными лучами, размышляя, не снять ли ей и штанишки, чтобы вымыться целиком.
Диана закрыла глаза, глубоко вдохнула чистый, ароматный воздух гор и подняла лицо к солнцу. Не открывая глаз, все так же закинув вверх голову, она уже начала медленно, лениво снимать шелковые штанишки…
И вдруг застыла от ужаса и широко раскрыла глаза… потому что твердая рука внезапно закрыла ее рот, другая стальным захватом сжала талию.
— Не двигайся! — тихо предостерег ее индеец, почти касаясь губами уха Дианы. Его обнаженные колени сжали бока девушки. Похолодев от страха, Диана чувствовала, как индеец настойчиво прижимается к ее спине… Диана в отчаянии думала, что оказалась слишком глупа и поверила ему, ведь она отлично знала, что дикарь способен на жестокое насилие…
Стоя позади девушки на коленях, индеец прошептал:
— Наш горный лев наблюдает за тобой. Он страшно любопытен, и сейчас он идет к нам. Когда я уберу руку, не произноси ни звука. Не делай резких движений. Постарайся расслабиться.
Его рука отодвинулась от ее губ. Диана не осмелилась даже на дюйм повернуть голову. Она одновременно испытывала и облегчение, и страх. До нее донеслось низкое ворчание большого кота, и она закусила губу, чтобы не закричать.
— Все в порядке, — прошептал над ее ухом индеец, — все будет хорошо. Да перестань ты сдерживать дыхание!
Диана судорожно вздохнула и тут же краешком глаза увидела огромного рыжеватого кота, осторожно подбирающегося к ней. Через несколько секунд кугуар с ромбовидным белым пятном на горле уже подошел вплотную, и Диана затрепетала в руках Хранителя Звезд, случайно встретившись взглядом с золотистыми кошачьими глазами, изучавшими ее. И невольно вздрогнула всем телом, когда сильное мускулистое существо задело ее голую руку пушистым плечом.
— Не двигайся, сиди спокойно, — едва слышно проговорил Хранитель Звезд, прижимая ее к себе. — Делай только то, что я тебе скажу.
Диана сжалась изо всех сил, когда огромный кот опустил голову и потерся боком и спиной о ее голую ногу. Затем большая голова поднялась вновь. Кугуар еще раз прижался к Диане, потом обошел их обоих вокруг, потеревшись при этом о спину Хранителя Звезд.
Все утро Диана хранила молчание.
Она злилась. Она была смущена. Она была испугана.
Она глубоко разочаровалась в самой себе. Похоже, этот хладнокровный дикарь, говоривший на безупречном английском, способен был совладать с ней, чего не мог до сих пор ни один мужчина… и это озадачивало и интересовало ее.
Ей следовало убить его. А вместо этого она его поцеловала.
И теперь Диана знала, что никогда не убьет его, представься ей хоть тысяча возможностей. Она слишком хорошо понимала, что будет всегда отвечать на его поцелуи, стоит лишь его жестким, чувственным губам коснуться ее губ.
Диана невольно вздрогнула, вспомнив этот крепкий, долгий поцелуй.
— Замерзла, Красавица? — раздался над ее ухом низкий ровный голос.
Диана не произнесла ни слова. Радуясь, что он не может видеть краски на ее лице, она передернула узкими плечами, надеясь, что его это удовлетворит.
— Если тебе холодно, я могу достать сзади попону. — Она снова повела плечами, на этот раз более выразительно. — Или прислонись ко мне, и я…
— Мне не холодно!
— Мне показалось, ты слегка дрожишь.
— Ну, тебе просто почудилось. — Устремив взгляд фиолетовых глаз к горным вершинам, лежащим впереди, она сказала, не ожидая, впрочем, ответа: — Лучше объясни, куда ты меня везешь.
— К Уинд-Ривер, в Вайоминг, — последовал спокойный, мягкий ответ.
Она обернулась и посмотрела на него.
— Так ты арапахо?
— Нет. — Он словно выплюнул это слово, и черты его лица заметно отвердели. — Арапахо — наши злейшие враги. — Помолчав мгновение-другое, он добавил: — Я шошон.
— Понятно, — пробормотала она, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь о шошонах. — И ты хочешь вернуться к своему народу, жить среди них?
— Что-то вроде этого.
— Но зачем ты везешь туда меня? — Он не ответил. Вздохнув, Диана показала рукой на горы впереди: — Это там течет Уинд-Ривер?
— Красавица, мы все еще в Колорадо. Это отрог Скалистых гор, который называется Ни-Чебечи.
— А нельзя ли по-английски, Чудовище?
— В литературном переводе это звучит так: «Место, где никогда не бывает лета». Белый человек сократил название, для него это Невесаммер.
— Потому что там всегда холодно?
— Не сегодня. Когда мы доберемся туда, будет достаточно тепло, чтобы ты смогла искупаться. Мы разобьем лагерь на притоке Кач-ла-Подр или где-нибудь у карового озера, и ты сможешь… помыться.
Диана промолчала. Ей противна была мысль о том, чтобы раздеться, когда индеец будет где-то неподалеку, но в то же время она чувствовала, что если не примет ванну как можно скорее, то просто начнет вопить от злости. Ее грязные волосы сбились в комки, кожа покрылась коркой пыли и копоти от костра. Пурпурное платье пропотело и измялось. Она вся была грязной и несчастной и знала, что выглядит просто ужасно.
И она негодовала из-за того, что индеец всегда оставался чистым и свежим, и… и…
И тут вдруг Диана сообразила: она ведь видела, как утром он брился! Она только сейчас вспомнила об этом. Когда они лишь проснулись, на его лице красовалась густая щетина, а когда он целовал Диану, она явственно почувствовала на его щеках жесткие, колючие волоски.
Боже, а ведь она об этом и не думала до сих пор!
И теперь она пребывала в крайнем изумлении. Она провела в окружении индейцев всю свою жизнь. И не раз наблюдала, как Древний Глаз и другие краснокожие пинцетами выщипывали редкие волоски, время от времени появляющиеся на их лицах. У них просто не было необходимости бриться. Так почему же бреется этот шошон?
Существовал лишь один способ выяснить это, и любопытство пересилило. Как ни противно было Диане заговаривать с краснокожим, она окликнула его:
— Чудовище?
— Да, Красавица?
— А почему ты утром брился?
— Я каждое утро бреюсь.
— Я знаю, но почему? Я думала, у индейцев не бывает волос на… на… — И тут в ее памяти мгновенно вспыхнула картина: почти открытый пах индейца, черные кудрявящиеся волосы… и Диана умолкла, не окончив фразы.
— На… на чем?
— На лицах!
— У большинства — да. Ну а на лице этого индейца волосы растут. — Он помолчал и добавил: — Как и на других частях моего тела. — И одарил ее самым ледяным из всех своих взглядов.
Диана сжалась, пытаясь понять, не прочитал ли он ее мысли. И, пожалев, что вообще заговорила на эту тему, решила никогда к ней больше не возвращаться.
Солнце все еще стояло высоко, когда они въехали в глубокое скалистое ущелье в отроге Невесаммер между пиками Киррус и Нимбус, по двенадцать тысяч футов высотой каждый. Хранитель Звезд уверенно провел жеребца по опасному пути к Грозовому перевалу. Глаза Дианы расширились, когда с высоты она увидела вдруг узкую горную долину и раскинувшееся в ней поселение.
— Лулу-Сити, — сказал индеец, предвосхищая вопрос Дианы.
— Мы туда заедем?
— Я — да, — ответил он. — Ты — нет.
Диана встревоженно обернулась и посмотрела на него.
— Ох, прошу тебя! Я не сбегу, обещаю! Можно сделать вид, что мы… мы…
— Женаты?
Диана нервно сглотнула.
— Ну да! Да. Я скажу, что ты мой муж, что мы…
— Посмотри на себя, Красавица. А потом посмотри на меня. — Его голос звучал ровно, ничего не выражая. — Бледнолицая женщина в рваном, грязном платье с дикого вида индейцем в набедренной повязке и ковбойском переднике. — Он помолчал, пока Диана оценивающе оглядывала его. — Может ли кто-нибудь поверить, что ты вышла замуж за меня? — Их взгляды встретились, и Диана увидела невыразимый холод и ярость в его глазах.
Она покачала головой:
— Нет… нет. Конечно, не поверят.
И она отвернулась, совсем не думая о том, что ее ответ мог больно задеть индейца.
Диана ненавидела краснокожего за то, что он совсем не доверяет ей, за то, что усадил ее под сосной на лесистом склоне как раз над Лулу-Сити и привязал руки к стволу.
Ей хотелось завизжать. Но он покачал темноволосой головой и сказал:
— Тебе в том не будет пользы. А я вернусь через час, не позже.
Индеец вскочил на жеребца и исчез между деревьями. Добравшись до города, он привязал жеребца у коновязи возле салуна «Глори-Хоул» и стал дерзко прогуливаться взад и вперед по тротуарам, давая горожанам возможность как следует разглядеть его.
А потом отправился прямиком в магазин.
Он вернулся к Диане даже меньше чем через час и принес мыло, полотенце, еду — и даже бутылку красного вина, взятые в магазине Лулу-Сити. Он не заплатил за все это, но оставил на блестящем прилавке свою «визитную карточку».
Яркий, расшитый бусами кусочек кожи.
Незадолго до заката они остановились на ночлег. Диана и не пыталась скрыть своего восторга при виде украденной еды, которую индеец разложил перед ней; это был настоящий пир. Как это было здорово — снова попробовать хлеб с маслом, и сыр, и окорок, и свежие фрукты! Диана согласилась даже выпить вина и с жадностью снова и снова подносила к губам зеленую бутылку.
Когда с изысканной пищей было покончено, Диана закрыла глаза, откинулась назад, опершись на локти, и удовлетворенно вздохнула. Внимательно смотревший на нее Хранитель Звезд не мог удержаться от улыбки. В это мгновение Диана была похожа на счастливую девчонку с чумазой физиономией, целый день игравшую на улице. А сейчас мама вот-вот позовет ее домой, чтобы та искупалась и легла в постель.
Когда Диана открыла наконец глаза, Хранитель Звезд поднялся, отошел в сторону и сел в тени огромной пихты. Достав из украденных припасов тонкую манильскую сигару, он прислонился к мощному стволу дерева, вытянул длинные ноги и скрестил их. Затем зажег о камень украденную спичку и раскурил сигару.
Выпустив в тихий, прозрачный горный воздух безупречное кольцо дыма, он сказал:
— Я принес тебе кое-что получше еды. Диана взглянула на него:
— Ничего не может быть лучше!
— Кусочек отличного мыла и чистое белое полотенце, — продолжил он своим низким, монотонным голосом, так странно действовавшим на Диану. — И озеро, что вон там, внизу, в твоем распоряжении, Красавица.
Это звучало весьма соблазнительно, однако Диана сомневалась.
— И ты не будешь подсматривать за мной?
Темные глаза наполовину прикрылись тяжелыми веками; индеец лениво взял двумя пальцами сигару, выдохнул клуб дыма…
— Нет. В этом нет необходимости.
— Что ты хочешь этим сказать?
Хранитель Звезд внимательно рассматривал ноготь своего указательного пальца. Подняв взгляд на Диану, он произнес:
— Ничего. Поспеши, пока солнце не село.
Десятью минутами позже Диана уже стояла в одиночестве на поросшем густой травой берегу озера. От красоты пейзажа захватывало дух. Это был первобытный рай, окруженный зелеными и голубыми горами, над вершинами которых повисли пухлые белые облачка… В пышной зелени травы светились изысканные желтые цветы, растущие над самой водой. По гладкой, безмятежной поверхности озера кое-где плыли изумрудно-зеленые листья, словно нарочно уложенные там неким талантливым декоратором этого пьянящего горного Эдема.
Вода была настолько неподвижной, что в ней четко, как в зеркале, отражались бледно-золотые осины, величественно замершие на отвесном берегу. Белохвостая куропатка, просвистев в воздухе крыльями, села на землю неподалеку от Дианы и принялась клевать что-то в траве под ивой.
Диана улыбнулась, быстро сняла грязное пурпурное платье и бросила его на землю. Она опустилась на колени в мягкую траву возле чистой воды горного озера, наклонилась и намочила длинные черные волосы. Она с наслаждением намылила спутавшиеся пряди чудесно пахнувшим мылом, молча благословляя загадочного индейца, что он догадался украсть такую замечательную вещь.
Когда волосы были отмыты дочиста и прополосканы, Диана, забросив мокрые пряди за спину, подняла с травы пурпурное платье и выстирала его. И аккуратно разложила на солнышке для просушки.
Потом она осторожно огляделась по сторонам. Все было тихо, мирно и совершенно. Диана сбросила отделанную кружевами сорочку и присела на корточки у воды, оставшись лишь в одних до дерзости коротких тонких шелковых штанишках.
Улыбаясь, она принялась плескать на себя воду, со счастливым видом намылила шею, руки, спину и обнаженную грудь, совершенно не замечая, что тихонько напевает. А потом замерла под теплыми солнечными лучами, размышляя, не снять ли ей и штанишки, чтобы вымыться целиком.
Диана закрыла глаза, глубоко вдохнула чистый, ароматный воздух гор и подняла лицо к солнцу. Не открывая глаз, все так же закинув вверх голову, она уже начала медленно, лениво снимать шелковые штанишки…
И вдруг застыла от ужаса и широко раскрыла глаза… потому что твердая рука внезапно закрыла ее рот, другая стальным захватом сжала талию.
— Не двигайся! — тихо предостерег ее индеец, почти касаясь губами уха Дианы. Его обнаженные колени сжали бока девушки. Похолодев от страха, Диана чувствовала, как индеец настойчиво прижимается к ее спине… Диана в отчаянии думала, что оказалась слишком глупа и поверила ему, ведь она отлично знала, что дикарь способен на жестокое насилие…
Стоя позади девушки на коленях, индеец прошептал:
— Наш горный лев наблюдает за тобой. Он страшно любопытен, и сейчас он идет к нам. Когда я уберу руку, не произноси ни звука. Не делай резких движений. Постарайся расслабиться.
Его рука отодвинулась от ее губ. Диана не осмелилась даже на дюйм повернуть голову. Она одновременно испытывала и облегчение, и страх. До нее донеслось низкое ворчание большого кота, и она закусила губу, чтобы не закричать.
— Все в порядке, — прошептал над ее ухом индеец, — все будет хорошо. Да перестань ты сдерживать дыхание!
Диана судорожно вздохнула и тут же краешком глаза увидела огромного рыжеватого кота, осторожно подбирающегося к ней. Через несколько секунд кугуар с ромбовидным белым пятном на горле уже подошел вплотную, и Диана затрепетала в руках Хранителя Звезд, случайно встретившись взглядом с золотистыми кошачьими глазами, изучавшими ее. И невольно вздрогнула всем телом, когда сильное мускулистое существо задело ее голую руку пушистым плечом.
— Не двигайся, сиди спокойно, — едва слышно проговорил Хранитель Звезд, прижимая ее к себе. — Делай только то, что я тебе скажу.
Диана сжалась изо всех сил, когда огромный кот опустил голову и потерся боком и спиной о ее голую ногу. Затем большая голова поднялась вновь. Кугуар еще раз прижался к Диане, потом обошел их обоих вокруг, потеревшись при этом о спину Хранителя Звезд.