В некоторых случаях византийские императоры извлекали кое-какую пользу для себя из западных крестовых предприятий, но обосновавшиеся в бассейне Эгейского моря латиняне не могли или не хотели оказывать Константинополю ощутимую помощь в противодействии надвигающимся османским армиям. Даже родосским рыцарям-госпитальерам было не под силу изменить судьбу империи. К тому же отношение греков и латинян к туркам бывало неоднозначным. Во время византийской гражданской войны 1340-х годов Иоанн Кантакузин заключил союз с османским султаном Орханом и даже отдал ему в жены свою дочь. В 1352 году генуэзцы, враждовавшие с Кантакузином, тоже вступили в альянс с Орханом. Таким образом, османы впервые появились на европейских землях в контексте чрезвычайно запутанных политических обстоятельств. В 1387 году деспот Морей прибегал к помощи турецких войск в войне против Ахайского княжества; в 1388 венецианцы обвиняли правителя Коринфа Нерпо Аччаюоли в содействии туркам при нападении на их территории; в 1394–1395 годах турки в союзе с правителем Ахайи Педро де Сан Супераном напали на деспота Морей. В постоянно меняющихся обстоятельствах этого периода и греки, и латиняне не раз объединялись с турками. Иногда их толкал на это страх перед турками, в случае их отказа помочь им, а иногда они намеренно использовали османов в борьбе со своими единоверцами. Так, в 1399 году Антонио Аччаюоли и турки грозили захватить Афины, которые ранее находились под властью отца Антонпо, а в этот период контролировались Венецией. В Романип только Венеция и орден святого Иоанна последовательно отказывались от любого сотрудничества с турками, Генуя же в 1350–1450 годах находилась с ними в дружеских и взаимовыгодных отношениях. Генуэзцы даже иногда принимали участие в династических конфликтах, время от времени происходивших в Османском султанате, – например, в 1421 году они предоставили корабли и войска Мураду II, боровшемуся со своим братом Мустафой. Османо-генуэзский союз распался в 1450 году, когда турки вдруг напали на Лесбос. В течение нескольких лет после падения Константинополя турки захватили все генуэзские владения в Эгейском и Черном морях, кроме острова Хиос.
   На Кипре политическая ситуация была менее запутанной. Отношения между королями Кипра и правителями Киликийской Армении – единственной расположенной достаточно близко христианской страной – подчас сильно портились. Первые разногласия возникли в начале XIV века. В 1306 году Амальрих Тирский, узурпировавший власть на Кипре, женился на сестре армянского царя, и его потомки, не признававшиеся правящей на острове династией Лузпньянов, занимали видное положение в армянских землях. В 1342–1344 годах и потом к 1370-х потомки Амальриха сидели на армянском троне. Неприязнь между королями Кипра и их армянскими кузенами подогревалась, вероятно, и коммерческим соперничеством портовых городов Фамагуста и Айас. Может быть, из-за этого Кипр оказывал Киликийской Армении военную помощь в меньшем объеме, чем мог бы. Правда, правители Кипра никогда не оказывались в такой ситуации, в которой должны были бы объединяться с мусульманами против других христианских государств (хотя в 1440-х годах их сюзерен – султан Египта – настоял на том, чтобы киприоты разрешили его кораблям, собиравшимся нападать на Родос, пополнить запасы в кипрских портах).
   Итак, считать, что люди на Латинском Востоке в позднее Средневековье автоматически предпочитали солидарность христиан всему остальному и отказывались вступать в дружеские отношения со своими мусульманскими соседями, нельзя. Конечно, в перспективе борьба с турками была главным событием истории этого региона, но соперничество между христианскими государствами иногда приводило к военному сотрудничеству с турками, даже если такой союз в итоге способствовал турецкой экспансии за счет христиан. Также не совсем верно и то, что раздоры среди христиан облегчали турецкие завоевания. Христианские междоусобицы были довольно частым явлением – от ссор сеньоров маленьких эгейских островов пли мелких пиратских вылазок до войн, в которых участвовали великие державы христианской Европы. В первой половине XIV века конфликт французов с арагонцами отбросил свою тень и на Латинский Восток. Начиная с 1280-х годов в центре этого конфликта стояла ожесточенная борьба арагонцев с анжуйцами (ответвлением французского королевского дома) за господство в южной Италии. Ахайя была вассальным княжеством Анжуйской династии, Афины же, управлявшиеся Каталонской Компанией, обратились за поддержкой к Арагонскому королевскому дому. Конечно, не могло быть и речи о сотрудничестве между этими двумя латинскими государствами, и неудивительно, что, когда француз Вальтер Бриеннский в 1330-х годах пытался отнять Афины у каталонцев, он мог рассчитывать на помощь Ахайского княжества и представителей Анжуйского дома. Начиная с 1270-х годов анжуйцы и кипрские Лузнньяны оспаривали титул короля Иерусалима. В начале XIV века французские короли решили взять на себя инициативу в организации крестового похода в Святую Землю, но киприоты не хотели поддерживать это предприятие: Лузиньяны понимали, что в случае его успеха они не станут королями Иерусалима, а в случае неудачи Кипр испытает на себе всю тяжесть мусульманского ответного удара. В 1310-х годах бездетный кипрский король Генрих II вознамерился уже было передать остров под власть Арагонского королевского дома, но французский крестовый поход не состоялся, а арагонцы не завладели Кипром, хотя все могло бы быть и по-другому. Анжуйцы мечтали выгнать греков из Константинополя и восстановить Латинскую империю, и в первой четверти XIV века эти беспочвенные и бесперспективные планы затрудняли попытки папского престола помочь Византии. Однако к середине века анжуйское влияние в Италии ослабло, а Франция была занята войной с Англией. В это же время арагонцы осознали, что не могут оказать заметного влияния на дела Латинского Востока. Господство Венеции и Генуи было так сильно, что арагонские купцы всегда и во всем от них отставали. С окончанием же правления Каталонской Компании в Афинах арагонское влияние окончательно сошло на нет. В Эгейском море и в других водах Средиземноморья морские коммуникации зачастую были важнее наземных, и морские силы справедливо считались делом первостепенной важности. Магистры ордена святого Иоанна на Родосе, короли Кипра и другие правители владели кораблями для патрулирования морских просторов и борьбы с пиратами, но самые крупные и мощные морские силы принадлежали Венеции п Генуе. В те времена торговые галеры были одновременно п военными судами, и итальянские торговые республики, использовавшие своп корабли для защиты торговых путей, господствовали в водах Средиземного моря. Увеличивая торговый флот, они вместе с тем наращивали свою военно-морскую мощь. В Венеции морские перевозки в значительной степени находились под государственным контролем, и официальной политикой было устройство контролируемых Венецией промежуточных портов на путях в Константинополь и на восток. В Генуе такого центрального контроля не было, но генуэзцы не отставали от своих соперников в поисках и приобретении собственных центров торговли. Обе эти державы конкурировали друг с другом к торговле, добивались новых рынков и торговых привилегий; они были готовы использовать военную силу как для обеспечения безопасности своих купцов, так и для устранения преград к получению максимальной прибыли.
   Как это осуществлялось на практике, можно увидеть на примере отношений генуэзцев с Кипром. С начала XIII века генуэзцы пользовались на острове значительными коммерческими привилегиями, однако к концу столетия их отношения с правительством испортились – частично из-за того, что, по их мнению, киприоты выказывали слишком сильную симпатию к их конкурентам-венецианцам, частично из-за попыток кипрского руководства ограничить их привилегии и следить за соблюдением объявленного папским престолом эмбарго на торговлю с мамлюками. Генуэзцы увидели в этом угрозу свободе своей торговле, и в 1310-х годах ситуация настолько осложнилась, что они стали совершать карательные экспедиции на кипрское побережье. Кипрские власти, естественно, хотели сделать так, чтобы как можно больше доходов от торговли попадало в их казну, и они не собирались поступаться своей независимостью для того, чтобы привлекать издалека других желающих. Но генуэзские купцы были нужны Кипру для обеспечения экономической стабильности на острове, поэтому на мелкие споры и ссоры попросту не обращалось внимание. Но в 1364 году произошел довольно серьезный инцидент – в Фамагусте были убиты несколько генуэзцев. Король Петр, боясь, что это происшествие помешает планируемому им крестовому походу, согласился на все генуэзские требования о компенсации. Однако в 1372 году после подобного случая кипрские власти отказались удовлетворить запросы генуэзцев, что, как известно, привело к войне. В 1373 году генуэзский флот захватил Фамагусту и нанес острову значительный ущерб. Фамагусту генуэзцы оставили за собой в качестве торговой базы и с переменным успехом пытались обложить Лузиньянов данью. Можно говорить, что киприоты сами навлекли на себя беду, но факт остается фактом – генуэзцы использовали свою военно-морскую мощь для защиты интересов своих купцов и тем самым ослабили важный аванпост христианского мира.
   Торговля приносила огромные прибыли, и в стремлении получить как можно больше Венеция и Генуя часто сталкивались лбами. В 1256–1381 годах они четыре раза серьезно воевали друг с другом. Первая – война святого Саввы – началась с имущественного конфликта в Акре, остальные три – в 1294–1299, 1350–1355 и 1376–1381 годах – были следствием конкуренции в Романни. Хотя большая часть военных действий происходила в Европе, каждый раз яблоком раздора становилась константинопольская и черноморская торговля. Интересно, что военный успех в этих войнах совсем не обязательно приводил к экономической гегемонии и что ни в одном случае ни одна сторона не одержала столь решительной победы, чтобы прекратить торговые действия другой. Но поражение Генуи в войне за Тенедос, случившееся слишком скоро после того, как Генуя вложила много сил и ресурсов в нападение на Кипр, существенно пошатнуло положение генуэзцев, и в результате их влияние в восточном Средиземноморье стало ослабевать. В XV веке Венеция лидировала в торговле с Египтом и Сирией и принимала на себя удары османского флота в Эгейском море, в то время как Генуя уже не могла с ней соперничать. Генуэзский Хиос не шел ни в какое сравнение с венецианскими Кипром и Критом.
 
   Ни в одном латинском государстве на Востоке выходцы из Западной Европы не составляли большинства населения. Основными жителями были греки, особенно в сельских местностях. Население портовых городов было интернациональным. В Фамагусте, например, существовала большая арабоязычная сирийская община, жило много греков и франков, итальянцев, евреев и армян. Многие, даже довольно бедные, владели домашними рабами, которые, согласно сохранившимся документам, были либо славянами, либо азиатами, а то и черными африканцами. По нескольку лет жили всегда купцы и моряки, но и среди постоянного населения многих можно было назвать венецианцами пли генуэзцами, хотя они никогда не жили ни в Венеции, ни в Генуе. По дошедшим до нас сведениям начала XV века, общим языком общения был lingua franca («франкский язык») – своеобразная смесь слов п выражений европейских и местных языков п наречий. Большинство людей европейского происхождения, жившие на Востоке, говорили, вероятно, на какой-то разновидности итальянского. На Кипре, в Ахайе п Афинах первыми феодалами были французы, но с течением времени их заменили итальянцы пли каталонцы. В случае Афин такая перемена произошла внезапно п насильственно, когда туда в 1311 году вторглась Каталонская Компания. В Ахайе землевладельцы с французскими именами в течение XIV пека постепенно сменялись итальянцами. На Кипре этот процесс шел медленно, но в конце XIV века западный гость острова с заметным удивлением отмечал, что король «довольно прилично говорит по-французски». С вступлением на престол Якова II и после гражданской воины 1460–1464 годов итальянцы и испанцы почти полностью вытеснили французов.
   В первые годы латинского правления завоеватели обычно держались особняком от основной массы населения. Но с годами смешанные браки и необходимость мирного сосуществования разрушили барьеры, и начался процесс культурного сближения различных элементов населения. Определяющим фактором этого сближения была конфессиональная принадлежность. Западные режимы назначали латинских епископов и клириков и пытались подчинить им местную греческую иерархию. Обычно это означало передачу средств латинянам п уничтожение пли сокращение греческих епархий. Греческие священники должны были признавать верховную юрисдикцию латинских иерархов и самого папы. Неудивительно, что многие были этим возмущены и пытались протестовать, но основная масса смирилась, и даже известны случаи, когда греческие священники, ища содействия в решении своих тяжб, обращались прямо в Рим. Латинские правители знали, что следовало быть очень осторожными. Если бы они предоставили греческой иерархии слишком большую независимость, то превратились бы в мишень для критики, а может быть, и вызвали прямое вмешательство со стороны своих союзников и соотечественников. С другой стороны, если бы они стали притеснять греков, то вызвали бы народные волнения. К 1300 году на Кипре при каждом латинском епископе состоял греческий заместитель, занимавшийся греческими приходами епархии. В XIV веке местные латинские власти останавливали новоприбывших западных прелатов, пытавшихся принудить греков проводить церковные службы по латинскому обряду, – совершенно обоснованно они боялись, что такие действия могут спровоцировать мятеж. Постепенно греки и латиняне выработали modus vivendi. Этот способ сосуществования не удовлетворил бы богословов или публицистов обеих сторон, но, кажется, вполне устраивал население. В XIV веке большинство латинских епископов управляло епархиями in absentia, что тоже способствовало ослаблению напряженности. «Черная смерть», политические кризисы и раскол западной Церкви 1378–1417 годов (когда после «авиньонского пленения пап» одновременно существовало два, а потом и три папы) способствовали ослаблению позиций Латинской Церкви на Востоке, и этот процесс продолжался и в XV веке.
   И вот в таких обстоятельствах в начале XIV века появились жалобы на то, что латиняне принимают участие в греческих богослужениях. Вероятнее всего, что в некоторых случаях это происходило из-за отсутствия католических священников, но не следует забывать, что смешанные браки и двуязычие влияли и на религиозные взгляды. Мы иногда видим и переход греков или других восточных христиан в католичество. Примером разрушения традиций может служить история жившего в XV веке на Кипре семейства Аудетов. Аудеты были сирийскими яковитами, но в 1450-х годах один из них стал священником в кафедральном соборе Никосии, а потом и латинским епископом Тортосы; примерно в то же время другой член семьи в своем завещании оставлял пожертвования на служение заупокойных месс в христианских яковитской, коптской, маронптской, греческой и армянской церквах, а также в католическом соборе в Никосии. Размывание конфессиональных границ заметно также в искусстве и архитектуре. Например, сохранились иконы греческого письма с надписями на латыни или с надписями на греческом, но выполненные для латинских заказчиков. Кипрский король сочинил латинский текст церковной службы для празднования дня греческого святого Илариона. В Фамагусте в XIV веке греческий собор был перестроен в стиле итальянской готики; в других местах мы видим в архитектуре смешение западных и восточных традиционных форм и мотивов. В некоторых церквах заметны следы переделок для того, чтобы установить два алтаря – для греческого и для латинского священников (видимо, там попеременно происходили православные и католические службы). Наиболее заметно это взаимное обогащение западных и восточных христианских традиций происходило на Крите, где возникла живописная школа, наиболее знаменитым представителем которой считается Эль Греко. В XVI–XVII веках на этом острове существовала популярная литература на греческом языке, бравшая за образец литературу итальянскую. Западные путешественники нередко бросали косые взгляды на тех латинских поселенцев, которые и по языку, и по внешнему виду напоминали своих греческих соседей, но такие перемены свидетельствуют об образовании единого общества.
   На Кипре короли обычно нанимали для работы в центральной финансовой администрации (secr?te) православных греков, которые уже к 1460-му году писали письма по-французски, по-итальянски и по-гречески. В XIV–XV веках в этой администрации доминировала сплоченная группа православных семей. Кипрский историк начала XV века Леонтий Махайрас принадлежал к одной из этих семей. Хроника Махайраса, написанная под влиянием народного греческого языка его времени, является ценным свидетельством проникновения заимствованных латинских слов в речь местной интеллигенции; бесценно также и то, что в ней перед нами предстает представитель этого общественного слоя: гордый и не упускающий случая выступить в защиту православия, не без сожаления вспоминающий о византийском имперском прошлом, иронично посмеивающийся над перешедшими из православия в католичество и в то же время относящийся с уважением и преданностью к Лузиньянам.
   Правители Латинского Востока не вносили коррективы в привычный образ жизни своих подданных. На Крите и в южной Греции класс греческих землевладельцев выжил в условиях смены власти и к 1300 году сумел добиться прочного положения в обществе. Деревенские общины, как правило, сохраняли свою исконную структуру – единственным новшеством было то, что налоги платились теперь не греческому, а латинскому феодалу. Нет оснований считать, что при латинских режимах крестьяне жили хуже, чем при прежних правителях, а положение некоторых групп населения при латинянах даже улучшилось.
   Правители или землевладельцы иногда вкладывали немалые средства в сельскохозяйственные или промышленные процессы. Хорошим примером этого может служить производство сахара на Крите и Кипре. Чтобы вырастить достаточное количество сахарного тростника, необходима довольно мощная оросительная система, и это наверняка повлекло изменения в привычной обработке пахотной земли. Для постройки и содержания сахарных факторий, таких, как обнаруженные при раскопках в Куклии и Епископи на Кипре, нужны были немалые средства и рабочая сила. Владельцы, вероятно, обладали значительными капиталами и прибегали к использованию труда рабов. Неудивительно, что только наиболее богатые лица или корпорации могли позволить себе заниматься сахарным делом: король в Куклии, госпитальеры в Колосси, венецианское семейство Корнаро в Епископи. Почти весь произведенный сахар экспортировался в Западную Европу, как и полученные доходы (госпитальеры переводили доходы на Родос, а семейство Корнаро – в Венецию). Здесь может возникнуть вопрос о том, насколько эту деятельность латинских режимов можно считать прототипом колониальных предприятий более поздней эпохи. Какие-то аспекты сахарного производства на Кипре предвосхищают плантации на островах Карибского моря, но для проведения обоснованных параллелей этих совпадений недостаточно.
   Повсюду на Латинском Востоке между правящей элитой и местным обществом существовала весьма ощутимая дистанция. Само по себе это не было чем-то необычным: чужим был и правящий класс в Османской империи (по крайней мере, по отношению к ее европейским подданным), мамлюки в Египте принадлежали даже к другой расе и держались обособленно от коренного населения. Латинские режимы отличались и друг от друга. В венецианские владения из Венеции на определенный срок присылались правители, которые управляли в соответствии с законами своей республики. Кипрские короли были независимы и следовали только собственным интересам. В политическом смысле, таким образом, венецианские порты и острова можно назвать колониями, а Кипр – нет. Генуэзские владения, пользовавшиеся большей автономией, чем венецианские, и Ахайя и Афины, являвшиеся вассалами анжуйцев и арагонцев, находятся где-то посередине.
   Но можно ли считать Латинский Восток колониями в экономическом смысле? И Венеция, и Генуя рассчитывали на получение пз своих заморских владений продуктов питания и сырья: вина, оливкового масла, зерна, сухофруктов, полезных ископаемых, сахара и (позже) хлопка. Венецианцы в особенности строго следили за тем, чтобы их купцы совершали регулярный товарообмен между восточными территориями и республикой. Генуэзцы, однако, не подвергались такому жесткому контролю, и их корабли не были обязаны разгружаться в портах Генуи. Таким образом, Латинский Восток снабжал Европу продуктами и сырьем, но в полном смысле слова колониальной державой можно считать только Венецию. Обычно продукция латинских территорий продавалась во всех частях Средиземноморья. Производство наиболее ценных товаров, таких, как шелк в Фивах, смола мастикового дерева на Хиосе и сахар, требующее крупных инвестиций, так и не развилось до такой степени, как монокультуры Канарских и Карибских островов или юга США в более поздние времена. В результате никто и нигде на Востоке не зависел только от одного продукта и не подвергался большому риску в случае затруднений с отдельными товарами на торговом рынке. Не было и речи о том, чтобы местная экономика служила интересам другой державы Итальянские морские республики получали львиную долю своих богатств в результате торговли привозимыми издалека предметами роскоши. Для Латинского Востока это означало участие в доходах транзитной торговли. Будучи транзитными пунктами в восточной торговле пряностями, Константинополь, Фамагуста, Айас в Киликийской Армении и черноморские портовые города процветали (по крайней мере, какое-то время), н их процветание зависело от постоянного присутствия западных купцов. Вместе эти купцы представляли собой значительную экономическую силу, но из этого не следовало, что они могли диктовать свои условия местному политическому режиму.
   В сельских районах землевладельцы пользовались доходами от своих прав на землю и на продукцию труда крестьян. Многие из них, даже на венецианском Крите, сами жили в своих поместьях. А доходы тех, кто не жил на месте, можно было смело считать не участвующими в экономике острова. Так. например, по крайней мере часть богатств, получаемых от принадлежащих семейству Корнаро сахарных плантаций и фактории в Епископи на Кипре, отправлялась для пополнения семейных сундуков в Венеции. Деятельность Корнаро, с одной стороны, предвосхищала более поздние колониальные предприятия, но, с другой стороны, они вели себя почти так же, как землевладельцы византийских времен, которые отправляли доходы из провинций империи в Константинополь.
   В одной из предыдущих глав высказывалось предположение, что Палестина и Сирия подверглись религиозной колонизации. К рассматриваемому периоду позднего Средневековья обе эти территории были уже утеряны, а назвать западные сообщества на Латинском Востоке колониальными было бы слишком смело. Правители, рядовые поселенцы и купцы стремились заработать побольше денег для обеспечения себя и своих семей. В каком-то отношении они предвосхищали действия плантаторов и колониальных администраторов более позднего исторического периода, но придавать этим аспектам слишком большое значение все же не стоит. Жизнь при латинянах не слишком отличалась от прежней. Латинские правители не собирались изменять общественное устройство, и коренному населению, по всей видимости, жилось примерно так же, как и до них. Идеализм, крестоносцев XII века уже поблек, но, тем не менее, стремление к богатству и к сохранению владений никогда полностью не затмевало понимания того, что латиняне сдерживали силы ислама и защищали христианский мир. Латиняне – правители Кипра, родосские госпитальеры, венецианцы – помнили о своем религиозном долге выстоять перед мусульманским давлением, и даже если их духовные стремления подчас смешивались с более мирскими интересами, то они не были ни первыми, ни последними, попавшими в подобную ситуацию.