Райс Энн. Невеста дьявола

   – Но ты разглядел.
   – Да, но еще задолго до того, как все случилось. И все же я тут ни при чем. Я улыбался. Потому что предвидел, что ты и Майкл будете вместе. Я понял это, когда Майкл был еще мальчиком и смотрел на меня сквозь садовую ограду. Я предвидел смерть Майкла и его спасение. Ты его спасла.
   – А что видел Майкл, когда утонул?
   – Не знаю. Майкл умер.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Он стал мертвецом, доктор Мэйфейр. Вам известно, что такое мертвец. Клетки перестают делиться. Тело больше не подчиняется одной силе или одной сложной цепи команд. Оно умирает. И если бы я проник в его тело, то мог бы двигать его конечностями и слышать его ушами, потому что его тело было свежим. Но оно было мертвым. Майкл покинул свое тело.
   – Ты уверен?
   – Я вижу это сейчас. Я видел это до того, как это все случилось. Я видел это, когда все происходило.
   – Где ты был в этот момент?
   – Рядом с Дейрдре – хотел сделать ее счастливой, хотел заставить ее мечтать.
   – Да, ты действительно видишь далеко.
   – Роуан, это ничто. Я имею в виду, что я вижу далеко во времени. Пространство также не является для меня линейным.
   Она снова тихо рассмеялась.
   – У тебя такой красивый голос, что хочется его обнять.
   – Я сам красив, Роуан. Мой голос – это моя душа. Конечно, у меня есть душа. Мир был бы слишком жесток, если бы я существовал без нее.
   Ей стало так грустно от этих слов, что она чуть не расплакалась. Она вновь устремила неподвижный взор на люстру, где подвески отражали сотни крошечных огней. По комнате словно разлилась теплая нега.
   – Люби меня, Роуан, – просто сказал, он. – В твоем мире я самое сильное существо, какое только можно себе представить, и я предназначен только тебе, моя возлюбленная.
   Это была как песня без мелодии, это был голос, сотканный из тишины и песни, если подобное можно вообразить.
   – Стоит мне обрести плоть, и я стану больше чем человеком – я стану новым творением под солнцем. И буду для тебя гораздо важнее, чем Майкл. Я сам безграничная тайна. Майкл дал тебе все, что мог. И никакой великой тайны у него для тебя не оста лось.
   – Нет, это неправда, – прошептала Роуан. Веки ее отяжелели и опустились – так ей хотелось спать. Усилием воли она заставила себя открыть глаза и вновь посмотрела на люстру. – Осталась безграничная тайна любви.
   – Любовь должно что-то подпитывать, Роуан.
   – Ты хочешь сказать, что я должна выбрать между тобой и Майклом?
   Молчание.
   – А других ты тоже заставлял выбирать? Роуан вспомнила о Мэри-Бет и ее мужчинах.
   – Я уже говорил тебе, что вижу далеко. Когда много лет тому назад Майкл стоял у ограды, я уже знал, что тебе придется сделать выбор.
   – Больше не рассказывай о том, что видел.
   – Хорошо, – сказал он. – Разговоры о будущем всегда навевают на людей печаль. Их жизненная сила основана на неспособности предвидеть. Давай говорить о прошлом. Люди любят покопаться в прошлом.
   – А ты можешь говорить другим голосом, не таким красивым и нежным? Ты мог бы, например, произнести последние слова саркастически? Или они так и должны были прозвучать?
   – Я могу говорить так, как захочу, Роуан. Ты слышишь то, что я чувствую. Мысленно я испытываю эмоции, будь то любовь или боль.
   – Ты немножко торопишься.
   – Сейчас мне больно.
   – Отчего?
   – Я хочу покончить с твоим непониманием.
   – Ты хочешь, чтобы я превратила тебя в человека?
   – Я хочу обрести плоть.
   – И я способна сделать это?
   – У тебя есть сила. И как только это осуществится, будет положено начало другим преобразованиям. Ты ведь тринадцатая – и ты откроешь дверь.
   – Что ты подразумеваешь под «другими преобразованиями»?
   – Роуан, речь идет о синтезе, о химическом изменении, о структурном преобразовании клеток, о новой связи материи и энергии.
   – Я понимаю, что ты имеешь в виду.
   – Тогда ты знаешь, что все должно происходить приблизительно так же, как и в случае с делением клеток. Если деление произошло раз, то обязательно повторится.
   – А почему до меня никто не смог это сделать? Джулиен тоже обладал силой.
   – Все дело в знании, Роуан. Джулиен родился слишком рано. Если ты не против, я еще раз употреблю слово «синтез», но в несколько другом аспекте. До сих пор мы говорили о синтезе внутри клеток. Теперь позволь мне сказать о синтезе твоего знания жизни, Роуан, и твоей природной силы. Это ключ ко всему – то, что позволяет тебе открыть дверь, Знания твоей эпохи трудно было представить даже Джулиену, который в свое время стал свидетелем появления изобретений, казавшихся настоящим чудом. Тем не менее мог ли Джулиен предвидеть, что на операционном столе будут вскрывать сердце? Или что можно зачать ребенка в пробирке? Нет. А после тебя придет поколение, чьи знания позволят даже определить, чем я являюсь.
   – А ты сам можешь дать такое определение?
   – Нет, хотя я, безусловно, поддаюсь определению, и когда смертные дадут его, тогда и я смогу его сформулировать. Все, что относится к такому уровню понимания, я черпаю из разума людей.
   – Да, но кое-что о себе ты способен объяснить мне и сейчас, причем достаточно точно и ясно.
   – …Ну, например, я исполинских размеров; я должен сконцентрировать свои частицы, чтобы обрести силу; я могу применять свои способности; могу чувствовать боль, когда о ней думаю.
   – Да, но каким образом ты думаешь? И откуда берется твоя сила? Вот главные вопросы.
   – Не знаю. Когда Сюзанна позвала меня, я собрал себя в единое целое. Я сделался таким маленьким, словно собирался пройти сквозь узкую щель. Я ощутил свою форму и растянулся в виде пятиконечной звезды – пентаграммы, которую она нарисовала, и каждую из этих конечностей я удлинил. Я заставил раскачиваться и дрожать деревья, сделал так, что падали листья. Тогда-то Сюзанна и назвала меня своим Лэшером.
   – Тебе понравилось то, что ты делал.
   – Да, как и то, что Сюзанна видела все это. Сюзанне тоже понравилось, Иначе я ни за что не стал бы это повторять. Я просто сразу забыл бы об этом – и все.
   – Что в тебе есть физического помимо энергии?
   – Не знаю! – В голосе, по-прежнему нежном, тем не менее звучало отчаяние. – Это должна сказать ты, Роуан. Стань мне ближе. Покончи с моим одиночеством.
   Огонь в камине почти погас, но разлившееся по всей комнате тепло окутывало Роуан словно одеялом. Ее клонило в сон, но голова оставалась ясной.
   – Давай вернемся к Джулиену. У него была такая же сила, как у меня?
   – Почти такая же, моя любовь. Но не совсем. А еще у него была игривая и богохульная душа, которая носилась, пританцовывая, по всему миру и с одинаковым удовольствием как разрушала, так и строила. В тебе больше логики, Роуан.
   – А разве это добродетель?
   – У тебя огромная сила воли, Роуан.
   – Понятно. Ее не так-то легко сломить, не то что силу воли Джулиена.
   – Верно сказано, Роуан!
   Она снова тихо рассмеялась, но тут же вновь сделалась серьезной и стала пристально всматриваться в мерцающее пространство.
   – А Бог есть, Лэшер?
   – Не знаю, Роуан. С течением времени я пришел к выводу, что да, наверное, Бог есть, но одна только мысль об этом наполняет меня яростью.
   – Почему?
   – Потому что я испытываю боль, а если есть Бог, то он ее и создал.
   – Я прекрасно тебя понимаю, Лэшер. Но если он существует, значит, он создал и любовь…
   – Да… Любовь… Любовь – первопричина моей боли, – тихо произнес голос. – Именно она источник всех моих передвижений во времени, устремлений и планов. Все мои желания продиктованы любовью. Наверное, можно сказать, что я был… хотя я был точно таким, как сейчас… что я был отравлен любовью, что от зова Сюзанны я проснулся, чтобы любить и познать кошмар страсти. Но я все видел. И полюбил. И пришел сюда.
   – Твои слова расстраивают меня, – неожиданно сказала Роуан.
   – Любовь изменила меня, Роуан. Из-за нее я впервые почувствовал неудовлетворенность.
   – Понимаю.
   – А теперь я стремлюсь видоизмениться, обрести плоть, и это будет высшей точкой моей любви. Я так долго ждал тебя. До того как ты появилась, я видел столько страданий, что, будь у меня слезы, они лились бы потоком. Бог свидетель, ради Лангтри я создал иллюзию, будто плачу. Это был истинный образ моей боли. Я горевал не только по Стелле, но по всем моим ведьмам. Когда умер Джулиен, я испытал агонию. Моя боль была так велика, что я чуть было не вернулся в царство луны, звезд и тишины. Но было слишком поздно. Я бы не вынес одиночества, Мэри-Бет позвала – и я вернулся. Я заглянул в будущее и снова увидел тринадцатую. Я увидел, что сила моих ведьм возросла.
   Роуан снова сомкнула веки. Огонь погас. Комнату наполнял дух Лэшера, Хотя он был недвижим и не тяжелее воздуха, она кожей чувствовала его прикосновение.
   – Когда я обрету настоящую плоть, – сказал он, – то смех и слезы станут для меня такими же обычными, как для тебя или Майкла. Я превращусь в совершенный организм.
   – Но не человеческий.
   – Лучше, чем человеческий.
   – Но не человеческий.
   – Более сильный и выносливый, так как я буду живым воплощением разума, и у меня больше силы, гораздо больше, чем у любого ныне здравствующего человека. Повторяю, я превращусь в новую особь. Стану тем видом, который сейчас не существует в природе.
   – Это ты убил Артура Лангтри?
   – Не совсем. Он уже умирал. То, что он увидел, ускорило его смерть.
   – Но зачем ты показался ему?
   – Потому что он был сильным и обладал способностью видеть меня, а я хотел, чтобы он попытался спасти Стеллу, ведь я сознавал, что она в опасности. Карлотта была врагом Стеллы. Карлотта обладала та кой же силой, как ты, Роуан.
   – Почему Артур не помог Стелле?
   – Ты знаешь историю. Было слишком поздно. В такие моменты, требующие присутствия во времени, я становлюсь как дитя. Я был побежден одновременностью, потому что действовал во времени.
   – Не понимаю.
   – Выстрелы прозвучали в тот момент, когда я предстал перед Лангтри. Пуля попала в голову Стеллы, и смерть наступила слишком скоро. Я вижу далеко, но не могу предугадать все неожиданности.
   – Так ты ничего не знал?
   – Карлотта провела меня. Она направила меня не в ту сторону. Я тоже иногда совершаю ошибки. По правде говоря, меня очень легко обмануть.
   – Каким образом?
   – Зачем мне рассказывать? Чтобы тебе было легче справиться со мной? Ты сама знаешь, каким образом. Ты такая же сильная ведьма, как Карлотта. Она проделала это, сыграв на чувствах Лайонела, и представила убийство как проявление любви. Она внушила Лайонелу, что он должен взять в руки пистолет и выстрелить в Стеллу. Меня не насторожили ее ненависть и злоба. Я просто не обратил внимания на любовные мысли Лайонела. А потом он смертельно ранил Стеллу, она упала и, широко открыв глаза, беззвучно позвала меня. Но спасти ее не было надежды. А Лайонел выстрелил во второй раз, навсегда изгнав дух Стеллы из ее тела.
   – Но ты убил Лайонела. Ты довел его до смерти.
   – Это так.
   – А Кортланд? Ты и его убил?
   – Нет. Я боролся с Кортландом. Я противостоял его силе, и ему не удалось применить ее против меня. Он, можно сказать, пал в сражении. Я не убивал твоего отца.
   – Зачем ты с ним боролся?
   – Я его предупреждал. Он возомнил, что может командовать мной. Но он не был моим колдуном. Дейрдре была моей ведьмой. Ты моя ведьма. Но не Кортланд.
   – Ведь Дейрдре не хотела отдавать меня. А Кортланд защищал ее, старался исполнить ее желания.
   – Ради своих собственных целей.
   – Каких именно?
   – Не важно. Теперь это старая история. Ты вырвалась на свободу, чтобы обрести силу. Ты избавилась от Карлотты.
   – Но об этом позаботился ты, действуя вопреки воле Дейрдре и Кортланда.
   – Ради тебя, Роуан. Я люблю тебя.
   – Да, но во всем этом есть какая-то закономерность, и ты не хочешь, чтобы я ее поняла. А как только рождается ребенок, оставляешь мать ради него. Разве не так случилось с Деборой и Шарлоттой?
   – Ты неверно судишь обо мне. Действуя во времени, я иногда совершаю неблаговидные поступки.
   – Ты пошел наперекор желаниям Дейрдре и сделал так, чтобы меня увезли. Ты ускорил исполнение предначертания о тринадцати ведьмах – и опять же, как всегда, действовал исключительно ради достижения собственных целей. Ведь ты всегда руководствуешься только своими интересами – не так ли?
   – Ты тринадцатая – и самая сильная. Я давно мечтал о такой, как ты, и буду тебе служить. Твои цели полностью совпадают с моими.
   – Я так не думаю.
   В ту же минуту Роуан почувствовала движение в воздухе, и все ее существо пронзила боль. Она прониклась тем же чувством, что и Лэшер, услышала его, словно где-то тихо прозвучал низкий аккорд на арфе – своего рода песня боли. Портьеры снова всколыхнулись от теплого потока, и подвески на люстрах просторного зала заплясали в темноте, искрясь белыми лучиками. Теперь, когда огонь в камине погас, он забрал с собой все цвета.
   – Ты раньше был человеком?
   – Не знаю.
   – А ты помнишь, когда впервые увидел людей? – Да.
   – И что ты тогда подумал?
   – Что дух не мог быть порожден материей, что это смешно. Или, как вы говорите, нелепо и ошибочно.
   – Дух произошел от материи.
   – Да, действительно. Он вышел из материи, когда в своем развитии она достигла определенной точки, и нас поразило это видоизменение.
   – Ты имеешь в виду себя и тех, кто уже существовал.
   – Мы существовали в безвременье.
   – И мутация привлекла ваше внимание?
   – Безусловно. Именно потому, что это была мутация, причем принципиально новая. А еще потому, что мы были призваны наблюдать за этим абсолютно новым видом.
   – Каким образом?
   – Возникший вид человеческого интеллекта, запертый в оболочку, тем не менее воспринимал нас и таким образом побуждал нас воспринимать самих себя. Возможно, я снова говорю заумно и поэтому не совсем точно. В течение сотен лет человеческий разум совершенствовался, становился все сильнее, люди развили телепатические способности, они ощущали наше присутствие, они дали нам имя, разговаривали с нами, соблазняли нас. Если мы откликались на все это, то сами становились другими: мы начинали думать о себе.
   – Значит, вы научились самосознанию от нас.
   – Все от вас: самосознание, желания, амбиции. Вы опасные учителя. А мы испытываем неудовлетворенность.
   – Значит, есть и другие подобные тебе, преследующие свои цели?
   – Джулиен говорил: «Материя создала человека, а человек создал богов». Это частично верно.
   – А до Сюзанны ты когда-нибудь говорил с чело веком?
   – Нет.
   – Почему?
   – Не знаю. Я увидел и услышал Сюзанну. И полюбил ее.
   – Вернемся к Эрону. Почему ты утверждаешь, что Эрон лжет?
   – Эрон не в полной мере раскрывает перед то бой истинные задачи Таламаски.
   – Ты уверен?
   – Конечно. Разве Эрон способен солгать мне? Я предвидел его появление задолго до того, как он родился. Все предупреждения Артура Лангтри были адресованы Эрону, хотя сам Лангтри об этом даже не подозревал.
   – Но неужели все-таки Эрон лжет? Когда он солгал? В чем?
   – На Эрона, как и на всех агентов Таламаски, возложена миссия. Но они это скрывают. Большую часть своих обширных знаний они хранят в тайне. Чтобы тебе было понятнее, скажу: это оккультный орден.
   – И каковы их секреты? Что это за миссия?
   – Защитить человека от нас. Исключить возможность появления новых порталов.
   – Ты хочешь сказать, что такие порталы появлялись и прежде?
   – Да, они появлялись. Но ты самая сильная из всех, кто когда-либо мог служить порталом. А с моей помощью достигнешь в будущем поистине небывалых успехов. Ты не будешь иметь себе равных.
   – Погоди минуту. Ты хочешь сказать, что другие бесплотные существа перешли в царство материи?
   – Да.
   – Но кто? Какие они?
   – Смех. Они очень хорошо скрываются.
   – При чем тут смех?
   – Просто я смеюсь над твоим вопросом, но не знаю, как это изобразить. Поэтому я произнес это слово. Я смеюсь, потому что тебе и в голову не приходила такая возможность. Тебе, смертной, знакомой со всеми рассказами о привидениях, ночных чудищах, и тому подобных ужасах. Неужели ты думала, что в этих старых байках нет ни зерна правды? Впрочем, сейчас это не важно. Наше единение будет не сравнимо лучше, чем любое другое в прошлом.
   – Эрону известно то, о чем ты говоришь? Он знает, что другие шагнули через порог?
   – Да.
   – Так почему он не хочет позволить мне стать очередным порталом?
   – А как ты думаешь?
   – Потому что он убежден, что ты воплощение зла.
   – Он утверждает, что я не создан природой, но это глупо, потому что я такое же ее порождение, как электричество, звезды или огонь.
   – Не создан природой… Он опасается твоей силы?
   – Да. Но он глупец.
   – Почему?
   – Роуан, я уже говорил: если единение однажды произошло, то его можно повторить. Понимаешь?
   – Да, теперь понимаю. В склепе двенадцать могил и одна дверь.
   – Все правильно, Роуан. Теперь ты, кажется, начала думать. Вспомни свои мысли и ощущения, возникшие после того, как ты впервые прочла книги по неврологии и переступила порог лаборатории. Ты разглядела весь спектр возможностей и смогла осознать, что человек еще только начал постигать перспективы сегодняшней науки, еще только приблизился к пониманию, что с помощью трансплантатов – частиц живой ткани, путем экспериментов в пробирке с генами и клетками можно создавать новые существа.
   Твой ум был молод, фантазия – безгранична. Врач с воображением поэта, ты могла дать фору любому мужчине. Но ты отвернулась от своих предвидений, Роуан. Отвергла возможность создавать в лаборатории Лемле новые особи из органов живых существ. Из страха пред собственной чудесной силой ты пряталась за хирургическим микроскопом и пользовалась микрохирургическими инструментами из стали. Ты рассекала ткани, вместо того чтобы создавать их. Даже сейчас, Роуан, тобой руководит все тот же страх, и ты намерена строить больницы, где будут лечить людей, тогда как могла бы создавать новых.
   Роуан слушала его молча, не в силах даже пошевелиться. До сих пор никому не удавалось проникнуть в ее самые сокровенные мысли, а Лэшер не только прочел, но и сумел сформулировать их на удивление точно и ясно. Она впервые осознала всю дерзость собственных амбиций и почувствовала себя безнравственным ребенком, тайком размышляющим перед сном о тканях мозга и синтетических особях, пока взрослые не выключили свет.
   – Неужели в тебе нет хоть капли милосердия, чтобы понять, почему я так поступила, Лэшер?
   – Я вижу далеко, Роуан. Я вижу великие страдания в этом мире. Я вижу путь случайностей и ошибок и то, к чему он привел. Я не ослеплен иллюзиями. Повсюду я слышу крики боли. И знаю, что такое одиночество. Знаю, что такое страсть.
   – Но чем ты готов пожертвовать, когда обретешь плоть и кровь? Какова твоя цена?
   – Я не уклоняюсь от расплаты. Страдания человека, обладающего плотью и кровью, не могут быть сильнее тех, что я вынес за прошедшие три века. Ты бы согласилась стать такой, как я, Роуан? Согласилась бы парить в безвременье, в полной изоляции от живого мира, прислушиваясь к доносящимся из него голосам, и жаждать при этом любви и понимания?
   Роуан не смогла ответить.
   – Я жду целую вечность, чтобы обрести живую плоть. Мечтаю об этом с незапамятных времен. И вот наконец наступил момент, когда хрупкое сознание человека достигло того состояния, которое позволит сломать барьер. И тогда я обрету плоть и стану совершенством.
   На какое-то время в зале воцарилась тишина.
   Молчание прервала Роуан.
   – Теперь я понимаю, почему Эрон боится тебя, – сказала она.
   – Эрон ничтожен. Таламаска ничтожна. Они пустое место! – Голос стал тонким от гнева. Воздух в комнате всколыхнулся, словно вода в сосуде, готовая вот-вот закипеть. Люстры закачались, но совершенно бесшумно, как будто поток воздуха поглощал и уносил все посторонние звуки. – Агенты Таламаски обладают знаниями, – вновь послышался голос Лэшера, – и силой, способной открывать порталы, но отказываются делать это для нас. Они наши враги, Они готовы оставить судьбу мира в руках страждущих и слепых. И они лгут. Все. Без исключения. Они пишут историю Мэйфейрских ведьм, потому что на самом деле это история Лэшера. А в борьбе с Лэшером и состоит их основная цель. Они обманывают тебя своим вниманием к ведьмам, ибо на кожаных переплетах их бесценных досье должно быть крупно выведено: «Лэшер». Все досье закодировано. Это история растущего могущества Лэшера. Неужели ты до сих пор не поняла?
   – Не трогай Эрона.
   – Ты неразумно растрачиваешь свою любовь, Роуан.
   – Тебе не нравится все то доброе, что есть во мне, не так ли? Тебе подавай зло.
   – Что такое зло, Роуан? Разве твое любопытство – зло? Что плохого, если ты станешь изучать меня, как изучала мозг человека? Что плохого, если благодаря моим клеткам ты обретешь необходимые знания, которые позволят продвинуть вперед великое дело медицины? Я не враг этому миру, Роуан. Я лишь хочу войти в него, стать его частью!
   – В твоих словах звучит гнев.
   – Мне больно. Я люблю тебя, Роуан.
   – Желание не равносильно любви, Лэшер. Использовать не значит любить.
   – Нет, не говори так. Ты причиняешь мне боль. Ты ранишь меня.
   – Если ты убьешь Эрона, я никогда не стану для тебя порталом.
   – И такой пустяк может повлечь за собой столь серьезные последствия?
   – Лэшер, помни: убьешь его – и я ни за что не стану для тебя порталом.
   – Роуан, я в твоем подчинении. Будь это иначе, он бы давно уже был мертв.
   – То же самое относится к Майклу.
   – Слушаюсь, Роуан.
   – Почему ты сказал Майклу, что ему не остановить меня?
   – Я надеялся на это, и мне хотелось напугать его. Он околдован Эроном.
   – Лэшер, каким образом мне предначертано помочь тебе прийти в наш мир?
   – Я узнаю об этом от тебя, Роуан. А ты уже знаешь. И Эрон знает.
   – Лэшер, мы не ведаем, что такое жизнь. Не смотря на все, что известно современной науке, не смотря на все данные ею определения, мы не представляем, что такое жизнь или как она началась. Тот миг, когда она родилась из инертной материи, по-прежнему остается для нас непостижимой тайной.
   – Но я и так живой, Роуан.
   – Но каким образом я наделю тебя плотью? Ты ведь уже проникал в тела живых и мертвых. Однако удержаться в них не смог.
   – Это вполне осуществимо, Роуан. – Его голос стал еле слышен, как шепот. – С помощью моей и твоей силы и благодаря моей вере – ведь чтобы войти в контакт, мне придется полностью тебе подчиниться. Но только в твоей власти обеспечить наше полное слияние.
   Она прищурилась, пытаясь разглядеть в темноте хоть какое-то очертание или узор.
   – Я люблю тебя, Роуан, – сказал он. – Ты устала. Позволь мне успокоить тебя. Позволь дотронуться до тебя. – Голос его окреп и стал более глубоким.
   – Я хочу… Я хочу жить счастливо с Майклом и нашим ребенком.
   В воздухе всколыхнулось что-то невидимое, и словно вдруг повисло напряжение. Ей показалось, что стало теплее.
   – Мое терпение безгранично. Я вижу далеко. И могу подождать. Теперь, после нашей беседы, после нашей встречи, ты постепенно потеряешь интерес ко всем остальным.
   – Не будь таким уверенным, Лэшер. Я сильнее других. И знаю гораздо больше.
   – Согласен, Роуан.
   Воздух словно уплотнился и потемнел, образовав вокруг люстры нечто похожее на огромное кольцо дыма… Только это был не дым. Так кружит подхваченная ветром паутина.
   – А я могу уничтожить тебя?
   – Нет.
   – Почему?
   – Роуан, ты меня мучаешь.
   – Почему я не могу тебя уничтожить?
   – Роуан, твой дар состоит в способности видоизменять материю. А такой материи, которая была бы ему подвластна, во мне нет. Ты можешь лишь разрушить ткань, необходимую мне для создания видимо го облика, но ведь я сам разрушаю ее, когда распадаюсь на частицы. Ты это видела. Ты способна всего лишь навредить моему временному облику в минуты материализации, как, например, в тот день, когда я впервые предстал перед тобой. Или когда появился на берегу моря. Но мою сущность тебе не уничтожить. Я всегда был и остаюсь рядом. Я вечен, Роуан.
   – Но, предположим, я сейчас скажу, что все кончено, Лэшер, что отныне я отказываюсь тебя видеть и не желаю служить твоим порталом; что распахну дверь в будущие века только перед Мэйфейрами, перед моим еще не рожденным ребенком и мечтами, которые стремлюсь осуществить. Как ты тогда поступишь?
   – Не разменивайся по мелочам, Роуан. Все твои мечты ничто по сравнению с теми тайнами и возможностями, которые предлагаю я. Только представь, Роуан, каких вершин ты сможешь достичь, когда я полностью изменюсь и мой вечный дух обретет тело.
   – А если это случится, Лэшер, если произойдет слияние и ты предстанешь передо мной во плоти, – как тогда изменится твое отношение ко мне?
   – Я буду самозабвенно любить тебя, Роуан, ведь ты станешь для меня и матерью, и создателем, и учителем. Разве я смогу не любить тебя? Только представь, как сильно я буду нуждаться в тебе. С твоей помощью мне предстоит научиться ходить, видеть, разговаривать и смеяться. Я превращусь в беспомощное дитя, зависящее от тебя во всем. Разве ты не понимаешь? Я буду обожать тебя, моя возлюбленная Роуан. Я клянусь исполнять любое твое желание, и силы во мне будет в двадцать раз больше, чем теперь. Почему ты плачешь? Откуда эти слезы в твоих глазах?
   – Это все обман, игра звука и света, твое ведьмовство.
   – Нет, я есть то, что я есть, Роуан. Твоя рассудочность делает тебя слабой. Ты видишь далеко. Всегда видела. Двенадцать могил и одна дверь, Роуан.