Страница:
– Не понимаю. Ты играешь со мной. Ты сбиваешь меня с толку. Я перестаю улавливать смысл.
Молчание, а затем повторился знакомый звук: словно вздох пронесся по комнате. Печаль будто завибрировала в воздухе, она окутала Роуан как облако, волнистая, непрозрачная тень прокатилась по всему залу, оплела люстры, заполнила зеркала чернотой.
– Ты сейчас вокруг меня, да?
– Я люблю тебя, – произнес он тихим шепотом совсем близко, и ей показалось, будто губы коснулись ее щеки. Она напряглась, но не смогла побороть охватившую ее сонливость.
– Прочь от меня, – сказала она. – Я хочу побыть одна. Я не обязана тебя любить.
– Роуан, чем я могу тебя одарить? Какой подарок тебе принести?
И снова что-то легко коснулось ее лица, отчего по всему телу пробежала дрожь. Грудь напряглась под шелковой ночной рубашкой, внутри все запылало и заныло от голода.
Она постаралась рассеять туман перед глазами. В комнате стало еще темнее. Огонь окончательно погас, хотя еще секунду назад еще теплился.
– Это все твои фокусы. – Воздух вокруг снова стал осязаемым. – Ты и с Майклом проделывал то же самое.
– Нет. – Короткое слово прозвучало как нежный поцелуй.
– Когда он тонул… те видения… твоя работа!
– Нет, Роуан. Его здесь не было. Я не мог последовать за ним туда, где он оказался. Я существую только рядом с живыми.
– А когда он в тот вечер был здесь один и купался в бассейне, это ты вызвал призраков?
– Нет.
Она безуспешно старалась унять дрожь, сотрясавшую все тело. Ощущение было таким, будто она поймана в паутину.
– Ты видел призраков, явившихся Майклу?
– Да. Но я видел их глазами Майкла.
– Что это было?
– Не знаю.
– Почему не знаешь?
– Это были образы умерших людей, Роуан. А я принадлежу миру живых. И ничего не знаю о мертвых. Не говори со мной о них. Мне ничего не известно о Боге, как и о всем прочем, что не относится к земле.
– Надо же! В таком случае, что ты подразумеваешь под словом «земля»? – Что-то дотронулось до ее затылка и нежно приподняло завитки волос.
– Вот этот мир, Роуан. Дело в том, что сферы, в которых существуешь ты, и сферы, в которых я существую, принадлежат к физическому миру, хотя они параллельны и никогда не пересекаются. Я обладаю той же физической природой, Роуан, и столь же естествен, как все, что обитает на земле. И я жажду тебя, Роуан. Огонь моей жажды столь же чист, как любое пламя в этом мире.
– А как же призраки, которых Майкл видел в день нашей свадьбы в этой самой комнате? – спросила она, – Это ты вызвал их?
– Нет.
– Ты видел их? – Она почувствовала, будто перо коснулось ее щеки.
– Глазами Майкла У меня нет всех ответов, которые ты требуешь.
Что-то тронуло ее грудь, погладило, коснулось бедер. Она снова подобрала ноги под себя. Камин успел остыть.
– Прочь от меня! – прошептала она. – Ты воплощение зла.
– Нет.
– Ты приходишь из ада?
– Ты играешь со мной. Я пребываю в аду страстного желания доставить тебе удовольствие.
– Прекрати. Я хочу встать. Меня клонит в сон. Не хочу больше здесь оставаться.
Она обернулась и взглянула на почерневший очаг, где не осталось ни единого тлеющего уголька. Веки отяжелели, она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Сделав усилие, она кое-как поднялась, цепляясь за каминную полку, и поняла, что не в состоянии дойти до лестницы. Тогда она повернулась, снова опустилась на колени и легла на мягкий китайский ковер. В воздухе разлилась приятная свежесть. Это ощущение усиливал нежный шелк рубашки, прильнувшей к телу. Роуан словно грезила наяву: ей казалось, что белый гипсовый медальон над люстрой ожил, резные листья аканта сворачивались и трепетали.
Внезапно в памяти ее всплыли все слова, которые довелось сегодня услышать. Что-то коснулось ее лица. Тело заныло от охватившего его сладострастия. Она подумала о Майкле, который так далеко от нее, за сотни миль, и почувствовала мучительную боль. Ах, как же она ошибалась, недооценив Лэшера…
– Я люблю тебя, Роуан.
– Ты сейчас надо мной?
Она пристально вглядывалась в темноту, радуясь прохладе, потому что тело горело, словно сконцентрировав в себе все тепло недавно затухшего в камине огня. Ощущение влаги между ног и восхитительных ласк, дошедших до самой нежной, лишенной даже пушка, кожи бедер, заставило все ее существо раскрыться подобно цветку.
– Я приказываю тебе прекратить! Все это мне отвратительно!
– Люблю тебя, дорогая.
Поцелуи становились все настойчивее – в уши, в губы, в грудь…
– Невыносимо… – прошептала Роуан, но на этот раз подразумевая чувство прямо противоположное, понимая, что если ласки прервутся, то она закричит от муки.
Когда он начал стягивать с нее рубашку, руки Роуан непроизвольно взметнулись вверх. Раздался треск разрываемой ткани, шелк соскользнул, и через секунду Роуан уже предстала во всей своей великолепной наготе, а чьи-то невидимые пальцы ласкали самые сокровенные уголки ее тела. Нет, не «чьи-то», а пальцы Лэшера. Это он осыпал поцелуями ее тело, касался губами ушей, век, заключал в объятия, ласково гладил по спине.
Да, она раскрылась навстречу его ласкам, как тот ирис в саду. Как розовый бутон розы, взорвавшийся на кончике огрубевшего стебля, усыпанного зелеными листьями с множеством тонких, как ниточки, прожилок. Она извивалась и металась на ковре…
«…Словом, вела себя подобно дешевой шлю…»
«Прочь, старуха, тебя здесь нет! Теперь пришло мое время».
– Да, ты права. Твое время, наше время. Языки лизали ей грудь, губы смыкались на сосках, тянули их, зубы покусывали мягкую плоть.
– Сильнее, жестче! Сделай это! Возьми меня силой!
Он оторвал ее от пола и приподнял настолько, что голова запрокинулась и волосы свободно повисли вниз. Сильные руки развели ее бедра и Роуан закрыла глаза…
– Войди в меня, стань моим мужчиной, настоящим мужчиной!
Ласки стали грубее: губы все ожесточеннее впивались ей в грудь и живот, пальцы царапали бедра.
– Бери меня, – прошептала она и тут же почувствовала, как что-то огромное и твердое вторглось в ее тело. – Да, так, растерзай меня! Растопчи! Сделай это!
Она оказалась буквально раздавленной навалившейся тяжестью и явственно ощутила запах чистого крепкого тела и аромат волос. Да, хорошо, еще сильнее! Мелькнули темные глаза, губы… А когда эти губы припали к ее губам и раскрыли их, все словно расплылось…
Нечто обжигающе твердое все глубже проникало в ее плоть, пригвождало к ковру.
– Это невыносимо, я не выдержу – срывающимся голосом шептала она. – Разорви меня пополам, да. Опустоши…
Волна оргазма накрыла ее с головой, лишив всех чувств, кроме одного: ощущения цвета, а точнее, целой радуги цветов. Нахлынувший поток рождающих неистовый восторг ощущений устремился по ее животу, груди, лицу, а потом вниз, между бедер, по напряженным ногам. Она услышала собственные крики, но они доносились словно издалека, пока тело беспомощно подрагивало на ковре, лишенное воли и сил.
Снова и снова вздымалось пламя, опаляющее ее изнутри. Снова и снова… Пока не сожгло дотла и ощущение времени, и чувство вины, и способность мыслить…
Утро. Где-то плакал ребенок? Нет. Просто звонил телефон. Пустяки.
Обнаженная, она лежала в кровати, укрывшись одеялом. Солнце светило во все окна главного фасада. Она вспомнила все, что произошло накануне, и тут же ощутила вспышку болезненного желания. Телефон… Или все-таки где-то в глубине дома плачет ребенок? В полусне она представила, как он сучит пухленькими ножками, согнутыми в коленях.
– Дорогая, – раздался шепот.
– Лэшер…
Плач прекратился. Бросив взгляд в сияющее светом окно, за которым на фоне неба густо переплелись дубовые ветви, Роуан опустила веки.
А когда вновь подняла их, то прямо перед собой увидела темные глаза на смуглом, с тонкими чертами лице. Она дотронулась пальцем до гладких, как шелк, губ…
– О Боже! Да! Да! Ты такой сильный, – шепнула она, ощущая тяжесть его тела и твердую плоть, прижимающуюся к низу ее живота.
– Я с тобой, моя красавица. – Между губ сверкнула белая полоска зубов. – С тобой, моя божественная.
Вихрем налетевший порыв знойного ветра сдул волосы с ее лица и опалил жаром.
В чистой утренней тиши, в лучах струившегося в окно солнечного света все повторилось вновь.
В полдень Роуан сидела возле бассейна. В холодном сиянии солнца над водой поднимался пар. Пора отключать подогрев бассейна. Зима вступала в свои права.
Шерстяное платье отлично защищало Роуан от холода, и она спокойно расчесывала волосы.
Внезапно почувствовав его присутствие рядом, она прищурилась и снова, причем очень ясно, смогла разглядеть волнение в воздухе – оно окружило ее, словно наброшенная на плечи вуаль.
– Убирайся от меня, – прошептала она. Невидимая ткань, однако, окутала ее еще плотнее. Роуан выпрямилась и повторила, на этот раз гневно: – Прочь, я сказала!
То, что она увидела, походило на мерцание огня при солнечном свете. А потом воздух вновь сделался прозрачным, наполнился свежестью и тонкими ароматами сада.
– Я скажу, когда тебе позволено будет прийти, – произнесла она. – Не желаю сдаваться на милость твоих капризов или желаний.
«Как прикажешь, Роуан». – Это был тот внутренний голос, который она уже однажды слышала в Дестине и который, казалось, звучал непосредственно в ее голове.
– Ты и вправду все видишь и слышишь? – поинтересовалась она.
«Даже твои мысли».
Роуан улыбнулась – улыбка получилась ледяной, даже жестокой – и вытянула из щетки несколько торчавших волосков.
– Ну и о чем же я думаю?
«Ты хочешь, чтобы я снова дотронулся до тебя, чтобы окружил тебя иллюзиями. Тебе хотелось бы знать, каково это быть мужчиной, и чтобы я обладал тобой так, как если бы ты была мужчиной».
Румянец залил ее щеки. Она скатала клубочек светлых волос, вынутых из щетки, и уронила его в заросли папоротника рядом с собой, где он пропал среди разлапистых темных листьев.
– И ты можешь это сделать? – спросила она.
– Мы вместе можем это сделать, Роуан. Ты многое можешь видеть и чувствовать.
– Поговори со мной для начала, – сказала она.
– Как пожелаешь. Но ты жаждешь меня, Роуан.
– А ты видишь Майкла? Знаешь, где он сейчас?
– Да, Роуан, я его вижу. Он сейчас в своем доме – разбирает горы вещей. Он погружен в воспоминания и радостные предчувствия. Его поглощает желание вернуться к тебе. Он думает только о тебе. А ты раздумываешь над тем, как бы предать меня, Роуан. Ты собираешься рассказать своему другу Эрону, что видела меня. Ты мечтаешь о предательстве.
– И что меня остановит, если я захочу поговорить с Эроном? Что ты можешь сделать?
– Я люблю тебя, Роуан.
– Ты не сумеешь держаться от меня вдали теперь, сам знаешь. Ты придешь, если я позову.
– Я хочу быть твоим рабом, Роуан, а не врагом.
Она поднялась, устремив взгляд на ажурную крону оливкового дерева, сквозь которую проглядывали лоскутки бледного неба. Бассейн показался ей огромным прямоугольником клубящегося голубого света. Дуб, росший неподалеку, раскачивался на ветру, и ей снова показалось, что воздух меняется.
– Не приближайся ко мне.
Последовал неизменный вздох, так красноречиво говоривший о боли. Роуан сомкнула веки. Где-то вдалеке все-таки плакал ребенок. Она ясно слышала Звук, похоже, доносится откуда-то из этих больших безмолвных домов, которые около полудня кажутся заброшенными.
Роуан прошла в особняк, гулко стуча каблуками по полу, и взяла из шкафа в холле плащ – вполне достаточно, чтобы укрыться от холода.
Потом она целый час бродила по тихим, пустынным улицам. Временами ей кивали редкие прохожие. Или подходила к забору собака, чтобы она ее погладила. Или с ревом проносилась машина.
Она старалась не думать ни о чем и не паниковать – просто концентрировать внимание на стенах, поросших мхом, на кустах жасмина возле оград. И всеми силами пыталась побороть желание вернуться домой. Но ноги сами вывели ее на знакомую улицу, и вскоре она уже вновь стояла перед собственными воротами.
Рука подрагивала, когда она вставила ключ в замок. В дальнем конце зала, в дверях столовой стоял он и смотрел на нее.
– Нет! Не появляйся, пока я не позову! – Ненависть, которую она в этот момент испытывала, вместе с восклицанием вырвалась вперед, как луч фонаря.
Видение исчезло, а в ноздри ей внезапно ударил едкий запах. Она закрыла рот рукой. В воздухе опять возникло слабое волнообразное движение. Затем оно исчезло, и в доме все успокоилось.
А потом снова возник этот звук – плач ребенка.
– Это ты делаешь, – прошептала она.
Звук исчез. Она поднялась по лестнице в свою комнату. Постель была аккуратно убрана, вещи разложены по местам. Портьеры задвинуты.
Роуан заперла дверь, сбросила туфли и, опустившись на покрывало под белым балдахином, закрыла глаза. У нее не осталось сил бороться с искушением. Воспоминания об удовольствиях прошлой ночи обжигали, как адское пламя, причиняя боль. Она уткнулась лицом в подушку, пытаясь одновременно и вспомнить и забыть; тело ее при этом то напрягалось, то становилось совершенно безвольным.
– Ладно, иди сюда, – прошептала она.
И тут же ее обволокло что-то мягкое, жуткое, неуловимое. Она попыталась понять, что чувствует. Нечто прозрачное и огромное, превращенное в живую ткань, как он это сам называл, собиралось из частиц и становилось все более плотным – так собирается пар, прежде чем превратиться в воду, и уплотняется вода, прежде чем превратиться в лед.
– Хочешь, я приму какой-то облик? Хочешь, я создам иллюзию?
– Нет, пока не надо, – прошептала она. – Оставайся таким, как есть и каким был раньше, столь же сильным.
Она сразу почувствовала ласковые прикосновения к своим коленям, стопам. Чуткие пальцы скользили по тонкому нейлону, а затем одним резким движением разорвали его, и обнаженные ноги охватила приятная щекотка – кожа словно задышала.
Платье на Роуан расстегнулось, словно пуговицы сами выскальзывали из петелек.
– Да, так. Пусть это снова будет насилие, – про шептала она. Будь грубым, безжалостным и не торопись.
Внезапно ее опрокинули на спину, голову прижали к подушке, Платье было сорвано, невидимые руки заскользили вниз по животу. Что-то твердое, как зубы, впилось в ее тело, ногти оставляли царапины на икрах ног.
– Да! – вскричала она, стиснув зубы. – Действуй жестко.
4
Молчание, а затем повторился знакомый звук: словно вздох пронесся по комнате. Печаль будто завибрировала в воздухе, она окутала Роуан как облако, волнистая, непрозрачная тень прокатилась по всему залу, оплела люстры, заполнила зеркала чернотой.
– Ты сейчас вокруг меня, да?
– Я люблю тебя, – произнес он тихим шепотом совсем близко, и ей показалось, будто губы коснулись ее щеки. Она напряглась, но не смогла побороть охватившую ее сонливость.
– Прочь от меня, – сказала она. – Я хочу побыть одна. Я не обязана тебя любить.
– Роуан, чем я могу тебя одарить? Какой подарок тебе принести?
И снова что-то легко коснулось ее лица, отчего по всему телу пробежала дрожь. Грудь напряглась под шелковой ночной рубашкой, внутри все запылало и заныло от голода.
Она постаралась рассеять туман перед глазами. В комнате стало еще темнее. Огонь окончательно погас, хотя еще секунду назад еще теплился.
– Это все твои фокусы. – Воздух вокруг снова стал осязаемым. – Ты и с Майклом проделывал то же самое.
– Нет. – Короткое слово прозвучало как нежный поцелуй.
– Когда он тонул… те видения… твоя работа!
– Нет, Роуан. Его здесь не было. Я не мог последовать за ним туда, где он оказался. Я существую только рядом с живыми.
– А когда он в тот вечер был здесь один и купался в бассейне, это ты вызвал призраков?
– Нет.
Она безуспешно старалась унять дрожь, сотрясавшую все тело. Ощущение было таким, будто она поймана в паутину.
– Ты видел призраков, явившихся Майклу?
– Да. Но я видел их глазами Майкла.
– Что это было?
– Не знаю.
– Почему не знаешь?
– Это были образы умерших людей, Роуан. А я принадлежу миру живых. И ничего не знаю о мертвых. Не говори со мной о них. Мне ничего не известно о Боге, как и о всем прочем, что не относится к земле.
– Надо же! В таком случае, что ты подразумеваешь под словом «земля»? – Что-то дотронулось до ее затылка и нежно приподняло завитки волос.
– Вот этот мир, Роуан. Дело в том, что сферы, в которых существуешь ты, и сферы, в которых я существую, принадлежат к физическому миру, хотя они параллельны и никогда не пересекаются. Я обладаю той же физической природой, Роуан, и столь же естествен, как все, что обитает на земле. И я жажду тебя, Роуан. Огонь моей жажды столь же чист, как любое пламя в этом мире.
– А как же призраки, которых Майкл видел в день нашей свадьбы в этой самой комнате? – спросила она, – Это ты вызвал их?
– Нет.
– Ты видел их? – Она почувствовала, будто перо коснулось ее щеки.
– Глазами Майкла У меня нет всех ответов, которые ты требуешь.
Что-то тронуло ее грудь, погладило, коснулось бедер. Она снова подобрала ноги под себя. Камин успел остыть.
– Прочь от меня! – прошептала она. – Ты воплощение зла.
– Нет.
– Ты приходишь из ада?
– Ты играешь со мной. Я пребываю в аду страстного желания доставить тебе удовольствие.
– Прекрати. Я хочу встать. Меня клонит в сон. Не хочу больше здесь оставаться.
Она обернулась и взглянула на почерневший очаг, где не осталось ни единого тлеющего уголька. Веки отяжелели, она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Сделав усилие, она кое-как поднялась, цепляясь за каминную полку, и поняла, что не в состоянии дойти до лестницы. Тогда она повернулась, снова опустилась на колени и легла на мягкий китайский ковер. В воздухе разлилась приятная свежесть. Это ощущение усиливал нежный шелк рубашки, прильнувшей к телу. Роуан словно грезила наяву: ей казалось, что белый гипсовый медальон над люстрой ожил, резные листья аканта сворачивались и трепетали.
Внезапно в памяти ее всплыли все слова, которые довелось сегодня услышать. Что-то коснулось ее лица. Тело заныло от охватившего его сладострастия. Она подумала о Майкле, который так далеко от нее, за сотни миль, и почувствовала мучительную боль. Ах, как же она ошибалась, недооценив Лэшера…
– Я люблю тебя, Роуан.
– Ты сейчас надо мной?
Она пристально вглядывалась в темноту, радуясь прохладе, потому что тело горело, словно сконцентрировав в себе все тепло недавно затухшего в камине огня. Ощущение влаги между ног и восхитительных ласк, дошедших до самой нежной, лишенной даже пушка, кожи бедер, заставило все ее существо раскрыться подобно цветку.
– Я приказываю тебе прекратить! Все это мне отвратительно!
– Люблю тебя, дорогая.
Поцелуи становились все настойчивее – в уши, в губы, в грудь…
– Невыносимо… – прошептала Роуан, но на этот раз подразумевая чувство прямо противоположное, понимая, что если ласки прервутся, то она закричит от муки.
Когда он начал стягивать с нее рубашку, руки Роуан непроизвольно взметнулись вверх. Раздался треск разрываемой ткани, шелк соскользнул, и через секунду Роуан уже предстала во всей своей великолепной наготе, а чьи-то невидимые пальцы ласкали самые сокровенные уголки ее тела. Нет, не «чьи-то», а пальцы Лэшера. Это он осыпал поцелуями ее тело, касался губами ушей, век, заключал в объятия, ласково гладил по спине.
Да, она раскрылась навстречу его ласкам, как тот ирис в саду. Как розовый бутон розы, взорвавшийся на кончике огрубевшего стебля, усыпанного зелеными листьями с множеством тонких, как ниточки, прожилок. Она извивалась и металась на ковре…
«…Словом, вела себя подобно дешевой шлю…»
«Прочь, старуха, тебя здесь нет! Теперь пришло мое время».
– Да, ты права. Твое время, наше время. Языки лизали ей грудь, губы смыкались на сосках, тянули их, зубы покусывали мягкую плоть.
– Сильнее, жестче! Сделай это! Возьми меня силой!
Он оторвал ее от пола и приподнял настолько, что голова запрокинулась и волосы свободно повисли вниз. Сильные руки развели ее бедра и Роуан закрыла глаза…
– Войди в меня, стань моим мужчиной, настоящим мужчиной!
Ласки стали грубее: губы все ожесточеннее впивались ей в грудь и живот, пальцы царапали бедра.
– Бери меня, – прошептала она и тут же почувствовала, как что-то огромное и твердое вторглось в ее тело. – Да, так, растерзай меня! Растопчи! Сделай это!
Она оказалась буквально раздавленной навалившейся тяжестью и явственно ощутила запах чистого крепкого тела и аромат волос. Да, хорошо, еще сильнее! Мелькнули темные глаза, губы… А когда эти губы припали к ее губам и раскрыли их, все словно расплылось…
Нечто обжигающе твердое все глубже проникало в ее плоть, пригвождало к ковру.
– Это невыносимо, я не выдержу – срывающимся голосом шептала она. – Разорви меня пополам, да. Опустоши…
Волна оргазма накрыла ее с головой, лишив всех чувств, кроме одного: ощущения цвета, а точнее, целой радуги цветов. Нахлынувший поток рождающих неистовый восторг ощущений устремился по ее животу, груди, лицу, а потом вниз, между бедер, по напряженным ногам. Она услышала собственные крики, но они доносились словно издалека, пока тело беспомощно подрагивало на ковре, лишенное воли и сил.
Снова и снова вздымалось пламя, опаляющее ее изнутри. Снова и снова… Пока не сожгло дотла и ощущение времени, и чувство вины, и способность мыслить…
Утро. Где-то плакал ребенок? Нет. Просто звонил телефон. Пустяки.
Обнаженная, она лежала в кровати, укрывшись одеялом. Солнце светило во все окна главного фасада. Она вспомнила все, что произошло накануне, и тут же ощутила вспышку болезненного желания. Телефон… Или все-таки где-то в глубине дома плачет ребенок? В полусне она представила, как он сучит пухленькими ножками, согнутыми в коленях.
– Дорогая, – раздался шепот.
– Лэшер…
Плач прекратился. Бросив взгляд в сияющее светом окно, за которым на фоне неба густо переплелись дубовые ветви, Роуан опустила веки.
А когда вновь подняла их, то прямо перед собой увидела темные глаза на смуглом, с тонкими чертами лице. Она дотронулась пальцем до гладких, как шелк, губ…
– О Боже! Да! Да! Ты такой сильный, – шепнула она, ощущая тяжесть его тела и твердую плоть, прижимающуюся к низу ее живота.
– Я с тобой, моя красавица. – Между губ сверкнула белая полоска зубов. – С тобой, моя божественная.
Вихрем налетевший порыв знойного ветра сдул волосы с ее лица и опалил жаром.
В чистой утренней тиши, в лучах струившегося в окно солнечного света все повторилось вновь.
В полдень Роуан сидела возле бассейна. В холодном сиянии солнца над водой поднимался пар. Пора отключать подогрев бассейна. Зима вступала в свои права.
Шерстяное платье отлично защищало Роуан от холода, и она спокойно расчесывала волосы.
Внезапно почувствовав его присутствие рядом, она прищурилась и снова, причем очень ясно, смогла разглядеть волнение в воздухе – оно окружило ее, словно наброшенная на плечи вуаль.
– Убирайся от меня, – прошептала она. Невидимая ткань, однако, окутала ее еще плотнее. Роуан выпрямилась и повторила, на этот раз гневно: – Прочь, я сказала!
То, что она увидела, походило на мерцание огня при солнечном свете. А потом воздух вновь сделался прозрачным, наполнился свежестью и тонкими ароматами сада.
– Я скажу, когда тебе позволено будет прийти, – произнесла она. – Не желаю сдаваться на милость твоих капризов или желаний.
«Как прикажешь, Роуан». – Это был тот внутренний голос, который она уже однажды слышала в Дестине и который, казалось, звучал непосредственно в ее голове.
– Ты и вправду все видишь и слышишь? – поинтересовалась она.
«Даже твои мысли».
Роуан улыбнулась – улыбка получилась ледяной, даже жестокой – и вытянула из щетки несколько торчавших волосков.
– Ну и о чем же я думаю?
«Ты хочешь, чтобы я снова дотронулся до тебя, чтобы окружил тебя иллюзиями. Тебе хотелось бы знать, каково это быть мужчиной, и чтобы я обладал тобой так, как если бы ты была мужчиной».
Румянец залил ее щеки. Она скатала клубочек светлых волос, вынутых из щетки, и уронила его в заросли папоротника рядом с собой, где он пропал среди разлапистых темных листьев.
– И ты можешь это сделать? – спросила она.
– Мы вместе можем это сделать, Роуан. Ты многое можешь видеть и чувствовать.
– Поговори со мной для начала, – сказала она.
– Как пожелаешь. Но ты жаждешь меня, Роуан.
– А ты видишь Майкла? Знаешь, где он сейчас?
– Да, Роуан, я его вижу. Он сейчас в своем доме – разбирает горы вещей. Он погружен в воспоминания и радостные предчувствия. Его поглощает желание вернуться к тебе. Он думает только о тебе. А ты раздумываешь над тем, как бы предать меня, Роуан. Ты собираешься рассказать своему другу Эрону, что видела меня. Ты мечтаешь о предательстве.
– И что меня остановит, если я захочу поговорить с Эроном? Что ты можешь сделать?
– Я люблю тебя, Роуан.
– Ты не сумеешь держаться от меня вдали теперь, сам знаешь. Ты придешь, если я позову.
– Я хочу быть твоим рабом, Роуан, а не врагом.
Она поднялась, устремив взгляд на ажурную крону оливкового дерева, сквозь которую проглядывали лоскутки бледного неба. Бассейн показался ей огромным прямоугольником клубящегося голубого света. Дуб, росший неподалеку, раскачивался на ветру, и ей снова показалось, что воздух меняется.
– Не приближайся ко мне.
Последовал неизменный вздох, так красноречиво говоривший о боли. Роуан сомкнула веки. Где-то вдалеке все-таки плакал ребенок. Она ясно слышала Звук, похоже, доносится откуда-то из этих больших безмолвных домов, которые около полудня кажутся заброшенными.
Роуан прошла в особняк, гулко стуча каблуками по полу, и взяла из шкафа в холле плащ – вполне достаточно, чтобы укрыться от холода.
Потом она целый час бродила по тихим, пустынным улицам. Временами ей кивали редкие прохожие. Или подходила к забору собака, чтобы она ее погладила. Или с ревом проносилась машина.
Она старалась не думать ни о чем и не паниковать – просто концентрировать внимание на стенах, поросших мхом, на кустах жасмина возле оград. И всеми силами пыталась побороть желание вернуться домой. Но ноги сами вывели ее на знакомую улицу, и вскоре она уже вновь стояла перед собственными воротами.
Рука подрагивала, когда она вставила ключ в замок. В дальнем конце зала, в дверях столовой стоял он и смотрел на нее.
– Нет! Не появляйся, пока я не позову! – Ненависть, которую она в этот момент испытывала, вместе с восклицанием вырвалась вперед, как луч фонаря.
Видение исчезло, а в ноздри ей внезапно ударил едкий запах. Она закрыла рот рукой. В воздухе опять возникло слабое волнообразное движение. Затем оно исчезло, и в доме все успокоилось.
А потом снова возник этот звук – плач ребенка.
– Это ты делаешь, – прошептала она.
Звук исчез. Она поднялась по лестнице в свою комнату. Постель была аккуратно убрана, вещи разложены по местам. Портьеры задвинуты.
Роуан заперла дверь, сбросила туфли и, опустившись на покрывало под белым балдахином, закрыла глаза. У нее не осталось сил бороться с искушением. Воспоминания об удовольствиях прошлой ночи обжигали, как адское пламя, причиняя боль. Она уткнулась лицом в подушку, пытаясь одновременно и вспомнить и забыть; тело ее при этом то напрягалось, то становилось совершенно безвольным.
– Ладно, иди сюда, – прошептала она.
И тут же ее обволокло что-то мягкое, жуткое, неуловимое. Она попыталась понять, что чувствует. Нечто прозрачное и огромное, превращенное в живую ткань, как он это сам называл, собиралось из частиц и становилось все более плотным – так собирается пар, прежде чем превратиться в воду, и уплотняется вода, прежде чем превратиться в лед.
– Хочешь, я приму какой-то облик? Хочешь, я создам иллюзию?
– Нет, пока не надо, – прошептала она. – Оставайся таким, как есть и каким был раньше, столь же сильным.
Она сразу почувствовала ласковые прикосновения к своим коленям, стопам. Чуткие пальцы скользили по тонкому нейлону, а затем одним резким движением разорвали его, и обнаженные ноги охватила приятная щекотка – кожа словно задышала.
Платье на Роуан расстегнулось, словно пуговицы сами выскальзывали из петелек.
– Да, так. Пусть это снова будет насилие, – про шептала она. Будь грубым, безжалостным и не торопись.
Внезапно ее опрокинули на спину, голову прижали к подушке, Платье было сорвано, невидимые руки заскользили вниз по животу. Что-то твердое, как зубы, впилось в ее тело, ногти оставляли царапины на икрах ног.
– Да! – вскричала она, стиснув зубы. – Действуй жестко.
4
Сколько прошло дней и ночей? Она действительно не знала На столе в холле накопились невскрытые письма. То и дело принимался звонить телефон – она не отвечала.
– Да, но все-таки, кто ты? Что за всем этим скрыто? Какова твоя сущность?
– Я уже говорил – такие вопросы не имеют для меня значения. Я повинуюсь твоему желанию и могу быть кем угодно.
– Меня это не устраивает.
– Кем я был раньше? Фантомом. И меня это вполне устраивало. Не знаю, откуда взялась способность полюбить Сюзанну. Ее гибель на костре помогла мне понять, что такое смерть. Она всхлипывала, когда ее волокли к шесту, и до последнего момента не верила, что они решатся сотворить с ней такое. Моя Сюзанна была как дитя – взрослая женщина, она так и не сумела постичь всю глубину человеческого зла. А мою Дебору принудили стать свидетельницей сожжения матери. И если бы я тогда поднял бурю, пламя костра поглотило бы их обеих.
Но и в предсмертной агонии Сюзанна оставалась мне верной – ради Деборы. Она потеряла рассудок и билась головой о шест. Даже селян объял ужас. Грубые, глупые смертные явились туда пить вино и веселиться, пока она будет гореть. Даже они не смогли вынести ее криков. И тогда я увидел, как прекрасную плоть и кровь, дарованную ей природой, пожирает огонь, словно сухую солому на объятом пожаром поле. Я видел, как ее кровь стекает по ревущим поленьям. Моя Сюзанна… В расцвете молодости, полная сил, она сгорела, как восковая свеча, ради развлечения стада тупых селян, собравшихся жарким днем на площади.
Кто я? Я тот, кто оплакивал Сюзанну, в то время как никто другой не пролил ни слезинки. Я тот, кто испытывал бесконечные муки, в то время как даже Дебора стояла, онемев, и смотрела, как корчится в огне тело ее матери.
Я тот, кто видел, как дух Сюзанны покинул истерзанную болью плоть. Я видел, как он, освобожденный, поднимался в небеса. Наверное, у меня все-таки есть душа, а иначе как бы я мог познать такую радость, увидев, что Сюзанна больше не будет страдать. Я потянулся к ее духу, все еще сохранявшему форму тела (ведь она пока не знала, что можно освободиться и от этого), и попытался, проникнуть в него, слиться с тем, что теперь было похоже на меня.
Но дух Сюзанны пролетел мимо, обратив на меня не больше внимания, чем на горящий пучок соломы. Он стремился вверх, прочь от меня, и вскоре Сюзанны не стало.
Кто я? Я – Лэшер, который навис над всем миром, пронизанный болью от потери Сюзанны. Я – Лэшер, который собрал воедино свою силу и обрушился на деревню, едва мою возлюбленную Дебору увели оттуда. Объятые ужасом селяне пытались спрятаться, но я опустошил деревню Доннелейт. Я преследовал инквизитора по полям, забрасывая его камнями. Когда я закончил, не осталось никого, кто смог бы рассказать о происшедшем. А моя Дебора ушла с Петиром ван Абелем к шелкам, атласам и изумрудам, ушла к мужчинам, которые после напишут ее портреты.
Я – Лэшер, который скорбел по наивной простушке и развеял ее пепел на все четыре стороны.
Таков был мой путь к познанию своего существования, к самосознанию, к жизни и смерти, к проявлению интереса.
За те двадцать дней я узнал больше, чем за все дарованные мне прекрасные тысячелетия, когда я, словно некое насекомое, чей разум возник из материи, но остался в ее плену, словно бессмысленный мотылек с прибитыми к стене крылышками, наблюдал, как смертные развиваются на земном лике.
Кто я? Я – Лэшер, который спустился на землю и оказался у ног Деборы, чтобы научиться тому, как обретать цель и добиваться ее воплощения, как наилучшим образом исполнять волю Деборы, чтобы она больше никогда не страдала. Я – Лэшер, который пробовал и ошибался.
Откажись от меня. Попробуй. Время – ничто. Я подожду, пока придет другая, такая же сильная. Люди меняются. Их сны наполнены предсказаниями этих изменений. Прислушайся к Майклу. Он знает. По мере того как жизнь смертных становится все длиннее, они упорно мечтают о бессмертии. Они предаются грезам о свободном полете. Придет другая, кто сломает барьеры между плотским и бесплотным. И тогда я перешагну. Я так сильно этого хочу, что осечки быть не может. И я очень терпелив, очень хитер и очень силен.
Вот оно знание – перед тобой. Полное объяснение происхождения живой материи совсем рядом – только руку протяни. Воспроизведение возможно. Если хочешь, загляни вместе со мной в спальню Маргариты в ту ночь, когда я взял ее, вселившись в тело мертвеца и изменив цвет своих волос так, как мне того хотелось. Вспомни об этом эксперименте. По времени он ближе к разрисованным дикарям, которые жили в пещерах и охотились при помогли копий, чем к тебе, со всеми твоими больницами и лабораториями.
Благодаря знаниям твои способности обретают все большую силу. Тебе известно, что такое ядро и протоплазма, что такое хромосомы, гены и ДНК.
Джулиен обладал силой. Шарлотта была сильна. Петира ван Абеля можно назвать гигантом среди людей. А в тебе живет другая сила – дерзость, страстная жажда, и одиночество. Эта страстная жажда и это одиночество мне хорошо знакомы. И я целую губами, которых у меня нет, обнимаю руками, которых нет, прижимаю к сердцу, которое не бьется в моей груди.
Отрекись от меня. Страшись меня. Я подожду. И не причиню вреда твоему драгоценному Майклу. Но все равно он не сможет любить тебя так, как я, потому что ему не дано знать тебя так, как знаю я.
Я знаю каждую клеточку твоего тела, я знаю каждую твою мысль, Роуан. Я обрету плоть, Роуан, и бренное сольется с вечным. Когда это случится, какая метаморфоза может произойти с тобой, Роуан? Подумай.
Я предвижу это, Роуан. И предвидел всегда: тринадцатая будет обладать силой, чтобы открыть дверь. Единственное, чего я не вижу, это как существовать без твоей любви.
Я ведь всегда тебя любил, любил ту частичку тебя, что была в твоих предшественниках. Я любил тебя в Петире ван Абеле, который больше всех на тебя похож. Я любил тебя даже в моей милой калеке Дейрдре, бессильной, мечтающей о тебе…
В комнате повисла тишина.
Целый час не слышалось ни звука, не было ни малейшего движения воздуха. Снова обычный дом, за окнами которого зимний день – холодный, безветренный, ясный.
Эухения ушла домой. В пустом особняке опять зазвонил телефон.
Роуан сидела в столовой, положив руки на полированный стол и глядя, как раскачиваются на фоне голубого неба голые ветви мирта.
Наконец Роуан поднялась, надела красное шерстяное пальто и, закрыв за собой дверь на замок, вышла в незапертые ворота на улицу.
Холодный воздух бодрил, ей легко дышалось. По-прежнему зеленые листья на дубах потемнели от холода и съежились.
Роуан свернула на Сент-Чарльз-авеню и направилась к отелю «Поншатрен».
Эрон с бокалом вина ждал ее в маленьком баре. Он сидел за столиком, приготовив записную книжку в кожаном переплете и ручку.
Она остановилась, и в устремленном на нее взгляде Эрона промелькнуло удивление. Может, у нее волосы растрепались? Или вид усталый?
– Ему известны все мои мысли и чувства, он знает все, что я хочу сказать.
– Нет, это невозможно, – сказал Эрон. – Сядь те и расскажите мне все по порядку.
– Я не имею над ним власти. Я не могу прогнать его. Мне кажется… мне кажется, я люблю его, – прошептала она. – Он пригрозил, что уйдет, если я поговорю с вами или с Майклом. Но на самом деле он никуда не денется. Я ему нужна. Я ему нужна, чтобы видеть его и быть рядом. Он умен, но не всесилен.
Я ему нужна, чтобы дать ему цель и приблизить его к жизни.
Роуан устремила взгляд в конец длинного бара, где сидел какой-то маленький лысоватый человек с щелью вместо рта, затем посмотрела на бледного бармена, протирающего стаканы. Ряды бутылок, полные отравы. Как здесь тихо. Свет приглушен.
Она села за стол и взглянула на Эрона.
– Почему вы мне солгали? – спросила она. – Почему не сказали, что вас прислали сюда, чтобы остановить его?
– Меня никто не присылал останавливать его. Я никогда вам не лгал.
– И тем не менее вам известно, что он может преодолеть порог. Что такова его цель. И вам поручено помешать ему в ее достижении. С самого начала было поручено.
– Я знаю только то, что написано в досье, – ровно столько, сколько известно и вам Я ознакомил вас со всеми материалами.
– Да, но вам известно, что такие переходы случались и раньше, что на земле живут подобные ему существа, которым удалось найти дверь.
Эрон не ответил.
– Не помогайте ему, – после паузы произнес он наконец.
– Почему вы мне сразу не рассказали?
– А вы бы мне поверили? Я пришел не для того, чтобы рассказывать сказки. И не для того, чтобы заманить вас в Таламаску. Я предоставил вам всю имевшуюся у нас информацию о Мэйфейрах, о том, что на самом деле происходило с ними и с вами, – словом, правду о вашей жизни.
Она не ответила. То, что он говорил, было правдой в его понимании, но при этом он что-то скрывал. Все что-то скрывали. Даже цветы на столе что-то скрывали. А скрывали они то, что жизнь – жестокий и беспощадный процесс. И Лэшер тоже был его частью.
– Это создание – гигантская колония микроскопических клеток. Они питаются воздухом, как губка питается морем, поглощая настолько крошечные частицы, что процесс является непрерывным и происходит совершенно незаметно как для самого организма или органоида, так и для его окружения. Но все основные элементы жизни в нем присутствуют: клеточная структура – несомненно, а кроме того, аминокислоты, ДНК и некая сила, которая – независимо от общего размера – связывает все воедино и которая полностью подчиняется сознанию этого существа, способного по собственной воле полностью менять свой образ.
Роуан замолчала, пытливо вглядываясь в лицо собеседника – понял он или нет? Впрочем, разве это имело значение? Она сама поняла – вот что главное.
– Он не невидимка, его просто невозможно увидеть. И он отнюдь не порождение сверхъестественных сил. Просто миниатюрность собственных клеток позволяет ему проходить сквозь более плотную материю. И тем не менее это эукариотные клетки, то есть они обладают оформленным ядром. Из таких же клеток состоит и человеческое тело. Как он приобрел интеллект? Как он думает? На этот вопрос так же трудно ответить, как и объяснить, откуда клетки эмбриона знают, как и когда следует формировать глаза, пальцы, печень, сердце и мозг. Ни один ученый на земле не ответит, почему из оплодотворенного яйца получается цыпленок или каким образом губка, растертая в пыль, в течение всего лишь нескольких дней полностью восстанавливает форму и каждая ее клетка делает именно то, что должна.
Когда мы узнаем все это, мы сможем ответить на вопрос о происхождении интеллекта Лэшера – ведь он представляет собой некую биологическую субстанцию без явно определяемого мозга. Пока же можно лишь сказать, что он существует с докембрийского периода, что он самодостаточен и, если не вечен, то продолжительность его жизни может составлять миллиарды лет. Можно сделать заключение, что он приобрел сознание благодаря человечеству, и если только сознание может выделять ощутимую энергию, то он заряжается этой энергией и приобретает интеллект. Он постоянно подпитывается сознанием Мэйфейрских ведьм и их пособников, отсюда и возникают его личность, его знания, его воля.
– Да, но все-таки, кто ты? Что за всем этим скрыто? Какова твоя сущность?
– Я уже говорил – такие вопросы не имеют для меня значения. Я повинуюсь твоему желанию и могу быть кем угодно.
– Меня это не устраивает.
– Кем я был раньше? Фантомом. И меня это вполне устраивало. Не знаю, откуда взялась способность полюбить Сюзанну. Ее гибель на костре помогла мне понять, что такое смерть. Она всхлипывала, когда ее волокли к шесту, и до последнего момента не верила, что они решатся сотворить с ней такое. Моя Сюзанна была как дитя – взрослая женщина, она так и не сумела постичь всю глубину человеческого зла. А мою Дебору принудили стать свидетельницей сожжения матери. И если бы я тогда поднял бурю, пламя костра поглотило бы их обеих.
Но и в предсмертной агонии Сюзанна оставалась мне верной – ради Деборы. Она потеряла рассудок и билась головой о шест. Даже селян объял ужас. Грубые, глупые смертные явились туда пить вино и веселиться, пока она будет гореть. Даже они не смогли вынести ее криков. И тогда я увидел, как прекрасную плоть и кровь, дарованную ей природой, пожирает огонь, словно сухую солому на объятом пожаром поле. Я видел, как ее кровь стекает по ревущим поленьям. Моя Сюзанна… В расцвете молодости, полная сил, она сгорела, как восковая свеча, ради развлечения стада тупых селян, собравшихся жарким днем на площади.
Кто я? Я тот, кто оплакивал Сюзанну, в то время как никто другой не пролил ни слезинки. Я тот, кто испытывал бесконечные муки, в то время как даже Дебора стояла, онемев, и смотрела, как корчится в огне тело ее матери.
Я тот, кто видел, как дух Сюзанны покинул истерзанную болью плоть. Я видел, как он, освобожденный, поднимался в небеса. Наверное, у меня все-таки есть душа, а иначе как бы я мог познать такую радость, увидев, что Сюзанна больше не будет страдать. Я потянулся к ее духу, все еще сохранявшему форму тела (ведь она пока не знала, что можно освободиться и от этого), и попытался, проникнуть в него, слиться с тем, что теперь было похоже на меня.
Но дух Сюзанны пролетел мимо, обратив на меня не больше внимания, чем на горящий пучок соломы. Он стремился вверх, прочь от меня, и вскоре Сюзанны не стало.
Кто я? Я – Лэшер, который навис над всем миром, пронизанный болью от потери Сюзанны. Я – Лэшер, который собрал воедино свою силу и обрушился на деревню, едва мою возлюбленную Дебору увели оттуда. Объятые ужасом селяне пытались спрятаться, но я опустошил деревню Доннелейт. Я преследовал инквизитора по полям, забрасывая его камнями. Когда я закончил, не осталось никого, кто смог бы рассказать о происшедшем. А моя Дебора ушла с Петиром ван Абелем к шелкам, атласам и изумрудам, ушла к мужчинам, которые после напишут ее портреты.
Я – Лэшер, который скорбел по наивной простушке и развеял ее пепел на все четыре стороны.
Таков был мой путь к познанию своего существования, к самосознанию, к жизни и смерти, к проявлению интереса.
За те двадцать дней я узнал больше, чем за все дарованные мне прекрасные тысячелетия, когда я, словно некое насекомое, чей разум возник из материи, но остался в ее плену, словно бессмысленный мотылек с прибитыми к стене крылышками, наблюдал, как смертные развиваются на земном лике.
Кто я? Я – Лэшер, который спустился на землю и оказался у ног Деборы, чтобы научиться тому, как обретать цель и добиваться ее воплощения, как наилучшим образом исполнять волю Деборы, чтобы она больше никогда не страдала. Я – Лэшер, который пробовал и ошибался.
Откажись от меня. Попробуй. Время – ничто. Я подожду, пока придет другая, такая же сильная. Люди меняются. Их сны наполнены предсказаниями этих изменений. Прислушайся к Майклу. Он знает. По мере того как жизнь смертных становится все длиннее, они упорно мечтают о бессмертии. Они предаются грезам о свободном полете. Придет другая, кто сломает барьеры между плотским и бесплотным. И тогда я перешагну. Я так сильно этого хочу, что осечки быть не может. И я очень терпелив, очень хитер и очень силен.
Вот оно знание – перед тобой. Полное объяснение происхождения живой материи совсем рядом – только руку протяни. Воспроизведение возможно. Если хочешь, загляни вместе со мной в спальню Маргариты в ту ночь, когда я взял ее, вселившись в тело мертвеца и изменив цвет своих волос так, как мне того хотелось. Вспомни об этом эксперименте. По времени он ближе к разрисованным дикарям, которые жили в пещерах и охотились при помогли копий, чем к тебе, со всеми твоими больницами и лабораториями.
Благодаря знаниям твои способности обретают все большую силу. Тебе известно, что такое ядро и протоплазма, что такое хромосомы, гены и ДНК.
Джулиен обладал силой. Шарлотта была сильна. Петира ван Абеля можно назвать гигантом среди людей. А в тебе живет другая сила – дерзость, страстная жажда, и одиночество. Эта страстная жажда и это одиночество мне хорошо знакомы. И я целую губами, которых у меня нет, обнимаю руками, которых нет, прижимаю к сердцу, которое не бьется в моей груди.
Отрекись от меня. Страшись меня. Я подожду. И не причиню вреда твоему драгоценному Майклу. Но все равно он не сможет любить тебя так, как я, потому что ему не дано знать тебя так, как знаю я.
Я знаю каждую клеточку твоего тела, я знаю каждую твою мысль, Роуан. Я обрету плоть, Роуан, и бренное сольется с вечным. Когда это случится, какая метаморфоза может произойти с тобой, Роуан? Подумай.
Я предвижу это, Роуан. И предвидел всегда: тринадцатая будет обладать силой, чтобы открыть дверь. Единственное, чего я не вижу, это как существовать без твоей любви.
Я ведь всегда тебя любил, любил ту частичку тебя, что была в твоих предшественниках. Я любил тебя в Петире ван Абеле, который больше всех на тебя похож. Я любил тебя даже в моей милой калеке Дейрдре, бессильной, мечтающей о тебе…
В комнате повисла тишина.
Целый час не слышалось ни звука, не было ни малейшего движения воздуха. Снова обычный дом, за окнами которого зимний день – холодный, безветренный, ясный.
Эухения ушла домой. В пустом особняке опять зазвонил телефон.
Роуан сидела в столовой, положив руки на полированный стол и глядя, как раскачиваются на фоне голубого неба голые ветви мирта.
Наконец Роуан поднялась, надела красное шерстяное пальто и, закрыв за собой дверь на замок, вышла в незапертые ворота на улицу.
Холодный воздух бодрил, ей легко дышалось. По-прежнему зеленые листья на дубах потемнели от холода и съежились.
Роуан свернула на Сент-Чарльз-авеню и направилась к отелю «Поншатрен».
Эрон с бокалом вина ждал ее в маленьком баре. Он сидел за столиком, приготовив записную книжку в кожаном переплете и ручку.
Она остановилась, и в устремленном на нее взгляде Эрона промелькнуло удивление. Может, у нее волосы растрепались? Или вид усталый?
– Ему известны все мои мысли и чувства, он знает все, что я хочу сказать.
– Нет, это невозможно, – сказал Эрон. – Сядь те и расскажите мне все по порядку.
– Я не имею над ним власти. Я не могу прогнать его. Мне кажется… мне кажется, я люблю его, – прошептала она. – Он пригрозил, что уйдет, если я поговорю с вами или с Майклом. Но на самом деле он никуда не денется. Я ему нужна. Я ему нужна, чтобы видеть его и быть рядом. Он умен, но не всесилен.
Я ему нужна, чтобы дать ему цель и приблизить его к жизни.
Роуан устремила взгляд в конец длинного бара, где сидел какой-то маленький лысоватый человек с щелью вместо рта, затем посмотрела на бледного бармена, протирающего стаканы. Ряды бутылок, полные отравы. Как здесь тихо. Свет приглушен.
Она села за стол и взглянула на Эрона.
– Почему вы мне солгали? – спросила она. – Почему не сказали, что вас прислали сюда, чтобы остановить его?
– Меня никто не присылал останавливать его. Я никогда вам не лгал.
– И тем не менее вам известно, что он может преодолеть порог. Что такова его цель. И вам поручено помешать ему в ее достижении. С самого начала было поручено.
– Я знаю только то, что написано в досье, – ровно столько, сколько известно и вам Я ознакомил вас со всеми материалами.
– Да, но вам известно, что такие переходы случались и раньше, что на земле живут подобные ему существа, которым удалось найти дверь.
Эрон не ответил.
– Не помогайте ему, – после паузы произнес он наконец.
– Почему вы мне сразу не рассказали?
– А вы бы мне поверили? Я пришел не для того, чтобы рассказывать сказки. И не для того, чтобы заманить вас в Таламаску. Я предоставил вам всю имевшуюся у нас информацию о Мэйфейрах, о том, что на самом деле происходило с ними и с вами, – словом, правду о вашей жизни.
Она не ответила. То, что он говорил, было правдой в его понимании, но при этом он что-то скрывал. Все что-то скрывали. Даже цветы на столе что-то скрывали. А скрывали они то, что жизнь – жестокий и беспощадный процесс. И Лэшер тоже был его частью.
– Это создание – гигантская колония микроскопических клеток. Они питаются воздухом, как губка питается морем, поглощая настолько крошечные частицы, что процесс является непрерывным и происходит совершенно незаметно как для самого организма или органоида, так и для его окружения. Но все основные элементы жизни в нем присутствуют: клеточная структура – несомненно, а кроме того, аминокислоты, ДНК и некая сила, которая – независимо от общего размера – связывает все воедино и которая полностью подчиняется сознанию этого существа, способного по собственной воле полностью менять свой образ.
Роуан замолчала, пытливо вглядываясь в лицо собеседника – понял он или нет? Впрочем, разве это имело значение? Она сама поняла – вот что главное.
– Он не невидимка, его просто невозможно увидеть. И он отнюдь не порождение сверхъестественных сил. Просто миниатюрность собственных клеток позволяет ему проходить сквозь более плотную материю. И тем не менее это эукариотные клетки, то есть они обладают оформленным ядром. Из таких же клеток состоит и человеческое тело. Как он приобрел интеллект? Как он думает? На этот вопрос так же трудно ответить, как и объяснить, откуда клетки эмбриона знают, как и когда следует формировать глаза, пальцы, печень, сердце и мозг. Ни один ученый на земле не ответит, почему из оплодотворенного яйца получается цыпленок или каким образом губка, растертая в пыль, в течение всего лишь нескольких дней полностью восстанавливает форму и каждая ее клетка делает именно то, что должна.
Когда мы узнаем все это, мы сможем ответить на вопрос о происхождении интеллекта Лэшера – ведь он представляет собой некую биологическую субстанцию без явно определяемого мозга. Пока же можно лишь сказать, что он существует с докембрийского периода, что он самодостаточен и, если не вечен, то продолжительность его жизни может составлять миллиарды лет. Можно сделать заключение, что он приобрел сознание благодаря человечеству, и если только сознание может выделять ощутимую энергию, то он заряжается этой энергией и приобретает интеллект. Он постоянно подпитывается сознанием Мэйфейрских ведьм и их пособников, отсюда и возникают его личность, его знания, его воля.