Несмотря на сильный мороз, она остановилась посмотреть на полутень вокруг одной мерцающей лампы. Шар света, скорее всего, возник из-за влаги, приносимой от реки; как кольцо вокруг луны, он предвещал шторм. Он был похож на призрак. Это вестник, подумала Кэтрин с надеждой, сжимая замерзшие руки.
В Рождество Челси посещали привидения — по крайней мере одну комнату в одном из домов в самом центре Кушман-роу. Как и его соседи — другие кирпичные дома в греческом стиле с высокими ступенями из коричневого камня, небольшими садиками и коваными оградами, — дом, в котором жила Кэтрин, был построен в 1840 году Доном Алонзо Кушманом, другом Клемента Кларка Мура.
Кэтрин остановилась, держась за ограду и разглядывая кирпичный дом — четыре этажа и мансарда с маленькими окошками. В свинцовых переплетах в виде лавровых венков они очень украшали дом, придавали ему очарование. Крошечные окна смотрели в небо. Прохожие часто останавливались, чтобы полюбоваться этими загадочными окошками.
Люди всегда делают предположения о том, как живут другие люди. Кэтрин думала о проходящих мимо незнакомцах, воображая, что они счастливы. Возможно, и они, глядя на этот дом, представляли себе изысканные приемы. Наверное, они думали, что там живет любящая семья с замечательными детьми — возможно, в мансарде за этими плетеными окошками находится детская, комната.
Почему они должны представлять себе нечто подобное? Потому что Кэтрин иногда так делала. Вглядываясь в эти окна, она почувствовала холодное покалывание в спине. Ее как будто ударило током, она не могла сдвинуться с места или отвернуться. Сегодня по улице бродили призраки; она зажмурилась, пытаясь почувствовать того, кого любила, умоляя навестить ее сегодня в мансарде.
Сезон настал. Декабрь, когда-то такой веселый и радостный, теперь был временем печали и боли — Кэтрин не отмечала праздника. Это не приносило ничего кроме печальных воспоминаний, и она хотела, чтобы предпраздничная лихорадка быстрее закончилась.
Стряхнув оцепенение и отбросив такие мысли, Кэтрин взбежала по ступеням, хлопнула за собой дверь и с головой закуталась одеялом.
В нескольких кварталах отсюда Лиззи Донелли в темно-красной парчовой накидке и черной бархатной шляпе стояла перед столом с едой. Ее смешные очки запотели от поднимавшегося от еды пара. Ей постоянно приходилось их снимать и отдавать своей девятилетней дочери Люси, чтобы та их вытирала. Лиззи должна была следить за тем, чтобы не положить кому-то в тарелку слишком мало, хотя волноваться об этом не стоило: ее клиенты сразу дали бы ей знать.
— Спасибо, дорогая, — сказала Лиззи.
— Не за что, мам. Продолжай раскладывать еду, а то все голодные, — отозвалась Люси.
— Привет, Джо, привет, Билли, привет, Руги. Как дела, Морис ? Ты был хорошим мальчиком, в этом году не найдешь в чулке уголь, не так ли? — Лиззи подшучивала, наполняя тарелки сегодняшним лакомством — тушеным мясом, картофельным пюре, горошком и морковью. Через битком набитую комнату бесплатной столовой Святой Люси прошел священник, направляясь из дома в церковь.
— Привет, святой отец, — окликнули его несколько человек.
— Благослови вас Господь, — ответил он и поспешил дальше.
— Что вы будете? — спросила Лиззи следующего клиента. — Могу я предложить вам тушеное мясо? Шеф-повар превзошел сегодня самого себя.
Дважды в неделю Лиззи работала здесь как доброволец. Ее крестили в церкви Святой Люси. Ее дочь, которую она назвала в честь церкви и самой святой Люси, тоже крестили здесь. Здесь же она и ее лучшая подруга Кэтрин принимали первое причастие. Они вместе ходили в школу. Три года назад Кэтрин попросила ее занять место Брайана в бесплатной столовой. «Мы так много имеем, что должны что-то и отдавать, — как-то сказал Брайан. Лиззи согласилась — как могла она не согласиться? И она начала работать в благотворительной столовой.
Теперь Лиззи осталась одна со своим половником. После похорон Брайана Кэтрин отказалась переступать порог церкви, даже церкви Святой Люси. Лиззи пыталась возражать, говорила, что столовая находится скорее в помещении прихода, но даже через три года Кэтрин все еще была слишком ранима, чтобы выслушивать какие-либо объяснения. Лиззи всегда надеялась, что сердце подруги оттает хотя бы во время Рождества, но оно, наоборот, ожесточалось.
— Горошек и морковь, красное и зеленое, — сказала Люси, отходя в сторону от стола, потому что уже начинала потеть в своей накидке. — Создает рождественское настроение.
— Привет, Люси, привет, Лиззи, — послышался голос Гарри.
— Гарри! — воскликнула Люси.
— Где ты был, Гарри? — спросила Лиззи, обходя стол, чтобы обнять высокого мужчину. Он позволил ей обрушиться на него и на мгновение повиснуть на нем, но тут же оттолкнул.
— Эй, полегче, — сказал он, бросив взгляд на людей в очереди и нагнувшихся над едой за длинными столами. — Ребята увидят.
— Ну и пусть, — ответила Лиззи. — Да все они продадут свой рисовый пудинг за одно мое объятие. Серьезно, где ты был? Мы волновались за тебя.
— То здесь, то там.
— Что это значит? — спросила Люси.
— Звучит опасно, — нахмурившись, сказала Лиззи. — Особенно из твоих уст, Гарри.
Она изучала его лицо, пытаясь найти ответ. Уличная жизнь сильно старила людей. Их глаза становились тусклыми, лица покрывались морщинами от солнца, ветра и стресса, кости искривлялись и усыхали от плохого питания. Для некоторых наркотики оказывались единственным выходом — волшебным ковром-самолетом, уносившим их в другую, лучшую страну; иногда билет стоил им жизни. Но только не для Гарри, подумала Лиззи. Несмотря ни на что, его взгляд оставался ярким и проницательным.
— Мне надо взяться за дело, — сказал он, доставая из заднего кармана своих рваных и грязных джинсов конверт. — Не могла бы ты отдать это Кэт?
— Конечно. — Лиззи с любопытством взяла конверт. — Что внутри?
— Она поймет, — ответил он.
— Завтра мы с ней обедаем вместе. Почему бы тебе не присоединиться к нам и не отдать ей конверт лично? — спросила Лиззи, надеясь, что ей удастся уговорить его пообедать.
— У меня встреча, — сказал он, пряча глаза. То, как он это сказал, заставило Лиззи похолодеть. Она не знала, чем он зарабатывает на жизнь, и поняла, что искренне не хочет этого знать.
— Может быть, поешь? — спросила она. — Очень вкусно.
Он посмотрел на мясо и картофель, а Люси сунула ему тарелку. Лиззи наполнила ее, положив побольше тушеного мяса. Он сел на конце стола и начал есть. Лиззи удовлетворенно за ним наблюдала. Он закончил есть в рекордно короткое время, вымыл тарелку и остановился, чтобы попрощаться.
— Спасибо, — сказал он.
— Не за что. Для того мы здесь и находимся.
— Ты не забудешь передать Кэт конверт?
— Нет, можешь на меня рассчитывать.
Лиззи наклонилась и еще раз обняла его — никто не мог запретить ей делать это так часто, как ей захочется. Люси тоже его обняла. Но он был верен себе и исчез среди людей, столпившихся у двери, наслаждаясь последними моментами тепла, перед тем как уйти в холодную ночь.
— Мам, а куда он пошел?
— В приют, дорогая. По крайней мере я на это надеюсь. Лизи видела, как он уходит. Она спрятала конверт под накидку, размышляя, что там может находиться, со странным чувством тоски улыбнулась дочери и продолжила руководить раздачей пищи.
Бриджит Бирн сидела на краю дивана, пытаясь выполнить домашнее задание. Тихо, чтобы никто не услышал, она включила телевизор — ей не разрешалось смотреть телевизор, пока она не сделает все уроки, присланные учителем из Новой Шотландии. Бриджит слышала, как миссис Квинн шаркала в своей комнате. Дэнни называл ее «глаз старого орла», поскольку она постоянно за всеми следила.
Вот этим Дэнни с Бриджит и различались. Дэнни ненавидел, когда его контролировали, а Бриджит это нравилось. Ей приятно было ощущать, что кто-то уделяет ей внимание, пусть даже старая владелица пансиона. Она чувствовала, что ее мать одобрила бы миссис Квинн и ее заботу. Раньше за ней присматривал еще и Дэнни. Иногда они заводили друзей, но зимой в Нью-Йорке это было нелегко. Дети в основном сидели дома. Но тогда у Бриджит был Дэнни, а у Дэнни — Бриджит.
Хотя Бриджит скучала по брату, ей здесь нравилось. Трубы отопления дребезжали самым успокаивающим образом, согревая все комнаты. Обои в общей комнате были старые, пожелтевшие, с розами и незабудками, а потолок — с коричневым оттенком. Миссис Квинн однажды сказала, что это от сигаретного дыма. «Раньше здесь был пансион для моряков, дорогая, — говорила она. — Докеры, портовые грузчики, экипажи кораблей, стоявших в доках Челси, и так на протяжении почти двухсот лет. Все они курили».
Бриджит слушала, не выдавая того, что ее брат внес свою лепту: Дэнни иногда выкуривал сигаретку, пока отец продавал деревья, а миссис Квинн смотрела телевизор.
Сейчас внимание девочки было приковано к экрану. Диктор пятичасовых новостей стоял перед елкой в Рокфеллеровском центре, всего в тридцати кварталах от того места, где находилась Бриджит.
— Через два дня на этой восьмидесятифутовой норвежской ели из Уолла, штат Нью-Джерси, будет зажжено тридцать тысяч лампочек, — сообщал репортер, а камера демонстрировала прекрасное темное дерево, вырисовывающееся на фоне городских огней. Было показано, как в прошлый четверг устанавливали эту ель. Когда объектив камеры охватил панораму толпы, Бриджит буквально прильнула к экрану.
Некоторые люди держали в руках плакаты с надписями: «Привет, Брисбен!», «Привет маме и папе в Коламбусе», «Счастливых праздников всем в Луисвилле!» Бриджит вглядывалась в каждое лицо, ее пульс участился. Она знала, что у человека, которого она ищет, не будет плаката. Он встанет где-нибудь позади, стараясь не попасть в объектив. Он будет вдыхать запах хвои, уставившись на темно-зеленые иголки, на кору, сияющую от золотой смолы, и на стремящуюся к звездам макушку. Он страж и пастырь большого дерева.
Сюжет сменился, теперь по телевизору показывали новости о пожаре в Вест-Сайде, и Бриджит закрыла глаза, думая о брате. Дэнни всегда верил, что у рождественских деревьев есть душа, он придумывал истории о том, как снежные ангелы вдыхают в деревья жизнь, а солнечный свет производит хлорофилл, создавая зелень хвойного покрова.
— У них есть душа, Бриджит, — говорил он, — у каждого дерева. Они живые, их корни уходят в землю, а ветви стремятся к небу.
— А мы их срубаем, — сказала пораженная Бриджит. — Мы их убиваем!
— Нет, не надо так думать. До того как их вырубят, деревья роняют на землю семена — чтобы возродиться. Конечно, многое зависит от осадков и преобладающих ветров.
— Дэнни, только не про погоду. Расскажи мне о деревьях.
— Но все зависит от погоды, Бриди! Помнишь, какие были эти ливни на прошлой неделе и как мы ждали, чтобы зона низкого давления ушла от побережья и дожди постепенно прекратились? Но даже после этого были предупреждения о ливневых паводках, а по радио сказали…
— Черт побери, Дэнни. Только не это. Меня не интересуют прогнозы погоды. Я хочу услышать о деревьях. Снежные ангелы их оживляют, солнце делает иголки зелеными, а мы их убиваем!
— Деревья действительно умирают. В тот момент, когда пила вонзается в их ствол…
— Это ужасно, — закричала Бриджит.
— Но дело в том, Бриди, что они возвращаются к жизни.
— Как?
— Ну когда загораются огни.
— Когда что?
— Когда человек приносит дерево к себе домой и зажигает на нем лампочки.
— То есть когда его любят?
— Что-то вроде этого.
Дэнни был слишком упрям, чтобы в этом признаться, но Бриди видела, как он смотрел на деревья их отца перед тем, как их продавали. Он стоял в их тени на морозе и ждал, пока кто-нибудь не остановится и не заберет одно их них. Наверное, он, как и Бриди, мечтал о великолепных апартаментах — в высоком небоскребе или в уютном доме — и о блестящих возможностях, которые сулил ему Нью-Йорк.
— Только посмотри туда, — говорил он Бриджит, указывая на Эмпайер Стейт Билдинг, залитую зелеными и красными праздничными огнями. — Какой город может так раскрасить небо? Ты знаешь, сколько электричества на это ушло? Можно было бы осветить всю Новую Шотландию.
— Тебе бы не понравилось здесь жить, Дэнни! Месяц — одно дело, но ты бы не выдержал дольше. Здесь нет деревьев, кроме наших и тех облезлых, которые растут у тротуаров, нет лесов. Ты не найдешь здесь сов или ястребов. Где ты будешь наблюдать, как приближается буря?
— Я не говорю, что хотел бы здесь жить. Но ты ошибаешься насчет деревьев, природы и бурь. Все это есть и в Нью-Йорке. Здесь есть такие места, — так загадочно сказал Дэнни, что Бриджит стало любопытно, где он продолжил свои изыскания.
В это время пятичасовые новости сменили новости Нью-Йорка, в которых показали еще несколько кадров из Рокфеллеровского центра. Падают хлопья снега, люди скользят по льду, на заднем плане блестит золотом статуя Прометея, а над толпой людей, приветственно машущих руками в объектив, возвышается темная, величественная рождественская ель.
Не отрывая глаз от экрана, Бриджит молилась, мечтая увидеть своего брата. Он еще не пытался найти ее, а они с отцом уже целый день были в Нью-Йорке. Ее ногти вонзились в ладони — Дэнни, Дэнни, я должна увидеть тебя.
Она пристально вглядывалась в счастливые лица людей, приехавших отовсюду, чтобы испытать рождественское волшебство. Нью-Йорк — волшебство такое мощное, что захватило ее брата и вырвало его из семьи.
— Где ты, Дэнни? — хрипло спросила она у телевизора. Наблюдая, как снег окутывает еловые иголки, она вспомнила снежных ангелов, придуманных братом. — Вернешься ли ты к нам? Ты должен…
Дерево было темным. Его дух был мертв и не оживет еще два дня — пока не зажгут огни. Бриджит знала, что ее брат был там. Он может не сразу появиться в Челси, помня, как обезумел их отец в прошлом году. Но когда он вернется, Бриджит будет готова это отпраздновать. Она привезла свои наряды. Всей семьей они пойдут в Плазу выпить чаю. Это будет замечательный, особенный вечер… А пока Бриджит представляла, как он стоит рядом с огромной елью в Рокфеллеровском центре и смотрит, как ее покрывает снег.
Она так сконцентрировалась, пытаясь увидеть Дэнни по телевизору, что не услышала шагов в переулке. Загремел мусорный бак, это привлекло ее внимание, и она подняла глаза. Она услышала скребущийся звук, как будто ногти царапали по дереву, но подумала, что скребется собачка миссис Квинн — Мерфи. Мерфи постоянно хотела на улицу… И в самом деле, она лаяла.
— Ты это слышала? — спросила миссис Квинн, проходя через гостиную, за ней бежала Мерфи. Собачка запрыгнула на кресло рядом с окном, смело и яростно лая, будто она была немецкой овчаркой, а не крохотным йоркширским терьером.
— Я ничего не слышала, — ответила Бриджит, глядя на экран.
— Это бродяги роются в мусоре. — Хозяйка возобновила разговор на больную тему. — Ищут пустые баки, чтобы вернуться. Я бы не возражала, если бы они не оставляли после себя такой беспорядок. — Тут она заметила, что телевизор включен. — Что это такое, юная леди? Разве вы не должны делать домашнее задание?
Бриджит не могла ответить, не осмеливалась обернуться. Если бы она это сделала, то миссис Квинн заметила бы ее красные, полные слез глаза. Разве миссис Квинн не знала, что Дэнни теперь тоже бродяга? Где он спит? Что он ест? Хранитель деревьев, мальчик, который любил наблюдать за бурями, должен был оставаться сильным и осторожным.
О Дэнни, молча взвыла Бриджит, продолжая рассматривать толпу на экране, и по ее щекам текли слезы.
Глава 3
В Рождество Челси посещали привидения — по крайней мере одну комнату в одном из домов в самом центре Кушман-роу. Как и его соседи — другие кирпичные дома в греческом стиле с высокими ступенями из коричневого камня, небольшими садиками и коваными оградами, — дом, в котором жила Кэтрин, был построен в 1840 году Доном Алонзо Кушманом, другом Клемента Кларка Мура.
Кэтрин остановилась, держась за ограду и разглядывая кирпичный дом — четыре этажа и мансарда с маленькими окошками. В свинцовых переплетах в виде лавровых венков они очень украшали дом, придавали ему очарование. Крошечные окна смотрели в небо. Прохожие часто останавливались, чтобы полюбоваться этими загадочными окошками.
Люди всегда делают предположения о том, как живут другие люди. Кэтрин думала о проходящих мимо незнакомцах, воображая, что они счастливы. Возможно, и они, глядя на этот дом, представляли себе изысканные приемы. Наверное, они думали, что там живет любящая семья с замечательными детьми — возможно, в мансарде за этими плетеными окошками находится детская, комната.
Почему они должны представлять себе нечто подобное? Потому что Кэтрин иногда так делала. Вглядываясь в эти окна, она почувствовала холодное покалывание в спине. Ее как будто ударило током, она не могла сдвинуться с места или отвернуться. Сегодня по улице бродили призраки; она зажмурилась, пытаясь почувствовать того, кого любила, умоляя навестить ее сегодня в мансарде.
Сезон настал. Декабрь, когда-то такой веселый и радостный, теперь был временем печали и боли — Кэтрин не отмечала праздника. Это не приносило ничего кроме печальных воспоминаний, и она хотела, чтобы предпраздничная лихорадка быстрее закончилась.
Стряхнув оцепенение и отбросив такие мысли, Кэтрин взбежала по ступеням, хлопнула за собой дверь и с головой закуталась одеялом.
В нескольких кварталах отсюда Лиззи Донелли в темно-красной парчовой накидке и черной бархатной шляпе стояла перед столом с едой. Ее смешные очки запотели от поднимавшегося от еды пара. Ей постоянно приходилось их снимать и отдавать своей девятилетней дочери Люси, чтобы та их вытирала. Лиззи должна была следить за тем, чтобы не положить кому-то в тарелку слишком мало, хотя волноваться об этом не стоило: ее клиенты сразу дали бы ей знать.
— Спасибо, дорогая, — сказала Лиззи.
— Не за что, мам. Продолжай раскладывать еду, а то все голодные, — отозвалась Люси.
— Привет, Джо, привет, Билли, привет, Руги. Как дела, Морис ? Ты был хорошим мальчиком, в этом году не найдешь в чулке уголь, не так ли? — Лиззи подшучивала, наполняя тарелки сегодняшним лакомством — тушеным мясом, картофельным пюре, горошком и морковью. Через битком набитую комнату бесплатной столовой Святой Люси прошел священник, направляясь из дома в церковь.
— Привет, святой отец, — окликнули его несколько человек.
— Благослови вас Господь, — ответил он и поспешил дальше.
— Что вы будете? — спросила Лиззи следующего клиента. — Могу я предложить вам тушеное мясо? Шеф-повар превзошел сегодня самого себя.
Дважды в неделю Лиззи работала здесь как доброволец. Ее крестили в церкви Святой Люси. Ее дочь, которую она назвала в честь церкви и самой святой Люси, тоже крестили здесь. Здесь же она и ее лучшая подруга Кэтрин принимали первое причастие. Они вместе ходили в школу. Три года назад Кэтрин попросила ее занять место Брайана в бесплатной столовой. «Мы так много имеем, что должны что-то и отдавать, — как-то сказал Брайан. Лиззи согласилась — как могла она не согласиться? И она начала работать в благотворительной столовой.
Теперь Лиззи осталась одна со своим половником. После похорон Брайана Кэтрин отказалась переступать порог церкви, даже церкви Святой Люси. Лиззи пыталась возражать, говорила, что столовая находится скорее в помещении прихода, но даже через три года Кэтрин все еще была слишком ранима, чтобы выслушивать какие-либо объяснения. Лиззи всегда надеялась, что сердце подруги оттает хотя бы во время Рождества, но оно, наоборот, ожесточалось.
— Горошек и морковь, красное и зеленое, — сказала Люси, отходя в сторону от стола, потому что уже начинала потеть в своей накидке. — Создает рождественское настроение.
— Привет, Люси, привет, Лиззи, — послышался голос Гарри.
— Гарри! — воскликнула Люси.
— Где ты был, Гарри? — спросила Лиззи, обходя стол, чтобы обнять высокого мужчину. Он позволил ей обрушиться на него и на мгновение повиснуть на нем, но тут же оттолкнул.
— Эй, полегче, — сказал он, бросив взгляд на людей в очереди и нагнувшихся над едой за длинными столами. — Ребята увидят.
— Ну и пусть, — ответила Лиззи. — Да все они продадут свой рисовый пудинг за одно мое объятие. Серьезно, где ты был? Мы волновались за тебя.
— То здесь, то там.
— Что это значит? — спросила Люси.
— Звучит опасно, — нахмурившись, сказала Лиззи. — Особенно из твоих уст, Гарри.
Она изучала его лицо, пытаясь найти ответ. Уличная жизнь сильно старила людей. Их глаза становились тусклыми, лица покрывались морщинами от солнца, ветра и стресса, кости искривлялись и усыхали от плохого питания. Для некоторых наркотики оказывались единственным выходом — волшебным ковром-самолетом, уносившим их в другую, лучшую страну; иногда билет стоил им жизни. Но только не для Гарри, подумала Лиззи. Несмотря ни на что, его взгляд оставался ярким и проницательным.
— Мне надо взяться за дело, — сказал он, доставая из заднего кармана своих рваных и грязных джинсов конверт. — Не могла бы ты отдать это Кэт?
— Конечно. — Лиззи с любопытством взяла конверт. — Что внутри?
— Она поймет, — ответил он.
— Завтра мы с ней обедаем вместе. Почему бы тебе не присоединиться к нам и не отдать ей конверт лично? — спросила Лиззи, надеясь, что ей удастся уговорить его пообедать.
— У меня встреча, — сказал он, пряча глаза. То, как он это сказал, заставило Лиззи похолодеть. Она не знала, чем он зарабатывает на жизнь, и поняла, что искренне не хочет этого знать.
— Может быть, поешь? — спросила она. — Очень вкусно.
Он посмотрел на мясо и картофель, а Люси сунула ему тарелку. Лиззи наполнила ее, положив побольше тушеного мяса. Он сел на конце стола и начал есть. Лиззи удовлетворенно за ним наблюдала. Он закончил есть в рекордно короткое время, вымыл тарелку и остановился, чтобы попрощаться.
— Спасибо, — сказал он.
— Не за что. Для того мы здесь и находимся.
— Ты не забудешь передать Кэт конверт?
— Нет, можешь на меня рассчитывать.
Лиззи наклонилась и еще раз обняла его — никто не мог запретить ей делать это так часто, как ей захочется. Люси тоже его обняла. Но он был верен себе и исчез среди людей, столпившихся у двери, наслаждаясь последними моментами тепла, перед тем как уйти в холодную ночь.
— Мам, а куда он пошел?
— В приют, дорогая. По крайней мере я на это надеюсь. Лизи видела, как он уходит. Она спрятала конверт под накидку, размышляя, что там может находиться, со странным чувством тоски улыбнулась дочери и продолжила руководить раздачей пищи.
Бриджит Бирн сидела на краю дивана, пытаясь выполнить домашнее задание. Тихо, чтобы никто не услышал, она включила телевизор — ей не разрешалось смотреть телевизор, пока она не сделает все уроки, присланные учителем из Новой Шотландии. Бриджит слышала, как миссис Квинн шаркала в своей комнате. Дэнни называл ее «глаз старого орла», поскольку она постоянно за всеми следила.
Вот этим Дэнни с Бриджит и различались. Дэнни ненавидел, когда его контролировали, а Бриджит это нравилось. Ей приятно было ощущать, что кто-то уделяет ей внимание, пусть даже старая владелица пансиона. Она чувствовала, что ее мать одобрила бы миссис Квинн и ее заботу. Раньше за ней присматривал еще и Дэнни. Иногда они заводили друзей, но зимой в Нью-Йорке это было нелегко. Дети в основном сидели дома. Но тогда у Бриджит был Дэнни, а у Дэнни — Бриджит.
Хотя Бриджит скучала по брату, ей здесь нравилось. Трубы отопления дребезжали самым успокаивающим образом, согревая все комнаты. Обои в общей комнате были старые, пожелтевшие, с розами и незабудками, а потолок — с коричневым оттенком. Миссис Квинн однажды сказала, что это от сигаретного дыма. «Раньше здесь был пансион для моряков, дорогая, — говорила она. — Докеры, портовые грузчики, экипажи кораблей, стоявших в доках Челси, и так на протяжении почти двухсот лет. Все они курили».
Бриджит слушала, не выдавая того, что ее брат внес свою лепту: Дэнни иногда выкуривал сигаретку, пока отец продавал деревья, а миссис Квинн смотрела телевизор.
Сейчас внимание девочки было приковано к экрану. Диктор пятичасовых новостей стоял перед елкой в Рокфеллеровском центре, всего в тридцати кварталах от того места, где находилась Бриджит.
— Через два дня на этой восьмидесятифутовой норвежской ели из Уолла, штат Нью-Джерси, будет зажжено тридцать тысяч лампочек, — сообщал репортер, а камера демонстрировала прекрасное темное дерево, вырисовывающееся на фоне городских огней. Было показано, как в прошлый четверг устанавливали эту ель. Когда объектив камеры охватил панораму толпы, Бриджит буквально прильнула к экрану.
Некоторые люди держали в руках плакаты с надписями: «Привет, Брисбен!», «Привет маме и папе в Коламбусе», «Счастливых праздников всем в Луисвилле!» Бриджит вглядывалась в каждое лицо, ее пульс участился. Она знала, что у человека, которого она ищет, не будет плаката. Он встанет где-нибудь позади, стараясь не попасть в объектив. Он будет вдыхать запах хвои, уставившись на темно-зеленые иголки, на кору, сияющую от золотой смолы, и на стремящуюся к звездам макушку. Он страж и пастырь большого дерева.
Сюжет сменился, теперь по телевизору показывали новости о пожаре в Вест-Сайде, и Бриджит закрыла глаза, думая о брате. Дэнни всегда верил, что у рождественских деревьев есть душа, он придумывал истории о том, как снежные ангелы вдыхают в деревья жизнь, а солнечный свет производит хлорофилл, создавая зелень хвойного покрова.
— У них есть душа, Бриджит, — говорил он, — у каждого дерева. Они живые, их корни уходят в землю, а ветви стремятся к небу.
— А мы их срубаем, — сказала пораженная Бриджит. — Мы их убиваем!
— Нет, не надо так думать. До того как их вырубят, деревья роняют на землю семена — чтобы возродиться. Конечно, многое зависит от осадков и преобладающих ветров.
— Дэнни, только не про погоду. Расскажи мне о деревьях.
— Но все зависит от погоды, Бриди! Помнишь, какие были эти ливни на прошлой неделе и как мы ждали, чтобы зона низкого давления ушла от побережья и дожди постепенно прекратились? Но даже после этого были предупреждения о ливневых паводках, а по радио сказали…
— Черт побери, Дэнни. Только не это. Меня не интересуют прогнозы погоды. Я хочу услышать о деревьях. Снежные ангелы их оживляют, солнце делает иголки зелеными, а мы их убиваем!
— Деревья действительно умирают. В тот момент, когда пила вонзается в их ствол…
— Это ужасно, — закричала Бриджит.
— Но дело в том, Бриди, что они возвращаются к жизни.
— Как?
— Ну когда загораются огни.
— Когда что?
— Когда человек приносит дерево к себе домой и зажигает на нем лампочки.
— То есть когда его любят?
— Что-то вроде этого.
Дэнни был слишком упрям, чтобы в этом признаться, но Бриди видела, как он смотрел на деревья их отца перед тем, как их продавали. Он стоял в их тени на морозе и ждал, пока кто-нибудь не остановится и не заберет одно их них. Наверное, он, как и Бриди, мечтал о великолепных апартаментах — в высоком небоскребе или в уютном доме — и о блестящих возможностях, которые сулил ему Нью-Йорк.
— Только посмотри туда, — говорил он Бриджит, указывая на Эмпайер Стейт Билдинг, залитую зелеными и красными праздничными огнями. — Какой город может так раскрасить небо? Ты знаешь, сколько электричества на это ушло? Можно было бы осветить всю Новую Шотландию.
— Тебе бы не понравилось здесь жить, Дэнни! Месяц — одно дело, но ты бы не выдержал дольше. Здесь нет деревьев, кроме наших и тех облезлых, которые растут у тротуаров, нет лесов. Ты не найдешь здесь сов или ястребов. Где ты будешь наблюдать, как приближается буря?
— Я не говорю, что хотел бы здесь жить. Но ты ошибаешься насчет деревьев, природы и бурь. Все это есть и в Нью-Йорке. Здесь есть такие места, — так загадочно сказал Дэнни, что Бриджит стало любопытно, где он продолжил свои изыскания.
В это время пятичасовые новости сменили новости Нью-Йорка, в которых показали еще несколько кадров из Рокфеллеровского центра. Падают хлопья снега, люди скользят по льду, на заднем плане блестит золотом статуя Прометея, а над толпой людей, приветственно машущих руками в объектив, возвышается темная, величественная рождественская ель.
Не отрывая глаз от экрана, Бриджит молилась, мечтая увидеть своего брата. Он еще не пытался найти ее, а они с отцом уже целый день были в Нью-Йорке. Ее ногти вонзились в ладони — Дэнни, Дэнни, я должна увидеть тебя.
Она пристально вглядывалась в счастливые лица людей, приехавших отовсюду, чтобы испытать рождественское волшебство. Нью-Йорк — волшебство такое мощное, что захватило ее брата и вырвало его из семьи.
— Где ты, Дэнни? — хрипло спросила она у телевизора. Наблюдая, как снег окутывает еловые иголки, она вспомнила снежных ангелов, придуманных братом. — Вернешься ли ты к нам? Ты должен…
Дерево было темным. Его дух был мертв и не оживет еще два дня — пока не зажгут огни. Бриджит знала, что ее брат был там. Он может не сразу появиться в Челси, помня, как обезумел их отец в прошлом году. Но когда он вернется, Бриджит будет готова это отпраздновать. Она привезла свои наряды. Всей семьей они пойдут в Плазу выпить чаю. Это будет замечательный, особенный вечер… А пока Бриджит представляла, как он стоит рядом с огромной елью в Рокфеллеровском центре и смотрит, как ее покрывает снег.
Она так сконцентрировалась, пытаясь увидеть Дэнни по телевизору, что не услышала шагов в переулке. Загремел мусорный бак, это привлекло ее внимание, и она подняла глаза. Она услышала скребущийся звук, как будто ногти царапали по дереву, но подумала, что скребется собачка миссис Квинн — Мерфи. Мерфи постоянно хотела на улицу… И в самом деле, она лаяла.
— Ты это слышала? — спросила миссис Квинн, проходя через гостиную, за ней бежала Мерфи. Собачка запрыгнула на кресло рядом с окном, смело и яростно лая, будто она была немецкой овчаркой, а не крохотным йоркширским терьером.
— Я ничего не слышала, — ответила Бриджит, глядя на экран.
— Это бродяги роются в мусоре. — Хозяйка возобновила разговор на больную тему. — Ищут пустые баки, чтобы вернуться. Я бы не возражала, если бы они не оставляли после себя такой беспорядок. — Тут она заметила, что телевизор включен. — Что это такое, юная леди? Разве вы не должны делать домашнее задание?
Бриджит не могла ответить, не осмеливалась обернуться. Если бы она это сделала, то миссис Квинн заметила бы ее красные, полные слез глаза. Разве миссис Квинн не знала, что Дэнни теперь тоже бродяга? Где он спит? Что он ест? Хранитель деревьев, мальчик, который любил наблюдать за бурями, должен был оставаться сильным и осторожным.
О Дэнни, молча взвыла Бриджит, продолжая рассматривать толпу на экране, и по ее щекам текли слезы.
Глава 3
Каждый четверг утром Кэтрин и Лиззи встречались в закусочной «Помешанный» на юго-западном углу Двадцать третьей стрит и Девятой авеню, чтобы позавтракать вместе. По пути туда Кэтрин проходила мимо продавца деревьев. Легкий снежок падал всю ночь, окутав Челси белым покрывалом.
Мужчина, не подозревавший о приближении Кэтрин, неподвижно стоял, держа в руках картонный стаканчик с кофе. Она видела, как поднимается пар, и представила, как стаканчик согревает его руки. Он смотрел на свои деревья, покрытые снегом: серебряные и белые кристаллики сверкали на утреннем солнце, как будто ели все еще росли на ферме в Новой Шотландии.
— Доброе утро. Вы когда-нибудь видели что-нибудь красивее? — спросил он, когда она подошла ближе.
— Доброе утро, — ответила она, ускоряя шаг.
— Может быть, сегодня на обратном пути вы купите елочку?! — крикнул он ей вслед.
К тому времени, как Кэтрин добралась до «Помешанного», Лиззи уже завезла Люси в школу и сидела в кабинке около окна, читая «Тайме». Поверх блестящего коричневого платья на ней был темно-зеленый атласный жилет. Зеленая шляпа в баварском стиле с маленьким красным цветком, прикрепленным к ленте из тафты, очень подходила к жилету. Кэтрин сняла свое черное пальто, шарф и перчатки и повесила их на стену.
— Расскажи мне о сообщении, которое ты оставила мне на автоответчике, — сказала Лиззи, как только Кэтрин села рядом. — О том, что случилось вчера, — об инциденте с рождественским хором.
Кэтрин почувствовала иронию в словах Лиззи, но проигнорировала ее и рассказала историю, которую она наблюдала накануне в вестибюле высотки, — о маленькой девочке, которая фальшивила:
— Надо было видеть ее лицо, такое бледное. Она так расстроилась, остальные дети продолжали петь, а она просто стояла там, пытаясь не заплакать. Мне хотелось свернуть шею их руководителю.
— Но ты этого не сделала?
— Нет.
— И ты не спасла девочку, не отвела ее в другой хор, где ее бы оценили?
— Нет.
— Ух, ты делаешь успехи! — ухмыльнулась Лиззи, пока официант принимал их заказ. Они заказали одно и то же: кофе, апельсиновый сок и поджаренные рогалики с маком и маслом.
— Это заставило меня подумать о Люси, — заметила Кэтрин.
— Люси просто проигнорировала бы ее и стала петь в два раза громче.
— И это заставило меня подумать о Брайане.
— Тебя все заставляет думать о Брайане, — мягко ответила Лиззи.
— Он бы не стоял просто так, понимаешь? Он никогда не терпел несправедливости. Даже в хоре. — Кэтрин закрыла глаза, чтобы представить лицо Брайана. Она увидела его ярко-зеленые глаза, темные волосы, квадратную челюсть, его костюм и галстук. Он оставил доходную адвокатскую практику ради образовательной адвокатской программы, потому что хотел помогать людям, а она влюбилась в него потому… потому, что он был Брайаном.
— Кэт, это надо прекратить.
Все из-за того, как руководитель хора указала на нее, — сказала Кэтрин. — Так резко и недоброжелательно, она заставила девочку заплакать. Какой смысл работать с детьми, помогать им светиться, петь, если ты не можешь делать это деликатно?
— Звучит так, как будто она потеряла дух Рождества, — сказала Лиззи.
Принесли завтрак, они начали есть. Кэтрин думала о словах Лиззи: дух Рождества. Когда-то и Кэтрин его ощущала, но за последние три года ее источник иссяк. Пока она жевала рогалик, ее взгляд упал на продавца рождественских деревьев за окном.
— Видела парня с елками? — спросила Кэтрин. — Он вернулся, вон он, прямо перед твоим магазином.
— Конечно, как я могла не заметить? А он ничего; я сижу в своем магазине, смотрю на него через окно и представляю его без куртки и без рубашки, как он рубит ели под палящим солнцем Новой Шотландии. Его мускулистые плечи напрягаются, когда он спиливает ветки. Весь потный…
— Прекрати.
Лиззи махнула рукой:
— Я одинока, мне можно.
На это у Кэтрин не было ответа. Лиззи только что порвала с человеком, которого долгое время любила. Он не захотел на ней жениться, воспитывать Люси, получить готовую семью, именно поэтому Кэтрин считала его глупым, тупым, в общем, жалким.
— Ну и что мне делать? Сидеть и притворяться, что я дерево с корой и иголками, а не женщина с гормонами, чувствами и желанием быть замеченной? Он обращает на тебя внимание, когда ты проходишь мимо?
— Продавец деревьев?
— Чье имя мы обе прекрасно знаем — Кристофер Бирн. Да, продавец деревьев.
— Наверное, он хочет продать мне елку.
Лиззи наклонила голову. В надетой набок, по моде, шляпке ее голова, казалось, сейчас упадет на плечо.
— Ты могла бы быть с ним подобрее.
— Это трудно. Достаточно вспомнить прошлогодний случай.
Лиззи покачала головой:
— Он пытался удержать своего сына, не хотел, чтобы сын стал нью-йоркским беспризорником. Ты никогда об этом не думала?
— Брайан бы вмешался и остановил драку, — сказала Кэтрин, и его имя вызвало в ней такую бурю эмоций, что ей пришлось замолчать, чтобы справиться с собой.
Лиззи подождала пару секунд и заговорила:
— Я помню, скоро третья годовщина смерти Брайана.
— Вчера я видела первые привидения.
— Они всегда появляются первого декабря, — сказала Лизи. — В то же время, что и рождественские деревья.
Кэтрин посмотрела в окно. Солнце поднялось над низкими зданиями, и снег на елях Кристофера Бирна начал таять. Наверное, поэтому она не любила его появление — оно напоминало ей о Брайане.
— Отец Кьюзак спрашивал о тебе вчера. — Лиззи отодвинула посуду. — Он сказал, что столовая в тебе нуждается.
Кэтрин скучала по тем временам, когда она бывала в большой столовой при церкви Святой Люси, помогала готовить и подавать еду, кормила бедных. Она и Брайан делали это вместе, каждое воскресенье с тех пор, как поженились девять лет назад. Потом, когда он покинул фирму «Слейд и Линден» и начал заниматься семейной программой, у него стало слишком много работы. Кэтрин поняла и уговорила Лиззи занять его место.
— Я прохожу мимо церкви Святой Люси и думаю о нашей свадьбе, — сказала Кэтрин. — Самый прекрасный день в жизни, полный любви, которая могла бы длиться вечно. Освященная отцом Кьюзаком и, как он сказал, Богом, Святой Люси и всеми ангелами и святыми. Я думаю о том дне и обо всех других счастливых днях, о крещении Люси, когда мы с Брайаном были ее крестными родителями… а потом я вспоминаю похороны Брайана.
— Я знаю, дорогая.
— Я больше никогда не переступлю порог этого места.
— Ладно.
— Сейчас, работая на мистера Рейнбека, я собираю образы ангелов, представленные в нью-йоркской архитектуре, — в статуях, на карнизах, в орнаментах, — и даже это сводит меня с ума. Где были ангелы, когда умер Брайан?
Лиззи не ответила. Она просто сидела и слушала. Кэтрин сморгнула слезы. Для нее это было трудное время года. Взглянув в окно, она увидела, как около деревьев остановился покупатель. Всем хотелось наряжать елки, петь рождественские песни, радоваться. Но возможно ли это, если с вашими близкими случаются страшные вещи? Кэтрин вытерла глаза и задумалась.
Посмотрев на часы, она поняла, что опаздывает. Ей надо было попасть на работу, так что она рассчитала свою долю за завтрак.
— Ой, — сказала Лиззи, роясь в своей сумочке. — Чуть не забыла.
— Что это? — спросила Кэтрин, глядя на конверт, который Лиззи положила на стол. На нем была лишь одна буква «К».
— Это от тайного поклонника.
— Гарри? — Кэтрин невольно улыбнулась.
— Гудини собственной персоной. Тебе придется сказать мне, что там, я чуть не умерла от любопытства.
— Скажу. — Они направились к кассе. — Я все тебе скажу.
— Ну, не совсем все, — заметила Лиззи, выходя на улицу. — Если дело касается Гарри, я знаю, у тебя есть кое-какие секреты. Кэтрин улыбнулась, обняла и поцеловала Лиззи, а затем заспешила к метро.
Местами тротуар все еще был покрыт снегом, и она чуть не упала. Сбежав по ступенькам вниз, она вскочила в переполненный поезд как раз тогда, когда двери уже закрывались. В толчее вагона она уцепилась за поручень и умудрилась вскрыть конверт. В нем был лист чистой бумаги с единственной строчкой: «Ты впустишь меня?»
Кэтрин закрыла глаза, и в то время, как поезд продолжал грохотать под городскими улицами, она осознала, что впустит.
Кристи Бирн работал на морозе, пребывая в том растрепанном состоянии, которое ощущал всегда, когда не высыпался. Он остро воспринимал окружающее: восходящее солнце, как белый огонь, поднималось над крышами кирпичных зданий Челси, солнечный свет заливал улицы расплавленным золотом. Ледяной воздух проникал за воротник и в рукава куртки. Нью-Йорк расположен намного южнее Новой Шотландии, но, казалось, здесь холоднее. Может быть, потому, что Дэнни был где-то здесь, на улице.
Кристи здоровался с владельцами магазинов, посыльными, живущими по соседству, людьми, которые шли на работу. Он поздоровался с застенчивой, печальной женщиной — он не знал ее имени — она всегда носила черное. Так делали многие модницы Нью-Йорка, но эта была иной. Кристи видел ее в черных костюмах, черном пальто, черных джинсах и свитере по выходным и почему-то знал, что она в трауре.
Сквозь очки в серебряной оправе смотрели добрые глаза, темно-серые, блестящие. Он помнил, что раньше она проходила мимо с мужчиной. Они смеялись, держась за руки, и иногда покупали елку на Рождество. Но около трех лет назад мужчина исчез. Теперь женщина была одна. Она частенько заходила в шляпный магазин выпить чаю с Лиз, владелицей магазина, и ее дочерью. Казалось, они очень близки. Кристи это радовало.
Мужчина, не подозревавший о приближении Кэтрин, неподвижно стоял, держа в руках картонный стаканчик с кофе. Она видела, как поднимается пар, и представила, как стаканчик согревает его руки. Он смотрел на свои деревья, покрытые снегом: серебряные и белые кристаллики сверкали на утреннем солнце, как будто ели все еще росли на ферме в Новой Шотландии.
— Доброе утро. Вы когда-нибудь видели что-нибудь красивее? — спросил он, когда она подошла ближе.
— Доброе утро, — ответила она, ускоряя шаг.
— Может быть, сегодня на обратном пути вы купите елочку?! — крикнул он ей вслед.
К тому времени, как Кэтрин добралась до «Помешанного», Лиззи уже завезла Люси в школу и сидела в кабинке около окна, читая «Тайме». Поверх блестящего коричневого платья на ней был темно-зеленый атласный жилет. Зеленая шляпа в баварском стиле с маленьким красным цветком, прикрепленным к ленте из тафты, очень подходила к жилету. Кэтрин сняла свое черное пальто, шарф и перчатки и повесила их на стену.
— Расскажи мне о сообщении, которое ты оставила мне на автоответчике, — сказала Лиззи, как только Кэтрин села рядом. — О том, что случилось вчера, — об инциденте с рождественским хором.
Кэтрин почувствовала иронию в словах Лиззи, но проигнорировала ее и рассказала историю, которую она наблюдала накануне в вестибюле высотки, — о маленькой девочке, которая фальшивила:
— Надо было видеть ее лицо, такое бледное. Она так расстроилась, остальные дети продолжали петь, а она просто стояла там, пытаясь не заплакать. Мне хотелось свернуть шею их руководителю.
— Но ты этого не сделала?
— Нет.
— И ты не спасла девочку, не отвела ее в другой хор, где ее бы оценили?
— Нет.
— Ух, ты делаешь успехи! — ухмыльнулась Лиззи, пока официант принимал их заказ. Они заказали одно и то же: кофе, апельсиновый сок и поджаренные рогалики с маком и маслом.
— Это заставило меня подумать о Люси, — заметила Кэтрин.
— Люси просто проигнорировала бы ее и стала петь в два раза громче.
— И это заставило меня подумать о Брайане.
— Тебя все заставляет думать о Брайане, — мягко ответила Лиззи.
— Он бы не стоял просто так, понимаешь? Он никогда не терпел несправедливости. Даже в хоре. — Кэтрин закрыла глаза, чтобы представить лицо Брайана. Она увидела его ярко-зеленые глаза, темные волосы, квадратную челюсть, его костюм и галстук. Он оставил доходную адвокатскую практику ради образовательной адвокатской программы, потому что хотел помогать людям, а она влюбилась в него потому… потому, что он был Брайаном.
— Кэт, это надо прекратить.
Все из-за того, как руководитель хора указала на нее, — сказала Кэтрин. — Так резко и недоброжелательно, она заставила девочку заплакать. Какой смысл работать с детьми, помогать им светиться, петь, если ты не можешь делать это деликатно?
— Звучит так, как будто она потеряла дух Рождества, — сказала Лиззи.
Принесли завтрак, они начали есть. Кэтрин думала о словах Лиззи: дух Рождества. Когда-то и Кэтрин его ощущала, но за последние три года ее источник иссяк. Пока она жевала рогалик, ее взгляд упал на продавца рождественских деревьев за окном.
— Видела парня с елками? — спросила Кэтрин. — Он вернулся, вон он, прямо перед твоим магазином.
— Конечно, как я могла не заметить? А он ничего; я сижу в своем магазине, смотрю на него через окно и представляю его без куртки и без рубашки, как он рубит ели под палящим солнцем Новой Шотландии. Его мускулистые плечи напрягаются, когда он спиливает ветки. Весь потный…
— Прекрати.
Лиззи махнула рукой:
— Я одинока, мне можно.
На это у Кэтрин не было ответа. Лиззи только что порвала с человеком, которого долгое время любила. Он не захотел на ней жениться, воспитывать Люси, получить готовую семью, именно поэтому Кэтрин считала его глупым, тупым, в общем, жалким.
— Ну и что мне делать? Сидеть и притворяться, что я дерево с корой и иголками, а не женщина с гормонами, чувствами и желанием быть замеченной? Он обращает на тебя внимание, когда ты проходишь мимо?
— Продавец деревьев?
— Чье имя мы обе прекрасно знаем — Кристофер Бирн. Да, продавец деревьев.
— Наверное, он хочет продать мне елку.
Лиззи наклонила голову. В надетой набок, по моде, шляпке ее голова, казалось, сейчас упадет на плечо.
— Ты могла бы быть с ним подобрее.
— Это трудно. Достаточно вспомнить прошлогодний случай.
Лиззи покачала головой:
— Он пытался удержать своего сына, не хотел, чтобы сын стал нью-йоркским беспризорником. Ты никогда об этом не думала?
— Брайан бы вмешался и остановил драку, — сказала Кэтрин, и его имя вызвало в ней такую бурю эмоций, что ей пришлось замолчать, чтобы справиться с собой.
Лиззи подождала пару секунд и заговорила:
— Я помню, скоро третья годовщина смерти Брайана.
— Вчера я видела первые привидения.
— Они всегда появляются первого декабря, — сказала Лизи. — В то же время, что и рождественские деревья.
Кэтрин посмотрела в окно. Солнце поднялось над низкими зданиями, и снег на елях Кристофера Бирна начал таять. Наверное, поэтому она не любила его появление — оно напоминало ей о Брайане.
— Отец Кьюзак спрашивал о тебе вчера. — Лиззи отодвинула посуду. — Он сказал, что столовая в тебе нуждается.
Кэтрин скучала по тем временам, когда она бывала в большой столовой при церкви Святой Люси, помогала готовить и подавать еду, кормила бедных. Она и Брайан делали это вместе, каждое воскресенье с тех пор, как поженились девять лет назад. Потом, когда он покинул фирму «Слейд и Линден» и начал заниматься семейной программой, у него стало слишком много работы. Кэтрин поняла и уговорила Лиззи занять его место.
— Я прохожу мимо церкви Святой Люси и думаю о нашей свадьбе, — сказала Кэтрин. — Самый прекрасный день в жизни, полный любви, которая могла бы длиться вечно. Освященная отцом Кьюзаком и, как он сказал, Богом, Святой Люси и всеми ангелами и святыми. Я думаю о том дне и обо всех других счастливых днях, о крещении Люси, когда мы с Брайаном были ее крестными родителями… а потом я вспоминаю похороны Брайана.
— Я знаю, дорогая.
— Я больше никогда не переступлю порог этого места.
— Ладно.
— Сейчас, работая на мистера Рейнбека, я собираю образы ангелов, представленные в нью-йоркской архитектуре, — в статуях, на карнизах, в орнаментах, — и даже это сводит меня с ума. Где были ангелы, когда умер Брайан?
Лиззи не ответила. Она просто сидела и слушала. Кэтрин сморгнула слезы. Для нее это было трудное время года. Взглянув в окно, она увидела, как около деревьев остановился покупатель. Всем хотелось наряжать елки, петь рождественские песни, радоваться. Но возможно ли это, если с вашими близкими случаются страшные вещи? Кэтрин вытерла глаза и задумалась.
Посмотрев на часы, она поняла, что опаздывает. Ей надо было попасть на работу, так что она рассчитала свою долю за завтрак.
— Ой, — сказала Лиззи, роясь в своей сумочке. — Чуть не забыла.
— Что это? — спросила Кэтрин, глядя на конверт, который Лиззи положила на стол. На нем была лишь одна буква «К».
— Это от тайного поклонника.
— Гарри? — Кэтрин невольно улыбнулась.
— Гудини собственной персоной. Тебе придется сказать мне, что там, я чуть не умерла от любопытства.
— Скажу. — Они направились к кассе. — Я все тебе скажу.
— Ну, не совсем все, — заметила Лиззи, выходя на улицу. — Если дело касается Гарри, я знаю, у тебя есть кое-какие секреты. Кэтрин улыбнулась, обняла и поцеловала Лиззи, а затем заспешила к метро.
Местами тротуар все еще был покрыт снегом, и она чуть не упала. Сбежав по ступенькам вниз, она вскочила в переполненный поезд как раз тогда, когда двери уже закрывались. В толчее вагона она уцепилась за поручень и умудрилась вскрыть конверт. В нем был лист чистой бумаги с единственной строчкой: «Ты впустишь меня?»
Кэтрин закрыла глаза, и в то время, как поезд продолжал грохотать под городскими улицами, она осознала, что впустит.
Кристи Бирн работал на морозе, пребывая в том растрепанном состоянии, которое ощущал всегда, когда не высыпался. Он остро воспринимал окружающее: восходящее солнце, как белый огонь, поднималось над крышами кирпичных зданий Челси, солнечный свет заливал улицы расплавленным золотом. Ледяной воздух проникал за воротник и в рукава куртки. Нью-Йорк расположен намного южнее Новой Шотландии, но, казалось, здесь холоднее. Может быть, потому, что Дэнни был где-то здесь, на улице.
Кристи здоровался с владельцами магазинов, посыльными, живущими по соседству, людьми, которые шли на работу. Он поздоровался с застенчивой, печальной женщиной — он не знал ее имени — она всегда носила черное. Так делали многие модницы Нью-Йорка, но эта была иной. Кристи видел ее в черных костюмах, черном пальто, черных джинсах и свитере по выходным и почему-то знал, что она в трауре.
Сквозь очки в серебряной оправе смотрели добрые глаза, темно-серые, блестящие. Он помнил, что раньше она проходила мимо с мужчиной. Они смеялись, держась за руки, и иногда покупали елку на Рождество. Но около трех лет назад мужчина исчез. Теперь женщина была одна. Она частенько заходила в шляпный магазин выпить чаю с Лиз, владелицей магазина, и ее дочерью. Казалось, они очень близки. Кристи это радовало.