Патриция Райс
Дьявольски красив

Глава 1

   – Чтобы спасти Англию, мне следует жениться? – спросил Блейк Монтегю, не скрывая сарказма. В его густых черных волосах, казалось, с самого рождения появилась седая прядь, что придавало властности его манерам. У него были суровые черты лица и военная выправка опытного офицера – если не считать того, что гражданскую одежду он носил с небрежностью.
   Младший из троих сыновей барона Монтегю, Блейк, отыскал лорда Каслри, секретаря военного министерства, в библиотеке герцога Фортхема, пока остальные гости играли в бирюльки и карты в салоне. Тон беседы оставлял желать лучшего. Блейк продолжил, не скрывая своей враждебности:
   – Без должности в военном министерстве я не имею других средств продолжать дешифровку этого кода, кроме как купить офицерский патент и вернуться в армию, дабы получить больше примеров. И для этого мне нужна невеста с солидным приданым; точнее, я должен жениться на деньгах.
   – Вас удерживают лишь своего рода высокомерие и нетерпимость к тому, как делаются подобные дела, – ледяным тоном возразил секретарь. Виконт Каслри отличался властолюбием. И в данный момент едва сдерживал нетерпение. – Несмотря на умственные способности, вы даже не окончили Оксфорд: размахивали флагом своего благородного кодекса чести, до тех пор пока вас не выгнали.
   – Без чести мы не мужчины, – возразил Блейк. – Декан отдал степень и награду, которые я заслужил, своему любовнику. Если декан мошенничает при выборе награждаемых победителей, то чем он отличается от студента, пытающегося обманом сдать экзамен? Или людям, облеченным властью, дозволено больше, чем другим?
   В ответ на праведный гнев Блейка попугай, восседающий в клетке в углу, проснулся и прокричал:
   – Egalite!
   Блейк сжал кулаки, чтобы удержаться и не запустить в проклятую птицу чернильницей. Но поскольку от этой аудиенции зависело его будущее, он сдержался.
   – Иногда да, – ответил Каслри. – Персоны, облеченные властью, в силу своего положения знают больше, чем обычные люди. Если б вы подчинились своему командиру в Португалии и не помчались спасать какого-то рядового, возможно, вам не прострелили бы ногу и вы могли бы получить свой патент и ныне работать над этим вашим чертовым шифром. Вами недовольны в нашем министерстве, Монтегю.
   – Я пожертвовал формой, лошадью и экипажем, чтобы стать офицером-добровольцем, милорд. Еще раз я не могу себе этого позволить. Придется пойти в качестве пушечного мяса на передовую, при этом имея весьма мало шансов получить то, что мне нужно.
   – Если не хотите стать пушечным мясом, – раздраженно возразил Каслри, – предлагаю вам приобрести офицерский патент, присоединиться к Уэллсли и научиться исполнять приказы, даже если вам придется жениться ради денег. Или это тоже ниже вашего достоинства?
   – Будущее Англии поставлено на карту! – заявил Блейк, пропустив оскорбление мимо ушей. – Все, что мне нужно, это больше примеров этого шифра, и я уверен, что смогу взломать его. Уэллсли остановит Наполеона сразу же, если у него будет возможность читать французские донесения. Я буду работать дома, если не угоден вашему министерству.
   – А если мы не предоставим достаточно образцов шифра, вы подстрелите нас, как подстрелили Каррингтона? Не думайте, что нам не известно о ваших дуэлях. Против вас не возбудили дела лишь благодаря тому, что у вас были благоразумные свидетели.
   – Лорд Каррингтон – шулер, мошенник и чума общества. Ему повезло, что я решил не убивать его, – процедил сквозь зубы Блейк, понимая, что проиграл спор и сочувствия в этом отношении ждать не стоит. Каррингтон – виконт, пэр королевства. Блейк подметки его не стоит.
   Презрение Каслри было очевидно. Блейк не дрогнул, когда сильный мира сего жестом отпустил его. Расправив плечи, он насмешливо отсалютовал, повернулся и, хромая, вышел. Пуля от его короткого пребывания в Португалии разорвала связки левой ноги, которые еще не зажили. И пусть пуля покончила с его добровольческим статусом и, раненного, отправила домой, он не жалел, что спас жизнь человеку.
   Злость на свою физическую немощь была ничуть не меньше, чем негодование на препятствия, выставляемые на его пути властями предержащими. Пока рана не заживет, ему велено держаться подальше от лошадей и воздерживаться от фехтования.
   Избегая веселой компании в гостиной, Блейк нацелился на кабинет, где держат бренди. Войдя, он увидел элегантно одетого мужчину, вальяжно развалившегося в вертящемся кресле, взгромоздив ноги на стол. Николас Атертон протянул графин своему старому другу.
   – Ирландский парень дал тебе от ворот поворот, да? – поинтересовался Ник без особого сочувствия. – Может, оно и к лучшему. Ты бы начистил ему пятак в первый же день службы.
   – Я не варвар, – сердито бросил Блейк, нашел стакан и наполнил его превосходным герцогским виски. – Я вполне способен вести цивилизованный спор, при прочих равных условиях. Каслри ясно дал понять, что я ему не ровня, а следовательно, ему плевать на мое мнение.
   – Власть имущие частенько ошибаются, – заметил Ник, вертя свой стакан и любуясь портретом пышногрудой покойной герцогини, висевшим на стене напротив.
   – Если б я хоть на секунду подумал, что он передаст сведения о колесе Джефферсона кому-то, кто в состоянии работать над этим проклятым шифром, я бы успокоился и выбросил это из головы. Но он не передаст. И все же судьба армии Уэллсли может зависеть от чтения этих шифров. – Блейк вытащил из кармана сложенный листок и развернул его. Он попал к нему в руки во время недолгой службы в Португалии. Разгадка головоломок – его конек.
   – Черта с два ты бы успокоился, – рассмеялся Ник. – Ты разжевываешь проблему до тех пор, пока не решишь, выплюнуть ее или проглотить.
   – Отвратительное сравнение. – Бренди не улучшил настроения Блейка. – Славная головоломка – это по мне. Однако они обычно не влияют на судьбу армий и будущее Англии. Если французы используют для связи шифровальное колесо, нам никогда не расшифровать его при помощи наших стандартных устаревших методов.
   – Я же сказал – разжевываешь, – зевнув, повторил Ник. – У тебя нет наличных, чтобы снова пойти добровольцем, и военное министерство тебя не берет. Единственное, что тебе остается, если хочешь увидеть еще образцы этого кода, это найти богатую невесту и купить патент.
   Блейк пропустил серебристую прядь на виске через пальцы и процедил сквозь зубы:
   – И что же я могу предложить богатой жене?
   – Уж точно не обаяние, – пошутил Ник.
   Блейк понимал, что не может дать в морду своему лучшему другу; по крайней мере не в герцогском кабинете. Кроме того, несмотря на всю кажущуюся вялость и леность, Ник и сам неплохо действует кулаками. И он прав, следует признаться. Довольный свободой своей холостяцкой жизни, Блейк никогда не культивировал обаяние.
   – Этот прием – пустая трата времени, – бросил он. – Утром я возвращаюсь в Лондон. Может, после того как голова прояснится, меня осенит какая-нибудь идея получше. – К черту советы доктора. До этого он ездил в умеренном темпе, но сейчас ему необходима или хорошая драка, или бешеная скачка.
   – Ты уедешь, не попрощавшись с семьей? – Ник скептически приподнял свои золотисто-коричневые брови.
   Ад и все дьяволы. Если он станет прощаться с ними, они забеспокоятся и засуетятся и просто не отпустят его. А улизнуть тайком – не годится. Поставив стакан, он покинул кабинет. Согласиться на этот домашний прием было огромной ошибкой. Только присутствие Каслри выманило Блейка из его обычных логовищ.
   В довершение ко всему у подножия лестницы его ждал отец. Как бы ни раздражало Блейка его чересчур покровительственное семейство, он не мог ответить на их добросердечие неуважением. Его злило, что они не признают в нем взрослого, почти тридцатилетнего мужчину, но изменить родителей он не может. Да и не хочет.
   – Мы с матерью хотели бы поговорить с тобой, – приветливо произнес барон, взял сына за локоть и повел к дамской гостиной.
   – Я не стану викарием, – предупредил Блейк, догадавшись, о чем родители собираются с ним говорить.
   Дородный и лысеющий, на полголовы ниже своего младшего сына, барон не ответил на этот открытый выпад.
   – В последнее время мне здорово везло за игорным столом. Мы с твоей матерью все как следует обсудили и подумали, что можем использовать этот выигрыш с пользой.
   Блейк уже давно отказался от надежды, что его суеверная мать позволит деньгам перейти в его руки. Она категорически против его вступления в армию, что, как ей известно, он бы непременно сделал, если бы смог позволить себе приобрести офицерский патент. Мать хотела бы, чтобы ее младший сын остался в Шропшире в качестве деревенского викария, женился на местной девушке и наплодил ей внуков, с которыми бы она нянчилась. Холостяцкая свобода Блейка в Лондоне разочаровала ее. Его любовь к спорту – ужасала.
   – Мама. – Войдя в гостиную, он приветствовал леди Монтегю кивком, отметив, что даже его незамужняя сестра Френсис была исключена из этого тет-а-тет. Ухаживания за сестрой какого-то почтенного холостяка были предполагаемой причиной их присутствия на этом домашнем приеме.
   Блейк со смирением приготовился к очередным мольбам и призывам прекратить свое легкомысленное существование, взяться за ум и вспомнить о своих обязательствах перед семьей.
   – Ох, ты хромаешь! – воскликнула леди Монтегю. – У тебя все еще болит нога. Садись, садись. Почему ты еще не в постели? – Мама указала на место рядом с собой на кушетке.
   Блейк подождал, когда отец сядет в большое кресло у камина, прислонился бедром к письменному столу и скрестил руки на груди. Его шансы сбежать будут выше, если он не станет располагаться с комфортом.
   – Еще нет и полуночи, и моя нога будет заживать лучше, если я постою, – сказал он в ответ на материнские сетования. – Утром я уезжаю, поэтому желаю вам хорошо провести оставшееся время вечеринки.
   – О нет-нет, ты не можешь пока уехать! – вскричала леди Монтегю. – Ты должен выслушать нас, а потом остаться. Наверняка еще будут танцы! Ты хочешь разбить мне сердце?
   Блейк, который слышал эти жалобные причитания с детства, с трудом сдерживался.
   – Танцевать с одной здоровой ногой едва ли возможно, – сухо отозвался он.
   – Ох, дорогой, конечно же, нет, но у нас состоялся весьма интересный разговор с леди Белден. Ты должен познакомиться…
   – Быть может, нам следует объяснить вначале свое намерение, – бодро предложил барон. Он сцепил руки на жилете, натянувшемся на животе, и воззрился на сына с нежностью, от которой Блейк всегда чувствовал себя провинившимся ребенком. – Мне больно видеть, как твоя мать тревожится о твоем благополучии. С тех пор как тебя выгнали из Оксфорда за ссору с деканом, ты участвовал в трех дуэлях, насколько мне известно; чуть не сломал себе шею, носясь на лошадях; дрался с одним из самых сильных боксеров-профессионалов на ринге и в довершение ко всему едва не погиб в Португалии, куда укатил, не сказав нам ни слова.
   Блейк мог бы объяснить, что он делал все это ради денег и потому, что ему все чертовски наскучило, но отец хочет, чтобы он стал викарием, не имел денег и сдох со скуки. Поэтому Блейк ждал, чем закончится разговор с родителями.
   – Мы с твоей матерью все обговорили, – продолжал барон, – и решили, что тебе просто требуется некоторый стимул, чтобы оглядеться, найти симпатичную девушку и остепениться.
   Блейк воздержался от вздоха нетерпения. Отсутствие у него энтузиазма не остановило родителей.
   – Твой отец выиграл замечательный дом в Челси! – с восторгом поведала леди Монтегю, взмахнув руками. – Мы хотели использовать его в качестве приданого для Френсис, но она, к сожалению, не любит Лондон.
   – Челси не Лондон, – напомнил ей Блейк. – Он всего в получасе езды от города. Френсис там бы понравилось.
   – Но у Френсис есть приданое, а у тебя нет, – продолжала мать. – Если ты сможешь предложить такой дом, то сможешь выбрать себе любую леди. Мы как раз познакомились с очаровательнейшей…
   С присущим ему мастерством барон отклонил поток информации.
   – Это Каррингтон-Хаус. Мне сказали, что это довольно большая, весьма добротная усадьба. Я еще не осматривал ее, но покойный виконт часто принимал там гостей. Он был хорошо известен в политических кругах, это солидное поместье.
   Каррингтон-Хаус. Дьявол, сидевший в Блейке, ухмыльнулся. Гарольд, виконт Каррингтон, кончил тем, что проиграл свое родовое гнездо за карточным столом. Наконец-то ублюдок понес заслуженное наказание, подумал Блейк, но виду не подал.
   – Следует использовать этот дом при заключении брачного контракта, если ты выберешь девушку до конца года, – произнес отец. – Если нет, мне придется его продать. Такой дом не может долго пустовать, и я не заинтересован в том, чтобы содержать его. – Высказавшись, барон удовлетворенно откинулся в кресле.
   – Это в высшей степени щедро с вашей стороны, сэр, – произнес Блейк. – Я непременно это учту, если мне повезет и я встречу подходящую девушку. Однако женитьба едва ли изменит мои привычки. И если именно этого вы добиваетесь, можете продавать дом прямо сейчас.
   Его мать приложила руку к груди и заморгала, прогоняя слезы.
   – Ты сведешь меня в могилу. Тебе ведь известно, что два моих брата погибли на войне, а один утонул, и у всех у них была седая прядь в волосах, так же как у тебя. Это не просто суеверие, что те, у кого она есть, не доживают до тридцати. Не заставляй меня хоронить своего сына, умоляю тебя! Идти на войну – значит накликать беду.
   Блейку незачем было напоминать о смертности. Ему было шесть лет, когда прямо у него на глазах его дядю унесло наводнение. Но он не верит во всякие бабушкины сказки.
   – Если мне суждено умереть до тридцати, – а значит, ему осталось жить всего каких-то шесть месяцев, – я предпочитаю уйти храбро и с честью, а не испустить дух в собственной постели. Зачем жить, если не делать мир, в котором мы живем, лучше? Я благодарю вас за щедрость и желаю вам приятного дня, мадам, сэр.
   Он с поклоном удалился, оставив плачущую мать и утешающего ее отца. Так было всегда, и он не видит средства это изменить. Это выше его сил.
   И тем не менее возможность владеть домом виконта Каррингтона наполняла его злорадным удовлетворением. Ублюдок обмишулил его хорошего друга, вынудив Актона Пенроуза пойти служить в армию лишь для того, чтобы прокормиться, и он уверен, что Пенроуз не единственный, кого Каррингтон обманул. В отместку за судьбу Пенроуза Блейк прострелил виконту плечо на дуэли. Совершенно справедливо, что этот жирный боров потеряет дом после того, как по его милости кто-то потерял свой.
   Пожалуй, ему следует обдумать предложение отца, чтобы получить удовольствие, увидев рожу Стервятника, как его называют, когда он узнает, кто теперь владелец его родового имения.

Глава 2

   – Это моя птица, – сказала Джослин Берд-Каррингтон, кипя от негодования, когда раскормленный племянник герцога Фортхема, Бернард Огилви, пересек лужайку чуть поодаль с облезлым попугаем породы африканский серый на плече.
   – Конечно же, нет, дорогая, – отозвалась леди Изабелла Белден, обмахиваясь веером, когда они не спеша направлялись к очередному увеселению. – Герцогскому племяннику незачем красть какого-то линяющего попугая. Он просто пытается произвести на тебя впечатление своим знанием птиц.
   – Клянусь, это Перси. Мой брат Гарольд, должно быть, продал его одному из своих противных друзей. И я уже говорила вам: хоть он и племянник герцога, мистер Огилви не годится мне в женихи. Он старый, толстый и презренный, как Гарольд, и я хочу вернуть свою птицу. – В расстройстве Джослин покрутила зонтик от солнца и решительно зашагала за их хозяином.
   Наступил август. Сезон уже закончился, а Джослин все никак не могла выбрать поклонника, хотя предложения, безусловно, были. Она не особенно хотела замуж, но статус незамужней девушки ограничит ее возможность вращаться в обществе, а она обожает вечеринки и салоны, которые за эти последние месяцы открыло ей ее замечательное наследство.
   Этот домашний прием – последний шанс выбрать себе поклонника. Герцог Фортхем предложил воспользоваться его загородным имением явно в надежде женить Огилви, своего наследника. То, что Джослин была включена в число претенденток, предполагало, что его светлость уже отчаялся найти невесту для своего племянника. Она всего лишь сводная сестра виконта, и тот факт, что ее отец был добрым другом герцога, едва ли имеет значение.
   Вечеринка казалась подходящим временем изучить ее матримониальный выбор в очаровательной сельской обстановке. Пока что лондонские джентльмены производили на Джослин даже еще меньше впечатления в деревне, чем в городе.
   – Это герцогская птица, дорогая, – сказала леди Белден. – Ты ведь не собираешься заводить новый птичник, нет? – Молодая вдова, черноволосая маркиза, озабоченно взглянула на Джослин. – Сомневаюсь, что в Лондоне найдется дом, где можно его разместить.
   – Уж точно не из тех, что я могу себе позволить, – призналась Джослин. – От души наслаждаюсь моим недавним возвращением в общество. Вы даже себе не представляете, как я благодарна вам за возможность, которую вы мне дали, открыв для меня свой дом. Но как бы ни мечтала я о Лондоне, теперь понятно, что глупо было верить, будто можно вернуться в город тем же беззаботным ребенком, каким была когда-то.
   – Тебе было семнадцать, когда умер отец! Мне совершенно непонятно, почему его наследник выбросил тебя из своего дома, вместо того чтобы выдать замуж.
   Джослин пожала плечами.
   – Наш дом был слишком маленьким, чтобы вместить членов моей семьи, совершенно разных по характеру. Мама настаивала на том, чтобы царствовать в кабинете, как было всегда при жизни отца. Младший брат Ричард раздражался, если кто-то тревожил его птиц в зимнем саду. Моя невестка не желала тратить деньги на сезон для меня, а Гарольд, который считал, что унаследование титула означает превращение в ханжу, стыдился эксцентричного поведения Ричарда. Ругань стояла ужасная. Гарольд разрешил свои трудности, сбагрив нас нашим сводным сестрам. В моем лице они получили няньку, хотя ценой птиц бедного Ричарда и маминых чудачеств. Вот так просто.
   Благоразумная маркиза не возражала, поскольку знала о странностях семьи Джослин, и лишь успокаивающе потрепала ее по руке.
   – Какая жалость, что у твоего отца не было отчуждаемого имущества, дабы поддержать тебя, но теперь, когда мой покойный муж завещал тебе наследство, выбор есть. Не надо торопиться с решением. Если для тебя главное в жизни родные, пусть будет так. Но твоя светскость станет огромным плюсом для многих мужчин, и даже если не выйдешь замуж, то сможешь найти иное применение своим талантам. Бог мой, да один твой вкус в выборе подходящих тканей и лент чего стоит!
   Джослин рассмеялась, когда они присоединились к остальным дамам за чайными столиками, расставленными на лужайке. Однако не многие женщины пили чай. Они наблюдали за доблестью и мастерством мужчин, фехтующих у садовой стены.
   – Господи, Блейк покалечится! – причитала баронесса Монтегю, нервно обмахиваясь веером. – Он едва наступает на эту ногу!
   – Поэтому он выбрал позицию у стены, – пробормотала леди Белл, оглядываясь в поисках столика, за которым будет лучше видно зрелище. – Никто не может зайти ему сзади, поэтому ему не нужно поворачиваться на раненой ноге.
   – Мистер Монтегю фехтует? – Джослин уселась за столик, который выбрала ее благодетельница, и повернулась, чтобы полюбоваться мастерством фехтовальщиков.
   Раздетые до рубашек и потные от усилий, мужчины являли собой образцы подлинного физического совершенства. К несчастью, требования Джослин к мужчине включали понимание и сочувствие. Прожигатели жизни и любители спорта едва ли соответствовали этим требованиям, поэтому она просто восхищалась их атлетизмом и мастерством.
   – Что непочтительный мистер Монтегю сказал на сей раз, что привело к дуэли с… – Она присмотрелась повнимательнее к его противнику. – Мистер Атертон? Наверняка мистер Атертон привык к грубости своего друга.
   Леди Белл сделала знак слуге налить ей чаю и продолжила наблюдать за представлением.
   – В мистере Монтегю живет дьявол, которого время от времени надо выпускать на волю. Осмелюсь предположить, Ник просто вытаскивает его, чтобы предотвратить взрыв невежливости.
   Джослин хмыкнула, но теперь, узнав обоих взмыленных мужчин, она сосредоточила внимание на хозяйском попугае. Англия не изобилует африканскими серыми. Есть еще только один, насколько ей известно, и это пара Перси по кличке Африка. Она может различить их по белому пятнышку на голове.
   Ричард будет плакать от радости, если ей наконец удастся вернуть одну из птиц, которых ему пришлось оставить, после того как Гарольд вышвырнул их из дому. Он убивался из-за потери своего птичника и так до конца и не оправился. У ее беспокойного младшего брата было мало радостей в жизни. Доктора так и не смогли определить, почему Ричард приходит в ярость, если кто-либо вмешивается в сферу его интересов, которую можно назвать не иначе, как одержимостью. Ему нелегко дается общение с людьми; птицы – его единственные друзья. Возвращение Перси – цель, достойная ее времени и усилий.
   Приклеив на лицо милую, но пустую улыбку, которой она научилась еще в детстве, дабы доставлять удовольствие взрослым зрителям, Джослин, извинившись, поднялась из-за стола, отряхнула оборки своей муслиновой юбки от травинок и с присущей ей грацией направилась туда, где джентльмены наблюдали за фехтовальщиками.
   Приблизившись к мистеру Огилви и птице, она сделала вид, будто споткнулась, тихонько вскрикнула и ухватилась за рукав их хозяина в тот момент, когда он и все остальные обернулись на ее вскрик.
   – Крак, заткни поддувало, старый хрыч! – равнодушно изрек Перси.
   – Огилви, черт тебя дери! – возмутился мистер Монтегю, останавливая дуэль. – Я же просил тебя держать это непристойное создание в клетке, подальше от дам! Там сидят мои мать и сестра.
   Придя в ужас от того, что птицу научили таким выражениям, Джослин тем не менее выпрямилась, прикрыла ладошкой рот и хихикнула.
   – Ах, я вовсе не собиралась останавливать поединок, я просто хотела погладить хорошенькую птичку.
   – Тысяча извинений, мисс Каррингтон, – буркнул Огилви. – Птица не понимает, что говорит.
   Если мистер Огилви всерьез намеревается ухаживать за ней, это у него плохо получается, подумала Джослин. Вряд ли он вообще предложил бы ей руку, если б она сама за нее не ухватилась. Он просто еще один эгоистичный олух, который больше интересуется мясом на своей тарелке, чем людьми вокруг.
   – Кто-нибудь, отведите леди к столикам! – негодующе крикнул Монтегю в мокрой от пота, прилипшей к телу рубашке. Даже пребывая в раздражении, он был больше джентльменом, чем этот кретин Огилви.
   Джослин надула губки и протянула руку к Перси.
   – Хорошая птичка. Иди к мамочке, малыш.
   – Крак, катись к чертям, дурень! – прокричал Перси, перепрыгнул с плеча Огилви к ней на плечо и стал пощипывать ей ухо клювом.
   – Ах ты, шалунишка, – проворковала Джослин, бросив взгляд на джентльменов, которые открыто таращились на нее. – Я пока подержу его, хорошо?
   Приподняв подол платья и сверкнув лодыжкой, она упорхнула по лужайке вместе с Перси, который дергал ее за тщательно завитой белокурый локон.
   – Вертихвостка! – услышала она ворчание Монтегю. – Огилви, проводи леди, не то она споткнется в этих дурацких туфлях, и твоя птичка улетит.
   – Противный грубиян этот Монтегю, с манерами орангутанга, – ворчала Джослин себе под нос, когда Огилви догнал ее. – Вертихвостка, ну надо же!
   – Не могу потерять эту птицу, – встревоженно заявил ее хозяин, забирая попугая у нее с плеча. – Герцог оторвет мне голову.
   Огилви оставил ее с леди Белл, а сам направился к дому, прихватив пронзительно кричавшего попугая. Джослин хотелось плакать, но она взяла себя в руки. Похоже, с беднягой Перси ужасно обращались с тех пор, как она последний раз его видела. Серые не любят резкой смены обстановки.
   – Ох, мисс Каррингтон, как вы правильно поступили, пытаясь предотвратить то, что произошло. – Леди Монтегю подошла к их столику со слезами на глазах. – Вы пытались, но мой сын слишком упрям. Не успокоится, пока не настоит на своем.
   Все еще уязвленная оскорблением, Джослин погладила пухлую руку леди. Она хорошо воспитана и не позволит себе произнести грубое слово, если даже оно вертится у нее на языке – в отличие от Блейка Монтегю, который может ляпнуть любую глупость, которая взбредет ему в голову. Вертихвостка! Ведь он ее едва знает.
   Ну что ж, чем обижаться и дуться, лучше подумать, как вернуть попугая, в котором она уже безошибочно узнала Перси, любимца Ричарда. Хотелось бы знать, что Гарольд сделал с птичником Ричарда, но она так долго просидела в норфолкской глуши, что уже и не чаяла увидеть птиц снова.
   Теперь, когда она знает, что по крайней мере одна птица еще жива, у нее есть цель.

Глава 3

   – Перси хочет канарейку. Африка знает, – сонно прокричал попугай в тот вечер немного позднее.
   Его клетку уже следовало накрыть. Флиртуя с улыбающимся мистером Атертоном, Джослин спрятала свое недовольство за веером, ведь кроме этого ей оставалось только одно: треснуть графином с виски по тупой башке Огилви и сбежать с птицей.