Генадич меж ними толчется -- чего дельного присоветовать. Детки
Разнотравские по лавкам смирно сидят, глазками хлопают, в толкотню взрослую
соваться не смеют. Разнотравие само за столом сидит, склонилось над точной
картой государства Российского. Обсуждают тактические приемы по чапаевской
системе -- здесь картошка, вишь, в наступление пошла, здесь огурец изогнутый
заслоном встал вражеским томатам, а тут вот, где стаканы кучкой тут ставка
разнотравская определена. Кумекают, как в ставку поступление топлива и
протчего пищевого довольствия, медикаментов и аммуниции наладить. Мысленный
процесс происходит, встревать и не подумай -- не взлюбят. Человек
специальный дозорным перед телевизором посажен -- как новости показывать
начнут -- звать криком громким всех в залу, для детального наблюдения за
развитием событий и прочей политинформации. Вопщем все при деле. Тут
Валдушко слово взял: "Я, -- говорит, -- братцы, вызнал тут древний секретный
способ заготовки огурцов. Огурчики, сразу скажу, получаются мистические, не
иначе как колдовския. Извольте-ка опробовать."
Опробовали все, головами качают утвердительно -- хорошие огурчики --
запах самогоночный во рту истребляют мгновенно и безжалостно. Даже и в
голове после них светлеет, зрение и слух обостряются. Воротеюшко Валду по
плечу похлопал, прожевал, говорит: "Мировой закусон, годится." Ну, все тоже
согласные, огурчики, значится, пошли на переднюю линию обороны.
Продюсер почетный разнотравский -- РазноТравин Сергий -- в разговор
встревает: "Тут, мол, все правильно допреж говорили, а я так вам скажу: от
вас только одно и требуется -- выступить по полной программе. А за меня уж
не беспокойтеся -- законные продюсерския сто грамм перед боем обеспечу. Я уж
давно на себя таку ношу взвалил и никто не скажет что вот, мол, РазноТравин
взял -- да и подвел -- бились в сухую -- не было такого. А кто -- скажет
тому в морду. Лично. Вот и весь мой сказ." Ну, Разнотравие поддерживает
целиком, как говорится, и полностью. Что и перечить -- человек продюсер
большой, уважаемый, задача у него в сече не из легких -- в одной руке щит
узорный от стрел неприятельских оберегающий, в другой -- камерка фиксирует
кто как в бою себя ведет. А уж у кого компромат на руках имеется того
завсегда слушают не перебивая. Разнотравцам, как правило стыдится нечего, но
продюсера уважают. Тост по этому поводу произнесли, перестановки
определенные на карте обозначились -- сменилась диспозиция. Так и сидят
дальше.
А тут глядь -- Володя Потурай в дверь входит. Поклон отвесил, да так и
стоит на пороге. Жены с кухни повысыпали поглазеть чей-то тишина вдруг в
доме образовалась. Стоят, руки об фартуки отирают. Смотрят заинтересованно
то на Потурашку, то на Разнотравие. А те и притихли все -- высокий гость,
однако, не ждали, значится. Ну, че молчать-то, не дело вовсе встали
поприветствовали соратника, приглашают ко столу. "Вовремя, -- говорят, --
сказался, как раз помочь требуется." На карте сразу ишо один наш лагерь
появился и уж топливу да фуражу туда справно подкинули -- для укрепления
фронта. Взяли князя Владимира под белы рученьки, подводят ко столу. Тот
улыбается приветливо, да не садится однакож. Спрашивают его: "Что, мол,
князь, никако лом проглотил, присел бы хоть, посидел с рабочими-то,
по-босяцки". Улыбается Потураюшко, говорит Разнотравиям: "Обождите, мол,
чутка не с тем пришел. Выслушайте сперва, опосля и потчивать будете." Ну,
все напрягли, конешно, внимание, Смотрят на князя, глаз не сводят, слушают.
Рече князь: "Ну что, слышали, небось, что в стране деется?" Те ответствуют:
"Понятное дело, наблюдаем за развитием событий, за тем и здесь." Князь
дальше слово держит: "А помните ли, братцы, обещался я за ради Разнотравия
подвиг какой-нибудь совершить?" Ну мужики головами кивают: "Как же, как же,
помним, мол, как уж забыть-то, причитается с тебя по обещанному подвиг
какой-нибудь и свидетели тому имеются."
"Ну так вот, -- глаголе Потурашко, -- Сказано -- сделано," -- говорит и
выкладывает из кармана -- что ты думаешь -- не что иное как Царь-Пушку. Все
аж ахнули. Водрузил ея Володя на стол, у стола и ножки подогнулись,
заскрипел от натуги. А все смотрят на нее, рты разинули. "Никако она?" --
спрашивают и пальцами ковыряют пушку-то на предмет обману. "Она самая, --
Потураюшко ответствует, -- обещано вам подвиг, вот и смотрите теперь." Ну,
все конешно, удивляются, ходят вокруг нее то с жерла, то с казенника
оглядывают, руками себя по коленям да по лбу похлопывают: "Вот диво-то, вот
диво!"
Ну, ладно, долго ли, скоро ли, первоначальный восторг поотступил.
Решили по ентому поводу устроить фуршет. Сели, налили. Да вот беда -- велика
шибко пушка-то -- не видать из-за нее по ту сторону стола сидящих. Отложили
Царь-Пушку, в сторонку поставили в уголок, пообожди, мол, тут маненько,
вернемся ишо к тебе. Стали Царь-Пушку обмывать. Пир горой, веселье, жены в
праздничные наряды навздевались, кокошниками позвякивают, чинно рядом с
мужьями за столом уселись. Детки тут же -- им пряники и всякие такие прочие
сладости на забаву. Вопщем все радуются, князя Володимира чевствуют,
подвигом его неслыханным восторгаются. Так до середки ночи, поди, и
просидели.
С утра Пашка, как обычно, раньше всех пробуждается, камеру берет и ну
морды пьяные спящие на пленку увековечивать. Снимает-снимает тут раз в
обьективе что за дело!? Царь-Пушка в углу стоит, на Пашку единственным
пустым зрачком смотрит. Пашка так и встал рот раскрымши: "Вот угодники! И
вправду она. А я-то думал приснилось вчерась."
Дружков-подельщиков растолкал "Так, мол, и так тако безобразие в стране
-- рубль упал, армия выходит с под контролю, тумены басурманския --
натовския уж под границами стоят, дожидаются, пока мы тут друг дружку
перегрызем, а причина-то несогласия -- Царь-Пушка то-есть ента самая -- вот
она, у нас в квартере изволит пылиться."
Сели Разнотравцы вкруг пушки, глаза продирают, закурили. Тяжело, вишь,
в голове опосля вчерашнего-то, несоображаеются извилины врозь все. Надобноть
опохмелить ся, штоли, такие вопросы на больную голову не решаются -- как
никак спасение России -- мыслить следует тщательно. Бражки в подполе
нашарили, огурчиков валдушкиных заговореных баночку. Ну, разлили по кружкам,
приняли, как говорится, на здоровье, закусили -- прояснело. Подумали --
подумали, постановили: "Царь-Пушку, во избежание катастроф мирового
масштаба, возвернуть на прежнее место." Как решили, так и сделали -- Шульца
спящего из пушки вытряхнули, вручили орудие Потурашке "Вези, мол, от греха
подальше, обратно к московитам символ ентот хренов, удостоверились ужо в
твоей верности, больше и сомневаться не станем, чтобы не думалось после."
Так и укатил Володя в столицу.
Проводили Разнотравцы Потураюшку, сели на крылечке, смотрят,
прищурились -- леса, поля,речки, озера до самого огляда, такая красотища,
причем здесь, скажи на милость, какая-то пушка? На мгновение только
взгрустнулось -- пальнуть бы хоть разок, посмотреть какая она, Царь-Пушка в
дейвствии-то. Ну, да ладно, не дети ведь малые -- серьезные мужики --
попридавили грустинку. Еще по кружечке, глядишь и заулыбались опять. Ну, а
че печалиться? Хорошая штука жизнь идет себе, нас не спрашивает, знать и нам
не с руки лишними вопросами задаваться.
А во Москве царь сидит на престоле мрачнее тучи -- жезл поник -- обвис,
скипетр и вовси подле кресла валяется на боку однем словом пропало желание.
Тут влетает к нему в тронный зал без спросу министер по всякой разной
безопасности, радостный весь такой. Наземь перед царем бухнулся, поклоны
бьет лбом об пол, хрипит аки мерин загнанный. Прохрипелся вроде, встал как
полагается, кафтан одернул. "Нашли, -- говорит, и сам во всю харю лыбится,
-- нашли то есть енту самую, Царь-Пушку!" "Да ну!" -- царь аж вскочил от
радости откуда и прыть-то взялась грузный такой, аки Гамлет. Перекрестился
на образа картинно так, широко, вздохнул облегченно "Говори, -- вопрошает
министра, -- как сладилось." А министер и рад выслужиться как же орденом
дело-то попахивает. "Так и так, сыскался, мол, молодец, из простых, из
рыбачего люда богатырь. Действовал руководствуясь моими личными указаниями,
иначе бы и не добыл." Ну, царь министра перебивает, говорит: "Вели звать
сюда удальца." Крикнули там, кому надо, те подсуетились -- входит Потураюшко
в апартаменты. Шапку перед царем снял, поклон, правда, только обозначил --
не с такими, мол, еще встречаться приходилось. Царь-от давай сразу у него
выпытывать кто такой сам, да как, панимаешь, получилось такое -- из простых
рабочих, не Сильвестром, не Арнольдом, не даже Жан-Клодом кличут, а такой
подвиг совершил. А Вова уж и слово-то это слышать не может -- морщится. Ну
да обсказал коротенько: "Было дело, припозднился вчерася на работе, дак шел
по темени с мастерских, вижу, -- говорит, -- два мужика идут, тащат что-то
себе. Ну, я к ним: огоньку, мол, не найдется? А те так от меня и шарахнулись
в разны стороны, даже и поклажу свою бросили. Подошел я, попинал ее, слышу
-- гудит -- видать чугунная. Наклонился поближе, ощупал, сумлеваюсь. Под
фонари вытащил, дерюжку отвернул -- рак и есть -- она самая, Царь-Пушка,
символ преемственности государства Российского. Я сразу в ближайший околоток
к дежурному мелиционеру -- так и так, нашел пропажу. Вот и вся история. Так
оно и было, а ежели и приврал чего, дак это для красоты рассказу."
Царь, конешное дело, радуется, восхищается благородством героя. Так ли
не так было выяснять не стали, наградили, как обещано, казной, медаль чуть
попозджа пообещали выдать, да и отпустили с миром.
Потураюшко, знамо-понятно, казну в общий котел сдал, не потаил. Ох, и
погуляло тогда, помню, Разнотравие на славу. Столы -- с одного краю другого
не видать -- посреди Рыбной Слободы установили, всенародное веселье
обустроили. Дня три поди, али четыре весь город возвращение Царь-Пушки
празновал.
Да, так оно все и было всамом деле ничего вроде не упустил, все
обсказал. Тут, как говорится, и сказочке конец. Что, не веришь? Ну дак это
легко правду-то подтвердить Потураюшко-то, хитрец, ен че удумал-то -- на
пушечке на ентой клеймышко свое с казенной части приставил. Так ты пойди, да
посмотри.
Что говоришь? Какая вольная? Потурашке вольная? Да ты что, кто ж князя
в крепостные запишет? Окстись! Ты это спутал чего-то. Про фабриканта
досказать? А! Про того, что работадателем у Потураюшки одно время выступал?
Ну, так там и вовсе просто дело было. Он, вишь ты, привычку одну вредную
имел -- тайно по ночам к полюбовнице своей шастать. Вот и подкараулили его
как-то, без охранников и пуленепробойного мерседеса, поздненько ужо, да и
намяли ему бока, крепко так. Кто намял? А я почем знаю? Да ну, нешто у
Разнотравия других дел не хватат, иди ко! Ну, да может и из них кто, не
знаю, врать не стану. А так-то мужичек ентот шибко слишком зловредной был,
дак у него и без наших, поди, недоброжелателей-то сыскалось. Да так,
слышь-ко, отходили, что прямо от той бабенки ен на неотложной карете и
поехал. Точнее сказать повезли его сам-то уж никак не мог. В больнице же ему
всякие переломы и потрясения констатировали, стали помаленьку подлечивать --
лекарств всяких там, микстур понавыписывали, массажу где возможно, ну, и все
такое прочее. Стали документы подымать на предмет наличия страхового полиса,
ну и нашли -- по какой-то там бумажке определили что он, как это сказать, из
крепостных сам. Кого-то из московских князей, толи Котофеича, толи Иоанна,
не вспомню уже. Так вот, по тем самым документам все его имущество тому
помещику и отошло, вместе с самим фабрикантом ентим. Князь-от из наших,
слободских, был, знамо дело, хороший человек -- распорядился по совести --
землю крестьянам, фабрики рабочим, а заводчика того себе оставил, вроде как
служкам на потеху. Ну, по этому делу тот головой-то и подвинулся. Все,
говорят, бегал тут одно время по инстанциям, справки какие-то собирал.
Бегает, бормочет: "Посмотрим ишо, кто князь, а кто холоп." Остановится,
губки подожмет, кулачком погрозит куда-то в пустоту, да и бежит дальше. Даже
и росту убавил на сажень, сухонький весь стал, смешной какой-то. Ну,
поднадоел, видать, кому-то, позвонили куда надо того помещика люди
подъехали, да и увезли его. Куда? Я не знаю, мне не сказывали, может ишо
куда подлечится. Это ведь, сам знаешь, как бывает -- инчас из грязи в князи,
а вдругорядь с самого царского трону в говнище навернуться можно, это уж как
случай поиграет.
P.S. Из интервью г-на Якушкина, руководителя пресслужбы президента
Российской Федерации, газете "Комерсантъ" от 28-го августа 1999 года: "Весь
вышеозначенный вами промежуток времени Царь-Пушка находилась на реставрации
в Коломенском государственном музее. Это абсолютно точная, хорошо
проверенная информация. А что касается всех этих газетных публикаций и
объявлений о вознаграждении за якобы пропавшую Царь-Пушку, то это, по мнению
Бориса Николаевича весьма неудачная выходка каких-нибудь обычных хулиганов.
Специальным указом президента приведены в дейвствие определенные механизмы,
подключены соответствующие органы, думаю подобных "шуток" больше не
повторится."
Пришел как-то Славинка домой сильно уработавшись, лег опочивать, и
приснился ему сон. Об этом и рассказ будет...
Cнится, значит, Славинке сон, будто он и не Славинка, а взаправдашний
русской богатырь Поветя. Самой что ни на есть, настояшшой. Сиднем на печи с
роду не сиживал, а все боле по дороженькам прямоезжим за землю Русскую, да
за князя Владимира напрягался.
Лежит после подвигов ратных он на полатях тесовых (то бишь отдыхает
богатырский способом). Вдруг не тучи черные собираются, не солнышко ясное
затемнилося, а слетел на двор сам Тугарын-Змей! Как положено: о двенадцати
головах да о семи хоботах (понятное дело -- из Золотой Орды Прямиком), и
говорит чудище поганое к богатырю слово недоброе, бранное да непечатное, да
ешшо зычным голосом:
- Что ж ты, богатырь, на полатях-от себе бока пролеживаешь? К тебе на
двор сам Тугарын-Змей пожаловал, а ты не оберегаешь землю Русскую! Али ты
труслив, али ленив, али силушку по кабакам поистаскал? Ну, тоды меня
напои-накорми, в баньке попарь!
Не стерпел богатырь напраслины из поганых уст и Змиеще окаянное
изничтожить вознамерился! Скочил с полатей, даже кольчугу трехпудовую
надевать не стал -- велика, мол, честь Змиюке эдакой! А Тугарын-то Змей как
того и ждал: шасть огородами, да в ближних перелесочках и попрятался.
А Повете-то богатырю невтерпеж погань енту со свету изжить, но противно
о басурмана меча богатырского марать, дык ен как вынет Гидравлический
Кистень, как гвоздохнет по перелесочкам! Эдак все дерева и повывалил, токма
пеньки дымятся.
А Тугарын-Змей знать не лыком шит -- лишь коготок самой маленькой
приподломил. Он из перелесочка в окурат на пашенку озимую -- и средь хлебов
озимых притаился, гад! А богатырь как схватит Пищаль Твердоплазменну, да как
пришкандыбохнет по полюшку широкому! Ажно соседня река от одного звуку
зычного приподвысохла, а и рыбонька в ей приподвялилась, да ишшо полдня с
неба птицы падали -- все печеные да потрошеные. На полюшке, понятно, ни
соломинки не осталось, а земелька вглубь на сажень оплавилась.
А Змею поганому как с гуся вода! Токма хвоста самый кончик приопалил.
Снову от богатыря прячется да изворачивается! То под воду, то под землю, то
в село, то в город, во хоромы белокаменны хоронится.
А Поветя-богатырь как взмахнет Палицею Водородною, как почнет по Змею
закандыривать! Ясно Солнышко с Месяцем закачалися, звездочек чуть ли не
половину с неба стряхнул, да ишшо таво -- аж на триста верст в Белокаменной
Москве у Потураюшки со шкапа гусельки упали. Форменное светопреставление
учинил! Увлекся сильно: то из Фузей Огнеструйных, то Копьем
Лучепронзительным, то Нагаечкой Дуговой, аль ешшо какой орудией шандарахнет,
но никак Змея не изведет. Утомился, запыхался -- а Тугарын-то и говорит ему:
- Прости меня, богатырь! Не знал силушки твоей превеликой и искусства
воинскаго! Не труслив ты и могуч зело! Только как ты людям православным
теперь в глаза-то взглянешь? Ведь всю Расею, как есть, опустошил! Хан Батый
с Мамаем за год такого не наворотили бы, как ты за день нашуровал! Велика в
тебе мощь сокрытая, да токма с меткостью не особенно...
Поклонился Тугарын-Змей богатырю Повете в пояс и улетел восвояси в
Золоту Орду.
Сел детинушка на камушек, от жары треснувший, задумался. А вокруг --
пепелища да пожарища, руины да вывалы. Заплакал богатырь -- да и проснулся.
Глядь в окно -- все по-прежнему! Обрадовался Славинка, умылся водой студеной
колодезною, да и к Пашке пошел. По каким-то делам. Тут и сказке конец, а
добрым молодцам -- урок...
Старое Место
Всякая примета народная, она завсегда свой корневой смысл имеет. Потому
как ничего просто так не бывает, а нерпеменно суть присутствует. Зараньше
оно как было? "Это вот так, потому как отсюда; а это вот, значит, к тому-то;
а другое -- так знамо дело потому и потому еще, а ежели не так, дак эдак, и
посему иначе никак". Сказал кому -- тот и понял все сразу и заулыбался на
манер зден-бутдиста, потому как вставило, а значит самую суть ухватил. В
этом и смысл весь, а нет в том -- что да почему, да как будет, или кто тому
виной... А теперь вот объяснять все надо дотошно. А как? Вот, к напримеру,
на Фалалея смотрят -- ежели шишек на елках много, то к урожаю огурцов. Это
вот как объяснить? Нет, ну со научной-то точкой обозрения можно. Оно
конечно, токмо объяснений тех -- цельная библиотека выйдет. Это ежели по
уму. А древний-от человек, он думать не привыкал, потому как пустое это
дело, а времени занимает тьму. Так что ен думал мало, а все больше смотрел
да видел, посему и сердце евонное -- оно все бессловесно знает. Оттого и
времени не отъять у тебе будет, ежели ты не рассуждаешь, а сразу суть
чувствуешь. Вот и выходит -- по уму да без толку.
Это вот тебе да мне понятно, что глупо оно выходит -- объяснять, с
какого боку шишки к огурцам, а другой возьми да привяжись: почему да почему.
Я-то первое время шибко на эту удочку ловился. Объясняешь-втолковываешь,
несешь чего сам не ведаешь и удивляешься: эко кудряво излагаю! С такой
башкой надоть в Думу балансироваться -- тако словесное мудрообразие и
складность, что аж аж гордость за себя. Вот тут-то, значится, червячок в
заглот, а крючок-от в брюхо. Это ежели человек сердцем самую суть ловит, то
у него в глазах душа светиться начинает, а если через ум постичь пытается --
глаза у него будто пленкой прикрыты какой, мутные. Смотришь на него -- тот
кивает: разумею, мол, все понятно, а глаза -- неживые. Мертвые, значит. И
тут-то там сверху возьми да и подсеки! Вот так. Это я, брат, не по наслышке
знаю. И вот кто не упрямится -- того на сковороду. А кому крючок ентот
сатанинской пару-тройку раз брюхо от седалишша до жабер раздерет, и еще
опосля того жив останется -- тот и поймет: не объяснять надо, а научить, как
енту самую суть сердцем видеть. Такое-от дело. Мудрено? То-то же!
Вот ежели Разнотравiе в лес собралось -- это к чему? Аще в корень
зреть? Водочки попить? Ну, оно конешное дело! Водочки всенепременно и
обязательно. А окромя того? С природой пообчаться? Ну это в самый корень,
токмо вскользь! Это не в бровь, а, что называется, в пах! Шибко-оченно
разнотравии природу любят. Иной раз аж жуть берет. Настояшшие натуралисты,
одна природа на уме, никак, вишь, без нее не могут. Токмо я так тебе скажу:
пообчаться да выпить -- это где угодно можно, а разнотравии, они не просто
куды-нибудь ходють, а определенно по конхретным местам. А инчас -- не
поверишь! -- даже и без спиртного. Вот так. Как теперь думать будешь?
Придумал уже? Погодь-ка, не говори -- лучше меня послушай. Вот тебе пришлось
что-то в голову -- и кажется, будто знаешь все, а со стороны-то видно:
заблудился в трех соснах! Верь -- не одномму мне, всем заметно. Так и
получается, что ты сам себе умный, да сам для себя.
Я вот тебе расскажу про одно место. Частенько туда разнотравцы
наведываются, когда вместе, когда в одиночку. Да и окромя них ишшо знающие
люди ходють. Я расскажу, а ты смотри-гляди в оба глаза, да суть лови.
Место это старое. Давно, вишь, уже запримечено. С каждой травинкой
сроднились, за каждой кочкой спали, со всяким деревом в округе бывало по
имени разговариваешь. Ну и не до того ишшо доходило. В обчем -- старое
место, обжитое, облюбованное. Там почитай со Мстиславом еще повздорили --
дак это когда было-то! Поди и летоисчисление ишшо толком не наладили.
Погоди, дай-кось вспомнить... Ну да, тогды ишшо, к слову сказать, Алешенька
Тихой японской меч тонкой работы от мастера Су Дзу Ки потерял. А и куды ен
пропал -- никто и не приметил. Ох и хороший меч был! Такой меч, что прямо
эх! В сече, бывало, противника и коснуться не успеешь, а у того уже и штаны
мокры. Славный меч. Может, в той самой суматохе кони Мстиславовы его в грязь
и втоптали. Да уж разнотравии как обнаружили пропажу -- так всю местность
вокруг заставы перелопатили. Разошлись, помню, рычат аки медведя весной,
матюкаются, земелька комьями в дом поди величиной токмо в стороны летит --
ищет Разнотравiе меч самурайский. Ели да сосенки аки травинки сорныя с
корешками выдергиват, березки да осинки аки солому в охапки собират, валуны
седыя древния аки камушки речныя с ногтю отстреливат. Зверь лесной с тех
мест без оглядки бежал, норы да гнезда в един день поопустели -- уж тако
земелюшка тогды гудела! Да так и не нашли ведь. Меч-то. Да.
А меч тот ишо в стародавние времена сам фабрикант Антонов Юрий
Разнотравiю ссудил. Он об ту пору ишшо в подмастериях ходил, а щас-то его
все знают -- он в слободе нонеча лесом торгует. Вот, ен самой! Малой тогды
ишшо был, без штанов бегал. А на Русь-то матушку тот меч княжна Яна
Василенкова привезла. С самой Хермании, аки контрабандный товар.
Везла она его через десять кордонов, двадцать застав да трыдцать
рубежей. А меч-то чай не шпилька, в прыческе не утаишь, так она че содеяла:
взяла да на семь частей его распилимши попрятала в парижскаго фасону модном
платии. А там -- каждый знает -- хрен разбересси: рюшечки всякия да
манжетики , одних юбок сто, а уж дополнительных кармашков дак и то тыща.
Щупали-щупали подграничники немейския да фряжския, да нагло-саксонския --
никто ничего не ущупал. Так и провезла.
Привезти-то привезла, а как выложила семь-то частей, дык как ни
крутила, а одного меча не выходит -- не срастаются, вишь обратно детали-то.
Оно и понятно: енто тебе не "Лего" какой-нибудь, а инструмент тонкый.
Надобно было прежде чем пилить рассудить тщательнее. Как в народе-то: семь
раз отмерь, один раз отрежь. Вишь, народ-то дурному не научит! Один раз,
значит, и надо было отрезать-то, а она -- семь. Ну и че делать -- сиди
теперь думай.
А об ту пору был в слободе (да и по сей час ишшо есть -- куды ж ему
деться-то!) большой на всяки хитрости выдумщик -- мастер Сэм. Жил он тогды
на краю посада в маленькой захудалой избушке. Где жил -- там и работал. С
первых петухов и до самой ночи темной все паял чего-нибудь да выстругивал.
Трудолюбив был весьма. А уж каки чудеса творил! Быват, свистульку обычную
детску соделает, а уж свистулька та так громка, что и какой-нибудь хор
рожечников запросто пересвистыват. Детки бегают с ей, радуются, свистят себе
-- у грдоначальников да приставов всяких, у кого совесть-та не совсем чистая
то инсульт, то ишшо какой-нибудь инфаркт. Дак уж и просили его: изволь,
мастер Сэм, не делай уж пожалуйста больше свистулек. А ен че -- парень
простой: делай так делай, не делай так не делай -- большой души человек. Вот
почитай со всей округи к нему народ и тянулся -- кому кобылку подковами
заговоренными обуть, кому скрип-сглаз с телеги устранить -- все умел! Княжне
и насоветовали: иди, мол, к мастеру Сэму, он сладит.
Приходит княжна Яна Василенкова к мастеру Сэму: "Вот, -- говорит, --
так и так, мастер Сэм, меч японский, тонкой работы самого Су Дзу Кия."
- А ну покажь! -- говорит ей мастер Сэм.
Выложила она перед ним на верстак все семь частей: "Так и так, мол,
сколько ни прикладывала -- не сходится ничего."
- Вот незадача! -- говорит мастер Сэм и в затылке чешет, -- тут
надобноть мыслить по-японски.
Встал смирно, глаза закрыл, воздух шумно вдохнул-выдохнул, да как
гаркнет что-то на иноземном! И так, слышь-ко, громко, что аж бычьи пузыри из
окон повылетали. Княжна зажмурилась, голову ручками обхватила -- авось падет
чего сверху.
Стал мастер Сэм мешать на столе все семь частей. Перемешиват да все
приговариват странно так: "Хасю асеп месь а сябася." Мешал-мешал, потом
вдруг схватил все в охапку да вверх как подбросил -- раз! И тут -- диво
дивное, чудо чудное! -- только и моргнула княжна одним глазком, а меч-то уж
целехонек! Так и сияет всеми цветами радуги, на солнушке утреннем
переливается -- будто и не разбирали его вовсе.
Смотрит княжна, удивляется: "Ай, отродясь таких чудес не видывала! Али
ты фокусник какой, али ведун?"
- Да какой я фокусник, княжна, так -- побелить-покрасить, а и что
ведаю, так того не скрываю.
А княжна все: ах да ах! Все не верится ей. А че сумлеваться-то -- у
хорошего человека и тубаретка аки гусельки звончаты заиграет. При желании.
- Как же мне тебя, мастер Сэмушко, отблагодарить-то? Говори, что хочешь
за свою работу?
- Ды ниче мне не надоть, княжна.
- Как же не надо? -- удивляется Яна Василенкова, -- Говори незамедля,
не то и передумать могу!
- Не надоть мне ничего, -- мастер ей в ответ, -- Я ить не за ради мзды
ентот меч спочинял, а за ради слова приветливаго, взгляда ласкова, памяти
доброй да долгой.
- Ай, -- говорит княжна, -- экой же ты добрый человек, просто диво!
Знать твой меч этот. У тебя собрать получилось -- тебе и предназначен! --
сказала так, села в каретею да и укатила со двора.
А Сэм-мастер подозвал к себе Антонова-то Юрия, да и говорит ему:
- Вот, вишь, меч тонкой работы мастера Су Дзу Кия. На-тко, снеси его
братьям-богатырям разнотравиям. Потому как нет в наших местах больше
витязей, кому бы ентот меч мог бы принадлежать, а им -- в самый раз.
Славный, хороший меч, по всяким японским хитростям сделан, да я его ишшо и
дополнительно и заговорил по лезвию, вишь -- промеж иерохлихвов кириллица
проступила.
Да, так оно и было в самом деле. А уж куды ен, меч-то ентот японский
тонкой работы Су Дзу Кия, пропал -- никто и не видел. Может и кони
затоптали, ежели так -- по сей день меч тот во сырой земле лежит. А может и
какой злой-нехороший прохожий его из ножен у спящего богатыря умыкнул.
Поговаривают, что может и без ведьмы не обошлось, да разве ж теперь узнаешь?
Вот на том самом месте меч ентот и исчез, от Хуторка-то Приморского,
прям на восток до русла Шексны недалеко идти. Спокон веков там разнотравская
засечная черта проходила, исстари там Разнотравiе выездной дозор ставит.
Старое место.
А в старину-то умели сказки сказывать. Потому как прежний-от человек --
он не так как нонеча в союзах писателей спрашивают, он по своим приметам
сказку строил. У такого рассказчика иная присказка дороже самой сказки
выходит. И ежели кто в присказке хитрость раскусил, то бишь саму суть
сердцем схватил -- перед тем и сказки смысл весь как на ладони. А ежели ты
торопливый шибко и все ждешь, как оно окончится -- то ты и помрешь, а так и
не заметишь, что помер.
[продолжение грядет...]
Разнотравские по лавкам смирно сидят, глазками хлопают, в толкотню взрослую
соваться не смеют. Разнотравие само за столом сидит, склонилось над точной
картой государства Российского. Обсуждают тактические приемы по чапаевской
системе -- здесь картошка, вишь, в наступление пошла, здесь огурец изогнутый
заслоном встал вражеским томатам, а тут вот, где стаканы кучкой тут ставка
разнотравская определена. Кумекают, как в ставку поступление топлива и
протчего пищевого довольствия, медикаментов и аммуниции наладить. Мысленный
процесс происходит, встревать и не подумай -- не взлюбят. Человек
специальный дозорным перед телевизором посажен -- как новости показывать
начнут -- звать криком громким всех в залу, для детального наблюдения за
развитием событий и прочей политинформации. Вопщем все при деле. Тут
Валдушко слово взял: "Я, -- говорит, -- братцы, вызнал тут древний секретный
способ заготовки огурцов. Огурчики, сразу скажу, получаются мистические, не
иначе как колдовския. Извольте-ка опробовать."
Опробовали все, головами качают утвердительно -- хорошие огурчики --
запах самогоночный во рту истребляют мгновенно и безжалостно. Даже и в
голове после них светлеет, зрение и слух обостряются. Воротеюшко Валду по
плечу похлопал, прожевал, говорит: "Мировой закусон, годится." Ну, все тоже
согласные, огурчики, значится, пошли на переднюю линию обороны.
Продюсер почетный разнотравский -- РазноТравин Сергий -- в разговор
встревает: "Тут, мол, все правильно допреж говорили, а я так вам скажу: от
вас только одно и требуется -- выступить по полной программе. А за меня уж
не беспокойтеся -- законные продюсерския сто грамм перед боем обеспечу. Я уж
давно на себя таку ношу взвалил и никто не скажет что вот, мол, РазноТравин
взял -- да и подвел -- бились в сухую -- не было такого. А кто -- скажет
тому в морду. Лично. Вот и весь мой сказ." Ну, Разнотравие поддерживает
целиком, как говорится, и полностью. Что и перечить -- человек продюсер
большой, уважаемый, задача у него в сече не из легких -- в одной руке щит
узорный от стрел неприятельских оберегающий, в другой -- камерка фиксирует
кто как в бою себя ведет. А уж у кого компромат на руках имеется того
завсегда слушают не перебивая. Разнотравцам, как правило стыдится нечего, но
продюсера уважают. Тост по этому поводу произнесли, перестановки
определенные на карте обозначились -- сменилась диспозиция. Так и сидят
дальше.
А тут глядь -- Володя Потурай в дверь входит. Поклон отвесил, да так и
стоит на пороге. Жены с кухни повысыпали поглазеть чей-то тишина вдруг в
доме образовалась. Стоят, руки об фартуки отирают. Смотрят заинтересованно
то на Потурашку, то на Разнотравие. А те и притихли все -- высокий гость,
однако, не ждали, значится. Ну, че молчать-то, не дело вовсе встали
поприветствовали соратника, приглашают ко столу. "Вовремя, -- говорят, --
сказался, как раз помочь требуется." На карте сразу ишо один наш лагерь
появился и уж топливу да фуражу туда справно подкинули -- для укрепления
фронта. Взяли князя Владимира под белы рученьки, подводят ко столу. Тот
улыбается приветливо, да не садится однакож. Спрашивают его: "Что, мол,
князь, никако лом проглотил, присел бы хоть, посидел с рабочими-то,
по-босяцки". Улыбается Потураюшко, говорит Разнотравиям: "Обождите, мол,
чутка не с тем пришел. Выслушайте сперва, опосля и потчивать будете." Ну,
все напрягли, конешно, внимание, Смотрят на князя, глаз не сводят, слушают.
Рече князь: "Ну что, слышали, небось, что в стране деется?" Те ответствуют:
"Понятное дело, наблюдаем за развитием событий, за тем и здесь." Князь
дальше слово держит: "А помните ли, братцы, обещался я за ради Разнотравия
подвиг какой-нибудь совершить?" Ну мужики головами кивают: "Как же, как же,
помним, мол, как уж забыть-то, причитается с тебя по обещанному подвиг
какой-нибудь и свидетели тому имеются."
"Ну так вот, -- глаголе Потурашко, -- Сказано -- сделано," -- говорит и
выкладывает из кармана -- что ты думаешь -- не что иное как Царь-Пушку. Все
аж ахнули. Водрузил ея Володя на стол, у стола и ножки подогнулись,
заскрипел от натуги. А все смотрят на нее, рты разинули. "Никако она?" --
спрашивают и пальцами ковыряют пушку-то на предмет обману. "Она самая, --
Потураюшко ответствует, -- обещано вам подвиг, вот и смотрите теперь." Ну,
все конешно, удивляются, ходят вокруг нее то с жерла, то с казенника
оглядывают, руками себя по коленям да по лбу похлопывают: "Вот диво-то, вот
диво!"
Ну, ладно, долго ли, скоро ли, первоначальный восторг поотступил.
Решили по ентому поводу устроить фуршет. Сели, налили. Да вот беда -- велика
шибко пушка-то -- не видать из-за нее по ту сторону стола сидящих. Отложили
Царь-Пушку, в сторонку поставили в уголок, пообожди, мол, тут маненько,
вернемся ишо к тебе. Стали Царь-Пушку обмывать. Пир горой, веселье, жены в
праздничные наряды навздевались, кокошниками позвякивают, чинно рядом с
мужьями за столом уселись. Детки тут же -- им пряники и всякие такие прочие
сладости на забаву. Вопщем все радуются, князя Володимира чевствуют,
подвигом его неслыханным восторгаются. Так до середки ночи, поди, и
просидели.
С утра Пашка, как обычно, раньше всех пробуждается, камеру берет и ну
морды пьяные спящие на пленку увековечивать. Снимает-снимает тут раз в
обьективе что за дело!? Царь-Пушка в углу стоит, на Пашку единственным
пустым зрачком смотрит. Пашка так и встал рот раскрымши: "Вот угодники! И
вправду она. А я-то думал приснилось вчерась."
Дружков-подельщиков растолкал "Так, мол, и так тако безобразие в стране
-- рубль упал, армия выходит с под контролю, тумены басурманския --
натовския уж под границами стоят, дожидаются, пока мы тут друг дружку
перегрызем, а причина-то несогласия -- Царь-Пушка то-есть ента самая -- вот
она, у нас в квартере изволит пылиться."
Сели Разнотравцы вкруг пушки, глаза продирают, закурили. Тяжело, вишь,
в голове опосля вчерашнего-то, несоображаеются извилины врозь все. Надобноть
опохмелить ся, штоли, такие вопросы на больную голову не решаются -- как
никак спасение России -- мыслить следует тщательно. Бражки в подполе
нашарили, огурчиков валдушкиных заговореных баночку. Ну, разлили по кружкам,
приняли, как говорится, на здоровье, закусили -- прояснело. Подумали --
подумали, постановили: "Царь-Пушку, во избежание катастроф мирового
масштаба, возвернуть на прежнее место." Как решили, так и сделали -- Шульца
спящего из пушки вытряхнули, вручили орудие Потурашке "Вези, мол, от греха
подальше, обратно к московитам символ ентот хренов, удостоверились ужо в
твоей верности, больше и сомневаться не станем, чтобы не думалось после."
Так и укатил Володя в столицу.
Проводили Разнотравцы Потураюшку, сели на крылечке, смотрят,
прищурились -- леса, поля,речки, озера до самого огляда, такая красотища,
причем здесь, скажи на милость, какая-то пушка? На мгновение только
взгрустнулось -- пальнуть бы хоть разок, посмотреть какая она, Царь-Пушка в
дейвствии-то. Ну, да ладно, не дети ведь малые -- серьезные мужики --
попридавили грустинку. Еще по кружечке, глядишь и заулыбались опять. Ну, а
че печалиться? Хорошая штука жизнь идет себе, нас не спрашивает, знать и нам
не с руки лишними вопросами задаваться.
А во Москве царь сидит на престоле мрачнее тучи -- жезл поник -- обвис,
скипетр и вовси подле кресла валяется на боку однем словом пропало желание.
Тут влетает к нему в тронный зал без спросу министер по всякой разной
безопасности, радостный весь такой. Наземь перед царем бухнулся, поклоны
бьет лбом об пол, хрипит аки мерин загнанный. Прохрипелся вроде, встал как
полагается, кафтан одернул. "Нашли, -- говорит, и сам во всю харю лыбится,
-- нашли то есть енту самую, Царь-Пушку!" "Да ну!" -- царь аж вскочил от
радости откуда и прыть-то взялась грузный такой, аки Гамлет. Перекрестился
на образа картинно так, широко, вздохнул облегченно "Говори, -- вопрошает
министра, -- как сладилось." А министер и рад выслужиться как же орденом
дело-то попахивает. "Так и так, сыскался, мол, молодец, из простых, из
рыбачего люда богатырь. Действовал руководствуясь моими личными указаниями,
иначе бы и не добыл." Ну, царь министра перебивает, говорит: "Вели звать
сюда удальца." Крикнули там, кому надо, те подсуетились -- входит Потураюшко
в апартаменты. Шапку перед царем снял, поклон, правда, только обозначил --
не с такими, мол, еще встречаться приходилось. Царь-от давай сразу у него
выпытывать кто такой сам, да как, панимаешь, получилось такое -- из простых
рабочих, не Сильвестром, не Арнольдом, не даже Жан-Клодом кличут, а такой
подвиг совершил. А Вова уж и слово-то это слышать не может -- морщится. Ну
да обсказал коротенько: "Было дело, припозднился вчерася на работе, дак шел
по темени с мастерских, вижу, -- говорит, -- два мужика идут, тащат что-то
себе. Ну, я к ним: огоньку, мол, не найдется? А те так от меня и шарахнулись
в разны стороны, даже и поклажу свою бросили. Подошел я, попинал ее, слышу
-- гудит -- видать чугунная. Наклонился поближе, ощупал, сумлеваюсь. Под
фонари вытащил, дерюжку отвернул -- рак и есть -- она самая, Царь-Пушка,
символ преемственности государства Российского. Я сразу в ближайший околоток
к дежурному мелиционеру -- так и так, нашел пропажу. Вот и вся история. Так
оно и было, а ежели и приврал чего, дак это для красоты рассказу."
Царь, конешное дело, радуется, восхищается благородством героя. Так ли
не так было выяснять не стали, наградили, как обещано, казной, медаль чуть
попозджа пообещали выдать, да и отпустили с миром.
Потураюшко, знамо-понятно, казну в общий котел сдал, не потаил. Ох, и
погуляло тогда, помню, Разнотравие на славу. Столы -- с одного краю другого
не видать -- посреди Рыбной Слободы установили, всенародное веселье
обустроили. Дня три поди, али четыре весь город возвращение Царь-Пушки
празновал.
Да, так оно все и было всамом деле ничего вроде не упустил, все
обсказал. Тут, как говорится, и сказочке конец. Что, не веришь? Ну дак это
легко правду-то подтвердить Потураюшко-то, хитрец, ен че удумал-то -- на
пушечке на ентой клеймышко свое с казенной части приставил. Так ты пойди, да
посмотри.
Что говоришь? Какая вольная? Потурашке вольная? Да ты что, кто ж князя
в крепостные запишет? Окстись! Ты это спутал чего-то. Про фабриканта
досказать? А! Про того, что работадателем у Потураюшки одно время выступал?
Ну, так там и вовсе просто дело было. Он, вишь ты, привычку одну вредную
имел -- тайно по ночам к полюбовнице своей шастать. Вот и подкараулили его
как-то, без охранников и пуленепробойного мерседеса, поздненько ужо, да и
намяли ему бока, крепко так. Кто намял? А я почем знаю? Да ну, нешто у
Разнотравия других дел не хватат, иди ко! Ну, да может и из них кто, не
знаю, врать не стану. А так-то мужичек ентот шибко слишком зловредной был,
дак у него и без наших, поди, недоброжелателей-то сыскалось. Да так,
слышь-ко, отходили, что прямо от той бабенки ен на неотложной карете и
поехал. Точнее сказать повезли его сам-то уж никак не мог. В больнице же ему
всякие переломы и потрясения констатировали, стали помаленьку подлечивать --
лекарств всяких там, микстур понавыписывали, массажу где возможно, ну, и все
такое прочее. Стали документы подымать на предмет наличия страхового полиса,
ну и нашли -- по какой-то там бумажке определили что он, как это сказать, из
крепостных сам. Кого-то из московских князей, толи Котофеича, толи Иоанна,
не вспомню уже. Так вот, по тем самым документам все его имущество тому
помещику и отошло, вместе с самим фабрикантом ентим. Князь-от из наших,
слободских, был, знамо дело, хороший человек -- распорядился по совести --
землю крестьянам, фабрики рабочим, а заводчика того себе оставил, вроде как
служкам на потеху. Ну, по этому делу тот головой-то и подвинулся. Все,
говорят, бегал тут одно время по инстанциям, справки какие-то собирал.
Бегает, бормочет: "Посмотрим ишо, кто князь, а кто холоп." Остановится,
губки подожмет, кулачком погрозит куда-то в пустоту, да и бежит дальше. Даже
и росту убавил на сажень, сухонький весь стал, смешной какой-то. Ну,
поднадоел, видать, кому-то, позвонили куда надо того помещика люди
подъехали, да и увезли его. Куда? Я не знаю, мне не сказывали, может ишо
куда подлечится. Это ведь, сам знаешь, как бывает -- инчас из грязи в князи,
а вдругорядь с самого царского трону в говнище навернуться можно, это уж как
случай поиграет.
P.S. Из интервью г-на Якушкина, руководителя пресслужбы президента
Российской Федерации, газете "Комерсантъ" от 28-го августа 1999 года: "Весь
вышеозначенный вами промежуток времени Царь-Пушка находилась на реставрации
в Коломенском государственном музее. Это абсолютно точная, хорошо
проверенная информация. А что касается всех этих газетных публикаций и
объявлений о вознаграждении за якобы пропавшую Царь-Пушку, то это, по мнению
Бориса Николаевича весьма неудачная выходка каких-нибудь обычных хулиганов.
Специальным указом президента приведены в дейвствие определенные механизмы,
подключены соответствующие органы, думаю подобных "шуток" больше не
повторится."
Пришел как-то Славинка домой сильно уработавшись, лег опочивать, и
приснился ему сон. Об этом и рассказ будет...
Cнится, значит, Славинке сон, будто он и не Славинка, а взаправдашний
русской богатырь Поветя. Самой что ни на есть, настояшшой. Сиднем на печи с
роду не сиживал, а все боле по дороженькам прямоезжим за землю Русскую, да
за князя Владимира напрягался.
Лежит после подвигов ратных он на полатях тесовых (то бишь отдыхает
богатырский способом). Вдруг не тучи черные собираются, не солнышко ясное
затемнилося, а слетел на двор сам Тугарын-Змей! Как положено: о двенадцати
головах да о семи хоботах (понятное дело -- из Золотой Орды Прямиком), и
говорит чудище поганое к богатырю слово недоброе, бранное да непечатное, да
ешшо зычным голосом:
- Что ж ты, богатырь, на полатях-от себе бока пролеживаешь? К тебе на
двор сам Тугарын-Змей пожаловал, а ты не оберегаешь землю Русскую! Али ты
труслив, али ленив, али силушку по кабакам поистаскал? Ну, тоды меня
напои-накорми, в баньке попарь!
Не стерпел богатырь напраслины из поганых уст и Змиеще окаянное
изничтожить вознамерился! Скочил с полатей, даже кольчугу трехпудовую
надевать не стал -- велика, мол, честь Змиюке эдакой! А Тугарын-то Змей как
того и ждал: шасть огородами, да в ближних перелесочках и попрятался.
А Повете-то богатырю невтерпеж погань енту со свету изжить, но противно
о басурмана меча богатырского марать, дык ен как вынет Гидравлический
Кистень, как гвоздохнет по перелесочкам! Эдак все дерева и повывалил, токма
пеньки дымятся.
А Тугарын-Змей знать не лыком шит -- лишь коготок самой маленькой
приподломил. Он из перелесочка в окурат на пашенку озимую -- и средь хлебов
озимых притаился, гад! А богатырь как схватит Пищаль Твердоплазменну, да как
пришкандыбохнет по полюшку широкому! Ажно соседня река от одного звуку
зычного приподвысохла, а и рыбонька в ей приподвялилась, да ишшо полдня с
неба птицы падали -- все печеные да потрошеные. На полюшке, понятно, ни
соломинки не осталось, а земелька вглубь на сажень оплавилась.
А Змею поганому как с гуся вода! Токма хвоста самый кончик приопалил.
Снову от богатыря прячется да изворачивается! То под воду, то под землю, то
в село, то в город, во хоромы белокаменны хоронится.
А Поветя-богатырь как взмахнет Палицею Водородною, как почнет по Змею
закандыривать! Ясно Солнышко с Месяцем закачалися, звездочек чуть ли не
половину с неба стряхнул, да ишшо таво -- аж на триста верст в Белокаменной
Москве у Потураюшки со шкапа гусельки упали. Форменное светопреставление
учинил! Увлекся сильно: то из Фузей Огнеструйных, то Копьем
Лучепронзительным, то Нагаечкой Дуговой, аль ешшо какой орудией шандарахнет,
но никак Змея не изведет. Утомился, запыхался -- а Тугарын-то и говорит ему:
- Прости меня, богатырь! Не знал силушки твоей превеликой и искусства
воинскаго! Не труслив ты и могуч зело! Только как ты людям православным
теперь в глаза-то взглянешь? Ведь всю Расею, как есть, опустошил! Хан Батый
с Мамаем за год такого не наворотили бы, как ты за день нашуровал! Велика в
тебе мощь сокрытая, да токма с меткостью не особенно...
Поклонился Тугарын-Змей богатырю Повете в пояс и улетел восвояси в
Золоту Орду.
Сел детинушка на камушек, от жары треснувший, задумался. А вокруг --
пепелища да пожарища, руины да вывалы. Заплакал богатырь -- да и проснулся.
Глядь в окно -- все по-прежнему! Обрадовался Славинка, умылся водой студеной
колодезною, да и к Пашке пошел. По каким-то делам. Тут и сказке конец, а
добрым молодцам -- урок...
Старое Место
Всякая примета народная, она завсегда свой корневой смысл имеет. Потому
как ничего просто так не бывает, а нерпеменно суть присутствует. Зараньше
оно как было? "Это вот так, потому как отсюда; а это вот, значит, к тому-то;
а другое -- так знамо дело потому и потому еще, а ежели не так, дак эдак, и
посему иначе никак". Сказал кому -- тот и понял все сразу и заулыбался на
манер зден-бутдиста, потому как вставило, а значит самую суть ухватил. В
этом и смысл весь, а нет в том -- что да почему, да как будет, или кто тому
виной... А теперь вот объяснять все надо дотошно. А как? Вот, к напримеру,
на Фалалея смотрят -- ежели шишек на елках много, то к урожаю огурцов. Это
вот как объяснить? Нет, ну со научной-то точкой обозрения можно. Оно
конечно, токмо объяснений тех -- цельная библиотека выйдет. Это ежели по
уму. А древний-от человек, он думать не привыкал, потому как пустое это
дело, а времени занимает тьму. Так что ен думал мало, а все больше смотрел
да видел, посему и сердце евонное -- оно все бессловесно знает. Оттого и
времени не отъять у тебе будет, ежели ты не рассуждаешь, а сразу суть
чувствуешь. Вот и выходит -- по уму да без толку.
Это вот тебе да мне понятно, что глупо оно выходит -- объяснять, с
какого боку шишки к огурцам, а другой возьми да привяжись: почему да почему.
Я-то первое время шибко на эту удочку ловился. Объясняешь-втолковываешь,
несешь чего сам не ведаешь и удивляешься: эко кудряво излагаю! С такой
башкой надоть в Думу балансироваться -- тако словесное мудрообразие и
складность, что аж аж гордость за себя. Вот тут-то, значится, червячок в
заглот, а крючок-от в брюхо. Это ежели человек сердцем самую суть ловит, то
у него в глазах душа светиться начинает, а если через ум постичь пытается --
глаза у него будто пленкой прикрыты какой, мутные. Смотришь на него -- тот
кивает: разумею, мол, все понятно, а глаза -- неживые. Мертвые, значит. И
тут-то там сверху возьми да и подсеки! Вот так. Это я, брат, не по наслышке
знаю. И вот кто не упрямится -- того на сковороду. А кому крючок ентот
сатанинской пару-тройку раз брюхо от седалишша до жабер раздерет, и еще
опосля того жив останется -- тот и поймет: не объяснять надо, а научить, как
енту самую суть сердцем видеть. Такое-от дело. Мудрено? То-то же!
Вот ежели Разнотравiе в лес собралось -- это к чему? Аще в корень
зреть? Водочки попить? Ну, оно конешное дело! Водочки всенепременно и
обязательно. А окромя того? С природой пообчаться? Ну это в самый корень,
токмо вскользь! Это не в бровь, а, что называется, в пах! Шибко-оченно
разнотравии природу любят. Иной раз аж жуть берет. Настояшшие натуралисты,
одна природа на уме, никак, вишь, без нее не могут. Токмо я так тебе скажу:
пообчаться да выпить -- это где угодно можно, а разнотравии, они не просто
куды-нибудь ходють, а определенно по конхретным местам. А инчас -- не
поверишь! -- даже и без спиртного. Вот так. Как теперь думать будешь?
Придумал уже? Погодь-ка, не говори -- лучше меня послушай. Вот тебе пришлось
что-то в голову -- и кажется, будто знаешь все, а со стороны-то видно:
заблудился в трех соснах! Верь -- не одномму мне, всем заметно. Так и
получается, что ты сам себе умный, да сам для себя.
Я вот тебе расскажу про одно место. Частенько туда разнотравцы
наведываются, когда вместе, когда в одиночку. Да и окромя них ишшо знающие
люди ходють. Я расскажу, а ты смотри-гляди в оба глаза, да суть лови.
Место это старое. Давно, вишь, уже запримечено. С каждой травинкой
сроднились, за каждой кочкой спали, со всяким деревом в округе бывало по
имени разговариваешь. Ну и не до того ишшо доходило. В обчем -- старое
место, обжитое, облюбованное. Там почитай со Мстиславом еще повздорили --
дак это когда было-то! Поди и летоисчисление ишшо толком не наладили.
Погоди, дай-кось вспомнить... Ну да, тогды ишшо, к слову сказать, Алешенька
Тихой японской меч тонкой работы от мастера Су Дзу Ки потерял. А и куды ен
пропал -- никто и не приметил. Ох и хороший меч был! Такой меч, что прямо
эх! В сече, бывало, противника и коснуться не успеешь, а у того уже и штаны
мокры. Славный меч. Может, в той самой суматохе кони Мстиславовы его в грязь
и втоптали. Да уж разнотравии как обнаружили пропажу -- так всю местность
вокруг заставы перелопатили. Разошлись, помню, рычат аки медведя весной,
матюкаются, земелька комьями в дом поди величиной токмо в стороны летит --
ищет Разнотравiе меч самурайский. Ели да сосенки аки травинки сорныя с
корешками выдергиват, березки да осинки аки солому в охапки собират, валуны
седыя древния аки камушки речныя с ногтю отстреливат. Зверь лесной с тех
мест без оглядки бежал, норы да гнезда в един день поопустели -- уж тако
земелюшка тогды гудела! Да так и не нашли ведь. Меч-то. Да.
А меч тот ишо в стародавние времена сам фабрикант Антонов Юрий
Разнотравiю ссудил. Он об ту пору ишшо в подмастериях ходил, а щас-то его
все знают -- он в слободе нонеча лесом торгует. Вот, ен самой! Малой тогды
ишшо был, без штанов бегал. А на Русь-то матушку тот меч княжна Яна
Василенкова привезла. С самой Хермании, аки контрабандный товар.
Везла она его через десять кордонов, двадцать застав да трыдцать
рубежей. А меч-то чай не шпилька, в прыческе не утаишь, так она че содеяла:
взяла да на семь частей его распилимши попрятала в парижскаго фасону модном
платии. А там -- каждый знает -- хрен разбересси: рюшечки всякия да
манжетики , одних юбок сто, а уж дополнительных кармашков дак и то тыща.
Щупали-щупали подграничники немейския да фряжския, да нагло-саксонския --
никто ничего не ущупал. Так и провезла.
Привезти-то привезла, а как выложила семь-то частей, дык как ни
крутила, а одного меча не выходит -- не срастаются, вишь обратно детали-то.
Оно и понятно: енто тебе не "Лего" какой-нибудь, а инструмент тонкый.
Надобно было прежде чем пилить рассудить тщательнее. Как в народе-то: семь
раз отмерь, один раз отрежь. Вишь, народ-то дурному не научит! Один раз,
значит, и надо было отрезать-то, а она -- семь. Ну и че делать -- сиди
теперь думай.
А об ту пору был в слободе (да и по сей час ишшо есть -- куды ж ему
деться-то!) большой на всяки хитрости выдумщик -- мастер Сэм. Жил он тогды
на краю посада в маленькой захудалой избушке. Где жил -- там и работал. С
первых петухов и до самой ночи темной все паял чего-нибудь да выстругивал.
Трудолюбив был весьма. А уж каки чудеса творил! Быват, свистульку обычную
детску соделает, а уж свистулька та так громка, что и какой-нибудь хор
рожечников запросто пересвистыват. Детки бегают с ей, радуются, свистят себе
-- у грдоначальников да приставов всяких, у кого совесть-та не совсем чистая
то инсульт, то ишшо какой-нибудь инфаркт. Дак уж и просили его: изволь,
мастер Сэм, не делай уж пожалуйста больше свистулек. А ен че -- парень
простой: делай так делай, не делай так не делай -- большой души человек. Вот
почитай со всей округи к нему народ и тянулся -- кому кобылку подковами
заговоренными обуть, кому скрип-сглаз с телеги устранить -- все умел! Княжне
и насоветовали: иди, мол, к мастеру Сэму, он сладит.
Приходит княжна Яна Василенкова к мастеру Сэму: "Вот, -- говорит, --
так и так, мастер Сэм, меч японский, тонкой работы самого Су Дзу Кия."
- А ну покажь! -- говорит ей мастер Сэм.
Выложила она перед ним на верстак все семь частей: "Так и так, мол,
сколько ни прикладывала -- не сходится ничего."
- Вот незадача! -- говорит мастер Сэм и в затылке чешет, -- тут
надобноть мыслить по-японски.
Встал смирно, глаза закрыл, воздух шумно вдохнул-выдохнул, да как
гаркнет что-то на иноземном! И так, слышь-ко, громко, что аж бычьи пузыри из
окон повылетали. Княжна зажмурилась, голову ручками обхватила -- авось падет
чего сверху.
Стал мастер Сэм мешать на столе все семь частей. Перемешиват да все
приговариват странно так: "Хасю асеп месь а сябася." Мешал-мешал, потом
вдруг схватил все в охапку да вверх как подбросил -- раз! И тут -- диво
дивное, чудо чудное! -- только и моргнула княжна одним глазком, а меч-то уж
целехонек! Так и сияет всеми цветами радуги, на солнушке утреннем
переливается -- будто и не разбирали его вовсе.
Смотрит княжна, удивляется: "Ай, отродясь таких чудес не видывала! Али
ты фокусник какой, али ведун?"
- Да какой я фокусник, княжна, так -- побелить-покрасить, а и что
ведаю, так того не скрываю.
А княжна все: ах да ах! Все не верится ей. А че сумлеваться-то -- у
хорошего человека и тубаретка аки гусельки звончаты заиграет. При желании.
- Как же мне тебя, мастер Сэмушко, отблагодарить-то? Говори, что хочешь
за свою работу?
- Ды ниче мне не надоть, княжна.
- Как же не надо? -- удивляется Яна Василенкова, -- Говори незамедля,
не то и передумать могу!
- Не надоть мне ничего, -- мастер ей в ответ, -- Я ить не за ради мзды
ентот меч спочинял, а за ради слова приветливаго, взгляда ласкова, памяти
доброй да долгой.
- Ай, -- говорит княжна, -- экой же ты добрый человек, просто диво!
Знать твой меч этот. У тебя собрать получилось -- тебе и предназначен! --
сказала так, села в каретею да и укатила со двора.
А Сэм-мастер подозвал к себе Антонова-то Юрия, да и говорит ему:
- Вот, вишь, меч тонкой работы мастера Су Дзу Кия. На-тко, снеси его
братьям-богатырям разнотравиям. Потому как нет в наших местах больше
витязей, кому бы ентот меч мог бы принадлежать, а им -- в самый раз.
Славный, хороший меч, по всяким японским хитростям сделан, да я его ишшо и
дополнительно и заговорил по лезвию, вишь -- промеж иерохлихвов кириллица
проступила.
Да, так оно и было в самом деле. А уж куды ен, меч-то ентот японский
тонкой работы Су Дзу Кия, пропал -- никто и не видел. Может и кони
затоптали, ежели так -- по сей день меч тот во сырой земле лежит. А может и
какой злой-нехороший прохожий его из ножен у спящего богатыря умыкнул.
Поговаривают, что может и без ведьмы не обошлось, да разве ж теперь узнаешь?
Вот на том самом месте меч ентот и исчез, от Хуторка-то Приморского,
прям на восток до русла Шексны недалеко идти. Спокон веков там разнотравская
засечная черта проходила, исстари там Разнотравiе выездной дозор ставит.
Старое место.
А в старину-то умели сказки сказывать. Потому как прежний-от человек --
он не так как нонеча в союзах писателей спрашивают, он по своим приметам
сказку строил. У такого рассказчика иная присказка дороже самой сказки
выходит. И ежели кто в присказке хитрость раскусил, то бишь саму суть
сердцем схватил -- перед тем и сказки смысл весь как на ладони. А ежели ты
торопливый шибко и все ждешь, как оно окончится -- то ты и помрешь, а так и
не заметишь, что помер.
[продолжение грядет...]