Страница:
Но вернемся к фильму «Детям до 16…».
В последней его части речь идет о годах горбачевской «перестройки», когда, собственно, и начался весь тот разврат, который мы расхлебываем до сих пор. Однако в фильме почему-то не проводится эта самая параллель: между той самой зажравшейся и ориентированной исключительно в сторону Запада партноменклатурой (теми самыми любителями «клубнички» с закрытых спецдач) и сегодняшней российской буржуазией, которая в большинстве своем состоит практически из тех же самых людей плюс выпестованные ими «новые русские». Это они предали и продали сначала одну страну, а теперь делают то же самое и с Россией. И деятели искусства им активно в этом помогают. Все эти «интердевочки» и «маленькие Веры», прикрытые фиговыми листками «правды жизни», для того и были сняты, чтобы стать новому поколению киношных манкуртов путеводными маяками, которые поведут Россию в пропасть разврата и вырождения.
Битва за великого маршала
В последней его части речь идет о годах горбачевской «перестройки», когда, собственно, и начался весь тот разврат, который мы расхлебываем до сих пор. Однако в фильме почему-то не проводится эта самая параллель: между той самой зажравшейся и ориентированной исключительно в сторону Запада партноменклатурой (теми самыми любителями «клубнички» с закрытых спецдач) и сегодняшней российской буржуазией, которая в большинстве своем состоит практически из тех же самых людей плюс выпестованные ими «новые русские». Это они предали и продали сначала одну страну, а теперь делают то же самое и с Россией. И деятели искусства им активно в этом помогают. Все эти «интердевочки» и «маленькие Веры», прикрытые фиговыми листками «правды жизни», для того и были сняты, чтобы стать новому поколению киношных манкуртов путеводными маяками, которые поведут Россию в пропасть разврата и вырождения.
(«Советская Россия», приложение «Отечественные записки» от 6 февраля 2007 года)
Битва за великого маршала
Снятие опалы с Г. Жукова, которая случилась в середине 60-х, не было случайностью. Это было закономерным итогом того поворота к державности, который совершила команда Брежнева, придя к власти. Ведь хрущевская «оттепель», начавшись как дело благое, в итоге скатилась к откровенному антипатриотизму, который наносил колоссальный урон идеологии. Именно этот урон и напугал высшие слои партии, которые приняли решение сместить Хрущева и начать постепенный возврат к державному курсу. Все это потребовало и реабилитации имен тех харизматических лидеров, которые в сознании советских людей всегда олицетворялись с патриотизмом. Иосиф Сталин и Георгий Жуков были как раз из их числа.
Первыми, кто взялся реабилитировать имена этих людей в общественном сознании, стали кинематографисты. До этого значительная часть деятелей кино приложила немало усилий, чтобы, двигаясь в русле «оттепели», либо вычеркнуть эти имена из истории (как случилось с Жуковым), либо сознательно очернить (как было со Сталиным). Особенно усердно разоблачали последнего. Однако за время «оттепели» кремлевское руководство смогло убедиться, что обществу в целом этот процесс вредит, поскольку служит мощнейшим идеологическим козырем для западных стратегов «холодной войны», которые исключительно на нем и делали свой черный пиар Советскому Союзу. Ведь разоблачать сталинские репрессии можно было до бесконечности, причем нагнетая ситуацию вокруг этого все сильнее и сильнее. Взять тот же кинематограф.
Начав, в общем, с невинных эпизодов «про культ» в таких фильмах, как «Чистое небо», «Тишина» или «Живые и мертвые», кинематографисты затем вознамерились пойти еще дальше. Практически на всех советских киностудиях были готовы к запуску фильмы, где тема культа личности из эпизодической уже становилась главной. И застрельщиком этого процесса должна была стать главная киностудия страны «Мосфильм». Именно там мэтр советского кинематографа Марк Донской в 1963 году задумал снять фильм «Без тернового венца», где речь шла о судьбе тех советских чекистов, которые стали жертвами сталинских репрессий. В фильме предполагалось воспроизвести и садистские допросы в лубянских подвалах, и сцены массовых расстрелов, и ужасы ГУЛАГа.
Если бы подобное кино, снятое на ведущей киностудии страны, увидело свет, то это дало бы мощный импульс другим киностудиям начать активно разрабатывать тему сталинских репрессий. Как откровенно пишет киновед-либерал Валерий Фомин: «Вслед за «первыми ласточками» на студиях страны готовились сценарии, задумывались фильмы, в которых тема культа должна была из побочных, сопутствующих решительно переместиться в центр повествования. Кинематограф готовил себя к тому, чтобы сделать свой по-настоящему крупный и принципиальный шаг к правде о пережитой страной великой исторической трагедии. И тем самым хоть как-то искупить свою вину перед народом за прошлые свои сладкие песнопения и торжественные гимны кровавому режиму. Более того, всем своим могучим арсеналом кинематограф мог тогда способствовать решающему перелому в развернувшемся сражении за расчистку народного сознания от идеологических мифов сталинизма…»
Ну, к чему привела некогда великую страну подобная «расчистка народного сознания», мы теперь хорошо знаем: в годы горбачевской перестройки именно тема разоблачений культа личности Сталина стала магистральной в идеологии перестройщиков. И им понадобилось всего четыре года (1987–1991), чтобы так запудрить мозги миллионам людей, что те с легкостью не только прокляли свое «мрачное прошлое», но и отреклись от настоящего, согласившись на разрушение собственной страны. Если господин Фомин приветствует развал и уход в небытие великой державы, то, как говорится, флаг ему в руки. Я же лично считаю это трагедией. Так вот эта трагедия могла произойти за 20 лет до перестройки, но не произошла именно потому, что тогда руководство страной было адекватным (тот же Брежнев был еще полон здоровья и сил) и сумело остановить тот чернушный вал, который накроет страну при Горбачеве.
Как бы ни возмущались господа либералы, но ничего ужасного в том, что советские власти взялись за сворачивание критики культа личности Сталина, не было. Это была естественная реакция государственных людей, озабоченных сохранением спокойствия в обществе. И у них было с кого брать пример – с тех же американцев, которые долгие десятилетия старались не вспоминать тот геноцид, который учинили их предки над индейцами. Ведь известно, что в ходе покорения Америки было уничтожено 1,5 миллиона аборигенов, которые столетиями жили на этом континенте, не зная бед. Но белые переселенцы с помощью американской армии начали методично их истреблять, не щадя ни женщин, ни детей. И хотя позднее американские власти признали свою вину за тот геноцид, который они учинили над индейцами (как и руководство КПСС честно призналось в беззакониях сталинских времен), однако популяризировать эту трагедию средствами того же кинематографа у них смелости не хватило.
Корни страха советских властей по поводу эксплуатации темы культа в отечественном кино произрастали из той же почвы, что и корни страха американского. Подобное кино считалось властями антипатриотическим, подрывающим государственную идеологию, направленную на сплочение общества. Например, первые американские фильмы, где речь шла о геноциде против индейцев – «Голубой солдат» и «Маленький большой человек», – появились в США только на рубеже 60-х, да и то как ответ на войну во Вьетнаме (снять в то время фильм непосредственно об этой войне в США было невозможно, поэтому режиссеры Нельсон и Пенн выбрали индейскую тему, подразумевая под ней современные реалии). Вот почему об этих фильмах в советской печати писали весьма охотно и обстоятельно.
То же самое было в Америке, когда дело касалось культа личности Сталина: тамошние СМИ муссировали эту тему с превеликим удовольствием. Достаточно сказать, что в 60-е годы на Западе вышли десятки книг о сталинских репрессиях, где правда была переплетена с вымыслом, а то и с откровенной ложью. Причем в подавляющем большинстве этих книг нить из прошлого была специально протянута в настоящее (типа КГБ – это преемник НКВД), что вызывало у западного читателя негативное отношение к современному Советскому Союзу. Если бы к этому еще добавились и советские фильмы, где подробно живописались бы сталинские репрессии, то такое кино стало бы наглядным подтверждением всех этих западных опусов о культе личности. Поэтому желание Брежнева и K° выбить козыри из рук западных пропагандистов посредством закрытия темы «культа» в советском искусстве и литературе вполне понятно.
Многие историки убеждены, что это решение было не только ошибочным, но и преступным. Что из-за него была закрыта одна из важнейших тем в жизни советского общества, а советский кинематограф лишился многих замечательных произведений. Однако при этом почему-то не учитываются реалии того времени. Ведь именно в 60-е «холодная война» бушевала не только у границ СССР, но и проникала непосредственно внутрь страны, о чем наглядно говорило зарождение диссидентского движения. Кроме этого, власти видели, что часть советской интеллигенции (либералы-западники) все явственнее трансформируется в настоящую «пятую колонну» и, чтобы остановить этот процесс, необходимо было лишить ее благодатной почвы, где она успешно популировала. И тема культа личности Сталина была именно такой почвой. Если бы Кремль доверял своей интеллигенции, то этого попятного движения не произошло бы. Но хрущевская «оттепель» со всей очевидностью показала, в чью дуду дует либеральная интеллигенция и чьи интересы лоббирует. А поскольку другой интеллигенции под рукой у Кремля не было, приходилось жить с существующей, и жить без особой любви.
Практически весь 1965 год шла зачистка темы культа личности в советском кинематографе. То есть закрывались сценарии, где эта тема либо была главной, либо проходила на дальнем плане, а из готовых фильмов изымались сцены, где речь шла о культе. Естественно, эти процессы вызвали противоречивые мнения в кинематографической среде. И если представители либерального лагеря пребывали в депрессии, то их оппоненты, державники, которые давно ратовали за укорот распоясавшихся западников, встретили все происходящее с большим воодушевлением. И на I Учредительном съезде Союза работников кинематографии, который проходил 23–26 ноября 1965 года в Москве, многие из них отметили это в своих выступлениях. К примеру, выдающийся актер Борис Андреев выразился по этому поводу следующим образом: «Уже надоело и бесконечное жевание, и беззубое возбуждение унылой безысходности, поднятой вокруг культа личности.
А победители в Великой Отечественной войне вдруг стали впадать в сентиментальное хныканье. Кинокартины военной темы вдруг заняли позицию тетки-приживалки, которая ежедневно, без конца поднимает и будирует в семье дух скорби и уныния по человеку всеми горячо любимому и дорогому. Вместо мужественных, достойных подражания и мужского уважения солдат мы начинаем назойливо показывать берестяные лозинки, уставших, надломленных нахалом врагом юношей, так и не успевших написать о себе лирического киносценария. Мы теряем тон достойного, благородного мужества. Кинокартины как бы взвинчивают нас на каждодневное элегическое страдание, измельчая наше большое чувство скорби…»
Ответ либералов последовал незамедлительно: в феврале 1966 года группа советских интеллигентов из 25 человек (среди них были кинорежиссеры Михаил Ромм, Марлен Хуциев, актеры Иннокентий Смоктуновский, Андрей Попов, главный режиссер театра «Современник» Олег Ефремов, главный режиссер БДТ Георгий Товстоногов, балерина Майя Плисецкая, писатели Корней Чуковский, Валентин Катаев, Виктор Некрасов, Владимир Тендряков, академики Андрей Сахаров, Петр Капица, Леонид Арцимович и др.) написала письмо руководству страны, где выразила беспокойство по поводу возможной реабилитации Сталина (на самом деле их испугала смена курса: с либерального на державный).
Письмо было приурочено к ХХIII съезду КПСС, который должен был пройти в марте-апреле 1966 года, но странным образом совпало с началом процесса над двумя писателями-антисоветчиками – Синявским и Даниэлем (10–14 февраля). Было и еще одно странное совпадение: одновременно с письмом в главном литературном оплоте советских либералов журнале «Новый мир» была опубликована статья Владимира Кардина «Легенды и факты», где впервые за годы советской власти во всеуслышание был объявлен мифом исторический залп на крейсере «Аврора» (дескать, никакого залпа, возвестившего начало революции, не было). Все это ясно указывало на то, что либералы отнюдь не готовы смириться с теми процессами, которые затеяла в стране команда Брежнева. Вот, к примеру, что писали авторы пресловутого «письма 25-ти»:
«Нам до сего времени не стало известно ни одного факта, ни одного аргумента, позволяющих думать, что осуждение культа личности было в чем-то неправильным. Напротив. Дело в другом. Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне (о том, что во многом благодаря харизме и таланту Сталина войну удалось выиграть, авторы письма не вспоминают. – Ф.Р.), за отход от ленинских норм партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ это никогда не простит (есть у нашей интеллигенции такая черта: вещать от имени народа. На самом деле подавляющая часть советского народа продолжала испытывать симпатии к Сталину, поскольку ни один руководитель после него – ни Хрущев, ни тот же Брежнев – не обладал даже малой толикой его харизмы. – Ф.Р.). Наш народ не поймет и не примет никогда отхода – хотя бы и частичного – от решений о культе личности. Вычеркнуть эти решения из его сознания и памяти не может никто.
Любая попытка сделать это поведет только к замешательству и разброду в самых широких кругах.
Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи. Как и вся советская общественность, мы обеспокоены за молодежь…»
Против реабилитации Сталина и в самом деле выступала значительная часть советской интеллигенции, но только либеральная ее часть. Что касается молодежи, то среди нее на стороне авторов письма выступал опять же незначительный процент – лишь студенты ряда столичных вузов, в том числе и ВГИКа, который за последние годы превратился чуть ли не в рассадник диссидентства. Среди его студентов стало хорошим тоном на чем свет стоит костерить советскую власть и проклинать пресловутый социалистический реализм с его партийностью. О том, какие нравы царили в те годы в главной кузнице кинематографических кадров, лучше послушать очевидцев. Например, известную киноактрису Екатерину Васильеву, которая училась во ВГИКе аккурат в то самое время – с 1963 по 1967 год:
«Мы жили вне страны, вне России, мы, московская золотая молодежь (Васильева была дочерью известного писателя Сергея Васильева. – Ф.Р.), никакого отношения к стране и к истинному потоку времени не имели. Вообще ни к какой истине.
Это было все сплошное уродство, это была помойка, на которой мы воспитывались, считая, что мы находимся в самом лучшем, в самом центральном положении. «Современник» начался, «Таганка», я поступила во ВГИК с лету, Антониони, Феллини, то есть все уши, все глаза были на Западе. Это была земля обетованная там…
Мы, конечно, не хотели слышать ни о партии, ни о комсомоле. Но нам как бы подсовывали все. А вот эта диссидентская волна выдавалась как бы за самое важное дело, как борьба с режимом…
И даже, когда я шла в артистки, я думала, что, помимо того, что я была явно одаренная к ремеслу, я еще смогу на базе «Современника» сказать что-то против власти, у меня уже было много знакомых к тому времени поэтов, писателей, которые были тоже против власти.
Я хотела со временем влиться в это диссидентское движение. Но вот Бог миловал, я не попала в эту компанию, я просто стала артисткой…»
Конечно, нельзя сказать, что весь ВГИК был «помойкой», однако значительная часть его студентов к середине 60-х был враждебно настроена к советской власти, переняв эту враждебность либо у своих преподавателей, либо у коллег из других творческих вузов. И вот именно эта молодежь приняла новый брежневский курс в штыки. Кстати, среди подписантов «письма 25-ти» ни одного представителя этой самой молодежи не было, если не считать таковыми 38-летнего Олега Ефремова, 40-летних Иннокентия Смоктуновского и Майю Плисецкую. Остальные подписанты в большинстве своем перешагнули 50-летний рубеж, а некоторые недавно справили 70-летие.
Несмотря на то что письмо достигло нужного адресата, однако никакого воздействия на него не оказало: тогда Брежневу хватило ума не слушать либералов.
Между тем державный курс брежневского руководства родил на свет одно из грандиознейших произведений советского кинематографа – эпопею Юрия Озерова «Освобождение». Этот фильм был сродни другой великой кионоэпопее – «Война и мир» Сергея Бондарчука, – но в ряде компонентов превосходил ее, например, по количеству серий: у Бондарчука их было четыре (7 часов 10 минут), у Озерова на одну больше (8 часов). Однако побудительный мотив для появления этих фильмов был один: возрождение патриотизма в советском обществе. Только Бондарчук апеллировал к событиям войны 1812 года, а Озеров – к Великой Отечественной. Последней в те годы вообще уделялось много внимания. Например, к 20-летию Победы власти провели сразу несколько мероприятий, сосредоточив на этом событии весь потенциал своего пропагандистского аппарата: открыли мемориал Неизвестного солдата у Кремлевской стены и присвоили звание крепости-героя Брестской крепости с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
История фильма «Освобождение» берет свое начало с конца 50-х, когда мир накрыла волна советских фильмов о войне: «Летят журавли» (1957), «Судьба человека», «Баллада о солдате» (оба – 1959). Фильмы эти победной поступью шагали по планете, завоевывая награды на самых престижных кинофестивалях мира и чрезвычайно популяризируя советского воина-освободителя. С точки зрения пропаганды, подобный пиар был большой победой советской идеологии. Понимая это, западные стратеги «холодной войны» решили нанести ответный удар. Тем более что Запад также участвовал во Второй мировой войне, хотя это участие было, конечно, несравнимо с советским: например, если англичане воевали с 1939 года, то Франция пала практически сразу (в 1940 году), а американцы включились в войну только в 44-м. Однако посредством кинематографа Запад поставил целью затушевать эти факты и предстать перед миром в ореоле победителя. Причем еще большего, чем Советский Союз, который нес главное бремя войны и потерял за четыре ее года почти 30 миллионов человек.
Тем более ряд стратегических ошибок хрущевского руководства позволял западным стратегам изменить ситуацию в свою пользу. И главным козырем для них был доклад Хрущева «О культе личности», который подорвал единство в социалистическом блоке и привел к кровавым событиям в Венгрии осенью 56-го. После этих событий западная пропаганда обвинила Советскую армию в неоправданной жестокости и приложила массу усилий, чтобы подорвать в общественном сознании своих стран тот положительный образ советского солдата, который сформировался у западного обывателя благодаря тому же кинематографу. А свято место, как известно, пусто не бывает. В итоге в планах западных идеологов было заменить на мировых экранах советского солдата-победителя другим – преимущественно американским.
И вот уже в начале 60-х кинематографисты США в партнерстве с ведущими европейскими странами (Англией, Францией, ФРГ, Италией) решили накрыть мир своей «волной» военных фильмов, гораздо более грандиозных по своим масштабам, чем советские фильмы о войне. Так на свет появились широкомасштабные блокбастеры «Самый длинный день» (фильм состоял из нескольких новелл, снятых режиссерами разных стран), «Освобождение Парижа», «Битва в Арденнах» (на этот фильм было потрачено 3 миллиона фунтов стерлингов), где во главу повествования ставились прежде всего баталии, которые вели на фронтах Второй мировой союзнические армии, а о советском участии вообще ничего не говорилось. Эти фильмы пользовались большим успехом во многих странах мира, принося его создателям двойной успех: и коммерческий, и идеологический. Естественно, оставить этот вызов без ответа Советский Союз не мог. Так родилась эпопея «Освобождение».
Постановщиком ее стал представитель того самого поколения советских кинорежиссеров, которое пришло в кино прямо из окопов Великой Отечественной и кто ковал славу советского кино с середины 50-х. Звали режиссера Юрий Озеров, и его судьба была схожа с судьбой большинства его коллег-фронтовиков.
Озеров родился в 1921 году и на фронт был призван 20-летним. Участвовал во многих боях, но самым памятным остался штурм Кенигсберга. Войска 3-го Белорусского фронта под командованием маршала Василевского взяли его в четыре дня. Озеров был на передовом наблюдательном пункте, которым служила специальная площадка на дереве. Именно там и загадал: если выживет, то обязательно расскажет потомкам о своей эпохе.
В войне Озеров выжил и поступил на режиссерский факультет ВГИКа, чтобы посредством кинематографа осуществить свою мечту. Однако путь до нее оказался долгим – в течение десяти лет он снимал фильмы из мирной жизни (за исключением «Кочубея», но там речь шла о событиях Гражданской войны). И кто знает, сколь долго Озеров создавал бы подобное кино, если бы американцы не сняли свой «Самый длинный день».
Увидев этот фильм и уязвленный тем, что в нем ничего не говорится об участии в войне Советской армии, которая внесла решающий вклад в общую победу над врагом (на Восточном фронте Гитлер концентрировал до 80 % своей армии), Озеров понял, что стоять в стороне просто не имеет права. Кроме этого, солидаризуясь с тем же Б. Андреевым и видя, в какое русло заворачивают военное кино его коллеги из либерального лагеря, Озеров и решил создать широкомасштабное кинополотно, которое должно было отобразить беспримерный подвиг советских воинов, начиная от рядовых и заканчивая генералами. Тем более и ситуация в стране тогда складывалась благоприятная: пришедший к власти Брежнев взял курс на патриотизм и не только сделал первые, пусть робкие, но все же конкретные шаги по реабилитации Сталина (вспомнил его в своем торжественном докладе, посвященном 20-летию Победы), но и вернул из забвения великого полководца Георгия Жукова, которого Хрущев все эти годы откровенно гнобил, обвинив в «бонапартизме».
Процесс реабилитации Жукова начался 8 мая 1965 года, когда маршала пригласили принять участие в торжественном заседании, посвященном 20-летию Победы (на том самом, где Брежнев впервые за долгие годы отозвался о Сталине не в уничижительном тоне). Когда он появился в зале, все присутствующие в едином порыве поднялись со своих мест и встретили маршала громом аплодисментов. Правда, справедливости ради, стоит отметить, что хлопали далеко не все. Так, начальник Главпура Алексей Епишев, маршалы Иван Конев, Андрей Гречко, да и ряд других военачальников бесстрастно взирали на появление Жукова, продолжая таить на него обиду за события конца 50-х, когда Жуков был министром обороны.
Если бы не все перечисленные обстоятельства, фильм «Освобождение» никогда бы не увидел свет. Так что дата появления литературной заявки на сценарий этого фильма была не случайной – май 1965 года.
Учитывая финансовые затраты западных конкурентов, советские руководители тоже решили денег не жалеть. В итоге было разрешено выплатить авторам сценария до 30 тысяч рублей авторских гонораров; выделить 75 тысяч рублей на расходы по предварительным работам; обязать Минфин выделить Комитету по делам кинематографии 20 тысяч инвалютных рублей для приобретения в зарубежных киноархивах хроникально-документальных киноматериалов; заключить соответствующие соглашения с представителями кинематографии социалистических стран.
В качестве партнеров по написанию сценария Озеров взял людей, близких ему по духу и, так же как и он, понюхавших пороху: писатель Юрий Бондарев на фронте был артиллеристом, участвовавшим в таких грандиозных баталиях, как Курская дуга и форсирование Днепра, а Оскар Курганов (Эстеркин) служил военным корреспондентом газеты «Правда». В качестве консультанта фильма они собирались пригласить Георгия Жукова, но с этим вышла неувязка. Против выступило руководство Министерства обороны и сам министр кинематографии А. Романов. Когда режиссер сообщил маршалу об этом решении, Жуков встретил эту новость спокойно – иного развития событий он не ожидал. В итоге консультантом фильма был утвержден генерал-лейтенант С. Штеменко. А Жуков предоставил сценаристам рукопись своих мемуаров, над которыми он тогда работал и которые надеялся в скором времени опубликовать.
Сценаристы компенсировали отсутствие Жукова-консультанта другим: именно его они сделали одним из главных героев своего сценария. И вот с этим никакая антижуковская оппозиция поделать ничего не смогла, поскольку за политической реабилитацией Жукова стояли лично Брежнев и поддерживавшие его державники.
К слову, вслед за авторами «Освобождения» Жукова реанимировали в кинематографе и другие деятели кино. В частности, Василий Ордынский, который в соавторстве с писателем Константином Симоновым снял в 1966 году документальный фильм «Если дорог тебе твой дом» (о битве за Москву осенью-зимой 41-го), где Жуков выступал в качестве одного из главных рассказчиков.
Первыми, кто взялся реабилитировать имена этих людей в общественном сознании, стали кинематографисты. До этого значительная часть деятелей кино приложила немало усилий, чтобы, двигаясь в русле «оттепели», либо вычеркнуть эти имена из истории (как случилось с Жуковым), либо сознательно очернить (как было со Сталиным). Особенно усердно разоблачали последнего. Однако за время «оттепели» кремлевское руководство смогло убедиться, что обществу в целом этот процесс вредит, поскольку служит мощнейшим идеологическим козырем для западных стратегов «холодной войны», которые исключительно на нем и делали свой черный пиар Советскому Союзу. Ведь разоблачать сталинские репрессии можно было до бесконечности, причем нагнетая ситуацию вокруг этого все сильнее и сильнее. Взять тот же кинематограф.
Начав, в общем, с невинных эпизодов «про культ» в таких фильмах, как «Чистое небо», «Тишина» или «Живые и мертвые», кинематографисты затем вознамерились пойти еще дальше. Практически на всех советских киностудиях были готовы к запуску фильмы, где тема культа личности из эпизодической уже становилась главной. И застрельщиком этого процесса должна была стать главная киностудия страны «Мосфильм». Именно там мэтр советского кинематографа Марк Донской в 1963 году задумал снять фильм «Без тернового венца», где речь шла о судьбе тех советских чекистов, которые стали жертвами сталинских репрессий. В фильме предполагалось воспроизвести и садистские допросы в лубянских подвалах, и сцены массовых расстрелов, и ужасы ГУЛАГа.
Если бы подобное кино, снятое на ведущей киностудии страны, увидело свет, то это дало бы мощный импульс другим киностудиям начать активно разрабатывать тему сталинских репрессий. Как откровенно пишет киновед-либерал Валерий Фомин: «Вслед за «первыми ласточками» на студиях страны готовились сценарии, задумывались фильмы, в которых тема культа должна была из побочных, сопутствующих решительно переместиться в центр повествования. Кинематограф готовил себя к тому, чтобы сделать свой по-настоящему крупный и принципиальный шаг к правде о пережитой страной великой исторической трагедии. И тем самым хоть как-то искупить свою вину перед народом за прошлые свои сладкие песнопения и торжественные гимны кровавому режиму. Более того, всем своим могучим арсеналом кинематограф мог тогда способствовать решающему перелому в развернувшемся сражении за расчистку народного сознания от идеологических мифов сталинизма…»
Ну, к чему привела некогда великую страну подобная «расчистка народного сознания», мы теперь хорошо знаем: в годы горбачевской перестройки именно тема разоблачений культа личности Сталина стала магистральной в идеологии перестройщиков. И им понадобилось всего четыре года (1987–1991), чтобы так запудрить мозги миллионам людей, что те с легкостью не только прокляли свое «мрачное прошлое», но и отреклись от настоящего, согласившись на разрушение собственной страны. Если господин Фомин приветствует развал и уход в небытие великой державы, то, как говорится, флаг ему в руки. Я же лично считаю это трагедией. Так вот эта трагедия могла произойти за 20 лет до перестройки, но не произошла именно потому, что тогда руководство страной было адекватным (тот же Брежнев был еще полон здоровья и сил) и сумело остановить тот чернушный вал, который накроет страну при Горбачеве.
Как бы ни возмущались господа либералы, но ничего ужасного в том, что советские власти взялись за сворачивание критики культа личности Сталина, не было. Это была естественная реакция государственных людей, озабоченных сохранением спокойствия в обществе. И у них было с кого брать пример – с тех же американцев, которые долгие десятилетия старались не вспоминать тот геноцид, который учинили их предки над индейцами. Ведь известно, что в ходе покорения Америки было уничтожено 1,5 миллиона аборигенов, которые столетиями жили на этом континенте, не зная бед. Но белые переселенцы с помощью американской армии начали методично их истреблять, не щадя ни женщин, ни детей. И хотя позднее американские власти признали свою вину за тот геноцид, который они учинили над индейцами (как и руководство КПСС честно призналось в беззакониях сталинских времен), однако популяризировать эту трагедию средствами того же кинематографа у них смелости не хватило.
Корни страха советских властей по поводу эксплуатации темы культа в отечественном кино произрастали из той же почвы, что и корни страха американского. Подобное кино считалось властями антипатриотическим, подрывающим государственную идеологию, направленную на сплочение общества. Например, первые американские фильмы, где речь шла о геноциде против индейцев – «Голубой солдат» и «Маленький большой человек», – появились в США только на рубеже 60-х, да и то как ответ на войну во Вьетнаме (снять в то время фильм непосредственно об этой войне в США было невозможно, поэтому режиссеры Нельсон и Пенн выбрали индейскую тему, подразумевая под ней современные реалии). Вот почему об этих фильмах в советской печати писали весьма охотно и обстоятельно.
То же самое было в Америке, когда дело касалось культа личности Сталина: тамошние СМИ муссировали эту тему с превеликим удовольствием. Достаточно сказать, что в 60-е годы на Западе вышли десятки книг о сталинских репрессиях, где правда была переплетена с вымыслом, а то и с откровенной ложью. Причем в подавляющем большинстве этих книг нить из прошлого была специально протянута в настоящее (типа КГБ – это преемник НКВД), что вызывало у западного читателя негативное отношение к современному Советскому Союзу. Если бы к этому еще добавились и советские фильмы, где подробно живописались бы сталинские репрессии, то такое кино стало бы наглядным подтверждением всех этих западных опусов о культе личности. Поэтому желание Брежнева и K° выбить козыри из рук западных пропагандистов посредством закрытия темы «культа» в советском искусстве и литературе вполне понятно.
Многие историки убеждены, что это решение было не только ошибочным, но и преступным. Что из-за него была закрыта одна из важнейших тем в жизни советского общества, а советский кинематограф лишился многих замечательных произведений. Однако при этом почему-то не учитываются реалии того времени. Ведь именно в 60-е «холодная война» бушевала не только у границ СССР, но и проникала непосредственно внутрь страны, о чем наглядно говорило зарождение диссидентского движения. Кроме этого, власти видели, что часть советской интеллигенции (либералы-западники) все явственнее трансформируется в настоящую «пятую колонну» и, чтобы остановить этот процесс, необходимо было лишить ее благодатной почвы, где она успешно популировала. И тема культа личности Сталина была именно такой почвой. Если бы Кремль доверял своей интеллигенции, то этого попятного движения не произошло бы. Но хрущевская «оттепель» со всей очевидностью показала, в чью дуду дует либеральная интеллигенция и чьи интересы лоббирует. А поскольку другой интеллигенции под рукой у Кремля не было, приходилось жить с существующей, и жить без особой любви.
Практически весь 1965 год шла зачистка темы культа личности в советском кинематографе. То есть закрывались сценарии, где эта тема либо была главной, либо проходила на дальнем плане, а из готовых фильмов изымались сцены, где речь шла о культе. Естественно, эти процессы вызвали противоречивые мнения в кинематографической среде. И если представители либерального лагеря пребывали в депрессии, то их оппоненты, державники, которые давно ратовали за укорот распоясавшихся западников, встретили все происходящее с большим воодушевлением. И на I Учредительном съезде Союза работников кинематографии, который проходил 23–26 ноября 1965 года в Москве, многие из них отметили это в своих выступлениях. К примеру, выдающийся актер Борис Андреев выразился по этому поводу следующим образом: «Уже надоело и бесконечное жевание, и беззубое возбуждение унылой безысходности, поднятой вокруг культа личности.
А победители в Великой Отечественной войне вдруг стали впадать в сентиментальное хныканье. Кинокартины военной темы вдруг заняли позицию тетки-приживалки, которая ежедневно, без конца поднимает и будирует в семье дух скорби и уныния по человеку всеми горячо любимому и дорогому. Вместо мужественных, достойных подражания и мужского уважения солдат мы начинаем назойливо показывать берестяные лозинки, уставших, надломленных нахалом врагом юношей, так и не успевших написать о себе лирического киносценария. Мы теряем тон достойного, благородного мужества. Кинокартины как бы взвинчивают нас на каждодневное элегическое страдание, измельчая наше большое чувство скорби…»
Ответ либералов последовал незамедлительно: в феврале 1966 года группа советских интеллигентов из 25 человек (среди них были кинорежиссеры Михаил Ромм, Марлен Хуциев, актеры Иннокентий Смоктуновский, Андрей Попов, главный режиссер театра «Современник» Олег Ефремов, главный режиссер БДТ Георгий Товстоногов, балерина Майя Плисецкая, писатели Корней Чуковский, Валентин Катаев, Виктор Некрасов, Владимир Тендряков, академики Андрей Сахаров, Петр Капица, Леонид Арцимович и др.) написала письмо руководству страны, где выразила беспокойство по поводу возможной реабилитации Сталина (на самом деле их испугала смена курса: с либерального на державный).
Письмо было приурочено к ХХIII съезду КПСС, который должен был пройти в марте-апреле 1966 года, но странным образом совпало с началом процесса над двумя писателями-антисоветчиками – Синявским и Даниэлем (10–14 февраля). Было и еще одно странное совпадение: одновременно с письмом в главном литературном оплоте советских либералов журнале «Новый мир» была опубликована статья Владимира Кардина «Легенды и факты», где впервые за годы советской власти во всеуслышание был объявлен мифом исторический залп на крейсере «Аврора» (дескать, никакого залпа, возвестившего начало революции, не было). Все это ясно указывало на то, что либералы отнюдь не готовы смириться с теми процессами, которые затеяла в стране команда Брежнева. Вот, к примеру, что писали авторы пресловутого «письма 25-ти»:
«Нам до сего времени не стало известно ни одного факта, ни одного аргумента, позволяющих думать, что осуждение культа личности было в чем-то неправильным. Напротив. Дело в другом. Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне (о том, что во многом благодаря харизме и таланту Сталина войну удалось выиграть, авторы письма не вспоминают. – Ф.Р.), за отход от ленинских норм партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ это никогда не простит (есть у нашей интеллигенции такая черта: вещать от имени народа. На самом деле подавляющая часть советского народа продолжала испытывать симпатии к Сталину, поскольку ни один руководитель после него – ни Хрущев, ни тот же Брежнев – не обладал даже малой толикой его харизмы. – Ф.Р.). Наш народ не поймет и не примет никогда отхода – хотя бы и частичного – от решений о культе личности. Вычеркнуть эти решения из его сознания и памяти не может никто.
Любая попытка сделать это поведет только к замешательству и разброду в самых широких кругах.
Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи. Как и вся советская общественность, мы обеспокоены за молодежь…»
Против реабилитации Сталина и в самом деле выступала значительная часть советской интеллигенции, но только либеральная ее часть. Что касается молодежи, то среди нее на стороне авторов письма выступал опять же незначительный процент – лишь студенты ряда столичных вузов, в том числе и ВГИКа, который за последние годы превратился чуть ли не в рассадник диссидентства. Среди его студентов стало хорошим тоном на чем свет стоит костерить советскую власть и проклинать пресловутый социалистический реализм с его партийностью. О том, какие нравы царили в те годы в главной кузнице кинематографических кадров, лучше послушать очевидцев. Например, известную киноактрису Екатерину Васильеву, которая училась во ВГИКе аккурат в то самое время – с 1963 по 1967 год:
«Мы жили вне страны, вне России, мы, московская золотая молодежь (Васильева была дочерью известного писателя Сергея Васильева. – Ф.Р.), никакого отношения к стране и к истинному потоку времени не имели. Вообще ни к какой истине.
Это было все сплошное уродство, это была помойка, на которой мы воспитывались, считая, что мы находимся в самом лучшем, в самом центральном положении. «Современник» начался, «Таганка», я поступила во ВГИК с лету, Антониони, Феллини, то есть все уши, все глаза были на Западе. Это была земля обетованная там…
Мы, конечно, не хотели слышать ни о партии, ни о комсомоле. Но нам как бы подсовывали все. А вот эта диссидентская волна выдавалась как бы за самое важное дело, как борьба с режимом…
И даже, когда я шла в артистки, я думала, что, помимо того, что я была явно одаренная к ремеслу, я еще смогу на базе «Современника» сказать что-то против власти, у меня уже было много знакомых к тому времени поэтов, писателей, которые были тоже против власти.
Я хотела со временем влиться в это диссидентское движение. Но вот Бог миловал, я не попала в эту компанию, я просто стала артисткой…»
Конечно, нельзя сказать, что весь ВГИК был «помойкой», однако значительная часть его студентов к середине 60-х был враждебно настроена к советской власти, переняв эту враждебность либо у своих преподавателей, либо у коллег из других творческих вузов. И вот именно эта молодежь приняла новый брежневский курс в штыки. Кстати, среди подписантов «письма 25-ти» ни одного представителя этой самой молодежи не было, если не считать таковыми 38-летнего Олега Ефремова, 40-летних Иннокентия Смоктуновского и Майю Плисецкую. Остальные подписанты в большинстве своем перешагнули 50-летний рубеж, а некоторые недавно справили 70-летие.
Несмотря на то что письмо достигло нужного адресата, однако никакого воздействия на него не оказало: тогда Брежневу хватило ума не слушать либералов.
Между тем державный курс брежневского руководства родил на свет одно из грандиознейших произведений советского кинематографа – эпопею Юрия Озерова «Освобождение». Этот фильм был сродни другой великой кионоэпопее – «Война и мир» Сергея Бондарчука, – но в ряде компонентов превосходил ее, например, по количеству серий: у Бондарчука их было четыре (7 часов 10 минут), у Озерова на одну больше (8 часов). Однако побудительный мотив для появления этих фильмов был один: возрождение патриотизма в советском обществе. Только Бондарчук апеллировал к событиям войны 1812 года, а Озеров – к Великой Отечественной. Последней в те годы вообще уделялось много внимания. Например, к 20-летию Победы власти провели сразу несколько мероприятий, сосредоточив на этом событии весь потенциал своего пропагандистского аппарата: открыли мемориал Неизвестного солдата у Кремлевской стены и присвоили звание крепости-героя Брестской крепости с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
История фильма «Освобождение» берет свое начало с конца 50-х, когда мир накрыла волна советских фильмов о войне: «Летят журавли» (1957), «Судьба человека», «Баллада о солдате» (оба – 1959). Фильмы эти победной поступью шагали по планете, завоевывая награды на самых престижных кинофестивалях мира и чрезвычайно популяризируя советского воина-освободителя. С точки зрения пропаганды, подобный пиар был большой победой советской идеологии. Понимая это, западные стратеги «холодной войны» решили нанести ответный удар. Тем более что Запад также участвовал во Второй мировой войне, хотя это участие было, конечно, несравнимо с советским: например, если англичане воевали с 1939 года, то Франция пала практически сразу (в 1940 году), а американцы включились в войну только в 44-м. Однако посредством кинематографа Запад поставил целью затушевать эти факты и предстать перед миром в ореоле победителя. Причем еще большего, чем Советский Союз, который нес главное бремя войны и потерял за четыре ее года почти 30 миллионов человек.
Тем более ряд стратегических ошибок хрущевского руководства позволял западным стратегам изменить ситуацию в свою пользу. И главным козырем для них был доклад Хрущева «О культе личности», который подорвал единство в социалистическом блоке и привел к кровавым событиям в Венгрии осенью 56-го. После этих событий западная пропаганда обвинила Советскую армию в неоправданной жестокости и приложила массу усилий, чтобы подорвать в общественном сознании своих стран тот положительный образ советского солдата, который сформировался у западного обывателя благодаря тому же кинематографу. А свято место, как известно, пусто не бывает. В итоге в планах западных идеологов было заменить на мировых экранах советского солдата-победителя другим – преимущественно американским.
И вот уже в начале 60-х кинематографисты США в партнерстве с ведущими европейскими странами (Англией, Францией, ФРГ, Италией) решили накрыть мир своей «волной» военных фильмов, гораздо более грандиозных по своим масштабам, чем советские фильмы о войне. Так на свет появились широкомасштабные блокбастеры «Самый длинный день» (фильм состоял из нескольких новелл, снятых режиссерами разных стран), «Освобождение Парижа», «Битва в Арденнах» (на этот фильм было потрачено 3 миллиона фунтов стерлингов), где во главу повествования ставились прежде всего баталии, которые вели на фронтах Второй мировой союзнические армии, а о советском участии вообще ничего не говорилось. Эти фильмы пользовались большим успехом во многих странах мира, принося его создателям двойной успех: и коммерческий, и идеологический. Естественно, оставить этот вызов без ответа Советский Союз не мог. Так родилась эпопея «Освобождение».
Постановщиком ее стал представитель того самого поколения советских кинорежиссеров, которое пришло в кино прямо из окопов Великой Отечественной и кто ковал славу советского кино с середины 50-х. Звали режиссера Юрий Озеров, и его судьба была схожа с судьбой большинства его коллег-фронтовиков.
Озеров родился в 1921 году и на фронт был призван 20-летним. Участвовал во многих боях, но самым памятным остался штурм Кенигсберга. Войска 3-го Белорусского фронта под командованием маршала Василевского взяли его в четыре дня. Озеров был на передовом наблюдательном пункте, которым служила специальная площадка на дереве. Именно там и загадал: если выживет, то обязательно расскажет потомкам о своей эпохе.
В войне Озеров выжил и поступил на режиссерский факультет ВГИКа, чтобы посредством кинематографа осуществить свою мечту. Однако путь до нее оказался долгим – в течение десяти лет он снимал фильмы из мирной жизни (за исключением «Кочубея», но там речь шла о событиях Гражданской войны). И кто знает, сколь долго Озеров создавал бы подобное кино, если бы американцы не сняли свой «Самый длинный день».
Увидев этот фильм и уязвленный тем, что в нем ничего не говорится об участии в войне Советской армии, которая внесла решающий вклад в общую победу над врагом (на Восточном фронте Гитлер концентрировал до 80 % своей армии), Озеров понял, что стоять в стороне просто не имеет права. Кроме этого, солидаризуясь с тем же Б. Андреевым и видя, в какое русло заворачивают военное кино его коллеги из либерального лагеря, Озеров и решил создать широкомасштабное кинополотно, которое должно было отобразить беспримерный подвиг советских воинов, начиная от рядовых и заканчивая генералами. Тем более и ситуация в стране тогда складывалась благоприятная: пришедший к власти Брежнев взял курс на патриотизм и не только сделал первые, пусть робкие, но все же конкретные шаги по реабилитации Сталина (вспомнил его в своем торжественном докладе, посвященном 20-летию Победы), но и вернул из забвения великого полководца Георгия Жукова, которого Хрущев все эти годы откровенно гнобил, обвинив в «бонапартизме».
Процесс реабилитации Жукова начался 8 мая 1965 года, когда маршала пригласили принять участие в торжественном заседании, посвященном 20-летию Победы (на том самом, где Брежнев впервые за долгие годы отозвался о Сталине не в уничижительном тоне). Когда он появился в зале, все присутствующие в едином порыве поднялись со своих мест и встретили маршала громом аплодисментов. Правда, справедливости ради, стоит отметить, что хлопали далеко не все. Так, начальник Главпура Алексей Епишев, маршалы Иван Конев, Андрей Гречко, да и ряд других военачальников бесстрастно взирали на появление Жукова, продолжая таить на него обиду за события конца 50-х, когда Жуков был министром обороны.
Если бы не все перечисленные обстоятельства, фильм «Освобождение» никогда бы не увидел свет. Так что дата появления литературной заявки на сценарий этого фильма была не случайной – май 1965 года.
Учитывая финансовые затраты западных конкурентов, советские руководители тоже решили денег не жалеть. В итоге было разрешено выплатить авторам сценария до 30 тысяч рублей авторских гонораров; выделить 75 тысяч рублей на расходы по предварительным работам; обязать Минфин выделить Комитету по делам кинематографии 20 тысяч инвалютных рублей для приобретения в зарубежных киноархивах хроникально-документальных киноматериалов; заключить соответствующие соглашения с представителями кинематографии социалистических стран.
В качестве партнеров по написанию сценария Озеров взял людей, близких ему по духу и, так же как и он, понюхавших пороху: писатель Юрий Бондарев на фронте был артиллеристом, участвовавшим в таких грандиозных баталиях, как Курская дуга и форсирование Днепра, а Оскар Курганов (Эстеркин) служил военным корреспондентом газеты «Правда». В качестве консультанта фильма они собирались пригласить Георгия Жукова, но с этим вышла неувязка. Против выступило руководство Министерства обороны и сам министр кинематографии А. Романов. Когда режиссер сообщил маршалу об этом решении, Жуков встретил эту новость спокойно – иного развития событий он не ожидал. В итоге консультантом фильма был утвержден генерал-лейтенант С. Штеменко. А Жуков предоставил сценаристам рукопись своих мемуаров, над которыми он тогда работал и которые надеялся в скором времени опубликовать.
Сценаристы компенсировали отсутствие Жукова-консультанта другим: именно его они сделали одним из главных героев своего сценария. И вот с этим никакая антижуковская оппозиция поделать ничего не смогла, поскольку за политической реабилитацией Жукова стояли лично Брежнев и поддерживавшие его державники.
К слову, вслед за авторами «Освобождения» Жукова реанимировали в кинематографе и другие деятели кино. В частности, Василий Ордынский, который в соавторстве с писателем Константином Симоновым снял в 1966 году документальный фильм «Если дорог тебе твой дом» (о битве за Москву осенью-зимой 41-го), где Жуков выступал в качестве одного из главных рассказчиков.