Страница:
Борис Брунов был уникальным явлением в отечественной эстраде. Может быть, даже единственным таким человеком. Не певец, не музыкант, не дирижер, не танцор, но был известен всем и каждому. Он пережил шестерых генеральных секретарей ЦК КПСС и с каждым был в хороших отношениях. И это при том, что Брунов никогда не состоял в рядах КПСС! Видимо, была в нем какая-то аура, которая помогала ему быть одинаково почитаемым и любимым в любой аудитории: начиная от рядовой доярки и заканчивая генеральным секретарем.
3 сентября – Евгений МАРТЫНОВ
3 сентября – Евгений МАРТЫНОВ
Этот композитор и певец был гордостью советской эстрады. Выходец из простой семьи, он сумел с отличием закончить музыкально-педагогический институт, где тамошние преподаватели дали ему прозвище Подарок за его уникальный талант. Спустя несколько лет после окончания института этот человек приехал в Москву и сделал стремительную карьеру певца и композитора, став уже настоящим подарком для миллионов советских людей. Его чистые и светлые лирические песни чуть ли не ежедневно звучали из всех ретрансляторов, даря слушателям радость и веру в светлое завтра.
Евгений Мартынов родился 22 мая 1948 года в городе Камышине Волгоградской области. Его отец – Григорий Иванович – был музыкантом-самоучкой, который привил любовь к музыке и своим детям: сыновьям Евгению и Юрию. Но поскольку Евгений был старшим, музыкальные способности в нем проявились чуть раньше. Сначала он с восхищением слушал игру отца на аккордеоне, а когда малость подрос, стал обучаться игре сам. Когда ему исполнилось 11 лет, отец купил ему настоящий аккордеон. Уроки игры на нем Евгений брал у отца, а также у профессионального учителя-аккордеониста.
В 1962 году Мартынов закончил восьмилетку и поступил в Артемовское музыкальное училище на дирижерско-духовое отделение. Он обучался игре на кларнете в классе Бориса Петровича Ландаря. Именно там Мартынов написал свои первые собственные произведения: романс для кларнета и фортепиано, скерцо для кларнета и фортепиано, прелюдию для фортепиано… И уже к 4-му курсу Мартынов вырос в уважаемого всеми музыканта: его фотография красовалась на студенческой Доске почета, ему выплачивалась повышенная стипендия как отличнику учебы, он стал лауреатом училищного конкурса на лучшее исполнение произведений советских композиторов.
В 1967 году Мартынов закончил училище и отправился в Киев, поступать в Киевскую консерваторию имени П. И. Чайковского. Причем родители отговаривали сына от поездки туда, сомневаясь, что он сумеет пройти огромный конкурс. Дескать, в Донецке или Харькове поступить куда легче. Но Евгений был человеком азартным. Да и училище он закончил с отличием. В итоге в консерваторию он поступил с первого захода. Правда, уже в сентябре ему пришлось переводиться в другое учебное заведение, поскольку жить в консерваторской общаге было невыносимо: полчища тараканов, вечно пьяные соседи-студенты. С помощью отца, который лично отправился в Министерство культуры Украины, Евгению удалось перевестись в Донецкий музыкально-педагогический институт.
С первых же дней своего пребывания в донецком институте Мартынов заработал от тамошних преподавателей прозвище Подарок. Оно родилось не случайно. Мартынов действительно оказался настоящим подарком судьбы для этого института, где талантливых студентов было раз-два и обчелся. А Мартынов буквально поражал всех своей одаренностью. В апреле 1970 года руководство института даже направило его родителям благодарственное письмо.
Путь к славе начался для Мартынова в 1972 году, когда он из Донецка, где работал руководителем эстрадного оркестра НИИ взрывоопасного оборудования, отправился в Москву к популярной певице Майе Кристалинской. Целью поездки было показать ей несколько песен, написанных Мартыновым. В итоге Кристалинская отобрала для себя одну песню – «Березка». И с успехом ее исполнила.
С самой лестной рекомендацией от Кристалинской Мартынов отправился в «Росконцерт». Там его прослушали, остались довольны услышанным и решили испытать Мартынова в качестве солиста-вокалиста в сборной эстрадной программе. Правда, первые два месяца новичок должен был отработать бесплатно. Но он согласился, поскольку выбора просто не было. И поехал в свои первые гастроли – по Дальнему Востоку. На дворе стоял июнь 1972 года. В тот эстрадный десант вошли многие звезды тех лет: Лев Лещенко, Валентина Толкунова, Геннадий Хазанов, Светлана Моргунова и др.
Самой известной песней в репертуаре Мартынова была «Баллада о матери», которую он написал год назад на стихи Андрея Дементьева. Эта песня сразу легла на душу простого слушателя, чего нельзя было сказать о представителях композиторского цеха. Например, Тихон Хренников, выступая на Объединенном пленуме правлений Союза композиторов СССР и Союза композиторов РСФСР, упоминая о Евгении Мартынове, сказал, что это «композитор, не лишенный способностей, но упорно культивирующий надрывно-душещипательные мелодические обороты и мелодраматизм».
В 1973 году Мартынов был зачислен в штат артистов эстрадного оркестра «Советская песня» при «Росконцерте». Ему установили концертную ставку солиста оперетты и эстрады в размере 13 рублей, а также разовую инструментальную ставку артиста эстрадного ансамбля в размере 6 рублей. В июне того же года Мартынов отправился на Всесоюзный конкурс исполнителей советской песни в Минске и стал там лауреатом. За исполнение песни «Баллада о матери» Мартынов также был удостоен приза зрительских симпатий.
Не успел к Мартынову прийти первый успех, как судьба начала испытывать его на прочность. Началось все с того, что в ноябре 73-го врачи диагностировали у Мартынова «переутомление голосовых связок» и предписали ему полное двухнедельное молчание и трехмесячное воздержание от пения. А едва к нему вернулся голос, как пришла новая напасть – его решили призвать в армию. Но Мартынову повезло: поскольку он уже к тому времени был достаточно популярен, Союз композиторов взял его под свою опеку и сумел уберечь от службы. Как выяснилось, не зря. В декабре 1974 года песня Мартынова «Баллада о матери» в исполнении Софии Ротару стала финалисткой «Песни-74». А в июне 1975 года уже сам Мартынов был отправлен представлять советское искусство на фестиваль «Братиславская лира». Он исполнил там свою новую песню «Яблони в цвету» и был удостоен главного приза – «Золотая лира-75». После этого фирма грамзаписи «Мелодия» «разродилась» первым миньоном певца, в который вошли три песни: «Яблони в цвету», «Лебединая верность», «Наш день». В декабре 1975 года «Лебединая верность» стала финалисткой «Песни года» – ее вновь исполняла София Ротару.
В 1976 году последовала новая победа: Мартынов получил серебряную медаль на международном конкурсе исполнителей эстрадной песни «Золотой Орфей» в Болгарии, где он исполнил две болгарские песни и свою «Аленушку». Это был успех с большой буквы. Однако житейской неустроенности Мартынова он не изменил: лауреат престижного конкурса продолжал обитать в съемной квартире, в которой не было даже пианино. Он все так же записывал где-то в дороге и в гостиницах ноты на клочках ненотной бумаги. Записывал, чтобы, добравшись наконец где-нибудь к инструменту, выплеснуть из души чудесную мелодию, давно просившуюся наружу. Так могло продолжаться и дальше, если бы не выручил Иосиф Кобзон. Однажды после очередного совместного концерта Кобзон вызвался подбросить Мартынова до дома. А тот внезапно заявил, что он сегодня ночует… на Курском вокзале. И на следующее утро Кобзон повел коллегу к секретарю ЦК ВЛКСМ Борису Пастухову, от него – к зампреду Моссовета Коломину. Через неделю Мартынов внес необходимый задаток в жилищно-строительный кооператив, а через полгода получил ордер на новую двухкомнатную квартиру в доме № 32 по Большой Спасской улице.
В 1976 году Мартынов ушел из «Росконцерта» – строгий гастрольный график стал сковывать его творческую активность – и устроился музыкальным консультантом в издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Это была чисто условная работа, за которую артисту платили… 6 рублей в месяц. В те годы ведь каждый трудоспособный гражданин должен был где-нибудь работать, в противном случае его могли упечь за решетку за тунеядство. Вот Мартынов и пошел в консультанты, а на самом деле вкалывал на другом поприще – как певец и композитор.
В конце 70-х Мартынов был уже суперпопулярным артистом, его песни распевала вся страна. О том, каковы были масштабы этой славы, говорит случай, произошедший с ним в апреле 78-го. Мартынов тогда участвовал в концерте для делегатов съезда ВЛКСМ, после которого был устроен шикарный банкет. Мартынов там, естественно, выпил любимой им водки и в таком виде сел за руль своего «жигуленка» (вместе с ним в машине был и его родной брат Юрий, тоже подшофе). Однако далеко уехать братья не смогли: Евгений попытался выехать из тесного бокса на улице и врезался в столб. Никто в этой аварии не пострадал, разве что машина оказалась слегка помятой да столб накренился в сторону. А тут откуда ни возьмись появились сотрудники ГАИ. Они приказали братьям вылезать из «жигуленка» и перебираться к ним в «воронок». Юрий возмутился: «Да вы что, не узнаете, кто перед вами? Да это же Мартынов! „Яблони в цвету“, „Аленушка“, не помните?» Но стражи порядка то ли не поверили, то ли любили другую музыку.
Короче, братьев привезли в отделение милиции. А там Мартынов взял да и устроил бесплатный концерт – прямо в «обезьяннике» стал распевать во все горло свои песни. Естественно, народ узнал его и начал возмущаться: за что, мол, артиста арестовали? Пришел начальник отделения, глянул на все это дело, устроил нагоняй своим бестолковым подчиненным и забрал Мартыновых к себе в кабинет. А там, как положено, полный набор: водка, закуска, магнитофон… Домой братьев развезли в милицейской машине уже к ночи, с песнями. А «Жигули» Евгения на следующий день отремонтировали в том же отделении милиции тамошние мастера.
В августе того же 78-го Мартынов женился. Его супругой стала 19-летняя киевлянка, студентка 2-го курса фортепианного отделения Киевского музыкального училища Эвелина Старанченко, с которой он познакомился более года назад (до этого у Мартынова был фиктивный брак с одной москвичкой). Стоит отметить, что практически все друзья и коллеги Мартынова отнеслись к его выбору скептически: им показалось, что девушка просто хочет охмурить популярного артиста, а он, слепец, этого не видит. Мартынову попытались «открыть» глаза, но он предпочел сделать все по-своему. Полтора года он встречался с Эллой, после чего сделал ей предложение. Свадьбу молодые гуляли в одном из роскошных ресторанов Москвы – «Прага». В конце банкета Мартынов преподнес гостям шикарный сюрприз: в течение получаса пел свои старые и новые шлягеры. Присутствующие были в восторге.
Несмотря на то что отныне рядом с Мартыновым появилась законная жена, многочисленная армия поклонниц у него так и не убавилась. Их стало даже еще больше, и иные из них устраивали настоящие паломничества. Они приезжали в Москву из разных городов страны с чемоданами и раскладушками и ночевали прямо у двери квартиры своего обожаемого кумира. Все надеялись, что он бросит жену и свяжет свою судьбу с кем-то из них. Но Мартынов бросать жену не собирался.
Другие поклонницы были не столь навязчивы и свою любовь к кумиру выражали более спокойно. Например, присылали ему посылки, где были: вязаная одежда, варенье, пироги, альбомы, посвященные Мартынову, и даже стихи о нем и для него.
Однако встречались и такие, кто замышлял против Мартынова дела совсем недобрые. Одна из таких историй могла завершиться трагически.
В тот день Мартынов ужинал в любимой «Софии». К нему за столик подсел незнакомый мужчина. Он сообщил, что давно является поклонником его таланта и даже свою новорожденную дочь назвал Евгенией. Эти слова тронули Мартынова до глубины души, тем более что он был уже навеселе. А мужчина продолжал: мол, я так рад этой встрече, надо это дело отметить. И повел его к своему столику. Там они разлили по бокалам шампанское, чокнулись, Мартынов выпил… и больше ничего не помнил. Оказывается, мужчина был профессиональным вором, который подмешивал своим жертвам в спиртное сильнодействующее снотворное. И в «Софию» он специально пришел, чтобы «поймать» Мартынова, про которого точно знал, что он входит в число самых высокооплачиваемых композиторов Советского Союза (это была сущая правда: раньше в этом ранге пребывал Арно Бабаджанян, которого сменил Давид Тухманов, а его уже Мартынов, получавший в месяц до 15 тысяч рублей). Доведя Мартынова до нужной «кондиции», преступник вывел его на улицу и довел до ближайшего подвала в подъезде одного из домов. И там основательно «выпотрошил» артиста: снял у него с руки золотой перстень (награду за победу на «Братиславской лире»), швейцарские часы, забрал кожаную куртку, американский ремень и всю наличность. На следующий день Мартынов, конечно, заявил в милицию, но преступника того так и не нашли – он, видимо, уже покинул столицу или залег на дно.
Как и положено популярному исполнителю, про Мартынова в народе ходили самые невероятные слухи. Например, говорили, что он женат на дочери Героя Советского Союза Александра Покрышкина, что прославленный маршал авиации подарил ему самолет, на котором он регулярно летает… на дачу к Брежневу. Еще судачили о его баснословных гонорарах, импортных «тачках» и загулах в ресторанах. Кстати, последние действительно имели место быть. Особенно привечал Мартынов ресторан «София», что на площади Маяковского. И чаще всего сам платил за весь стол, хотя его соседями были люди не бедные.
В декабре 1978 года, после двухлетнего перерыва, Мартынов снова объявился в финальной «Песне года». Правда, не в качестве исполнителя (туда его категорически не приглашали после того, как теленачальница Стелла Жданова заявила, что «у Мартынова лицо не артиста, а приказчика, ему бы до революции в полосатых штанах в трактире служить»), а в качестве автора: их с Дементьевым песня «Отчий дом» прозвучала в исполнении все той же Софии Ротару и Карела Готта.
Тем временем до конца 70-х у Мартынова появилось пять миньонов. А в 1979 году вышел долгожданный «гигант», но его успех оказался гораздо меньшим, чем предполагалось. С этого момента «Мелодия» вновь перешла на выпуск исключительно мартыновских миньонов – у них и тираж был больше и успех выше. В 1980 году Мартынов стал лауреатом премии Ленинcкого комсомола (за личный вклад в развитие молодежной комсомольской песни). В том же году он вступил в ряды КПСС.
Летом 1980 года распался творческий дуэт Евгения Мартынова и Андрея Дементьева. Развела их банальная ссора. Мартынов договорился с председателем Гостелерадио Сергеем Лапиным о встрече (речь должна была идти о показе по ТВ их новых песен), позвонил Дементьеву с тем, чтобы он тоже с ним пошел, но тот сослался на занятость: дескать, иду на концерт заезжего гастролера. И Мартынов не сдержался: высказал поэту все, что о нем думает, после чего швырнул телефонный аппарат на пол, ушел в свою любимую «Софию» и там напился. На этот раз он был там один, без приятелей, и метрдотель позвонила его родственникам, сказав, что у композитора, видно, неприятности и что им следовало бы подъехать забрать его, ибо она своего любимого артиста таким никогда не видала и он еще, чего доброго, совсем свалится с ног.
После разрыва с Дементьевым Мартынов стал работать с другими поэтами: Михаилом Пляцковским и Робертом Рождественским. Однако, нисколько не умаляя достоинств этих поэтов, стоит отметить, что песни, рожденные в этом содружестве, все-таки имели меньший успех, чем те, которые создал тандем Мартынов—Дементьев. Хотя и среди них были безусловные шлягеры: «Посидим по-хорошему», «Мамины глаза», «Если есть любовь».
В 83-м в семье Мартыновых случилось два радостных события: у них родился сын Сергей и Евгения наконец приняли в Союз композиторов СССР. До этого он несколько раз пытался пробиться туда, но каждая из этих попыток заканчивалась неудачей. Недоброжелателей и завистников среди коллег у Мартынова было, что называется, выше крыши. Но в 83-м дело сдвинулось с мертвой точки. Рекомендации для приема в Союз Мартынову согласились дать мэтры советской эстрады – Марк Фрадкин и Никита Богословский.
В 1987 году Мартыновы сменили и место жительства – из «двушки» на Большой Садовой переехали в четырехкомнатные хоромы на улице Гарибальди. Казалось бы, живи и радуйся! Однако…
С конца 80-х советская эстрада вступила в полосу своего кризиса. На авансцену сначала вышел рок-н-ролл, в результате чего любовная лирика, которую писал и исполнял Евгений Мартынов, стала никому не нужна. А уж когда на сцену хлынули так называемые «фанерщики», тут у Мартынова и вовсе руки опустились. Нет, он продолжал активно работать, выступать, но былой радости этот процесс ему уже не доставлял. В конце 80-х он жаловался брату: «Вчера отработал в подмосковной „сборной солянке“… Знаешь, публика становится какой-то все более чужой… Нельзя сказать, что я прохожу плохо… Но в зал лучше не вглядываться: глаза на тебя смотрят уже не те, лица тоже не родные, жвачку жуют, курят, разговаривают во время концерта, кричат что-то, ходят по залу… Правда, со мной выступали певцы и певицы какие-то левые – в цепях, полуголые, я даже имен их не знаю, а в зале такой гвалт и визг поднялся, что еле-еле милиция всех угомонила. Да, эта публика пришла уже не на Мартынова… Вот я и думаю: мы с тобой слушаем Уитни Хьюстон, Хулио Иглесиаса, Барбару Стрейзанд, восхищаемся их культурой пения и аранжировками песен, а ведь в нашей молодежной эстраде к этому даже тяги нет… Только что прослушал опять пластинку Ширли Бесси. Это ведь конец света! Можно сказать, что люди творчеством занимаются. А тут же мрак, что стало твориться! Толпа вчера ревет, на сцену лезет, милиция ее оттуда сбрасывает… Сумасшедший дом какой-то, и все!..»
Да, по части культуры наша эстрада конца 80-х представляла собой жуткое зрелище. Объяснение тому было простое: что называется, дорвались. Получили свободу выше крыши, а что с ней делать – никто толком не знал. Вот и упражнялись, кто как мог и умел. Как будто Леонид Утесов, Клавдия Шульженко или те же София Ротару, Алла Пугачева, Евгений Мартынов жили сто лет назад.
После всех переживаний, которые свалились на него в те годы, Мартынов зимой 1988 года решил подлечиться: по совету друзей-космонавтов прошел полное медицинское обследование в Звездном городке. Вышел оттуда совсем другим человеком – помолодевшим, повеселевшим. Нотная тетрадь, которую он туда с собой прихватил, была вся исписана новыми произведениями. Однако никому они оказались не нужны. И спустя несколько месяцев Мартынов опять впал в хандру и отчаяние. А тут еще некие «кооператоры», которые устраивали его концерты, «нагрели» его на 10 тысяч рублей. Мартынов подал на «кооператоров» в суд, что только прибавило ему нервотрепки – слушания откладывались по самым разным причинам. А потом неожиданный недуг свалился на отца Евгения – ему предстояло сделать глазную операцию. В итоге сердце Мартынова не выдержало нагрузок…
Евгений Мартынов умер в понедельник 3 сентября 1990 года. Умер совершенно неожиданно для всех: и для родственников, и для многочисленных поклонников его таланта – ведь ему было всего 42 года. Хотя, согласно старинному поверью, именно этот возраст является критическим для многих мужчин. В этом возрасте из жизни ушли Владимир Высоцкий, Джон Леннон, Джо Дассен и многие другие звезды отечественной и зарубежной эстрады.
В тот роковой день Мартынову предстояло совершить сразу несколько серьезных дел: отвезти отца в клинику, встретиться с адвокатом (назавтра предстояло третье по счету судебное слушание), утрясти вопрос с загранкомандировкой. Чувствовал себя артист неважно, поскольку накануне был на дне рождения у приятеля и там перебрал со спиртным. Голова, естественно, болела. А надо было чинить «Волгу», которая так некстати вдруг сломалась. Глотнув успокоительного, Мартынов отправился к таксисту, однажды уже помогавшему ему чинить его новый, но постоянно барахливший автомобиль. По дороге он заскочил в отделение милиции, находившееся прямо во дворе у подъезда его дома по улице Гарибальди: переговорил с приятелями-милиционерами и через несколько минут ушел.
Далее послушаем рассказ брата артиста Ю. Мартынова: «По собранным сотрудниками милиции показаниям свидетелей и очевидцев, а также на основе осмотра места происшествия, выявилась приблизительно следующая цепь событий, начиная с того момента, как брат вышел из 180-го отделения милиции, примерно в 9 часов 30 минут утра: где-то в 9 часов 35 минут его видели во дворе дома № 10, корпус 6, по улице Гарибальди, в этом доме якобы должен был проживать тот самый таксист или автослесарь, которого Женя пытался найти; в 9. 40 брат был около магазина и пункта приема стеклопосуды на улице Пилюгина, где часто, невдалеке от своих гаражей, собирались местные автомобилисты, визуально знавшие и Мартынова, и того самого – разыскиваемого – таксиста; двое мужчин вызвались за 2 бутылки водки помочь исправить машину, а точнее, поставить вместо какой-то сломавшейся детали новую – брат ее уже достал накануне; Женя дал им двадцатипятирублевую бумажку, один из них тут же зашел в магазин с „черного хода“ и вернулся с двумя бутылками и закуской (поясню: тогда шла кампания „борьбы с пьянством“ и официальная торговля спиртным начиналась с 11 часов, водка была дефицитом); мужики уверили брата, что для пользы дела лучше распить спиртное до работы, и попросили Женю хотя бы символически пригубить вместе с ними „за здоровье своей машины“; брат вот так, на улице, никогда не выпивал, но на этот раз, торопя мужиков и видя, что к ним стали подходить еще какие-то „автомобилисты“, жаждущие выпить, и что этот процесс может затянуться, согласился отхлебнуть первым (невнятно упомянув при этом что-то о суде, о сердце и жене, как вспомнил впоследствии один из свидетелей); приблизительно в 9.55 Женя в сопровождении этих двоих ремонтников снова был во дворе дома № 10, кор. 6, по улице Гарибальди, гулявшая старушка обратила внимание на то, что самый пьяный из троих пытался спеть песню про „яблони в цвету“ и спрашивал у другого: „Правильно?..“; у подъезда № 3 один мужик-свидетель остался покурить на улице, а другой вместе с Женей вошел в подъезд, а затем в лифт; в лифте брату стало плохо – он, взявшись то ли за грудь, то ли за живот, со стоном сначала опустился на колени, а потом упал; куда и зачем собирались подниматься на лифте и поднимались ли куда-нибудь, свидетель точно сказать не мог (якобы по причине сильного опьянения к тому моменту), но позже, в неофициальном разговоре со мной Владимир припомнил, что вроде бы поднимались на 10-й этаж и тут же вернулись вниз, так как Евгению именно тогда и стало плохо; пьяный и перепуганный свидетель вытащил брата из лифта и попытался вместе с товарищем оказать Мартынову какую-то помощь, но, видя, что „артист совсем потерял сознание“, они вдвоем перепугались еще сильнее и скрылись с места происшествия (как они потом рассказывали, побежали узнавать адрес Мартынова или искать машину, чтобы его отвезти, а кроме того, их напугал какой-то местный жилец, которого они попросили вызвать „Cкорую помощь“, а тот стал ругаться и пригрозил позвонить в милицию для „наведения порядка в подъезде от пьяни“); в 10.05 пожилая жительница этого подъезда – из квартиры на первом этаже – выходила за покупками в овощной магазин и увидела мужчину, лежавшего прямо у лифта, перед ступеньками, ведущими вниз – на улицу; через 20 минут (где-то в 10.25) она возвратилась обратно и обнаружила мужчину лежащим в той же позе, на том же месте, так же без движений; женщина зашла к соседке, и, посоветовавшись, они через 3 минуты вызвали милицию; в 10.30 милицейская машина прибыла на место, сотрудники милиции „сразу опознали Евгения Мартынова“ и попробовали привести его в чувство, однако ни на потряхивания, ни на похлопывания брат не реагировал, хотя пульс у него прощупывался, дыхание было ровным и цвет лица оставался нормальным (опасно-настораживающим показалось милиционерам появление серого пеновыделения изо рта); в 10.35 вызвали „Cкорую“, ее пришлось ждать относительно долго; примерно через 10 минут, заметив явно нездоровые изменения дыхания, температуры тела и лица, один из милиционеров по своей инициативе быстро сбегал в находящуюся напротив этого дома детскую городскую больницу № 143 и привел оттуда детского врача; врач, будучи неспециалистом в подобных ситуациях, что-то пытался предпринять, измерял давление, прослушивал сердце и легкие, „давал нюхать“ нашатырный спирт, пробовал делать массаж сердца (или груди, как говорили очевидцы); состояние еще более ухудшилось, что было и внешне видно по сильно побагровевшему, запотевшему лицу и спустившейся изо рта струйке крови; вскоре пропал пульс и выражение лица стало спокойным; в 11.05 наконец прибыла „Cкорая“, ее персонал несколько раз пытался восстановить работу сердца электроимпульсным дефибриллятором, но все было уже тщетно; тут снова появился пьяный водитель-свидетель, который, как выяснилось, все это время ходил поблизости „кругами“, ища сбежавшего собутыльника, совершенно незнакомого ему до этого дня; перепуганного плачущего мужика со словами „Это я убил человека“ для милиции было очень кстати, однако тут же выяснилось, что „убил… потому что не вызвал сразу „Cкорую“, а ведь мог же!..“; обнаружив тем не менее подозрительно-пристальное к себе внимание и узнав о намерении милицейской бригады отправить его сначала в вытрезвитель, а затем посадить в КПЗ, мужик умудрился опять сбежать…»
Евгений Мартынов родился 22 мая 1948 года в городе Камышине Волгоградской области. Его отец – Григорий Иванович – был музыкантом-самоучкой, который привил любовь к музыке и своим детям: сыновьям Евгению и Юрию. Но поскольку Евгений был старшим, музыкальные способности в нем проявились чуть раньше. Сначала он с восхищением слушал игру отца на аккордеоне, а когда малость подрос, стал обучаться игре сам. Когда ему исполнилось 11 лет, отец купил ему настоящий аккордеон. Уроки игры на нем Евгений брал у отца, а также у профессионального учителя-аккордеониста.
В 1962 году Мартынов закончил восьмилетку и поступил в Артемовское музыкальное училище на дирижерско-духовое отделение. Он обучался игре на кларнете в классе Бориса Петровича Ландаря. Именно там Мартынов написал свои первые собственные произведения: романс для кларнета и фортепиано, скерцо для кларнета и фортепиано, прелюдию для фортепиано… И уже к 4-му курсу Мартынов вырос в уважаемого всеми музыканта: его фотография красовалась на студенческой Доске почета, ему выплачивалась повышенная стипендия как отличнику учебы, он стал лауреатом училищного конкурса на лучшее исполнение произведений советских композиторов.
В 1967 году Мартынов закончил училище и отправился в Киев, поступать в Киевскую консерваторию имени П. И. Чайковского. Причем родители отговаривали сына от поездки туда, сомневаясь, что он сумеет пройти огромный конкурс. Дескать, в Донецке или Харькове поступить куда легче. Но Евгений был человеком азартным. Да и училище он закончил с отличием. В итоге в консерваторию он поступил с первого захода. Правда, уже в сентябре ему пришлось переводиться в другое учебное заведение, поскольку жить в консерваторской общаге было невыносимо: полчища тараканов, вечно пьяные соседи-студенты. С помощью отца, который лично отправился в Министерство культуры Украины, Евгению удалось перевестись в Донецкий музыкально-педагогический институт.
С первых же дней своего пребывания в донецком институте Мартынов заработал от тамошних преподавателей прозвище Подарок. Оно родилось не случайно. Мартынов действительно оказался настоящим подарком судьбы для этого института, где талантливых студентов было раз-два и обчелся. А Мартынов буквально поражал всех своей одаренностью. В апреле 1970 года руководство института даже направило его родителям благодарственное письмо.
Путь к славе начался для Мартынова в 1972 году, когда он из Донецка, где работал руководителем эстрадного оркестра НИИ взрывоопасного оборудования, отправился в Москву к популярной певице Майе Кристалинской. Целью поездки было показать ей несколько песен, написанных Мартыновым. В итоге Кристалинская отобрала для себя одну песню – «Березка». И с успехом ее исполнила.
С самой лестной рекомендацией от Кристалинской Мартынов отправился в «Росконцерт». Там его прослушали, остались довольны услышанным и решили испытать Мартынова в качестве солиста-вокалиста в сборной эстрадной программе. Правда, первые два месяца новичок должен был отработать бесплатно. Но он согласился, поскольку выбора просто не было. И поехал в свои первые гастроли – по Дальнему Востоку. На дворе стоял июнь 1972 года. В тот эстрадный десант вошли многие звезды тех лет: Лев Лещенко, Валентина Толкунова, Геннадий Хазанов, Светлана Моргунова и др.
Самой известной песней в репертуаре Мартынова была «Баллада о матери», которую он написал год назад на стихи Андрея Дементьева. Эта песня сразу легла на душу простого слушателя, чего нельзя было сказать о представителях композиторского цеха. Например, Тихон Хренников, выступая на Объединенном пленуме правлений Союза композиторов СССР и Союза композиторов РСФСР, упоминая о Евгении Мартынове, сказал, что это «композитор, не лишенный способностей, но упорно культивирующий надрывно-душещипательные мелодические обороты и мелодраматизм».
В 1973 году Мартынов был зачислен в штат артистов эстрадного оркестра «Советская песня» при «Росконцерте». Ему установили концертную ставку солиста оперетты и эстрады в размере 13 рублей, а также разовую инструментальную ставку артиста эстрадного ансамбля в размере 6 рублей. В июне того же года Мартынов отправился на Всесоюзный конкурс исполнителей советской песни в Минске и стал там лауреатом. За исполнение песни «Баллада о матери» Мартынов также был удостоен приза зрительских симпатий.
Не успел к Мартынову прийти первый успех, как судьба начала испытывать его на прочность. Началось все с того, что в ноябре 73-го врачи диагностировали у Мартынова «переутомление голосовых связок» и предписали ему полное двухнедельное молчание и трехмесячное воздержание от пения. А едва к нему вернулся голос, как пришла новая напасть – его решили призвать в армию. Но Мартынову повезло: поскольку он уже к тому времени был достаточно популярен, Союз композиторов взял его под свою опеку и сумел уберечь от службы. Как выяснилось, не зря. В декабре 1974 года песня Мартынова «Баллада о матери» в исполнении Софии Ротару стала финалисткой «Песни-74». А в июне 1975 года уже сам Мартынов был отправлен представлять советское искусство на фестиваль «Братиславская лира». Он исполнил там свою новую песню «Яблони в цвету» и был удостоен главного приза – «Золотая лира-75». После этого фирма грамзаписи «Мелодия» «разродилась» первым миньоном певца, в который вошли три песни: «Яблони в цвету», «Лебединая верность», «Наш день». В декабре 1975 года «Лебединая верность» стала финалисткой «Песни года» – ее вновь исполняла София Ротару.
В 1976 году последовала новая победа: Мартынов получил серебряную медаль на международном конкурсе исполнителей эстрадной песни «Золотой Орфей» в Болгарии, где он исполнил две болгарские песни и свою «Аленушку». Это был успех с большой буквы. Однако житейской неустроенности Мартынова он не изменил: лауреат престижного конкурса продолжал обитать в съемной квартире, в которой не было даже пианино. Он все так же записывал где-то в дороге и в гостиницах ноты на клочках ненотной бумаги. Записывал, чтобы, добравшись наконец где-нибудь к инструменту, выплеснуть из души чудесную мелодию, давно просившуюся наружу. Так могло продолжаться и дальше, если бы не выручил Иосиф Кобзон. Однажды после очередного совместного концерта Кобзон вызвался подбросить Мартынова до дома. А тот внезапно заявил, что он сегодня ночует… на Курском вокзале. И на следующее утро Кобзон повел коллегу к секретарю ЦК ВЛКСМ Борису Пастухову, от него – к зампреду Моссовета Коломину. Через неделю Мартынов внес необходимый задаток в жилищно-строительный кооператив, а через полгода получил ордер на новую двухкомнатную квартиру в доме № 32 по Большой Спасской улице.
В 1976 году Мартынов ушел из «Росконцерта» – строгий гастрольный график стал сковывать его творческую активность – и устроился музыкальным консультантом в издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Это была чисто условная работа, за которую артисту платили… 6 рублей в месяц. В те годы ведь каждый трудоспособный гражданин должен был где-нибудь работать, в противном случае его могли упечь за решетку за тунеядство. Вот Мартынов и пошел в консультанты, а на самом деле вкалывал на другом поприще – как певец и композитор.
В конце 70-х Мартынов был уже суперпопулярным артистом, его песни распевала вся страна. О том, каковы были масштабы этой славы, говорит случай, произошедший с ним в апреле 78-го. Мартынов тогда участвовал в концерте для делегатов съезда ВЛКСМ, после которого был устроен шикарный банкет. Мартынов там, естественно, выпил любимой им водки и в таком виде сел за руль своего «жигуленка» (вместе с ним в машине был и его родной брат Юрий, тоже подшофе). Однако далеко уехать братья не смогли: Евгений попытался выехать из тесного бокса на улице и врезался в столб. Никто в этой аварии не пострадал, разве что машина оказалась слегка помятой да столб накренился в сторону. А тут откуда ни возьмись появились сотрудники ГАИ. Они приказали братьям вылезать из «жигуленка» и перебираться к ним в «воронок». Юрий возмутился: «Да вы что, не узнаете, кто перед вами? Да это же Мартынов! „Яблони в цвету“, „Аленушка“, не помните?» Но стражи порядка то ли не поверили, то ли любили другую музыку.
Короче, братьев привезли в отделение милиции. А там Мартынов взял да и устроил бесплатный концерт – прямо в «обезьяннике» стал распевать во все горло свои песни. Естественно, народ узнал его и начал возмущаться: за что, мол, артиста арестовали? Пришел начальник отделения, глянул на все это дело, устроил нагоняй своим бестолковым подчиненным и забрал Мартыновых к себе в кабинет. А там, как положено, полный набор: водка, закуска, магнитофон… Домой братьев развезли в милицейской машине уже к ночи, с песнями. А «Жигули» Евгения на следующий день отремонтировали в том же отделении милиции тамошние мастера.
В августе того же 78-го Мартынов женился. Его супругой стала 19-летняя киевлянка, студентка 2-го курса фортепианного отделения Киевского музыкального училища Эвелина Старанченко, с которой он познакомился более года назад (до этого у Мартынова был фиктивный брак с одной москвичкой). Стоит отметить, что практически все друзья и коллеги Мартынова отнеслись к его выбору скептически: им показалось, что девушка просто хочет охмурить популярного артиста, а он, слепец, этого не видит. Мартынову попытались «открыть» глаза, но он предпочел сделать все по-своему. Полтора года он встречался с Эллой, после чего сделал ей предложение. Свадьбу молодые гуляли в одном из роскошных ресторанов Москвы – «Прага». В конце банкета Мартынов преподнес гостям шикарный сюрприз: в течение получаса пел свои старые и новые шлягеры. Присутствующие были в восторге.
Несмотря на то что отныне рядом с Мартыновым появилась законная жена, многочисленная армия поклонниц у него так и не убавилась. Их стало даже еще больше, и иные из них устраивали настоящие паломничества. Они приезжали в Москву из разных городов страны с чемоданами и раскладушками и ночевали прямо у двери квартиры своего обожаемого кумира. Все надеялись, что он бросит жену и свяжет свою судьбу с кем-то из них. Но Мартынов бросать жену не собирался.
Другие поклонницы были не столь навязчивы и свою любовь к кумиру выражали более спокойно. Например, присылали ему посылки, где были: вязаная одежда, варенье, пироги, альбомы, посвященные Мартынову, и даже стихи о нем и для него.
Однако встречались и такие, кто замышлял против Мартынова дела совсем недобрые. Одна из таких историй могла завершиться трагически.
В тот день Мартынов ужинал в любимой «Софии». К нему за столик подсел незнакомый мужчина. Он сообщил, что давно является поклонником его таланта и даже свою новорожденную дочь назвал Евгенией. Эти слова тронули Мартынова до глубины души, тем более что он был уже навеселе. А мужчина продолжал: мол, я так рад этой встрече, надо это дело отметить. И повел его к своему столику. Там они разлили по бокалам шампанское, чокнулись, Мартынов выпил… и больше ничего не помнил. Оказывается, мужчина был профессиональным вором, который подмешивал своим жертвам в спиртное сильнодействующее снотворное. И в «Софию» он специально пришел, чтобы «поймать» Мартынова, про которого точно знал, что он входит в число самых высокооплачиваемых композиторов Советского Союза (это была сущая правда: раньше в этом ранге пребывал Арно Бабаджанян, которого сменил Давид Тухманов, а его уже Мартынов, получавший в месяц до 15 тысяч рублей). Доведя Мартынова до нужной «кондиции», преступник вывел его на улицу и довел до ближайшего подвала в подъезде одного из домов. И там основательно «выпотрошил» артиста: снял у него с руки золотой перстень (награду за победу на «Братиславской лире»), швейцарские часы, забрал кожаную куртку, американский ремень и всю наличность. На следующий день Мартынов, конечно, заявил в милицию, но преступника того так и не нашли – он, видимо, уже покинул столицу или залег на дно.
Как и положено популярному исполнителю, про Мартынова в народе ходили самые невероятные слухи. Например, говорили, что он женат на дочери Героя Советского Союза Александра Покрышкина, что прославленный маршал авиации подарил ему самолет, на котором он регулярно летает… на дачу к Брежневу. Еще судачили о его баснословных гонорарах, импортных «тачках» и загулах в ресторанах. Кстати, последние действительно имели место быть. Особенно привечал Мартынов ресторан «София», что на площади Маяковского. И чаще всего сам платил за весь стол, хотя его соседями были люди не бедные.
В декабре 1978 года, после двухлетнего перерыва, Мартынов снова объявился в финальной «Песне года». Правда, не в качестве исполнителя (туда его категорически не приглашали после того, как теленачальница Стелла Жданова заявила, что «у Мартынова лицо не артиста, а приказчика, ему бы до революции в полосатых штанах в трактире служить»), а в качестве автора: их с Дементьевым песня «Отчий дом» прозвучала в исполнении все той же Софии Ротару и Карела Готта.
Тем временем до конца 70-х у Мартынова появилось пять миньонов. А в 1979 году вышел долгожданный «гигант», но его успех оказался гораздо меньшим, чем предполагалось. С этого момента «Мелодия» вновь перешла на выпуск исключительно мартыновских миньонов – у них и тираж был больше и успех выше. В 1980 году Мартынов стал лауреатом премии Ленинcкого комсомола (за личный вклад в развитие молодежной комсомольской песни). В том же году он вступил в ряды КПСС.
Летом 1980 года распался творческий дуэт Евгения Мартынова и Андрея Дементьева. Развела их банальная ссора. Мартынов договорился с председателем Гостелерадио Сергеем Лапиным о встрече (речь должна была идти о показе по ТВ их новых песен), позвонил Дементьеву с тем, чтобы он тоже с ним пошел, но тот сослался на занятость: дескать, иду на концерт заезжего гастролера. И Мартынов не сдержался: высказал поэту все, что о нем думает, после чего швырнул телефонный аппарат на пол, ушел в свою любимую «Софию» и там напился. На этот раз он был там один, без приятелей, и метрдотель позвонила его родственникам, сказав, что у композитора, видно, неприятности и что им следовало бы подъехать забрать его, ибо она своего любимого артиста таким никогда не видала и он еще, чего доброго, совсем свалится с ног.
После разрыва с Дементьевым Мартынов стал работать с другими поэтами: Михаилом Пляцковским и Робертом Рождественским. Однако, нисколько не умаляя достоинств этих поэтов, стоит отметить, что песни, рожденные в этом содружестве, все-таки имели меньший успех, чем те, которые создал тандем Мартынов—Дементьев. Хотя и среди них были безусловные шлягеры: «Посидим по-хорошему», «Мамины глаза», «Если есть любовь».
В 83-м в семье Мартыновых случилось два радостных события: у них родился сын Сергей и Евгения наконец приняли в Союз композиторов СССР. До этого он несколько раз пытался пробиться туда, но каждая из этих попыток заканчивалась неудачей. Недоброжелателей и завистников среди коллег у Мартынова было, что называется, выше крыши. Но в 83-м дело сдвинулось с мертвой точки. Рекомендации для приема в Союз Мартынову согласились дать мэтры советской эстрады – Марк Фрадкин и Никита Богословский.
В 1987 году Мартыновы сменили и место жительства – из «двушки» на Большой Садовой переехали в четырехкомнатные хоромы на улице Гарибальди. Казалось бы, живи и радуйся! Однако…
С конца 80-х советская эстрада вступила в полосу своего кризиса. На авансцену сначала вышел рок-н-ролл, в результате чего любовная лирика, которую писал и исполнял Евгений Мартынов, стала никому не нужна. А уж когда на сцену хлынули так называемые «фанерщики», тут у Мартынова и вовсе руки опустились. Нет, он продолжал активно работать, выступать, но былой радости этот процесс ему уже не доставлял. В конце 80-х он жаловался брату: «Вчера отработал в подмосковной „сборной солянке“… Знаешь, публика становится какой-то все более чужой… Нельзя сказать, что я прохожу плохо… Но в зал лучше не вглядываться: глаза на тебя смотрят уже не те, лица тоже не родные, жвачку жуют, курят, разговаривают во время концерта, кричат что-то, ходят по залу… Правда, со мной выступали певцы и певицы какие-то левые – в цепях, полуголые, я даже имен их не знаю, а в зале такой гвалт и визг поднялся, что еле-еле милиция всех угомонила. Да, эта публика пришла уже не на Мартынова… Вот я и думаю: мы с тобой слушаем Уитни Хьюстон, Хулио Иглесиаса, Барбару Стрейзанд, восхищаемся их культурой пения и аранжировками песен, а ведь в нашей молодежной эстраде к этому даже тяги нет… Только что прослушал опять пластинку Ширли Бесси. Это ведь конец света! Можно сказать, что люди творчеством занимаются. А тут же мрак, что стало твориться! Толпа вчера ревет, на сцену лезет, милиция ее оттуда сбрасывает… Сумасшедший дом какой-то, и все!..»
Да, по части культуры наша эстрада конца 80-х представляла собой жуткое зрелище. Объяснение тому было простое: что называется, дорвались. Получили свободу выше крыши, а что с ней делать – никто толком не знал. Вот и упражнялись, кто как мог и умел. Как будто Леонид Утесов, Клавдия Шульженко или те же София Ротару, Алла Пугачева, Евгений Мартынов жили сто лет назад.
После всех переживаний, которые свалились на него в те годы, Мартынов зимой 1988 года решил подлечиться: по совету друзей-космонавтов прошел полное медицинское обследование в Звездном городке. Вышел оттуда совсем другим человеком – помолодевшим, повеселевшим. Нотная тетрадь, которую он туда с собой прихватил, была вся исписана новыми произведениями. Однако никому они оказались не нужны. И спустя несколько месяцев Мартынов опять впал в хандру и отчаяние. А тут еще некие «кооператоры», которые устраивали его концерты, «нагрели» его на 10 тысяч рублей. Мартынов подал на «кооператоров» в суд, что только прибавило ему нервотрепки – слушания откладывались по самым разным причинам. А потом неожиданный недуг свалился на отца Евгения – ему предстояло сделать глазную операцию. В итоге сердце Мартынова не выдержало нагрузок…
Евгений Мартынов умер в понедельник 3 сентября 1990 года. Умер совершенно неожиданно для всех: и для родственников, и для многочисленных поклонников его таланта – ведь ему было всего 42 года. Хотя, согласно старинному поверью, именно этот возраст является критическим для многих мужчин. В этом возрасте из жизни ушли Владимир Высоцкий, Джон Леннон, Джо Дассен и многие другие звезды отечественной и зарубежной эстрады.
В тот роковой день Мартынову предстояло совершить сразу несколько серьезных дел: отвезти отца в клинику, встретиться с адвокатом (назавтра предстояло третье по счету судебное слушание), утрясти вопрос с загранкомандировкой. Чувствовал себя артист неважно, поскольку накануне был на дне рождения у приятеля и там перебрал со спиртным. Голова, естественно, болела. А надо было чинить «Волгу», которая так некстати вдруг сломалась. Глотнув успокоительного, Мартынов отправился к таксисту, однажды уже помогавшему ему чинить его новый, но постоянно барахливший автомобиль. По дороге он заскочил в отделение милиции, находившееся прямо во дворе у подъезда его дома по улице Гарибальди: переговорил с приятелями-милиционерами и через несколько минут ушел.
Далее послушаем рассказ брата артиста Ю. Мартынова: «По собранным сотрудниками милиции показаниям свидетелей и очевидцев, а также на основе осмотра места происшествия, выявилась приблизительно следующая цепь событий, начиная с того момента, как брат вышел из 180-го отделения милиции, примерно в 9 часов 30 минут утра: где-то в 9 часов 35 минут его видели во дворе дома № 10, корпус 6, по улице Гарибальди, в этом доме якобы должен был проживать тот самый таксист или автослесарь, которого Женя пытался найти; в 9. 40 брат был около магазина и пункта приема стеклопосуды на улице Пилюгина, где часто, невдалеке от своих гаражей, собирались местные автомобилисты, визуально знавшие и Мартынова, и того самого – разыскиваемого – таксиста; двое мужчин вызвались за 2 бутылки водки помочь исправить машину, а точнее, поставить вместо какой-то сломавшейся детали новую – брат ее уже достал накануне; Женя дал им двадцатипятирублевую бумажку, один из них тут же зашел в магазин с „черного хода“ и вернулся с двумя бутылками и закуской (поясню: тогда шла кампания „борьбы с пьянством“ и официальная торговля спиртным начиналась с 11 часов, водка была дефицитом); мужики уверили брата, что для пользы дела лучше распить спиртное до работы, и попросили Женю хотя бы символически пригубить вместе с ними „за здоровье своей машины“; брат вот так, на улице, никогда не выпивал, но на этот раз, торопя мужиков и видя, что к ним стали подходить еще какие-то „автомобилисты“, жаждущие выпить, и что этот процесс может затянуться, согласился отхлебнуть первым (невнятно упомянув при этом что-то о суде, о сердце и жене, как вспомнил впоследствии один из свидетелей); приблизительно в 9.55 Женя в сопровождении этих двоих ремонтников снова был во дворе дома № 10, кор. 6, по улице Гарибальди, гулявшая старушка обратила внимание на то, что самый пьяный из троих пытался спеть песню про „яблони в цвету“ и спрашивал у другого: „Правильно?..“; у подъезда № 3 один мужик-свидетель остался покурить на улице, а другой вместе с Женей вошел в подъезд, а затем в лифт; в лифте брату стало плохо – он, взявшись то ли за грудь, то ли за живот, со стоном сначала опустился на колени, а потом упал; куда и зачем собирались подниматься на лифте и поднимались ли куда-нибудь, свидетель точно сказать не мог (якобы по причине сильного опьянения к тому моменту), но позже, в неофициальном разговоре со мной Владимир припомнил, что вроде бы поднимались на 10-й этаж и тут же вернулись вниз, так как Евгению именно тогда и стало плохо; пьяный и перепуганный свидетель вытащил брата из лифта и попытался вместе с товарищем оказать Мартынову какую-то помощь, но, видя, что „артист совсем потерял сознание“, они вдвоем перепугались еще сильнее и скрылись с места происшествия (как они потом рассказывали, побежали узнавать адрес Мартынова или искать машину, чтобы его отвезти, а кроме того, их напугал какой-то местный жилец, которого они попросили вызвать „Cкорую помощь“, а тот стал ругаться и пригрозил позвонить в милицию для „наведения порядка в подъезде от пьяни“); в 10.05 пожилая жительница этого подъезда – из квартиры на первом этаже – выходила за покупками в овощной магазин и увидела мужчину, лежавшего прямо у лифта, перед ступеньками, ведущими вниз – на улицу; через 20 минут (где-то в 10.25) она возвратилась обратно и обнаружила мужчину лежащим в той же позе, на том же месте, так же без движений; женщина зашла к соседке, и, посоветовавшись, они через 3 минуты вызвали милицию; в 10.30 милицейская машина прибыла на место, сотрудники милиции „сразу опознали Евгения Мартынова“ и попробовали привести его в чувство, однако ни на потряхивания, ни на похлопывания брат не реагировал, хотя пульс у него прощупывался, дыхание было ровным и цвет лица оставался нормальным (опасно-настораживающим показалось милиционерам появление серого пеновыделения изо рта); в 10.35 вызвали „Cкорую“, ее пришлось ждать относительно долго; примерно через 10 минут, заметив явно нездоровые изменения дыхания, температуры тела и лица, один из милиционеров по своей инициативе быстро сбегал в находящуюся напротив этого дома детскую городскую больницу № 143 и привел оттуда детского врача; врач, будучи неспециалистом в подобных ситуациях, что-то пытался предпринять, измерял давление, прослушивал сердце и легкие, „давал нюхать“ нашатырный спирт, пробовал делать массаж сердца (или груди, как говорили очевидцы); состояние еще более ухудшилось, что было и внешне видно по сильно побагровевшему, запотевшему лицу и спустившейся изо рта струйке крови; вскоре пропал пульс и выражение лица стало спокойным; в 11.05 наконец прибыла „Cкорая“, ее персонал несколько раз пытался восстановить работу сердца электроимпульсным дефибриллятором, но все было уже тщетно; тут снова появился пьяный водитель-свидетель, который, как выяснилось, все это время ходил поблизости „кругами“, ища сбежавшего собутыльника, совершенно незнакомого ему до этого дня; перепуганного плачущего мужика со словами „Это я убил человека“ для милиции было очень кстати, однако тут же выяснилось, что „убил… потому что не вызвал сразу „Cкорую“, а ведь мог же!..“; обнаружив тем не менее подозрительно-пристальное к себе внимание и узнав о намерении милицейской бригады отправить его сначала в вытрезвитель, а затем посадить в КПЗ, мужик умудрился опять сбежать…»