Ремарк Эрих Мария. Возлюби ближнего своего

   – Хорошо, – сказал Керн. – Я буду больше обманывать. Спасибо тебе. За все.
   – От благодарности ты должен отвыкнуть. Нет, не отвыкай. С ней ты скорее пробьешься. Я не имею в виду других людей, это неважно. Я имею в виду тебя. Она будет согревать тебе сердце, если ты будешь способен на нее. И помни: любое положение лучше, чем война.
   – И это все-таки лучше, чем быть мертвым.
   – Не знаю. Но, во всяком случае, это лучше, чем умирать. Сервус, мальчик!
   – Сервус, Штайнер!
   Некоторое время Керн еще продолжал сидеть. Небо прояснилось, и местность дышала спокойствием и миром. Кругом не было ни души.
   Керн молча сидел в тени бука. Светлая прозрачная зелень листьев возвышалась над ним, словно огромный парус, – казалось, будто ветер нежно гонит земной шар по бесконечному голубому пространству мимо сигнальных огней звезд и светящегося буя луны.
   Керн решил попытаться добраться ночью до Братиславы, а оттуда в Прагу. В городе всегда чувствуешь себя увереннее. Он открыл чемодан и вытащил чистую рубашку и пару носков, чтобы переодеться. Он знал, что одежда окажется важным фактором, если его кто-нибудь встретит. Он хотел это сделать для того, чтобы избежать тюрьмы.
   Керна охватило удивительное чувство, когда он, раздетый, стоял в лунном свете. Он показался себе потерявшим дорогу ребенком, быстро схватил чистую рубашку, которая лежала перед ним на траве, и разгладил ее. Рубашка была синяя, практичная, она не так быстро запачкается. В лунном свете она казалась бледно-серой. Керн принял решение: надо быть мужественным.

3

   Керн добрался до Праги во второй половине дня. Он оставил чемодан на вокзале и сразу же отправился в полицию. Он не хотел заявлять о себе, он хотел только спокойно подумать о том, что ему делать. И здание полиции было самым подходящим местом для этого. Там не рыскали полицейские и не спрашивали документов.
   Он уселся на скамью в коридоре, напротив бюро, в котором принимали иностранцев.
   – Там ли еще чиновник с острой бородкой? – спросил он сидевшего рядом.
   – Не знаю. У того, кого я знаю, нет бородки.
   – Ага, может, его уже сменили. Ну, а как они сейчас относятся?
   – Ничего, – сказал мужчина. – На несколько дней можно получить разрешение. Но потом хуже. Слишком много беженцев.
   Керн задумался. Если он получит разрешение на несколько дней, то сможет получить, примерно на неделю, в комитете помощи беженцам талоны на обед и ночлег, это он знал и раньше. Если он разрешения не получит, то его могут арестовать и выгнать за границу.
   – Ваша очередь, – сказал мужчина, сидевший рядом.
   Керн посмотрел на него.
   – Я могу вам уступить очередь. У меня есть время.
   – Хорошо.
   Мужчина поднялся и вошел в бюро. Керн решил посмотреть, каков будет результат, и уже потом решать, заходить туда или нет. Он в беспокойстве ходил взад и вперед по коридору. Наконец мужчина вышел. Керн быстро подошел к нему:
   – Ну, как?
   – На десять дней! – Мужчина радостно улыбался. – Повезло. И ничего не спрашивал. Наверное, хорошее настроение. Или потому, что нас сегодня не так много. В последний раз я получил только на пять дней.
   Керн решился:
   – Ну, тогда и я попытаюсь.
   У чиновника не было бородки. Тем не менее лицо его показалось Керну знакомым. Может быть, он за это время сбрил себе бороду.
   Играя изящным перочинным ножичком из перламутра, он бросил на Керна усталый взгляд своих рыбьих глаз:
   – Эмигрант?
   – Да.
   – Прибыли из Германии?
   – Да, сегодня.
   – Есть какие-нибудь документы?
   – Нет.
   Чиновник кивнул. Он щелкнул лезвием ножа и открыл штопор. Керн увидел, что в этот перламутровый ножичек вмонтирована и пилка для чистки ногтей. Чиновник начал осторожно чистить ноготь большого пальца.
   Керн ждал. Ноготь усталого человека, сидящего перед ним, казался ему сейчас самым важным в мире. Он едва дышал, боясь помешать и рассердить чиновника. Он только украдкой крепко сжал за спиной руки.
   Наконец с ногтем было покончено. Чиновник с удовлетворением осмотрел его и поднял глаза.
   – Десять дней, – сказал он. – Вы можете остаться здесь десять дней. Потом должны уехать.
   Керн сразу почувствовал облегчение. У него подгибались колени, но он быстро взял себя в руки и лишь глубоко вздохнул. Керн уже научился использовать благоприятное положение.
   – Я был бы вам очень благодарен, если бы вы разрешили мне остаться четырнадцать дней, – сказал он.
   – Это не выйдет. А зачем вам?
   – Я жду документы, которые мне должны выслать. Для этого мне нужен определенный адрес. Потом я хочу уехать в Австрию. – Керна охватил страх, что в последний момент он все испортит. Но отступать было поздно. Он лгал гладко и быстро. Он с такой же готовностью рассказал бы и правду, но знал, что должен лгать. А чиновник знал, что ему надо поверить этой лжи, так как он никак не мог проверить ее. И вышло так, что оба они почти поверили в эту ложь.
   Чиновник защелкнул штопор своего ножичка.
   – Хорошо, – сказал он. – Как исключение, четырнадцать дней. Но потом не будет никакой отсрочки.
   Он взял бланк и стал писать. Керн смотрел на него, как на архангела. Он не мог поверить в такое чудо. До последней минуты он думал, что чиновник посмотрит в картотеку и увидит, что он уже был в Праге два раза. Поэтому он осмотрительно назвал другое имя и указал другой год рождения. В крайнем случае он сможет сказать, что раньше в Праге останавливался его брат.
   Но чиновник слишком устал, чтобы рыться в картотеке. Он придвинул к Керну листок.
   – Вот, возьмите. В коридоре еще много народу?
   – Нет. Думаю, что нет. По крайней мере, когда я входил, там больше никого не было.
   – Хорошо.
   Мужчина вытащил свой носовой платок и начал любовно протирать перламутровый ножичек. Он даже не расслышал благодарности Керна, который выскочил из комнаты так стремительно, словно боялся, что у него отберут разрешение.
   Только на улице, перед воротами здания, он остановился и огляделся. «Милое небо, – подумал он торжествующе, – милое голубое небо! Я вернулся, и меня не арестовали. Четырнадцать дней и четырнадцать ночей – целая вечность! Благослови бог этого человека с перламутровым ножичком. Пусть он найдет еще такой ножичек с вмонтированными часами и золотыми ножницами».
   Рядом с ним перед входом стоял полицейский. Керн нащупал в кармане разрешение. Потом, приняв решение, подошел к полицейскому.
   – Который час, господин полицейский? – спросил он.
   У него самого тоже были часы. Но какое это редкое чувство – знать, что тебе не нужно бояться полицейского.
   – Пять, – проворчал тот.
   – Спасибо.
   Керн медленно спустился с лестницы. Но ему очень хотелось бежать. Только теперь он поверил, что все это случилось наяву.
   Большой зал ожидания комитета помощи беженцам был переполнен людьми. И тем не менее, он выглядел до странности пустым. В этом полутемном помещении люди стояли и сидели, словно тени. Почти все молчали. Каждый уже сотни раз переговорил о том, что лежало у него на душе. Теперь оставалось одно – ждать. Это был последний барьер перед отчаянием.
   Больше половины присутствующих составляли евреи. Рядом с Керном сидел бледный человек с головой в форме груши, держа на коленях футляр со скрипкой. Напротив сидел на корточках старик, на его выпуклом лбу виднелся шрам. Старик в беспокойстве то сжимал, то разжимал руки. Рядом, тесно прижавшись друг к другу, сидели молодой человек и девушка со смуглым цветом кожи. Они крепко сцепили руки, словно боялись, что даже здесь их смогут разлучить, если они хоть на мгновение перестанут держаться настороженно. Они не смотрели друг на Друга, они смотрели куда-то в пространство и в прошлое, и их глаза не выражали никаких чувств. За ними сидела полная женщина, которая беззвучно плакала. Слезы лились у нее из глаз, текли по щекам и подбородку и капали на платье. Она не обращала на них внимания и не пыталась сдержать их. Ее руки безжизненно лежали на коленях.
   Безмолвную покорность и печаль нарушала лишь непосредственная игра ребенка. Это была девочка лет шести. С оживленным личиком, блестящими глазами и черными локонами, она быстро расхаживала по всему залу.
   Она остановилась перед мужчиной с грушеобразным черепом. Некоторое время она смотрела на него, потом показала на футляр, который он держал на коленях.
   – У тебя там скрипка? – спросила она звонким вызывающим голосом.
   Мужчина посмотрел на ребенка, будто не понимая его. Потом кивнул.
   – Покажи ее мне, – попросила девочка.
   – Зачем?
   – Я хочу на нее посмотреть.
   Мужчина мгновение колебался, затем открыл футляр и вынул инструмент. Он был завернут в фиолетовый шелк. Скрипач осторожно развернул его.
   Ребенок долго смотрел на скрипку. Потом с опаской поднял руки и дотронулся до струн.
   – Почему ты не играешь? – спросила девочка.
   Скрипач не ответил.
   – Ну сыграй что-нибудь, – попросила она.
   – Мириам! – сдавленно крикнула женщина с младенцем на руках, сидевшая в другом конце зала. – Иди ко мне, Мириам!
   Девочка не слушала ее. Она смотрела на скрипача.
   – Ты не умеешь играть?
   Умею.
   – Почему же ты не играешь?
   Скрипач смущенно огляделся. Его большая натруженная рука взялась за шейку скрипки. Несколько человек поблизости обратили на это внимание и посмотрели в его сторону. Мужчина не знал, куда ему деть глаза.
   – Я же не могу здесь играть, – наконец вымолвил он.
   – Почему? – спросила девочка. – Сыграй. Здесь очень скучно.
   – Мириам! – снова крикнула мать.
   – Ребенок прав, – сказал старик со шрамом на лбу. – Сыграйте! Может, это отвлечет нас немного. Я думаю, что здесь это не запрещено.
   Скрипач колебался еще минуту. Потом он вынул из футляра смычок, натянул его и приложил скрипку к плечу. В зале раздались первые нежные звуки.
   Керну показалось, что к нему что-то прикоснулось. Будто чья-то рука гонит от него прочь нечто, сидящее в нем. Он хотел защититься, но не смог. Его кожа была против этого. Она внезапно задрожала и стянулась. Затем снова расслабилась, и Керн почувствовал прилив тепла.
   Открылась дверь, ведущая в бюро. Показалась голова секретаря. Он вошел в зал, оставив двери открытыми. Проем двери был ярко освещен. В бюро уже горел свет. Маленькая кривая фигурка секретаря темным пятном выделялась на светлом фоне. Казалось, он хотел что-то сказать, но потом наклонил голову и стал слушать. Дверь снова захлопнулась за ним, словно ее закрыла чья-то невидимая. рука.
   Лишь одна скрипка господствовала в зале. Она наполняла мелодией тяжелый мертвенный воздух, словно растопляла безмолвное одиночество многих маленьких существ, собирая в одну большую общую тоску и жалобу.
   Керн положил руки на колени. Он опустил голову и весь отдался музыке. Она уносила его вдаль, и к самому себе и к чему-то очень чужому. Маленькая черноволосая девочка присела на корточки рядом со скрипачом. Она сидела тихо и неподвижно и смотрела на него.
   Скрипка замолчала. Керн немного играл на рояле и достаточно хорошо разбирался в музыке, чтобы понять, что человек играл прекрасно.
   – Шуман? – спросил старик, сидящий рядом со скрипачом.
   Тот кивнул.
   – Играй дальше, – сказала девочка. – Сыграй что-нибудь смешное. Здесь очень грустно.
   – Мириам! – тихо крикнула мать.
   – Хорошо, – сказал скрипач.
   Он снова поднял смычок.
   Керн посмотрел по сторонам. Он видел согбенные спины и откинувшиеся назад, отливающие белизной лица; он видел печаль, отчаяние и то мягкое выражение, которое навеяла на них на несколько минут мелодия скрипки, – он видел все это и вспомнил о многих других залах, которые ему приходилось видеть и которые были наполнены беженцами, единственная вина которых заключалась в том, что они родились и жили.
   И скрипка завладела всеми в зале. Это казалось непонятным, но в ее звуках люди находили утешение, как на плече возлюбленной. Сумерки все больше и больше охватывали комнату.
   «Я не хочу погибать, – подумал Керн, – не хочу погибать! Жизнь, дикая и прекрасная, – я ее еще совсем не знаю; эта мелодия, призыв, голос над далекими лесами, над чужими горизонтами, в неизвестной ночи, – я не хочу погибать!»
   Только спустя некоторое время он заметил, что стало тихо.
   – Что ты играл? – спросила девочка.
   – Немецкие пляски Франца Шуберта, – хрипло вымолвил скрипач.
   Старик, сидящий рядом, засмеялся.
   – Немецкие пляски! – Он провел рукой по шраму на лбу. – Немецкие пляски, – повторил он.
   Секретарь включил свет у двери.
   – Следующий… – сказал он.
   Керн получил направление на ночлег в отель «Бристоль» и десять талонов на обед в столовую общественного питания на Венцельплац. Когда талоны оказались в его руках, он почувствовал, что очень проголодался. Он почти бежал по улицам, опасаясь, что опоздает.
   Керн не ошибся. Все места в столовой были заняты, пришлось ждать. Среди обедающих он увидел одного из своих бывших университетских профессоров. Сперва он хотел подойти и поздороваться, но потом передумал. Он знал, что многие эмигранты не любили, когда им напоминали о прошлой жизни.
   Через минуту он увидел, как в столовую вошел скрипач и остановился в нерешительности. Керн махнул ему рукой. Скрипач с удивлением посмотрел на него, затем подошел. Керн смутился. Когда он заметил скрипача, ему показалось, что он знает его уже давно. Только теперь до его сознания дошло, что они ни разу не говорили друг с другом.
   – Извините, – сказал он, – я слышал, как вы тогда играли, и подумал, что вы здесь еще новичок.
   – Так оно и есть. А вы?
   – Я уже был здесь два раза. Вы недавно за границей?
   – Четырнадцать дней. Я приехал сюда только сегодня.
   Керн увидел, что профессор и сидящий рядом с ним поднялись.
   – Вон там освобождаются два места, – быстро сказал он. – Пойдемте?
   Они протиснулись меж столов. Профессор шел им навстречу по узкому проходу. Он взглянул на Керна и нерешительно остановился:
   – Мне ваше лицо кажется знакомым.
   – Я был одним из ваших учеников, – сказал Керн.
   – Ах, вот оно что, да… – Профессор кивнул. – Скажите, вы не знаете людей, которым нужны пылесосы? Десять процентов скидки и в рассрочку? Или граммофоны.
   Минуту Керн стоял ошеломленный. Профессор был видным специалистом по раковым заболеваниям.
   – Нет. К сожалению, нет, – ответил он с участием. Он знал, что это значит, – продавать пылесосы и граммофоны.
   – Я так и думал, – профессор посмотрел на него отсутствующим взглядом.
   – Простите, пожалуйста, – сказал он потом таким тоном, будто обращался, к совершенно другому человеку, и пошел дальше.
   Подали перловый суп с говядиной. Керн быстро очистил свою тарелку. Когда он поднял глаза, скрипач сидел, положив руки на стол; тарелка стояла перед ним нетронутой.
   – Вы не едите? – удивленно спросил Керн.
   – Не могу!
   – Вы больны? – В белом, как известь, свете ламп без абажуров, висящих под потолком, лицо скрипача казалось желтым и безжизненным.
   – Нет.
   – Вы должны есть.
   Скрипач не ответил. Он зажег сигарету и начал жадно курить. Потом отодвинул тарелку в сторону.
   – Так нельзя больше жить, – наконец выдавил он.
   Керн посмотрел на него.
   – У вас нет паспорта? – спросил он.
   – Есть. Но… – Скрипач нервно загасил сигарету. – Но так же нельзя жить. Без всего. Без почвы под ногами.
   – О, боже! – воскликнул Керн. – У вас же есть паспорт и есть скрипка.
   Скрипач поднял голову.
   – Какое это имеет значение, – ответил он со злостью. – Вы что, не понимаете?
   – Понимаю.
   Керн был в высшей степени разочарован. Он думал, что у человека, умеющего так играть, можно кое-чему поучиться. Но человек, сидевший перед ним, казался Керну озлобленным, упрямым ребенком, несмотря на то, что был старше его по крайней мере лет на пятнадцать. Первая стадия эмиграции, подумал он. Скоро успокоится.
   – Вы действительно не будете есть суп? – спросил Керн.
   – Нет.
   – Тогда дайте его мне. Я еще голоден.
   Скрипач придвинул ему тарелку. Керн ел медленно. Каждая ложка означала новые силы, которые помогут противостоять трудностям, и он не хотел терять ни капли. Затем Керн поднялся.
   – Спасибо вам за суп. Но было бы лучше, если б вы съели его сами.
   Скрипач посмотрел на него. Его лицо было все в морщинах.
   – Вы, наверное, еще этого не понимаете, – сказал он недовольно.
   – Это легче понять, чем вы думаете, – ответил Керн. – Вы несчастны – и больше ничего.
   – Больше ничего?
   – Ничего. Первое время вам будет казаться, что это что-то особенное. Но потом, когда вы дольше пробудете в изгнании, вы заметите, что несчастье – самая распространенная вещь на земле.
   Керн вышел из столовой. К своему удивлению, он увидел, что по другой стороне улицы расхаживает профессор. У него была все та же характерная походка, что и раньше, когда он расхаживал перед кафедрой и объяснял какое-нибудь открытие в области раковых исследований, – заложив руки за спину и немного наклонившись вперед. Разница заключалась, наверное, только в том, что сейчас он думал о пылесосах и граммофонах.
   Секунду Керн стоял в нерешительности. Он никогда не заговорил бы с ним. Но сейчас, после встречи со скрипачом, он перешел на другую сторону улицы и подошел к профессору.
   – Господин профессор, – сказал он, – извините, что я осмелился заговорить с вами. Я бы никогда не поверил, что смогу дать вам когда-нибудь совет. Но сейчас я хотел бы это сделать.
   Профессор остановился.
   – Прошу вас, – сказал он рассеянно. – С большим удовольствием. Я буду благодарен за любой совет. Как же вас звали?
   – Керн. Людвиг Керн.
   – Я буду благодарен за любой совет, господин Керн. Чрезвычайно благодарен!
   – Это едва ли можно назвать советом. Только немного опыта. Вы пытаетесь продавать пылесосы и граммофоны. Оставьте, это напрасная трата времени. Здесь продают пылесосы сотни эмигрантов. Заниматься этим так же бессмысленно, как пытаться заключать договоры страхования жизни.
   – А я как раз и хотел потом заняться страхованием жизни, – оживленно перебил его профессор. – Мне кто-то сказал, что это очень легко и можно кое-что заработать.
   – И он предложил вам большие комиссионные за каждый договор, правда?
   – Да, конечно, большие комиссионные.
   – А больше ничего? Он не обещал вам ни постоянной зарплаты, ни выплаты издержек?
   – Нет. Не обещал.
   – Такие условия могу предложить вам и я. Это значит – вообще ничего не предложить. Господин профессор, вы уже продали хоть один пылесос? Или граммофон?
   Профессор беспомощно посмотрел на него.
   – Нет, – сказал он, сильно смутившись. – Но я надеюсь, что в ближайшее время…
   – Бросьте это, – ответил Керн. – Вот мой совет. Купите связку шнурков для ботинок. Или несколько баночек мази для сапог. Или несколько пакетиков английских булавок. Любую мелочь, которая нужна каждому. И торгуйте ею. На этом вы много не заработаете. Но иногда вы все-таки что-нибудь продадите, несмотря на то, что этими вещами тоже торгуют сотни эмигрантов. Английские булавки продать легче, чем пылесосы.
   Профессор задумчиво посмотрел на него.
   – Об этом я еще не подумал.
   Керн смущенно улыбнулся.
   – Я знаю. Но вы подумайте. Так будет лучше. Я уже испытал. Раньше я тоже хотел заняться пылесосами.
   – Может быть, вы правы. – Профессор подал ему руку. – Спасибо вам. Вы очень добры… – Его голос внезапно стал до странности тихим, почти покорным, словно у ученика, плохо выучившего уроки.
   Керн прикусил губу.
   – Я посещал все ваши лекции…
   – Да, да, – профессор сделал какой-то неопределенный жест. – Я благодарю вас, господин… господин…
   – Керн. Но это не важно.
   – Нет, это важно. Господин Керн. Извините, пожалуйста. В последнее время я стал забывчив. И примите мою большую благодарность. Я думаю… Я попытаюсь этим заняться, господин Керн.
   Отель «Бристоль», маленький полуразвалившийся дом, был сдан внаем комитету помощи беженцам. Керн получил койку в комнате, где разместились еще двое. После обеда он почувствовал, что очень устал, и сразу улегся спать. Двух других жильцов еще не было, и он не слышал, когда они пришли…
   Среди ночи он проснулся. Он услыхал крики и тотчас же вскочил. Не раздумывая, он схватил чемодан и белье, выскочил в дверь и помчался по коридору.
   Там было тихо. На лестнице он остановился, поставил чемодан и прислушался. Потом потер руками лицо. Где он? Что случилось? Где полиция?
   К нему медленно возвращалась память. Он посмотрел на себя и облегченно улыбнулся. Он был в Праге, в отеле «Бристоль», и у него было разрешение на четырнадцать дней. И пугаться нечего. Наверняка ему что-то приснилось. Он повернул назад. Это не должно повториться, подумал он. Не хватает, чтобы у меня еще сдали нервы. Тогда все погибло. Он открыл дверь в комнату и ощупью отыскал свою кровать. Она стояла с правой стороны, у стены. Он тихо поставил чемодан на пол и повесил белье на спинку кровати. Потом нащупал одеяло.
   Внезапно, когда Керн уже хотел лечь, он почувствовал под своей рукой что-то мягкое, дышащее и вскочил, выпрямившись, словно жердь.
   – Кто здесь? – спросил сонный женский голос.
   Керн продолжал стоять, он чувствовал, как по телу катятся капли пота.
   Через некоторое время он услышал вздох и какой-то шорох, будто человек поворачивается на другой бок. Он выждал еще минуту. Все стихло, в темноте слышалось только ровное дыхание. Керн бесшумно взял свои вещи и выскользнул из комнаты.
   В коридоре стоял человек в одной рубашке. Он стоял перед комнатой, где жил Керн, и пристально смотрел на него сквозь очки. Он видел, как Керн вышел с вещами из соседней комнаты.
   Керн был слишком смущен, чтобы пускаться в объяснения. Он молча прошел мимо человека, который не посторонился, в открытую дверь, положил свои вещи и лег на кровать. До того как лечь, он из предосторожности провел рукой по одеялу. Под ним никого не было.
   Человек еще постоял несколько минут в рамке двери. Его очки мерцали в слабом свете коридора. Потом он вошел в комнату и с сухим стуком захлопнул дверь.
   В это мгновение вновь раздались крики. Теперь Керн различил слова:
   – Не бейте! Не бейте! Ради бога, не бейте. Пожалуйста, прошу! О-о!
   Крики перешли в страшное клокотание и замерли. Керн поднялся.
   – Что это? – бросил он в темноту.
   Щелкнул выключатель, стало светло. Сосед в очках встал и подошел к третьей кровати. На ней лежал человек, весь в поту, он задыхался, его глаза дико блуждали. Сосед взял стакан, налил воды и поднес его ко рту человека.
   – Выпейте! Вам приснилось. Здесь некого бояться.
   Мужчина жадно пил. Кадык перекатывался по его худой шее. Потом он в изнеможении упал на подушку, глубоко вздохнул, закрыл глаза.
   – Что это? – спросил Керн еще раз.
   Мужчина в очках подошел к его кровати.
   – Что это? Это человек, которому снится… Громкий бред. Две недели тому назад его выпустили из концлагеря. Нервы, понимаете?
   – Да, – ответил Керн.
   – Вы здесь живете? – спросил человек в очках.
   Керн кивнул:
   – Я тоже, кажется, становлюсь немного нервным. Когда он закричал первый раз, я выбежал за дверь. Думал: в отеле полиция. А потом перепутал комнаты.
   – Ах, вот как…
   – Извините меня, – сказал третий мужчина. – Я больше не буду спать. Извините меня.
   – А, пустяки. – Человек в очках вернулся к своей кровати. – Нам не помешает, если вы немного поговорите во сне. Правда, молодой человек?
   – Конечно, – подтвердил Керн.
   Щелкнул выключатель, и снова стало темно. Керн вытянулся. Он долго не мог заснуть. Удивительно, как все вышло, там, в соседней комнате. Мягкая грудь под тонким покрывалом. Он все еще продолжал ее чувствовать, словно рука его изменилась от этого прикосновения.
   Позднее он услышал, как мужчина, который кричал, встал и сел у окна. Его опущенная голова выделялась темным пятном на фоне светлеющего неба, словно темный монумент раба. Керн долго смотрел на нее. Потом им овладел сон.
   Йозеф Штайнер легко вновь перешел границу. Он ее хорошо знал и, как старый солдат, привык делать вылазки в тыл врага. Штайнер был командиром роты и в 1915 году получил железный крест за трудную разведку, из которой вернулся, захватив пленного.
   Через час он уже был вне опасности. Он отправился к вокзалу. В вагоне было мало народу. Проводник посмотрел на него:
   – Уже обратно?
   – Билет до Вены, – сказал Штайнер.
   – Быстро же вы, – продолжал проводник.
   Штайнер поднял глаза.
   – Мне это знакомо, – сказал проводник, – каждый день приезжает несколько таких групп, поэтому чиновников быстро узнаешь… Какое несчастье! Вы приехали в этом же вагоне; наверно, вы уже и не помните этого.
   – Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
   Проводник рассмеялся.
   – Скоро поймете. Идите в конец состава, на платформу. Если пойдет контролер, вы спрыгнете. Но думаю, что в такое время он не пойдет. Этим вы сэкономите деньги за проезд.
   – Спасибо.
   Штайнер поднялся и прошел в конец поезда. Он чувствовал лицом ветер и видел мелькающие огоньки проносившихся мимо деревушек. Он глубоко дышал и наслаждался самым крепким ароматом, который только есть на земле, – ароматом свободы. Он чувствовал кровь в своих венах и теплую силу своих мышц. Он жил. Он не был в заключении. Он жил, он вырвался из их рук.
   – Возьми сигарету, браток, – сказал он проводнику, который тоже пришел в конец поезда.