Страница:
Рут Ренделл
Птичка тари
1
Крушение мира началось около девяти вечера. Не в пять часов, когда это случилось, не в половине седьмого, когда приехали полицейские и Ив велела ей укрыться в маленьком замке и не выходить оттуда, но около девяти часов, когда все снова стихло и за окном стемнело.
Лиза надеялась, что все кончилось. Она видела, что машина направилась по проселочной дороге в сторону моста, и, вернувшись в сторожку, поднялась по лестнице наверх, чтобы продолжить наблюдение за машиной из окна своей спальни. Ей виден был красный свет задних фар, когда машина въехала на мост, и белый свет передних фар, когда та свернула на извилистую дорогу, поднимавшуюся вверх и петлявшую между холмами. Только после того, как свет фар исчез, когда не осталось никаких огней, кроме красной луны и пригоршни звезд на небе, она поверила, что опасность миновала.
Внизу она нашла Ив, спокойно поджидавшую ее. Теперь они поговорят, но, конечно, о другом, или почитают, или послушают музыку. Ив слегка улыбнулась, потом лицо ее вновь приняло серьезное выражение. У нее на коленях не лежало раскрытой книги, ее руки не были заняты рукоделием. Лиза заметила, что руки Ив дрожат, и это напугало ее. Первый приступ настоящего страха она почувствовала при виде этих маленьких, обычно уверенных рук, которые сейчас слегка дрожали.
— Мне надо сказать тебе очень важную вещь, — проговорила Ив.
Лиза знала, о чем пойдет речь. О Шоне. Ив узнала о Шоне, и это ей не понравилось. Потрясенная этим открытием, Лиза думала о том, как поступает Ив с мужчинами, которые ей не нравятся или которые вмешиваются в ее планы. Она попытается разлучить их с Шоном, а если это не удастся, что тогда сделает Ив? Самой Лизе не угрожала опасность, так было всегда, она была птичкой, уютно чувствующей себя в челюстях смерти, но Шон уязвим, и Шон, как она ясно понимала, вероятно, окажется следующим кандидатом. С напряженным вниманием Лиза ждала продолжения.
И услышала нечто совершенно неожиданное.
— Я знаю, что тебе будет тяжело, Лиза, но тебе придется уехать отсюда.
Лиза опять неправильно поняла ее. Она подумала, что Ив имеет в виду их обеих. В конце концов, именно эта угроза висела над ними много дней. В этом сражении Ив не могла победить, это состязание было ей не по силам.
— Когда нам надо уехать?
— Не нам. Тебе. Я сказала полиции, что ты не живешь здесь. Они думают, что ты просто приезжаешь время от времени, чтобы навестить меня. Я дала им твой адрес — Ив сурово посмотрела на Лизу. — Твой адрес в Лондоне.
Тут-то и началось крушение мира, и Лизе стало действительно страшно. Лиза поняла, что до этой минуты она не знала, что такое настоящий страх, до девяти с лишним вечера в конце августа. Она заметила, что руки Ив перестали дрожать. Они безвольно лежали на коленях. Лиза стиснула кулаки.
— У меня нет адреса в Лондоне.
— Теперь есть.
— Не понимаю, — произнесла Лиза дрожащим голосом.
— Если они подумают, что ты живешь здесь, тебя станут расспрашивать о том, что ты видела и что слышала, и, возможно… возможно, о прошлом. Дело не только в том, что я боюсь, — на лице Ив появилась мрачная усмешка, — что ты не сумеешь солгать так же хорошо, как я. Это ради твоей безопасности.
Если бы Лиза не была так напугана, она рассмеялась бы. Разве не говорила ей Ив, что тоталитаристы твердят, будто заботятся о безопасности людей, только для того, чтобы оправдать тайную полицию и лживую пропаганду? Но она была слишком напугана, так напугана, что даже забыла, что уже много лет называла Ив по имени, и обратилась к ней, как в раннем детстве:
— Я не могу уехать одна, мама.
Ив это заметила. Она замечала все. Ее лицо исказила гримаса, как будто это причинило ей острую боль.
— Нет, ты можешь. Должна. Тебе будет хорошо у Хетер.
Так вот чей это был адрес.
— Я могу остаться здесь. Могу спрятаться, если они вернутся. — Как ребенок, а не девушка, которой скоро исполнится семнадцать. И потом: — Они не вернутся. — У нее перехватило дыхание, и она спросила по-детски тоненько: — Они вернутся?
— Думаю, да. Вернее, уверена. На этот раз они вернутся. Вероятно, утром.
Лиза понимала, что Ив не станет ничего объяснять, и не хотела объяснения. Она предпочитала иметь собственный взгляд на происходящее, не желая сталкиваться с ужасом обнаженной исповеди, признания, возможно, излияний. Лиза повторила:
— Я не могу уехать.
— Ты должна. И лучше бы сегодня вечером. — Ив вгляделась в темноту за окном. — Нет, завтра утром, пораньше. — На секунду она закрыла глаза, потом прищурилась, и на лице ее появилось страдальческое выражение. — Знаю, что я не подготовила тебя к этому, Лиззи. Возможно, я ошиблась. Могу только сказать, что делала это из самых благих побуждений.
«Только бы она не заговорила снова о моей безопасности», — взмолилась Лиза.
— Я боюсь уезжать, — прошептала она.
— Понимаю… о, я понимаю. — Голос ласковый, однако жалкий, голос, в котором звучала тоска. Большие темные глаза Ив полны сострадания. — Но послушай, это будет не так трудно, если ты в точности сделаешь то, что я скажу, и потом — ты будешь с Хетер. Ты всегда делаешь то, что я говорю, ведь это так, Лиззи.
«Нет. Делала когда-то». От страха она окаменела и молчала.
— Хетер живет в Лондоне. Я написала адрес. Вот этот адрес. Ты должна дойти до остановки автобуса. Ты знаешь, где она, по дороге к деревне, между мостом и деревней, и когда придет автобус — первый приходит в половине восьмого, — ты должна сесть в него и сказать водителю, куда ты хочешь ехать. Это написано вот здесь. Ты должна протянуть деньги и сказать: «До станции, пожалуйста». Автобус довезет тебя до станции, он останавливается около станции, и ты должна подойти к тому месту, где написано: «Билеты», и купить билет до Лондона. «До Лондона в один конец» — вот что ты скажешь. Это написано вот здесь: «Паддингтон, Лондон». Я не могу связаться с Хетер, чтобы предупредить ее о твоем приезде. Если я пойду в дом, чтобы позвонить по телефону, увидит Мэтт. В любом случае, полиция, вероятно, находится там. Но Хетер работает дома, она будет дома. На станции Паддингтон ты должна пойти туда, где написано: «Такси», и доехать в такси до ее дома. Ты покажешь шоферу бумажку с ее адресом. Ты сумеешь сделать все это, Лиззи, правда?
— Почему ты не можешь поехать со мной?
Ив секунду помолчала. Она смотрела не на Лизу, а на картину Бруно на стене, «Шроув на закате», где мешались багрянец, золото, зелень и синева.
— Мне приказали никуда не уезжать. «Надеюсь, вы никуда не собираетесь уезжать» — вот что мне сказали. — Она приподняла плечи характерным жестом, как бы слегка передернув ими. — Тебе придется ехать одной, Лиза. Я дам тебе денег.
Лиза знала, что она возьмет их в маленьком замке. Когда Ив вышла, Лиза задумалась об ожидающем ее тяжелом испытании. Это будет что-то ужасное. Она представила себя потерявшейся, как иногда случалось с нею во сне. Ей не раз снилось, что она бродит в растерянности по чужому городу, а не все ли города для нее чужие? Она окажется совсем одна в какой-то серой мешанине бетона и камня, пустых туннелей и высоких глухих стен. Ее воображение создало эту картину на основании запавших в память викторианских романов и полузабытых черно-белых телевизионных декораций, изображающих кишащий крысами диккенсовский закоулок. Нет, невозможно. Уж лучше умереть.
Денег было сто фунтов банкнотами и еще какие-то монеты. Ив вложила их в Лизину ладонь и накрыла ее пальцами, несомненно думая при этом, что дочка никогда еще не прикасалась к деньгам, не зная, что однажды той уже представился такой случай, когда она нашла железную шкатулку.
Мелочь предназначалась для автобуса, точная сумма. Что ей надо сказать водителю? Как она должна спросить? Ив принялась объяснять. Она села рядом с Лизой и прошлась по всем написанным ею инструкциям.
— А что будет с тобой? — спросила Лиза.
— Возможно, ничего, и тогда ты сможешь вернуться, и все будет так, как раньше. Но мы должны подготовиться к худшему, на случай, если меня арестуют и мне придется предстать перед мировым судьей и затем… и затем перед более важным судом. Даже тогда мне ничего страшного не грозит, может, только год или два. Ничего похожего на то, что обычно пишут о таких делах, ничего похожего… — даже сейчас ей удавалось ободрить Лизу, пошутить, — на исторические романы. Никаких пыток, Лиззи, никаких подземных казематов, никакого пожизненного заключения в темнице. Но нам надо справиться с этим, это, вероятно, продлится… какое-то время.
— Ты не научила меня справляться с чем бы то ни было, — возразила Лиза.
Слова ее поразили Ив как пощечина. Она вздрогнула, хотя Лиза говорила ласково, говорила в отчаянии.
— Знаю. Я хотела как лучше. Я никогда не думала, что до такого дойдет.
— Что же ты думала? — спросила Лиза, но не дождалась ответа. Она пошла наверх, в свою комнату. Ив пришла пожелать ей доброй ночи.
Она была веселой, как будто ничего не случилось. Она улыбалась и казалась совершенно спокойной. Эта смена настроения напугала Лизу еще больше. Она подумала, что Ив, наверное, сразу заснет и будет спать крепко. Ив поцеловала ее на ночь и напомнила, что уехать надо рано утром, взять с собой немного вещей, не стараться набрать побольше, у Хетер шкафы ломятся от одежды. Лучезарно улыбаясь, Ив сказала, что хоть это звучит ужасно, но она, как ни странно, почувствовала себя наконец свободной.
— Худшее случилось, понимаешь, Лиззи, для меня это скорее освобождение.
До того как мать вышла из комнаты, Лиза успела заметить, что в ушах у нее золотые серьги Бруно.
Лиза вообще не собиралась спать, но она была молода, и сон сморил ее. Ее разбудил шум поезда. Она села в темноте, сразу поняв, что это был сон. Поезд не ходил по долине много лет, железнодорожное сообщение прекратилось, когда она была ребенком. Без шума поездов тишина стала еще глубже.
Страх вернулся раньше воспоминания о том, чего следует бояться. Неясный, необъяснимый ужас принял угрожающие размеры, громадное черное облако распалось на составляющие элементы ее страха: прежде всего, отъезд, автобус — а что, если он не придет? — страшный поезд, в ее представлении в сотни раз превышающий размер поезда, ходившего по долине, с его игрушечным двигателем, Хетер, которую она запомнила как высокую, чужую, холодную женщину, хранительницу множества тайн, которыми, прикрыв рот рукой, она шепотом делилась с Ив.
За всеми этими переживаниями Лиза забыла о Шоне. Как дать знать Шону? Под тяжким грузом смятения и отчаяния она снова бросилась на постель и лежала, зарывшись лицом в подушку и зажав уши. Но пение птиц не позволило ей лежать спокойно. Птичий щебет был здесь единственным звуком с утра и до самого вечера. Рассветный хор прорвался свистящим призывом, потом раздалась одиночная трель, и вскоре сотни птиц запели на сотнях деревьев.
На этот раз Лиза села, окончательно проснувшись. В сторожке царила тишина. За окном все, кроме птиц, казалось, погрузилось в безмолвие, так как ветер утих. Занавески на окне обычно были раздвинуты, так как единственные огни, свет которых был виден из ее окна, были огни Шроува. Она встала в кровати на колени, облокотившись на подоконник.
Едва заметная граница наметилась между кромкой высоких, поросших лесом холмов и темным, но ясным и чистым небом. Там, на востоке, скоро появится красная полоса, сверкающая красная лента света расширилась. Между тем можно было кое-что рассмотреть, очертания дома, одинокий огонек в конюшнях, плотный, черный, бесформенный массив леса.
Знание ли того, что вскоре появится там, помогало узнавать предметы, или же залитый холодным светом, предвестником зари, окружающий пейзаж уже начал вставать из темноты в утренний полумрак. Заливные луга сливались с молочными облаками, и двойная линия ольховых деревьев по обоим берегам реки казалась выросшей из пустоты. Теперь Лиза различила очертания высоких холмов за рекой, хотя не было видно ни покрывавшей их зелени, ни дороги, опоясывавшей их белым кушаком на полпути к вершинам.
Она вылезла из постели, тихонько открыла дверь и прислушалась. Ив, которая никогда не отдыхала днем, которая всегда была настороже, внимательная, бдительная, удивительно наблюдательная, спала по ночам как убитая. Сегодня ей предстоял арест, тем не менее она спала. Неловкое чувство охватило Лизу, как случалось и раньше: ее мать была странной женщиной, с необычным образом мыслей, но откуда ей знать, так ли это на самом деле? Ей не с кем было сравнивать.
Если бы она не думала о том, что ее ожидает, но сосредоточилась бы на практических вещах, если бы она не думала, все было бы не так плохо. Надо было пережить текущий момент, а не размышлять о будущем. Лиза спустилась вниз, в ванную, вернулась в спальню и оделась. Она не ощущала голода, ей казалось, что она никогда не сможет проглотить ни кусочка. Мысль о пище, о еде, о куске хлеба, о молоке, вызвала у нее тошноту. Она надела хлопчатобумажные брюки, которые сшила Ив, рубашку без ворота из магазина бракованных вещей, кроссовки, старую коричневую ветровку Ив, рассовав по двум ее карманам сотню фунтов.
Хотела ли Ив, чтобы Лиза попрощалась с ней?
Открыв дверь спальни матери, Лиза подумала, что в первый раз входит без стука к Ив, ведь стучать она привыкла с тех пор, как появился Бруно, или даже раньше, со времен Джонатана. Ив спала, лежа на спине. На ней была вышитая белая ночная рубашка с глухим воротом, и ее густые темно-каштановые волосы разметались по подушкам. Ив спала крепким сном, с улыбкой на губах, как будто видела во сне что-то красивое, приятное. При виде этой улыбки Лиза содрогнулась и поспешно закрыла дверь.
Темнота уже отступила. Облака, поднявшись ввысь, обнажили тонкую красную полоску, окаймившую верхушки деревьев, темно-синие перья тучи унеслись в прояснившееся небо. Пение птиц окончательно прогнало тишину своей громкой, однако удивительно далекой музыкой. Лизу снова одолели мысли, ей не удалось избавиться от них. Открыть парадную дверь, выйти наружу и закрыть за собой дверь оказалось ужасно трудно, ничего труднее ей в жизни делать не приходилось. Это отняло у нее все силы, и на секунду она прислонилась к воротам. Возможно, все остальное будет легче. Она прихватила с собой ключ, сама не зная зачем.
Утренняя свежесть прикоснулась к ее лицу прохладной влажной рукой. Это вновь вернуло ощущение тошноты, и она глубоко вздохнула. Где она окажется завтра в это же время? Лучше не думать об этом. Лиза пошла по проселочной дороге, поначалу медленно, потом быстрее, пытаясь определить, который час. Ни у нее, ни у Ив никогда не было часов. Должно быть, сейчас между половиной седьмого и семью.
Хотя уже рассвело и можно было обходиться без фар, эти машины ехали с зажженными фарами, они ехали именно так, две машины, которые она разглядела вдалеке, ехали по извилистой дороге к мосту. Лиза чувствовала, что они вместе, потому что обе ехали с включенными фарами, одна вслед за другой, направляясь к определенной цели.
К этому времени Лиза находилась неподалеку от моста, там, где не росли высокие деревья. Она видела серебрящуюся в рассветных лучах реку, а также отверстие туннеля по другую сторону моста, где когда-то поезд нырял внутрь холма. Внезапно фары машин погасли, обе пары. Лиза не видела больше машин, но знала, что они продолжают ехать по той же дороге. Другого пути для них не было.
Если она взойдет на мост, им придется проехать мимо нее, только они не станут проезжать мимо нее, они остановятся. Лиза вскарабкалась на берег и спряталась в пожухших зарослях боярышника, ежевики и перекати-поля. Машины бесшумно проскользнули мимо нее. У одной из них на крыше была синяя лампа, но лампа не мигала.
Все это время Лиза сдерживала дыхание, а сейчас вздохнула полной грудью. Они обязательно вернутся, они повезут обратно Ив, и тогда проедут мимо автобусной остановки. Она сбежала вниз к мосту. Река была широкой, глубокой и гладкой, как стекло, она не заглатывала с жадностью валуны и не бурлила между ними, как это было дальше, вверх по течению. На мосту Лиза сделала то, чего делать не следовало: она остановилась, обернулась и посмотрела назад.
Вполне вероятно, что она не увидит больше этих мест. Возможно, она никогда не вернется сюда, поэтому она остановилась и оглянулась, как та женщина на картине в Шроуве, высокая печальная женщина в белых одеждах, про которую Ив сказала ей, что это жена Лота, а ее покинутый дом Содом и Гоморра. Но вместо тех безлюдных и губительных мест Лиза увидела между деревьями, которые возвышались над затянутым туманом заливным лугом, между ясенями, соснами и пирамидальными тополями, изящные очертания Шроув-хауса.
Ослепительно золотые лучи взошедшего солнца заливали бледно-янтарным светом каменный фасад дома, центральный фронтон с гербом неизвестного происхождения, широкий портик с лестницами по обеим сторонам, узкую дверь под ним и большие великолепные двери наверху. Это был садовый фасад, во всем, кроме изящного портика, идентичный фасаду, обращенному к воротам. Все его окна горели огнем, словно покрытые амальгамой. Дом выглядел таким же незыблемым, как окружающий его пейзаж, таким же естественным и безмятежным.
Только с этого места Шроув был виден во всем своем великолепии. Даже глядя с вершины холма, вы не отыскали бы его среди деревьев. Как говорила Ив, они знали, как укрыть свои дома от постороннего взгляда, эти старые владельцы величественных поместий. Лиза послала ему молчаливое «прощай», пересекла мост и выбежала на дорогу. Автобусная остановка находилась в паре сотен ярдов слева по дороге. Что бы там ни думала Ив, Лиза хорошо знала это, она часто ходила этой дорогой, видела проезжавший мимо автобус зеленого цвета, но ни разу не испытывала искушения сесть в него.
Интересно, который час? Четверть восьмого? Когда придет следующий автобус, если она опоздала на этот? Через час? Через два часа? Непреодолимые трудности громоздились на ее пути. Ей нельзя дожидаться этого автобуса здесь, на открытом месте, ведь каждую минуту мимо нее могут проехать полицейские машины.
Под влиянием этих мыслей Лиза замедлила шаги, переложив сумку на другое плечо, теперь ее охватили сомнения относительно поезда. Вполне вероятно, что другого поезда на Лондон не будет очень долго. Поезд, который когда-то ходил по долине, проезжал редко, всего четыре раза в день в обоих направлениях. Б любом случае, откуда ей знать, пойдет ли поезд, в который она сядет, до Лондона?
Шум двигателя приближающейся машины заставил Лизу обернуться, но это не была одна из тех машин. Эта была красная с брезентовым верхом, и она двигалась с грохотом. Проехав мимо, она оставила после себя непривычный запах, металлический, едкий, дымный.
На остановке автобуса дожидался еще один человек. Старуха. Лиза понятия не имела, кто она такая или откуда пришла. До самой деревни не было ни одного дома. Подойдя к остановке, Лиза почувствовала себя уязвимой, незащищенной, словно за нею наблюдали сотни невидимых глаз. Женщина посмотрела на нее и поспешно отвела взгляд, как будто рассердилась или почувствовала отвращение.
Достаточно было проехать мимо нее еще одной машине, чтобы Лиза поняла, что не выдержит ожидания, она не могла стоять у обочины и ждать автобуса. Что станет она делать? Стоять и смотреть? О чем думать? Она не в силах была переносить собственные мысли, а страх жег и душил ее, как горячий кусок во рту, который невозможно проглотить. Если она останется ждать здесь, рядом с этой старухой, отводящей в сторону взгляд, она упадет на землю, или закричит, или бросится на поросший травой берег и зарыдает.
У нее появилось желание убежать, и она повиновалась своему инстинкту. Даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, не приближается ли машина, Лиза перебежала через дорогу и нырнула в заросли на противоположной стороне. Старуха смотрела ей вслед. Лиза укрылась за стволом дерева. Она крепко обняла его, прижавшись лицом к прохладной гладкой коре. Почему она не догадалась сделать это раньше? Мысль явилась внезапно. Если бы она пришла к ней вчера вечером, какой счастливой была бы ночь! Больше того, если бы она додумалась до этого раньше, то и в путь отправилась бы раньше, когда Ив первый раз сказала, что ей надо уехать, убежала бы по полям в темноту ночи.
Тропинка проходила поблизости и вела через ущелье. На самом деле это нельзя было назвать ущельем, ущелье бывает в горах, но Лиза прочитала это слово в книге, и оно понравилось ей. Прежде всего ей предстоит подняться на сотню ярдов по склону холма. Рокот автобуса, отличавшийся от гула машины, заставил ее посмотреть вниз. Каким-то образом она догадалась, что автобус прибыл точно по расписанию. Старуха села в него, и автобус отъехал. Лиза продолжала подъем. Найдя столб с указателем, она перелезла по лесенке через ограду и пошла по тропинке, которая была проложена рядом с живой изгородью. Солнце уже поднялось и пригревало.
Насколько легче было находиться вдали от дороги, знать, что, возвращаясь обратно, машины проедут внизу, под ней. Когда тропинка закончится, Лиза выберет в сети тропинок, бегущих вдоль берега, ту, что поукромнее, скрыта живой изгородью, проходит далеко от оживленных магистралей. Ближайший городок находился в семи милях. На дорогу у нее уйдет не больше получаса, и в начале девятого она уже будет с ним. Лиза не хотела думать, что он мог уехать, рассердившись на нее, бросить ее и исчезнуть.
Птицы уже не пели. Все было спокойно и тихо, она бесшумно шагала по песчаной дорожке. Бело-золотистые головки ромашек мелькали в траве, и клематисы, похожие на бороду старика, покрывали живые изгороди каскадами кудрявых седых волос. Стали попадаться и первые животные: полдюжины рыжих коров и два серых осла, которые щипали сочную траву. Рыжий кот, возвращавшийся домой с ночной охоты, с подозрением посмотрел на нее. Лиза редко видела котов, большей частью на картинках, и встреча с ним доставила ей такое же удовольствие, как встреча с каким-нибудь экзотическим диким животным.
Яркое солнечное утро и ее решимость разогнали страхи. Остался только один, особого рода страх, что она уже не застанет его. Тропинка закончилась у другого перелаза через изгородь, и Лиза выбралась на проселочную дорогу, такую узкую, что если бы она легла поперек нее, вытянув руки над головой, то дотянулась бы кончиками пальцев до одной стороны, а ступнями коснулась бы другой. Небольшая машина могла бы проехать по ней, прокладывая путь между крутыми, почти отвесными склонами, надежно укрытая густой листвой растений, уже отцветших и увядающих. Ветви деревьев переплелись над ее головой.
Дорога была ровной, немного под гору, и Лиза побежала. Она бежала, подгоняемая избытком юной энергии и все возрастающим ощущением свободы, но также надеждой и тревогой. Если он уехал, намереваясь сообщить ей об этом завтра или на следующий день… Ее руки в карманах сжались и скомкали банкноты, две неполные пригоршни — много это или мало?
Лиза бежала по зеленому туннелю, и прямо перед ней прошмыгнул кролик. Самец фазан, курлыкая и хлопая крыльями, проковылял через дорожку, никудышный ходок и еще худший летун, две его курочки переваливались следом, торопясь под укрытие берега. В вещах подобного рода Лиза разбиралась намного лучше, как она подозревала, чем большинство людей, но достаточно ли этих знаний? Сможет ли она прожить с ними, пока не научится чему-то другому?
Дорожка привела к развилке с небольшим треугольником зелени между двумя ответвлениями. Лиза выбрала то, которое шло вправо, спуск там был пологим, но ей пришлось миновать один поворот, потом другой, прежде чем она увидела внизу трейлер. Сердце ее подпрыгнуло. Все в порядке. Он не уехал.
Трейлер стоял на месте, там, где стоял последние несколько недель, с середины лета, на песчаном участке, от которого начиналась верховая тропа, проложенная по границе поля и леса. Предполагалось, что по ней ездят верхом, но Лиза ни разу не видела на этой дорожке ни лошади, ни всадника. Она не видела там никого, кроме Шона. Его старый «триумф-доломит», похожий на машину из фильмов шестидесятых годов, стоял на обычном месте. Занавески на окнах прицепа были задернуты. Он вставал рано только на работу. Всю дорогу она спешила, но последний отрезок пути прошла очень медленно, подойдя к трейлеру, поднялась по двум ступенькам и, вынув из кармана правую руку со все еще зажатыми в ней банкнотами, поднесла ее к гладкой поверхности двери.
Ее рука замерла, Лизу охватили сомнения. Она задержала дыхание. Не имея никаких житейских знаний, кроме почерпнутых из естественной истории и викторианских романов, она тем не менее понимала, что любовь ненадежна, на любовь нельзя полагаться, любовь прихотлива, капризна и вероломна. Оно пришло к ней, это понимание, из романтических драм и любовной поэзии, но то же самое ей подсказывал инстинкт. Невинность не бывает несведущей, разве что в романах девятнадцатого века, да и там далеко не всегда. Лиза думала о том, что он может убить ее одним неуместно сказанным словом или рассеянным взглядом, но потом она перевела дыхание и постучала в дверь.
Изнутри донесся его голос:
— Да? Кто там?
— Шон, это я.
— Лиза?
Только изумление, только недоверие. Он мгновенно распахнул дверь, закутанный в одеяло, сдернутое с постели. Щурясь на свет, Шон с изумлением смотрел на нее. Если бы Лиза увидела смятение в его глазах, если бы Шон спросил ее, что она здесь делает, она умерла бы, это убило бы ее.
Он ничего не сказал. Он схватил ее, втащил внутрь, в душную теплоту, пропитанную запахом мужчины, и обнял ее. Это было не формальное похлопывание по спине, а настоящее обволакивающее объятие. Он обхватил ее всю целиком и нежно сжал, как рука может сжимать редкий фрукт, осторожно, но крепко, чувственно оценивая.
Лиза надеялась, что все кончилось. Она видела, что машина направилась по проселочной дороге в сторону моста, и, вернувшись в сторожку, поднялась по лестнице наверх, чтобы продолжить наблюдение за машиной из окна своей спальни. Ей виден был красный свет задних фар, когда машина въехала на мост, и белый свет передних фар, когда та свернула на извилистую дорогу, поднимавшуюся вверх и петлявшую между холмами. Только после того, как свет фар исчез, когда не осталось никаких огней, кроме красной луны и пригоршни звезд на небе, она поверила, что опасность миновала.
Внизу она нашла Ив, спокойно поджидавшую ее. Теперь они поговорят, но, конечно, о другом, или почитают, или послушают музыку. Ив слегка улыбнулась, потом лицо ее вновь приняло серьезное выражение. У нее на коленях не лежало раскрытой книги, ее руки не были заняты рукоделием. Лиза заметила, что руки Ив дрожат, и это напугало ее. Первый приступ настоящего страха она почувствовала при виде этих маленьких, обычно уверенных рук, которые сейчас слегка дрожали.
— Мне надо сказать тебе очень важную вещь, — проговорила Ив.
Лиза знала, о чем пойдет речь. О Шоне. Ив узнала о Шоне, и это ей не понравилось. Потрясенная этим открытием, Лиза думала о том, как поступает Ив с мужчинами, которые ей не нравятся или которые вмешиваются в ее планы. Она попытается разлучить их с Шоном, а если это не удастся, что тогда сделает Ив? Самой Лизе не угрожала опасность, так было всегда, она была птичкой, уютно чувствующей себя в челюстях смерти, но Шон уязвим, и Шон, как она ясно понимала, вероятно, окажется следующим кандидатом. С напряженным вниманием Лиза ждала продолжения.
И услышала нечто совершенно неожиданное.
— Я знаю, что тебе будет тяжело, Лиза, но тебе придется уехать отсюда.
Лиза опять неправильно поняла ее. Она подумала, что Ив имеет в виду их обеих. В конце концов, именно эта угроза висела над ними много дней. В этом сражении Ив не могла победить, это состязание было ей не по силам.
— Когда нам надо уехать?
— Не нам. Тебе. Я сказала полиции, что ты не живешь здесь. Они думают, что ты просто приезжаешь время от времени, чтобы навестить меня. Я дала им твой адрес — Ив сурово посмотрела на Лизу. — Твой адрес в Лондоне.
Тут-то и началось крушение мира, и Лизе стало действительно страшно. Лиза поняла, что до этой минуты она не знала, что такое настоящий страх, до девяти с лишним вечера в конце августа. Она заметила, что руки Ив перестали дрожать. Они безвольно лежали на коленях. Лиза стиснула кулаки.
— У меня нет адреса в Лондоне.
— Теперь есть.
— Не понимаю, — произнесла Лиза дрожащим голосом.
— Если они подумают, что ты живешь здесь, тебя станут расспрашивать о том, что ты видела и что слышала, и, возможно… возможно, о прошлом. Дело не только в том, что я боюсь, — на лице Ив появилась мрачная усмешка, — что ты не сумеешь солгать так же хорошо, как я. Это ради твоей безопасности.
Если бы Лиза не была так напугана, она рассмеялась бы. Разве не говорила ей Ив, что тоталитаристы твердят, будто заботятся о безопасности людей, только для того, чтобы оправдать тайную полицию и лживую пропаганду? Но она была слишком напугана, так напугана, что даже забыла, что уже много лет называла Ив по имени, и обратилась к ней, как в раннем детстве:
— Я не могу уехать одна, мама.
Ив это заметила. Она замечала все. Ее лицо исказила гримаса, как будто это причинило ей острую боль.
— Нет, ты можешь. Должна. Тебе будет хорошо у Хетер.
Так вот чей это был адрес.
— Я могу остаться здесь. Могу спрятаться, если они вернутся. — Как ребенок, а не девушка, которой скоро исполнится семнадцать. И потом: — Они не вернутся. — У нее перехватило дыхание, и она спросила по-детски тоненько: — Они вернутся?
— Думаю, да. Вернее, уверена. На этот раз они вернутся. Вероятно, утром.
Лиза понимала, что Ив не станет ничего объяснять, и не хотела объяснения. Она предпочитала иметь собственный взгляд на происходящее, не желая сталкиваться с ужасом обнаженной исповеди, признания, возможно, излияний. Лиза повторила:
— Я не могу уехать.
— Ты должна. И лучше бы сегодня вечером. — Ив вгляделась в темноту за окном. — Нет, завтра утром, пораньше. — На секунду она закрыла глаза, потом прищурилась, и на лице ее появилось страдальческое выражение. — Знаю, что я не подготовила тебя к этому, Лиззи. Возможно, я ошиблась. Могу только сказать, что делала это из самых благих побуждений.
«Только бы она не заговорила снова о моей безопасности», — взмолилась Лиза.
— Я боюсь уезжать, — прошептала она.
— Понимаю… о, я понимаю. — Голос ласковый, однако жалкий, голос, в котором звучала тоска. Большие темные глаза Ив полны сострадания. — Но послушай, это будет не так трудно, если ты в точности сделаешь то, что я скажу, и потом — ты будешь с Хетер. Ты всегда делаешь то, что я говорю, ведь это так, Лиззи.
«Нет. Делала когда-то». От страха она окаменела и молчала.
— Хетер живет в Лондоне. Я написала адрес. Вот этот адрес. Ты должна дойти до остановки автобуса. Ты знаешь, где она, по дороге к деревне, между мостом и деревней, и когда придет автобус — первый приходит в половине восьмого, — ты должна сесть в него и сказать водителю, куда ты хочешь ехать. Это написано вот здесь. Ты должна протянуть деньги и сказать: «До станции, пожалуйста». Автобус довезет тебя до станции, он останавливается около станции, и ты должна подойти к тому месту, где написано: «Билеты», и купить билет до Лондона. «До Лондона в один конец» — вот что ты скажешь. Это написано вот здесь: «Паддингтон, Лондон». Я не могу связаться с Хетер, чтобы предупредить ее о твоем приезде. Если я пойду в дом, чтобы позвонить по телефону, увидит Мэтт. В любом случае, полиция, вероятно, находится там. Но Хетер работает дома, она будет дома. На станции Паддингтон ты должна пойти туда, где написано: «Такси», и доехать в такси до ее дома. Ты покажешь шоферу бумажку с ее адресом. Ты сумеешь сделать все это, Лиззи, правда?
— Почему ты не можешь поехать со мной?
Ив секунду помолчала. Она смотрела не на Лизу, а на картину Бруно на стене, «Шроув на закате», где мешались багрянец, золото, зелень и синева.
— Мне приказали никуда не уезжать. «Надеюсь, вы никуда не собираетесь уезжать» — вот что мне сказали. — Она приподняла плечи характерным жестом, как бы слегка передернув ими. — Тебе придется ехать одной, Лиза. Я дам тебе денег.
Лиза знала, что она возьмет их в маленьком замке. Когда Ив вышла, Лиза задумалась об ожидающем ее тяжелом испытании. Это будет что-то ужасное. Она представила себя потерявшейся, как иногда случалось с нею во сне. Ей не раз снилось, что она бродит в растерянности по чужому городу, а не все ли города для нее чужие? Она окажется совсем одна в какой-то серой мешанине бетона и камня, пустых туннелей и высоких глухих стен. Ее воображение создало эту картину на основании запавших в память викторианских романов и полузабытых черно-белых телевизионных декораций, изображающих кишащий крысами диккенсовский закоулок. Нет, невозможно. Уж лучше умереть.
Денег было сто фунтов банкнотами и еще какие-то монеты. Ив вложила их в Лизину ладонь и накрыла ее пальцами, несомненно думая при этом, что дочка никогда еще не прикасалась к деньгам, не зная, что однажды той уже представился такой случай, когда она нашла железную шкатулку.
Мелочь предназначалась для автобуса, точная сумма. Что ей надо сказать водителю? Как она должна спросить? Ив принялась объяснять. Она села рядом с Лизой и прошлась по всем написанным ею инструкциям.
— А что будет с тобой? — спросила Лиза.
— Возможно, ничего, и тогда ты сможешь вернуться, и все будет так, как раньше. Но мы должны подготовиться к худшему, на случай, если меня арестуют и мне придется предстать перед мировым судьей и затем… и затем перед более важным судом. Даже тогда мне ничего страшного не грозит, может, только год или два. Ничего похожего на то, что обычно пишут о таких делах, ничего похожего… — даже сейчас ей удавалось ободрить Лизу, пошутить, — на исторические романы. Никаких пыток, Лиззи, никаких подземных казематов, никакого пожизненного заключения в темнице. Но нам надо справиться с этим, это, вероятно, продлится… какое-то время.
— Ты не научила меня справляться с чем бы то ни было, — возразила Лиза.
Слова ее поразили Ив как пощечина. Она вздрогнула, хотя Лиза говорила ласково, говорила в отчаянии.
— Знаю. Я хотела как лучше. Я никогда не думала, что до такого дойдет.
— Что же ты думала? — спросила Лиза, но не дождалась ответа. Она пошла наверх, в свою комнату. Ив пришла пожелать ей доброй ночи.
Она была веселой, как будто ничего не случилось. Она улыбалась и казалась совершенно спокойной. Эта смена настроения напугала Лизу еще больше. Она подумала, что Ив, наверное, сразу заснет и будет спать крепко. Ив поцеловала ее на ночь и напомнила, что уехать надо рано утром, взять с собой немного вещей, не стараться набрать побольше, у Хетер шкафы ломятся от одежды. Лучезарно улыбаясь, Ив сказала, что хоть это звучит ужасно, но она, как ни странно, почувствовала себя наконец свободной.
— Худшее случилось, понимаешь, Лиззи, для меня это скорее освобождение.
До того как мать вышла из комнаты, Лиза успела заметить, что в ушах у нее золотые серьги Бруно.
Лиза вообще не собиралась спать, но она была молода, и сон сморил ее. Ее разбудил шум поезда. Она села в темноте, сразу поняв, что это был сон. Поезд не ходил по долине много лет, железнодорожное сообщение прекратилось, когда она была ребенком. Без шума поездов тишина стала еще глубже.
Страх вернулся раньше воспоминания о том, чего следует бояться. Неясный, необъяснимый ужас принял угрожающие размеры, громадное черное облако распалось на составляющие элементы ее страха: прежде всего, отъезд, автобус — а что, если он не придет? — страшный поезд, в ее представлении в сотни раз превышающий размер поезда, ходившего по долине, с его игрушечным двигателем, Хетер, которую она запомнила как высокую, чужую, холодную женщину, хранительницу множества тайн, которыми, прикрыв рот рукой, она шепотом делилась с Ив.
За всеми этими переживаниями Лиза забыла о Шоне. Как дать знать Шону? Под тяжким грузом смятения и отчаяния она снова бросилась на постель и лежала, зарывшись лицом в подушку и зажав уши. Но пение птиц не позволило ей лежать спокойно. Птичий щебет был здесь единственным звуком с утра и до самого вечера. Рассветный хор прорвался свистящим призывом, потом раздалась одиночная трель, и вскоре сотни птиц запели на сотнях деревьев.
На этот раз Лиза села, окончательно проснувшись. В сторожке царила тишина. За окном все, кроме птиц, казалось, погрузилось в безмолвие, так как ветер утих. Занавески на окне обычно были раздвинуты, так как единственные огни, свет которых был виден из ее окна, были огни Шроува. Она встала в кровати на колени, облокотившись на подоконник.
Едва заметная граница наметилась между кромкой высоких, поросших лесом холмов и темным, но ясным и чистым небом. Там, на востоке, скоро появится красная полоса, сверкающая красная лента света расширилась. Между тем можно было кое-что рассмотреть, очертания дома, одинокий огонек в конюшнях, плотный, черный, бесформенный массив леса.
Знание ли того, что вскоре появится там, помогало узнавать предметы, или же залитый холодным светом, предвестником зари, окружающий пейзаж уже начал вставать из темноты в утренний полумрак. Заливные луга сливались с молочными облаками, и двойная линия ольховых деревьев по обоим берегам реки казалась выросшей из пустоты. Теперь Лиза различила очертания высоких холмов за рекой, хотя не было видно ни покрывавшей их зелени, ни дороги, опоясывавшей их белым кушаком на полпути к вершинам.
Она вылезла из постели, тихонько открыла дверь и прислушалась. Ив, которая никогда не отдыхала днем, которая всегда была настороже, внимательная, бдительная, удивительно наблюдательная, спала по ночам как убитая. Сегодня ей предстоял арест, тем не менее она спала. Неловкое чувство охватило Лизу, как случалось и раньше: ее мать была странной женщиной, с необычным образом мыслей, но откуда ей знать, так ли это на самом деле? Ей не с кем было сравнивать.
Если бы она не думала о том, что ее ожидает, но сосредоточилась бы на практических вещах, если бы она не думала, все было бы не так плохо. Надо было пережить текущий момент, а не размышлять о будущем. Лиза спустилась вниз, в ванную, вернулась в спальню и оделась. Она не ощущала голода, ей казалось, что она никогда не сможет проглотить ни кусочка. Мысль о пище, о еде, о куске хлеба, о молоке, вызвала у нее тошноту. Она надела хлопчатобумажные брюки, которые сшила Ив, рубашку без ворота из магазина бракованных вещей, кроссовки, старую коричневую ветровку Ив, рассовав по двум ее карманам сотню фунтов.
Хотела ли Ив, чтобы Лиза попрощалась с ней?
Открыв дверь спальни матери, Лиза подумала, что в первый раз входит без стука к Ив, ведь стучать она привыкла с тех пор, как появился Бруно, или даже раньше, со времен Джонатана. Ив спала, лежа на спине. На ней была вышитая белая ночная рубашка с глухим воротом, и ее густые темно-каштановые волосы разметались по подушкам. Ив спала крепким сном, с улыбкой на губах, как будто видела во сне что-то красивое, приятное. При виде этой улыбки Лиза содрогнулась и поспешно закрыла дверь.
Темнота уже отступила. Облака, поднявшись ввысь, обнажили тонкую красную полоску, окаймившую верхушки деревьев, темно-синие перья тучи унеслись в прояснившееся небо. Пение птиц окончательно прогнало тишину своей громкой, однако удивительно далекой музыкой. Лизу снова одолели мысли, ей не удалось избавиться от них. Открыть парадную дверь, выйти наружу и закрыть за собой дверь оказалось ужасно трудно, ничего труднее ей в жизни делать не приходилось. Это отняло у нее все силы, и на секунду она прислонилась к воротам. Возможно, все остальное будет легче. Она прихватила с собой ключ, сама не зная зачем.
Утренняя свежесть прикоснулась к ее лицу прохладной влажной рукой. Это вновь вернуло ощущение тошноты, и она глубоко вздохнула. Где она окажется завтра в это же время? Лучше не думать об этом. Лиза пошла по проселочной дороге, поначалу медленно, потом быстрее, пытаясь определить, который час. Ни у нее, ни у Ив никогда не было часов. Должно быть, сейчас между половиной седьмого и семью.
Хотя уже рассвело и можно было обходиться без фар, эти машины ехали с зажженными фарами, они ехали именно так, две машины, которые она разглядела вдалеке, ехали по извилистой дороге к мосту. Лиза чувствовала, что они вместе, потому что обе ехали с включенными фарами, одна вслед за другой, направляясь к определенной цели.
К этому времени Лиза находилась неподалеку от моста, там, где не росли высокие деревья. Она видела серебрящуюся в рассветных лучах реку, а также отверстие туннеля по другую сторону моста, где когда-то поезд нырял внутрь холма. Внезапно фары машин погасли, обе пары. Лиза не видела больше машин, но знала, что они продолжают ехать по той же дороге. Другого пути для них не было.
Если она взойдет на мост, им придется проехать мимо нее, только они не станут проезжать мимо нее, они остановятся. Лиза вскарабкалась на берег и спряталась в пожухших зарослях боярышника, ежевики и перекати-поля. Машины бесшумно проскользнули мимо нее. У одной из них на крыше была синяя лампа, но лампа не мигала.
Все это время Лиза сдерживала дыхание, а сейчас вздохнула полной грудью. Они обязательно вернутся, они повезут обратно Ив, и тогда проедут мимо автобусной остановки. Она сбежала вниз к мосту. Река была широкой, глубокой и гладкой, как стекло, она не заглатывала с жадностью валуны и не бурлила между ними, как это было дальше, вверх по течению. На мосту Лиза сделала то, чего делать не следовало: она остановилась, обернулась и посмотрела назад.
Вполне вероятно, что она не увидит больше этих мест. Возможно, она никогда не вернется сюда, поэтому она остановилась и оглянулась, как та женщина на картине в Шроуве, высокая печальная женщина в белых одеждах, про которую Ив сказала ей, что это жена Лота, а ее покинутый дом Содом и Гоморра. Но вместо тех безлюдных и губительных мест Лиза увидела между деревьями, которые возвышались над затянутым туманом заливным лугом, между ясенями, соснами и пирамидальными тополями, изящные очертания Шроув-хауса.
Ослепительно золотые лучи взошедшего солнца заливали бледно-янтарным светом каменный фасад дома, центральный фронтон с гербом неизвестного происхождения, широкий портик с лестницами по обеим сторонам, узкую дверь под ним и большие великолепные двери наверху. Это был садовый фасад, во всем, кроме изящного портика, идентичный фасаду, обращенному к воротам. Все его окна горели огнем, словно покрытые амальгамой. Дом выглядел таким же незыблемым, как окружающий его пейзаж, таким же естественным и безмятежным.
Только с этого места Шроув был виден во всем своем великолепии. Даже глядя с вершины холма, вы не отыскали бы его среди деревьев. Как говорила Ив, они знали, как укрыть свои дома от постороннего взгляда, эти старые владельцы величественных поместий. Лиза послала ему молчаливое «прощай», пересекла мост и выбежала на дорогу. Автобусная остановка находилась в паре сотен ярдов слева по дороге. Что бы там ни думала Ив, Лиза хорошо знала это, она часто ходила этой дорогой, видела проезжавший мимо автобус зеленого цвета, но ни разу не испытывала искушения сесть в него.
Интересно, который час? Четверть восьмого? Когда придет следующий автобус, если она опоздала на этот? Через час? Через два часа? Непреодолимые трудности громоздились на ее пути. Ей нельзя дожидаться этого автобуса здесь, на открытом месте, ведь каждую минуту мимо нее могут проехать полицейские машины.
Под влиянием этих мыслей Лиза замедлила шаги, переложив сумку на другое плечо, теперь ее охватили сомнения относительно поезда. Вполне вероятно, что другого поезда на Лондон не будет очень долго. Поезд, который когда-то ходил по долине, проезжал редко, всего четыре раза в день в обоих направлениях. Б любом случае, откуда ей знать, пойдет ли поезд, в который она сядет, до Лондона?
Шум двигателя приближающейся машины заставил Лизу обернуться, но это не была одна из тех машин. Эта была красная с брезентовым верхом, и она двигалась с грохотом. Проехав мимо, она оставила после себя непривычный запах, металлический, едкий, дымный.
На остановке автобуса дожидался еще один человек. Старуха. Лиза понятия не имела, кто она такая или откуда пришла. До самой деревни не было ни одного дома. Подойдя к остановке, Лиза почувствовала себя уязвимой, незащищенной, словно за нею наблюдали сотни невидимых глаз. Женщина посмотрела на нее и поспешно отвела взгляд, как будто рассердилась или почувствовала отвращение.
Достаточно было проехать мимо нее еще одной машине, чтобы Лиза поняла, что не выдержит ожидания, она не могла стоять у обочины и ждать автобуса. Что станет она делать? Стоять и смотреть? О чем думать? Она не в силах была переносить собственные мысли, а страх жег и душил ее, как горячий кусок во рту, который невозможно проглотить. Если она останется ждать здесь, рядом с этой старухой, отводящей в сторону взгляд, она упадет на землю, или закричит, или бросится на поросший травой берег и зарыдает.
У нее появилось желание убежать, и она повиновалась своему инстинкту. Даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, не приближается ли машина, Лиза перебежала через дорогу и нырнула в заросли на противоположной стороне. Старуха смотрела ей вслед. Лиза укрылась за стволом дерева. Она крепко обняла его, прижавшись лицом к прохладной гладкой коре. Почему она не догадалась сделать это раньше? Мысль явилась внезапно. Если бы она пришла к ней вчера вечером, какой счастливой была бы ночь! Больше того, если бы она додумалась до этого раньше, то и в путь отправилась бы раньше, когда Ив первый раз сказала, что ей надо уехать, убежала бы по полям в темноту ночи.
Тропинка проходила поблизости и вела через ущелье. На самом деле это нельзя было назвать ущельем, ущелье бывает в горах, но Лиза прочитала это слово в книге, и оно понравилось ей. Прежде всего ей предстоит подняться на сотню ярдов по склону холма. Рокот автобуса, отличавшийся от гула машины, заставил ее посмотреть вниз. Каким-то образом она догадалась, что автобус прибыл точно по расписанию. Старуха села в него, и автобус отъехал. Лиза продолжала подъем. Найдя столб с указателем, она перелезла по лесенке через ограду и пошла по тропинке, которая была проложена рядом с живой изгородью. Солнце уже поднялось и пригревало.
Насколько легче было находиться вдали от дороги, знать, что, возвращаясь обратно, машины проедут внизу, под ней. Когда тропинка закончится, Лиза выберет в сети тропинок, бегущих вдоль берега, ту, что поукромнее, скрыта живой изгородью, проходит далеко от оживленных магистралей. Ближайший городок находился в семи милях. На дорогу у нее уйдет не больше получаса, и в начале девятого она уже будет с ним. Лиза не хотела думать, что он мог уехать, рассердившись на нее, бросить ее и исчезнуть.
Птицы уже не пели. Все было спокойно и тихо, она бесшумно шагала по песчаной дорожке. Бело-золотистые головки ромашек мелькали в траве, и клематисы, похожие на бороду старика, покрывали живые изгороди каскадами кудрявых седых волос. Стали попадаться и первые животные: полдюжины рыжих коров и два серых осла, которые щипали сочную траву. Рыжий кот, возвращавшийся домой с ночной охоты, с подозрением посмотрел на нее. Лиза редко видела котов, большей частью на картинках, и встреча с ним доставила ей такое же удовольствие, как встреча с каким-нибудь экзотическим диким животным.
Яркое солнечное утро и ее решимость разогнали страхи. Остался только один, особого рода страх, что она уже не застанет его. Тропинка закончилась у другого перелаза через изгородь, и Лиза выбралась на проселочную дорогу, такую узкую, что если бы она легла поперек нее, вытянув руки над головой, то дотянулась бы кончиками пальцев до одной стороны, а ступнями коснулась бы другой. Небольшая машина могла бы проехать по ней, прокладывая путь между крутыми, почти отвесными склонами, надежно укрытая густой листвой растений, уже отцветших и увядающих. Ветви деревьев переплелись над ее головой.
Дорога была ровной, немного под гору, и Лиза побежала. Она бежала, подгоняемая избытком юной энергии и все возрастающим ощущением свободы, но также надеждой и тревогой. Если он уехал, намереваясь сообщить ей об этом завтра или на следующий день… Ее руки в карманах сжались и скомкали банкноты, две неполные пригоршни — много это или мало?
Лиза бежала по зеленому туннелю, и прямо перед ней прошмыгнул кролик. Самец фазан, курлыкая и хлопая крыльями, проковылял через дорожку, никудышный ходок и еще худший летун, две его курочки переваливались следом, торопясь под укрытие берега. В вещах подобного рода Лиза разбиралась намного лучше, как она подозревала, чем большинство людей, но достаточно ли этих знаний? Сможет ли она прожить с ними, пока не научится чему-то другому?
Дорожка привела к развилке с небольшим треугольником зелени между двумя ответвлениями. Лиза выбрала то, которое шло вправо, спуск там был пологим, но ей пришлось миновать один поворот, потом другой, прежде чем она увидела внизу трейлер. Сердце ее подпрыгнуло. Все в порядке. Он не уехал.
Трейлер стоял на месте, там, где стоял последние несколько недель, с середины лета, на песчаном участке, от которого начиналась верховая тропа, проложенная по границе поля и леса. Предполагалось, что по ней ездят верхом, но Лиза ни разу не видела на этой дорожке ни лошади, ни всадника. Она не видела там никого, кроме Шона. Его старый «триумф-доломит», похожий на машину из фильмов шестидесятых годов, стоял на обычном месте. Занавески на окнах прицепа были задернуты. Он вставал рано только на работу. Всю дорогу она спешила, но последний отрезок пути прошла очень медленно, подойдя к трейлеру, поднялась по двум ступенькам и, вынув из кармана правую руку со все еще зажатыми в ней банкнотами, поднесла ее к гладкой поверхности двери.
Ее рука замерла, Лизу охватили сомнения. Она задержала дыхание. Не имея никаких житейских знаний, кроме почерпнутых из естественной истории и викторианских романов, она тем не менее понимала, что любовь ненадежна, на любовь нельзя полагаться, любовь прихотлива, капризна и вероломна. Оно пришло к ней, это понимание, из романтических драм и любовной поэзии, но то же самое ей подсказывал инстинкт. Невинность не бывает несведущей, разве что в романах девятнадцатого века, да и там далеко не всегда. Лиза думала о том, что он может убить ее одним неуместно сказанным словом или рассеянным взглядом, но потом она перевела дыхание и постучала в дверь.
Изнутри донесся его голос:
— Да? Кто там?
— Шон, это я.
— Лиза?
Только изумление, только недоверие. Он мгновенно распахнул дверь, закутанный в одеяло, сдернутое с постели. Щурясь на свет, Шон с изумлением смотрел на нее. Если бы Лиза увидела смятение в его глазах, если бы Шон спросил ее, что она здесь делает, она умерла бы, это убило бы ее.
Он ничего не сказал. Он схватил ее, втащил внутрь, в душную теплоту, пропитанную запахом мужчины, и обнял ее. Это было не формальное похлопывание по спине, а настоящее обволакивающее объятие. Он обхватил ее всю целиком и нежно сжал, как рука может сжимать редкий фрукт, осторожно, но крепко, чувственно оценивая.