– Ты убила его. Ты убила Лоренцо.
– Да. Ведь он видел мою книгу.
Ужас боролся в Джиллиане с состраданием. Ей хотелось обнять девушку и крепко держать, укачивая, словно ребенка.
– Мне ужасно жаль, Арабелла, – сказала она.
– Разве, Джиллиана?
– Да.
Арабелла покачала головой:
– Не думаю, что ты и в самом деле сожалеешь. Если б это было так, ты бы никогда не была здесь с Грантом. Я пыталась предостеречь тебя, но ты осталась здесь, с ним. А зло, касаясь тебя, оставляет на тебе неизгладимый след, Джиллиана.
Она медленно начала подниматься по ступенькам, направляясь к Джиллиане. Ее улыбка была потусторонней, в глазах – выражение спокойной решимости.
– Не то чтобы я возражала, Джиллиана, ты должна понять. Пусть бы ты любила его, а он любил тебя – мне было бы все равно. Но только если бы он был кем-то другим, а не тем, кто он есть. Но он должен умереть, потому что он граф Стрейтерн.
– Грант не такой, как его отец, Арабелла. Он бы никогда ни за что не сделал ничего подобного.
– Он Роберсон. В нем течет дурная кровь. Мир не может позволить себе больше дьяволов.
– Для этого ты пришла сюда? Чтобы убить его? Но его здесь нет, Арабелла.
– Нет, – отозвалась Арабелла вполне миролюбиво. – Его нет, но ты есть.
До этого момента Джиллиана не ощущала опасности, но сейчас, глядя в глаза Арабеллы, она вдруг испугалась. Если в ее взгляде и читалось безумие, то тому было достаточно причин.
– У вас с Грантом ведь были отношения, да?
– Я понимаю, о чем ты подумала.
Джиллиана сделала осторожный шажок назад, затем медленно повернула голову, определяя расстояние между ротондой и запирающейся дверью.
– Возможно, ты уже сейчас носишь его ребенка и можешь продолжить род Роберсонов. Создавать демонов в мире, где должны быть только ангелы.
Арабелла решительно и неуклонно приближалась к Джиллиане.
– Отец хотел, чтобы мы с тобой были как сестры. Он хотел, чтобы ты была единственной, кому я расскажу о дворце. Но я никогда не рассказывала, правда, Джиллиана?
– Неудивительно, что ты не хотела ехать в Роузмур, – сказала Джиллиана, нервно теребя ткань юбки.
– Я едва не заболела, когда увидела это здание. А ты каждый день смотрела в сторону дворца с такой тоской в глазах. Бедняжка Джиллиана. Ты никогда не сталкивалась с настоящим злом.
– Зато тебе досталось слишком много.
Джиллиана сделала еще два шага назад. Это, казалось, приостановило приближение Арабеллы. Она улыбнулась, и на одно короткое мгновение Джиллиана увидела того красивого ребенка, каким она когда-то была.
– Арабелла, пожалуйста. Ты не можешь этого сделать.
– Я должна, – решительно возразила Арабелла. – Ну как ты не понимаешь? Я должна убить тебя, а потом убью Гранта. И тогда моя миссия будет выполнена. Была же причина, почему ребенком меня привезли сюда. Вначале я не понимала, – сказала она, покачав головой. – Но потом до меня дошло. Я та, которая должна отомстить за всех тех бедных детей.
– А Джеймс и Эндрю? Они же ничего тебе не сделали, Арабелла, – проговорила Джиллиана, делая еще один шаг назад. Ей нужно было добраться до спальни, находившейся в другом конце лаборатории. Ее дверь запирается, а Арабелла не настолько сильна, чтобы выбить металлический замок.
– Они были Роберсонами. Этого достаточно. Разве ты не понимаешь этого, Джиллиана? – нетерпеливо спросила она.
Джиллиана повернулась и побежала, тут же услышав топот ног Арабеллы за собой. Она промчалась через лабораторию и попыталась запереть дверь, когда Арабелла набросилась на нее.
Ей удалось зажать дверью руку девушки, но Арабелла со всей силы толкнула дверь, и та ударилась о стену. Джиллиана выскочила из спальни и, снова оказавшись в лаборатории, стала бросать в Арабеллу всем, что попадалось под руку, чтобы остановить ее приближение.
Но ничто, казалось, не могло остановить ее. Джиллиана схватила со стола бутылку и бросила ее в Арабеллу. Бутылка разбилась, жидкость выплеснулась на руки Арабеллы. И только когда та закричала, Джиллиана осознала, что швырнула бутылку с серной кислотой.
Арабелла кинулась на нее с вытянутыми руками, со скрюченными, как когти, пальцами, пронзительно крича, изрыгая какие-то невнятные проклятия. Джиллиана понимала, что Арабеллу не остановить. И тут же увидела у нее в руке нож, тот самый нож, которым Грант подрезал провода для аппарата Вольта. Должно быть, Арабелла схватила ею, когда обегала вокруг стола.
Джиллиана снова побежала. Обогнув стол, Арабелла схватила ее за юбку. Джиллиана упала на колени, уцепившись за подоконник. Арабелла с силой ударила ее ногой по бедру.
Джиллиана упала на спину, отбиваясь от Арабеллы неповрежденной ногой. Когда она попала Арабелле по колену, та взвыла от боли и, одной рукой схватив Джиллиану за лодыжку, занесла нож и ударила.
Джиллиана почувствовала, как лезвие вошло в бедро. Она закричала. Она не хотела умирать. О нет, только не от рук сумасшедшей. Не тогда, когда она только начала жить снова.
Один из проводов аппарата Вольта свисал с края стола. Джиллиана отпихнула здоровой ногой Арабеллу и метнулась под стол, схватилась за провод и дернула со всей силы. Аппарат был сделан из железа и наполнен бронзовыми и серебряными дисками, и на одно ужасающее мгновение Джиллиане показалось, что она не сдвинет его с места. Но пег, он двигался; она слышала, как он скользит по деревянному столу.
Арабелла пригнулась и поползла к Джиллиане с выражением решимости на лице. Глаза ее, однако, горели безумным огнем, а на губах играла странная полуулыбка. Она вскинула руку с окровавленным ножом и попыталась снова ударить Джиллиану. Она была настолько сосредоточена на убийстве, что не обращала внимания на действия Джиллианы и не видела машины до тех пор, пока та не упала ей на ноги, пригвоздив к полу.
Вопли боли наполнили комнату.
Арабелла попыталась столкнуть с себя аппарат. Провод на конце заряженной машины заискрился, а затем изогнулся, словно живой. Арабелла дернулась, силясь освободиться, когда он дотронулся до ее кожи.
Половицы начали дымиться, струйка дыма поднималась недалеко от Арабеллы. Ее пропитанные кислотой юбки воспламенились. Джиллиана с ужасом осознала, что произошло, – она бросила в Арабеллу бутылку с кислотой, и теперь та выступает как проводник. Арабелла завизжала, отпихивая аппарат, но он был слишком тяжелым, чтобы она могла сдвинуть его с места.
Джиллиана проползла на четвереньках к другой стороне стола и схватила ведро с песком, стоявшее там. Но к тому времени, когда она смогла добраться до Арабеллы, та была уже полностью объята столбом желто-оранжевого огня.
Джиллиана высыпала песок на Арабеллу, стараясь, насколько это было возможно, не слышать ужасных звуков, издаваемых ею. Это не был голос Арабеллы. Казалось, что кричала маленькая девочка, охваченная ужасом.
Нельзя дать пламени распространиться. Джиллиана схватила второе ведро и третье, а затем помчалась в комнату, сдернула с кровати покрывало и вернулась к Арабелле. Теперь уже не было слышно никаких звуков. Лишь потрескивание пламени, распространяющегося по полу там, где была разлита серная кислота.
– Джиллиана!
Она услышала, как ее зовут по имени, и на одно ужасающее мгновение ей почудилось, что это Арабелла вдруг заговорила мужским голосом. Потом она обернулась и увидела Гранта. Он подбежал и потянул ее за собой к выходу.
Он здесь, действительно здесь, живой и невредимый, отмеченный не злом и пороком, а умом, добротой и участием. Благородный мужчина, мужчина, которого она любит всем сердцем.
– Она же умрет. – Джиллиана попыталась вернуться к Арабелле, но Грант поднял ее на руки и вынес на улицу. – Мы должны помочь ей. – Последним, что она увидела, был какой-то странный столб пламени желто-золотистого цвета и тело Арабеллы, как будто тающее внутри его.
– Слишком поздно, Джиллиана, – очень мягко сказал Грант.
– Твоя лаборатория сгорит.
– Она взорвется, – поправил он.
Они были лишь в нескольких шагах от дворца, когда раздался первый взрыв. В ушах у Джиллианы все еще звучали слова Арабеллы и ее жуткий предсмертный крик: «Демоны идут».
Она закрыла глаза и крепче обняла Грата – свой якорь в этом неопределенном и пугающем мире.
– Как граф Стрейтерн, – холодно произнес Грант, – я также имею полномочия мирового судьи. Полагаю, мне бы следовало задержать вас, доктор Фентон.
– По какому обвинению, Грант?
Лоренцо, граф Патерно, нахмурился, глядя на Гранта, который ответил таким же взглядом, и сейчас в лице его не угадывалось и намека на дружелюбие или признательность, что его друг жив.
Грант снова повернулся к доктору:
– Я говорю об Арабелле, сэр. Конечно же, вы знали.
Они сидели в новой комнате Лоренцо, просторных покоях, выходящих окнами на лужайку. Лоренцо полулежал в постели, очень бледный, поживой. Джиллиана сидела в инвалидном кресле рядом с его кроватью, нога ее была забинтована и приподнята. Раны, нанесенные ей Арабеллой, оказались глубокими, но они заживут. Что касается Лоренцо, он тоже поправится.
Арабелле же не столь повезло.
Дворец все еще горел, и не было ни малейшего шанса, что она осталась жива. Комната, являвшаяся лабораторией Гранта, была сущим адом с тех пор, как шесть часов назад там вспыхнуло пламя.
Яркая заря занялась на горизонте, утро обещало новый солнечный день. Все было так же, как вчера, – и совсем не так. Тайны Роузмура открылись, и они были слишком постыдны и ужасны, чтобы обсуждать их. Джиллиана никому не рассказала о своем столкновении с Арабеллой. Как не упоминала она и о том, отчего все внутри у нее как будто заледенело. Не от откровений Арабеллы, но от другой мысли, еще более ужасной.
Неужели она всегда держала свои эмоции под замком молчания? И всегда хорошо умела прятать то, что чувствует, даже от себя? Сейчас эмоции казались неистовее и сильнее, чем когда-либо прежде, они словно требовали обратить на них внимание. На протяжении всей ночи с Джиллианой находились либо доктор Фентон, либо графиня. Нетрудно было заключить, что они беспокоятся о ней. Что до Гранта, то он всегда был где-то неподалеку, но они не разговаривали ни как любовники, ни даже как друзья, оставаясь отчужденными, как были когда-то, – граф и компаньонка.
А может, они и всегда были чужими? Ведь Грант так ни разу и не открыл ей своего сердца.
Джиллиана повернулась и посмотрела на Гранта, сидящего с ней рядом, а он взглянул на нее. Медленно протянул он руку и дотронулся до ее рукава, при этом взгляд его был теплым, а улыбка успокаивающей.
– Нет, я не знал, – ответил доктор, снимая очки и протирая их краем жилета.
Водрузив очки обратно, он устремил невидящий взгляд в пол. Затем вытащил какую-то книгу, зажатую между его боком и подлокотником кресла.
– Дневник Арабеллы. – Он протянул книгу Гранту. – Я понятия не имел, что она все записывала. – Он вздохнул. – Все. – Доктор взглянул на Гранта. – Но вы правы. Я должен был что-то заметить и понять. Должен был вспомнить, что она лечила Эндрю от воспаления легких.
– А Джеймса? – спросил Грант.
Доктор Фентон покачал головой:
– Я не помню. Возможно, он приезжал ко мне, когда меня не было дома. Арабелла легко могла выписать ему лекарство с белладонной.
– Белладонной? – переспросила Джиллиана, поворачиваясь к Лоренцо. – Значит, «Bella» означало вовсе не красавица? Вы знали? Поэтому написали это?
На мгновение Лоренцо, казалось, смутился, потом улыбнулся:
– Я мог бы сказать, что она сама рассказала мне. – Он взглянул на книгу на столе с ним рядом. – Арабелла всегда носила ее с собой. Как будто хотела, чтобы кто-нибудь понял, что она травит людей. Как будто насмехалась, провоцируя обнаружить ее секрет. – Он вздохнул. – Одна страница у нее была отмечена, и я вспомнил об этом, когда заболел.
– Так поэтому ты и остался жив? – спросил Грант. – Потому что знал, что это был за яд?
– Я остался жив, мой друг, потому что до этого уже лечил мисс Камерон. Я принял противоядие, как только все понял. Если б я не лечил ее, у меня не оказалось бы его под рукой. – Он пожал плечами. – Видимо, судьба.
– Но зачем ты позволил нам думать, будто ты умер? – Грант и Лоренцо все еще смотрели друг на друга довольно сердито.
– Я был слишком слаб, чтобы защититься от нее, – ответил Лоренцо. – И к тому же сомневался, что мне кто-нибудь поверит. Арабелла была красивой женщиной. Красивая женщина не должна быть убийцей.
Никто не ответил на это замечание.
– Доктор все понял, – продолжал Лоренцо, поглядев на доктора Фентона. Тот по-прежнему сидел, сгорбившись в кресле, устремив взгляд в пол. Услышав слова Лоренцо, он поднял голову.
– Я понял, да поможет мне Бог, в ту минуту, когда лакей позвал меня в покои графа.
– И вы сказали графине, что Лоренцо мертв, – подала голос Джиллиана. Она обхватила себя руками, но все равно никак не могла избавиться от дрожи. Ей казалось, что у нее внутри все заледенело.
Доктор Фентон кивнул:
– Я не хотел лгать, но согласился с графом, что так будет безопаснее. Ведь Арабелла спокойно расхаживала повсюду. – Он отвел взгляд, как будто стыдился слез.
– Убила ли она кого-то еще, кроме Эндрю и Джеймса? – спросила Джиллиана, адресуя вопрос Гранту.
– Меня бы это не удивило. – Он перелистывал дневник Арабеллы. – Она явно считала себя крестоносцем. Вершителем справедливого суда. Невинные щадились, те, кто олицетворял зло, – нет.
Грант посмотрел на доктора Фентона.
– Видит Бог, у Арабеллы был повод ненавидеть моего отца, но зачем убивать моих братьев?
– Из-за их крови, – ответила ему Джиллиана; слова давались ей с трудом. – Из-за вашего отца. – Она крепко стиснула руки и сосредоточила взгляд на них. – Кровное родство. Эндрю и Джеймсу не было пощады, потому что они отпрыски зла и порока.
Джиллиана подняла глаза на доктора Фентона. Этот вопрос мучил ее уже несколько часов, не давая уснуть. Она не могла не задать его:
– Это Арабелла убила моего сына? Он должен был умереть из-за того, что я согрешила?
Доктор Фентон взглянул на нее, потрясение исказило его черты. Несколько долгих мгновений они молча смотрели друг на друга.
– Я этого не знаю, Джиллиана, – сказал наконец доктор срывающимся от волнения голосом. – Да поможет мне Бог, я не знаю. У отравления белладонной и сердечной недостаточности симптомы одинаковые.
Грант обнял ее за плечи. Все эти последние несколько часов он старался быть поблизости, чтобы видеть, все ли с ней хорошо. Но с ней не все хорошо. Она всегда будет гадать о судьбе своего малыша и о том, считала ли Арабелла, что он должен быть наказан за грехи своей матери. Как не сможет забыть и историю самой Арабеллы.
Прежде чем Джиллиана нашла слова, чтобы заверить Гранта, что она спокойна, вполне владеет собой и не нуждается в утешении, он наклонился ближе и прошептал:
– Я здесь.
Вот так просто. Любые сомнения, любая неуверенность, любой страх были просто сметены, и на их место пришло осознание, что она в плену у этого чувства, связана с этим мужчиной на всю жизнь. Если завтра он прогонит ее от себя, она переживет это, как пережила все другие свои горести и потери, но не перестанет любить его.
Любовь отнюдь не удобное чувство. В ней нет ничего доброго, мягкого или нежного. Любовь резко сдергивает тебя с якоря и выбрасывает в открытое море. Любовь – это свирепый и беспощадный ветер, меч в сердце, удар грома, стрела молнии.
Она не хотела влюбляться, но влюбилась. Не хотела полюбить графа, но полюбила. Это чувство просто существовало, как цвет глаз, как рост, как сам факт ее присутствия здесь.
Доктор Фентон что-то еще говорил, но Джиллиана не слушала его. Она протянула руку к Гранту. Сейчас было неподходящее время признаваться в своих чувствах к нему, но, возможно, Грант прочитал все в ее глазах, в улыбке, которую она послала ему.
Он убрал руку с ее плеча, чтобы сплести их пальцы – его теплые и ее холодные.
Никто не сможет отвести ее боль. Никто не сможет по-настоящему понять ее. Но простой жест Гранта заставил Джиллиану задаться вопросом, возможно ли разделить с кем-то горький опыт жизни. Можно ли любить кого-то настолько, чтобы суметь облегчить его боль? Может ли дать утешение простое прикосновение?
Горе окутывало Гранта как накидка, гак же, по-видимому, как и ее. Но в тот момент Джиллиана внезапно испытала облегчающий покой, чувство, что она не одна.
Возможно, любовь, в конце концов, все-таки благословение.
Глава 27
– Да. Ведь он видел мою книгу.
Ужас боролся в Джиллиане с состраданием. Ей хотелось обнять девушку и крепко держать, укачивая, словно ребенка.
– Мне ужасно жаль, Арабелла, – сказала она.
– Разве, Джиллиана?
– Да.
Арабелла покачала головой:
– Не думаю, что ты и в самом деле сожалеешь. Если б это было так, ты бы никогда не была здесь с Грантом. Я пыталась предостеречь тебя, но ты осталась здесь, с ним. А зло, касаясь тебя, оставляет на тебе неизгладимый след, Джиллиана.
Она медленно начала подниматься по ступенькам, направляясь к Джиллиане. Ее улыбка была потусторонней, в глазах – выражение спокойной решимости.
– Не то чтобы я возражала, Джиллиана, ты должна понять. Пусть бы ты любила его, а он любил тебя – мне было бы все равно. Но только если бы он был кем-то другим, а не тем, кто он есть. Но он должен умереть, потому что он граф Стрейтерн.
– Грант не такой, как его отец, Арабелла. Он бы никогда ни за что не сделал ничего подобного.
– Он Роберсон. В нем течет дурная кровь. Мир не может позволить себе больше дьяволов.
– Для этого ты пришла сюда? Чтобы убить его? Но его здесь нет, Арабелла.
– Нет, – отозвалась Арабелла вполне миролюбиво. – Его нет, но ты есть.
До этого момента Джиллиана не ощущала опасности, но сейчас, глядя в глаза Арабеллы, она вдруг испугалась. Если в ее взгляде и читалось безумие, то тому было достаточно причин.
– У вас с Грантом ведь были отношения, да?
– Я понимаю, о чем ты подумала.
Джиллиана сделала осторожный шажок назад, затем медленно повернула голову, определяя расстояние между ротондой и запирающейся дверью.
– Возможно, ты уже сейчас носишь его ребенка и можешь продолжить род Роберсонов. Создавать демонов в мире, где должны быть только ангелы.
Арабелла решительно и неуклонно приближалась к Джиллиане.
– Отец хотел, чтобы мы с тобой были как сестры. Он хотел, чтобы ты была единственной, кому я расскажу о дворце. Но я никогда не рассказывала, правда, Джиллиана?
– Неудивительно, что ты не хотела ехать в Роузмур, – сказала Джиллиана, нервно теребя ткань юбки.
– Я едва не заболела, когда увидела это здание. А ты каждый день смотрела в сторону дворца с такой тоской в глазах. Бедняжка Джиллиана. Ты никогда не сталкивалась с настоящим злом.
– Зато тебе досталось слишком много.
Джиллиана сделала еще два шага назад. Это, казалось, приостановило приближение Арабеллы. Она улыбнулась, и на одно короткое мгновение Джиллиана увидела того красивого ребенка, каким она когда-то была.
– Арабелла, пожалуйста. Ты не можешь этого сделать.
– Я должна, – решительно возразила Арабелла. – Ну как ты не понимаешь? Я должна убить тебя, а потом убью Гранта. И тогда моя миссия будет выполнена. Была же причина, почему ребенком меня привезли сюда. Вначале я не понимала, – сказала она, покачав головой. – Но потом до меня дошло. Я та, которая должна отомстить за всех тех бедных детей.
– А Джеймс и Эндрю? Они же ничего тебе не сделали, Арабелла, – проговорила Джиллиана, делая еще один шаг назад. Ей нужно было добраться до спальни, находившейся в другом конце лаборатории. Ее дверь запирается, а Арабелла не настолько сильна, чтобы выбить металлический замок.
– Они были Роберсонами. Этого достаточно. Разве ты не понимаешь этого, Джиллиана? – нетерпеливо спросила она.
Джиллиана повернулась и побежала, тут же услышав топот ног Арабеллы за собой. Она промчалась через лабораторию и попыталась запереть дверь, когда Арабелла набросилась на нее.
Ей удалось зажать дверью руку девушки, но Арабелла со всей силы толкнула дверь, и та ударилась о стену. Джиллиана выскочила из спальни и, снова оказавшись в лаборатории, стала бросать в Арабеллу всем, что попадалось под руку, чтобы остановить ее приближение.
Но ничто, казалось, не могло остановить ее. Джиллиана схватила со стола бутылку и бросила ее в Арабеллу. Бутылка разбилась, жидкость выплеснулась на руки Арабеллы. И только когда та закричала, Джиллиана осознала, что швырнула бутылку с серной кислотой.
Арабелла кинулась на нее с вытянутыми руками, со скрюченными, как когти, пальцами, пронзительно крича, изрыгая какие-то невнятные проклятия. Джиллиана понимала, что Арабеллу не остановить. И тут же увидела у нее в руке нож, тот самый нож, которым Грант подрезал провода для аппарата Вольта. Должно быть, Арабелла схватила ею, когда обегала вокруг стола.
Джиллиана снова побежала. Обогнув стол, Арабелла схватила ее за юбку. Джиллиана упала на колени, уцепившись за подоконник. Арабелла с силой ударила ее ногой по бедру.
Джиллиана упала на спину, отбиваясь от Арабеллы неповрежденной ногой. Когда она попала Арабелле по колену, та взвыла от боли и, одной рукой схватив Джиллиану за лодыжку, занесла нож и ударила.
Джиллиана почувствовала, как лезвие вошло в бедро. Она закричала. Она не хотела умирать. О нет, только не от рук сумасшедшей. Не тогда, когда она только начала жить снова.
Один из проводов аппарата Вольта свисал с края стола. Джиллиана отпихнула здоровой ногой Арабеллу и метнулась под стол, схватилась за провод и дернула со всей силы. Аппарат был сделан из железа и наполнен бронзовыми и серебряными дисками, и на одно ужасающее мгновение Джиллиане показалось, что она не сдвинет его с места. Но пег, он двигался; она слышала, как он скользит по деревянному столу.
Арабелла пригнулась и поползла к Джиллиане с выражением решимости на лице. Глаза ее, однако, горели безумным огнем, а на губах играла странная полуулыбка. Она вскинула руку с окровавленным ножом и попыталась снова ударить Джиллиану. Она была настолько сосредоточена на убийстве, что не обращала внимания на действия Джиллианы и не видела машины до тех пор, пока та не упала ей на ноги, пригвоздив к полу.
Вопли боли наполнили комнату.
Арабелла попыталась столкнуть с себя аппарат. Провод на конце заряженной машины заискрился, а затем изогнулся, словно живой. Арабелла дернулась, силясь освободиться, когда он дотронулся до ее кожи.
Половицы начали дымиться, струйка дыма поднималась недалеко от Арабеллы. Ее пропитанные кислотой юбки воспламенились. Джиллиана с ужасом осознала, что произошло, – она бросила в Арабеллу бутылку с кислотой, и теперь та выступает как проводник. Арабелла завизжала, отпихивая аппарат, но он был слишком тяжелым, чтобы она могла сдвинуть его с места.
Джиллиана проползла на четвереньках к другой стороне стола и схватила ведро с песком, стоявшее там. Но к тому времени, когда она смогла добраться до Арабеллы, та была уже полностью объята столбом желто-оранжевого огня.
Джиллиана высыпала песок на Арабеллу, стараясь, насколько это было возможно, не слышать ужасных звуков, издаваемых ею. Это не был голос Арабеллы. Казалось, что кричала маленькая девочка, охваченная ужасом.
Нельзя дать пламени распространиться. Джиллиана схватила второе ведро и третье, а затем помчалась в комнату, сдернула с кровати покрывало и вернулась к Арабелле. Теперь уже не было слышно никаких звуков. Лишь потрескивание пламени, распространяющегося по полу там, где была разлита серная кислота.
– Джиллиана!
Она услышала, как ее зовут по имени, и на одно ужасающее мгновение ей почудилось, что это Арабелла вдруг заговорила мужским голосом. Потом она обернулась и увидела Гранта. Он подбежал и потянул ее за собой к выходу.
Он здесь, действительно здесь, живой и невредимый, отмеченный не злом и пороком, а умом, добротой и участием. Благородный мужчина, мужчина, которого она любит всем сердцем.
– Она же умрет. – Джиллиана попыталась вернуться к Арабелле, но Грант поднял ее на руки и вынес на улицу. – Мы должны помочь ей. – Последним, что она увидела, был какой-то странный столб пламени желто-золотистого цвета и тело Арабеллы, как будто тающее внутри его.
– Слишком поздно, Джиллиана, – очень мягко сказал Грант.
– Твоя лаборатория сгорит.
– Она взорвется, – поправил он.
Они были лишь в нескольких шагах от дворца, когда раздался первый взрыв. В ушах у Джиллианы все еще звучали слова Арабеллы и ее жуткий предсмертный крик: «Демоны идут».
Она закрыла глаза и крепче обняла Грата – свой якорь в этом неопределенном и пугающем мире.
– Как граф Стрейтерн, – холодно произнес Грант, – я также имею полномочия мирового судьи. Полагаю, мне бы следовало задержать вас, доктор Фентон.
– По какому обвинению, Грант?
Лоренцо, граф Патерно, нахмурился, глядя на Гранта, который ответил таким же взглядом, и сейчас в лице его не угадывалось и намека на дружелюбие или признательность, что его друг жив.
Грант снова повернулся к доктору:
– Я говорю об Арабелле, сэр. Конечно же, вы знали.
Они сидели в новой комнате Лоренцо, просторных покоях, выходящих окнами на лужайку. Лоренцо полулежал в постели, очень бледный, поживой. Джиллиана сидела в инвалидном кресле рядом с его кроватью, нога ее была забинтована и приподнята. Раны, нанесенные ей Арабеллой, оказались глубокими, но они заживут. Что касается Лоренцо, он тоже поправится.
Арабелле же не столь повезло.
Дворец все еще горел, и не было ни малейшего шанса, что она осталась жива. Комната, являвшаяся лабораторией Гранта, была сущим адом с тех пор, как шесть часов назад там вспыхнуло пламя.
Яркая заря занялась на горизонте, утро обещало новый солнечный день. Все было так же, как вчера, – и совсем не так. Тайны Роузмура открылись, и они были слишком постыдны и ужасны, чтобы обсуждать их. Джиллиана никому не рассказала о своем столкновении с Арабеллой. Как не упоминала она и о том, отчего все внутри у нее как будто заледенело. Не от откровений Арабеллы, но от другой мысли, еще более ужасной.
Неужели она всегда держала свои эмоции под замком молчания? И всегда хорошо умела прятать то, что чувствует, даже от себя? Сейчас эмоции казались неистовее и сильнее, чем когда-либо прежде, они словно требовали обратить на них внимание. На протяжении всей ночи с Джиллианой находились либо доктор Фентон, либо графиня. Нетрудно было заключить, что они беспокоятся о ней. Что до Гранта, то он всегда был где-то неподалеку, но они не разговаривали ни как любовники, ни даже как друзья, оставаясь отчужденными, как были когда-то, – граф и компаньонка.
А может, они и всегда были чужими? Ведь Грант так ни разу и не открыл ей своего сердца.
Джиллиана повернулась и посмотрела на Гранта, сидящего с ней рядом, а он взглянул на нее. Медленно протянул он руку и дотронулся до ее рукава, при этом взгляд его был теплым, а улыбка успокаивающей.
– Нет, я не знал, – ответил доктор, снимая очки и протирая их краем жилета.
Водрузив очки обратно, он устремил невидящий взгляд в пол. Затем вытащил какую-то книгу, зажатую между его боком и подлокотником кресла.
– Дневник Арабеллы. – Он протянул книгу Гранту. – Я понятия не имел, что она все записывала. – Он вздохнул. – Все. – Доктор взглянул на Гранта. – Но вы правы. Я должен был что-то заметить и понять. Должен был вспомнить, что она лечила Эндрю от воспаления легких.
– А Джеймса? – спросил Грант.
Доктор Фентон покачал головой:
– Я не помню. Возможно, он приезжал ко мне, когда меня не было дома. Арабелла легко могла выписать ему лекарство с белладонной.
– Белладонной? – переспросила Джиллиана, поворачиваясь к Лоренцо. – Значит, «Bella» означало вовсе не красавица? Вы знали? Поэтому написали это?
На мгновение Лоренцо, казалось, смутился, потом улыбнулся:
– Я мог бы сказать, что она сама рассказала мне. – Он взглянул на книгу на столе с ним рядом. – Арабелла всегда носила ее с собой. Как будто хотела, чтобы кто-нибудь понял, что она травит людей. Как будто насмехалась, провоцируя обнаружить ее секрет. – Он вздохнул. – Одна страница у нее была отмечена, и я вспомнил об этом, когда заболел.
– Так поэтому ты и остался жив? – спросил Грант. – Потому что знал, что это был за яд?
– Я остался жив, мой друг, потому что до этого уже лечил мисс Камерон. Я принял противоядие, как только все понял. Если б я не лечил ее, у меня не оказалось бы его под рукой. – Он пожал плечами. – Видимо, судьба.
– Но зачем ты позволил нам думать, будто ты умер? – Грант и Лоренцо все еще смотрели друг на друга довольно сердито.
– Я был слишком слаб, чтобы защититься от нее, – ответил Лоренцо. – И к тому же сомневался, что мне кто-нибудь поверит. Арабелла была красивой женщиной. Красивая женщина не должна быть убийцей.
Никто не ответил на это замечание.
– Доктор все понял, – продолжал Лоренцо, поглядев на доктора Фентона. Тот по-прежнему сидел, сгорбившись в кресле, устремив взгляд в пол. Услышав слова Лоренцо, он поднял голову.
– Я понял, да поможет мне Бог, в ту минуту, когда лакей позвал меня в покои графа.
– И вы сказали графине, что Лоренцо мертв, – подала голос Джиллиана. Она обхватила себя руками, но все равно никак не могла избавиться от дрожи. Ей казалось, что у нее внутри все заледенело.
Доктор Фентон кивнул:
– Я не хотел лгать, но согласился с графом, что так будет безопаснее. Ведь Арабелла спокойно расхаживала повсюду. – Он отвел взгляд, как будто стыдился слез.
– Убила ли она кого-то еще, кроме Эндрю и Джеймса? – спросила Джиллиана, адресуя вопрос Гранту.
– Меня бы это не удивило. – Он перелистывал дневник Арабеллы. – Она явно считала себя крестоносцем. Вершителем справедливого суда. Невинные щадились, те, кто олицетворял зло, – нет.
Грант посмотрел на доктора Фентона.
– Видит Бог, у Арабеллы был повод ненавидеть моего отца, но зачем убивать моих братьев?
– Из-за их крови, – ответила ему Джиллиана; слова давались ей с трудом. – Из-за вашего отца. – Она крепко стиснула руки и сосредоточила взгляд на них. – Кровное родство. Эндрю и Джеймсу не было пощады, потому что они отпрыски зла и порока.
Джиллиана подняла глаза на доктора Фентона. Этот вопрос мучил ее уже несколько часов, не давая уснуть. Она не могла не задать его:
– Это Арабелла убила моего сына? Он должен был умереть из-за того, что я согрешила?
Доктор Фентон взглянул на нее, потрясение исказило его черты. Несколько долгих мгновений они молча смотрели друг на друга.
– Я этого не знаю, Джиллиана, – сказал наконец доктор срывающимся от волнения голосом. – Да поможет мне Бог, я не знаю. У отравления белладонной и сердечной недостаточности симптомы одинаковые.
Грант обнял ее за плечи. Все эти последние несколько часов он старался быть поблизости, чтобы видеть, все ли с ней хорошо. Но с ней не все хорошо. Она всегда будет гадать о судьбе своего малыша и о том, считала ли Арабелла, что он должен быть наказан за грехи своей матери. Как не сможет забыть и историю самой Арабеллы.
Прежде чем Джиллиана нашла слова, чтобы заверить Гранта, что она спокойна, вполне владеет собой и не нуждается в утешении, он наклонился ближе и прошептал:
– Я здесь.
Вот так просто. Любые сомнения, любая неуверенность, любой страх были просто сметены, и на их место пришло осознание, что она в плену у этого чувства, связана с этим мужчиной на всю жизнь. Если завтра он прогонит ее от себя, она переживет это, как пережила все другие свои горести и потери, но не перестанет любить его.
Любовь отнюдь не удобное чувство. В ней нет ничего доброго, мягкого или нежного. Любовь резко сдергивает тебя с якоря и выбрасывает в открытое море. Любовь – это свирепый и беспощадный ветер, меч в сердце, удар грома, стрела молнии.
Она не хотела влюбляться, но влюбилась. Не хотела полюбить графа, но полюбила. Это чувство просто существовало, как цвет глаз, как рост, как сам факт ее присутствия здесь.
Доктор Фентон что-то еще говорил, но Джиллиана не слушала его. Она протянула руку к Гранту. Сейчас было неподходящее время признаваться в своих чувствах к нему, но, возможно, Грант прочитал все в ее глазах, в улыбке, которую она послала ему.
Он убрал руку с ее плеча, чтобы сплести их пальцы – его теплые и ее холодные.
Никто не сможет отвести ее боль. Никто не сможет по-настоящему понять ее. Но простой жест Гранта заставил Джиллиану задаться вопросом, возможно ли разделить с кем-то горький опыт жизни. Можно ли любить кого-то настолько, чтобы суметь облегчить его боль? Может ли дать утешение простое прикосновение?
Горе окутывало Гранта как накидка, гак же, по-видимому, как и ее. Но в тот момент Джиллиана внезапно испытала облегчающий покой, чувство, что она не одна.
Возможно, любовь, в конце концов, все-таки благословение.
Глава 27
Грант услышал, как кто-то вошел в библиотеку, но не отвернулся от окна. Кто это? Доктор Фентон? Но Гранту сейчас не хотелось говорить об Арабелле и видеть страдания доктора, обвинявшего себя в поступках своей приемной дочери. Лоренцо? Грант не мог смотреть ему в глаза, чувствуя свою вину за страдания, которые пришлось вынести его другу и Джиллиане.
Слава Богу, это не был ни тот, ни другой.
– Ты не стал вызывать пожарных, – сказала графиня Стрейтерн, имея в виду лакеев, которые регулярно тренировались в тушении огня в Роузмуре. – Более того, мне сказали, что ты приказал им не гасить пламя. Прошел целый день, Грант, а здание все еще горит. Ты хочешь, чтобы сгорело все поместье? – Она подошла ближе.
– Нет, мама, – отозвался Грант. – Только дворец. – Словно в подтверждение его слов послышался еще один взрыв, на этот раз менее громкий, чем предыдущие. Огонь уже добрался до склада с химикалиями в одной из неиспользуемых комнат. – Не думаю, что я смог бы войти в это здание снова.
– Уж я бы точно не смогла, – вздохнув, проговорила графиня. – Но я обнаружила, что мои воспоминания живут не в здании, а во мне самой.
Она подошла еще ближе, и Гранту вдруг захотелось, чтобы она ушла. Он еще не до конца сжился с мыслью, что это она убила его отца. С одной стороны, он все прекрасно понимал и не исключал, что и сам поступил бы так же. Но в то же время в нем все еще продолжал жить мальчишка, слишком рано ставший графом.
Его отец в ответе за смерть своих сыновей и дюжины загубленных жизней. Арабелла была лишь средством совершить эти убийства. Поступки отца породили ряд событий, которые и привели ко всей этой трагедии в Роузмуре.
– Что ты собираешься делать, Грант?
Он улыбнулся. Последние двадцать четыре часа он много думал о своем будущем.
– Возможно, мне лучше уехать из Роузмура, – сказал он, – вернуться в Италию, где жизнь намного проще.
– Многовато Роберсонов будет в Италии, – неожиданно проговорила графиня.
Грант непонимающе посмотрел на мать.
– Мы с доктором Фентоном решили, что должны сопроводить Лоренцо домой. Это, в конце концов, самое малое, что мы можем для него сделать. Кроме того, увидеть другую страну звучит довольно заманчиво. Слишком долго я никуда не выезжала из Роузмура. – Она взглянула на него. – У нас у обоих есть раны, Грант. Твои со временем заживут. И ты должен начать династию. Твои сыновья и дочери будут гордиться тем, чего достиг их отец. Но главное, Грант, ты должен найти свое счастье.
Графиня посмотрела в окно, туда, где все еще горел дворец.
– Возможно, однажды ты построишь там другое здание. Здание для проведения своих экспериментов. И позаботишься о том, чтобы только хорошие воспоминания жили в его стенах.
Настало время уезжать. Настало время покинуть Роузмур. Время пришло.
Наверное, ей бы следовало бояться. Видимо, она должна была бы больше беспокоиться о будущем, но она не чувствовала ничего, кроме боли, задержавшейся под веками в виде непролитых слез и тяжестью лежащей на сердце. Как же ей это сделать? Где взять силы, чтобы покинуть его? Как-нибудь. Где-нибудь. Вот единственный ответ. Но она должна пережить это, зная, что один час перейдет в другой и так до тех пор, пока день не подойдет к концу. Один за другим дни будут сливаться в недели.
Страдание так знакомо ей. Возможно, это единственное чувство, которое она будет испытывать в будущем, более сильное, чем любовь или ненависть.
Она всегда знала, что будет так. Она думала об этом бесстрастно, придя к заключению, что, если ей посчастливилось найти любовь, она заплатит за нее любую цену.
Что заставляет женщину пожертвовать всем ради любви? Свет в глазах мужчины? Обещание его улыбки? Воспоминание о страсти или стремление к ней? Или просто одиночество? А может, она пошла против всех предостережений сердца, потому что полюбила Гранта с первого взгляда так сильно, что и сама не ожидала?
Как бы то ни было, она должна уйти. Возможно, когда-нибудь она будет вспоминать это время как невероятное приключение, как свою одиссею. «Помнишь, как ты жила в Роузмуре? Помнишь, как ты любила мужчину по имени Грант Роберсон? Помнишь свою любовь?»
Если повезет, она, быть может, потеряет память. Может ли природа даровать ей такое освобождение? Господи, помоги ей. Помоги быть сильной, решительной.
– Куда это, скажите на милость, вы собрались?
Джиллиана обернулась и увидела стоящую в дверях графиню, сверлящую ее властным взглядом. Джиллиана улыбнулась; она больше не боялась этой женщины, не боялась с той ночи, когда они вместе пили шоколад.
– Я уезжаю.
– Я вижу, – отчеканила графиня. – И куда вы уезжаете?
Джиллиана не ответила. Графиня еще несколько долгих неловких мгновений продолжала буравить ее суровым взглядом.
Если графиня хотела увидеть ее смущение, ей это не удалось. Конечно, в представлении окружающих то, что она сделала, дурно. Если б ее дочь вела себя подобным образом, Джиллиана была бы в ужасе. Но в Роузмуре было слишком много печали и слишком много трагичного, чтобы беспокоиться о каких-то нарушенных правилах. Если они с Грантом украли немного счастья, их нужно понять, а не осуждать.
Графиня уставилась на саквояж в ее руке.
– Вы не можете уехать, – наконец заявила она, что прозвучало почти как приказ.
– Нет, ваше сиятельство, – устало возразила Джиллиана, – могу. – Она направилась по коридору к выходу. С Лоренцо она уже попрощалась, а доктор Фентон должен был встретить ее возле экипажа.
Она поживет в доме доктора, пока не заживет нога, а потом решит, что делать дальше. Джиллиана скучала по отцу. Он хороший человек, хоть и слишком строгий. Возможно, он обрадуется ее возвращению. Если же нет, она найдет где-нибудь работу. У нее есть небольшая сумма, достаточная, чтобы на некоторое время снять жилье, – и решимость. Она будет продвигаться маленькими шажками, один за другим, и выстроит свою жизнь.
Как странно, что она больше не боится.
– Вы собираетесь попрощаться с Грантом? Или намерены просто исчезнуть? На мой взгляд, он заслуживает от вас некоторой вежливости.
Джиллиана остановилась, но не обернулась.
Она не может попрощаться с Грантом. Не может еще раз посмотреть в эти прекрасные серые глаза. Просто не может. Но она ничего не успела сказать графине – та, чеканя шаг, подошла к ней, схватила за руку и подтолкнула вперед по коридору.
– Ваше сиятельство!
– Нет, – отрезала графиня Стрейтерн. – Вы вызывающе вели себя на протяжении всего вашего пребывания в Роузмуре. Я не позволю вам спрятаться в раковину благопристойности сейчас.
– Что вы имеете в виду?
Графиня фыркнула:
– Проще говоря, не будь дурой, Джиллиана. – С этим столь поразительным заявлением она открыла дверь и буквально втолкнула Джиллиану в комнату.
Грант стоял у окна. Когда она вошла, он обернулся.
– Графиня считает, что я должна сказать тебе, – проговорила Джиллиана, нахмурившись, – о своем отъезде.
Он ничего не ответил на эту новость, просто повернулся и снова стал смотреть в окно.
– Ты никогда не задумывалась, почему днем звезд не видно? И тем не менее они там.
– Нет, – ответила она, – не задумывалась. Меня всегда больше интересовало то, что вокруг меня, чем то, что находится чересчур далеко.
– Звезды дают нам возможность отдохнуть от того, что очень близко. Предлагают посмотреть на вещи иначе, увидеть в другом ракурсе.
Джиллиана не знала, что ответить на такие философские рассуждения.
– Перемены происходят вокруг нас постоянно, – проговорила она. – Мы не сознаем этого, потому что заперты в своих собственных маленьких мирках. Мы являемся их цензом, и только когда какое-то событие выбивает нас из этого мирка, оглядываемся вокруг и обнаруживаем, что все это время происходили перемены, что-то менялось, а мы и не знали. Мы думаем, что жизнь прочна и незыблема, но на самом деле это расплавленная масса, которая постоянно движется. Постоянно меняется.
– Ты моя перемена, – сказал Грант, поворачиваясь к ней. – Тебе удалось изменить весь мой мир. Все последнее время я не мог начать очередной эксперимент, не задаваясь вопросом, где ты, или лечь спать, не желая всей душой, чтобы ты была со мной. Даже рутина ежедневных обедов для меня изменилась, потому что я ждал, что ты придешь.
– Я понимаю, – тихо сказала Джиллиана.
– Я хотел уехать с тобой в Италию, но, кажется, моя мать с доктором Фентоном собираются убежать туда раньше нас.
– Я знаю, – отозвалась Джиллиана, будучи посвящена доктором в его планы.
Грант взглянул на нее.
– Они вечно украдкой поглядывали друг на друга. Ты не замечала?
Она покачала головой.
– Тебе не следует перетруждать ногу.
Она не ответила.
– Тебе надо присесть.
Джиллиана оставила без внимания его совет, но когда Грант пододвинул ей стул, с благодарностью опустилась на него.
– Порой мы не видим того, что перед нами, – сказал он; тон его был раздраженным.
– Или видим, но намеренно закрываем глаза, – возразила она.
Некоторое время они молчали, однако молчание между ними никогда не было тягостным, отсутствие слов только облегчало передачу мыслей.
– Это поместье могло бы быть счастливым местом, – наконец, произнес Грант. – Роузмур мог бы стать раем на земле, если б здесь жили нормальные, хорошие люди.
Джиллиана молчала.
– Женщина, сохранившая в своем сердце оптимизм, несмотря на боль и страдания, которые она познала. – Грант посмотрел прямо на нее. – Женщина, которая верит в радость. Женщина, которая не боится жить.
– Когда-то я была такой, – призналась Джиллиана. – Но все, что у нас есть, – это сегодняшний день, Грант. И надо прожить его как можно лучше.
Грант улыбнулся.
– Тебе бы понравилось в Италии, – сказал он. – Однако придется довольствоваться Роузмуром.
Она подняла на него взгляд:
– Нет.
Он протянул к ней руку, но она остановила его:
– Видишь ли, я стала очень мудрой. Мне хочется нормальной, обычной жизни. Определенной респектабельности. И хотя быть твоей любовницей достаточно привлекательно, это не то, чего я хочу.
Грант улыбнулся.
– Вся жизнь диктуется тем, что о твоих поступках могут подумать другие. Чужие, незнакомые люди, которые и представления не имеют о твоей жизни. Так и со мной. Грехи моего отца – не мои грехи, но многие годы я жил с оглядкой, старался быть осмотрительным во всех делах, словно моя безупречность могла скрыть ужасные тайны рода Стрейтернов.
Джиллиана ничего не сказала в ответ.
– Знаешь, я решил, что мне наплевать на приличия именно в тот момент, когда ты решила иначе.
Она по-прежнему молчала.
– Мы будем играть в тайных любовников, – продолжал Грант, – в то время как внешне будем ужасно приличными. Мы станем настоящим олицетворением благопристойности. А я ясно дам всем понять, что обожаю тебя, чтобы не было никаких сомнений в отношении моих чувств.
– Ты так решил?
Он кивнул:
– Я мог бы даже говорить с тобой по-итальянски на людях. Все будут думать, что я навеселе, но только ты будешь понимать истинное значение моих слов. Тайные словечки и фразочки. Внешне, однако, мы будем воплощением всего церемонного и благопристойного.
Джиллиана покачала головой.
– Ты действительно думаешь, что можешь оставить меня?
– Да, хотя это очень трудно.
– А я думаю, что это, черт возьми, вообще невозможно, – твердо проговорил Грант. – И этого никогда не произойдет.
– Не произойдет?
Он подошел к ней, протянул руки. Она вложила в его ладони свои.
– Останься со мной в Роузмуре. Сделай его счастливым местом, моя дорогая Джиллиана. Пусть оно станет известно всей Шотландии как никогда не знающее ни горя, ни печали, ни потерь. – Он медленно заключил ее в кольцо своих рук. – Неужели ты ничего ко мне не чувствуешь?
– Я люблю тебя, – сказала она и увидела, как изменилось его лицо. Оно стало торжественным, взгляд потеплел. – Я люблю тебя достаточно, чтобы признаться в своих страхах и поведать о своей боли. Достаточно, чтобы быть слабой рядом с тобой и не пытаться защищаться.
Он притянул ее ближе.
– Когда ты входишь в комнату, мое сердце бьется чаще, – продолжала она. – Мне хочется улыбаться, когда я думаю о тебе. Мне хочется плакать, когда я знаю, что тебе больно. Мне хочется быть твоей помощницей, хотя бывают моменты, когда у меня возникает желание помучить тебя. Я хочу, чтобы в моей жизни был ты. Хочу сидеть с тобой за одним столом. Хочу проснуться среди ночи и знать, что ты рядом со мной. Я хочу испытывать восторг в твоих объятиях, ощущать и смех, и слезы.
– И все же ты не хочешь меня, – сказал Грант, нахмурившись. Глаза его, однако, искрились улыбкой. – Если положение графини недостаточно заманчиво для тебя, есть еще Роузмур. Ты будешь хозяйкой Роузмура, правда, я сомневаюсь, что несколько кирпичей изменят твое мнение.
Она отстранилась.
– Графини? – Джиллиана часто-часто заморгала, но все же не смогла удержать слезы. – Мне все равно, буду я графиней или нет.
– По-моему, у нас есть драгоценности. Сапфиры и рубины. Ты любишь драгоценности?
– Не знаю, – призналась Джиллиана. – У меня их было не так много.
– Ты могла бы стать моей ассистенткой. Ты очень хорошая ассистентка. Я заново выстрою лабораторию.
Когда она не ответила, он нахмурился.
– Ну так как?
– Всему этому я бы предпочла титул жены.
Грант улыбнулся, наклоняя голову.
– Думаю, это мы можем устроить, – прошептал он и поцеловал ее.
Слава Богу, это не был ни тот, ни другой.
– Ты не стал вызывать пожарных, – сказала графиня Стрейтерн, имея в виду лакеев, которые регулярно тренировались в тушении огня в Роузмуре. – Более того, мне сказали, что ты приказал им не гасить пламя. Прошел целый день, Грант, а здание все еще горит. Ты хочешь, чтобы сгорело все поместье? – Она подошла ближе.
– Нет, мама, – отозвался Грант. – Только дворец. – Словно в подтверждение его слов послышался еще один взрыв, на этот раз менее громкий, чем предыдущие. Огонь уже добрался до склада с химикалиями в одной из неиспользуемых комнат. – Не думаю, что я смог бы войти в это здание снова.
– Уж я бы точно не смогла, – вздохнув, проговорила графиня. – Но я обнаружила, что мои воспоминания живут не в здании, а во мне самой.
Она подошла еще ближе, и Гранту вдруг захотелось, чтобы она ушла. Он еще не до конца сжился с мыслью, что это она убила его отца. С одной стороны, он все прекрасно понимал и не исключал, что и сам поступил бы так же. Но в то же время в нем все еще продолжал жить мальчишка, слишком рано ставший графом.
Его отец в ответе за смерть своих сыновей и дюжины загубленных жизней. Арабелла была лишь средством совершить эти убийства. Поступки отца породили ряд событий, которые и привели ко всей этой трагедии в Роузмуре.
– Что ты собираешься делать, Грант?
Он улыбнулся. Последние двадцать четыре часа он много думал о своем будущем.
– Возможно, мне лучше уехать из Роузмура, – сказал он, – вернуться в Италию, где жизнь намного проще.
– Многовато Роберсонов будет в Италии, – неожиданно проговорила графиня.
Грант непонимающе посмотрел на мать.
– Мы с доктором Фентоном решили, что должны сопроводить Лоренцо домой. Это, в конце концов, самое малое, что мы можем для него сделать. Кроме того, увидеть другую страну звучит довольно заманчиво. Слишком долго я никуда не выезжала из Роузмура. – Она взглянула на него. – У нас у обоих есть раны, Грант. Твои со временем заживут. И ты должен начать династию. Твои сыновья и дочери будут гордиться тем, чего достиг их отец. Но главное, Грант, ты должен найти свое счастье.
Графиня посмотрела в окно, туда, где все еще горел дворец.
– Возможно, однажды ты построишь там другое здание. Здание для проведения своих экспериментов. И позаботишься о том, чтобы только хорошие воспоминания жили в его стенах.
Настало время уезжать. Настало время покинуть Роузмур. Время пришло.
Наверное, ей бы следовало бояться. Видимо, она должна была бы больше беспокоиться о будущем, но она не чувствовала ничего, кроме боли, задержавшейся под веками в виде непролитых слез и тяжестью лежащей на сердце. Как же ей это сделать? Где взять силы, чтобы покинуть его? Как-нибудь. Где-нибудь. Вот единственный ответ. Но она должна пережить это, зная, что один час перейдет в другой и так до тех пор, пока день не подойдет к концу. Один за другим дни будут сливаться в недели.
Страдание так знакомо ей. Возможно, это единственное чувство, которое она будет испытывать в будущем, более сильное, чем любовь или ненависть.
Она всегда знала, что будет так. Она думала об этом бесстрастно, придя к заключению, что, если ей посчастливилось найти любовь, она заплатит за нее любую цену.
Что заставляет женщину пожертвовать всем ради любви? Свет в глазах мужчины? Обещание его улыбки? Воспоминание о страсти или стремление к ней? Или просто одиночество? А может, она пошла против всех предостережений сердца, потому что полюбила Гранта с первого взгляда так сильно, что и сама не ожидала?
Как бы то ни было, она должна уйти. Возможно, когда-нибудь она будет вспоминать это время как невероятное приключение, как свою одиссею. «Помнишь, как ты жила в Роузмуре? Помнишь, как ты любила мужчину по имени Грант Роберсон? Помнишь свою любовь?»
Если повезет, она, быть может, потеряет память. Может ли природа даровать ей такое освобождение? Господи, помоги ей. Помоги быть сильной, решительной.
– Куда это, скажите на милость, вы собрались?
Джиллиана обернулась и увидела стоящую в дверях графиню, сверлящую ее властным взглядом. Джиллиана улыбнулась; она больше не боялась этой женщины, не боялась с той ночи, когда они вместе пили шоколад.
– Я уезжаю.
– Я вижу, – отчеканила графиня. – И куда вы уезжаете?
Джиллиана не ответила. Графиня еще несколько долгих неловких мгновений продолжала буравить ее суровым взглядом.
Если графиня хотела увидеть ее смущение, ей это не удалось. Конечно, в представлении окружающих то, что она сделала, дурно. Если б ее дочь вела себя подобным образом, Джиллиана была бы в ужасе. Но в Роузмуре было слишком много печали и слишком много трагичного, чтобы беспокоиться о каких-то нарушенных правилах. Если они с Грантом украли немного счастья, их нужно понять, а не осуждать.
Графиня уставилась на саквояж в ее руке.
– Вы не можете уехать, – наконец заявила она, что прозвучало почти как приказ.
– Нет, ваше сиятельство, – устало возразила Джиллиана, – могу. – Она направилась по коридору к выходу. С Лоренцо она уже попрощалась, а доктор Фентон должен был встретить ее возле экипажа.
Она поживет в доме доктора, пока не заживет нога, а потом решит, что делать дальше. Джиллиана скучала по отцу. Он хороший человек, хоть и слишком строгий. Возможно, он обрадуется ее возвращению. Если же нет, она найдет где-нибудь работу. У нее есть небольшая сумма, достаточная, чтобы на некоторое время снять жилье, – и решимость. Она будет продвигаться маленькими шажками, один за другим, и выстроит свою жизнь.
Как странно, что она больше не боится.
– Вы собираетесь попрощаться с Грантом? Или намерены просто исчезнуть? На мой взгляд, он заслуживает от вас некоторой вежливости.
Джиллиана остановилась, но не обернулась.
Она не может попрощаться с Грантом. Не может еще раз посмотреть в эти прекрасные серые глаза. Просто не может. Но она ничего не успела сказать графине – та, чеканя шаг, подошла к ней, схватила за руку и подтолкнула вперед по коридору.
– Ваше сиятельство!
– Нет, – отрезала графиня Стрейтерн. – Вы вызывающе вели себя на протяжении всего вашего пребывания в Роузмуре. Я не позволю вам спрятаться в раковину благопристойности сейчас.
– Что вы имеете в виду?
Графиня фыркнула:
– Проще говоря, не будь дурой, Джиллиана. – С этим столь поразительным заявлением она открыла дверь и буквально втолкнула Джиллиану в комнату.
Грант стоял у окна. Когда она вошла, он обернулся.
– Графиня считает, что я должна сказать тебе, – проговорила Джиллиана, нахмурившись, – о своем отъезде.
Он ничего не ответил на эту новость, просто повернулся и снова стал смотреть в окно.
– Ты никогда не задумывалась, почему днем звезд не видно? И тем не менее они там.
– Нет, – ответила она, – не задумывалась. Меня всегда больше интересовало то, что вокруг меня, чем то, что находится чересчур далеко.
– Звезды дают нам возможность отдохнуть от того, что очень близко. Предлагают посмотреть на вещи иначе, увидеть в другом ракурсе.
Джиллиана не знала, что ответить на такие философские рассуждения.
– Перемены происходят вокруг нас постоянно, – проговорила она. – Мы не сознаем этого, потому что заперты в своих собственных маленьких мирках. Мы являемся их цензом, и только когда какое-то событие выбивает нас из этого мирка, оглядываемся вокруг и обнаруживаем, что все это время происходили перемены, что-то менялось, а мы и не знали. Мы думаем, что жизнь прочна и незыблема, но на самом деле это расплавленная масса, которая постоянно движется. Постоянно меняется.
– Ты моя перемена, – сказал Грант, поворачиваясь к ней. – Тебе удалось изменить весь мой мир. Все последнее время я не мог начать очередной эксперимент, не задаваясь вопросом, где ты, или лечь спать, не желая всей душой, чтобы ты была со мной. Даже рутина ежедневных обедов для меня изменилась, потому что я ждал, что ты придешь.
– Я понимаю, – тихо сказала Джиллиана.
– Я хотел уехать с тобой в Италию, но, кажется, моя мать с доктором Фентоном собираются убежать туда раньше нас.
– Я знаю, – отозвалась Джиллиана, будучи посвящена доктором в его планы.
Грант взглянул на нее.
– Они вечно украдкой поглядывали друг на друга. Ты не замечала?
Она покачала головой.
– Тебе не следует перетруждать ногу.
Она не ответила.
– Тебе надо присесть.
Джиллиана оставила без внимания его совет, но когда Грант пододвинул ей стул, с благодарностью опустилась на него.
– Порой мы не видим того, что перед нами, – сказал он; тон его был раздраженным.
– Или видим, но намеренно закрываем глаза, – возразила она.
Некоторое время они молчали, однако молчание между ними никогда не было тягостным, отсутствие слов только облегчало передачу мыслей.
– Это поместье могло бы быть счастливым местом, – наконец, произнес Грант. – Роузмур мог бы стать раем на земле, если б здесь жили нормальные, хорошие люди.
Джиллиана молчала.
– Женщина, сохранившая в своем сердце оптимизм, несмотря на боль и страдания, которые она познала. – Грант посмотрел прямо на нее. – Женщина, которая верит в радость. Женщина, которая не боится жить.
– Когда-то я была такой, – призналась Джиллиана. – Но все, что у нас есть, – это сегодняшний день, Грант. И надо прожить его как можно лучше.
Грант улыбнулся.
– Тебе бы понравилось в Италии, – сказал он. – Однако придется довольствоваться Роузмуром.
Она подняла на него взгляд:
– Нет.
Он протянул к ней руку, но она остановила его:
– Видишь ли, я стала очень мудрой. Мне хочется нормальной, обычной жизни. Определенной респектабельности. И хотя быть твоей любовницей достаточно привлекательно, это не то, чего я хочу.
Грант улыбнулся.
– Вся жизнь диктуется тем, что о твоих поступках могут подумать другие. Чужие, незнакомые люди, которые и представления не имеют о твоей жизни. Так и со мной. Грехи моего отца – не мои грехи, но многие годы я жил с оглядкой, старался быть осмотрительным во всех делах, словно моя безупречность могла скрыть ужасные тайны рода Стрейтернов.
Джиллиана ничего не сказала в ответ.
– Знаешь, я решил, что мне наплевать на приличия именно в тот момент, когда ты решила иначе.
Она по-прежнему молчала.
– Мы будем играть в тайных любовников, – продолжал Грант, – в то время как внешне будем ужасно приличными. Мы станем настоящим олицетворением благопристойности. А я ясно дам всем понять, что обожаю тебя, чтобы не было никаких сомнений в отношении моих чувств.
– Ты так решил?
Он кивнул:
– Я мог бы даже говорить с тобой по-итальянски на людях. Все будут думать, что я навеселе, но только ты будешь понимать истинное значение моих слов. Тайные словечки и фразочки. Внешне, однако, мы будем воплощением всего церемонного и благопристойного.
Джиллиана покачала головой.
– Ты действительно думаешь, что можешь оставить меня?
– Да, хотя это очень трудно.
– А я думаю, что это, черт возьми, вообще невозможно, – твердо проговорил Грант. – И этого никогда не произойдет.
– Не произойдет?
Он подошел к ней, протянул руки. Она вложила в его ладони свои.
– Останься со мной в Роузмуре. Сделай его счастливым местом, моя дорогая Джиллиана. Пусть оно станет известно всей Шотландии как никогда не знающее ни горя, ни печали, ни потерь. – Он медленно заключил ее в кольцо своих рук. – Неужели ты ничего ко мне не чувствуешь?
– Я люблю тебя, – сказала она и увидела, как изменилось его лицо. Оно стало торжественным, взгляд потеплел. – Я люблю тебя достаточно, чтобы признаться в своих страхах и поведать о своей боли. Достаточно, чтобы быть слабой рядом с тобой и не пытаться защищаться.
Он притянул ее ближе.
– Когда ты входишь в комнату, мое сердце бьется чаще, – продолжала она. – Мне хочется улыбаться, когда я думаю о тебе. Мне хочется плакать, когда я знаю, что тебе больно. Мне хочется быть твоей помощницей, хотя бывают моменты, когда у меня возникает желание помучить тебя. Я хочу, чтобы в моей жизни был ты. Хочу сидеть с тобой за одним столом. Хочу проснуться среди ночи и знать, что ты рядом со мной. Я хочу испытывать восторг в твоих объятиях, ощущать и смех, и слезы.
– И все же ты не хочешь меня, – сказал Грант, нахмурившись. Глаза его, однако, искрились улыбкой. – Если положение графини недостаточно заманчиво для тебя, есть еще Роузмур. Ты будешь хозяйкой Роузмура, правда, я сомневаюсь, что несколько кирпичей изменят твое мнение.
Она отстранилась.
– Графини? – Джиллиана часто-часто заморгала, но все же не смогла удержать слезы. – Мне все равно, буду я графиней или нет.
– По-моему, у нас есть драгоценности. Сапфиры и рубины. Ты любишь драгоценности?
– Не знаю, – призналась Джиллиана. – У меня их было не так много.
– Ты могла бы стать моей ассистенткой. Ты очень хорошая ассистентка. Я заново выстрою лабораторию.
Когда она не ответила, он нахмурился.
– Ну так как?
– Всему этому я бы предпочла титул жены.
Грант улыбнулся, наклоняя голову.
– Думаю, это мы можем устроить, – прошептал он и поцеловал ее.