Страница:
Доротея пожала плечами. Возможно, это все не более чем чувство ревности. Да еще, пожалуй, зависть к молодости девушки. А может, и нет. Графиня смотрела, как Арабелла удаляется. Выражение лица компаньонки, смотревшей ей вслед, встревожило Доротею даже больше, чем ее прежние мысли.
Страх она бы никогда ни с чем не спутала.
Мисс Камерон все не приходила, и это лишь доказывало, что она мудрее, чем он.
Грант беспокойно метался по лаборатории, чувствуя какое-то необоснованное неудовлетворение текущими делами, а ведь обычно он настолько увлекался своими опытами, что забывал обо всем на свете.
Если ему бывало одиноко, он работал. Если его раздражал какой-то аспект его жизни, он работал. Если его горе было просто невыносимым, работа также помогала это пережить.
Работа всегда давала Гранту утешение – вплоть до недавнего времени.
Жизнь представлялась ему цепью неприятных моментов, перемежающихся радостью. В последнее время, однако, он переживал больше неприятных моментов, чем счастливых событий. Почему так? Потому что он вернулся в Англию?
В течение нескольких лет Италия была его домом. Временами он тосковал по Шотландии, по своей семье, по истории, которая была и его историей, по Роузмуру. Но Италия дача ему то, чего не могла дать Шотландия, – здесь он мог быть просто Грантом Роберсоном.
В Шотландии он всегда был графом Стрейтерном, со всей ответственностью и обязанностями, которые налагает графский титул.
Вот и сейчас он не должен находиться здесь, в своей лаборатории, начиная то, что обещает стать серией интереснейших, удивительных экспериментов. Ему следует встречаться со своим управляющим и принимать какие-то решения, связанные с делами. Хозяйственные постройки нуждаются в покраске, и он должен выбрать краску. Ирригационные рвы заросли травой, и ему нужно решить, в каком порядке они должны быть почищены. Необходимо установить порядок сева на следующий год, как и дату отправки скота на рынок. Не говоря уж о том, что крыша требует починки, – следует выбрать кому поручить выполнение этой задачи.
Он нужен в качестве графа Стрейтерна, но сегодня ему хотелось быть ученым.
Возможно, потому его совесть и безмолвствовала в отношении Джиллианы Камерон – он сейчас был слишком озабочен поиском оправданий своему увиливанию от графских обязанностей. Возможно, поэтому он не задумывался над тем, почему ему так хочется видеть Джиллиану в своей лаборатории.
Неужели она не придет?
Нет, это не должно его волновать.
Вместо того чтобы постоянно думать о Джиллиане Камерон, ему следует сосредоточиться на Арабелле. Она будет его женой, и это решение он принял сам, по собственной воле.
Арабелла такая же неудержимая и решительная, как и он. Напористости и амбиций в достижении своей цели ей тоже не занимать. Правда, то, что может послужить хорошей основой для дружбы или даже делового партнерства, кажется не очень подходящим для брака.
Вначале, предлагая этот брак доктору Фентону, Грант думал лишь об удобстве и преимуществах. Теперь же ему хотелось много большего.
Теперь он знал, что ему нужна женщина, которая умела бы смеяться, которая входила бы в комнату и освещала ее своим присутствием. Ему хотелось, чтобы эта женщина, чей язычок временами мог быть острым, понимала, что он тоже человек и может ошибаться.
Грант терпеть не мог многие вещи: непробиваемую бестолковость, например. Скука, жестокость, плоские шутки – все это заставляло его томиться по тишине и благословенному спокойствию своей лаборатории. Джиллиана Камерон ни разу не вызвала у него раздражения, и уже одно это выделяло ее среди других женщин.
Как странно, что месяц назад он мог думать о своей смерти с гораздо большим спокойствием. Теперь же эта мысль приводила его в ярость. Возможно, ему не стоит полностью отвергать диагноз доктора Фентона. Ведь не исключено, что у него на самом деле болезнь крови и его дни сочтены. Прожил ли он больше, чем ему осталось жить? Была и еще одна мысль, которая ему не нравилась, – те дни, что ему остались, он теперь должен разделить с Арабеллой Фентон.
Что, черт возьми, он наделал?
Джиллиана считает его обаятельным. Никто никогда не считал его обаятельным. Ну разве что несколько женщин в Италии, но ни одна в Шотландии. Ведь он же граф Стрейтерн, неприступный, надменный.
А она считает его обаятельным.
Но где же она?
Глава 9
Глава 10
Страх она бы никогда ни с чем не спутала.
Мисс Камерон все не приходила, и это лишь доказывало, что она мудрее, чем он.
Грант беспокойно метался по лаборатории, чувствуя какое-то необоснованное неудовлетворение текущими делами, а ведь обычно он настолько увлекался своими опытами, что забывал обо всем на свете.
Если ему бывало одиноко, он работал. Если его раздражал какой-то аспект его жизни, он работал. Если его горе было просто невыносимым, работа также помогала это пережить.
Работа всегда давала Гранту утешение – вплоть до недавнего времени.
Жизнь представлялась ему цепью неприятных моментов, перемежающихся радостью. В последнее время, однако, он переживал больше неприятных моментов, чем счастливых событий. Почему так? Потому что он вернулся в Англию?
В течение нескольких лет Италия была его домом. Временами он тосковал по Шотландии, по своей семье, по истории, которая была и его историей, по Роузмуру. Но Италия дача ему то, чего не могла дать Шотландия, – здесь он мог быть просто Грантом Роберсоном.
В Шотландии он всегда был графом Стрейтерном, со всей ответственностью и обязанностями, которые налагает графский титул.
Вот и сейчас он не должен находиться здесь, в своей лаборатории, начиная то, что обещает стать серией интереснейших, удивительных экспериментов. Ему следует встречаться со своим управляющим и принимать какие-то решения, связанные с делами. Хозяйственные постройки нуждаются в покраске, и он должен выбрать краску. Ирригационные рвы заросли травой, и ему нужно решить, в каком порядке они должны быть почищены. Необходимо установить порядок сева на следующий год, как и дату отправки скота на рынок. Не говоря уж о том, что крыша требует починки, – следует выбрать кому поручить выполнение этой задачи.
Он нужен в качестве графа Стрейтерна, но сегодня ему хотелось быть ученым.
Возможно, потому его совесть и безмолвствовала в отношении Джиллианы Камерон – он сейчас был слишком озабочен поиском оправданий своему увиливанию от графских обязанностей. Возможно, поэтому он не задумывался над тем, почему ему так хочется видеть Джиллиану в своей лаборатории.
Неужели она не придет?
Нет, это не должно его волновать.
Вместо того чтобы постоянно думать о Джиллиане Камерон, ему следует сосредоточиться на Арабелле. Она будет его женой, и это решение он принял сам, по собственной воле.
Арабелла такая же неудержимая и решительная, как и он. Напористости и амбиций в достижении своей цели ей тоже не занимать. Правда, то, что может послужить хорошей основой для дружбы или даже делового партнерства, кажется не очень подходящим для брака.
Вначале, предлагая этот брак доктору Фентону, Грант думал лишь об удобстве и преимуществах. Теперь же ему хотелось много большего.
Теперь он знал, что ему нужна женщина, которая умела бы смеяться, которая входила бы в комнату и освещала ее своим присутствием. Ему хотелось, чтобы эта женщина, чей язычок временами мог быть острым, понимала, что он тоже человек и может ошибаться.
Грант терпеть не мог многие вещи: непробиваемую бестолковость, например. Скука, жестокость, плоские шутки – все это заставляло его томиться по тишине и благословенному спокойствию своей лаборатории. Джиллиана Камерон ни разу не вызвала у него раздражения, и уже одно это выделяло ее среди других женщин.
Как странно, что месяц назад он мог думать о своей смерти с гораздо большим спокойствием. Теперь же эта мысль приводила его в ярость. Возможно, ему не стоит полностью отвергать диагноз доктора Фентона. Ведь не исключено, что у него на самом деле болезнь крови и его дни сочтены. Прожил ли он больше, чем ему осталось жить? Была и еще одна мысль, которая ему не нравилась, – те дни, что ему остались, он теперь должен разделить с Арабеллой Фентон.
Что, черт возьми, он наделал?
Джиллиана считает его обаятельным. Никто никогда не считал его обаятельным. Ну разве что несколько женщин в Италии, но ни одна в Шотландии. Ведь он же граф Стрейтерн, неприступный, надменный.
А она считает его обаятельным.
Но где же она?
Глава 9
Гостиная, прилегающая к спальне Арабеллы, была превращена в модный салон. Отрезы тканей и манекены, одетые по последней моде, заполонили комнату. Три швеи были заняты тем, что булавками подкалывали на Арабелле бледно-желтое шелковое платье, украшенное пышными рукавами, жемчужными пуговицами и бистонским кружевом.
Джиллиана сидела на софе, не покидая всего этого хаоса только лишь из опасения, что если она уйдет, то Арабелла тут же выставит всех вон, чтобы вернуться к своим книгам.
– Я не имею ни малейшего желания и дальше продолжать заниматься тем, что считаю пустым времяпрепровождением, – заявила Арабелла, обращаясь к Джиллиане через голову ловкой и прилежной девушки-швеи. Джиллиане хотелось предупредить швею, что Арабелла не будет долго стоять спокойно, так что ей лучше бы поторопиться с закалыванием лифа платья.
– Быть правильно одетой очень важно, Арабелла, – возразила Джиллиана. – Тем более что предстоит бал, где все будут смотреть на тебя.
Арабелла открыла было рот, чтобы продолжать возмущаться, но Джиллиана жестом остановила ее.
– Пожалуйста, Арабелла, позволь этим женщинам закончить то, для чего они пришли сюда. Я обещала доктору Фентону сделать все от меня зависящее, чтобы ты была готова к роли графини.
– Я не желаю тратить больше чем абсолютный минимум времени на осуществление этой пародии на брак. Не хочу, чтобы у графа создалось впечатление, будто я хоть в малейшей степени стремлюсь вступить в этот союз.
– Не думаю, что у графа создалось впечатление, что у него очень пылкая невеста, – сухо отозвалась Джиллиана. – Все, о чем я прошу тебя, Арабелла, это не отпугнуть беднягу прежде, чем он хотя бы приблизится к алтарю.
Девушка-швея, подкалывавшая подол платья Арабеллы, взглядом дала понять Джиллиане, что не стоит быть столь откровенной при слугах. Джиллиана вспыхнула от смущения и откинулась на спинку софы, твердо решив молчать.
– Почему ты так ему симпатизируешь? Или ты сама питаешь к нему нежные чувства?
Джиллиана посмотрела на Арабеллу.
– Не неси вздор, – сказала она, чувствуя, что должна что-то ответить.
– Честно говоря, я бы не возражала, хотя не думаю, чтобы тебя устроили такого рода отношения. Одно дело быть женой, и совсем другое – любовницей. У тебя нет защиты. Ты порицаема обществом. Хотя вообще-то тебе все это уже известно, не так ли?
Намеренно ли эти слова прозвучали так жестоко? Или Арабелла просто излагала известные ей сведения? А может, хуже того, Арабелла хотела ее устыдить? Впрочем, каков бы ни был мотив, сказанное было правдой.
– Да, – ответила Джиллиана, не обращая внимания на любопытные взгляды швей. – Мне известно, каково это.
Став компаньонкой Арабеллы, она постоянно следила за своими словами и тоном, каким они были сказаны. Однако бывали моменты, как сейчас, когда у нее возникало огромное желание просто встать, выйти из комнаты и больше никогда не приближаться к Арабелле Фентон даже на пушечный выстрел.
К сожалению, без перспектив, без работы такой поступок был бы равносилен самоубийству. Однако Джиллиана чувствовала, что долго она не выдержит.
– Они уже заканчивают?
Так как швея трудилась над левым рукавом, а правый еще даже не начинала закалывать, Джиллиана предположила, что еще нет.
– Так не пойдет, Джиллиана. – Арабелла резко топнула ногой по ящику, на котором стояла. Поскольку обута она была в бальные туфельки из мягкой кожи, громко стукнуть ей не удалось, что, похоже, еще больше ее разозлило.
Она начала вытаскивать булавки из бокового шва платья и швырять их прямо в бедную девушку, стоящую на коленях у ее ног. Швея, закалывающая рукав, вскинула руки, защищаясь, но одна из булавок все же вонзилась в ее руку.
Выступившая кровь и вскрик боли тут же прекратили вспышку раздражения Арабеллы.
– Извините, – сказала она. – Я не хотела вас поранить. Дайте-ка, я посмотрю.
Девушка отшатнулась, когда Арабелла хотела осмотреть ее руку.
– Я врач, – строго проговорила Арабелла.
– Прошу прощения, мисс, – пробормотала швея, – вы правда доктор? Я никогда не слышала, чтоб женщина занималась этим.
– Но я же сказала, что это так. А теперь дайте мне вашу руку.
Пациентка неуверенно протянула руку. Арабелла осмотрела рану очень внимательно, нимало не обеспокоенная тем, что несколько капель крови упали на пол, угрожая красивому платью желтого шелка, которое было на ней. Девушка, однако, вовремя прикрыла юбку куском муслина.
– Рана не так страшна, как я думала, – заявила Арабелла. – Скоро все заживет. Я принесу вам мазь, – добавила она, затем нахмурилась: – Если мне позволят сдвинуться с места.
– Я принесу, – предложила Джиллиана, которой не терпелось сбежать.
Она прошла в спальню Арабеллы и, достав корзинку с медикаментами, через каких-то пару минут вернулась в гостиную. Впервые со времени их приезда Арабелла выглядела довольной.
Итак, о бедной девушке позаботятся, Арабелла испытает чувство удовлетворения, а у Джиллианы появится несколько минут для себя.
Терраса шла вдоль всего второго этажа этого крыла, и она сбежала туда, впервые за весь день вздохнув полной грудью.
Роузмур простирался перед ней, лужайка спускалась слева к лесу, а справа к дороге, которая вела к Дворцу удовольствий. Какое подходящее название для внешнего вида здания, но не для того, что находится внутри.
– Вы не пришли ко мне в лабораторию, мисс Камерон. Вы не держите слова?
Джиллиана не повернулась, не поздоровалась с ним, она не отрывала взгляда от простирающейся перед ней панорамы. Говоря по правде, она с гораздо большим удовольствием смотрела бы на него. Его лицо было определенно интереснее холмистой равнины, раскинувшейся перед ней. Но смотреть на Гранта Роберсона считалось неприличным, а она старалась вести себя прилично, да поможет ей Бог.
– Я была нужна Арабелле, ваше сиятельство. Ей шьют бальное платье.
– А разве то, что я мог нуждаться в вас, не имеет значения?
При этих словах ее сердце немедленно пустилось в галоп, и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоиться.
– Быть компаньонкой Арабеллы – моя обязанность, ваше сиятельство. Я не могу уклоняться от нее.
– А я ваш работодатель. Как только вы прибыли в Роузмур, я взял на себя все обязательства Арабеллы, включая выплату вашего довольно скудного жалованья, мисс Камерон.
На это ей нечего было возразить.
– Арабелле действительно недоставало бы вас? – спросил он.
– Единственный, кто мог что-то сказать по поводу моего отсутствия, это доктор Фентон, – честно призналась Джиллиана. – Не сомневаюсь, что Арабелла даже не заметила бы, что меня нет.
Она устремила взгляд вперед. Справа был обнесенный стеной сад с фруктовыми деревьями, любимыми розами графини и грядками с овощами и лекарственными травами. Слева находилась старинная башня, построенная, как ей сказали, в конце четырнадцатого века.
– Должно быть, чудесно владеть таким великолепием, ваше сиятельство.
Он не ответил.
Из дверей появился лакей, и Грант взмахом руки отослал его прочь. Слуга остановился, щелкнул каблуками и быстро исчез.
– Какое почтение, – заметила Джиллиана. – Интересно, каково это, когда все на свете желают служить вам?
– Ну, едва ли все на свете, – усмехнулся граф. – Но это огромная ответственность.
Джиллиана посмотрела на него и тут же отвела взгляд. Он несколько мгновений наблюдал за ней.
– Этот молодой лакей может остаться здесь или уйти куда-либо еще, но то, чем он станет заниматься в дальнейшем, решат эти несколько месяцев работы у меня.
– Как его зовут? – спросила Джиллиана, предположив, что граф этого не знает.
– Джеймс. Джеймс Артур Фергюсон. Его дядя много лет служил у меня старшим конюхом, пока несчастный случай не сделал его инвалидом.
– И вы чувствуете свою ответственность за его племянника? – спросила она, теперь уже внимательно глядя на графа.
– Я чувствую, что должен позаботиться, чтобы с ним, как и с любым человеком, работающим у меня, не случилось ничего дурного, – ответил граф, и легкая улыбка приподняла уголки его губ. – Я настаиваю, чтобы вся челядь каждое воскресенье посещала церковную службу. И настаиваю также, чтобы мои люди откладывали часть своего жалованья и отсылали деньги в банк Эдинбурга.
– И все же при такой вашей хозяйственности и ответственности вы оставались в Италии.
– Я не отказался полностью от всех своих обязанностей, мисс Камерон, – сказал он, нахмурившись. – Мы с братом вели пространную переписку. Он сообщал мне обо всех важных решениях. Я не был совсем отстранен отдел.
– Прошу меня простить, ваше сиятельство. Я не хотела вызвать ваше раздражение.
– Я не раздражен, – проворчал он.
– Я все время противоречу вам, вы заметили?
– Если и так, это не влияет на мое настроение.
– Значит, мне просто показалось.
– Правильнее будет сказать, что я не привык иметь дело с таким искренним человеком, как вы.
Джиллиана положила ладони па балюстраду и снова устремила взгляд вперед.
– Я способна на некоторую сдержанность в речи, ваше сиятельство. Недостаточно, надо признать, но все же. Не каждая мысль, что приходит мне на ум, слетает с языка. Некоторые вещи так и остаются невысказанными.
– Тогда мне было бы весьма любопытно услышать, чего вы не говорите, мисс Камерон. Это, без сомнения, крайне занимательные замечания.
– Пожалуй, лучше мне все же промолчать, ваше сиятельство.
– Как жаль, – посетовал он. – Остроумный ответ красивой женщины стоит того, чтобы его услышать, даже если результатом будет раздражение.
– Вы пытаетесь сделать мне изысканный комплимент, ваше сиятельство? Если так, то заверяю вас, что я признательна вам за попытку, но в ней нет необходимости.
– Ваши слова означают, что либо я не преуспел в изысканности, либо вы не верите в свою привлекательность.
– Не думаю, что это подходящая тема для беседы, ваше сиятельство.
– Вы даете мне понять, что моя попытка быть любезным потерпела полное фиаско.
– Вам не следовало и пытаться. Или я опять чересчур откровенна?
Граф ничего не ответил. Джиллиана взглянула на него краем глаза и заметила, что теперь он тоже повернулся и любуется пейзажем.
Она не возражала против того, чтобы он задавал ей вопросы, но что было странным в их разговоре – это отсутствие надлежащих вопросов. Граф не спрашивал Джиллиану об Арабелле. Не выражал ни малейшего интереса, словно его будущая жена была для него не важнее одной из каминных решеток или фресок на потолке.
Но и Джиллиана не спешила сообщить ему те сведения, которые, вероятно, должна была бы сообщить. Если б она была по-настоящему предана Арабелле, она бы поторопилась объяснить графу, что у Арабеллы зачастую на уме более важные мысли, чем то, где находится ее компаньонка. Еще она могла бы перечислить качества, которые сделают Арабеллу вполне приемлемой женой. Ее любовь к чтению, например, – правда, предпочитает она медицинские книги. А уж то, что Арабелла равнодушна к модной одежде, позволит ему сэкономить немало средств на модистках. Но Джиллиана ничего этого не сказала, продолжая, как и он, хранить молчание.
– Вы не любите модные вещи, мисс Камерон? – неожиданно спросил граф.
– Люблю, – ответила она.
Он бросил взгляд на окна гостиной Арабеллы.
– Но вы намеренно покинули комнату, где работали швеи. Почему?
– Возможно, моя нелюбовь к толпе больше, чем любовь к одежде.
– Я тоже стараюсь избегать людей, – заметил он.
Удивленная, Джиллиана взглянула на него.
– Как нелюбезно с вашей стороны.
Граф улыбнулся.
– Вы так думаете? Люди в целом сильно разочаровывают меня. Наука же, напротив, не разочаровывает никогда. Я могу точно взвесить и определить составляющие эксперимента, знаю данные на входе и на выходе. Люди же редко бывают настолько понятны.
– Однако эксперимент не может обнять вас, не может улыбнуться вам или поздравить с удачным днем. Математическое уравнение не может дать вам любви.
– Но математическое уравнение не может наскучить мне, мисс Камерон.
– Тогда, думаю, вам лучше оставить меня, – сказала Джиллиана, чувствуя какую-то нелепую беспечность. – Пока я вам не наскучила.
– Кажется, теперь я вызвал ваше раздражение? Вы мне скажете? Или оставите это при себе?
Граф положил ладони на перила рядом с ее руками, настолько близко, что она ощутила их тепло.
Интересно, чтобы она почувствовала, если бы положила свою ладонь поверх его руки?
Джиллиана отступила в сторону.
– Полагаю, мне лучше уйти, ваше сиятельство.
– Почему?
Его взгляд был прямым и пронизывающим. Она крепко сжала губы, чтобы не выдать их дрожи. Он прекрасно знает почему.
– Вы скоро женитесь, ваше сиятельство.
– В самом деле, мисс Камерон, и как мудро с вашей стороны напомнить мне об этом. Вы всегда такая правильная?
– Всегда, ваше сиятельство.
Несколько долгих мгновений они просто смотрели друг на друга. Потом граф повернулся и, не сказав больше ни слова, зашагал с террасы, оставив Джиллиану в одиночестве, нетронутую и незапятнанную, по крайней мере в данной ситуации. Его благоразумие спасло ее, когда ее желания, похоже, взывали совсем к иному.
Три года назад она с готовностью пошла на свою погибель, наслаждаясь каждой ее минутой, ничуть не испуганная актом любви Она испытала восторг, а не отвращение. Она обожала каждую ласку, каждое прикосновение, каждую волну трепета и каждый вздох. Как утверждал ее возлюбленный, она была очень страстной женщиной, и она не стыдилась этого, она испытывала лишь удовольствие.
Но неужели она каким-то образом выдала свою искушенность? Неужели у нее какой-то особый взгляд? Может ли мужчина, глядя на нее, понять, что она ни девственна, ни невинна? Может ли заподозрить, что она готова к интрижкам? Неужели ее походка более развязна, чем у других женщин? Или то, как она ведет себя, каким-то образом сообщает мужчине, что она не прочь оказаться в его постели?
Или просто любой мужчина видит в каждой женщине вызов? Стену, которую нужно преодолеть, неприступную крепость, которую он должен покорить?
Если так, то тогда ей, пожалуй, стоит быть больше похожей на Арабеллу Возможно, ей следует повнимательнее присмотреться, как та ведет себя, без малейших усилий отвергая всяческое общение с мужчинами.
И наверное, ей надо избегать графа Стрейтерна любой ценой.
У двери он оглянулся на нее. Джиллиана стояла, устремив взгляд на простирающуюся впереди лужайку. Как же он ненавидит то, что его здесь окружает! Джиллиане кажется, что это удовольствие – быть владельцем Роузмура. Если бы она только представляла себе всю тяжесть бремени, которое он несет на себе. Но она не посвящена в эту часть его жизни и, если ему повезет, никогда не узнает больше, чем он сам захочет ей рассказать.
Много лет и сил отдал Грант на то, чтобы никакие слухи или домыслы не коснулись Роузмура. Не оттого ли он сбежал в Италию? Не потому что жаждал свободы, а потому что не менее сильно хотел освобождения от почти осязаемой ауры зла, которая так прочно пристала к его отчему дому. А смерть братьев еще усугубила мрачную атмосферу Роузмура.
Каждое мгновение, проведенное Грантом в обществе Арабеллы, только еще больше убеждало его, что он сделал совершенно неправильный выбор и для себя, и для Роузмура. Его неприязнь к Арабелле Фентон возрастала с такой силой, что это удивило его самого. Обычно он не испытывал слишком острых эмоций по отношению к женщине, разве что любопытство, какое сейчас возбуждала в нем Джиллиана Камерон.
Нет, сейчас это было не просто любопытство. Восторг. Удовольствие. С ней он чувствовал себя непринужденнее, словно она прогоняла призраки прошлого и тревоги будущего.
«Оставь ее в покое».
Как, однако, странно, что исполнение этого приказа может оказаться невозможным.
Арабелла наблюдала за ними из окна. Она заметила и вспыхнувшее лицо Джиллианы, и взгляд, которым она проводила графа, когда он уходил. Джиллиана не лучше уличной шлюхи, распущенной женщины, если так поощряет его. Разве она не знает, что стоит женщине улыбнуться мужчине определенным образом, и он тут же сочтет ее потерявшей голову?
Джиллиана должна понять, что ее поступки – как сухие щепки для пламени. Она должна не забывать, что следует вести себя пристойно, с достоинством, которого требует принадлежность к женскому полу. Мужчины могут быть похотливыми животными, женщины же должны повелевать ими. Женщины должны делать мир цивилизованным, должны демонстрировать словом и делом, что люди могут быть созданиями интеллектуальными.
Но станет ли Джиллиана ее слушать? В этом Арабелла сомневалась. Джиллиана изменилась; она стала более раздражительной, все более недовольной своей ролью. Или тут что-то еще?
Своим поведением Грант Роберсон доказывает, что он такой же приземленный, как и любой из его подчиненных, вплоть до младшего конюха или помощника садовника. Такое открытие стало для Арабеллы как разочарованием, так и тайным облегчением. Будь он образцом добродетели, примером для подражания другим мужчинам, у нее не оставалось бы другого выхода, кроме как попытаться смириться с этим браком. Однако Грант оказался столь же далек от добродетели, как и Джиллиана.
Этот союз будет хуже, чем обман; он будет кошмаром.
Джиллиана сидела на софе, не покидая всего этого хаоса только лишь из опасения, что если она уйдет, то Арабелла тут же выставит всех вон, чтобы вернуться к своим книгам.
– Я не имею ни малейшего желания и дальше продолжать заниматься тем, что считаю пустым времяпрепровождением, – заявила Арабелла, обращаясь к Джиллиане через голову ловкой и прилежной девушки-швеи. Джиллиане хотелось предупредить швею, что Арабелла не будет долго стоять спокойно, так что ей лучше бы поторопиться с закалыванием лифа платья.
– Быть правильно одетой очень важно, Арабелла, – возразила Джиллиана. – Тем более что предстоит бал, где все будут смотреть на тебя.
Арабелла открыла было рот, чтобы продолжать возмущаться, но Джиллиана жестом остановила ее.
– Пожалуйста, Арабелла, позволь этим женщинам закончить то, для чего они пришли сюда. Я обещала доктору Фентону сделать все от меня зависящее, чтобы ты была готова к роли графини.
– Я не желаю тратить больше чем абсолютный минимум времени на осуществление этой пародии на брак. Не хочу, чтобы у графа создалось впечатление, будто я хоть в малейшей степени стремлюсь вступить в этот союз.
– Не думаю, что у графа создалось впечатление, что у него очень пылкая невеста, – сухо отозвалась Джиллиана. – Все, о чем я прошу тебя, Арабелла, это не отпугнуть беднягу прежде, чем он хотя бы приблизится к алтарю.
Девушка-швея, подкалывавшая подол платья Арабеллы, взглядом дала понять Джиллиане, что не стоит быть столь откровенной при слугах. Джиллиана вспыхнула от смущения и откинулась на спинку софы, твердо решив молчать.
– Почему ты так ему симпатизируешь? Или ты сама питаешь к нему нежные чувства?
Джиллиана посмотрела на Арабеллу.
– Не неси вздор, – сказала она, чувствуя, что должна что-то ответить.
– Честно говоря, я бы не возражала, хотя не думаю, чтобы тебя устроили такого рода отношения. Одно дело быть женой, и совсем другое – любовницей. У тебя нет защиты. Ты порицаема обществом. Хотя вообще-то тебе все это уже известно, не так ли?
Намеренно ли эти слова прозвучали так жестоко? Или Арабелла просто излагала известные ей сведения? А может, хуже того, Арабелла хотела ее устыдить? Впрочем, каков бы ни был мотив, сказанное было правдой.
– Да, – ответила Джиллиана, не обращая внимания на любопытные взгляды швей. – Мне известно, каково это.
Став компаньонкой Арабеллы, она постоянно следила за своими словами и тоном, каким они были сказаны. Однако бывали моменты, как сейчас, когда у нее возникало огромное желание просто встать, выйти из комнаты и больше никогда не приближаться к Арабелле Фентон даже на пушечный выстрел.
К сожалению, без перспектив, без работы такой поступок был бы равносилен самоубийству. Однако Джиллиана чувствовала, что долго она не выдержит.
– Они уже заканчивают?
Так как швея трудилась над левым рукавом, а правый еще даже не начинала закалывать, Джиллиана предположила, что еще нет.
– Так не пойдет, Джиллиана. – Арабелла резко топнула ногой по ящику, на котором стояла. Поскольку обута она была в бальные туфельки из мягкой кожи, громко стукнуть ей не удалось, что, похоже, еще больше ее разозлило.
Она начала вытаскивать булавки из бокового шва платья и швырять их прямо в бедную девушку, стоящую на коленях у ее ног. Швея, закалывающая рукав, вскинула руки, защищаясь, но одна из булавок все же вонзилась в ее руку.
Выступившая кровь и вскрик боли тут же прекратили вспышку раздражения Арабеллы.
– Извините, – сказала она. – Я не хотела вас поранить. Дайте-ка, я посмотрю.
Девушка отшатнулась, когда Арабелла хотела осмотреть ее руку.
– Я врач, – строго проговорила Арабелла.
– Прошу прощения, мисс, – пробормотала швея, – вы правда доктор? Я никогда не слышала, чтоб женщина занималась этим.
– Но я же сказала, что это так. А теперь дайте мне вашу руку.
Пациентка неуверенно протянула руку. Арабелла осмотрела рану очень внимательно, нимало не обеспокоенная тем, что несколько капель крови упали на пол, угрожая красивому платью желтого шелка, которое было на ней. Девушка, однако, вовремя прикрыла юбку куском муслина.
– Рана не так страшна, как я думала, – заявила Арабелла. – Скоро все заживет. Я принесу вам мазь, – добавила она, затем нахмурилась: – Если мне позволят сдвинуться с места.
– Я принесу, – предложила Джиллиана, которой не терпелось сбежать.
Она прошла в спальню Арабеллы и, достав корзинку с медикаментами, через каких-то пару минут вернулась в гостиную. Впервые со времени их приезда Арабелла выглядела довольной.
Итак, о бедной девушке позаботятся, Арабелла испытает чувство удовлетворения, а у Джиллианы появится несколько минут для себя.
Терраса шла вдоль всего второго этажа этого крыла, и она сбежала туда, впервые за весь день вздохнув полной грудью.
Роузмур простирался перед ней, лужайка спускалась слева к лесу, а справа к дороге, которая вела к Дворцу удовольствий. Какое подходящее название для внешнего вида здания, но не для того, что находится внутри.
– Вы не пришли ко мне в лабораторию, мисс Камерон. Вы не держите слова?
Джиллиана не повернулась, не поздоровалась с ним, она не отрывала взгляда от простирающейся перед ней панорамы. Говоря по правде, она с гораздо большим удовольствием смотрела бы на него. Его лицо было определенно интереснее холмистой равнины, раскинувшейся перед ней. Но смотреть на Гранта Роберсона считалось неприличным, а она старалась вести себя прилично, да поможет ей Бог.
– Я была нужна Арабелле, ваше сиятельство. Ей шьют бальное платье.
– А разве то, что я мог нуждаться в вас, не имеет значения?
При этих словах ее сердце немедленно пустилось в галоп, и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоиться.
– Быть компаньонкой Арабеллы – моя обязанность, ваше сиятельство. Я не могу уклоняться от нее.
– А я ваш работодатель. Как только вы прибыли в Роузмур, я взял на себя все обязательства Арабеллы, включая выплату вашего довольно скудного жалованья, мисс Камерон.
На это ей нечего было возразить.
– Арабелле действительно недоставало бы вас? – спросил он.
– Единственный, кто мог что-то сказать по поводу моего отсутствия, это доктор Фентон, – честно призналась Джиллиана. – Не сомневаюсь, что Арабелла даже не заметила бы, что меня нет.
Она устремила взгляд вперед. Справа был обнесенный стеной сад с фруктовыми деревьями, любимыми розами графини и грядками с овощами и лекарственными травами. Слева находилась старинная башня, построенная, как ей сказали, в конце четырнадцатого века.
– Должно быть, чудесно владеть таким великолепием, ваше сиятельство.
Он не ответил.
Из дверей появился лакей, и Грант взмахом руки отослал его прочь. Слуга остановился, щелкнул каблуками и быстро исчез.
– Какое почтение, – заметила Джиллиана. – Интересно, каково это, когда все на свете желают служить вам?
– Ну, едва ли все на свете, – усмехнулся граф. – Но это огромная ответственность.
Джиллиана посмотрела на него и тут же отвела взгляд. Он несколько мгновений наблюдал за ней.
– Этот молодой лакей может остаться здесь или уйти куда-либо еще, но то, чем он станет заниматься в дальнейшем, решат эти несколько месяцев работы у меня.
– Как его зовут? – спросила Джиллиана, предположив, что граф этого не знает.
– Джеймс. Джеймс Артур Фергюсон. Его дядя много лет служил у меня старшим конюхом, пока несчастный случай не сделал его инвалидом.
– И вы чувствуете свою ответственность за его племянника? – спросила она, теперь уже внимательно глядя на графа.
– Я чувствую, что должен позаботиться, чтобы с ним, как и с любым человеком, работающим у меня, не случилось ничего дурного, – ответил граф, и легкая улыбка приподняла уголки его губ. – Я настаиваю, чтобы вся челядь каждое воскресенье посещала церковную службу. И настаиваю также, чтобы мои люди откладывали часть своего жалованья и отсылали деньги в банк Эдинбурга.
– И все же при такой вашей хозяйственности и ответственности вы оставались в Италии.
– Я не отказался полностью от всех своих обязанностей, мисс Камерон, – сказал он, нахмурившись. – Мы с братом вели пространную переписку. Он сообщал мне обо всех важных решениях. Я не был совсем отстранен отдел.
– Прошу меня простить, ваше сиятельство. Я не хотела вызвать ваше раздражение.
– Я не раздражен, – проворчал он.
– Я все время противоречу вам, вы заметили?
– Если и так, это не влияет на мое настроение.
– Значит, мне просто показалось.
– Правильнее будет сказать, что я не привык иметь дело с таким искренним человеком, как вы.
Джиллиана положила ладони па балюстраду и снова устремила взгляд вперед.
– Я способна на некоторую сдержанность в речи, ваше сиятельство. Недостаточно, надо признать, но все же. Не каждая мысль, что приходит мне на ум, слетает с языка. Некоторые вещи так и остаются невысказанными.
– Тогда мне было бы весьма любопытно услышать, чего вы не говорите, мисс Камерон. Это, без сомнения, крайне занимательные замечания.
– Пожалуй, лучше мне все же промолчать, ваше сиятельство.
– Как жаль, – посетовал он. – Остроумный ответ красивой женщины стоит того, чтобы его услышать, даже если результатом будет раздражение.
– Вы пытаетесь сделать мне изысканный комплимент, ваше сиятельство? Если так, то заверяю вас, что я признательна вам за попытку, но в ней нет необходимости.
– Ваши слова означают, что либо я не преуспел в изысканности, либо вы не верите в свою привлекательность.
– Не думаю, что это подходящая тема для беседы, ваше сиятельство.
– Вы даете мне понять, что моя попытка быть любезным потерпела полное фиаско.
– Вам не следовало и пытаться. Или я опять чересчур откровенна?
Граф ничего не ответил. Джиллиана взглянула на него краем глаза и заметила, что теперь он тоже повернулся и любуется пейзажем.
Она не возражала против того, чтобы он задавал ей вопросы, но что было странным в их разговоре – это отсутствие надлежащих вопросов. Граф не спрашивал Джиллиану об Арабелле. Не выражал ни малейшего интереса, словно его будущая жена была для него не важнее одной из каминных решеток или фресок на потолке.
Но и Джиллиана не спешила сообщить ему те сведения, которые, вероятно, должна была бы сообщить. Если б она была по-настоящему предана Арабелле, она бы поторопилась объяснить графу, что у Арабеллы зачастую на уме более важные мысли, чем то, где находится ее компаньонка. Еще она могла бы перечислить качества, которые сделают Арабеллу вполне приемлемой женой. Ее любовь к чтению, например, – правда, предпочитает она медицинские книги. А уж то, что Арабелла равнодушна к модной одежде, позволит ему сэкономить немало средств на модистках. Но Джиллиана ничего этого не сказала, продолжая, как и он, хранить молчание.
– Вы не любите модные вещи, мисс Камерон? – неожиданно спросил граф.
– Люблю, – ответила она.
Он бросил взгляд на окна гостиной Арабеллы.
– Но вы намеренно покинули комнату, где работали швеи. Почему?
– Возможно, моя нелюбовь к толпе больше, чем любовь к одежде.
– Я тоже стараюсь избегать людей, – заметил он.
Удивленная, Джиллиана взглянула на него.
– Как нелюбезно с вашей стороны.
Граф улыбнулся.
– Вы так думаете? Люди в целом сильно разочаровывают меня. Наука же, напротив, не разочаровывает никогда. Я могу точно взвесить и определить составляющие эксперимента, знаю данные на входе и на выходе. Люди же редко бывают настолько понятны.
– Однако эксперимент не может обнять вас, не может улыбнуться вам или поздравить с удачным днем. Математическое уравнение не может дать вам любви.
– Но математическое уравнение не может наскучить мне, мисс Камерон.
– Тогда, думаю, вам лучше оставить меня, – сказала Джиллиана, чувствуя какую-то нелепую беспечность. – Пока я вам не наскучила.
– Кажется, теперь я вызвал ваше раздражение? Вы мне скажете? Или оставите это при себе?
Граф положил ладони на перила рядом с ее руками, настолько близко, что она ощутила их тепло.
Интересно, чтобы она почувствовала, если бы положила свою ладонь поверх его руки?
Джиллиана отступила в сторону.
– Полагаю, мне лучше уйти, ваше сиятельство.
– Почему?
Его взгляд был прямым и пронизывающим. Она крепко сжала губы, чтобы не выдать их дрожи. Он прекрасно знает почему.
– Вы скоро женитесь, ваше сиятельство.
– В самом деле, мисс Камерон, и как мудро с вашей стороны напомнить мне об этом. Вы всегда такая правильная?
– Всегда, ваше сиятельство.
Несколько долгих мгновений они просто смотрели друг на друга. Потом граф повернулся и, не сказав больше ни слова, зашагал с террасы, оставив Джиллиану в одиночестве, нетронутую и незапятнанную, по крайней мере в данной ситуации. Его благоразумие спасло ее, когда ее желания, похоже, взывали совсем к иному.
Три года назад она с готовностью пошла на свою погибель, наслаждаясь каждой ее минутой, ничуть не испуганная актом любви Она испытала восторг, а не отвращение. Она обожала каждую ласку, каждое прикосновение, каждую волну трепета и каждый вздох. Как утверждал ее возлюбленный, она была очень страстной женщиной, и она не стыдилась этого, она испытывала лишь удовольствие.
Но неужели она каким-то образом выдала свою искушенность? Неужели у нее какой-то особый взгляд? Может ли мужчина, глядя на нее, понять, что она ни девственна, ни невинна? Может ли заподозрить, что она готова к интрижкам? Неужели ее походка более развязна, чем у других женщин? Или то, как она ведет себя, каким-то образом сообщает мужчине, что она не прочь оказаться в его постели?
Или просто любой мужчина видит в каждой женщине вызов? Стену, которую нужно преодолеть, неприступную крепость, которую он должен покорить?
Если так, то тогда ей, пожалуй, стоит быть больше похожей на Арабеллу Возможно, ей следует повнимательнее присмотреться, как та ведет себя, без малейших усилий отвергая всяческое общение с мужчинами.
И наверное, ей надо избегать графа Стрейтерна любой ценой.
У двери он оглянулся на нее. Джиллиана стояла, устремив взгляд на простирающуюся впереди лужайку. Как же он ненавидит то, что его здесь окружает! Джиллиане кажется, что это удовольствие – быть владельцем Роузмура. Если бы она только представляла себе всю тяжесть бремени, которое он несет на себе. Но она не посвящена в эту часть его жизни и, если ему повезет, никогда не узнает больше, чем он сам захочет ей рассказать.
Много лет и сил отдал Грант на то, чтобы никакие слухи или домыслы не коснулись Роузмура. Не оттого ли он сбежал в Италию? Не потому что жаждал свободы, а потому что не менее сильно хотел освобождения от почти осязаемой ауры зла, которая так прочно пристала к его отчему дому. А смерть братьев еще усугубила мрачную атмосферу Роузмура.
Каждое мгновение, проведенное Грантом в обществе Арабеллы, только еще больше убеждало его, что он сделал совершенно неправильный выбор и для себя, и для Роузмура. Его неприязнь к Арабелле Фентон возрастала с такой силой, что это удивило его самого. Обычно он не испытывал слишком острых эмоций по отношению к женщине, разве что любопытство, какое сейчас возбуждала в нем Джиллиана Камерон.
Нет, сейчас это было не просто любопытство. Восторг. Удовольствие. С ней он чувствовал себя непринужденнее, словно она прогоняла призраки прошлого и тревоги будущего.
«Оставь ее в покое».
Как, однако, странно, что исполнение этого приказа может оказаться невозможным.
Арабелла наблюдала за ними из окна. Она заметила и вспыхнувшее лицо Джиллианы, и взгляд, которым она проводила графа, когда он уходил. Джиллиана не лучше уличной шлюхи, распущенной женщины, если так поощряет его. Разве она не знает, что стоит женщине улыбнуться мужчине определенным образом, и он тут же сочтет ее потерявшей голову?
Джиллиана должна понять, что ее поступки – как сухие щепки для пламени. Она должна не забывать, что следует вести себя пристойно, с достоинством, которого требует принадлежность к женскому полу. Мужчины могут быть похотливыми животными, женщины же должны повелевать ими. Женщины должны делать мир цивилизованным, должны демонстрировать словом и делом, что люди могут быть созданиями интеллектуальными.
Но станет ли Джиллиана ее слушать? В этом Арабелла сомневалась. Джиллиана изменилась; она стала более раздражительной, все более недовольной своей ролью. Или тут что-то еще?
Своим поведением Грант Роберсон доказывает, что он такой же приземленный, как и любой из его подчиненных, вплоть до младшего конюха или помощника садовника. Такое открытие стало для Арабеллы как разочарованием, так и тайным облегчением. Будь он образцом добродетели, примером для подражания другим мужчинам, у нее не оставалось бы другого выхода, кроме как попытаться смириться с этим браком. Однако Грант оказался столь же далек от добродетели, как и Джиллиана.
Этот союз будет хуже, чем обман; он будет кошмаром.
Глава 10
Все дни двух последующих недель были отмечены каким-то странным чувством ожидания. Каждое утро Джиллиана просыпалась, гадая, закончится ли сегодня это ощущение надвигающейся тревоги. Не станет ли сегодняшний день тем днем, когда она наконец потеряет терпение и выскажет Арабелле, что она избалованная и неблагодарная девчонка? Или скажет доктору Фентону, что ей не нужна очередная лекция по поводу ее поведения или манер, ибо она и без того прекрасно знает, кто она такая. Не наступит ли сегодня тот день, когда она позволит себе вновь чувствовать? Когда она признается хотя бы себе самой, что Грант Роберсон – самый пленительный мужчина из всех, которых она когда-либо знала?
Джиллиана позволила себе несколько секунд помечтать, прежде чем прогнать греховно-счастливые – невозможные – мысли.
Видя растущее раздражение Джиллианы, Арабелла начала наконец входить в свою роль. Она больше не гонялась за Блевинсом из комнаты в комнату, хотя мажордом все еще настороженно поглядывал на нее, когда она появлялась в поле его зрения. Она послушно отстояла свою последнюю примерку и надевала несколько своих новых платьев, не разражаясь тирадами из-за слишком тугого корсета и нелепости новых фасонов, хотя кое в чем Джиллиана склонна была с ней согласиться – воротники были слишком большими, а рукава чересчур пышными у плеч и чересчур узкими от локтя до запястья. И Арабелла больше не появлялась везде и всюду со своей неизменной книгой, хотя по-прежнему предпочитала печатное слово живому общению. Самым поразительным следствием их ежедневных уроков, однако, было услышанное Джиллианой ее замечание графу по поводу красоты весенней природы. Никогда раньше Арабелла не говорила о таких вещах.
В то время как Арабелла постепенно осваивалась с положением графской невесты. Джиллиана вела себя с безупречной благовоспитанностью, ни разу не показав, что с радостью вышла бы из этой своей тщательно прописанной роли. Они с графом, разумеется, встречались за обедом да и во время всех светских раутов, куда она должна была сопровождать Арабеллу. Однако Джиллиана старательно избегала любых обстоятельств, когда бы они с графом могли остаться одни. Не ходила она больше и в его лабораторию.
Она была решительно настроена избегать соблазна.
Глубокие вечерние сумерки спустились на Роузмур. Воздух был насыщен густым ароматом садов и сосен из окружающих лесов. Ночь манила к себе Джиллиану изящным пальчиком, приглашая ее помечтать о лучших днях и более счастливых временах. Мечты, однако, не в состоянии были примирить Джиллиану с тем, что Роберт ее бросил, родители от нее отреклись, а друзья были шокированы ее поведением.
Цена, которую она заплатила за то, чтобы быть свободной в своих чувствах, оказалась слишком высокой.
Джиллиана стояла у окна, глядя, как Роузмур медленно погружается в темноту. Огромный дом был слишком тих. Ей необходимы были суматоха и смятение. Ей требовались шум Эдинбурга, какофония Лондона. Дай ей звуки дома, заполненного людьми, и она будет вполне счастлива.
В Роузмуре нет нужды устилать улицы сеном. Дом слишком огромен, чтобы до его обитателей доносился стук колес кареты по вымощенной камнем подъездной дороге.
Джиллиана позволила себе несколько секунд помечтать, прежде чем прогнать греховно-счастливые – невозможные – мысли.
Видя растущее раздражение Джиллианы, Арабелла начала наконец входить в свою роль. Она больше не гонялась за Блевинсом из комнаты в комнату, хотя мажордом все еще настороженно поглядывал на нее, когда она появлялась в поле его зрения. Она послушно отстояла свою последнюю примерку и надевала несколько своих новых платьев, не разражаясь тирадами из-за слишком тугого корсета и нелепости новых фасонов, хотя кое в чем Джиллиана склонна была с ней согласиться – воротники были слишком большими, а рукава чересчур пышными у плеч и чересчур узкими от локтя до запястья. И Арабелла больше не появлялась везде и всюду со своей неизменной книгой, хотя по-прежнему предпочитала печатное слово живому общению. Самым поразительным следствием их ежедневных уроков, однако, было услышанное Джиллианой ее замечание графу по поводу красоты весенней природы. Никогда раньше Арабелла не говорила о таких вещах.
В то время как Арабелла постепенно осваивалась с положением графской невесты. Джиллиана вела себя с безупречной благовоспитанностью, ни разу не показав, что с радостью вышла бы из этой своей тщательно прописанной роли. Они с графом, разумеется, встречались за обедом да и во время всех светских раутов, куда она должна была сопровождать Арабеллу. Однако Джиллиана старательно избегала любых обстоятельств, когда бы они с графом могли остаться одни. Не ходила она больше и в его лабораторию.
Она была решительно настроена избегать соблазна.
Глубокие вечерние сумерки спустились на Роузмур. Воздух был насыщен густым ароматом садов и сосен из окружающих лесов. Ночь манила к себе Джиллиану изящным пальчиком, приглашая ее помечтать о лучших днях и более счастливых временах. Мечты, однако, не в состоянии были примирить Джиллиану с тем, что Роберт ее бросил, родители от нее отреклись, а друзья были шокированы ее поведением.
Цена, которую она заплатила за то, чтобы быть свободной в своих чувствах, оказалась слишком высокой.
Джиллиана стояла у окна, глядя, как Роузмур медленно погружается в темноту. Огромный дом был слишком тих. Ей необходимы были суматоха и смятение. Ей требовались шум Эдинбурга, какофония Лондона. Дай ей звуки дома, заполненного людьми, и она будет вполне счастлива.
В Роузмуре нет нужды устилать улицы сеном. Дом слишком огромен, чтобы до его обитателей доносился стук колес кареты по вымощенной камнем подъездной дороге.