Рэнни Карен. Когда он вернется

   Каждое прикосновение его пальцев было похоже на ожог. Он обводил большим пальцем вокруг груди, а потом легким успокаивающим движением как бы снимал боль.
   – Тепло, – пробормотала Изабел.
   – Так и должно быть, – уверил ее Аласдер. «Это твои руки теплые, – сказала она про себя, – а не лекарство».
   Она открыла глаза и увидела, что Макрей закрывает пузырек.
   – Я не умею плавать, – вдруг сообщила она, ощутив качку. Изабел хотела сказать ему об этом раньше, но вспомнила только сейчас.
   – Многие моряки не умеют. Но мы не собираемся тонуть, так что это не имеет значения.
   – Вы уверены? – Почему ее голос звучит так вяло?
   – Более чем.
   Она подняла руку, которая прикрывала грудь, и обхватила пальцами его подбородок. Этот жест, очевидно, удивил Аласдера. Его взгляд упал на ее грудь, но он тут же отвел глаза. Изабел вспомнила, что она лежит полуголая.
   – Вы так красивы, – заявила она. Ей почему-то было необходимо сказать ему об этом немедленно. – Все Макреи такие красивые?
   Он взял ее руку и снова положил на грудь.
   – Я наименее красивый из всех, – с улыбкой произнес он. – Самый красивый – мой брат Джеймс.
   – Нет. – Неужели у нее так онемели губы, что она ничего больше не может сказать?
   –Тебя надо перебинтовать, Изабел. Но для этого тебе придется сесть. Ты меня слышишь?
   Изабел кивнула. Она подумала, что в данный момент она сможет вынести что угодно. Даже брачную ночь.
   Макрей начал рвать какую-то ткань на полоски и соединять их, сматывая при этом в клубок. Изабел наблюдала за его действиями, удивляясь, что мужские руки могут быть такими большими и в то же время такими проворными и умелыми.
   Он был от нее так близко, что она смогла рассмотреть рисунок на пуговицах его куртки. То был кулак, сжимающий меч.
   – А что это?
   – Это эмблема Макреев, – объяснил Аласдер, помогая ей сесть.
   Перед глазами у Изабел поплыл красный туман, однако боль немного утихла.
   – Как вас зовут? – спросила она, явно удивив его своим вопросом. – Как вас называют ваши друзья и ваша семья?
   – Аласдер. Но тебе ведь это известно. Ты произнесла мое имя, когда давала клятвы, по крайней мере три раза.
   – Я как-то не обратила внимания, – призналась она, слегка порозовев от смущения.
   – А о чем ты тогда думала, Изабел?
   – О вас. – Она прислонилась лбом к его мокрой куртке. «О тебе», – прошептала она про себя. Но сейчас ее мысли были совсем не о том. Макрей словно раздвигал пальцами красный туман, и она была ужасно ему благодарна за то, что боль уже почти ее не мучила.
   – «Спасибо», – сказала Изабел одними губами в мокрую куртку.
   Аласдер перебинтовал ее, бережно поднимая руку со стороны ушиба.
   Одной рукой Аласдер поддерживал ее за спину, чтобы Изабел сидела прямо. Ей казалось, что его ладонь становится все теплее, и по всему ее телу прокатилась волна приятного тепла.
   Она вздохнула. Мокрая куртка начала ее раздражать. Ему надо снять ее, и тогда она положит руки ему на грудь и гоже согреет его.
   С его волос капало, и Изабел завороженно следила за сверкавшими в свете фонаря каплями. Одна из них на секунду повисла, а потом упала ей на грудь.
   Изабел так устала от всего, что происходило, что ей с трудом удавалось держать голову. Она уткнулась лицом в шею Макрея и почувствовала, что от него пахнет Гилмуром.
   Он продолжал ее бинтовать, а она наслаждалась прикосновением его рук. Какой-то далекий голос шептал ей, что так не должно быть. Что это не она. Та женщина, которая прижималась губами к горлу Аласдера Макрея, не была только что вышедшей за него замуж Изабел Драммонд. Это была незнакомка, кровь которой бурлила, а кожа покрывалась мурашками от прикосновения его чуть отросшей за день бороды.
   Глядя на Аласдера из-под полуопущенных ресниц, она чувствовала себя точно так же, как когда падала в котлован Гилмура – словно у нее пустота в желудке, а тело стало невесомым.
   – Я очень странно себя чувствую: будто я – это не я, – заплетающимся языком произнесла она.
   – Это эффект маковой настойки, – сказал Аласдер, закрепляя конец бандажа, и, слегка отстранившись, посмотрел на труды своих рук. – Возможно, врач сделал бы все лучше, но этот бандаж поддержит твои пострадавшие ребра.
   Он встал; подойдя к комоду, достал какую-то вещь красного цвета и бросил ее на кровать. Потом помог Изабел встать. Она была так слаба, что ей пришлось к нему прислониться, чтобы не упасть.
   – Тебе лучше не надевать ничего давящего, – сказал он, но его слова еле пробивались к ней сквозь туман. – Это, пожалуй, подойдет. – Аласдер развернул огромную ночную рубашку.
   Изабел кивнула, и от этого движения у нее закружилась голова. А может быть, корабль качнуло, потому что шторм все еще не утих.
   – Это ваша рубашка, – сказала она, очевидно, решив, что необходим протест. На самом же деле ей ничего так не хотелось, как лечь и отдаться восхитительному чувству расслабленности.
   – Я никогда не надеваю ночную рубашку. Она – предмет для шуток в моей семье. Моя мать шьет мне рубашку перед каждым рейсом в надежде, что я ее надену.
   – А вы не надеваете?
   – Нет, – признался Макрей. – Но ей каждый раз творю, что надеваю, а она притворяется, будто верит мне.
   Развязав тесемки юбки, Аласдер бросил ее на пол. За ней последовала распоротая им нижняя сорочка.
   Затем он помог Изабел надеть ночную рубашку, осторожно продев в рукава сначала левую, а потом и правую ее руку. Он никак не прореагировал, когда его рука нечаянно коснулась ее соска. А ей хотелось, чтобы его пальцы задержались и ощущение продлилось.
   Аласдер помог ей сесть, снял с нее ботинки и чулки, а потом приподнял ноги, чтобы она могла лечь, и подоткнул со всех сторон одеяло.
   – Скоро ты почувствуешь себя лучше.
   Его голос доносился откуда-то издалека.
   Изабел кивнула и тут же погрузилась в восхитительный сон.

Глава 8

   Несмотря на то что было лето, ветер, проникавший в каюту через щель под дверью, был холодным. Впрочем, пол из тикового дерева не был предназначен для того, что-бы на нем спать.
   Шторм утих настолько, что присутствие Аласдера на палубе было лишним, а вахтенный матрос пообещал, что разбудит его, если ветер снова усилится. Сейчас они находились на середине озера, и Аласдер чувствовал, как корабль покачивается на волнах пересекающихся подводных течений озера и пролива.
   Медленное, почти ритмичное поскрипывание обшивки, тихий шелест ветра в парусах – все это были привычные для него звуки, однако Аласдер понял, что в этой маленькой каюте, явно не рассчитанной на двоих, заснуть ему вряд ли удастся.
   Он лежал на полу и смотрел на Изабел. Видимо, она весь сегодняшний день испытывала нестерпимую боль, но ни разу не пожаловалась. Сам не понимая почему, он был удивлен и смущен этим.
   Что это за женщина, которая просит в подарок кусок мрамора и вместе с тем молчит, стоически перенося боль, и не просит о помощи?
   Изабел дышала глубоко и ровно, будто спала, но то, что она время от времени задерживала дыхание, говорило о том, что она уже не спит.
   – Ты не должна была проснуться так рано. – Аласдер приподнялся на локте. – Все еще болит?
   – Немного, – призналась она. – Боль не прошла, но заметно притупилась.
   – Это действует настойка мака. Некоторым людям даже нравится ощущение, которое она вызывает.
   – Интересно, почему? Такое впечатление, что ты ступаешь по облаку и не понимаешь, где сон, а где явь.
   Помнит ли она о том, как прижимала его руку к своей груди? Помнит ли, как поцеловала его в горло, и при этом ее губы прильнули к нему так страстно, словно она была куртизанкой?
   – А корабль всегда так качает?
   Макрей сел и прислонился к двери.
   – Мы стоим между озером и проливом, и под нами находятся два встречных течения. Я всегда считал океан живым организмом. А глубоко под волнами богиня воды простирает свои руки. Иногда ее объятия нежные, почти любовные, а потом у нее портится настроение, и она молотит кулаками по корпусу корабля.
   – Вы поэт?
   Он рассмеялся.
   – В нашей семье поэт – Джеймс.
   – Ваш брат?
   Аласдер кивнул, но тут же понял, что Изабел не может видеть его в темноте.
   – Да. Один из четырех.
   – Значит, вас пятеро братьев? А сестры у вас есть?
   – Ни одной. Мы иногда вообще кажемся целой армией, так что глупо было бы хотеть, чтобы нас было еще Польше.
   Помолчав, он спросил:
   – А ты, Изабел, хотела бы, чтобы у тебя были сестры или братья?
   – Очень бы хотела.
   Услышав, как Изабел повернулась и тут же застонала, Аласдер поднялся и сел на край койки.
   – Ты должна как можно меньше шевелиться, Изабел. – Он осторожно коснулся ее плеча, провел по нему пальцами и совершенно неожиданно для себя вдруг представил ее голой под этой просторной рубашкой.
   – Мы будем жить в Англии?
   Это был для него самый трудный вопрос.
   – Давай не будем говорить об этом сейчас, ладно? – Аласдер почувствовал себя неловко, но не от близости Изабел, а от того, что его совесть была нечиста.
   Однако сейчас вряд ли было подходящее время раскрывать свои планы и говорить ей о том, что он собирается аннулировать их брак. Пусть она сначала поправится.
   – Мне надо выполнить одно поручение в Лондоне.
   – Какое поручение?
   Как поступить? «Скажи правду, – подсказывала ему совесть. – Об этом-то по крайней мере ты можешь ей сказать».
   – Прежде чем я отвечу, Изабел, пообещай, что не станешь ни с кем говорить о том, что я тебе скажу.
   Она долго молчала, а потом спросила:
   – Вы просите меня дать такую клятву, потому что я принадлежу к клану Драммондов?
   Возможно, ему надо было бы ответить утвердительно, но Аласдер не был воспитан в ненависти к ее клану. О нем не упоминалось ни в рассказах о Гилмуре, ни в легендах, передаваемых из уст в уста его соотечественниками. То, что он невзлюбил ее отца, не имело к клану Драммондов никакого отношения.
   – Нет. Просто этот секрет принадлежит другому человеку.
   Изабел снова помолчапа.
   – Тогда я обещаю никому не рассказывать о том, что услышу, – торжественно, словно клятву, произнесла она.
   История была сложная. Ее рассказывали каждому из сыновей Йена Макрея, только когда они становились достаточно взрослыми, чтобы понимать, что все следует хранить в тайне.
   – Мой отец был сыном английского графа. Его звали Алек Ландерс. А его мать, Мойра Макрей, была шотландкой, поэтому отец обычно проводил лето в Гилмуре. Однако после того, как была убита моя бабушка, он решил отказаться от своего шотландского происхождения. Он вернулся в Гилмур много позже, но уже как английский полковник, под командованием которого был форт Уильям.
   – Значит вы наполовину англичанин, Аласдер?
   – Да. Мои родители полюбили друг друга, когда мой отец примкнул к мятежникам. Он начал помогать жителям Гилмура, назвавшись Вороном. Однако он скоро понял, что добрые дела недостаточны для того, чтобы спасти клан Макреев.
   – Вы сказали, что он стал Вороном?
   – Вы слыхали о нем?
   – Каждый ребенок в Шотландии слышал о Вороне.
   – Надо будет мне ему об этом сказать, – улыбнулся Аласдер. – Мой отец весьма уважаемый человек, но я сомневаюсь, что он когда-либо считал себя героем.
   – И тогда он поменял фамилию на Макрей?
   – Да. Он назвал себя так, как его всегда звал дед – Йен Макрей.
   – А что с ним случилось, Аласдер? Здесь никто этого не знает. И что вообще произошло с кланом Макреев?
   – Они все вместе покинули Гилмур. Люди думают, что мой отец умер в Гилмуре, но он жив и здоров, живет в Новой Шотландии и все еще по-своему воюет против англичан.
   – А вы, значит, родом оттуда?
   – Я родился на мысе, который был назван Гилмуром в честь нашего родового места в Шотландии.
   – Так вот куда подались Макреи, – задумчиво проговорила Изабел. – Но зачем скрывать, что ваш отец жив?
   – Если англичане узнают, что он не умер, они будут его преследовать как предателя. Ведь отец был английским полковником. Еще до того, как покинуть Шотландию, он унаследовал титул графа. Но он передал его своему младшему брату. Только его мачеха знает, что он все еще жив.
   – Так вы поэтому плывете в Англию? Чтобы как-то все исправить?
   – Нет. Младший брат отца умер, и титул свободен. Мачеха вбила себе в голову, что, поскольку мой отец не может восстать вдруг из мертвых, титул должен перейти к его старшему сыну.
   – Это вы? – сонным голосом спросила Изабел, и Аласдер улыбнулся: скоро она снова уснет.
   – Я.
   – Значит, вы плывете в Англию, чтобы принять титул, Аласдер?
   – Нет, я собираюсь от него отказаться.
 
   Кают-компания была полна дыма, потому что Хэмиш опять курил свою проклятую трубку. Джеймс хмуро посмотрел на брата, но тот только улыбнулся. Джеймс иногда думал, что Хэмишу просто нравится раздражать его так же, как он получал удовольствие от поддразнивания Дугласа и Брендана.
   Стараясь сосредоточиться, Джеймс вернулся к записям в своем дневнике. Жизнь на борту была скучной, поэтому в свободное время, когда его братья предпочитали играть в карты, он записывал в дневник свои мысли. В игре Брендану обычно везло, и он выигрывал, а Хэмиш постоянно обвинял его в мошенничестве. Кончалось все дракой, однако побежденный всегда признавал поражение, и на неделю, пока проходили синяки и заживали царапины, наступал мир.
   Такие разные по характеру, на людях братья, однако, всегда выступали как единое целое. Создавалось впечатление, что каждый из них считал возможным оскорблять своих братьев, но у остального мира такого права не было.
   Уже наступила ночь, и команда спала, а они все еще не приняли окончательного решения.
   – Поскольку мы уже так близко от Англии, – сказал Дуглас, младший из братьев, – почему бы нам не встретиться там с Аласдером?
   Они находились в море уже четыре месяца, переправляя два корабля, построенных на верфи Макреев, французам. Дело было завершено, оно оказалось весьма прибыльным, как и обещал Аласдер, и сейчас они возвращались домой, благополучно ускользнув из-под носа англичан.
   Военное присутствие англичан в Новой Шотландии с годами все увеличивалось, что не нравилось их отцу, так же как другим беженцам из Гилмура, и Макреи старались не попадаться англичанам на глаза.
   Джеймс записал в своем дневнике:
   Я не могу не участвовать в этом, но меня не перестает удивлять парадокс этого семейного предприятия. Впрочем, рыск – это давняя и почитаемая традиция Макреев.
   Мы думаем сейчас не о том, чтобы поскорее возвратиться домой, а о возможности встретиться с Аласдером в Лондоне, Это облегчит ему выполнение трудной задачи, а для нас станет небольшим развлечением. Я давно мечтал увидеть достопримечательности этого огромного города и пройтись по его книжным лавкам.
   – Не понимаю, почему так трудно принять решение, – говорил Дуглас. – Мы идем с опережением графика, а до Лондона не так уж и далеко.
   – Дело не в этом, Дуглас, – сказал Хэмиш, поглаживая бороду. – Мы вроде как должны быть нейтральными, а если войдем в их порт, только-что продав суда французам, это может быть истолковано как то, что мы хотели натянуть англичанам нос.
   – Ведь эти суда будут использованы против них, – добавил Брендан, на этот раз поддержав старшего брата.
   – А кто им об этом расскажет? – не сдавался Дуглас. – Никто же, кроме нас, ничего не знает.
   – Ты соскучился по Аласдеру, Дуглас? – насмешливо спросил Хэмиш. – Или жаждешь увидеть Лондон?
   – Я думал, у него глаза выскочат из орбит, когда мы подходили к Кале, – не унимался Брендан.
   – Я же не так много путешествовал, как ты, – огрызнулся Дуглас. – Это мой первый рейс.
   – Ты оказался хорошим моряком, Дуглас, – заметил Джеймс, – даже ничуть не страдал от морской болезни.
   – Не то что ты, Джеймс, – съязвил Хэмиш.
   Братья засмеялись. Во время своего первого плавания Джеймс не мог оторвать голову от подушки. Он не был прирожденным моряком, как Аласдер. В тот раз они ходили в южные колонии Англии за грузом железного дерева для корпусов кораблей, которые строил Аласдер.
   – Неужели только я хочу взглянуть на Лондон? – недоверчиво спросил Дуглас.
   Братья переглянулись.
   – Тогда что же нас останавливает? – Дуглас почувствовал, что выигрывает спор.
   – Ты думаешь, Дуглас, что в Лондоне нас только и ждут?
   – Тогда тем более нужно встретиться с Аласдером.
   – А кто сказал, что Аласдеру понравится наше вмешательство? – Брендан встал и потянулся.
   – О каком вмешательстве ты говоришь, брат? – удивился Хэмиш, попыхивая трубкой.
   Джеймс встал, понимая, что пора предотвратить разгорающийся спор.
   – Поскольку это мой корабль, принимать решение буду я. Мы идем в Лондон, но пробудем там только пять дней.
   – Почему пять?
   – Потому что это тот срок, который вы можете продержаться, чтобы не затеять драку.
   Джеймс взял свой дневник и вышел.

Глава 9

   В спокойных водах озера Лох-Улисс отражалась утренняя заря. Легкий бриз доносил аромат цветущих трав и резкий, солоноватый запах моря.
   Аласдер отдал приказ поднять паруса. Хлопанье парусины, звук натянутых канатов и скрип мачт свидетельствовали о том, что плавание началось.
   «Стойкий» покинул озеро Лох-Улисс и направился к проливу.
   Аласдер стоял на палубе, расставив ноги и заложив руки за спину. Ветер трепал его волосы, одежда стала влажной от соленых брызг. Слева от него устремлялись ввысь скалы, справа – простиралось открытое море.
   За его спиной матросы были заняты работой на палубе, по очереди отвлекаясь на завтрак. Еда была скудная– сухари и вяленое мясо, – но все же на камбузе был разожжен огонь.
   – В вашу брачную ночь был шторм, капитан. – К Аласдеру подошел Дэниел. – Это плохая примета.
   Приметы Дэниела были почти так же привычны, как знаки Генриетты.
   – И что на этот раз, Дэниел? Сегодня не четверг и не пятница, сегодня хорошая погода и попутный ветер.
   – Жаль, что вы не в шляпе, капитан. Если бы вы бросили ее за борт, это было бы гарантией безопасного путешествия.
   – Ты меня разоришь, Дэниел. Не могу же я без конца покупать новые шляпы.
   – Думаю, что Драммонд уже это сделал. Я полагаю, что все же не следует нарушать традиции моря.
   Аласдер кивнул и направился к своей каюте. Постучав и услышав слабый голос Изабел, он вошел.
   Она не была в постели, как он ожидал. И не сидела на койке. В голубой юбке и жакете Изабел стояла на коленях перед своей корзиной.
   Когда она вытащила небольшой деревянный ящик, Аласдер, забыв, зачем он сюда зашел, подошел к ней.
   – Тебе не следует ничего поднимать, – сказал он, отбирая у нее ящик и помогая подняться. – Ты должна лежать.
   Вместе с лучами утреннего солнца в каюту через открытую дверь ворвался свежий ветер, унося с собой тошнотворный запах китайских снадобий.
   – Ты чувствуешь себя лучше?
   Изабел кивнула, не спуская с него глаз.
   – Ты спала, когда я встал. – Перед Аласдером тут же возникла картина – она лежит на боку лицом к нему, подложив руку под щеку и улыбаясь во сне.
   Он протянул ей ящики, слегка поклонившись, собрался выйти.
   – Это вам, – сказала она, возвращая ему ящик.
   – А что это? – Он нахмурился. Ему не нужны никакие знаки привязанности, требующие встречных обязательств.
   – Свадебный подарок.
   Глядя на ящик, Аласдер подумал о том, не настало ли время сообщить Изабел о своих планах. Сегодня она смотрела на него как-то по-другому. В ее взгляде было меньше настороженности и больше теплоты. И судя по порозовевшим щекам, она понимала, что ей предстоит.
   Он погладил крышку ящика и задержал ладонь, будто хотел умерить свое любопытство.
   – Пожалуйста. – Она прижала рукой его ладонь. Ящик был закрыт крошечным медным крючком.
   Аласдер отодвинул его одним пальцем, открыл ящик и изумленно уставился на его содержимое.
   Перед ним была миниатюрная модель Гилмура, вырезанная из черного камня и показывавшая, каким Гилмур был много лет назад. Изгибающаяся дорога вела к замку. Входная дверь казалась сделанной из дерева. Арка, соединяющая домовую церковь с основным строением, была неповрежденной, равно как и главный зал. Трава вокруг Гилмура была вырезана так искусно, что видна была каждая травинка. Даже скалы были именно такими, как в реальности. Аласдер провел пальцем по крутой островерхой крыше и словно ощутил черепицу.
   – Я еще не совсем закончила, – сказала Изабел, – но когда-нибудь я вырежу ставни на окнах в церкви.
   – Так это сделала ты? – Аласдер был поражен.
   – Я хочу, чтобы вы это взяли. Тем более что теперь Гилмур принадлежит вам.
   – Но откуда тебе известны все детали? Такое впечатление, что ты видела это своими глазами. Откуда ты могла знать, как это когда-то выглядело? – Он слышал рассказы матери, дяди и тех, кто когда-то жил в этом старом замке, но Изабел сделала их рассказы реальностью.
   – Точно я не знала. Но по тому, что осталось, вполне можно было себе представить, как все было.
   Палец Аласдера остановился на одной из арок.
   – Их уже нет. И крыши – тоже. Но здесь они выглядят именно так, как мне их описывали.
   Он считал, что она нарушает чужие владения. Но сейчас, глядя на работу Изабел, Аласдер понял, что она была скорее хранительницей этой крепости.
   – Так вот зачем тебе нужен был мрамор, – понял он наконец. – Ты занимаешься резьбой по камню!
   Она улыбнулась:
   – Ну да. А вы, наверное, подумали, что женились на сумасшедшей?
   Ее замечание смутило его, и он снова стал рассматривать модель Гилмура.
   – Так считает мой отец, – с горечью сказала Изабел. – Женщина должна быть только женщиной и ничего более. Но иногда камни говорят со мной, будто в них скрыты образы, которые хотят вырваться. Может быть, я и вправду сумасшедшая, – добавила она, словно бы осуждая себя.
   – Я слышал, как моя мать говорила то же самое о мотках шерсти. В голове у нее появляется рисунок, который она во что бы то ни стало должна выполнить. Она говорила, что он не отпускает ее и она не может успокоиться, пока не воплотит его в жизнь. – Он вспомнил мать и ее страсть к ткацкому станку, который был изготовлен сразу же, как только Макреи приехали в Новую Шотландию.
   – Да, все именно так.
   Аласдер опустил крышку ящика.
   – Она художница, и ты – тоже. Спасибо, Изабел. Я сохраню твой подарок.
   Поместив модель Гилмура в один из ящиков комода, он достал серебряную фляжку и свою знаменитую чашу из кокосового ореха, подаренную ему за участие в экспедиции по составлению карты Японского моря.
   Изабел смотрела на него с явным неодобрением. «Похоже, она решила, – подумал Аласдер, – что вышла замуж за пьяницу».
   – Мой первый помощник в своей жизни руководствуется странными приметами и всякими предзнаменованиями, – пояснил он, указывая на фляжку. – Я всего лишь потворствую его суевериям.
   Изабел молча кивнула.
   А он вдруг понял, как велика между ними разница. Она отдала ему сокровище, нечто, что создала собственными руками с большой любовью и несомненным талантом. А он всего лишь предоставил ей убежище – к тому же неохотно и под давлением обстоятельств.
   Крепко сжав в руках фляжку и чашу, Аласдер вышел на палубу.
   – Вот смотри, – сказал он Дэниелу и, наполнив чашу ромом, показал ее помощнику.
   Дэниел одобрительно кивнул, а Аласдер подошел к по-ням и выплеснул содержимое чаши в воду. Для умиротворения ветра и волн.
   Аласдер не обладал даром предвидения, но он очень хорошо знал своего первого помощника.
   – Только не говори ничего о женщине на борту, – предупредил он Дэниела.
   – Вообще-то это небезопасно, – ответил помощник, явно не собираясь отступать. – И тебе это хорошо известно.
   – И что ты предлагаешь с ней сделать? Подвесить ее на рее? Или привязать к мачте?
   – Не надо издеваться над традициями, капитан.
   – Скоро ее не будет на корабле, Дэниел. – Аласдер больше сердился на себя, чем на помощника.
   Дэниел нахмурил брови.
   – Я не собираюсь бросать ее за борт, – раздраженно пояснил Аласдер. – Просто хочу найти способ аннулировать этот брак.
   – И ты сможешь это сделать?
   – Я уверен, что этот фарс, это подобие свадьбы не имеет законной силы. И несмотря на то, что она красива и, несомненно, образчик всех возможных добродетелей, я предпочитаю выбрать себе жену сам, а не терпеть ту, которую мне навязали.
   – Мне кажется, выбора у девушки нет, – заметил Дэниел.
   Аласдер раздражался все больше. Сначала его помощник поставил ему в вину присугствие Изабел на борту, а теперь осуждает своего капитана за принятое им решение.
   – Оставите ее в Англии, капитан? – спросил Дэниел и посмотрел на что-то за спиной Аласдера.
   Аласдер обернулся и увидел стоящую в дверях каюты Изабел. Ее руки были сложены на животе, лицо казалось спокойным, а на губах играла улыбка. Но она стояла так неподвижно, словно была высечена из камня.
   – Простите меня, – сказал он. – Я не хотел, чтобы вы узнали о моих планах вот так.
   «Но ведь когда вы с ней были одни, ты же тоже ничего не сказал», – шепнула ему его совесть.
   – А когда вы хотели мне об этом сказать? – спокойно спросила Изабел: жизнь с отцом научила ее скрывать своп чувства. Сколько раз она стояла перед ним, не смея высказать то, что думала!
   Ее вдруг охватило чувство стыда, а потом – гнев, но она по привычке подавила их.
   Судорожно сжимая кулаки, она смотрела на Аласдера. Старший помощник неожиданно исчез, словно растворился. На палубе было так тихо, что Изабел слышала собственное дыхание. Несколько матросов оставались на мачтах, двое стояли у штурвала, но ни один из них не смотрел в ее сторону.