Семьдесят дней.
После этого еще десять-двадцать — и все. Три месяца, которые, по большому счету, не имеют никакого значения. Остается только одна проблема. Никому не должно быть известно о существовании флота, равно как и о причинах его существования. Необходимо поддерживать впечатление, что Объединившиеся идут к победе, в полном соответствии с прогнозами независимых обозревателей. Любые сведения вызовут подозрения, как внутри Материнского Гнезда, так и за его пределами. И если Демархисты узнают правду… У них есть такой шанс — мизерный, но его нельзя не принимать в расчет. И тогда они могут взять реванш, использовать полученные сведения, чтобы переманить на свою сторону фракции, которые до сих пор поддерживали нейтралитет. Да, сейчас их силы на исходе, но если к ним присоединятся ультра, этот тандем станет весьма ощутимым препятствием на пути Скейд.
Ну уж нет. И если она хочет победить, то придется расшаркаться перед Конвентом. Так что придется придумать способ передать им гиперсвина — причем до того, как у них возникнут подозрения.
Ее охватила почти беспредельная ярость. Превратив спикера в застывший черный силуэт, Скейд крупным шагом прошла сквозь него, и неподвижная фигура разлетелась на части, словно стая испуганных воронов.
Глава 6
После этого еще десять-двадцать — и все. Три месяца, которые, по большому счету, не имеют никакого значения. Остается только одна проблема. Никому не должно быть известно о существовании флота, равно как и о причинах его существования. Необходимо поддерживать впечатление, что Объединившиеся идут к победе, в полном соответствии с прогнозами независимых обозревателей. Любые сведения вызовут подозрения, как внутри Материнского Гнезда, так и за его пределами. И если Демархисты узнают правду… У них есть такой шанс — мизерный, но его нельзя не принимать в расчет. И тогда они могут взять реванш, использовать полученные сведения, чтобы переманить на свою сторону фракции, которые до сих пор поддерживали нейтралитет. Да, сейчас их силы на исходе, но если к ним присоединятся ультра, этот тандем станет весьма ощутимым препятствием на пути Скейд.
Ну уж нет. И если она хочет победить, то придется расшаркаться перед Конвентом. Так что придется придумать способ передать им гиперсвина — причем до того, как у них возникнут подозрения.
Ее охватила почти беспредельная ярость. Превратив спикера в застывший черный силуэт, Скейд крупным шагом прошла сквозь него, и неподвижная фигура разлетелась на части, словно стая испуганных воронов.
Глава 6
Личный воздушный катер позволял сделать путешествие до Солнхофена существенно короче. Однако на последнем отрезке пути Инквизитор решила воспользоваться наземным транспортом и приказала своему летательному аппарату совершить посадку, выбрав достаточно крупное поселение, которое находилось ближе всего к пункту ее назначения.
Местечко называлось Аубудон — расползающееся скопление складов, лачуг и куполов, пронизанное монорельсами, грузовыми трубами и путепроводами. По периферии, втыкаясь в грязно-серое северное небо, торчали филигранные спицы — причальные мачты дирижаблей. Но сегодня они были пусты. Ни один воздушный корабль не был пришвартован и, похоже, ни один не собирался появиться в ближайшее время.
Летательный аппарат опустился на бесформенное бетонное пятно между двумя складами. Бетон оказался шероховатым и в выбоинах. Инквизитор поспешно пересекла площадку, приминая жесткую щетку травы, приспособленной к условиям Ресургема, которая торчала из каждой трещины. Время от времени она с некоторым опасением поглядывала на самолет, который, описав широкую дугу, возвращался в Кювье. Там он будет находиться в распоряжении кого-нибудь из правительственных чиновников, пока Инквизитор Вуалюмье не решит, что ей пора домой.
— Одна нога здесь, другая там, — вполголоса проворчала Инквизитор.
Рабочие, которые направлялись куда-то по своим делам, заметили ее. Но здесь, вдали от Кювье, деятельность Инквизиции не была любимой темой для обсуждения. Большинство из них поняли, что перед ними один из членов правительства, хотя Инквизитор была одета очень просто. Но вряд ли они сразу догадались, что она занимается поисками военного преступника. Скорее всего, ее сочли офицером полиции или инспектором, представителем огромной бюрократической армии. Возможно, она прибыла для очередной проверки использования запасов и средств. Появись она в сопровождении вооруженных людей — прислуги или охраны, ее появление, естественно, вызвало бы больше комментариев. Но сейчас люди старалась даже не встречаться с ней взглядом, и Инквизитор смогла без приключений дойти до гостиницы.
Ее одежда была темной и неброской и скрыта длинным плащом — люди не расстаются с такими плащами в тех районах, где часто свирепствуют «бритвенные бури». Под подбородком болтался чехол для дыхательной маски. Наряд дополняли черные перчатки, а все личные вещи помещались в маленьком рюкзаке. Блестящие волосы цвета воронова крыла, стриженные под горшок, как обычно, падали на глаза. Эта прическа эффективно скрывала ларингофонный радиопередатчик и крошечный наушник, который использовался только связи с катером. Миниатюрный бозонный пистолет, изготовленный ультра, который наводился на цель с помощью контактной линзы на одном глазу, Инквизитор взяла с собой исключительно ради чувства безопасности. По крайней мере, она не планировала пускать его в ход.
Гостиница оказалась унылым двухэтажным строением и находилась у главной трассы на Солнхофен. Грузовики на огромных надувных колесах проползали в обоих направлениях через разные промежутки времени, волоча за собой прицепы — рифленые контейнеры, прицепленные к задней оси, которые больше всего напоминали перезрелые фрукты. Водитель располагался в коконе-стручке, подвешенном впереди на двухзвенном манипуляторе, который или опускал кокон к самой земле, или поднимал его на высоту второго этажа. Именно на этот случай в придорожных гостиницах двери предусматривались специальные двери. Обычно три или четыре грузовика шли на автопилоте, причем переднему доставалась роль тягача. Но автопилоту никто особенно не доверял, так что машины не оставляли без присмотра.
Выцветший фасад гостиницы был покрыт ровным слоем грязи. Пожалуй, перчатки снимать не стоило. Инквизитор подошла к кучке водителей, которые сидели вокруг стола и болтали о делах. На столе красовались кружки с кофе, сандвичи и салаты — от нетронутых до почти полностью съеденных. Натюрморт дополняла скверно отпечатанная газета, в которой деятели искусств делились своими чувствами по поводу очередных преступлений против человечества, совершенных Оводом. Список наиболее заметных деяний прилагался тут же. Кольцеобразное пятно от кофейной кружки окружало голову преступника, как нимб.
Инквизитор простояла рядом, как ей показалось, несколько минут, пока один из водителей не соизволил заметить ее и кивнуть в знак приветствия.
— Моя фамилия Вуалюмье, — представилась она. — Я хотела бы добраться до Солнхофена.
— Вуалюмье? — сказал один из шоферов. — Как Инкви…
— Оставьте свои выводы при себе. Фамилия как фамилия. На Ресургеме ее можно услышать на каждом шагу.
Водитель прочистил горло.
— Солнхофен, — нерешительно повторил он, словно первый раз услышал это название.
— Да, Солнхофен. Такой маленький поселок, вверх по дороге. Фактически, первый населенный пункт, который вы проезжаете, если двигаетесь в том направлении дольше пяти минут. Кто знает, может быть, вы даже пару раз через него проезжали.
— Солнхофен мне немножко не по пути, любовь моя.
— Да? Забавно. А у меня создалось впечатление, что ваш маршрут выглядит как прямая, которая проходит точно через Солнхофен. Трудно представить, как вам может оказаться «не по пути». Разве что вы собрались вообще не ехать по дороге.
Она вытащила деньги и уже собиралась положить их на стол среди остатков ланча, но передумала. Отдернув руку, затянутую в перчатку, она помахала купюрой перед носом у водителей.
— Мое предложение: половина этого — прямо сейчас любому, кто согласится доставить меня в Солнхофен. Четверть сверху, если мы отправимся в течение получаса, остаток — если прибудем в пункт назначения до восхода солнца.
— Пожалуй, я вас подброшу, — проговорил один из водителей. — Но сейчас такое время года… Это будет непросто. Мне кажется…
— Я не торгуюсь.
Она решила, что пальцем о палец не ударит, чтобы втереться к ним в доверие. Никто из шоферов не испытывает к ней ни малейшей симпатии, это ясно. Они за милю чуют власть. Единственное, что здесь поможет — это деньги. Потому что ни один из них не горит желанием всю дорогу до Солнхофена делить с ней кабину. Откровенно говоря, Вуалюмье не винила их. В присутствии правительственного чиновника — независимо от его ранга — кто угодно будет чувствовать себя неуютно.
И не будь Вуалюмье Инквизитором, она боялась бы самой себя.
Однако деньги творят чудеса, и через двадцать минут она уже сидела в поднятой кабине грузовика и смотрела, как огни Аубудона уплывают в сумрак. К тягачу был прицеплен всего один полупустой контейнер. Машина шла без усилия, покачиваясь на колесах величиной с дом, и это мягкое волнообразное покачивание убаюкивало. В кабине было тепло и тихо. Водитель предпочел включить музыку, а не надоедать пассажирке бессмысленной болтовней. В течение первых нескольких минут Инквизитор следила за тем, как он ведет машину, пристально глядя на дорогу. Тягач шел на автопилоте и хорошо держал дорогу. Вмешательство человека потребовалось лишь в отдельных случаях. Несомненно, машина могла вообще добраться до пункта назначения без водителя, если бы это было разрешено местными законами. Изредка навстречу проезжала колонна или одиночный тягач. Но по большей части могло показаться, что грузовик едет сквозь бесконечную необитаемую тьму.
На коленях у Вуалюмье лежала газета, и она успела раз пять перечитать статью, где рассказывалось об Оводе. Усталость наваливалась все сильнее, глаза снова и снова пробегали по одному абзацу. Статья описывала соратников Овода как банду жестоких террористов, которые намерены уничтожить нынешнее правительство с единственной целью — «ввергнуть колонию в пучину анархии». И лишь вскользь упоминался тот общепризнанный факт, что Овод искал способ эвакуировать население Ресургема, используя корабль Триумвира. Но Инквизитор прочла достаточно заявлений Овода, чтобы понять его позицию. Ни Силвесты, ни одно из последующих правительств не допускало даже мысли о том, что колония может оказаться беззащитной, если разразится катастрофа, подобная той, что около миллиона лет назад уничтожила расу амарантян. Впоследствии, и в особенности после того, как режим Жирардо рухнул и наступили годы мрака и отчаяния, тему возможности планетного катаклизма тихо исключили из публичных дебатов. Даже простое упоминание об амарантянах — не говоря уже об их судьбе — могло привести к ненужным проблемам. Так что Овод прав. Нельзя сказать, что угроза неотвратима, но она существует.
Овод действительно уничтожал правительственные объекты, но действовал настолько четко и продуманно, что гибель простых граждан сводилась к минимуму. Иногда подобные акции совершались для того, чтобы привлечь внимание к его движению. Однако гораздо чаще их целью было разграбление правительственной собственности или ресурсов. Безусловно, Овод считал необходимым свержение администрации, но это не было его главной целью.
Он верил, что корабль Триумвира до сих пор не покинул систему. Еще он верил, что правительство знает, где именно находится звездолет и как туда попасть. По мнению сторонников Овода, оно располагало двумя полностью исправными шаттлами, на которых можно повторить перелет между Ресургемом и «Ностальгией по Бесконечности».
План был достаточно прост. Первым делом надо обнаружить шаттлы, причем Овод верил, что уже близок к цели. Затем — скинуть правительство или сделать что-то другое, чтобы завладеть шаттлами. После этого необходимо предоставить людям возможность добраться до заранее оговоренных эвакуационных пунктов. Последняя стадия, вероятно, включала полное уничтожение существующего режима, но Овод постоянно заявлял, что намерен достичь цели как можно меньшей кровью.
Однако правительственная цензура скрыла основную часть его намерений. Цели были изложены с точностью до наоборот, идея угрозы, нависшей над Ресургемом, предстала в самом нелепом виде. Овода изобразили помешанным эгоистом, который возомнил о себе невесть что, а число жертв среди гражданского населения — неимоверно завышенным.
Инквизитор разглядывала портрет Овода. Она никогда не встречалась с этим человеком, но много знала о нем. Картинка имела весьма отдаленное сходство с оригиналом, но департамент Внутренних Угроз утверждал, что сходство полное. И это радовало.
— На вашем месте я бы не тратил время на эту чушь, — сказал водитель, когда Инквизитор начала клевать носом. — Парень мертв.
Вуалюмье заморгала и проснулась.
— Что?
— Овод, — шофер ткнул толстым пальцем в газету, которая лежала у нее на коленях. — Тот, что на картинке.
Как это понимать? Или водитель нарочно молчал, пока она читала, либо это маленькая игра с пассажирами, которой он забавлял себя во время поездки.
— Не знала, — отозвалась Инквизитор. — Я имею в виду, что не читала в газетах и не слышала в новостях…
— Наше правительство его прихлопнуло. Знаешь, он зря называл себя Оводом.
— Как можно убить кого-то, не зная, где он находится?
— Все они знают. Можешь не сомневаться. Просто пока не хотят нам рассказывать.
— Они?
— Правительство, любовь моя. Выше голову.
Он явно ведет какую-то игру. Скорее всего, догадался, что она из правительства, и понимает, что у нее нет ни времени, ни желания доказывать свою точку зрения.
— Хорошо. Допустим, они его убили. Тогда почему об этом до сих пор не хотят объявить? Тысячи людей надеются, что Овод поведет их в Землю Обетованную.
— Ага. Но есть только одна вещь на свете, которая хуже, чем мученик. Это мертвый мученик. У них изрядно прибавится проблем, если народ узнает о его смерти.
Она пожала плечами и свернула газету.
— Я вообще не уверена, что Овод существует на самом деле. Может быть, это выгодно правительству — создать образ надежды, чтобы проще было управлять населением. Или вы полностью верите в эти россказни?
— О том, что Овод ищет способ вывезти нас с Ресургема? Нет, конечно. Честно говоря, это было бы здорово. Хотя бы избавимся от всяких сопляков.
— Вы действительно так считаете? Что все люди, которые хотят покинуть Ресургем — сопляки?
— Извини, любовь моя. Я догадываюсь, кого ты будешь защищать. Но кое-кто из нас действительно любит эту планету. И шагу отсюда не сделает.
— Не спорю.
Она откинулась на сиденье и прикрыла лицо сложенной газетой, как маской. Если подобный намек не дойдет до водителя, этого типа можно считать безнадежным.
К счастью, намек дошел.
На этот раз ей удалось уснуть по-настоящему. Ей снилось прошлое, и воспоминания вспыхнули с новой силой — их вызвал к жизни голос Оперативного Четвертого. Нельзя сказать, что она не могла выбросить из головы Четвертого, но заставляла себя не воспринимать ее как личность. Это было слишком болезненно. Думать о Четвертом означало думать о том, как Вуалюмье прибыла на Ресургем. Думать о другой жизни, которая, в сравнении с суровой реальностью настоящего, казалась далекой и неправдоподобной фантазией.
Но голос Четвертого — как открытая дверь в прошлое. Некоторые вещи нельзя игнорировать.
Какого черта Оперативный Четвертый вызвала ее на этот раз?
Вуалюмье проснулась оттого, что грузовик начал двигаться как-то иначе. Машина задом заезжала в разгрузочную нишу.
— Уже приехали?
— Это Солнхофен. Конечно, не большой город с яркими огнями, но ведь ты именно сюда хотела попасть?
Через щели в решетчатых стенах ангара виднелось небо цвета анемичной крови. Рассвет или очень близко к нему.
— Мы немного опоздали, — сказала Инквизитор.
— Мы уже четверть часа как в Солнхофене, любовь моя. Ты спала как убитая, так что я не стал тебя будить.
— О да, конечно.
И она неохотно протянула ему остаток платы.
Ремонтуа наблюдал за тем, как несколько членов Закрытого Совета, которые прибыли последними, занимают свои места на многочисленных ярусах тайной палаты. Кое-кто из стариков все еще мог проделать это самостоятельно, но большинство передвигалось с помощью экзоскелетов, слуг и «шершней» величиной с большой палец руки, которые черными тучами вились вокруг. Некоторые были близки к концу физической жизни и почти покинули свою плоть. Эти напоминали головы, качающиеся на подвижных паукообразных протезах, которые заменили им тела. У одного — или двух — мозг был настолько переполнен имплантантами, что не умещался в черепе и находился снаружи, в прозрачной колбе с жидкостью, где пульсировали механизмы систем жизнеобеспечения. Большая часть деятельности их сознания происходила внутри безграничной ментальной паутины Объединившихся. Каждый из них берег свой мозг — точно семья, которая не желает ломать обветшавший дачный дом, хотя в нем почти не живет.
Исследуя мысли каждого из вновь прибывших, Ремонтуа обнаружил несколько человек, которых считал мертвыми. Эти люди не появлялись ни на одном собрании Закрытого Совета, в которых он участвовал.
Сегодня дело касалось Клавейна. Поэтому Ремонтуа вызвал всех, невзирая на возраст.
Неожиданно Ремонтуа почувствовал, что в палате появилась Скейд, вошедшей в тайную палату. Вот она — поднялась на кольцеобразный балкон, расположенный на полпути к верхней части сферической камеры. Палата была непроницаема для всех ментальных трансмиссий. Тем, кто находился внутри, это не мешало, но они были полностью изолированы от остальных сознаний в Материнском Гнезде. Это позволяло Закрытому Совету общаться во время заседаний более свободно, чем через обычные нейроканалы.
Ремонтуа сформировал мысленное послание, определил его как высокоприоритетное и послал Скейд. Оно заглушило рой сплетен, вьющийся вокруг нее, и привлекло всеобщее внимание.
«Клавейн знает об этом собрании?»
Ответ пришел незамедлительно.
(А зачем ему знать?)
«Получается, мы собрались поболтать о нем за его спиной?»
Скейд сладко улыбнулась.
(А почему бы твоему другу не присоединиться к нам? Тогда не было бы нужды говорить о нем, как ты выразился, за его спиной, не так ли? Это проблема Клавейна, а не моя.)
Ремонтуа встал, чувствуя, что оказался в центре внимания. Всевозможные сенсорные аппараты, как по команде, повернулись в его сторону.
«А кто сказал „проблема“, Скейд? Я просто оглашаю тайную повестку дня. Сообщаю, по какому поводу мы сегодня собрались».
(Тайную повестку дня? Мы хотим Клавейну добра. Я думала, что до тебя это уже дошло, раз ты ему друг.)
Ремонтуа огляделся. Фелки здесь нет, как и следовало ожидать. Она имела полное право участвовать в собрании, но можно не сомневаться: Скейд не внесла ее в список приглашенных.
«Согласен, я его друг. Он спасал мою жизнь не один раз. И даже если бы этого не было… Ладно, мы находились рядом достаточно долго. Может быть, это означает, что я не могу быть объективным. Но я все-таки кое-что вам расскажу».
Он снова обвел взглядом комнату, кивая, когда встречался с глазами или сенсорами других Объединившихся.
«Каждый из вас знает, что Клавейн ничего нам не должен. Возможно, кому-то из вас об этом надо напомнить. Но неважно, о чем Скейд пытается заставить вас думать. Если бы не Невил Клавейн, никого из нас не было бы здесь. Он так же важен для всех нас, как и Галиана, и я не просто так это говорю. Я познакомился с ней раньше, чем кто-либо присутствующих».
Скейд кивнула.
(Конечно, Ремонтуа прав. Но вы заметили, что все подвиги Клавейна, которые вошли в историю, относятся к прошлому — к далекому прошлому? Не спорю, с тех пор, как Клавейн ввернулся из Глубокого космоса, он по-прежнему служит нам. Но — наравне со всеми. Он сделал не больше и не меньше, чем любой из старших Объединившихся. Разве вы не ожидали от него чего-то более серьезного?)
«Более серьезного чем что»?
(Чем простая солдатская служба, которой он себя посвятил. Чем постоянное стремление рисковать.)
Похоже, Ремонтуа предстояло выступить в роли адвоката своего друга, нравится ему это или нет. Он почувствовал легкое презрение к остальным членам собрания. Многие из них обязаны Невилу жизнью и подтвердили бы это при других обстоятельствах. Но Скейд подмяла под себя всех.
Что ж, значит, ему придется говорить за Клавейна.
«Кто-то должен патрулировать границы».
(Конечно. Но у нас есть те, кто моложе, энергичнее… и, будем откровенны, те, кого не так жалко потерять. Они вполне способны делать то же самое. Опыт Клавейна нужен нам здесь, в Материнском Гнезде, где мы сможем найти ему достойное применение. Я не верю, что он цепляется за любую возможность, чтобы уклониться от исполнения долга перед Гнездом. Это не в его интересах. Клавейн делает вид, что он один из нас, но это только игра. Он предпочел оказаться на стороне победителей, но отказался от полной вовлеченности, принять которую означает быть Объединившимся. Это признак самодовольства, эгоизма — того, что враждебно нашему пути. Это даже начинает напоминать вероломство.)
«Вероломство? Никто не был так верен фракции Конджойнеров, как Невил Клавейн. Похоже, некоторым из нас не помешал бы урок истории».
Один из Объединившихся, похожий на голову на паучьем теле, включился в разговор.
(Я согласен с Ремонтуа. Клавейн нам ничего не должен. Он уже тысячу раз это доказал. И если он не хочет становиться членом Совета, его право.)
На противоположной стороне аудитории засиял мозг в колбе. Свет пульсировал синхронно звуковым сигналам.
(Безусловно. В этом никто не сомневается. Но есть еще один аспект, не менее важный. У Клавейна моральное обязательство стать одним из нас. Он расходует свои таланты за пределами Закрытого Совета, такое не может больше продолжаться.)
Объединившийся выдержал паузу. Жидкость в колбе бурлила и булькала, бугристая масса мозговых тканей несколько раз вяло набухла и сжалась, точно жуткий ком теста.
(Я не могу одобрить пламенную речь Скейд. Но в том, что она сказала, есть толика несомненной правды. То, что Клавейн постоянно отказывается присоединиться к нам, равноценно вероломству.)
«Заткнись», перебил Ремонтуа. «Не удивлюсь, если тебе больше нечего сказать. Думаю, Клавейн думает несколько иначе…»
(Оскорбление!) — вскипел мозг.
Но Ремонтуа уловил волну, похожую на сдержанный смешок. Его колкость кого-то позабавила. Этот разбухший мозг явно не пользовался таким уважением, как ему нравилось думать.
Ощущая свои движения словно со стороны, Ремонтуа нагнулся, крепко стиснув перилах балкона.
«Как это понимать, Скейд? Почему именно сейчас? После того как Совет столько лет обходился без него?»
(Что ты имеешь в виду?)
«Я имею в виду следующее: что на самом деле подвигло тебя на этот шаг? Что-то затевается, не так ли?»
Гребень Скейд налился красновато-коричневым. Скрипнув зубами, она отступила на шаг и ссутулилась, точно кошка, которую загнали в угол.
Ремонтуа не сдавался.
«Сначала мы пересматриваем программу постройки кораблей, а через сто лет спустя прекращаем их выпуск, причем причина настолько засекречена, что даже Закрытый Совет ничего о ней не знает. Затем у нас появляется прототип, набитый скрытой аппаратурой неизвестного происхождения и назначения. Принцип их действия Совету опять-таки неизвестен. Теперь есть целый флот подобных кораблей, который собран на комете недалеко отсюда, но это все, что нам сочли нужным сообщить. Уверен — Внутреннему Кабинету есть что сказать по этому поводу…»
(Осторожнее, Ремонтуа.)
«Почему? Это же невинные умозаключения! Почему я должен остерегаться?»
Объединившийся с гребнем, чем-то напоминающим гребень Скейд, встал и попытался вмешаться. Ремонтуа хорошо знал этого человека: похоже, тот не имел отношения к Внутреннему Кабинету.
(Ремонтуа прав. Что-то действительно затевается, и Клавейн — только часть проблемы. Свертывание кораблестроительной программы, странные события, связанные с возвращением Галианы, этот новый флот, тревожные разговоры об орудиях… все это звенья одной цепи. Нынешняя война — просто отвлекающий маневр, и Внутреннему Кабинету это хорошо известно. Возможно, истина смутит нас, обычных членов Закрытого Совета. В таком случае, как и Ремонтуа, я позволю изложить некоторые выводы и посмотрю, что из этого получится.)
Он пристально посмотрел на Скейд, прежде чем продолжить.
(Ходят еще кое-какие слухи, Скейд. Они связаны с так называемым «Введением». Уверен, вам не надо напоминать, что этим словом Галиана называла заключительную серию своих экспериментов на Марсе. Эксперименты, которые она поклялась никогда не повторять.)
Возможно, Ремонтуа только показалось, но при слове «Введение» по гребню Скейд пробежала волна другого цвета.
«Что за Введение?»
Конджойнер с гребнем повернулся к Ремонтуа.
(Я не знаю, но могу догадаться. Галиана больше не хотела повторять эти эксперименты. Они были успешными, более чем успешными, но результаты чем-то ее встревожили. Но пока Галиана находилась далеко от Материнского Гнезда, во время ее межзвездной экспедиции — что могло помешать Внутреннему Кабинету возобновить их? Галиана никогда бы об этом не узнала.)
«Введение»… Вот оно, ключевое слово. Оно что-то значило для Ремонтуа; во всяком случае, он определенно слышал это слово раньше. Но речь идет об экспериментах, которые проводились на Марсе более четырехсот лет назад. Придется провести в своей памяти настоящие археологические раскопки, чтобы обнаружить истину под толщей воспоминаний. А если учесть, что сам объект поиска — это тайна за семью печатями…
Похоже, проще спросить напрямую.
«Что такое Введение?»
— Я расскажу тебе, Ремонтуа.
Звук настоящего человеческого голоса прорвал молчание, которое висело в палате, заставив каждого вздрогнуть, точно от резкого окрика.
Ремонтуа обернулся. Возле одной из входных дверей стояла Фелка собственной персоной. Должно быть, она вошла, когда собрание уже началось.
Местечко называлось Аубудон — расползающееся скопление складов, лачуг и куполов, пронизанное монорельсами, грузовыми трубами и путепроводами. По периферии, втыкаясь в грязно-серое северное небо, торчали филигранные спицы — причальные мачты дирижаблей. Но сегодня они были пусты. Ни один воздушный корабль не был пришвартован и, похоже, ни один не собирался появиться в ближайшее время.
Летательный аппарат опустился на бесформенное бетонное пятно между двумя складами. Бетон оказался шероховатым и в выбоинах. Инквизитор поспешно пересекла площадку, приминая жесткую щетку травы, приспособленной к условиям Ресургема, которая торчала из каждой трещины. Время от времени она с некоторым опасением поглядывала на самолет, который, описав широкую дугу, возвращался в Кювье. Там он будет находиться в распоряжении кого-нибудь из правительственных чиновников, пока Инквизитор Вуалюмье не решит, что ей пора домой.
— Одна нога здесь, другая там, — вполголоса проворчала Инквизитор.
Рабочие, которые направлялись куда-то по своим делам, заметили ее. Но здесь, вдали от Кювье, деятельность Инквизиции не была любимой темой для обсуждения. Большинство из них поняли, что перед ними один из членов правительства, хотя Инквизитор была одета очень просто. Но вряд ли они сразу догадались, что она занимается поисками военного преступника. Скорее всего, ее сочли офицером полиции или инспектором, представителем огромной бюрократической армии. Возможно, она прибыла для очередной проверки использования запасов и средств. Появись она в сопровождении вооруженных людей — прислуги или охраны, ее появление, естественно, вызвало бы больше комментариев. Но сейчас люди старалась даже не встречаться с ней взглядом, и Инквизитор смогла без приключений дойти до гостиницы.
Ее одежда была темной и неброской и скрыта длинным плащом — люди не расстаются с такими плащами в тех районах, где часто свирепствуют «бритвенные бури». Под подбородком болтался чехол для дыхательной маски. Наряд дополняли черные перчатки, а все личные вещи помещались в маленьком рюкзаке. Блестящие волосы цвета воронова крыла, стриженные под горшок, как обычно, падали на глаза. Эта прическа эффективно скрывала ларингофонный радиопередатчик и крошечный наушник, который использовался только связи с катером. Миниатюрный бозонный пистолет, изготовленный ультра, который наводился на цель с помощью контактной линзы на одном глазу, Инквизитор взяла с собой исключительно ради чувства безопасности. По крайней мере, она не планировала пускать его в ход.
Гостиница оказалась унылым двухэтажным строением и находилась у главной трассы на Солнхофен. Грузовики на огромных надувных колесах проползали в обоих направлениях через разные промежутки времени, волоча за собой прицепы — рифленые контейнеры, прицепленные к задней оси, которые больше всего напоминали перезрелые фрукты. Водитель располагался в коконе-стручке, подвешенном впереди на двухзвенном манипуляторе, который или опускал кокон к самой земле, или поднимал его на высоту второго этажа. Именно на этот случай в придорожных гостиницах двери предусматривались специальные двери. Обычно три или четыре грузовика шли на автопилоте, причем переднему доставалась роль тягача. Но автопилоту никто особенно не доверял, так что машины не оставляли без присмотра.
Выцветший фасад гостиницы был покрыт ровным слоем грязи. Пожалуй, перчатки снимать не стоило. Инквизитор подошла к кучке водителей, которые сидели вокруг стола и болтали о делах. На столе красовались кружки с кофе, сандвичи и салаты — от нетронутых до почти полностью съеденных. Натюрморт дополняла скверно отпечатанная газета, в которой деятели искусств делились своими чувствами по поводу очередных преступлений против человечества, совершенных Оводом. Список наиболее заметных деяний прилагался тут же. Кольцеобразное пятно от кофейной кружки окружало голову преступника, как нимб.
Инквизитор простояла рядом, как ей показалось, несколько минут, пока один из водителей не соизволил заметить ее и кивнуть в знак приветствия.
— Моя фамилия Вуалюмье, — представилась она. — Я хотела бы добраться до Солнхофена.
— Вуалюмье? — сказал один из шоферов. — Как Инкви…
— Оставьте свои выводы при себе. Фамилия как фамилия. На Ресургеме ее можно услышать на каждом шагу.
Водитель прочистил горло.
— Солнхофен, — нерешительно повторил он, словно первый раз услышал это название.
— Да, Солнхофен. Такой маленький поселок, вверх по дороге. Фактически, первый населенный пункт, который вы проезжаете, если двигаетесь в том направлении дольше пяти минут. Кто знает, может быть, вы даже пару раз через него проезжали.
— Солнхофен мне немножко не по пути, любовь моя.
— Да? Забавно. А у меня создалось впечатление, что ваш маршрут выглядит как прямая, которая проходит точно через Солнхофен. Трудно представить, как вам может оказаться «не по пути». Разве что вы собрались вообще не ехать по дороге.
Она вытащила деньги и уже собиралась положить их на стол среди остатков ланча, но передумала. Отдернув руку, затянутую в перчатку, она помахала купюрой перед носом у водителей.
— Мое предложение: половина этого — прямо сейчас любому, кто согласится доставить меня в Солнхофен. Четверть сверху, если мы отправимся в течение получаса, остаток — если прибудем в пункт назначения до восхода солнца.
— Пожалуй, я вас подброшу, — проговорил один из водителей. — Но сейчас такое время года… Это будет непросто. Мне кажется…
— Я не торгуюсь.
Она решила, что пальцем о палец не ударит, чтобы втереться к ним в доверие. Никто из шоферов не испытывает к ней ни малейшей симпатии, это ясно. Они за милю чуют власть. Единственное, что здесь поможет — это деньги. Потому что ни один из них не горит желанием всю дорогу до Солнхофена делить с ней кабину. Откровенно говоря, Вуалюмье не винила их. В присутствии правительственного чиновника — независимо от его ранга — кто угодно будет чувствовать себя неуютно.
И не будь Вуалюмье Инквизитором, она боялась бы самой себя.
Однако деньги творят чудеса, и через двадцать минут она уже сидела в поднятой кабине грузовика и смотрела, как огни Аубудона уплывают в сумрак. К тягачу был прицеплен всего один полупустой контейнер. Машина шла без усилия, покачиваясь на колесах величиной с дом, и это мягкое волнообразное покачивание убаюкивало. В кабине было тепло и тихо. Водитель предпочел включить музыку, а не надоедать пассажирке бессмысленной болтовней. В течение первых нескольких минут Инквизитор следила за тем, как он ведет машину, пристально глядя на дорогу. Тягач шел на автопилоте и хорошо держал дорогу. Вмешательство человека потребовалось лишь в отдельных случаях. Несомненно, машина могла вообще добраться до пункта назначения без водителя, если бы это было разрешено местными законами. Изредка навстречу проезжала колонна или одиночный тягач. Но по большей части могло показаться, что грузовик едет сквозь бесконечную необитаемую тьму.
На коленях у Вуалюмье лежала газета, и она успела раз пять перечитать статью, где рассказывалось об Оводе. Усталость наваливалась все сильнее, глаза снова и снова пробегали по одному абзацу. Статья описывала соратников Овода как банду жестоких террористов, которые намерены уничтожить нынешнее правительство с единственной целью — «ввергнуть колонию в пучину анархии». И лишь вскользь упоминался тот общепризнанный факт, что Овод искал способ эвакуировать население Ресургема, используя корабль Триумвира. Но Инквизитор прочла достаточно заявлений Овода, чтобы понять его позицию. Ни Силвесты, ни одно из последующих правительств не допускало даже мысли о том, что колония может оказаться беззащитной, если разразится катастрофа, подобная той, что около миллиона лет назад уничтожила расу амарантян. Впоследствии, и в особенности после того, как режим Жирардо рухнул и наступили годы мрака и отчаяния, тему возможности планетного катаклизма тихо исключили из публичных дебатов. Даже простое упоминание об амарантянах — не говоря уже об их судьбе — могло привести к ненужным проблемам. Так что Овод прав. Нельзя сказать, что угроза неотвратима, но она существует.
Овод действительно уничтожал правительственные объекты, но действовал настолько четко и продуманно, что гибель простых граждан сводилась к минимуму. Иногда подобные акции совершались для того, чтобы привлечь внимание к его движению. Однако гораздо чаще их целью было разграбление правительственной собственности или ресурсов. Безусловно, Овод считал необходимым свержение администрации, но это не было его главной целью.
Он верил, что корабль Триумвира до сих пор не покинул систему. Еще он верил, что правительство знает, где именно находится звездолет и как туда попасть. По мнению сторонников Овода, оно располагало двумя полностью исправными шаттлами, на которых можно повторить перелет между Ресургемом и «Ностальгией по Бесконечности».
План был достаточно прост. Первым делом надо обнаружить шаттлы, причем Овод верил, что уже близок к цели. Затем — скинуть правительство или сделать что-то другое, чтобы завладеть шаттлами. После этого необходимо предоставить людям возможность добраться до заранее оговоренных эвакуационных пунктов. Последняя стадия, вероятно, включала полное уничтожение существующего режима, но Овод постоянно заявлял, что намерен достичь цели как можно меньшей кровью.
Однако правительственная цензура скрыла основную часть его намерений. Цели были изложены с точностью до наоборот, идея угрозы, нависшей над Ресургемом, предстала в самом нелепом виде. Овода изобразили помешанным эгоистом, который возомнил о себе невесть что, а число жертв среди гражданского населения — неимоверно завышенным.
Инквизитор разглядывала портрет Овода. Она никогда не встречалась с этим человеком, но много знала о нем. Картинка имела весьма отдаленное сходство с оригиналом, но департамент Внутренних Угроз утверждал, что сходство полное. И это радовало.
— На вашем месте я бы не тратил время на эту чушь, — сказал водитель, когда Инквизитор начала клевать носом. — Парень мертв.
Вуалюмье заморгала и проснулась.
— Что?
— Овод, — шофер ткнул толстым пальцем в газету, которая лежала у нее на коленях. — Тот, что на картинке.
Как это понимать? Или водитель нарочно молчал, пока она читала, либо это маленькая игра с пассажирами, которой он забавлял себя во время поездки.
— Не знала, — отозвалась Инквизитор. — Я имею в виду, что не читала в газетах и не слышала в новостях…
— Наше правительство его прихлопнуло. Знаешь, он зря называл себя Оводом.
— Как можно убить кого-то, не зная, где он находится?
— Все они знают. Можешь не сомневаться. Просто пока не хотят нам рассказывать.
— Они?
— Правительство, любовь моя. Выше голову.
Он явно ведет какую-то игру. Скорее всего, догадался, что она из правительства, и понимает, что у нее нет ни времени, ни желания доказывать свою точку зрения.
— Хорошо. Допустим, они его убили. Тогда почему об этом до сих пор не хотят объявить? Тысячи людей надеются, что Овод поведет их в Землю Обетованную.
— Ага. Но есть только одна вещь на свете, которая хуже, чем мученик. Это мертвый мученик. У них изрядно прибавится проблем, если народ узнает о его смерти.
Она пожала плечами и свернула газету.
— Я вообще не уверена, что Овод существует на самом деле. Может быть, это выгодно правительству — создать образ надежды, чтобы проще было управлять населением. Или вы полностью верите в эти россказни?
— О том, что Овод ищет способ вывезти нас с Ресургема? Нет, конечно. Честно говоря, это было бы здорово. Хотя бы избавимся от всяких сопляков.
— Вы действительно так считаете? Что все люди, которые хотят покинуть Ресургем — сопляки?
— Извини, любовь моя. Я догадываюсь, кого ты будешь защищать. Но кое-кто из нас действительно любит эту планету. И шагу отсюда не сделает.
— Не спорю.
Она откинулась на сиденье и прикрыла лицо сложенной газетой, как маской. Если подобный намек не дойдет до водителя, этого типа можно считать безнадежным.
К счастью, намек дошел.
На этот раз ей удалось уснуть по-настоящему. Ей снилось прошлое, и воспоминания вспыхнули с новой силой — их вызвал к жизни голос Оперативного Четвертого. Нельзя сказать, что она не могла выбросить из головы Четвертого, но заставляла себя не воспринимать ее как личность. Это было слишком болезненно. Думать о Четвертом означало думать о том, как Вуалюмье прибыла на Ресургем. Думать о другой жизни, которая, в сравнении с суровой реальностью настоящего, казалась далекой и неправдоподобной фантазией.
Но голос Четвертого — как открытая дверь в прошлое. Некоторые вещи нельзя игнорировать.
Какого черта Оперативный Четвертый вызвала ее на этот раз?
Вуалюмье проснулась оттого, что грузовик начал двигаться как-то иначе. Машина задом заезжала в разгрузочную нишу.
— Уже приехали?
— Это Солнхофен. Конечно, не большой город с яркими огнями, но ведь ты именно сюда хотела попасть?
Через щели в решетчатых стенах ангара виднелось небо цвета анемичной крови. Рассвет или очень близко к нему.
— Мы немного опоздали, — сказала Инквизитор.
— Мы уже четверть часа как в Солнхофене, любовь моя. Ты спала как убитая, так что я не стал тебя будить.
— О да, конечно.
И она неохотно протянула ему остаток платы.
Ремонтуа наблюдал за тем, как несколько членов Закрытого Совета, которые прибыли последними, занимают свои места на многочисленных ярусах тайной палаты. Кое-кто из стариков все еще мог проделать это самостоятельно, но большинство передвигалось с помощью экзоскелетов, слуг и «шершней» величиной с большой палец руки, которые черными тучами вились вокруг. Некоторые были близки к концу физической жизни и почти покинули свою плоть. Эти напоминали головы, качающиеся на подвижных паукообразных протезах, которые заменили им тела. У одного — или двух — мозг был настолько переполнен имплантантами, что не умещался в черепе и находился снаружи, в прозрачной колбе с жидкостью, где пульсировали механизмы систем жизнеобеспечения. Большая часть деятельности их сознания происходила внутри безграничной ментальной паутины Объединившихся. Каждый из них берег свой мозг — точно семья, которая не желает ломать обветшавший дачный дом, хотя в нем почти не живет.
Исследуя мысли каждого из вновь прибывших, Ремонтуа обнаружил несколько человек, которых считал мертвыми. Эти люди не появлялись ни на одном собрании Закрытого Совета, в которых он участвовал.
Сегодня дело касалось Клавейна. Поэтому Ремонтуа вызвал всех, невзирая на возраст.
Неожиданно Ремонтуа почувствовал, что в палате появилась Скейд, вошедшей в тайную палату. Вот она — поднялась на кольцеобразный балкон, расположенный на полпути к верхней части сферической камеры. Палата была непроницаема для всех ментальных трансмиссий. Тем, кто находился внутри, это не мешало, но они были полностью изолированы от остальных сознаний в Материнском Гнезде. Это позволяло Закрытому Совету общаться во время заседаний более свободно, чем через обычные нейроканалы.
Ремонтуа сформировал мысленное послание, определил его как высокоприоритетное и послал Скейд. Оно заглушило рой сплетен, вьющийся вокруг нее, и привлекло всеобщее внимание.
«Клавейн знает об этом собрании?»
Ответ пришел незамедлительно.
(А зачем ему знать?)
«Получается, мы собрались поболтать о нем за его спиной?»
Скейд сладко улыбнулась.
(А почему бы твоему другу не присоединиться к нам? Тогда не было бы нужды говорить о нем, как ты выразился, за его спиной, не так ли? Это проблема Клавейна, а не моя.)
Ремонтуа встал, чувствуя, что оказался в центре внимания. Всевозможные сенсорные аппараты, как по команде, повернулись в его сторону.
«А кто сказал „проблема“, Скейд? Я просто оглашаю тайную повестку дня. Сообщаю, по какому поводу мы сегодня собрались».
(Тайную повестку дня? Мы хотим Клавейну добра. Я думала, что до тебя это уже дошло, раз ты ему друг.)
Ремонтуа огляделся. Фелки здесь нет, как и следовало ожидать. Она имела полное право участвовать в собрании, но можно не сомневаться: Скейд не внесла ее в список приглашенных.
«Согласен, я его друг. Он спасал мою жизнь не один раз. И даже если бы этого не было… Ладно, мы находились рядом достаточно долго. Может быть, это означает, что я не могу быть объективным. Но я все-таки кое-что вам расскажу».
Он снова обвел взглядом комнату, кивая, когда встречался с глазами или сенсорами других Объединившихся.
«Каждый из вас знает, что Клавейн ничего нам не должен. Возможно, кому-то из вас об этом надо напомнить. Но неважно, о чем Скейд пытается заставить вас думать. Если бы не Невил Клавейн, никого из нас не было бы здесь. Он так же важен для всех нас, как и Галиана, и я не просто так это говорю. Я познакомился с ней раньше, чем кто-либо присутствующих».
Скейд кивнула.
(Конечно, Ремонтуа прав. Но вы заметили, что все подвиги Клавейна, которые вошли в историю, относятся к прошлому — к далекому прошлому? Не спорю, с тех пор, как Клавейн ввернулся из Глубокого космоса, он по-прежнему служит нам. Но — наравне со всеми. Он сделал не больше и не меньше, чем любой из старших Объединившихся. Разве вы не ожидали от него чего-то более серьезного?)
«Более серьезного чем что»?
(Чем простая солдатская служба, которой он себя посвятил. Чем постоянное стремление рисковать.)
Похоже, Ремонтуа предстояло выступить в роли адвоката своего друга, нравится ему это или нет. Он почувствовал легкое презрение к остальным членам собрания. Многие из них обязаны Невилу жизнью и подтвердили бы это при других обстоятельствах. Но Скейд подмяла под себя всех.
Что ж, значит, ему придется говорить за Клавейна.
«Кто-то должен патрулировать границы».
(Конечно. Но у нас есть те, кто моложе, энергичнее… и, будем откровенны, те, кого не так жалко потерять. Они вполне способны делать то же самое. Опыт Клавейна нужен нам здесь, в Материнском Гнезде, где мы сможем найти ему достойное применение. Я не верю, что он цепляется за любую возможность, чтобы уклониться от исполнения долга перед Гнездом. Это не в его интересах. Клавейн делает вид, что он один из нас, но это только игра. Он предпочел оказаться на стороне победителей, но отказался от полной вовлеченности, принять которую означает быть Объединившимся. Это признак самодовольства, эгоизма — того, что враждебно нашему пути. Это даже начинает напоминать вероломство.)
«Вероломство? Никто не был так верен фракции Конджойнеров, как Невил Клавейн. Похоже, некоторым из нас не помешал бы урок истории».
Один из Объединившихся, похожий на голову на паучьем теле, включился в разговор.
(Я согласен с Ремонтуа. Клавейн нам ничего не должен. Он уже тысячу раз это доказал. И если он не хочет становиться членом Совета, его право.)
На противоположной стороне аудитории засиял мозг в колбе. Свет пульсировал синхронно звуковым сигналам.
(Безусловно. В этом никто не сомневается. Но есть еще один аспект, не менее важный. У Клавейна моральное обязательство стать одним из нас. Он расходует свои таланты за пределами Закрытого Совета, такое не может больше продолжаться.)
Объединившийся выдержал паузу. Жидкость в колбе бурлила и булькала, бугристая масса мозговых тканей несколько раз вяло набухла и сжалась, точно жуткий ком теста.
(Я не могу одобрить пламенную речь Скейд. Но в том, что она сказала, есть толика несомненной правды. То, что Клавейн постоянно отказывается присоединиться к нам, равноценно вероломству.)
«Заткнись», перебил Ремонтуа. «Не удивлюсь, если тебе больше нечего сказать. Думаю, Клавейн думает несколько иначе…»
(Оскорбление!) — вскипел мозг.
Но Ремонтуа уловил волну, похожую на сдержанный смешок. Его колкость кого-то позабавила. Этот разбухший мозг явно не пользовался таким уважением, как ему нравилось думать.
Ощущая свои движения словно со стороны, Ремонтуа нагнулся, крепко стиснув перилах балкона.
«Как это понимать, Скейд? Почему именно сейчас? После того как Совет столько лет обходился без него?»
(Что ты имеешь в виду?)
«Я имею в виду следующее: что на самом деле подвигло тебя на этот шаг? Что-то затевается, не так ли?»
Гребень Скейд налился красновато-коричневым. Скрипнув зубами, она отступила на шаг и ссутулилась, точно кошка, которую загнали в угол.
Ремонтуа не сдавался.
«Сначала мы пересматриваем программу постройки кораблей, а через сто лет спустя прекращаем их выпуск, причем причина настолько засекречена, что даже Закрытый Совет ничего о ней не знает. Затем у нас появляется прототип, набитый скрытой аппаратурой неизвестного происхождения и назначения. Принцип их действия Совету опять-таки неизвестен. Теперь есть целый флот подобных кораблей, который собран на комете недалеко отсюда, но это все, что нам сочли нужным сообщить. Уверен — Внутреннему Кабинету есть что сказать по этому поводу…»
(Осторожнее, Ремонтуа.)
«Почему? Это же невинные умозаключения! Почему я должен остерегаться?»
Объединившийся с гребнем, чем-то напоминающим гребень Скейд, встал и попытался вмешаться. Ремонтуа хорошо знал этого человека: похоже, тот не имел отношения к Внутреннему Кабинету.
(Ремонтуа прав. Что-то действительно затевается, и Клавейн — только часть проблемы. Свертывание кораблестроительной программы, странные события, связанные с возвращением Галианы, этот новый флот, тревожные разговоры об орудиях… все это звенья одной цепи. Нынешняя война — просто отвлекающий маневр, и Внутреннему Кабинету это хорошо известно. Возможно, истина смутит нас, обычных членов Закрытого Совета. В таком случае, как и Ремонтуа, я позволю изложить некоторые выводы и посмотрю, что из этого получится.)
Он пристально посмотрел на Скейд, прежде чем продолжить.
(Ходят еще кое-какие слухи, Скейд. Они связаны с так называемым «Введением». Уверен, вам не надо напоминать, что этим словом Галиана называла заключительную серию своих экспериментов на Марсе. Эксперименты, которые она поклялась никогда не повторять.)
Возможно, Ремонтуа только показалось, но при слове «Введение» по гребню Скейд пробежала волна другого цвета.
«Что за Введение?»
Конджойнер с гребнем повернулся к Ремонтуа.
(Я не знаю, но могу догадаться. Галиана больше не хотела повторять эти эксперименты. Они были успешными, более чем успешными, но результаты чем-то ее встревожили. Но пока Галиана находилась далеко от Материнского Гнезда, во время ее межзвездной экспедиции — что могло помешать Внутреннему Кабинету возобновить их? Галиана никогда бы об этом не узнала.)
«Введение»… Вот оно, ключевое слово. Оно что-то значило для Ремонтуа; во всяком случае, он определенно слышал это слово раньше. Но речь идет об экспериментах, которые проводились на Марсе более четырехсот лет назад. Придется провести в своей памяти настоящие археологические раскопки, чтобы обнаружить истину под толщей воспоминаний. А если учесть, что сам объект поиска — это тайна за семью печатями…
Похоже, проще спросить напрямую.
«Что такое Введение?»
— Я расскажу тебе, Ремонтуа.
Звук настоящего человеческого голоса прорвал молчание, которое висело в палате, заставив каждого вздрогнуть, точно от резкого окрика.
Ремонтуа обернулся. Возле одной из входных дверей стояла Фелка собственной персоной. Должно быть, она вошла, когда собрание уже началось.