— Мы только что перечитали сведения, которые вы сообщили по делу Таббера. Они в основном подтверждают то, что нам только что рассказал Уандер. Это повышает ваш приоритет с «AA» до чрезвычайного.
— Приятно слышать, — просиял Базз. — Сколько здесь еще народу с чрезвычайным приоритетом?
— В Соединенных Процветающих Штатах по меньшей мере несколько сотен. Чтобы выяснить, сколько таких в Англии, Европейском Содружестве и Советском Комплексе, мне нужно будет запросить последние данные. Возможно, к этому времени Союзные Нейтральные Штаты тоже взялись за дело.
Базз тихо свистнул.
— Дело приобретает настоящий размах.
— Размах войны, — сухо сказал майор.
Эд начал привыкать. Он брюзгливо сказал:
— Когда у вас тут кормят? Если я уже попал в заключение, пусть меня кормят хоть изредка.
— Вы не заключенный, — сказал Оппенхеймер. — Вы доброволец, выполняющий правительственное задание.
— А что, есть разница?
— Мы вскоре с вами свяжемся.
Вскоре не получилось. Получилось не раньше следующего утра. Тем временем была усовершенствована система их охраны и удовлетворены их потребности. Они провели несколько часов, пересказывая друг другу последние события, но это был скорее просто треп. В целом Базз Де Кемп прошел примерно через те же переживания, что и Эд Уандер. Его забрали двое агентов и отвезли в Нью Вулворт Билдинг. Его забрали как автора статей о Таббере. Поскольку он продолжал отстаивать свою версию происходящего, его приоритет поднялся с «C» до «AA», а с появлением Эда их приоритет возрос до чрезвычайного.
За Эдом и Баззом пришли утром. Но не Оппенхеймер и майор Дэвис. Очевидно, с ними теперь работали сотрудники высших эшелонов. На сей раз для сопровождения их к месту опроса явились полковник с двумя адъютантами. Полковник Фредерик Уильямс из разведки Воздушных Сил.
Базз сунул книжку, которую читал, в карман куртки со словами:
— Просто на случай, если мы опять столкнемся с этой бюрократической волокитой. То бегом, то ждите, то бегом, то ждите… Лучше уж я захвачу что-нибудь почитать.
Полковник неодобрительно посмотрел на него. Базз ответил ему злобным взглядом, сгреб несколько сигар, которые он заказал вчера вечером, и затолкал их в нагрудный карман куртки:
— Горючее мне тоже понадобится.
Они проследовали за полковником и адъютантами. Охранники прикрывали тыл. Пиджаки их по-прежнему были откинуты, чтобы легко было выхватить оружие. Эду было интересно, какой потенциальной опасности они боятся, здесь на верхних этажах самого высокого небоскреба Ультра-Нью-Йорка, когда вокруг сотни людей из службы безопасности.
Место их назначения находилось еще на этаж выше. На этот раз вместо одной приемной было две. Первая была огромных размеров, с дюжиной столов секретарей и таким же количеством кабинетов позади них. Вторая была небольшой, и занимала ее средних лет мегера с производительностью/ эффективностью автомата.
Она скрипуче сказала:
— Мистер Хопкинс ожидает вас, полковник. Остальные уже здесь.
— Благодарю вас, мисс Пресли.
Полковник собственноручно открыл внутреннюю дверь.
Кем бы ни был архитектор, спроектировавший Нью Вулворт Билдинг, он, очевидно, понимал, что наивысший этаж предназначен для облеченных наивысшей властью того или иного рода. Этот кабинет служил тому явным свидетельством.
Эд Уандер никогда в своей жизни не бывал в таком месте. Если у него и были какие-то представления о нем, в этом заслуга Голливуда. Как бы то ни было, он осмотрелся в изумлении.
В комнате был только один стол, который казался подвешенным на тонкой ножке с потолка, а не опирающимся на пол. За ним сидел, надо полагать, мистер Хопкинс. Эд Уандер и Базз Де Кемп осознали, кто такой мистер Хопкинс, одновременно. Базз тихонько присвистнул сквозь зубы.
Дуайт Хопкинс, Великий Примиритель. Дуайт Хопкинс, власть за троном, Дуайт Хопкинс, который возвышался над западной политикой, как колосс.
Дуайт Хопкинс избегал внимания общественности. Он в нем не нуждался. Однако правая рука президента Эверетта Мак-Ферсона, мозговой трест из одного человека, Дуайт Хопкинс, которого некоторые даже называли альтер эго президента, не мог оставаться совершенно неизвестным пытливым гражданам. Президент Мак-Ферсон мог быть, и был на самом деле, главной фигурой, символом, образом для публики, истинные усилия которого в сфере управления нацией ненамного превышали действия правящего монарха Великобритании. Но в то время, как обаятельные политики типа Мак-Ферсона могут обладать тем, что привлекает избирателей, за сценой все равно должен быть такой вот Дуайт Хопкинс. Он пережил три администрации, Демократические Республиканцы передавали его Либеральным Консерваторам, а затем обратно, что никак не меняло их политику — впрочем, как и его. Между двумя партиями в эпоху Процветающего Государства редко бывали споры. Не считалось стоящим занятием пытаться повлиять на избирателей, затевая споры. Избиратели голосуют за человека, который им симпатичнее прочих, а не за принципы.
Дуайт Хопкинс сидел за небольшим столом. По одну сторону от него на легком стуле сидел, положив ногу на ногу, генерал армии. По другую сторону — высокий седой штатский. Напротив них в ряд сидели Дженсен Фонтейн, Элен Фонтейн и Мэтью Маллигэн.
Эд снова обвел глазами комнату. Ошибки не было. Табберы подозрительно отсутствовали.
Хопкинс кивнул новоприбывшим.
— Вы, надо полагать, Базз Де Кемп, вы похожи на газетчика. А вы Эдвард Уандер. Почему вас зовут Крошка Эд? — голос Хопкинса был твердым, но настойчивость в нем имела странный оттенок непринужденности, словно теперь, когда дело наконец попало в руки Хопкинса, спешки больше не требовалось.
— Не знаю, — сказал Эд.
Маллигэн открыл рот:
— Послушай, Уандер, если это все твоя…
Генерал прервал его громовым раскатом:
— Прекратите, мистер Маллигэн. Мистер Уандер здесь в равном с вами положении. Вы здесь для того, чтобы помочь прояснить вопрос, имеющий первостепенное значение для нации.
— Для всего мира, — мягко поправил высокий седой штатский.
Дженсен Фонтейн раздраженно сказал:
— Я требую ответа: неужели эти коммунисты там в Величайшем Вашингтоне считают, что они могут забрать граждан, имеющих хорошую репутацию и…
Дуайт Хопкинс без выражения смотрел на промышленного магната из маленького городка. Затем прервал его вопросом:
— Мистер Фонтейн, каковы, по вашему мнению, причины помех на радио и телевидении, и, далее, неполадок с кинопроекторами?
Дженсен Фонтейн посмотрел на политика стеклянными глазами и сказал тоном подсказки:
— Моя страна, да будет она всегда права…
— Я согласен с вами, сэр, — непринужденно сказал Хопкинс. — Но отвечайте на мой вопрос.
— Я назову вам причину, — рявкнул Фонтейн. — Саботаж Советского Комплекса. Подрыв американской промышленности. Подпольный…
— И каким образом им удалось это сделать?
— Это не моя обязанность выяснять. Вас, ребят из Величайшего Вашингтона, для этого выбирали. Судебный Департамент в том числе. Я думаю, ЦРУ могло бы найти виновных достаточно быстро, если бы не было заражено агентами коммунистов. Более того…
— Вы свободны, мистер Фонтейн, — сказал Дуайт Хопкинс. — Благодарим вас за сотрудничество.
Фонтейн только-только оседлал своего конька. Он как раз воздел кверху руку, чтобы выразительно взмахнуть ею, и тут полковник Уильямс твердо взял его за локоть.
— Я проведу вас к выходу, сэр.
Взгляд Маллигэна переместился с Хопкинса на полу-вырывающегося Фонтейна.
— Послушайте, вы не можете так обращаться с мистером Фонтейном! — крикнул он.
Седые брови Хопкинса поползли вверх.
— Ваше собственное мнение совпадает с мнением мистера Фонтейна, мистер Маллигэн?
Маллигэна вывели вслед за Фонтейном.
Дуайт Хопкинс обвел взглядом Элен, Базза и Эда Уандера.
— Я прочел доклады. С вами троими я действительно хотел поговорить в любом случае. Прошу простить, мисс Фонтейн, если мое обращение с вашим отцом показалось бесцеремонным.
— Бросьте, — сказала Элен, состроив недовольную гримасу. — Папе пойдет на пользу немного бесцеремонного обращения.
«Правая рука» президента откинулся на спинку стула и торжественно оглядел их.
— Неделю назад, в пятницу, — сказал он, — перестали работать радио и телевидение. В течение нескольких часов правительство не предпринимало действий. Предполагалось, что промышленность вскоре обнаружит причину неполадок и устранит ее. Однако, когда стало известно, что явление захватило весь мир, был назначен чрезвычайный комитет. На следующий день президент предназначил специальный фонд на увеличение размеров комитета и расширение его многообразных полномочий. На следующий день комитет превратился в комиссию. А еще через день на секретной сессии Конгресс проголосовал за предоставление неограниченных ресурсов, я был назначен главой этого проекта, отчитывающимся только перед президентом. Присутствующие здесь генерал Крю и профессор Брейсгейл — мои ассистенты.
Баззу Де Кемпу не могла внушить благоговение даже такая персона, как Дуайт Хопкинс. Он вынул из кармана одну из своих неизбежных сигар, сунул в рот и, разыскивая спички, произнес:
— Вы, ребята, не слабо переполошились из-за этих развлечений для слабоумных. Вчера ночью майор сказал нам, что это так же важно, как война. И…
— Как ядерная война, мистер Кемп, — сказал Хопкинс.
— Не говорите ерунды, — сказала Элен.
Дуайт Хопкинс перевел взгляд на высокого седого штатского.
— Профессор Брейсгейл, будьте добры, обрисуйте нам некоторые аспекты ситуации, с которой мы столкнулись.
Профессор говорил сухо и внятно, словно читал лекцию, а не участвовал в беседе.
— Что происходит с цивилизацией, когда существует экономика изобилия, и отсутствуют развлечения для публики?
Все трое, Эд, Базз и Элен, одновременно пожали плечами, не пытаясь ответить. Вопрос был явно риторическим.
Он продолжал.
— Средний человек не способен к самопрограммированию. По крайней мере, такой средний человек, каков он сейчас. Он не может придумать, чем себя занять. Ему никогда не приходилось над этим задумываться. Человек развивался в таких условиях, в которых приложение имеющихся у него времени и энергии было заранее запрограммировано. Он работал и работал от двенадцати до восемнадцати часов в день. Весь день, и так каждый день. Иначе он умирал от голода. Как ему использовать свое время, определяли за него другие. Если и был какой-то отдых, то очень редко. В качестве отдыха и развлечения существовали только традиционные игры и танцы. Средний человек никогда не получал такой возможности, чтобы они ему прискучили — ему слишком редко удавалось ими заняться. Такое положение существовало на протяжении 99,99 процентов истории нашего вида.
Брейсгейл окинул их взглядом, и его голос стал еще более академически-сухим.
— То, что для творчества необходим досуг, свободное время, — это правда. Пока не существует класса лентяев, группы, у которой есть время заниматься чем-либо еще, кроме добывания средств к существованию, существует очень мало возможностей развития культуры. Тем не менее, наличие досуга не влечет за собой творческую деятельность автоматически.
Возникает вопрос: что происходит с культурой, имеющей изобилие всего — за исключением заранее определенной деятельности для нетворческого среднего человека? Другими словами, что станет с этим благополучным обществом, с нашим Процветающим Государством, если отнять у него радио, кино и, в особенности, телевидение — телевидение, средство усмирения массового человека.
Эд хмурился.
— Водевиль, — подсказал он. — Театр. Цирк. Карнавалы.
Профессор кивнул.
— Да, но я полагаю, что они будут лишь каплей в море, даже если мы организуем эти развлечения и обучим необходимые таланты. Сколько времени люди могут проводить таким образом?
Базз вытащил книжку из кармана куртки и помахал ею в воздухе.
— Есть еще чтение.
Брейсгейл покачал головой.
— Средний человек не любит читать, мистер Кемп. Это требует от него значительной умственной деятельности. Ему приходится визуализировать действие из слов, воображать голоса, выражения лиц и так далее. Он не способен на такой творческий труд.
Профессор, похоже, сменил тему.
— Вы когда-нибудь читали о беспорядках, которые захлестнули Константинополь во время правления Юстиниана, в результате незначительной ссоры из-за пустяков на конных бегах? Несколько десятков тысяч людей погибли.
Он некоторое время молчал, глядя на них, чтобы подчеркнуть значение своих слов. Затем продолжил:
— Я считаю, что Рим погиб из-за невероятно разросшегося праздного класса. Рим больше не был культурой, борющейся за выживание, его обеспечивали колонии. Население получало пищу даром. У них было свободное время, но не было самопрограммирующейся творческой способности.
Брейсгейл закончил свою речь:
— Человек хочет чем-нибудь заниматься. Но если он неспособен самостоятельно придумать, чем заняться, что произойдет, если у него отнять его телевидение, его радио, его кино?
— Я читал о беспорядках в Англии, — сказал Эд, — и о беспорядках в Чикаго тоже.
Генерал прогромыхал, обращаясь к Хопкинсу:
— Надо разделаться основательней с этими драными журналистами. Они пропускают слишком много репортажей такого сорта.
Дуайт Хопкинс ему не ответил. Вместо этого он постучал по толстой кипе бумаг на столе и обратился к Эду, Баззу и Элен.
— Честно говоря, ваши отчеты меня изумляют и вызывают недоверие. Однако, в вашу пользу свидетельствует то, что вы подтверждаете рассказы друг друга. Если бы не вопрос с кинематографом, который никак нельзя объяснить атмосферными помехами, признаюсь, я бы и вовсе не склонен был рассматривать ваши показания. Тем не менее… в чем дело, мистер Де Кемп?
Все посмотрели на взъерошенного газетчика, который в свою очередь таращился на книгу, которую держал в руках.
— Я, наверное, взял не тот экземпляр, — сказал он, сам не веря своим словам. — Но я не мог ошибиться. — Он обвел всех глазами, как будто обвиняя. — Эта книга на французском.
Эд нахмурился, не понимая, чем вызвано замешательство Базза, и присмотрелся к книге.
— Это не французский. По-моему, больше похоже на немецкий.
— Это не немецкий, — сказала Элен. — Я немного изучала немецкий. Это выглядит как русский.
Базз сказал защищаясь:
— Не будьте идиотами. Это даже не кириллица. Я говорю, что это французский. Но этого не может быть. Я читал эту книгу как раз перед тем, как сюда прийти. Иллюстрация на обложке та же самая, и…
Профессор Брейсгейл распрямил долговязую фигуру и поднялся на ноги.
— Дайте мне взглянуть, — сухо сказал он. — Я читаю и пишу на всех романских языках, на немецком, шведском и русском. Не знаю, что случилось, но… — он не закончил фразу. Его обычно спокойные серые глаза вытаращились. Это… я думаю, это на санскрите.
— Пустите, я посмотрю, — хрипло сказал Хопкинс. — Что за разногласия? Профессор передал ему роман в бумажной обложке, служивший предметом спора.
— Ну, по-моему, это похоже на итальянский. Я этого языка не знаю, но…
— Боже правый, — выдохнул Эд. — Он снова это сделал. Он проклял беллетристику.
— Что? — взорвался генерал. — Вы совсем с ума сошли?
— Нет! Взгляните, — Эд вскочил на ноги. — Доклад, который лежит перед вами, вы в состоянии прочесть? Я в состоянии. Я могу прочесть бумаги, которые лежат у меня в кармане куртки. Взгляните на эту газету. — Он возбужденно показывал. — Новости прочесть можно. Но посмотрите на страницу комиксов. Все надписи превратились в абракадабру. Для меня это выглядит, как немецкий, но я не знаю немецкого. Он проклял беллетристику.
— Садитесь, — скрежетнул Дуайт Хопкинс. В интерком на столе он сказал:
— Мисс Пресли. Я хочу, чтобы вы принесли сюда несколько книг, художественных и не художественных. И мне нужен немедленный рапорт, почему не доставлены Иезекиль Джошуа Таббер и его дочь.
— Да, сэр, — деловой голос мисс Пресли был явственно слышен. — Табберов еще не нашли. Оперативные работники, которые были посланы за ними, докладывают, что они покинули Согерти. Очевидно странствующий проповедник был крайне огорчен тем, что его речам не внемлют.
— Есть ли хотя бы намек на то, куда они отправились? — хрипло спросил Хопкинс.
— Один из их последователей сказал, что они отправились в Элизиум. Ни в одном из шестидесяти четырех штатов, сэр, такой населенный пункт не значится. Возможно, он находится в Европейском Содружестве или…
— Достаточно, мисс Пресли, — сказал Дуайт Хопкинс. Он выключил интерком и посмотрел сначала на Брейсгейла, а заем на генерала.
— В чем дело? — громыхнул генерал.
Но Брейсгейл знал, в чем дело. Он медленно произнес:
— Элизиум. Другое название Елисейских полей древних греков.
— Что за бред эти Елисейские поля? — потребовал ответа генерал.
— Рай, — сказал Дуайт Хопкинс. — Он провел рукой по подбородку, словно проверяя, гладко ли выбрит. — Наш друг Таббер отправился на Небеса.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
— Приятно слышать, — просиял Базз. — Сколько здесь еще народу с чрезвычайным приоритетом?
— В Соединенных Процветающих Штатах по меньшей мере несколько сотен. Чтобы выяснить, сколько таких в Англии, Европейском Содружестве и Советском Комплексе, мне нужно будет запросить последние данные. Возможно, к этому времени Союзные Нейтральные Штаты тоже взялись за дело.
Базз тихо свистнул.
— Дело приобретает настоящий размах.
— Размах войны, — сухо сказал майор.
Эд начал привыкать. Он брюзгливо сказал:
— Когда у вас тут кормят? Если я уже попал в заключение, пусть меня кормят хоть изредка.
— Вы не заключенный, — сказал Оппенхеймер. — Вы доброволец, выполняющий правительственное задание.
— А что, есть разница?
— Мы вскоре с вами свяжемся.
Вскоре не получилось. Получилось не раньше следующего утра. Тем временем была усовершенствована система их охраны и удовлетворены их потребности. Они провели несколько часов, пересказывая друг другу последние события, но это был скорее просто треп. В целом Базз Де Кемп прошел примерно через те же переживания, что и Эд Уандер. Его забрали двое агентов и отвезли в Нью Вулворт Билдинг. Его забрали как автора статей о Таббере. Поскольку он продолжал отстаивать свою версию происходящего, его приоритет поднялся с «C» до «AA», а с появлением Эда их приоритет возрос до чрезвычайного.
За Эдом и Баззом пришли утром. Но не Оппенхеймер и майор Дэвис. Очевидно, с ними теперь работали сотрудники высших эшелонов. На сей раз для сопровождения их к месту опроса явились полковник с двумя адъютантами. Полковник Фредерик Уильямс из разведки Воздушных Сил.
Базз сунул книжку, которую читал, в карман куртки со словами:
— Просто на случай, если мы опять столкнемся с этой бюрократической волокитой. То бегом, то ждите, то бегом, то ждите… Лучше уж я захвачу что-нибудь почитать.
Полковник неодобрительно посмотрел на него. Базз ответил ему злобным взглядом, сгреб несколько сигар, которые он заказал вчера вечером, и затолкал их в нагрудный карман куртки:
— Горючее мне тоже понадобится.
Они проследовали за полковником и адъютантами. Охранники прикрывали тыл. Пиджаки их по-прежнему были откинуты, чтобы легко было выхватить оружие. Эду было интересно, какой потенциальной опасности они боятся, здесь на верхних этажах самого высокого небоскреба Ультра-Нью-Йорка, когда вокруг сотни людей из службы безопасности.
Место их назначения находилось еще на этаж выше. На этот раз вместо одной приемной было две. Первая была огромных размеров, с дюжиной столов секретарей и таким же количеством кабинетов позади них. Вторая была небольшой, и занимала ее средних лет мегера с производительностью/ эффективностью автомата.
Она скрипуче сказала:
— Мистер Хопкинс ожидает вас, полковник. Остальные уже здесь.
— Благодарю вас, мисс Пресли.
Полковник собственноручно открыл внутреннюю дверь.
Кем бы ни был архитектор, спроектировавший Нью Вулворт Билдинг, он, очевидно, понимал, что наивысший этаж предназначен для облеченных наивысшей властью того или иного рода. Этот кабинет служил тому явным свидетельством.
Эд Уандер никогда в своей жизни не бывал в таком месте. Если у него и были какие-то представления о нем, в этом заслуга Голливуда. Как бы то ни было, он осмотрелся в изумлении.
В комнате был только один стол, который казался подвешенным на тонкой ножке с потолка, а не опирающимся на пол. За ним сидел, надо полагать, мистер Хопкинс. Эд Уандер и Базз Де Кемп осознали, кто такой мистер Хопкинс, одновременно. Базз тихонько присвистнул сквозь зубы.
Дуайт Хопкинс, Великий Примиритель. Дуайт Хопкинс, власть за троном, Дуайт Хопкинс, который возвышался над западной политикой, как колосс.
Дуайт Хопкинс избегал внимания общественности. Он в нем не нуждался. Однако правая рука президента Эверетта Мак-Ферсона, мозговой трест из одного человека, Дуайт Хопкинс, которого некоторые даже называли альтер эго президента, не мог оставаться совершенно неизвестным пытливым гражданам. Президент Мак-Ферсон мог быть, и был на самом деле, главной фигурой, символом, образом для публики, истинные усилия которого в сфере управления нацией ненамного превышали действия правящего монарха Великобритании. Но в то время, как обаятельные политики типа Мак-Ферсона могут обладать тем, что привлекает избирателей, за сценой все равно должен быть такой вот Дуайт Хопкинс. Он пережил три администрации, Демократические Республиканцы передавали его Либеральным Консерваторам, а затем обратно, что никак не меняло их политику — впрочем, как и его. Между двумя партиями в эпоху Процветающего Государства редко бывали споры. Не считалось стоящим занятием пытаться повлиять на избирателей, затевая споры. Избиратели голосуют за человека, который им симпатичнее прочих, а не за принципы.
Дуайт Хопкинс сидел за небольшим столом. По одну сторону от него на легком стуле сидел, положив ногу на ногу, генерал армии. По другую сторону — высокий седой штатский. Напротив них в ряд сидели Дженсен Фонтейн, Элен Фонтейн и Мэтью Маллигэн.
Эд снова обвел глазами комнату. Ошибки не было. Табберы подозрительно отсутствовали.
Хопкинс кивнул новоприбывшим.
— Вы, надо полагать, Базз Де Кемп, вы похожи на газетчика. А вы Эдвард Уандер. Почему вас зовут Крошка Эд? — голос Хопкинса был твердым, но настойчивость в нем имела странный оттенок непринужденности, словно теперь, когда дело наконец попало в руки Хопкинса, спешки больше не требовалось.
— Не знаю, — сказал Эд.
Маллигэн открыл рот:
— Послушай, Уандер, если это все твоя…
Генерал прервал его громовым раскатом:
— Прекратите, мистер Маллигэн. Мистер Уандер здесь в равном с вами положении. Вы здесь для того, чтобы помочь прояснить вопрос, имеющий первостепенное значение для нации.
— Для всего мира, — мягко поправил высокий седой штатский.
Дженсен Фонтейн раздраженно сказал:
— Я требую ответа: неужели эти коммунисты там в Величайшем Вашингтоне считают, что они могут забрать граждан, имеющих хорошую репутацию и…
Дуайт Хопкинс без выражения смотрел на промышленного магната из маленького городка. Затем прервал его вопросом:
— Мистер Фонтейн, каковы, по вашему мнению, причины помех на радио и телевидении, и, далее, неполадок с кинопроекторами?
Дженсен Фонтейн посмотрел на политика стеклянными глазами и сказал тоном подсказки:
— Моя страна, да будет она всегда права…
— Я согласен с вами, сэр, — непринужденно сказал Хопкинс. — Но отвечайте на мой вопрос.
— Я назову вам причину, — рявкнул Фонтейн. — Саботаж Советского Комплекса. Подрыв американской промышленности. Подпольный…
— И каким образом им удалось это сделать?
— Это не моя обязанность выяснять. Вас, ребят из Величайшего Вашингтона, для этого выбирали. Судебный Департамент в том числе. Я думаю, ЦРУ могло бы найти виновных достаточно быстро, если бы не было заражено агентами коммунистов. Более того…
— Вы свободны, мистер Фонтейн, — сказал Дуайт Хопкинс. — Благодарим вас за сотрудничество.
Фонтейн только-только оседлал своего конька. Он как раз воздел кверху руку, чтобы выразительно взмахнуть ею, и тут полковник Уильямс твердо взял его за локоть.
— Я проведу вас к выходу, сэр.
Взгляд Маллигэна переместился с Хопкинса на полу-вырывающегося Фонтейна.
— Послушайте, вы не можете так обращаться с мистером Фонтейном! — крикнул он.
Седые брови Хопкинса поползли вверх.
— Ваше собственное мнение совпадает с мнением мистера Фонтейна, мистер Маллигэн?
Маллигэна вывели вслед за Фонтейном.
Дуайт Хопкинс обвел взглядом Элен, Базза и Эда Уандера.
— Я прочел доклады. С вами троими я действительно хотел поговорить в любом случае. Прошу простить, мисс Фонтейн, если мое обращение с вашим отцом показалось бесцеремонным.
— Бросьте, — сказала Элен, состроив недовольную гримасу. — Папе пойдет на пользу немного бесцеремонного обращения.
«Правая рука» президента откинулся на спинку стула и торжественно оглядел их.
— Неделю назад, в пятницу, — сказал он, — перестали работать радио и телевидение. В течение нескольких часов правительство не предпринимало действий. Предполагалось, что промышленность вскоре обнаружит причину неполадок и устранит ее. Однако, когда стало известно, что явление захватило весь мир, был назначен чрезвычайный комитет. На следующий день президент предназначил специальный фонд на увеличение размеров комитета и расширение его многообразных полномочий. На следующий день комитет превратился в комиссию. А еще через день на секретной сессии Конгресс проголосовал за предоставление неограниченных ресурсов, я был назначен главой этого проекта, отчитывающимся только перед президентом. Присутствующие здесь генерал Крю и профессор Брейсгейл — мои ассистенты.
Баззу Де Кемпу не могла внушить благоговение даже такая персона, как Дуайт Хопкинс. Он вынул из кармана одну из своих неизбежных сигар, сунул в рот и, разыскивая спички, произнес:
— Вы, ребята, не слабо переполошились из-за этих развлечений для слабоумных. Вчера ночью майор сказал нам, что это так же важно, как война. И…
— Как ядерная война, мистер Кемп, — сказал Хопкинс.
— Не говорите ерунды, — сказала Элен.
Дуайт Хопкинс перевел взгляд на высокого седого штатского.
— Профессор Брейсгейл, будьте добры, обрисуйте нам некоторые аспекты ситуации, с которой мы столкнулись.
Профессор говорил сухо и внятно, словно читал лекцию, а не участвовал в беседе.
— Что происходит с цивилизацией, когда существует экономика изобилия, и отсутствуют развлечения для публики?
Все трое, Эд, Базз и Элен, одновременно пожали плечами, не пытаясь ответить. Вопрос был явно риторическим.
Он продолжал.
— Средний человек не способен к самопрограммированию. По крайней мере, такой средний человек, каков он сейчас. Он не может придумать, чем себя занять. Ему никогда не приходилось над этим задумываться. Человек развивался в таких условиях, в которых приложение имеющихся у него времени и энергии было заранее запрограммировано. Он работал и работал от двенадцати до восемнадцати часов в день. Весь день, и так каждый день. Иначе он умирал от голода. Как ему использовать свое время, определяли за него другие. Если и был какой-то отдых, то очень редко. В качестве отдыха и развлечения существовали только традиционные игры и танцы. Средний человек никогда не получал такой возможности, чтобы они ему прискучили — ему слишком редко удавалось ими заняться. Такое положение существовало на протяжении 99,99 процентов истории нашего вида.
Брейсгейл окинул их взглядом, и его голос стал еще более академически-сухим.
— То, что для творчества необходим досуг, свободное время, — это правда. Пока не существует класса лентяев, группы, у которой есть время заниматься чем-либо еще, кроме добывания средств к существованию, существует очень мало возможностей развития культуры. Тем не менее, наличие досуга не влечет за собой творческую деятельность автоматически.
Возникает вопрос: что происходит с культурой, имеющей изобилие всего — за исключением заранее определенной деятельности для нетворческого среднего человека? Другими словами, что станет с этим благополучным обществом, с нашим Процветающим Государством, если отнять у него радио, кино и, в особенности, телевидение — телевидение, средство усмирения массового человека.
Эд хмурился.
— Водевиль, — подсказал он. — Театр. Цирк. Карнавалы.
Профессор кивнул.
— Да, но я полагаю, что они будут лишь каплей в море, даже если мы организуем эти развлечения и обучим необходимые таланты. Сколько времени люди могут проводить таким образом?
Базз вытащил книжку из кармана куртки и помахал ею в воздухе.
— Есть еще чтение.
Брейсгейл покачал головой.
— Средний человек не любит читать, мистер Кемп. Это требует от него значительной умственной деятельности. Ему приходится визуализировать действие из слов, воображать голоса, выражения лиц и так далее. Он не способен на такой творческий труд.
Профессор, похоже, сменил тему.
— Вы когда-нибудь читали о беспорядках, которые захлестнули Константинополь во время правления Юстиниана, в результате незначительной ссоры из-за пустяков на конных бегах? Несколько десятков тысяч людей погибли.
Он некоторое время молчал, глядя на них, чтобы подчеркнуть значение своих слов. Затем продолжил:
— Я считаю, что Рим погиб из-за невероятно разросшегося праздного класса. Рим больше не был культурой, борющейся за выживание, его обеспечивали колонии. Население получало пищу даром. У них было свободное время, но не было самопрограммирующейся творческой способности.
Брейсгейл закончил свою речь:
— Человек хочет чем-нибудь заниматься. Но если он неспособен самостоятельно придумать, чем заняться, что произойдет, если у него отнять его телевидение, его радио, его кино?
— Я читал о беспорядках в Англии, — сказал Эд, — и о беспорядках в Чикаго тоже.
Генерал прогромыхал, обращаясь к Хопкинсу:
— Надо разделаться основательней с этими драными журналистами. Они пропускают слишком много репортажей такого сорта.
Дуайт Хопкинс ему не ответил. Вместо этого он постучал по толстой кипе бумаг на столе и обратился к Эду, Баззу и Элен.
— Честно говоря, ваши отчеты меня изумляют и вызывают недоверие. Однако, в вашу пользу свидетельствует то, что вы подтверждаете рассказы друг друга. Если бы не вопрос с кинематографом, который никак нельзя объяснить атмосферными помехами, признаюсь, я бы и вовсе не склонен был рассматривать ваши показания. Тем не менее… в чем дело, мистер Де Кемп?
Все посмотрели на взъерошенного газетчика, который в свою очередь таращился на книгу, которую держал в руках.
— Я, наверное, взял не тот экземпляр, — сказал он, сам не веря своим словам. — Но я не мог ошибиться. — Он обвел всех глазами, как будто обвиняя. — Эта книга на французском.
Эд нахмурился, не понимая, чем вызвано замешательство Базза, и присмотрелся к книге.
— Это не французский. По-моему, больше похоже на немецкий.
— Это не немецкий, — сказала Элен. — Я немного изучала немецкий. Это выглядит как русский.
Базз сказал защищаясь:
— Не будьте идиотами. Это даже не кириллица. Я говорю, что это французский. Но этого не может быть. Я читал эту книгу как раз перед тем, как сюда прийти. Иллюстрация на обложке та же самая, и…
Профессор Брейсгейл распрямил долговязую фигуру и поднялся на ноги.
— Дайте мне взглянуть, — сухо сказал он. — Я читаю и пишу на всех романских языках, на немецком, шведском и русском. Не знаю, что случилось, но… — он не закончил фразу. Его обычно спокойные серые глаза вытаращились. Это… я думаю, это на санскрите.
— Пустите, я посмотрю, — хрипло сказал Хопкинс. — Что за разногласия? Профессор передал ему роман в бумажной обложке, служивший предметом спора.
— Ну, по-моему, это похоже на итальянский. Я этого языка не знаю, но…
— Боже правый, — выдохнул Эд. — Он снова это сделал. Он проклял беллетристику.
— Что? — взорвался генерал. — Вы совсем с ума сошли?
— Нет! Взгляните, — Эд вскочил на ноги. — Доклад, который лежит перед вами, вы в состоянии прочесть? Я в состоянии. Я могу прочесть бумаги, которые лежат у меня в кармане куртки. Взгляните на эту газету. — Он возбужденно показывал. — Новости прочесть можно. Но посмотрите на страницу комиксов. Все надписи превратились в абракадабру. Для меня это выглядит, как немецкий, но я не знаю немецкого. Он проклял беллетристику.
— Садитесь, — скрежетнул Дуайт Хопкинс. В интерком на столе он сказал:
— Мисс Пресли. Я хочу, чтобы вы принесли сюда несколько книг, художественных и не художественных. И мне нужен немедленный рапорт, почему не доставлены Иезекиль Джошуа Таббер и его дочь.
— Да, сэр, — деловой голос мисс Пресли был явственно слышен. — Табберов еще не нашли. Оперативные работники, которые были посланы за ними, докладывают, что они покинули Согерти. Очевидно странствующий проповедник был крайне огорчен тем, что его речам не внемлют.
— Есть ли хотя бы намек на то, куда они отправились? — хрипло спросил Хопкинс.
— Один из их последователей сказал, что они отправились в Элизиум. Ни в одном из шестидесяти четырех штатов, сэр, такой населенный пункт не значится. Возможно, он находится в Европейском Содружестве или…
— Достаточно, мисс Пресли, — сказал Дуайт Хопкинс. Он выключил интерком и посмотрел сначала на Брейсгейла, а заем на генерала.
— В чем дело? — громыхнул генерал.
Но Брейсгейл знал, в чем дело. Он медленно произнес:
— Элизиум. Другое название Елисейских полей древних греков.
— Что за бред эти Елисейские поля? — потребовал ответа генерал.
— Рай, — сказал Дуайт Хопкинс. — Он провел рукой по подбородку, словно проверяя, гладко ли выбрит. — Наш друг Таббер отправился на Небеса.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
9
— Небеса! — раздался сзади голос полковника Фредерика Уильямса, который все это время держал рот на замке. — Вы хотите сказать, что этот чернокнижник помер?
Эд Уандер покачал головой.
— Да нет. Элизиум — это такое дурацкое напыщенное название, которое они используют в новой религии Таббера. Они говорят о пилигримах на пути в Элизиум, в таком духе. Элизиум — это, ну, что-то вроде Утопии, если не считать того, что Таббер против Утопии. Он говорит, что это реакционная идея. Я забыл, почему именно. Что-то связанное с тем, что Утопия совершенна, а совершенство означает застой, или…
— Погодите минутку, — сказал Брейсгейл. — У меня от вас голова болит.
— От разговоров про Зеки Таббера и его религию у кого угодно голова разболится, — сказал Базз. Он на мгновение умолк для большего драматического эффекта, затем произнес. — Мне кажется, я знаю, куда направились Таббер с дочерью.
Хопкинс посмотрел на Базза, временно неспособный вымолвить ни слова.
— Они в коммуне около Бирсвилла, в Кэтскилле. Я слышал, как Таббер упоминал это место в одной из своих речей. Он приглашал всех слушателей, кто готов для… — Базз скривил рот, -…земли обетованной, прийти в Элизиум и присоединиться к ним. Коммуна явно продолжает традиции коммуны Новой Гармонии Роберта Оуэна в Ллано, Луизиана и Деревни Равенства Джозии Уоррена.
Генерал Крю прогромыхал:
— О чем это вы, мистер?
Профессор Брейсгейл смотрел на Базза с новым уважением. Он повернул голову и сказал военному:
— Коммуны. Утопия. В девятнадцатом веке было серьезное движение в их пользу. Большинство были основаны на религии, некоторые — нет. Святые последнего дня, мормоны, оказались наиболее удачливыми. Они были достаточно умны, чтобы адаптироваться, когда тот или иной аспект их учения не приживался. Остальные потерпели неудачу.
— Мы должны были догадаться, что они не уехали далеко, — сказал Эд. — Таббер путешествует в фургоне, запряженном лошадью.
— Хорсенваген? — громыхнул генерал. — Что это, новая немецкая модель?
— Лошадь и фургон, — сказал Эд. — Лошадь и фургон. Фургон, запряженный лошадью.
Военный уставился на него с недоверием.
— Неужели как в вестернах?
— Пожалуйста, Скотти, — сказал Дуайт Хопкинс, не глядя на него. Генерал заткнулся, и Хопкинс задумчиво сказал Эду Уандеру. — Похоже, вы — наш самый большой специалист по Иезекилю Джошуа Табберу.
Его слова были прерваны появлением мисс Пресли, у которой руки полностью были заняты книгами. Даже добросовестная мисс Пресли выглядела так, будто произошло что-то слегка приводящее в замешательство, вроде архангела Гавриила, затрубившего в рог, или исчезновения Атлантиды. Она положила книги на стол Хопкинса и произнесла:
— Сэр, я… я…
— Я знаю, мисс Пресли. На сейчас все.
Дуайт Хопкинс принялся осматривать книги одну за другой. Остальные смотрели на него. Он отложил последнюю книгу и потер глаза указательными пальцами жестом человека, смирившегося с неизбежным.
— Для меня это продолжает выглядеть как итальянский.
— Все книги? — нетерпеливо спросил генерал.
— Нет. Не все. Не художественные по-прежнему можно читать. Кроме того, — он выбрал одну книгу в твердом переплете, — вот этот роман по-прежнему на английском. «Гекльберри Финн».
— «Гекльберри Финн»? — переспросила Элен. — Марк Твен?
Эд Уандер закрыл глаза в немой мольбе к высшим силам.
— О господи боже. Новая история. Проклятие действует избирательно. Все, что Табберу не нравится, превращается в абракадабру. Все, что он одобряет, мы можем прочесть. Боже правый, а мы еще говорили о цензуре! По-моему, я кое-что заметил на этой страничке комиксов.
— Что? — спросил Базз.
— Можно прочесть «Пого». «Базз Сойер Младший» и «Маленькая Сиротка Энни» превратились в абракадабру, но «Пого» все еще можно прочесть.
Профессор Брейсгейл взял газету.
— Вы правы, — сказал он. — По крайней мере, у нашего пророка есть чувство юмора.
— О матерь божья, — пробормотала Элен. — Все, что я могу сказать, это то, что нам тоже лучше им обзавестись.
Хопкинс медленно произнес:
— Мистер Уандер, когда ваша группа вошла в мой кабинет, я был готов счесть вас еще одной компанией неуравновешенных лиц, с которыми мы имеем дело с самого начала кризиса. Но теперь вся эта история достигла такой точки, где научное объяснение более невозможно. Я готов предоставить вам все ресурсы возглавляемой мной комиссии.
— Предоставить мне? — поразился Эд. — Почему именно мне?
Правая рука президента не был обескуражен.
— Потому что вы — самое лучшее, что у нас есть в качестве специалиста по Иезекилю Джошуа Табберу. Вы присутствовали на трех его, угм, представлениях. Кроме того, я не сомневаюсь, что как ведущий передачи «Час необычного» вы очень хорошо разбираетесь в… ээ, необычном. И, разумеется, все это настолько необычно, насколько вообще возможно.
— Но… — простонал Эд.
Дуайт Хопкинс поднял руку.
— Я не имею в виду сказать, что ваша гипотеза, будто Иезекиль Таббер вызвал теперешнее чрезвычайное положение дел серией проклятий, это единственная гипотеза, которую моя комиссия будет продолжать расследовать. Отнюдь. Однако, мы создадим новый отдел, который возглавите лично вы, и который будет располагать всеми возможностями.
— Нет, — решительно сказал Эд.
Базз бросил на него странный взгляд. Не вынимая изо рта сигары, репортер сказал:
— Ты до сих пор не спросил «А мне-то что в этом всем?», Крошка Эд.
Эд Уандер отчаянно набросился на него.
— Я знаю, что мне в этом всем. Конечно, я был на трех его представлениях, как их называет Хопкинс. Я видел старого скандалиста трижды, и каждый раз результат был все хуже. Что, по-твоему, случится в следующий раз? Он становится заносчивым…
— СТАНОВИТСЯ заносчивым? — горько рассмеялся Брейсгейл.
— …Он начал чувствовать свои возможности, — Эд переключился на Хопкинса. — В самом начале он ничего о них не подозревал. Не ведал, что творил. Одно из его первых проклятий навлек на себя подросток, который упражнялся в народной музыке на своей гитаре. Таббер порвал на гитаре струны…
— Что в этом чудесного? — громыхнул генерал.
— …на расстоянии. Потом еще одно явление привело его в гнев, как это называет его дочь. Неоновая реклама, или что-то в этом роде. Он наложил на нее проклятие. Не знаю, что с ней произошло. Может, перестала мигать.
Сзади полковник Уильямс сказал:
— Хотел бы я, чтобы он проклял неоновую рекламу напротив моего дома. Треклятая штука…
Генерал Крю посмотрел на полковника, и тот заткнулся.
Эд отчаянно сказал:
— Когда он наложил на женщин это заклятие «Домотканого стиля», он не знал, что сделал это. Когда он по-настоящему гневается, то не помнит, что говорил. Он был крайне удивлен, когда я сказал ему, что он проклял радио. Он так же изумился, как и все остальные, что проклятие сработало. Но посмотрите, что происходит сейчас. Он проклял все развлекательное чтиво. Всю беллетристику — за исключением того, что ему нравится. Послушайте, я готов поспорить, что он даже ничуть не был зол, когда налагал это заклятие.
Дуайт Хопкинс нахмурил брови.
— Я убеждаюсь все больше и больше, — сказал он. — Эд Уандер, вы наш человек.
— Да говорю же вам: нет! Этот придурок полный псих, ему место в желтом доме. Что, если он увидит меня, и это ему напомнит какие-нибудь наши с ним споры, и он вспомнит, что его никто не слушает. Что, если он снова разгневается и наложит заклятие на всех неверующих? Знаете, что это значит? У него едва ли наберется пара сотен последователей. Говорю вам, этот чокнутый опаснее водородной бомбы!
Генерал Крю задумчиво произнес:
— Снайпер. Найти лучшего стрелка в службе безопасности. Пусть займет позицию на холме, с бесшумным винчестером и телескопическим прицелом Марк-8. Этот Элизиум, судя по тому, что сказал Де Кемп, расположен в холмах. Небольшое поселение, вдали от города. Снайпер…
Базз ухмыльнулся ему.
— А как вам понравится такая возможность, генерал: представьте, что-то не сработало, и Зеки налагает проклятие на порох. Или, еще лучше, на все взрывчатые вещества. Что случится с оттепелью холодной войны, если вдруг ни с того, ни с сего все взрывчатые вещества перестанут действовать?
Эд Уандер покачал головой.
— Да нет. Элизиум — это такое дурацкое напыщенное название, которое они используют в новой религии Таббера. Они говорят о пилигримах на пути в Элизиум, в таком духе. Элизиум — это, ну, что-то вроде Утопии, если не считать того, что Таббер против Утопии. Он говорит, что это реакционная идея. Я забыл, почему именно. Что-то связанное с тем, что Утопия совершенна, а совершенство означает застой, или…
— Погодите минутку, — сказал Брейсгейл. — У меня от вас голова болит.
— От разговоров про Зеки Таббера и его религию у кого угодно голова разболится, — сказал Базз. Он на мгновение умолк для большего драматического эффекта, затем произнес. — Мне кажется, я знаю, куда направились Таббер с дочерью.
Хопкинс посмотрел на Базза, временно неспособный вымолвить ни слова.
— Они в коммуне около Бирсвилла, в Кэтскилле. Я слышал, как Таббер упоминал это место в одной из своих речей. Он приглашал всех слушателей, кто готов для… — Базз скривил рот, -…земли обетованной, прийти в Элизиум и присоединиться к ним. Коммуна явно продолжает традиции коммуны Новой Гармонии Роберта Оуэна в Ллано, Луизиана и Деревни Равенства Джозии Уоррена.
Генерал Крю прогромыхал:
— О чем это вы, мистер?
Профессор Брейсгейл смотрел на Базза с новым уважением. Он повернул голову и сказал военному:
— Коммуны. Утопия. В девятнадцатом веке было серьезное движение в их пользу. Большинство были основаны на религии, некоторые — нет. Святые последнего дня, мормоны, оказались наиболее удачливыми. Они были достаточно умны, чтобы адаптироваться, когда тот или иной аспект их учения не приживался. Остальные потерпели неудачу.
— Мы должны были догадаться, что они не уехали далеко, — сказал Эд. — Таббер путешествует в фургоне, запряженном лошадью.
— Хорсенваген? — громыхнул генерал. — Что это, новая немецкая модель?
— Лошадь и фургон, — сказал Эд. — Лошадь и фургон. Фургон, запряженный лошадью.
Военный уставился на него с недоверием.
— Неужели как в вестернах?
— Пожалуйста, Скотти, — сказал Дуайт Хопкинс, не глядя на него. Генерал заткнулся, и Хопкинс задумчиво сказал Эду Уандеру. — Похоже, вы — наш самый большой специалист по Иезекилю Джошуа Табберу.
Его слова были прерваны появлением мисс Пресли, у которой руки полностью были заняты книгами. Даже добросовестная мисс Пресли выглядела так, будто произошло что-то слегка приводящее в замешательство, вроде архангела Гавриила, затрубившего в рог, или исчезновения Атлантиды. Она положила книги на стол Хопкинса и произнесла:
— Сэр, я… я…
— Я знаю, мисс Пресли. На сейчас все.
Дуайт Хопкинс принялся осматривать книги одну за другой. Остальные смотрели на него. Он отложил последнюю книгу и потер глаза указательными пальцами жестом человека, смирившегося с неизбежным.
— Для меня это продолжает выглядеть как итальянский.
— Все книги? — нетерпеливо спросил генерал.
— Нет. Не все. Не художественные по-прежнему можно читать. Кроме того, — он выбрал одну книгу в твердом переплете, — вот этот роман по-прежнему на английском. «Гекльберри Финн».
— «Гекльберри Финн»? — переспросила Элен. — Марк Твен?
Эд Уандер закрыл глаза в немой мольбе к высшим силам.
— О господи боже. Новая история. Проклятие действует избирательно. Все, что Табберу не нравится, превращается в абракадабру. Все, что он одобряет, мы можем прочесть. Боже правый, а мы еще говорили о цензуре! По-моему, я кое-что заметил на этой страничке комиксов.
— Что? — спросил Базз.
— Можно прочесть «Пого». «Базз Сойер Младший» и «Маленькая Сиротка Энни» превратились в абракадабру, но «Пого» все еще можно прочесть.
Профессор Брейсгейл взял газету.
— Вы правы, — сказал он. — По крайней мере, у нашего пророка есть чувство юмора.
— О матерь божья, — пробормотала Элен. — Все, что я могу сказать, это то, что нам тоже лучше им обзавестись.
Хопкинс медленно произнес:
— Мистер Уандер, когда ваша группа вошла в мой кабинет, я был готов счесть вас еще одной компанией неуравновешенных лиц, с которыми мы имеем дело с самого начала кризиса. Но теперь вся эта история достигла такой точки, где научное объяснение более невозможно. Я готов предоставить вам все ресурсы возглавляемой мной комиссии.
— Предоставить мне? — поразился Эд. — Почему именно мне?
Правая рука президента не был обескуражен.
— Потому что вы — самое лучшее, что у нас есть в качестве специалиста по Иезекилю Джошуа Табберу. Вы присутствовали на трех его, угм, представлениях. Кроме того, я не сомневаюсь, что как ведущий передачи «Час необычного» вы очень хорошо разбираетесь в… ээ, необычном. И, разумеется, все это настолько необычно, насколько вообще возможно.
— Но… — простонал Эд.
Дуайт Хопкинс поднял руку.
— Я не имею в виду сказать, что ваша гипотеза, будто Иезекиль Таббер вызвал теперешнее чрезвычайное положение дел серией проклятий, это единственная гипотеза, которую моя комиссия будет продолжать расследовать. Отнюдь. Однако, мы создадим новый отдел, который возглавите лично вы, и который будет располагать всеми возможностями.
— Нет, — решительно сказал Эд.
Базз бросил на него странный взгляд. Не вынимая изо рта сигары, репортер сказал:
— Ты до сих пор не спросил «А мне-то что в этом всем?», Крошка Эд.
Эд Уандер отчаянно набросился на него.
— Я знаю, что мне в этом всем. Конечно, я был на трех его представлениях, как их называет Хопкинс. Я видел старого скандалиста трижды, и каждый раз результат был все хуже. Что, по-твоему, случится в следующий раз? Он становится заносчивым…
— СТАНОВИТСЯ заносчивым? — горько рассмеялся Брейсгейл.
— …Он начал чувствовать свои возможности, — Эд переключился на Хопкинса. — В самом начале он ничего о них не подозревал. Не ведал, что творил. Одно из его первых проклятий навлек на себя подросток, который упражнялся в народной музыке на своей гитаре. Таббер порвал на гитаре струны…
— Что в этом чудесного? — громыхнул генерал.
— …на расстоянии. Потом еще одно явление привело его в гнев, как это называет его дочь. Неоновая реклама, или что-то в этом роде. Он наложил на нее проклятие. Не знаю, что с ней произошло. Может, перестала мигать.
Сзади полковник Уильямс сказал:
— Хотел бы я, чтобы он проклял неоновую рекламу напротив моего дома. Треклятая штука…
Генерал Крю посмотрел на полковника, и тот заткнулся.
Эд отчаянно сказал:
— Когда он наложил на женщин это заклятие «Домотканого стиля», он не знал, что сделал это. Когда он по-настоящему гневается, то не помнит, что говорил. Он был крайне удивлен, когда я сказал ему, что он проклял радио. Он так же изумился, как и все остальные, что проклятие сработало. Но посмотрите, что происходит сейчас. Он проклял все развлекательное чтиво. Всю беллетристику — за исключением того, что ему нравится. Послушайте, я готов поспорить, что он даже ничуть не был зол, когда налагал это заклятие.
Дуайт Хопкинс нахмурил брови.
— Я убеждаюсь все больше и больше, — сказал он. — Эд Уандер, вы наш человек.
— Да говорю же вам: нет! Этот придурок полный псих, ему место в желтом доме. Что, если он увидит меня, и это ему напомнит какие-нибудь наши с ним споры, и он вспомнит, что его никто не слушает. Что, если он снова разгневается и наложит заклятие на всех неверующих? Знаете, что это значит? У него едва ли наберется пара сотен последователей. Говорю вам, этот чокнутый опаснее водородной бомбы!
Генерал Крю задумчиво произнес:
— Снайпер. Найти лучшего стрелка в службе безопасности. Пусть займет позицию на холме, с бесшумным винчестером и телескопическим прицелом Марк-8. Этот Элизиум, судя по тому, что сказал Де Кемп, расположен в холмах. Небольшое поселение, вдали от города. Снайпер…
Базз ухмыльнулся ему.
— А как вам понравится такая возможность, генерал: представьте, что-то не сработало, и Зеки налагает проклятие на порох. Или, еще лучше, на все взрывчатые вещества. Что случится с оттепелью холодной войны, если вдруг ни с того, ни с сего все взрывчатые вещества перестанут действовать?