Они заняли два свободных места, не соседствующих друг с другом. Собрание вел сам Уоннамейкер Дулитл. Он размахивал газетой и что-то
пересказывал тревожным тоном, насколько Эд мог сориентироваться.
— Послушайте это, — требовал глава «Кой». — Послушайте этот подрыв Американских устоев! — он стал читать с обвинением в голосе:
— Запланированное устаревание вещей посредством смены моды представляет собой один из самых невероятных элементов нашей невероятной экономики. Прекрасным примером могут служить перемены два раза в год в автоховерах Детройта. В прошлом году автоховеры Дженерал Форд ездили по ночам всего с четырьмя фарами, две спереди, две сзади. В этом году на них четырнадцать внешних фар, на носу, на корме и по бокам. Дизайнеры автоховеров, как видно, не могут прийти к единому мнению, для чего нужно такое количество фар. На некоторых часть задних фар была пустышками, не подключенными к проводам. Подобный пример можно найти в последних марках кухонных печей. В попытке убедить покупательницу-домохозяйку, что та плита, которая у нее есть, устарела, последние модели так разукрашены панелями управления, что похожи больше на боевую рубку атомной субмарины. На них аж тридцать пять кнопок и циферблатов. Разобрав одну из них, Союз Пользователей обнаружил, что многие циферблаты ни к чему не подсоединены. Они были пустышками.
Уоннамейкер Дулитл обвел глазами присутствующих с видом обвинителя. Он хлопнул по газете, которую держал в левой руке, тыльной стороной правой.
— Коммунистическая пропаганда! — заблеял он. — Коварная подпольная попытка подорвать наши устои!
— Верно, верно, — зааплодировал кто-то, стуча по столу. Раздался общий одобрительный гул голосов.
— Кто такой этот Базз Де Кемп? — потребовал ответа Дулитл. — Неужели наши газеты держат на работе всяких подрывных элементов, которые выдают себя за честных журналистов? Разве не существует проверок? Выяснения степени лояльности? — он снова хлопнул по газете. — Какой редактор пропускает такие открытые нападки на два самых важных элемента нашей экономики, автоховеры и кухонные приборы? На последней неделе президент призвал народ покупать, покупать, покупать, чтобы наше процветание продолжалось. Как мы можем ожидать полного потребления наших продуктов, если женщины будут рабски прикованы к устаревшим плитам, а семьи будут ездить в грохочущих немодных автоховерах, устаревших на целый год?
Эд Уандер навострил уши при упоминании имени Базза Де Кемпа. Баззо, должно быть, сошел с рельс, писать такие вещи. Он что, хочет заработать репутацию ненормального?
Дженсен Фонтейн, который председательствовал на собрании, постучал по столу своим председательским молотком.
— Есть предложение рекомендовать издателю «Таймс-Трибьюн», чтобы этого злосчастного репортера… ээ… как его там…
— Базз Де Кемп, — сказал Эд, не подумав.
Все взгляды обратились на Эда Уандера, которому вдруг стал сильно давить галстук.
— Вы знакомы с этим несомненным коммунистом? — тоном выговора произнес Дженсен Фонтейн.
— О-ну да, сэр. Я несколько раз с ним сталкивался. Он не коммунист. Если верить тому, что он о себе говорит, у него просто хобби такое — чокнутые политико-экономические теории. Видите ли… — его фраза заглохла, поскольку он заметил, что его слова не производят потрясающего впечатления.
Кто-то мрачно сказал:
— Нельзя играть с дегтем и не запачкать руки.
Фонтейн снова постучал по столу.
— Есть предложения?
Маллигэн быстро высунулся:
— У меня предложение, чтобы комитет, составленный из членов общества, которые помещают рекламу в «Таймс-Трибьюн», подписал письмо к издателю с жалобой на статьи красного толка, которые пишет этот тип Де Кемп.
Кто-то сказал:
— Поддерживаю.
Затем последовал длинный нудный доклад какого-то библиотечного комитета. Какие-то неприятности с детской секцией в городской библиотеке. Что-то насчет запрета на выдачу «Робин Гуда».
Эд Уандер внезапно встрепенулся. Дженсен Фонтейн назвал его имя.
— Во время моего отсутствия, — говорил отец Элен, — мы получили несколько писем касательно подрывных элементов на так называемых проповедях некоего… — он взглянул на лежащие перед ним бумаги и недоверчиво хмыкнул, — Иезекиля Джошуа Таббера. Член общества Элен Фонтейн, моя дочь и сотрудник WAN-TV посетили митинг возрождения религии, который проводил этот Таббер. В результате Элен на некоторое время прописан постельный режим. Мистер Эдвард Уандер представит вам полный отчет.
Эд встал. Ему все это не нравилось, и у него было неприятное подозрение, что он не завоюет чести и славы.
— Дело в том, — сказал Эд, — что я не авторитет в подпольных коммунистах. Я знаю, что это серьезная работа. Беречь страну от коммунистического переворота и все такое прочее. Но я ведь занят своим делом на WAN-TV. Возможно, кто-то из вас слушал передачу «Час необычного» по пятницам ночью…
Маллигэн угрожающе сказал:
— Доклад о Таббере, Крошка Эд, доклад о Таббере. Никакой рекламы.
Эд откашлялся.
— Да, сэр. Ну, честно говоря, судя по тому, что я слышал, Таббер скорее антикоммунист, чем коммунист. По крайней мере он так говорит. Он жалуется, что люди стали чересчур материалистами, сосредоточились на вещах, которыми они владеют, которые они потребляют, вместо духовных ценностей… По-моему так.
Кто-то произнес:
— Мой священник говорит то же самое на проповеди каждое воскресенье. В понедельник мы это забываем.
Кто-то другой сказал:
— Действительно ваш священник так говорит? Это кое-что, что я хотел вынести на обсуждение. Что не так в нашем обществе потребления? Что случилось бы с нашей экономикой, если бы мы слушали этих предполагаемых религиозных лидеров?
Дженсен Фонтейн постучал молотком.
— Продолжайте, — велел он Эду Уандеру. Он не казался довольным тем, как протекает доклад. Что в свою очередь мало радовало Эда.
— Ну, в общем, все, что я могу сказать, это что он говорил не как коммунист. Вообще-то Элен, мисс Фонтейн, даже задала ему прямой вопрос на эту тему, и он ясно высказался, что он не коммунист.
Женщина, которая выступала по поводу библиотеки, спросила тоном полнейшего непонимания:
— Но какое все это имеет отношение к тому, что Элен находится под наблюдением врачей? Что он с ней сделал?
Эд в мучении посмотрел на Дженсена Фонтейна, который начал что-то говорить, но тут же захлопнул рот и сжал губы в линию, так что, решил Эд, между ними лезвие ножа не прошло бы. О господи.
— Ну, — сказал Эд, — мисс Фонтейн вроде как мешала ему говорить, подавая реплики с места. Он рассердился и, ну, проклял ее.
Наступило молчание. Они, как и Фонтейн ранее, решили что речь идет о ругательстве. Эд прояснил вопрос.
— То есть, он наложил на нее заклятие.
— Заклятие? — переспросил Уоннамейкер Дулитл.
— Что-то вроде чар, — сказал Эд.
— Какое это имеет отношение к тому, что она лежит в постели?
— Она говорит, что у нее зуд, — несчастным тоном сказал Эд.
Дженсен Фонтейн постучал молотком.
— Давайте сократим эту болтовню. Что именно сказал старый болван?
В свои бесплодные актерские годы Эд Уандер потратил немало времени, совершенствуя память. Запоминая диалоги. Теперь он обратился к памяти. Он сказал:
— Его слова звучали примерно так: «Воистину проклинаю суетную гордость женщин! Истинно… — Когда Таббер волнуется, он начинает изъясняться этим цветистым старинным стилем — „Истинно более никогда не найдешь ты наслаждения в суете. Правда, что более никогда не найдешь ты наслаждения в модах или косметике!“
Эд с надеждой закончил:
— Это не точные его слова, но почти так. Так что, как видите, он наложил проклятие не совсем на Элен. То, как он выразился, в сущности относит его заклятие ко всем женщинам…
Он прервал фразу на полуслове, чувствуя, как холод коснулся основания его позвоночника и медленно пробирается по нему вверх.
4
пересказывал тревожным тоном, насколько Эд мог сориентироваться.
— Послушайте это, — требовал глава «Кой». — Послушайте этот подрыв Американских устоев! — он стал читать с обвинением в голосе:
— Запланированное устаревание вещей посредством смены моды представляет собой один из самых невероятных элементов нашей невероятной экономики. Прекрасным примером могут служить перемены два раза в год в автоховерах Детройта. В прошлом году автоховеры Дженерал Форд ездили по ночам всего с четырьмя фарами, две спереди, две сзади. В этом году на них четырнадцать внешних фар, на носу, на корме и по бокам. Дизайнеры автоховеров, как видно, не могут прийти к единому мнению, для чего нужно такое количество фар. На некоторых часть задних фар была пустышками, не подключенными к проводам. Подобный пример можно найти в последних марках кухонных печей. В попытке убедить покупательницу-домохозяйку, что та плита, которая у нее есть, устарела, последние модели так разукрашены панелями управления, что похожи больше на боевую рубку атомной субмарины. На них аж тридцать пять кнопок и циферблатов. Разобрав одну из них, Союз Пользователей обнаружил, что многие циферблаты ни к чему не подсоединены. Они были пустышками.
Уоннамейкер Дулитл обвел глазами присутствующих с видом обвинителя. Он хлопнул по газете, которую держал в левой руке, тыльной стороной правой.
— Коммунистическая пропаганда! — заблеял он. — Коварная подпольная попытка подорвать наши устои!
— Верно, верно, — зааплодировал кто-то, стуча по столу. Раздался общий одобрительный гул голосов.
— Кто такой этот Базз Де Кемп? — потребовал ответа Дулитл. — Неужели наши газеты держат на работе всяких подрывных элементов, которые выдают себя за честных журналистов? Разве не существует проверок? Выяснения степени лояльности? — он снова хлопнул по газете. — Какой редактор пропускает такие открытые нападки на два самых важных элемента нашей экономики, автоховеры и кухонные приборы? На последней неделе президент призвал народ покупать, покупать, покупать, чтобы наше процветание продолжалось. Как мы можем ожидать полного потребления наших продуктов, если женщины будут рабски прикованы к устаревшим плитам, а семьи будут ездить в грохочущих немодных автоховерах, устаревших на целый год?
Эд Уандер навострил уши при упоминании имени Базза Де Кемпа. Баззо, должно быть, сошел с рельс, писать такие вещи. Он что, хочет заработать репутацию ненормального?
Дженсен Фонтейн, который председательствовал на собрании, постучал по столу своим председательским молотком.
— Есть предложение рекомендовать издателю «Таймс-Трибьюн», чтобы этого злосчастного репортера… ээ… как его там…
— Базз Де Кемп, — сказал Эд, не подумав.
Все взгляды обратились на Эда Уандера, которому вдруг стал сильно давить галстук.
— Вы знакомы с этим несомненным коммунистом? — тоном выговора произнес Дженсен Фонтейн.
— О-ну да, сэр. Я несколько раз с ним сталкивался. Он не коммунист. Если верить тому, что он о себе говорит, у него просто хобби такое — чокнутые политико-экономические теории. Видите ли… — его фраза заглохла, поскольку он заметил, что его слова не производят потрясающего впечатления.
Кто-то мрачно сказал:
— Нельзя играть с дегтем и не запачкать руки.
Фонтейн снова постучал по столу.
— Есть предложения?
Маллигэн быстро высунулся:
— У меня предложение, чтобы комитет, составленный из членов общества, которые помещают рекламу в «Таймс-Трибьюн», подписал письмо к издателю с жалобой на статьи красного толка, которые пишет этот тип Де Кемп.
Кто-то сказал:
— Поддерживаю.
Затем последовал длинный нудный доклад какого-то библиотечного комитета. Какие-то неприятности с детской секцией в городской библиотеке. Что-то насчет запрета на выдачу «Робин Гуда».
Эд Уандер внезапно встрепенулся. Дженсен Фонтейн назвал его имя.
— Во время моего отсутствия, — говорил отец Элен, — мы получили несколько писем касательно подрывных элементов на так называемых проповедях некоего… — он взглянул на лежащие перед ним бумаги и недоверчиво хмыкнул, — Иезекиля Джошуа Таббера. Член общества Элен Фонтейн, моя дочь и сотрудник WAN-TV посетили митинг возрождения религии, который проводил этот Таббер. В результате Элен на некоторое время прописан постельный режим. Мистер Эдвард Уандер представит вам полный отчет.
Эд встал. Ему все это не нравилось, и у него было неприятное подозрение, что он не завоюет чести и славы.
— Дело в том, — сказал Эд, — что я не авторитет в подпольных коммунистах. Я знаю, что это серьезная работа. Беречь страну от коммунистического переворота и все такое прочее. Но я ведь занят своим делом на WAN-TV. Возможно, кто-то из вас слушал передачу «Час необычного» по пятницам ночью…
Маллигэн угрожающе сказал:
— Доклад о Таббере, Крошка Эд, доклад о Таббере. Никакой рекламы.
Эд откашлялся.
— Да, сэр. Ну, честно говоря, судя по тому, что я слышал, Таббер скорее антикоммунист, чем коммунист. По крайней мере он так говорит. Он жалуется, что люди стали чересчур материалистами, сосредоточились на вещах, которыми они владеют, которые они потребляют, вместо духовных ценностей… По-моему так.
Кто-то произнес:
— Мой священник говорит то же самое на проповеди каждое воскресенье. В понедельник мы это забываем.
Кто-то другой сказал:
— Действительно ваш священник так говорит? Это кое-что, что я хотел вынести на обсуждение. Что не так в нашем обществе потребления? Что случилось бы с нашей экономикой, если бы мы слушали этих предполагаемых религиозных лидеров?
Дженсен Фонтейн постучал молотком.
— Продолжайте, — велел он Эду Уандеру. Он не казался довольным тем, как протекает доклад. Что в свою очередь мало радовало Эда.
— Ну, в общем, все, что я могу сказать, это что он говорил не как коммунист. Вообще-то Элен, мисс Фонтейн, даже задала ему прямой вопрос на эту тему, и он ясно высказался, что он не коммунист.
Женщина, которая выступала по поводу библиотеки, спросила тоном полнейшего непонимания:
— Но какое все это имеет отношение к тому, что Элен находится под наблюдением врачей? Что он с ней сделал?
Эд в мучении посмотрел на Дженсена Фонтейна, который начал что-то говорить, но тут же захлопнул рот и сжал губы в линию, так что, решил Эд, между ними лезвие ножа не прошло бы. О господи.
— Ну, — сказал Эд, — мисс Фонтейн вроде как мешала ему говорить, подавая реплики с места. Он рассердился и, ну, проклял ее.
Наступило молчание. Они, как и Фонтейн ранее, решили что речь идет о ругательстве. Эд прояснил вопрос.
— То есть, он наложил на нее заклятие.
— Заклятие? — переспросил Уоннамейкер Дулитл.
— Что-то вроде чар, — сказал Эд.
— Какое это имеет отношение к тому, что она лежит в постели?
— Она говорит, что у нее зуд, — несчастным тоном сказал Эд.
Дженсен Фонтейн постучал молотком.
— Давайте сократим эту болтовню. Что именно сказал старый болван?
В свои бесплодные актерские годы Эд Уандер потратил немало времени, совершенствуя память. Запоминая диалоги. Теперь он обратился к памяти. Он сказал:
— Его слова звучали примерно так: «Воистину проклинаю суетную гордость женщин! Истинно… — Когда Таббер волнуется, он начинает изъясняться этим цветистым старинным стилем — „Истинно более никогда не найдешь ты наслаждения в суете. Правда, что более никогда не найдешь ты наслаждения в модах или косметике!“
Эд с надеждой закончил:
— Это не точные его слова, но почти так. Так что, как видите, он наложил проклятие не совсем на Элен. То, как он выразился, в сущности относит его заклятие ко всем женщинам…
Он прервал фразу на полуслове, чувствуя, как холод коснулся основания его позвоночника и медленно пробирается по нему вверх.
4
К следующему утру у Эда уже почти не осталось сомнений. Он просматривал сообщения телепринтера. Это распространилось не только на всю нацию, но и на весь мир. Европейское Содружество, Советский Комплекс, и даже аборигены Галапагосских островов, все были затронуты.
Хобби встречались и раньше. Любого вида. Люди сейчас склонны к придури. Хула-хупы и помешательство на крокете предыдущего десятилетия — ничто по сравнению с нынешними коньками. Когда основным занятием среднего гражданина вместо работы стало смотреть телевизор, слабый протест против полного окостенения от сидения взаперти в четырех стенах был побежден новым трехмерным кинематографом, который по крайней мере заставлял вас дойти до ближайшего кинотеатра, и придурью, придурью, придурью.
Придури в еде, придури в одежде, придури в жаргоне, придури во всем. Это один из методов, которыми действуют производители, заставляющие вещи устаревать морально, чтобы извлекать прибыль. Если конвертибли нынче в моде, то седаны безнадежно вышли из моды, и только полный придурок позволит, чтобы его увидели в седане. Если твид в моде, габардин вышел из моды, и вы вполне можете вышвырнуть вчерашний костюм на помойку. Если вошла в моду китайская кухня, то итальянская, турецкая, русская, шотландская, или по какой там сходили с ума в прошлом месяце, устарели. И тот ресторан, который оптимистично забил свои полки и холодильники продуктами для вчерашней придури, может с тем же успехом выбросить их на свалку.
Да, придури бывали и до сих пор, но такие — никогда.
В конечном счете каждая причуда, зародившаяся на Западе, распространится даже на Советский Комплекс. Когда коктейли «Усталость после битвы» стали криком моды в Величайшем Вашингтоне, через три месяца их поднимали за здоровье Персоны Номер Один в Кремле. Когда шорты-бермуды мадрасского типа стали модными в качестве официальной одежды в Ультро-Нью-Йорке, то через несколько недель они украшали худые бедра китайцев на улицах Пекина.
Но на это требовались хотя бы недели.
Насколько Эд мог судить, это новое помешательство на «Домотканом стиле» охватило весь мир одновременно. Данные, которые он мог собрать, говорили об этом недвусмысленно. Быть может, никто больше не осознавал этого, но Эд Уандер осознавал.
Мир был поражен этой придурью в субботу вечером в пять часов тридцать пять минут местного времени. Судя по тому, что Эд мог сложить вместе из кусков, судя по растерянным сообщениям о новостях, это случилось на один час по часам раньше в соседнем часовом поясе к западу, подействовало четыре часа спустя в Англии и шесть часов спустя в Объединенной Европе. И так далее. Короче говоря, это явление распространялось не согласуясь с формально принятыми часовыми поясами. Оно поразило все человечество одновременно.
Некоторые комментаторы пытались утверждать обратное, несомненно веря в свои слова. Никто пока еще не наткнулся на истину в том виде, как ее подозревал Эд Уандер.
Он слушал одного жизнерадостного телекомментатора, который пытался проследить «Домотканый стиль» назад на несколько месяцев, утверждая, что он давно развивался, а теперь расцвел пышным цветом. Тот же самый аналитик предрекал, что эта причуда скоро пройдет. Она не продержится долго. Не может продержаться долго. Она противоречит основам женской природы. Это мода, которая просто не будет долго популярна у прекрасного пола. Он посмеивался и сказал, что «Домотканый стиль» уже оказался «благодеянием» для Мэдисон Авеню. Текстильная Ассоциация быстро вложила первые сто миллионов в то, чтобы пресечь его в корне при помощи гигантской теле-, радио— и скайжекторной кампании. Предполагается, что производители косметики тоже проводят закрытую сессию по борьбе с опасностью.
Чего не знали комментаторы, чего не знал никто, кроме Эда Уандера, самого Таббера и горстки приверженцев Таббера, это то, что в проклятии не было установлено временных ограничений. Оно было произнесено навечно. Предполагая, разумеется, что проклятия Таббера, как бы он их ни осуществлял, не теряли со временем своей начальной действенности.
Эд подумал, не сказать ли Маллигэну о своих подозрениях, и решил этого не делать. Если он начнет разглагольствовать о заклятиях, налагаемых странствующими религиозными психами, люди начнут думать, что он слишком долго вел передачу «Час необычного».
Он подошел к столу Долли. Как и вчера, она полностью соответствовала новому стилю. На ней было платье, которое она, вероятно, носила будучи подростком. Платье, в котором можно выехать за город, на пикник. Никакой помады, никакого карандаша для бровей, никакой пудры. Никаких сережек в ушах. Вообще ничего.
— Как тебе нравится эта новая мода «Домотканый стиль», Долли? Большинство мужского состава штата сотрудников насмехалось над
девушками по поводу их нового внешнего вида. Долли, очевидно, ожидала, что Эд Уандер возглавит список мучителей, но в его голосе этого не было.
— Ну, Крошка Эд, — сказала она, — это как всякая другая мода. Приходит, а потом очень быстро уходит. Я никак особенно к ней не отношусь, она мне ни нравится, ни не нравится.
Эд сказал, понизив голос:
— Послушай, ты вообще пробовала пользоваться косметикой последние два дня?
Она озадаченно пожала плечами.
— А — ну да, пару раз.
— И что?
Долли некоторое время колебалась, наморщив задорный носик.
— О-ну, как тебе сказать. Я чувствовала зуд. Знаешь, вроде того, если сильно обгореть на солнце и начинает облазить кожа.
Эд Уандер покачал головой.
— Послушай, Долли, найди мне Базза Де Кемпа из «Таймс-Трибьюн», ладно? То есть, если он еще работает в «Таймс-Трибьюн». Мне надо с кем-нибудь поговорить.
Она бросила на него странный взгляд, которого он заслуживал, и взялась за дело. Эд Уандер вернулся к своему столу и взял телефон.
— Привет, Баззо, — сказал он. — Я не знал, работаешь ты еще там, или нет.
Ему ответил веселый голос:
— Не только здесь, но купаюсь в лучах успеха, старый приятель Крошка Эд. Похоже, что какая-то компания придурков правого крыла накапала редактору на одну из моих статей. Хотели, чтобы меня вышвырнули с работы. Старая Язва сказал, что если у нас будут печататься такие вещи, по которым будут достаточно противоречивые мнения, так что даже жалобы поступают, то это может заставить оторваться нескольких недоумков от телевизора и прочитать нашу газету. Так что меня повысили.
Эд закрыл глаза, скорбя о том, какими путями идут дела в мире.
— Хорошо, — сказал он. — Мне нужно с тобой увидеться. Давай в Старом Кофейном Погребке через четверть часа? Кофе с меня.
— Ты меня уговорил, — радостно сказал Де Кемп. — Это свидание. И я нахожу тебя красивым даже с этими подозрительными усиками.
Эд повесил трубку и направился к подъемнику.
Он всю дорогу торопился, но к тому времени, как пришел на место, газетчик уже сидел там. Кафе было практическим пустым. Эд предложил Баззу перебраться в кабинку.
Они заняли места друг напротив друга в самой дальней от телевизора и музыкального автомата кабинке, и Эд мрачно уставился на репортера. Наконец он сказал:
— Я видел эту твою статью по поводу перемен моды.
Базз Де Кемп вытащил их кармана пиджака восьмидюймовую сигару и зажег ее.
— Хорошая штучка, а? Собственно говоря…
— Нет, — сказал Эд.
Базз не обратил на него ни малейшего внимания.
— …эта практика уходит корнями в шестидесятые годы, когда ховеры только появились. Знаешь, откуда я взял эти факты? Из речи того старикана, о котором мы говорили в прошлый раз. У него море статистики по поводу того, как наша нынешняя экономическая система процветающего государства изобилия паразитирует на нации…
— Таббер! — сказал Эд.
— Именно. Некоторые из его данных довольно старые. Он собрал много фактов в прошлом десятилетии. Но теперь они имеют еще больший вес, чем тогда. Последний раз, когда я его слышал, он обвинял страну в том, что она тратит ресурсы на то, что придется выбросить. Мясо в сковородах, которые подлежат выбрасыванию. Сдобные булки и печенье в консервных банках для выпекания, которые подлежат выбрасыванию. Одноразовая алюминиевая мышеловка: вам не приходится возиться с мышью, вы ее даже не увидите. Просто выбрасываете мышеловку вместе с мышью. Пластиковые бритвы со встроенным лезвием: используете один раз и выбрасываете, — Базз рассмеялся и затянулся своей сигарой.
— Послушай, брось это все. Я слышал от него всякие вещи этого рода в тот вечер, когда мы с Элен были на его митинге. Но что я хотел узнать: ты когда-нибудь слышал, как он накладывает заклятие?
Репортер нахмурился.
— Делает что?
— Проклинает. Накладывает на кого-нибудь заклятие. Чары.
— Эй, старик не сумасшедший. Он просто старый селезень, который бьет тревогу. Предупреждает, что грядет потоп. Он бы не стал верить в проклятие, а если бы верил, так не стал бы проклинать никого.
Эд допил кофе.
— Никого? Факт тот, что он проклял всех. По крайней мере половину всех. Женщин.
Базз Де Кемп вытащил сигару изо рта и указал ей на Эда.
— Крошка Эд, ты пьян или накурился. Кроме того, ты несешь чушь. Полную чушь.
Эд Уандер решил рассказать ему. Он должен был рассказать хоть кому-то и не мог найти никого лучшего.
— Ладно, — сказал он. — Послушай меня минуту.
Рассказ занял больше минуты. В течение рассказа Базз Де Кемп заказал еще кофе, но больше ничем не прерывал Эда.
Когда Эд Уандер наконец замолчал, оказалось, что сигара газетчика погасла. Он зажег ее снова. Он обдумывал услышанное, пока Эд пил свой кофе. В конце концов Базз сказал:
— Неплохая историйка. Мы с тобой извлечем из нее пользу.
Базз перегнулся через стол, радостно размахивая сигарой.
— Это опять история с Божественным Отцом. Помнишь, как я тогда вечером рассказывал про Божественного Отца?
— Какого черта это имеет отношение…
— Нет, ты послушай. В начале тридцатых Божественный Отец был всего лишь одним из проповедников, ведущих жалкое существование в Гарлеме. У него было не больше сотни последователей. Однажды была драка на ножах в его небесной обители, его арестовали, и судья вынес ему мягкий приговор. Однако пара репортеров слышала, как несколько приверженцев Божественного Отца говорили, что судья плюет в лицо урагану. Что Божественный Отец может поразить его смертью. Через день-другой судья умер от сердечного приступа. Репортеры, почуяв в этом сенсацию, отправились брать интервью у проповедника в его камере. Он высказался прямо: «Мне было тяжело так поступить». Парень, поверь мне, когда Божественный Отец вышел из тюрьмы, его на улице ждал весь Гарлем.
— Какого черта… — снова нетерпеливо начал Эд. И внезапно замолчал.
— Вот-вот, — настойчиво сказал Базз. — Ты еще не понял? Старина Таббер проклинает суетность женщин. Налагает заклятие на косметику и вычурные моды в одежде. Все такое. И что происходит на следующий день? Разражается придурь «Домотканый вид». Совпадение, разумеется, но какое совпадение!
Теперь это было очевидно.
— …о-ну да, — медленно сказал Эд. — Как, ты говоришь, мы можем это использовать?
Сигара снова служила указкой, как знак высочайшего энтузиазма.
— Не будь придурком. Это шанс всей твоей жизни. До сих пор у тебя в этой чокнутой передаче участвовали только мошенники. Психи, которые утверждают, что летали в летающих тарелках, спиритуалисты, которые к несчастью не могут вызвать духов прямо сейчас на передаче, целители, которые не в состоянии вывести бородавку. Но на этот раз тебе повезло. Пойди и договорись со стариной Таббером, чтобы он выступил в следующей твоей передаче. Он наложил заклятие на суетность, и оно сработало. Понял? СРАБОТАЛО. Более того, тому есть свидетели. Ты был свидетелем, Элен Фонтейн была свидетелем. Там была дочь Таббера и группа его приверженцев. У него самые подлинные свидетели bona fide, что он проклял суетность женщин, а на следующий день разразился «Домотканый стиль». Ты что, не видишь сенсацию, когда она сама идет тебе в руки?
— Боже правый, — в благоговейном ужасе произнес Эд.
— Я дам о тебе полный репортаж в «Таймс-Трибьюн». Сначала все о передаче, а потом кучу картинок. Может быть, в воскресном приложении.
— Картинок?
— Фотографии, фотографии — Таббера, и его палаток, и его дочери. Таббер в позе, которую он принимает, когда накладывает заклятие. Это пойдет, и еще как!
Перспективы увлекли Эда Уандера. С такой передачей у него может набраться достаточно слушателей, чтобы заинтересовать спонсоров. Да ведь он даже может заполучить для нее место на телевидении!
— Но у меня на эту пятницу уже есть девушка-экстрасенс, — сказал он.
— Обмани ее. Отложи ее. Это надо делать, пока оно свежее. Тебе надо использовать Таббера, пока «Домотканый стиль» — новинка. Через пару недель это будет все равно, что старая шляпа. Это такая мода, которой большие шишки не дадут продержаться долго. Они не могут такого позволить. Салоны мод, магазины, торгующие украшениями, производители косметики уже взвыли. Они хотят, чтобы Президент произнес одну из своих знаменитых речей «Все за кондиционеры воздуха!», убеждая женщин, что они уничтожают благосостояние страны.
— Правильно! — заявил Эд. — Мы так и сделаем. Мне надо начинать подготовку. Нужно найти людей, которые выступят с ним в дискуссии. Зададут ему вопросы, и так далее.
— Я! — сказал Базз. — Я буду участвовать в дискуссии. Я уже слышал его полдюжины раз. И приведи Элен Фонтейн, раз это она накликала проклятие. Может быть, нам удастся заставить ее умолять Таббера отменить проклятие.
— Ага, — подхватил Эд. — И его дочь, Нефертити. Шустрая, как пара запонок. И тоже хорошо говорит. Мы ее задействуем. Я так понял по ее словам, что Табберу уже случалось раз-другой накладывать заклятие, когда он говорил в гневе, как она это назвала.
У Эда Уандера было легкое чувство неправильности по дороге к месту, где Иезекиль Джошуа Таббер расставил свои палатки. Что скажут Маллигэн и Общество Стивена Дикейтьюра по поводу того, что он выпустит в эфир человека, которого они всего неделю назад расследовали по поводу подрывной деятельности? Эд решил, что он не станет ставить в известность главу телерадиостанции. Если ему удастся уговорить Элен Фонтейн участвовать в шоу, Маллигэну мало что останется сказать. И Баззо прав, это такая передача, которая непременно привлечет внимание. Наконец-то чаша весов склонилась на сторону Эда Уандера.
Они подъехали к месту парковки близ большого пустыря, который группа Таббера нашла подходящим для своего пребывания. Эд Уандер отпустил подъемный рычаг Фольксховера, и машина опустилась на землю.
— Эй, что происходит? — сказал Базз. — Что происходит?
— Похоже на то, что они убираются отсюда, — сказал Эд. — Сворачивают большую палатку.
Они выкарабкались из маленького ховеркара и направились туда, где кипела деятельность.
Нефертити Таббер первая их увидела. Она выбралась из меньшей из двух палаток с кофейником и четырьмя чашками в руках.
Почему-то Эду Уандеру пришла на ум пара строк, которые он не вспоминал с тех пор, как закончил высшую школу.
«Ровняет сено на лугу
Мод Миллер в летний день.»
Он тихо сказал:
— Последние два дня я повсюду вижу этот «Домотканый стиль». И первый раз могу сказать, что кому-то он к лицу.
— На ней он выглядит естественно, — ответил Базз. — Деревенская простота.
Девушка остановилась и ждала, пока они подойдут, с вопросительным выражением на лице.
— А… мм, мисс Таббер, — сказал Эд. — Вы с отцом что, уезжаете?
Она едва уловимо наклонила голову.
— Боюсь, что да. Вы знаете, мы здесь провели уже две недели, — она сделала паузу, прежде чем добавить, — Эдвард Уандер.
Она посмотрела на Базза.
— Здравствуйте, Базз Де Кемп. Я заметила, что вы использовали материал из проповедей моего отца в своих статьях.
— Ну да, правда.
— Не позаботившись указать источник, или даже упомянуть, что отец здесь в городе.
Базз замялся.
— Честное слово, мисс Таббер, я хотел вставить кое-что о старом… ну то есть, о вашем отце. Но городской редактор их выбросил. Мне правда жаль. Никто не интересуется малыми религиозными культами.
— Мы поэтому к вам и пришли, — поторопился вставить Эд Уандер.
Она обратила на него свои неправдоподобно голубые глаза.
— Потому что никто не интересуется малыми религиозными культами, Эдвард Уандер?
— Ну, отчасти да. Послушайте, называйте меня Эд. Мы подумали, что если ваш отец выступит в моей передаче, у него будет аудитория в сотни тысяч человек, прямо у них на дому.
Ее лицо на мгновение прояснилось, но затем она снова нахмурилась.
— Но в вашей передаче выступают сумасшедшие и жулики, Эдвард… то есть Эд. Мой отец…
Он торопливо сказал:
— Вовсе нет, Нефертити. Ты не понимаешь. Моя передача предназначена для того, чтобы дать возможность людям, которые никак иначе не получат большую аудиторию, представить свои убеждения, какими бы странными они ни были. Я признаю, что некоторые из них жулики, некоторые даже ненормальные, но это не значит, что среди них нет честных людей. Это для твоего отца шанс высказаться по-настоящему.
Хобби встречались и раньше. Любого вида. Люди сейчас склонны к придури. Хула-хупы и помешательство на крокете предыдущего десятилетия — ничто по сравнению с нынешними коньками. Когда основным занятием среднего гражданина вместо работы стало смотреть телевизор, слабый протест против полного окостенения от сидения взаперти в четырех стенах был побежден новым трехмерным кинематографом, который по крайней мере заставлял вас дойти до ближайшего кинотеатра, и придурью, придурью, придурью.
Придури в еде, придури в одежде, придури в жаргоне, придури во всем. Это один из методов, которыми действуют производители, заставляющие вещи устаревать морально, чтобы извлекать прибыль. Если конвертибли нынче в моде, то седаны безнадежно вышли из моды, и только полный придурок позволит, чтобы его увидели в седане. Если твид в моде, габардин вышел из моды, и вы вполне можете вышвырнуть вчерашний костюм на помойку. Если вошла в моду китайская кухня, то итальянская, турецкая, русская, шотландская, или по какой там сходили с ума в прошлом месяце, устарели. И тот ресторан, который оптимистично забил свои полки и холодильники продуктами для вчерашней придури, может с тем же успехом выбросить их на свалку.
Да, придури бывали и до сих пор, но такие — никогда.
В конечном счете каждая причуда, зародившаяся на Западе, распространится даже на Советский Комплекс. Когда коктейли «Усталость после битвы» стали криком моды в Величайшем Вашингтоне, через три месяца их поднимали за здоровье Персоны Номер Один в Кремле. Когда шорты-бермуды мадрасского типа стали модными в качестве официальной одежды в Ультро-Нью-Йорке, то через несколько недель они украшали худые бедра китайцев на улицах Пекина.
Но на это требовались хотя бы недели.
Насколько Эд мог судить, это новое помешательство на «Домотканом стиле» охватило весь мир одновременно. Данные, которые он мог собрать, говорили об этом недвусмысленно. Быть может, никто больше не осознавал этого, но Эд Уандер осознавал.
Мир был поражен этой придурью в субботу вечером в пять часов тридцать пять минут местного времени. Судя по тому, что Эд мог сложить вместе из кусков, судя по растерянным сообщениям о новостях, это случилось на один час по часам раньше в соседнем часовом поясе к западу, подействовало четыре часа спустя в Англии и шесть часов спустя в Объединенной Европе. И так далее. Короче говоря, это явление распространялось не согласуясь с формально принятыми часовыми поясами. Оно поразило все человечество одновременно.
Некоторые комментаторы пытались утверждать обратное, несомненно веря в свои слова. Никто пока еще не наткнулся на истину в том виде, как ее подозревал Эд Уандер.
Он слушал одного жизнерадостного телекомментатора, который пытался проследить «Домотканый стиль» назад на несколько месяцев, утверждая, что он давно развивался, а теперь расцвел пышным цветом. Тот же самый аналитик предрекал, что эта причуда скоро пройдет. Она не продержится долго. Не может продержаться долго. Она противоречит основам женской природы. Это мода, которая просто не будет долго популярна у прекрасного пола. Он посмеивался и сказал, что «Домотканый стиль» уже оказался «благодеянием» для Мэдисон Авеню. Текстильная Ассоциация быстро вложила первые сто миллионов в то, чтобы пресечь его в корне при помощи гигантской теле-, радио— и скайжекторной кампании. Предполагается, что производители косметики тоже проводят закрытую сессию по борьбе с опасностью.
Чего не знали комментаторы, чего не знал никто, кроме Эда Уандера, самого Таббера и горстки приверженцев Таббера, это то, что в проклятии не было установлено временных ограничений. Оно было произнесено навечно. Предполагая, разумеется, что проклятия Таббера, как бы он их ни осуществлял, не теряли со временем своей начальной действенности.
Эд подумал, не сказать ли Маллигэну о своих подозрениях, и решил этого не делать. Если он начнет разглагольствовать о заклятиях, налагаемых странствующими религиозными психами, люди начнут думать, что он слишком долго вел передачу «Час необычного».
Он подошел к столу Долли. Как и вчера, она полностью соответствовала новому стилю. На ней было платье, которое она, вероятно, носила будучи подростком. Платье, в котором можно выехать за город, на пикник. Никакой помады, никакого карандаша для бровей, никакой пудры. Никаких сережек в ушах. Вообще ничего.
— Как тебе нравится эта новая мода «Домотканый стиль», Долли? Большинство мужского состава штата сотрудников насмехалось над
девушками по поводу их нового внешнего вида. Долли, очевидно, ожидала, что Эд Уандер возглавит список мучителей, но в его голосе этого не было.
— Ну, Крошка Эд, — сказала она, — это как всякая другая мода. Приходит, а потом очень быстро уходит. Я никак особенно к ней не отношусь, она мне ни нравится, ни не нравится.
Эд сказал, понизив голос:
— Послушай, ты вообще пробовала пользоваться косметикой последние два дня?
Она озадаченно пожала плечами.
— А — ну да, пару раз.
— И что?
Долли некоторое время колебалась, наморщив задорный носик.
— О-ну, как тебе сказать. Я чувствовала зуд. Знаешь, вроде того, если сильно обгореть на солнце и начинает облазить кожа.
Эд Уандер покачал головой.
— Послушай, Долли, найди мне Базза Де Кемпа из «Таймс-Трибьюн», ладно? То есть, если он еще работает в «Таймс-Трибьюн». Мне надо с кем-нибудь поговорить.
Она бросила на него странный взгляд, которого он заслуживал, и взялась за дело. Эд Уандер вернулся к своему столу и взял телефон.
— Привет, Баззо, — сказал он. — Я не знал, работаешь ты еще там, или нет.
Ему ответил веселый голос:
— Не только здесь, но купаюсь в лучах успеха, старый приятель Крошка Эд. Похоже, что какая-то компания придурков правого крыла накапала редактору на одну из моих статей. Хотели, чтобы меня вышвырнули с работы. Старая Язва сказал, что если у нас будут печататься такие вещи, по которым будут достаточно противоречивые мнения, так что даже жалобы поступают, то это может заставить оторваться нескольких недоумков от телевизора и прочитать нашу газету. Так что меня повысили.
Эд закрыл глаза, скорбя о том, какими путями идут дела в мире.
— Хорошо, — сказал он. — Мне нужно с тобой увидеться. Давай в Старом Кофейном Погребке через четверть часа? Кофе с меня.
— Ты меня уговорил, — радостно сказал Де Кемп. — Это свидание. И я нахожу тебя красивым даже с этими подозрительными усиками.
Эд повесил трубку и направился к подъемнику.
Он всю дорогу торопился, но к тому времени, как пришел на место, газетчик уже сидел там. Кафе было практическим пустым. Эд предложил Баззу перебраться в кабинку.
Они заняли места друг напротив друга в самой дальней от телевизора и музыкального автомата кабинке, и Эд мрачно уставился на репортера. Наконец он сказал:
— Я видел эту твою статью по поводу перемен моды.
Базз Де Кемп вытащил их кармана пиджака восьмидюймовую сигару и зажег ее.
— Хорошая штучка, а? Собственно говоря…
— Нет, — сказал Эд.
Базз не обратил на него ни малейшего внимания.
— …эта практика уходит корнями в шестидесятые годы, когда ховеры только появились. Знаешь, откуда я взял эти факты? Из речи того старикана, о котором мы говорили в прошлый раз. У него море статистики по поводу того, как наша нынешняя экономическая система процветающего государства изобилия паразитирует на нации…
— Таббер! — сказал Эд.
— Именно. Некоторые из его данных довольно старые. Он собрал много фактов в прошлом десятилетии. Но теперь они имеют еще больший вес, чем тогда. Последний раз, когда я его слышал, он обвинял страну в том, что она тратит ресурсы на то, что придется выбросить. Мясо в сковородах, которые подлежат выбрасыванию. Сдобные булки и печенье в консервных банках для выпекания, которые подлежат выбрасыванию. Одноразовая алюминиевая мышеловка: вам не приходится возиться с мышью, вы ее даже не увидите. Просто выбрасываете мышеловку вместе с мышью. Пластиковые бритвы со встроенным лезвием: используете один раз и выбрасываете, — Базз рассмеялся и затянулся своей сигарой.
— Послушай, брось это все. Я слышал от него всякие вещи этого рода в тот вечер, когда мы с Элен были на его митинге. Но что я хотел узнать: ты когда-нибудь слышал, как он накладывает заклятие?
Репортер нахмурился.
— Делает что?
— Проклинает. Накладывает на кого-нибудь заклятие. Чары.
— Эй, старик не сумасшедший. Он просто старый селезень, который бьет тревогу. Предупреждает, что грядет потоп. Он бы не стал верить в проклятие, а если бы верил, так не стал бы проклинать никого.
Эд допил кофе.
— Никого? Факт тот, что он проклял всех. По крайней мере половину всех. Женщин.
Базз Де Кемп вытащил сигару изо рта и указал ей на Эда.
— Крошка Эд, ты пьян или накурился. Кроме того, ты несешь чушь. Полную чушь.
Эд Уандер решил рассказать ему. Он должен был рассказать хоть кому-то и не мог найти никого лучшего.
— Ладно, — сказал он. — Послушай меня минуту.
Рассказ занял больше минуты. В течение рассказа Базз Де Кемп заказал еще кофе, но больше ничем не прерывал Эда.
Когда Эд Уандер наконец замолчал, оказалось, что сигара газетчика погасла. Он зажег ее снова. Он обдумывал услышанное, пока Эд пил свой кофе. В конце концов Базз сказал:
— Неплохая историйка. Мы с тобой извлечем из нее пользу.
Базз перегнулся через стол, радостно размахивая сигарой.
— Это опять история с Божественным Отцом. Помнишь, как я тогда вечером рассказывал про Божественного Отца?
— Какого черта это имеет отношение…
— Нет, ты послушай. В начале тридцатых Божественный Отец был всего лишь одним из проповедников, ведущих жалкое существование в Гарлеме. У него было не больше сотни последователей. Однажды была драка на ножах в его небесной обители, его арестовали, и судья вынес ему мягкий приговор. Однако пара репортеров слышала, как несколько приверженцев Божественного Отца говорили, что судья плюет в лицо урагану. Что Божественный Отец может поразить его смертью. Через день-другой судья умер от сердечного приступа. Репортеры, почуяв в этом сенсацию, отправились брать интервью у проповедника в его камере. Он высказался прямо: «Мне было тяжело так поступить». Парень, поверь мне, когда Божественный Отец вышел из тюрьмы, его на улице ждал весь Гарлем.
— Какого черта… — снова нетерпеливо начал Эд. И внезапно замолчал.
— Вот-вот, — настойчиво сказал Базз. — Ты еще не понял? Старина Таббер проклинает суетность женщин. Налагает заклятие на косметику и вычурные моды в одежде. Все такое. И что происходит на следующий день? Разражается придурь «Домотканый вид». Совпадение, разумеется, но какое совпадение!
Теперь это было очевидно.
— …о-ну да, — медленно сказал Эд. — Как, ты говоришь, мы можем это использовать?
Сигара снова служила указкой, как знак высочайшего энтузиазма.
— Не будь придурком. Это шанс всей твоей жизни. До сих пор у тебя в этой чокнутой передаче участвовали только мошенники. Психи, которые утверждают, что летали в летающих тарелках, спиритуалисты, которые к несчастью не могут вызвать духов прямо сейчас на передаче, целители, которые не в состоянии вывести бородавку. Но на этот раз тебе повезло. Пойди и договорись со стариной Таббером, чтобы он выступил в следующей твоей передаче. Он наложил заклятие на суетность, и оно сработало. Понял? СРАБОТАЛО. Более того, тому есть свидетели. Ты был свидетелем, Элен Фонтейн была свидетелем. Там была дочь Таббера и группа его приверженцев. У него самые подлинные свидетели bona fide, что он проклял суетность женщин, а на следующий день разразился «Домотканый стиль». Ты что, не видишь сенсацию, когда она сама идет тебе в руки?
— Боже правый, — в благоговейном ужасе произнес Эд.
— Я дам о тебе полный репортаж в «Таймс-Трибьюн». Сначала все о передаче, а потом кучу картинок. Может быть, в воскресном приложении.
— Картинок?
— Фотографии, фотографии — Таббера, и его палаток, и его дочери. Таббер в позе, которую он принимает, когда накладывает заклятие. Это пойдет, и еще как!
Перспективы увлекли Эда Уандера. С такой передачей у него может набраться достаточно слушателей, чтобы заинтересовать спонсоров. Да ведь он даже может заполучить для нее место на телевидении!
— Но у меня на эту пятницу уже есть девушка-экстрасенс, — сказал он.
— Обмани ее. Отложи ее. Это надо делать, пока оно свежее. Тебе надо использовать Таббера, пока «Домотканый стиль» — новинка. Через пару недель это будет все равно, что старая шляпа. Это такая мода, которой большие шишки не дадут продержаться долго. Они не могут такого позволить. Салоны мод, магазины, торгующие украшениями, производители косметики уже взвыли. Они хотят, чтобы Президент произнес одну из своих знаменитых речей «Все за кондиционеры воздуха!», убеждая женщин, что они уничтожают благосостояние страны.
— Правильно! — заявил Эд. — Мы так и сделаем. Мне надо начинать подготовку. Нужно найти людей, которые выступят с ним в дискуссии. Зададут ему вопросы, и так далее.
— Я! — сказал Базз. — Я буду участвовать в дискуссии. Я уже слышал его полдюжины раз. И приведи Элен Фонтейн, раз это она накликала проклятие. Может быть, нам удастся заставить ее умолять Таббера отменить проклятие.
— Ага, — подхватил Эд. — И его дочь, Нефертити. Шустрая, как пара запонок. И тоже хорошо говорит. Мы ее задействуем. Я так понял по ее словам, что Табберу уже случалось раз-другой накладывать заклятие, когда он говорил в гневе, как она это назвала.
У Эда Уандера было легкое чувство неправильности по дороге к месту, где Иезекиль Джошуа Таббер расставил свои палатки. Что скажут Маллигэн и Общество Стивена Дикейтьюра по поводу того, что он выпустит в эфир человека, которого они всего неделю назад расследовали по поводу подрывной деятельности? Эд решил, что он не станет ставить в известность главу телерадиостанции. Если ему удастся уговорить Элен Фонтейн участвовать в шоу, Маллигэну мало что останется сказать. И Баззо прав, это такая передача, которая непременно привлечет внимание. Наконец-то чаша весов склонилась на сторону Эда Уандера.
Они подъехали к месту парковки близ большого пустыря, который группа Таббера нашла подходящим для своего пребывания. Эд Уандер отпустил подъемный рычаг Фольксховера, и машина опустилась на землю.
— Эй, что происходит? — сказал Базз. — Что происходит?
— Похоже на то, что они убираются отсюда, — сказал Эд. — Сворачивают большую палатку.
Они выкарабкались из маленького ховеркара и направились туда, где кипела деятельность.
Нефертити Таббер первая их увидела. Она выбралась из меньшей из двух палаток с кофейником и четырьмя чашками в руках.
Почему-то Эду Уандеру пришла на ум пара строк, которые он не вспоминал с тех пор, как закончил высшую школу.
«Ровняет сено на лугу
Мод Миллер в летний день.»
Он тихо сказал:
— Последние два дня я повсюду вижу этот «Домотканый стиль». И первый раз могу сказать, что кому-то он к лицу.
— На ней он выглядит естественно, — ответил Базз. — Деревенская простота.
Девушка остановилась и ждала, пока они подойдут, с вопросительным выражением на лице.
— А… мм, мисс Таббер, — сказал Эд. — Вы с отцом что, уезжаете?
Она едва уловимо наклонила голову.
— Боюсь, что да. Вы знаете, мы здесь провели уже две недели, — она сделала паузу, прежде чем добавить, — Эдвард Уандер.
Она посмотрела на Базза.
— Здравствуйте, Базз Де Кемп. Я заметила, что вы использовали материал из проповедей моего отца в своих статьях.
— Ну да, правда.
— Не позаботившись указать источник, или даже упомянуть, что отец здесь в городе.
Базз замялся.
— Честное слово, мисс Таббер, я хотел вставить кое-что о старом… ну то есть, о вашем отце. Но городской редактор их выбросил. Мне правда жаль. Никто не интересуется малыми религиозными культами.
— Мы поэтому к вам и пришли, — поторопился вставить Эд Уандер.
Она обратила на него свои неправдоподобно голубые глаза.
— Потому что никто не интересуется малыми религиозными культами, Эдвард Уандер?
— Ну, отчасти да. Послушайте, называйте меня Эд. Мы подумали, что если ваш отец выступит в моей передаче, у него будет аудитория в сотни тысяч человек, прямо у них на дому.
Ее лицо на мгновение прояснилось, но затем она снова нахмурилась.
— Но в вашей передаче выступают сумасшедшие и жулики, Эдвард… то есть Эд. Мой отец…
Он торопливо сказал:
— Вовсе нет, Нефертити. Ты не понимаешь. Моя передача предназначена для того, чтобы дать возможность людям, которые никак иначе не получат большую аудиторию, представить свои убеждения, какими бы странными они ни были. Я признаю, что некоторые из них жулики, некоторые даже ненормальные, но это не значит, что среди них нет честных людей. Это для твоего отца шанс высказаться по-настоящему.