Келей не зря опасался, что на пристани пожар распространится стремительнее, чем где-либо в городе. Мы прибыли быстро, но там уже все полыхало.
– В воду! – кричал Келей. – Отводим корабли от берега, чтоб вас всех разорвало!
Конечно, корабли следовало отогнать как можно скорее. Только нас теперь было мало, а кораблей – много. Все равно. Может быть, удастся спасти хотя бы «Змею» и «Крылатую».
«Наши стены – это наши корабли», говорили критяне, и Талассократия пала, лишившись этих стен.
Но для нас корабли – это больше, чем стены! Однако прежде чем мы достигли кромки воды, на нас ринулись горгоны, конные и пешие. Вряд ли они ждали нас в засаде. Но не из тех они были, чтобы избегать схватки, где бы она ни намечалась.
– Келей, Нерет, пробивайтесь на корабли! – крикнула я. – Мы их задержим!
Требовалось отманить горгон на себя. Иного выхода не оставалось. Боевой Совет сомкнулся вокруг меня, и мы сперва ударили по ближайшим бойцам горгон, чтобы потом отступить и рассыпаться. Прием, старый, как мир, но срабатывает почти всегда. Даже теперь, в общей сумятице, горгоны не могли отказать себе в удовольствии погнаться за отступающим врагом, и, таким образом, Келею с Неретом и прочим корабельщикам удалось прорваться к воде. За прочим я не могла проследить.
Горгон оказалось куда больше, чем нас, и мы не стали медлить, отражая их натиск. Сражение на береговой полосе, рядом с кораблями и городом за спиной, неминуемо напоминало о Трое. Только там и город, и корабли были нам чужими, а враги и союзники – равно безразличны. Здесь мы дрались за себя. Впервые с того дня, когда мы высадились на Землю Жары. Закон необходимости, отмененный мной, оказался неумолим.
На предводителе красовался плащ, отделанный бахромой, как принято в Баб-Илу. Я не ошиблась – Зуруру, последний из коалиции вождей, присягнувший мне, возглавил рейд на пристань. Что ж, нужно сделать так, чтобы он поскорее присоединился к своим собратьям и духовным наставницам. Но странно – он явно уклонялся от встречи со мной. Испугался? Не похоже. Я видела его прежде в бою – он не трусил. Вообще среди вождей мне попадался лишь один трус – Шиллуки. А что с этим? Или заманивает в ловушку, как Хепри?
Нет. Отступая, Зуруру охотно схватывался с теми, кто попадался ему на пути. Он просто не хотел драться со мной. И пусть его. Я не столь горда, чтобы настаивать на «поединке предводителей». У Митилены я не стала оспаривать права прикончить Некри, первого среди вождей и предателей, и за этим тоже не стану гоняться. Главное, чтобы Нерет с Келе-ем увели корабли. С ними ушли все уцелевшие самофракийцы, обладавшие большей сноровкой в гребле, и лишь несколько амазонок, среди них – Аргира.
От Зуруру, чем бы он там ни был занят, меня отрезала Аэлло. Спешившись, с двумя мечами в руках, она вошла в безумие боя. Это был пляс Энио, собирательницы кровавой жатвы, молотильщицы смертных голов. Пешей была и Митилена, но она дралась одним мечом, а Лисиппа, добывшая другого коня, била копьем с седла. Хотя она была не так хороша, как Хтония, достигшая во владении копьем совершенства как в пешем, так и в конном бою… Что толку вспоминать об этом теперь…
Я работала топором, сжимая коленями бока буланого. Алаетор или Алай послужили бы мне лучше, но опыт позволял драться обеими руками даже на непривычном коне. Вертясь, как песчаный вихрь, я теряла представление о сторонах света, замечая лишь очередного врага.
То, что пожар разгорался сильнее, стало очевидно. Однако, что горит, разглядеть не было времени. В иное мгновение представлялось, будто продолжается праздник, начатый днем. Огромный костер, нет, огненная стена, и на фоне ее – черные пляшущие фигуры. Они не поднимутся после этого танца. Стена? Наши стены… Горели корабли.
Аэлло дралась против полудюжины распат-ланных горгон у крутобокого борта вытащенного на берег корабля. И никто из сражавшихся не заметил, что над ними все пылает, до той поры, пока не начали рушиться черные обугленные доски. И ветер гнал огонь с одного судна на другое.
Мои корабли! «Змея»! «Крылатая»!
Расшвыривая по пути все и вся, я въехала в воду, пытаясь рассмотреть, успели ли они отойти от берега. Вода была черна, как тот деготь, за который боялся Келей, и на черном глянце бесновались рыжие блики. Дым светился во мраке.
Силясь разглядеть корабли, я не увидела, что ко мне по мелководью скачет Зуруру. Настолько упустила из виду, что он мог бы снести мне голову на скаку. Но вместо того он с разлета подрубил буланому ноги. А это хуже, чем предать клятву. Конь завалился на бок, и, если бы я не успела соскользнуть с седла, придавил бы меня.
Спрыгнув, я утвердилась по колена в воде. И про воду радостно орал что-то Зуруру.
Только впоследствии я поняла, с чего он вновь так осмелел. В отличие от своих хозяек, не придававших никакого значения огненному обряду, он, несомненно, полагал, что я в родстве с огнем, а значит, в воде должна потерять силу. Это я, из моря пришедшая…
Тогда я не размышляла о суевериях. Зуруру хохотал и крутил над головой кривой клинок. Я отскочила в сторону и зацепила вождя топором, изрядно затупившимся, за поясной ремень, словно крюком. Стащила с коня так, что он плюхнулся в воду, и прежде чем Зуруру успел приподняться, наступила ему босой ногой на горло. Совсем недавно другой вождь наступил мне на руку. Но сейчас мы остались – одна против одного. Он булькал, взбивая воду и песок, кадык ходил под ступней, и он еще какое-то время скреб дно руками, прежде чем затих.
Мне не было до него никакого дела.
Кормчие отогнали «Змею» и «Крылатую» от кромки берега, но справиться с пожаром не смогли.
Два пожара предстало моим глазам – второй бушевал, повторенный в черных волнах.
После первого оцепенения я побежала по воде, по рыжей отраженной дороге.
Тушить! Заливать! Делать что-нибудь!
С каждым шагом я погружалась все глубже, и каждый шаг стоил все больших усилий. Нужно поплыть, и я приготовилась к этому. Заложив топор за спину, в ременную петлю, чтобы оставить руки свободными.
Не успела.
Они пробивались мне навстречу вплавь – Келей, Нерет, Аргира, остальные. И стало ясно, что они покинули корабли не раньше, чем погибла надежда на спасение.
Келей был ранен, и, выбравшись на мелководье, упал бы, если бы Аргира не подставила ему плечо. У Нерета были опалены волосы и борода. Эргина среди тех, кто спасся, я не увидела.
– Они оказались там раньше нас, Мирина, – откашлявшись, произнес Келей.
Нерет вознес кулаки к небу:
– Эти суки с их ядовитым зельем!
О каком яде он говорил – о дурмане, которым отравили вино, или о черной и жирной крови огня? Это уже не имело значения.
Мы выбрались на берег. Среди тех, кто дожидался нас, не оказалось горгон. Зато были кернийцы, все с тем же, подобранным на площади оружием. Я не предполагала, что они последуют за нами до самой гавани. Когда мы отъезжали от завала, кернийцы разбирали его, дружно исполняя мой приказ, и мне показалось, что их воинственный пыл не распространится дальше этого действия.
– Зачем вы здесь?
– Они рушат храм, госпожа, – донеслось до меня, как сквозь пелену. – Мы дрались с ними, сколько могли… Но ведьмы открыли городские ворота… в городе новые отряды горгон…
Митилена упала на колени.
– Это я во всем виновата! Я думала, что предатели – атланты! Я следила не за теми, я всех сбила с толку, я позволила себя обмануть и обманула других!
Она рыдала, хотя рушились не ее мечты, а мои. Я не шевельнулась, ни чтобы утешить ее, ни чтобы ударить.
Огонь полыхал везде, в городе и на море. Исчезало все, что я успела создать.
И там, среди тьмы и пламени, собирались свежие силы врагов.
– Убей их всех, Мирина! – прохрипел Келей.
– Убей! – подхватил Нерет. – Не оставь отравительниц живыми!
Мне стало страшно. И с этим страхом, рожденным отчаянием и тоской, я пошла в бой. Почему я, ненавистница повествований о победоносных сражениях, столько времени уделяю ночи, когда я потерпела поражение? Не знаю. Знаю, что это поражение не зависело от исхода боя. И виновна в разгроме была не Митилена, а я, позволившая заманить себя и своих людей в ловушку, более жуткую, чем на пиратском корабле.
Тогда я была готова к предательству, потому что ничего, кроме предательства, не ожидала. Но до той ночи я никогда по-настоящему не могла поверить, что женщины способны обмануть и предать женщин. Издержки темискирского воспитания.
Однако воины побережья, губившие город, храм и флот, всего лишь исполняли волю жриц Болота. А те относились к мужчинам гораздо хуже, чем, например, Митилена. Она хоть их ненавидела. Жрицы же рассматривали мужчин как скот или орудие ублажения собственной плоти. То есть так, как большинство мужчин смотрит на женщин. И эти – здешние – подчинялись и принимали подобное обращение (как женщины в других краях), а я, желавшая поднять их, стала им врагом.
В ту ночь я молила Богиню послать мне боевое безумие, уподобить Пёнтезилее или Аэлло. Ибо мне не так повезло, как Таавту, который умер, не успев увидеть, как гибнет его творение. Но тщетно. И я не могла забыть последние слова Мормо. Она была права, даже если хотела напоследок солгать. Ничто не в силах победить нас, кроме нашей собственной глупости.
Горгоны нас не одолели. Они умели нападать из засады и были хороши в нападении, но долгого, упорного боя не выдерживали.
Энно, доставившая раненых в крепость, привела остатки гарнизона нам на помощь. И атланты, примкнувшие к нам, при всем неумении, держались стойко.
К утру те, кто напал на город, были уничтожены либо бежали.
Но и города тоже больше не было. Мы брели среди дымящихся развалин, груд камней и черепицы, разбитых колонн и трупов, трупов, трупов… Их присыпал пепел, и лица их казались неузнаваемыми.
Однажды мне показалось, что среди них лежит несчастный дурачок Шиллуки – за кого он сражался? Или просто подвернулся кому-то под руку? Не стоило останавливаться ради него.
Были более важные потери. До трети амазонок, свыше половины самофракийцев. Хтония, Аэлло, Меланиппа, Эргин, Геланор, Менот… Сколько длить перечень?
И не счесть потерь среди переселенцев, которые пришли сюда в надежде, что я дам им защиту. Никто не попрекал меня этим, но что пользы?
– Парус! – это кричал Герион. Он уцелел, при том, что всю ночь провел в гуще сражения. – На море – парус!
Голова была так тяжела, словно на нее водрузили шлем наподобие ахейских. Поднять ее удалось с великим трудом. Но Герион оказался прав.
Над синими валами волн, швырявших обломки моей великой флотилии, мелькал белый парус. Пираты, успевшие прознать о нашей беде? Или мятежные атланты? Боевые корабли Крита и Черной Земли не выходят в плавание поодиночке. А этот плыл один.
Все равно, нужно уводить людей в крепость. Открытый бой, даже с невеликим противником, нам сейчас не по силам. Даже я, не получившая ни царапины, вряд ли смогу поднять топор, а многие еще и ранены…
Герион, подсаженный Архилохом, вскарабкался на груду обгорелых бревен, приложил к глазам измазанную сажей ладонь… Глаза у него, как у всякого охотника, были острые.
– Это «Гриф», – сообщил он. – «Гриф» возвращается!
Я не поверила ему. Но, по мере того, как корабль приближался к берегу, я узнавала его очертания, нос, утяжеленный тараном, изображение птицы на полотнище паруса.
Может, корабль захвачен критянами, и это снова обман?
Весла, сверкающие на солнце, дружно взметнулись в воздух. Щурясь, я высматривала на палубе вооруженных воинов в бронзовых доспехах и косматых шлемах. Не было их. Обычные моряки… И, сдается мне, я узнаю их.
Диокл, покинув рулевое весло, что-то кричал, радостно размахивая руками.
Да, «Гриф», птица-падальщик, как ему и подобает, направлялся к месту побоища. Что бы там ни было, у нас снова есть корабль. Нужно все начинать сначала. Ничего не поделаешь.
ПОСТИСТОРИЯ
Это была моя первая и последняя попытка построить справедливое государство. Я ошибалась. Хоть и служу Дике Адрастее, но – не она.
С тех пор я стала править, как принято между людьми, и преуспела в этом. Народа горгон больше не существует. То есть люди остались, но это имя у них отнято. Теперь это просто мои подданные.
Война оказалась не слишком долгой, но кровопролитной. Армию мою, взамен погибших амазонок и самофракийцев, усилили атланты, добровольно выступившие на моей стороне. Они имели на это право – ведь именно они сохранили мне верность, а из-за меня Керне лишился своего верховного жреца.
Змеиного Болота тоже больше нет. Как и его служительниц. Причем даже не я выжгла болото с его храмом, змеями, жрицами и всем прочим. Это сделали сами горгоны, когда поняли, что удача от них отвернулась.
Когда та война закончилась, у меня было наполовину разоренное государство и сильное, боеспособное войско. Такое сочетание опасно. Соседи этого не поняли и попытались говорить со мной неподобающим языком. Я быстро научила их вежливости и взяла их страны под свою руку. И все покатилось по накатанной дороге.
С тех пор прошло восемь лет. В белобрысых моих волосах седина незаметна, но я знаю, что она там есть. И давно следовало остановиться и поразмыслить, но все время некогда. Ведь дорога завоевателя не знает остановок.
Замирив соседей и укрепившись на всем побережье между Великими мелями, я осуществила давний замысел, прельщавший моих мореходов, благо флот был заново отстроен и силен.
Я ходила и к Столпам Богини, и на север, захватывая остров за островом, поскольку царьки архипелага, и без того ослабленные Большой Осадой, где потеряли множество людей и кораблей, успели ввязаться в новую свару – между собой.
При этом я снова посетила Самофракию, но, как уже рассказывала, задерживаться там не стала. Моя резиденция – на Керне, но и там я редко бываю. Так же, как и в основанных мною городах. Некоторые из них люди назвали моим именем, а иные – именами моих воительниц. Я не отдаю предпочтение ни одному из них.
Мой дом по-прежнему – военный лагерь, где я и начала рассказывать свою историю, и рассказ этот занял всю дорогу до Керне.
Но теперь я знаю, что порой приходится идти на уступки людскому мнению – ноче вать во дворцах, и как ни удобна моя кожаная рубаха, порой цеплять на себя парадные одеяния. Но лунный обруч я все равно ношу только на шее и запрещаю именовать себя царицей. Что толку – люди придумывают другие титулы, еще более замысловатые, чем упомянутые выше.
Многих, кто находился рядом со мной в начале похода, уже нет. И не только тех, кто был убит в ночь предательства горгон.
Энно, целительница, не смогла залечить собственной раны, полученной во время похода на север. Кирена погибла в последней большой битве с Горгонами на побережье. А Нерета просто зарезали в пьяной драке в портовом кабаке на его родном Крите (ну да, мы ведь теперь торгуем с Критом – именно с этим известием прибыл тогда «Гриф»). Ке-лей сильно сдал в последнее время. Его высокая должность в моем флоте более почетна, чем дает подлинную власть.
Остальные здравствуют, исполняя различные должности в армии, флоте и управлении.
Ихи с Ихет, как и прежде, наместничают на Керне. Проводя большую часть времени в походах, я мало занимаюсь делами острова атлантов, а события показали, что этой паре можно доверять. Из их детей выжило лишь двое, и младший постоянно болеет, так что не знаю, как там будет с основанием династии.
Сокар состоит при них – он спасся в ту ночь, успел убежать от горгон, пока те убивали Таавта и жрецов.
Митилену я вижу редко – она в основном пребывает на своем родном острове, которым нынче правит. Он, этот остров, оказался в числе завоеванных во время морского похода на север. Я стараюсь, чтобы ветераны принимали участие в управлении, хотя члены Боевого Совета идут на это неохотно, и Митилена, возможно, составляет исключение, потому что родом не из Темискиры.
Итак, вчера в лагерь забрел рапсод. По пути на Керне я рассказывала эту историю, а сегодня корабль доставил на остров двоих гонцов. Но еще прежде появилась Митилена – прибыла навестить меня из Архипелага. Мне всегда приятно повидать ее. Нынешний Боевой Совет сильно изменился. Те, кто пришли на смену погибшим, либо были слишком юны, когда мы покидали Темискиру, либо происходили из других народов, Сейчас из нынешних советниц на Керне оставалась Биа. Она присутствовала при нашей встрече, но больше помалкивала. А Митилена опять завела этот разговор.
– Ты должна думать о судьбе империи. – Почему-то ей очень нравилось это выражение. – Империи, которые легко создавались, имеют склонность легко разваливаться. Особенно после смерти основателей.
– Ты считаешь, что мне пора побеспокоиться о преемнице? Ее выберет Боевой Совет.
Иногда ты проявляешь потрясающую наивность, непростительную ни в твоем возрасте, ни на твоем месте. Ты уже не девчонка, стоящая во главе небольшого вооруженного отряда. И ты не зря отказываешься называться царицей, ты – нечто большее.
– Не знаю, что может быть больше.
– Нет, знаешь. Потому твое пребывание у власти так важно.
– Ты считаешь, что у меня должны быть наследники по крови?
– Не обязательно. Именно ты научила меня понимать, что брак и деторождение не являются исключительным предназначением женщины, так же, как и карой за ее провинности. И я не собираюсь тебя в этом переубеждать. Но важно само право…
Тут и объявили о гонцах.
Первым прибыл сухощавый смуглокожий человек, голый по пояс, одетый в белую юбку и со льняным платком на бритой голове (кстати, атланты уже отказались от этого обычая) – как подобает чиновнику из Черной Земли. Его доставил тростниковый корабль, который в Та-Кемт употребляют для каботажных плаваний.
Простершись на полу и почтительно именуя меня дочерью Сехмет, сестрой Менхит и Сешат, чиновник передал мне послание живого бога обеих стран, чье имя не называют под страхом смерти. Живой бог, после перечисления всех титулов предлагал своей сестре прибыть с ее войском в столичный город Уазе, который у эллинов прозывается Тебай, ради заключения военного союза и похода против врагов Черной Земли.
Я отпустила посланца, заметив, что дам ответ позже.
Второго гонца привез мой собственный корабль с побережья. Это оказалась молодая женщина в кожаной рубахе и в сапогах, с мечом у пояса. Как только я на нее взглянула, так сразу поняла, почему мы когда-то казались дикими тем, кто видел нас впервые. Вид у нее был крайне утомленный, и казалось, что она бежала всю дорогу от пристани до дворца.
Я вскочила с кресла.
– От Антианиры?
– Антианиры давно нет… Правит Амастрида.
– А твое имя?
– Антиопа… Слушай, Военный Вождь. – Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. – Ты завоевываешь чужие земли и правишь чужими народами, а твой собственный народ и твою собственную землю теснят враги. Мы молчали много лет и не просили о помощи, но наши силы истощены в борьбе. И на кого же нам смотреть, как не на Военного Вождя? Скифы и фракийцы объединились, все их армии взяли Темискиру в кольцо. Мне с трудом удалось пробиться через осаду. Если ты не придешь, Темискира падет, может быть, она уже пала, и на этот раз ей не дадут подняться вновь… – голос ее сорвался, дыхание осеклось.
Я помогла ей сесть на скамью, затем налила вина из стоявшего на столе кувшина и подала ей. Она выпила с жадностью, и я видела, каких усилий ей стоит сдерживать навалившуюся сонливость.
– Спи, Антиопа. Ты принесла свое сообщение военному вождю. На тебе больше нет ответственности. Она – на мне.
Антиопа уснула, прежде чем я договорила. Отключилась мгновенно, как умеют воины. Я вернулась на свое место.
– Послание Великого Дома весьма интересно, – сказала Митилена. – Я ни разу не слышала, чтобы он хоть к кому-нибудь обращался, как к равному. Насколько мне известно, даже цари обязаны обращаться к нему: «Я, раб твой, семью семь раз падаю к ногам твоим». А это значит, что он оказался в таком положении, когда не может обойтись без твоей помощи.
– Хатти, – сказал Биа. – Или хабири.
– Последние – вряд ли. Хабири – народ маленький, и то, что они успешно расколошматили нескольких подвластных Черной Земле князей, еще не причина, чтобы Великий Дом поступался гордостью и называл тебя своей сестрой. Скорее всего, именно хатти. У них очередная чересполосица с властью, которая всегда кончается тем, что они бросаются на соседей. По-моему, тебе следует приглядеться к тому, что происходит, и разобраться, что выгоднее – согласиться на союз с Великим Домом или…
– Взять его царство себе, – закончила Биа. Несомненно, они с Митиленой, несмотря на разницу в возрасте и происхождении, превосходно понимали друг друга. Но я не могла успокоиться.
– Вы говорите так, будто сегодня прибыл только один гонец.
– Ах, это… – заметила Митилена. – Пошли им помощь, конечно.
– Ты ничего не поняла! Всякий инородец, ступивший на землю Темискиры – ее враг. В любом случае, они обратились ко мне, и прийти к ним должна я.
– Никто не может быть сразу везде. Даже ты. Тебе придется сделать выбор, а выбор настолько очевиден, что…
– Нет.
Я ожидала поддержки от Биа, но та, по обыкновению, отмолчалась. В качестве вспомогательного довода я добавила:
– К тому же, наши территории и без того столь обширны, что еще одно царство будет скорее обузой, чем приобретением.
Митилена встала и начала ходить по залу.
– Для наших – для твоих целей – не может быть лишних территорий.
– Для каких таких целей?
Она остановилась и взглянула мне прямо в лицо.
– Возвращение всемирной власти женщин!
Очень давно я не видела ее в таком состоянии. Она, очевидно, сообразила, что крик – не довод, и постаралась говорить спокойнее.
– Когда-то на Самофракии ты рассказала мне о Пути, с которого сбилось человечество. Понадобился не один год, чтобы я это поняла. Да, Путь необходим.
– Путь – это Темискира.
– Темискира – частность. Дело ведь не в Великом Доме, не в хатти и приобретении новых царств. Дело в праве. Я как раз говорила об этом, когда нас прервали. О полном, законном и безоговорочном праве женщины на власть. Речь не о тебе, у тебя власть уже есть. Но ее нужно закрепить, и для этого необходима ты. Думаешь, зачем люди изобретают названия вроде «Дочери Света», а Великий Дом цепляет к твоему имени имена полдюжины богинь? Не для развлечения, вовсе нет. Ум их настолько извращен, что они ищут себе оправдания в своем подчинении женщине. А для этого мало называться царицей. Ты меня поняла?
– Нет, – сказала я, потому что поняла ее превосходно.
Она отчеканила:
– Ты должна провозгласить себя Живой Богиней, как бывало в древности! Как сейчас считается богом Великий Дом. Обожествление – основа права!
Я махнула рукой.
– Далеко завела тебя мысль… Ну, какая изменя Богиня? Живая Богиня, которая, возможно, скоро станет мертвой богиней… Да все, кто вышли из Темискиры, меня просто засмеют!
– Не засмеют, – сказала Биа. Я повернулась к ней.
– И ты туда же? Ну, хорошо, Великий Дом в Черной Земле считается богом, но мы-то знаем, что его столь же легко можно сковырнуть с трона, как и всякого другого царька. Было бы желание.
– Великий Дом – дурак, а ты – нет. – После паузы она добавила: – И, кроме того, мы еще знаем, что богов нет – есть только слуги Богини.
– Верно, – заметила Митилена. – Богов нет, но есть Богиня, и ее воплощения. Ты подходишь для этой роли как нельзя лучше. Особых усилий не потребуется.
– Разрази меня Богиня! Вы говорите про обожествление, будто это такой же пустяк, как воды выпить или с мужчиной переспать. Чтобы служить Богине, нужно доверять Ей…
– А люди как раз и доверяют тебе.
– Они доверяют мне, потому что я никогда их не предавала. Не обещала – да, но и не предавала. То, на чем настаиваешь ты, как раз и есть предательство.
– Слова! – Митилена поморщилась. – Ты говоришь так просто потому, что тебе не хочется этого делать. Тебе хочется пойти на помощь Темискире. Но взгляни на вещи трезво. До сих пор ты побеждала, когда делала то, чего желали другие. Если угодно, в голосе толпы ты умела расслышать волю Богини. В тех же редких случаях, когда ты делала то, чего хотелось лично тебе, ты всегда проигрывала, разве нет? У тебя сотни тысяч подданных, десятки тысяч воинов. Что для них Темискира? Слово на чужом языке, клочок земли, затерявшийся за многими морями. Те, кто помнят Темискиру – наперечет. Да и они уже в достаточной мере хлебнули власти, чтобы хотеть чего-то иного. Темискира никому не нужна. Она – прошлое, может быть, прекрасное прошлое, но перед тобой – великое и блистательное будущее.
– Теперь я вижу: чтобы оценить свободу, нужно ее знать. Ты никогда не была по-настоящему свободной.
– Да! Я выросла не в Темискире! Я была рабыней! И от тебя последней я ожидала попрека в этом!
– Так же как я от тебя – совета предать.
Она внезапно успокоилась.
– Ладно. Я могла бы возразить тебе – чтобы оценить свободу, нужно знать рабство. Но не буду. Предположим, я осталась рабыней – так же, как многие, примкнувшие к тебе. Однако ты всегда говорила – рабы хотят не свободы, а порядка. И большинство людей, добавлю я, по природе, так или иначе – рабы. А ты правишь людьми и пытаешься совместить – любовь к свободе и любовь к порядку, ветер и меч, а они несовместимы. И это тебя погубит.
– Логика у тебя прекрасная, истинно женская. Людям не нужна свобода, говоришь? Но я не могу требовать от людей то, чего требую от себя.
Она посмотрела на меня мрачно.
– Эти самые люди часто ошибались, принимая вечную твою снисходительность за доброту. Неужели они правы, и эта проклятая снисходительность и оказалась добротой? А доброта для вождя – смерть.
– Не знаю, зачем тебе понадобилось примешивать сюда еще и доброту. А смерть для Военного Вождя – самый естественный исход. Смерть в бою, конечно.
– Это было раньше. Но не теперь, когда между тобой и смертью готовы встать тысячи людей. Только дай им веру!
– Прежде всего вера нужна мне, Митилена.
– Ну, все, пошли по второму кругу… А ты что молчишь? – обратилась она к Биа.
– О чем мне говорить? Я – воин. Приказы Военного Вождя не обсуждаются.
– Славное воинство, как всегда, уклоняется от споров… И от необходимости думать. Выполняем приказы! Может быть, Богиня в первый раз послала вам предводительницу, умеющую не просто махать мечом и штурмовать крепости, но способную на большее… На гораздо большее! Такой шанс! Может быть, он больше не повторится в истории!
– Вероятно. Точно я знаю одно – предавая свое прошлое, ничего добиться нельзя.
– Но в противном случае ты предашь будущее. И не только свое. Сделаешь рабынями всех женщин, даже тех, кто сейчас хранит остатки свободы. А ведь тебе неизвестно, каково женщине в рабстве. Так что предательства не избежать.
– Ты права. Но и я права, вот в чем дело. Выхода нет.
– Но обещай хотя бы подумать! Выхода нет, поэтому приходится делать выбор – между прошлым и будущим, между свободой и порядком, между империей и Темискирой.
– Хорошо.
Биа растолкала Антиопу, и все они ушли, оставив меня одну в пустом зале. В просветах между белыми колоннами виднелось синее небо. Или это было море? Да, Митилена права. Она необыкновенно умна, она прекрасно излагала свои доводы. Но ведь думать о подобных материях научила ее я, и словами, чтобы выражать мысли, снабдила ее тоже я. Они могли бы и не уходить. Я уже сделала свой выбор. Вы знаете, какой.