– Нет. Но, насколько я помню, у них такой обычай.
– По крайней мере, он мог бы поставить тебя в известность.
Мне не понравился тон, которым все это было доложено. Нехорошо это звучало, как-то отдавая мужскими сплетнями. Но я заставила себя проглотить это замечание, поглядев на ее шрамы.
– А ты их осуждаешь?
Нет, – задумчиво произнесла она. – Брак между кровными родственниками, пожалуй, единственный, с которым я могла бы смириться. Брат – это тот, кто больше всех мужчин похож на тебя, а, следовательно, меньше всех вызывает отвращение.
Все это было для меня слишком сложно.
– Ну, а мои взгляды на брак ты знаешь?
– «Можно, но не обязательно»?
– Да. Продолжим.
На сей раз она первой атаковала меня, даже не дав мне времени принять оборонительную позицию. Это уже нечто! Я ушла из-под удара, однако клинок свистнул возле самого моего уха.
Я уже пронаблюдала, какова Митилена в обороне, и готова была позволить навязать себе ее маневр, только для того, чтобы посмотреть, какова она в нападении. Но, как выяснилось, она этого не хотела, а хотела продолжить разговор.
– У тебя нет злобы против Змеиного Болота, и все же ты собираешься с ними воевать. Нет ли здесь противоречия? И нет ли насмешки судьбы? Ведь они почитают Богиню, и ты – тоже.
Ее клинок ударился о мой, и я, крутанув кистью, высвободила руку для нового удара и отступила на шаг.
– Видишь ли, в действиях горгон, которые могут напугать и отвратить тех, кто впервые с ними столкнется, есть своя правда. Они берут человеческое существо и делают из него другое, новое, воздействуя на его волю, ломая либо закрепляя ее. В сущности, это равносильно рождению на свет, вот почему, вероятно, они так мало придают значения первому – естественному – рождению. Но я уже все это прошла, я рождена, обучена и отлита в форму.
– Но они могли этого не знать и поступить соответственно.
– Да. И все равно, я права, а они – нет.
– Почему?
Мы равномерно наносили и отбивали удары. В рубке дров и то больше Вдохновения. Но такое упражнение также имеет ценность, по крайней мере, укрепляет руку.
– Потому что горгоны и атланты замкнулись каждые в своей скорлупе. Одни – в поклонении тьме материнского лона, из которого не ищут выхода, другие – в своем солнцепоклонничестве, уродливом возвеличивании мужского начала. Заметь, что и у тех, и у. других есть своя истина и свои достоинства, но, закоснев в себе, они превращаются в свою полную противоположность. Правильное становится неправильным, цветение – гниением. И…
– Ты хочешь разбить скорлупу?
– Можешь назвать это так. Но я назвала бы это воссоединением разделенного целого… Да, именно так. Горгоны и атланты должны объединиться, только так им удастся вернуться на оставленный Путь.
Мы оказались в опасной близости друг от друга, когда рубить было почти невозможно – не оставалось места для замаха. Но Митилена продолжала наносить удар за ударом, как кузнец по наковальне, уже не заботясь о точности, а лишь проверяя, что способна вынести моя рука. Может быть, если бы на другой руке у меня был щит, она била бы по щиту. Я терпеливо сносила все это.
– И путь к объединению должна указать им ты?
– Путь к объединению должна указать им Богиня. Моя задача – привести их к Ней. Когда-то она обитала на Змеином Болоте. Но, как змеи сбрасывают кожу, так и она бросила свое старое облачение и ушла оттуда.
Митилена отступила назад. Мне показалось, что она устала, но нет, это был тактический маневр, чтобы сделать решительный выпад.
– Так где Она?
– Ищи Ее – и найдешь! Может быть, Она на лунном серпе? На гребне морской волны? На острие меча?
Некоторое время мы продолжали фехтовать молча. И, когда я думала, что диспут уже закончен, Митилена внезапно произнесла:
– Ты их унизила. Они тебе этого не простят.
– А разве прощение важно?
Ее лицо исказилось, словно она хлебнула отравы. И глаза, похожие на черные колодцы, смотрели в мои, почти бесцветные, как галька на морском берегу.
– Ты все еще не понимаешь, для чего нужно зло. Тебе все кажется, что оно существует, чтобы ставить перед собой задачи, которые тебе было бы любопытно решать.
– А для чего же еще? – спросила я. И выбила меч из ее руки.
Кирена, Никта и Клана тем временем развлекались на свой лад. Они заметили отряд задолго до его приближения. А ведь они были с собаками. И позволили себя окружить. Те рассчитывали на легкую победу. Их оказалось вдвое больше, к тому же им, видимо, сообщили, что дело придется иметь с женщинами. Но позабыли объяснить, с какими. Или намеренно умолчали.
В целом, рассказывала Кирена, она не может дурно отозваться о людях здешнего племени. Напоминают кочевников с нашего полуострова. Та же лихость, напор, ставка на неожиданность и стремление запугать противника. Но недостает умения, точности и согласованности действий. Да и сами действия супротив наших какие-то замедленные.
Надо было видеть Кирену, когда она употребляла это слово.
Короче, повторение пройденного, только оружие у них несколько другое. Вместо мечей – дротики и пращи, да и щитами они пользуются. Все это метательное оружие неплохо срабатывает при нападении, но бесполезно при защите. Подобные отряды и не прибегают к обороне, это не в их привычках. Если они не могут сразу победить, тут же отступают.
Ну, а сейчас они тем более не собирались обороняться. А когда выяснилось, что добыча, казавшаяся такой легкой, в действительности прямо противоположна, отступить им не позволили. Кирена сразу определила, кто у них там вождь, добралась до него через телохранителей, пройдя сквозь град камней пращников, оглушила и перетащила к себе на коня.
Нет, жалко, что я этого не наблюдала.
Затем Кирена сделала знак уберечь для допроса еще троих, а сверх того, не дала уйти никому. Может быть, зря.
Наверняка зря. Но я ей этого не сказала, а позвала Гериона с Биа и велела им выследить, откуда эти «мирные пастухи» появились. А также дала распоряжения другим разведчикам, во главе которых поставила Лисиппу и Смирну. Не исключено, что племена пойдут на соединение – мы должны об этом знать. Также предстояло связаться с другими крепостями побережья. Затем пошла посмотреть на пленных, которые все еще были во дворе.
На пути встретила Мегакло, которая сварливо кудахтала, узнав от Кланы, что убитых налетчиков не потрудились похоронить.
– Это что же будет, если каждый день так пойдет? Тут Келей что-то болтал про какую-то «кровь земли». Так и привезли бы ее с острова – покойников облить и сжечь! Мне чума под самым боком у крепости без надобности!
В словах Мегакло был какой-то смысл. Мне чума под самым боком у крепости нужна не больше, чем остальным. Но я рассчитывала, что каждый день оставлять за собой мертвецов мы не будем. Это должна была быть другая война, совершенно новая…
Пленных окружили самофракийцы, с любопытством глазеющие на жителей суши. Ведь до этого они видели только атлантов. А я – только атлантов и горгон (евнухов я не считала).
Эти люди, несомненно, принадлежали к тому же племени, что и горгоны – тот же цвет волос и глаз, тот же тип лица. Но имелось и существенное различие. Я не говорю о том, что эти были мужчинами, а горгоны женщинами, и даже не о том, что кожа у горгон бледна, а у этих выдублена солнцем, Я о более важном. В горгонах с их выморочной древней мудростью ощущалось нечто мертвенное. В этих не было никакой мудрости и никакой мертвечины. Лохматые, бородатые, сильные люди в выцветших свободных балахонах и головных повязках. Одежда их была из шерсти, и в ней повторялись синий, белый и красный цвета. Не потому ли, что это цвета Богини в знак Великой Троицы, или просто потому, что синюю и красную краски проще сделать?
У одного из них на виске подсыхал кровоподтек. Надо думать, от удара Кирены. У всех были связаны руки, и я заметила, что несколько самофракийцев держат оружие наизготовку, направив его на пленников. Такая злоба полыхала в их глазах, что, казалось, ослабь стража внимание – и они кинутся рвать нас зубами. Что вполне понятно. Их соплеменников порубили, их самих публично унизили, да еще женщины – за что же им нас любить? А что они сами на нас напали – то Такие люди подобных вещей никогда не помнят.
Мое знание таких людей меня не подвело. Я подумала, что их вождь (вот этот, с кровоподтеком на лице) сейчас плюнет мне в лицо.
И он плюнул. Но, поскольку я ожидала этого, то успела отодвинуться, и плевок пролетел мимо. А и попал бы – не велика беда. По так я проверила слова Кирены и получила им подтверждение – реакция у нас быстрее, чем у них.
Я обратилась к нему на древнем языке, но он не ответил, прикусив губы и глядя на меня с ненавистью.
– Никаких из наших языков они не понимают, – сказал кто-то из самофракийцев. – Мы уж по всякому к ним… А может, притворяются?
Нет, они не притворялись. Эти люди явно не привыкли таить своих чувств, и ничего, кроме ненависти и презрения они сейчас не испытывали. К тому же еще на Змеином Болоте я убедилась, что там, кроме жриц, древнего языка уже не понимают. Но если бы даже вождь и понимал язык, он счел бы ниже своего достоинства отвечать мне – женщине, белобрысой бесстыжей чужачке. Это читалось на его лице столь же ясно, как если бы он произнес это вслух. Так что пока Ихи не раздобудет переводчиков, делать здесь нечего, но…
Но у меня мелькнула еще одна мысль.
Если в этих краях сохранилась одна форма тайного знания, вдруг выжила и другая? А заодно я проверю их связи с Горгонами.
Есть иные языки, кроме тех, что нам дано слышать. Есть язык, которым говорит нам зрение через начертанные знаки. Есть особый язык, воспринять который способны лишь наделенные даром Богини, язык, обходящийся без слов и подобный ясно– и дальновидению. И есть язык, неизвестный большинству из живущих, но не требующий никакого Дара, кроме памяти. Это язык рук и пальцев, где каждое движение имеет свой смысл и значение, язык, равно пригодный на войне и в разведке. В Темискире его знают все, но за ее] пределами – это великая тайна. Во всяком случае, в обитаемом мире я не встречала ни-кого, кто бы им владел. Но Рассказчицам историй ведомо, что некогда, в безграничной власти Богини, это был общий язык воинов.
Я долго распространяюсь об этом, тогда же я просто сложила ладони так, что это означало мирные намерения и желание добра. И он понял! На мгновение оболочка ненависти и презрения дала трещину, и сквозь нее выплеснулось потрясение.
О нет, не мир и добро, предложенные ему, потрясли его. На это ему было наплевать, как и на меня. Но он изумился, что именно женщина обладает знанием, столь тщательно охраняемым, и, несомненно, почитавшимся божественным. А они, также несомненно, тщательно охраняли его именно от женщин. Однако воины могли получить это знание только от горгон. А они ведь тоже женщины. И, тем не менее, он был огорошен, ошеломлен…
Словно жаба, высунувшаяся из вонючей тины, произнесла человеческим голосом слово сияющей истины. (Впрочем, я зарываюсь, У некоторых народов как раз жаба считается воплощением божества). И вот этой трещиной и воспользовалась. Если враг приоткрылся – и он все еще оставался моим врагом – почему бы мне не ударить? Тем же оружием, конечно.
Пока вождь не вышел из замешательства, я по-иному повернула ладони и сложила пальцы. И на тайном воинском языке боевых отрядов, который теперь в мире понимали лишь избранные и посвященные, сказала ему: «Зла против тебя не имею, но хозяйка здесь я!» И это он тоже понял. Тогда я велела отвести его в подвал, где совсем недавно – и так давно томились – или отдыхали солдаты Ихи. Та история уже кончилась. Чем кончится эта?… Ко времени возвращения разведчиков у меня сложился порядочный перечень вопросов к ним. Совершенно определенно – не успеем мы оглянуться, как нам навяжут гражданскую войну. Поэтому я хотела знать, каким образом горгоны поддерживают связь с племени ми – барабаны, костры, птицы и так далее. Эту связь необходимо перерезать. Кроме того, письмена наверняка поставляют на Змеиное Болото все необходимое для жизни. Ведь лишь на содержание такого количества священных змей сколько пропитания должно идти! Нужно оборвать и эту связь.
Разумеется, были еще кое-какие соображения. Но для них необходимы предварительные расчеты. А пока я собиралась выслушать сообщения Гериона и остальных.
Они выследили, откуда явился перебитый нами отряд, и нашли их деревню в плодородной полосе. Тут оказалось кое-что интересное. Атланты упорно считали жителей побережья кочевниками. Они и вели себя, как кочевники, но по утверждению Гериона и Биа, деревня была оседлой, во всяком случае, земледелием там занимались. С другой стороны, Лисиппа и Смирна заметили в иных направлениях довольно много разнообразной публики. И эти уж никем, кроме кочевников, быть не могли. Следовательно, племена побережья не едины по своему составу. А вот в чем они едины – так это в своем подчинении горгонам, и, следовательно, во враждебности к нам. И сейчас они начнут выходить отовсюду, чтобы напасть на нас.
Я созвала своих людей, чтобы обсудить положение. В том, что предстоит схватка с горгонами (они именовали «горгонами» не только жриц Болота, но и всех обитателей побережья, и мне волей-неволей пришлось признать это название), все были едины. А вот как вести военные действия – здесь голоса разделились.
Несомненно, племена привычны к бою в открытом поле, но ведь и мы к нему столь же привычны. Амазонкам свойственно брать крепости, а не отсиживаться в них. Конечно, Трою мы защищали. Но, даже если не принимать во внимание наше обособленное положение там, бои происходили в открытом поле, до попыток штурма крепостных стен дело не доходило, при нас, во всяком случае.
Самофракийцы же питали больше доверия к этим самым крепостным стенам – как будто не они вместе со мной брали одну крепость за другой! – и усвоили от атлантов непоколебимую уверенность, что местные жители об эти стены зубы непременно сломают.
Что касается меня, то душой я полностью была со своим народом. Помимо привычки к боям в поле, я испытывала отвращение к положению осажденных и еще в Трое решила, что по своей воле никогда таковой не буду.
Но и самофракийцы теперь тоже стали моим народом, и к ним я также должна прислушиваться. Вдобавок на руках у меня, если подумать, была не одна крепость побережья, а три. – помимо Элле, Салма и Ламис. И кем укомплектовать гарнизон? Атлантами?
Они– то выражали готовность. Но у меня все-таки еще оставалось чувство недоверия к атлантам. Не потому, что за это время (по сообщениям с острова) они успели предпринять кое-какие действия против меня. А именно потому, что не предприняли. Ну, убей меня Богиня, не могу я понять, как можно не восставать против захватчика, даже если захватчик – я сама!
Одним словом, все следовало обревизовать самолично, а заодно совершить вылазку против союза племен – если таковой имел место. Что я и сделала, возглавив экспедицию по побережью.
Ничего интересного во время нее не произошло, за исключением нескольких мелких стычек с «Горгонами». Я имею в виду воинов, а не жриц.
Какой-нибудь рапсод сочинил бы по этому поводу длиннейшую поэму, где подробно описывалось бы, кто кому нанес удар в какие именно части тела, с перечислением каждого украшения в ноздрях или ушах, каждой зазубрины на мече и каждой спицы в колеснице – когда попадались колесницы. Но я не вижу в этом ничего примечательного, и я не мужчина, чтобы много болтать.
Короче, мы их разметали. Они уже усвоили, что в случае чего лучше убраться. Поэтому такого количества убитых с их стороны, как во время первой вылазки Кирены и прочих, больше не было. Вождей я все же, по возможности, приказывала брать в плен.
Все это заняло немного времени, народ мой размялся, а побережье к прибытию кораблей с Керне мы очистили.
Келей в точности исполнил мое повеление, пригнав с острова флотилию мало-мальски пригодных судов. На судах должен быть какой-никакой экипаж, и прибыло довольно много атлантов. Как оказалось, большей частью добровольцев.
Ихи нашел троих, вызвавшихся быть переводчиками. Среди них был известный мне Сокар, что весьма примечательно. Ведь он клялся и божился, что всю жизнь провел на острове – где же он язык-то выучил? Впрочем, он вообще был по-мужски лжив и болт лив, и требовать с него много не стоило. Но что возможно – следовало.
Сам Ихи тоже прибыл.
И Менипп со своей командой.
– Ты нам скажешь, наконец, для чего здесь понадобилась вся эта орда, или так и будешь держать все в тайне? – спросила Митилена.
– Разумеется, скажу. Хотя, похоже, никого, кроме тебя, и, вероятно, Келея, это не интересует.
– У меня есть подозрения, – мрачно сказала она. – Но я оставлю их при себе. До того, как все соберутся вместе.
И все собрались вместе.
Сначала я выслушала доклад о положении дел на Керне, где все вроде бы обстояло благополучно, хотя посланцы с Крита еще не вернулись (это было нереально за такой промежуток времени), а также сообщение разведывательно-диверсионной группы о местах дислокации племенных отрядов, что оказалось крайне интересно. Затем слово взяла я.
– Думаю, все поняли, что нам предстоит война. В сущности, она уже началась. Однако напоминаю, что война эта будет несколько отличаться от тех, что мы вели прежде. У противника нет единого полководца, есть сборище племенных вождей, а племена довольно разнородны. Объединяет их общее подчинение храму Змеиного Болота, который и направляет их действия. Вот в чем вся соль. В сущности, я не испытываю никакой враждебности ни к племенам, ни к храму, и не собираюсь их уничтожать. Только победить.
– Правильно, как атлантов, – встрял Келей.
– Но горгоны – это не атланты! С ними повторение подобной тактики невозможно, – заявила Кирена.
– Верно. Поэтому тактика будет другая. Я уже отдала распоряжения, как отрезать племена от храма. Дальше будет интереснее. Мы должны будем отрезать храм от племен. Менипп, это особенно касается тебя и твоих людей.
Им действительно стало интересно. Они и до этого слушали внимательно, а тут и вовсе навострили уши.
– Все, что нужно для жизни, Змеиному Болоту поставляют племена. Но если мы просто окружим Болото и лишим храм подвоза продовольствия, ничего существенно не изменится. Может, роскошествовать им не придется, но продовольствия у них наверняка запасено на годы вперед. Однако если Болото перестанет быть Болотом? – Что? – хором спросили Кирена и Келей. Менипп ничего не спросил.
– Настоящая охрана Болота – не храмовая стража, которую ничего не стоит разметать нескольким умелым воинам. И даже не «обращающий в камень» взгляд горгон и прочие жреческие трюки. Священные змеи, заполняющие рвы, – вот что вселяет страх в верующих и уверенность в жриц. Но эти змеи не могут жить без воды. Если осушить болото, перекрыть источники… Вот для этого ты, Менипп, здесь и нужен. И, поскольку на подобные работы понадобится много людей, пришлось привозить столько атлантских добровольцев. Они здесь не для войны – воевать мы сами умеем. Они будут копать землю и таскать камни.
– Но, – задумчиво, без осуждения, сказала Энно, – это святотатственный поступок.
– С точки зрения Змеиного Болота – безусловно. Но от меня и ждут, чтобы я поступала святотатственно. Я же для них демон. И, убей меня Богиня, неужели вы полагаете, что я не сознаю, на что иду? Змея – символ Темискиры, более того, это мой собственный символ. И я не собираюсь уничтожать храм. Я собираюсь заставить их признать мою власть.
– Предположим. И что дальше? – спросила Киана.
– А то, что это намного сократит войну с племенами. Знаю я, что это такое – воевать с кочевниками.
– Да, это вам не атланты, которых завоевывать – одно удовольствие, – снова вставил Келей и покосился на сидящего рядом Ихи. Однако тот не выказал обиды, возможно, не услышав в словах Келея ничего обидного.
– Иначе эта война займет слишком много времени и сил. А у меня другие планы…
– Какие? – встряла Митилена.
Город. Горгоны вытеснили атлантов с побережья, уничтожили их поселения, но ведь крепости стоят! Бухты пустуют! Нельзя, чтобы все это пропадало просто так. И я хочу построить город.
– Вторую Темискиру? – жадно спросила Аргира.
– Нет. Темискира может быть одна. И называться город будет не так. Город Кирены или что-нибудь в этом роде (Кирена фыркнула). Но если ты хочешь знать, будет ли этот город по духу подобен Темискире, я отвечу – не во всем. Мы должны учитывать, что здесь другая страна и другие народы…
– Ты собираешься распространить власть Керне на все пространство между Великими мелями? – тихо осведомилась Митилена. – Построить Новую Атлантиду?
– Да что вы как сговорились – «вторая Темискира», «Новая Атлантида»! Ни то и ни другое… – Я почувствовала, что говорю о том, о чем говорить еще рано, и докончила: – И, кроме того, оживленные работы на берегу не только озадачат противника, но и создадут у него впечатление, что людей здесь гораздо больше, чем на самом деле. К работам привлекайте атлантов. Если не хватит – наймите еще на острове. Платите им из казны. Ихи, это к тебе относится.
Дальше пошло обсуждение деталей, и оно заняло оставшееся время Совета.
Меня тревожило, что Хтония ничего не сказала, и, когда мы вышли, спросила, не имеет ли она возражений против моего плана.
– Нет, – ответила она. – Но иногда очень трудно говорить с тем, кто в тебя вселяется.
– И ты туда же! Почему всем так нравится думать, будто в меня что-то вселяется?
Митилена, которая шла за нами, подхватила:
– Да. Я не знаю, как это у тебя получается. То, на что другие положили бы массу усилий, ты делаешь легко, и, даже, кажется, без особого желания. Совершенно очевидно, что у людей возникает вопрос – ты ли это делаешь или кто-то через тебя? Воля Дике Адрастеи? Дух погибшей Пентезилеи, как считали вначале? Некий неназываемый демон? Или…что-то иное?
Мне не хотелось продолжать этот разговор, и я спросила о другом. Нарочно, в присутствии Хтонии.
– Ты упоминала о каких-то своих подозрениях, которые приберегались для общего совета. Они подтвердились?
Присутствие Хтонии ее отнюдь не смутило.
– До некоторой степени. Этот город… Когда ты сказала, что не будет ни второй Темискиры, ни Новой Атлантиды, тебе следовало бы пояснить, что ты имеешь в виду. – А ловко она схватила, что не зря я умолчала. – Но, во всяком случае, вторая Темискира была бы тебе более прилична.
– Но я строю… Буду строить его для самофракийцев. Ясно, что я не смогу взять их в Темискиру. И бросить тоже не могу. Им нужно место для жизни.
– Есть же Керне.
– Керне принадлежит атлантам.
– Сомнительный довод. Но прежде, чем построить город, тебе нужно выиграть войну.
– Что ж, я вынуждена буду победить.
А такое впечатление, что ты побеждаешь лишь потому, что тебя к этому вынуждают. Не потому ли ты всегда стремилась убежать от одержанной тобою победы? С Самофракии – в море, из крепости Элле – на Керне, с Керне – на Змеиное Болото? Когда ты перестанешь убегать от своей судьбы?
– А что ты скажешь, Хтония?
Хтония не слушала. А может, слышала, но считала все это пустыми умствованиями, допустимыми в храмовых учебных диспутах, но не во время военных действий.
– Я думаю о пленных, – произнесла она.
И правда. Будь мы в Темискире, никаких пленных бы просто не было. Но здесь они существовали, и Хтония понимала, что раз они есть, им предназначена в грядущих событиях какая-то роль. Какая? Это еще предстояло определить.
Сокар, каким бы ни был «скользким типом», по определению Келея, не солгал в одном: местные языки он знал. Но ощутимой пользы от этого пока не замечалось. Ему приходилось выслушивать исключительно брань по своему адресу – и как атланту, и как моему подчиненному.
Со мной их вождь просто отказывался общаться. Не мог простить, что испугался моего знания тайного языка. Именно этого, а не своего плена. И на тайном языке (который, несомненно, знал хуже, чем я), говорить со мной не хотел. Вроде бы это ниже его достоинства.
Все это было знакомо до зевоты. Он упорно отказывался признать господство женщин, и это при том, что все его действия направлял храм Змеиного Болота.
Два этих понятия не укладывались у него в мозгу. Лишнее доказательство, что у мужчин напрочь отсутствует логическое мышление.
– Помяни мои слова, хлебнем мы с ним еще горя, – говорил Келей, возвращаясь со строящейся верфи. – Я вспоминаю, как атлантские солдаты у нас здесь сидели – так это же совсем другое дело! Они, может, и людьми и первые себя почувствовали, когда были у нас в плену. А эти… Ничего с ними не выйдет.
– И что ты предлагаешь? Всех перебить, всех уничтожить, до мочащегося к стене, как на Востоке говорят, хоть здесь стен небогато?
– Ну… Я знаю, что ты этого не любишь. Но любой другой на твоем месте так и сделал бы… или любая другая… Ладно, каким-то чудом ты с ним договоришься. За год мы всяких чудес повидали. И все равно ты с ними не уживешься.
– А я и не собираюсь надолго здесь задерживаться. Может, направлюсь к Столпам Богини…
Он не дал мне договорить. Его мое предположение привело в совершенный восторг.
– Вот это да! И для этого мы закладываем верфи и будем строить флот! И когда мы двинемся в поход, в море выйдут не три корабля, но десятки… У нас будет флотилия больше, чем у Идоменея!
Я не стала разочаровывать Келея в его мечтаниях, отчасти потому, что сама разделяла их. Он продолжал болтать.
– А Сокар, бедолага, изо дня в день слушает эту ругань. Имени ему их главарь не называет, сглаза опасается, одно слово, дикарь…