Зато более чем сдержанной оказалась сама Мормо. Она прикладывалась к некоторым блюдам, что ставили перед ней, но я обратила внимание, что лишь прикладывалась, а не глотала. Возможно, здесь как раз действовали ритуальные запреты, касательно чистой или нечистой пищи. Или обычай запрещал ей вкушать в присутствии мужчин. А может, она просто опасалась, что я ее отравлю. Ведь они на Болоте этим баловались, правда, ко мне применяли лишь курения, но мы тогда еще не поссорились.
Но напрасно она меня боялась. Составление зелий – не моя стихия, и тем более – их применение. А вот удовольствия она себя лишила. И какого удовольствия! Когда в кре пость привезли мясо и битую птицу, Мегакло и Менот устроили настоящее состязание по обеденной части. Народ так и не сумел определить, кто из них победил, но яства, приготовленные ими, поглощал так, что за ушами трещало. Очевидно, обеды были не столь обильными, как у скифов или ахейцев, но по части вкуса наш стол наверняка их превосходил.
Помимо всевозможных мясных блюд, у нас появились и рыба, запеченная, вареная и жареная, и моллюски, и омары, и морские ежи. Всяческие каши, похлебки для тех, кто это любит. Чего не было, так это грибов. Ничего не поделаешь.
А в тот день Мегакло, скрепя сердце, вынесла амфору с вином. Для нее это величайшая драгоценность – и ахейцы, и жители Архипелага предпочитали вино всем другим напиткам. А здесь виноград не выращивали.
Раньше на. Керне вино доставляли с Крита, там оно и впрямь очень хорошее. Но после того, как Хепри расправился с тамошними купцами, вино у атлантов стало большой редкостью. Интересно, что же пил покойный царь? При нашей единственной встрече мне как-то не пришло в голову об этом спросить. Может, во дворце хранились особые запасы? Или царь все-таки приобретал через посредников амфору-другую?
Мегакло расходовала вино чрезвычайно скупо, благо, ни в воде, ни в пиве не было недостатка. Однако она, несомненно, желала показать, что у нас всего в избытке. Пентезилея права – опять я занимаюсь подсчетом продовольствия, и строю на этом целую философию.
Короче, пиром мы прибытие горгоны не отметили. Обед, но обед со значением.
– Довольна ли посланница Болота нашим гостеприимством? – громко спросила я ее, перекрывая общее гудение.
– Вы оказали мне радушный прием. – Она ловко уклонилась от выражения благодарности. – Но я пришла не для того, чтобы ублажать чрево.
– А это никогда не лишнее, – отчетливо произнес кто-то из самофракийцев. – И у нас снято соблюдается обычай – сперва накормить гостей, а потом расспрашивать. Мы тебя уважили, теперь уважь и нас, скажи, для чего ты пришла?
– Я скажу, но с глазу на глаз Военному Вождю.
Самофракийцы, чья настороженность за столом немного поутихла, вновь ощетинились. Может, «глаз» – всего лишь фигура речи, но поневоле напоминающая о взгляде горгоны и обо всем, что с ним связывают.
Мормо сидела с невозмутимым видом. Золотая маска лежала рядом с ней, как вторая, отрубленная голова. И если черные глаза горгоны не выражали ничего, то изумрудные глаза маски, казалось, взирали на толпу с величайшей злобой. Поневоле думалось – не была ли съемная голова настоящей, а маска – лицом?
– Не оставайся с ней наедине, Мирина! – выкрикнул Герион. – Она убьет тебя!
Вероятно, мне показалось, но губы Горгоны тронула улыбка. Горгона была довольна. Ее боялись.
– Нет, – благодушно сказала я. – Она уже пыталась сделать это, когда я пришла в их храм. Не думаю, что она настолько глупа, чтобы повторить попытку в наших стенах.
Теперь страх унялся, а враждебность усилилась. И Мормо больше не улыбалась. Зато смешки послышались среди самофракийцев. И усмешками отвечали им Киана с Киреной.
Я встала.
– Что ж, друзья, возблагодарим Богиню за щедрость и вернемся к своим делам. Киана, проводи нашу гостью ко мне и проследи, что бы ей ни в чем не чинили неудобств.
Не успела я оглянуться, как Мормо снова напялила золотую маску. Ай да горгона, ну и сноровка! Нужно быть повнимательнее.
Задержавшись немного внизу, чтобы закончить разговор с Мениппом, я поднялась к себе. У дверей я обнаружила полный караул, и еще Никту вдобавок. А внутри, в моем кресле, напротив сидящей у стены Мормо, отдыхала Киана. Стоило мне появиться, она молча кивнула и вышла.
– Не слишком ли много народу приставлено следить за мной? – бросила горгона.
В душе я была с ней согласна: многовато. Киана перебрала. Но пожала плечами.
– Это ради твоей безопасности. Здесь, у нас, знаешь ли, нет подземелий, но есть довольно крутые лестницы. И хотя под ними не кишат змеи, падать с них довольно болезненно, особенно в твоем возрасте.
– Болтовня!
– А ты, как я погляжу, уже не считаешь меня демоном?
Она замешкалась с ответом, потому что снимала маску. Это заняло у нее гораздо больше времени, чем обратный маневр. Очевидно, она копалась нарочно. Когда она, наконец, высвободилась из маски, то казалась бледнее и старше, чем в полутьме храма и трапезной. Оттого, наверное, что моя комната, несмотря на конец дня, была полна света.
– Не считаю, – твердо сказала она. – Окажись ты демоном, все было бы гораздо проще. Демонов можно предать заклятью и вставить повиноваться… Отправить обратно, в их обиталище в той бездне вихрей, что лежит под самой нижней из преисподних.
– А с людьми вы управляться не умеете?
– Умеем. Но…
– Но до сих пор это были люди, привыкшие, чтобы вы ими управляли.
– С любыми людьми. – На сей раз уверенности в ее голосе поубавилось. Но сдаваться она не думала. – Или ты вздумаешь попрекать нас тем, что мы управляем людьми, и разыгрывать, как в храме, одинокую просительницу в поисках знаний? Ты правишь здесь, и куда нам до твоей чудовищной безжалостности!
– В этой войне я стараюсь беречь людей и с той, и с другой стороны. А змеи? Ты отводишь воду с болота, и тем обращаешь священных змей на смерть!
– Так ли уж ты беспокоишься о змеях, Мормо? Если они умрут, это будет ужасно, но не для них, а для вас. Рвы, заполненные гниющими гадами, начнут смердеть и вызовут чуму. Вы, конечно, сумеете ее переждать, уйдя в нижние ярусы подземелий. Или не сумеете?
– Значит, ты сознаешь последствия своих поступков. Это еще хуже. И не боишься, что чума перекинется и на твой народ, и на ту, что ее насылает?
– От чумы всегда можно загородиться огнем.
– Так могли бы поступить солнцепоклонники. Подобно тому, как их мужские боги, – она произнесла это слово с величайшим презрением, – всегда убивают змей. Большая ошибка – убивать змей. Богиня знает, к чему это приведет.
Все– таки она была умна, эта горгона. Не то, что чокнутый Хепри. А я тогда придерживалась ошибочного мнения, что разумные люди всегда сумеют договориться. Мормо, казалось, вовсе забыла о моем присутствии.
– Боги-выскочки, – продолжала она. – Мелкие, как мыши. – Не знаю, ведала ли она, что Губителя именуют также Мышиным богом, или это сравнение просто пришло ей в голову. – Они ничтожны и преходящи рядом с Царицей Лета, Владычицей Зверей, Сияющей матерью пустоты, чей скипетр и царский топор тщатся они присвоить. Но они множатся и множатся… И мыши осиливают змею.
Такие слова в устах служительницы Богини! Даже я, пожалуй, не рискнула бы. произнести их, а ведь слыла вольнодумной.
– Но меня змеи Болота признали, не так ли?
– Так. – Она огорченно покачала головой, подобно змее, вправо-влево. – Поэтому ты, безусловно, хуже солнцепоклонников. Ты предаешь то, чему принадлежишь.
– А вот об этом – не надо. Не надо и утверждать, будто я действую подобно мужчинам, мыслю подобно мужчинам. Не то у нас получится прелюбопытный диспут, но ради нею вряд ли стоило затевать переговоры.
– Мы не хотели их. Ты нам их навязала. И чувствуешь себя победительницей. – Она откинулась в кресле, пожевала бледными гулами. – Но возможности у тебя всего две. Или уничтожить нас, или сделать опорой своей власти в этой стране. Единственной опорой.
– С чего бы?
– Потому что ты не уничтожаешь здешние племена. Следовательно, ты намерена ими управлять. А это – невежественные дикари, почитающие Богиню в обликах пчелы и козы.
– Облики не хуже иных прочих. Они пристали Матери, я не ошибаюсь. И Дева-защитница носит панцирь из козьей шкуры.
– Ты сама прервала «любопытный диспут». И не прячься за разрешениями атрибутов Богини! Мы говорим о племенах.
– С чего ты взяла, будто я так держусь за власть над ними?
– Потому что храм, хоть и расположен вдали от побережья, знает обо всем, что творится на побережье. А сегодня я увидела то, что там происходит своими глазами. Все это копошение в бухте, суету, грохот и… это, – она указала пальцем на чертежи на моем столе, словно бы на кучу отбросов. – Отвратительно.
– Почему? Разве море – не любимая стихия Богини?
– Вот и следует ее оставить Богине, и только ей одной. Но ты хитра, ты постоянно стремишься сбить меня, стать хозяйкой разговора. Точно так же ты ведешь себя во всем прочем. Если бы ты не желала закрепиться здесь, ты избрала бы иную манеру действий.
– А если мне не по душе обе предложенные тобою возможности? Если я оставлю в покое и вас, и храм, но – на моих условиях?
– Откуда такое великодушие?
– Просто я не из тех, кто разрушает храмы.
– Хочешь сказать, ты из тех, кто их строит?
Я промолчала, потому что не была уверена в ответе.
– Каковы же будут твои условия?
– Не притворяйся, что не знаешь, Мормо.
Она знала. И ей очень не хотелось произносить этого вслух. Хотя то, что она уже сказала, было куда как сильнее…
– То, что ты требуешь, невозможно, – сухо выговорила она.
– Почему? Земля перестанет родить, солнце сойдет с небес, реки нальются кровью и бесплодными станут женщины и звери? – И повторила то, что слышала в деревнях. Мормо это поняла.
– Такова их вера. А раз вера такова, значит, так оно и есть. Иначе нельзя. Здесь жи-вут не жалкие атланты, которые трепещут от милейшего окрика своих хозяев. Племена побережья постоянно грызутся между собой и повинуются лишь самому суровому принуждению. Или ты думаешь управлять ими, слегка поиграв на их слабостях? Так можно захватить класть, но удержать ее нельзя.
– Значит, фундамент власти скрепляется кровью?
– Только так.
– Если бы ты говорила лишь о крови воинов, я бы, может, и согласилась с тобой. Но не о крови младенцев.
Она жестко усмехнулась.
– Знаешь, когда теряли могущество великие страны, посвященные Богине? Когда их правители начинали мыслить, как ты, и заменять младенцев куклами или зверями. Вспомни, что стало с Критом. Стоило им отказаться от древних обычаев, и Богиня отвернулась от него и отдала на поживу язычникам.
– Расскажи это атлантам. Они, насколько мне известно, никогда не кормили солнце куклами или ягнятами, отдавая предпочтение человеческим сердцам. Или ахейцам. Разорив Крит, они переняли иные тамошние ритуалы, Но усвоили, что вешать, жечь или топить кукол недостаточно, и стали убивать на алтарях людей. Сначала мужчин. А теперь – исключительно женщин. Девочек.
Я невольно вспомнила о верховном царе ахейцев и его дочери (или это была не его дочь?).
– Мы справедливы, – гордо сказала Горгона. – Мы требуем только первенцев. И не спрашиваем, какого они пола.
– Вот ты и проговорилась, Мормо. Мы требуем! Не Богиня. А я – служанка Богини, не ваша.
– Ты совершаешь ошибку, отвергая указующий перст Храма. Большую ошибку. Подобные слова всегда – признак слабости, как насморк – признак простуды.
– В храме служат всего лишь люди. И никто из людей не может приказывать мне, кроме законно избранной царицы Темискиры.
– Кто здесь знает о твоей Темискире? И кто вспомнит о ней?
– Достаточно, что о ней знаю и помню я.
– Ты еще можешь упрекать нас за слово «мы»? Ты, твердящая без перерыва «я, я, я»!
– Итак, «я» против «мы». Недурно звучит. Обязательно расскажу в Темискирском храме. А пока запомните – или вы порадуете Владычицу Зверей кровью зверей, или я перекрою все пути к храму, осушу болото, и тогда не будет никаких жертв.
– Мы вернулись к тому, с чего начинали. – Ее лицо не выражало испуга.
– Как змея, что сворачивается в кольцо.
– Но ты грозишь убить наших змей. И нас тоже. – Мормо встала. – Не страшно. Есть древняя мудрость: «Все змеи родятся из крови горгоны».
– Ты подсказываешь мне способ действий, Мормо. Но я предполагала бы иной.
– Это неважно. Какой бы ты ни избрала, так, как ты хочешь, не будет!
– Полно! Ни заклинания ваши, ни обряды, ни курения не имели надо мной силы. Неужто ты стремишься достичь большего, без конца пережевывая одну и ту же жвачку? И откуда тебе знать, сидя у себя в болоте, чего я хочу?!
– Ага! – она рассмеялась сухо и дробно (словно мелкие косточки посыпались с ладони в горшок). – Сонная рыба проснулась. Это гораздо больше того, на что я надеялась.
– Я вижу, тебе нечего добавить. Возвращайся к своим сестрам, горгона, и передай им, что видела и слышала. Сейчас новолуние, и если до полной луны я не услышу ответа, вы узнаете руку Богини.
– Ты получишь ответ, Военный Вождь, – Мормо опять возложила на себя маску, и на меня смотрели два светящихся зеленых камешка.
Пока мы говорили, солнце исчезло за стеной крепости, и в наступившем полумраке фигура горгоны приобрела нечеловеческое величие.
Я ударила по щиту, и дверь открылась. Вошла Киана.
– Возьми людей и проводи нашу гостью до полосы пустыни.
Киана осклабилась.
– Нелишняя предосторожность. Наступает ночь, а сквозь эти камешки, пусть и шлифованные, вряд ли что-либо видно. Да и вообще в одиночку небезопасно…
При всей склонности к насмешкам обычно Киана так много не болтала. Ее многословие объяснялось лишь сильнейшей неприязнью к горгоне. Та притворилась, что не поняла этого.
– Не стоит утруждать себя моей охраной. Ночь для нас – объятия Богини, и тьма – наша мать.
– Позволь оказать тебе услугу, – учтиво сказала я, нисколько не сомневаясь, что горгона в этом не нуждается. Но нежелательно было, чтобы она в темноте шастала по верфи. – Мои люди разгонят волков, если они тебе повстречаются.
– Ты всегда настаиваешь на том, чего хочешь. – Она вновь захихикала, но из-за маски смех прозвучал гулко и оттого немного жутковато. – Но знаешь ли ты сама, чего хочешь?
Провожать посланницу я не пошла. Достаточно того, что я ее встретила. Но когда я запалила лампу и вернулась к столу, работа не пошла. Прислушавшись, уловила, как прогремели по двору копыта, как обменялись паролем дозорные, открылись и захлопнулись ворота. Голова болела, словно я перебрала крепкого вина или темного пива. Может, Мормо все же пыталась неким непонятным образом наложить на меня чары?
Я задула лампу и, покинув комнату, спустилась по лестнице. Прошла через двор. Он казался безлюдным, но слышно было, как на-верху перекликаются часовые. Хотя огонь в оружейной мастерской был уже потушен, оттуда веяло теплом остывающей жаровни, и кто-то хрипло тянул вполголоса восточную песню:
Приведите ее, приведите ее, сестру мою приведите,
Грамотейку мою, приведите ее, сестру мою, приведите ее!
Певунью мою, приведите ее, сестру мою, приведите ее!
Чародейку мою, меньшую мою, сестру мою, приведите ее!
Ведунью мою, вещунью мою, сестру мою, приведите ее!
Нет, не вся еще крепость спала, и шаги мои не отдавались гулким громом, как бывает в пустоте. И все же впервые со времени возвращения из храма Змеиного Болота я была совершенно одна, никто не сопровождал меня.
Я поднялась на стену, чтобы, по обыкновению, взглянуть на море. Над ним висел узкий серебристый серп новой луны, такой же, как у меня на шее. И бледный свет луны, и желтый свет факелов в башне смешивали тени на стенах, и кто хотел бы увидеть духов, будоражущих кровь и смущающих сердца в эту ночь новолуния, он бы их увидел.
Но мне не хотелось видеть духов. Неужели Мормо была права, сказав «Сонная рыба проснулась»? Но отчего? Откуда вся эта тревога последних недель? Ведь все идет по плану. Все идет. А дальше?
Почему-то все в один голос – и враги, и друзья – попрекали меня молодостью и легкомыслием. И горгоны, и Хепри. И Митилена утверждала, что я не способна понять природу зла, а Келей называл меня девчонкой, играющей в войну. Ну, так я больше не буду играть. Это как на Самофракии, только там все делалось, чтобы уцелеть, а здесь будет высшая цель.
Какая? Я уже сказала Митилене: «Чтобы все было по справедливости». Разве тот облик Богини, которому я служу, не именуется Неотвратимая Справедливость? Конечно, полного равенства между людьми не может быть никогда. Но ведь речь вдет не о равенстве, а о справедливости. Чтобы никто никого не обижал – вот единственный долг воина.
Но для этого нужно избавить слабых от голода и страха, занять сильных достойным их мощи трудом. И это не беспочвенные мечты, не бред, порождаемый новой луной. Здесь есть все, чтобы осуществить эту цель.
Не для того ли Богиня вела меня сюда по многим морям, в землю Богини Змей? Богиня, что, как змея, умирает и обновляется? Старуха болотной трясины, и та, что сочетается со змеем на гребне морской волны, порождает все сущее, и дева с серпом молодой луны… Серпом, который так легко превращается в меч. А та, кто его держит? Я сама назвала ее Горгонам: Нейт, Открывательница Путей. Ахейцы называют ее Афина-градостроительница…
Но город – это только начало. Иначе он ничем не будет отличаться от городов атлантов – одиноких форпостов против воинственных дикарей. Да, конечно, все это будет. И городские стены обнимут постройки на берегу, и мол протянется в море, и храм Богини встают здесь, видимый всем.
Но я должна подумать и о тех, кому Богиня дала эту землю. Она – дала, а я должна ее устроить. Мысль о каналах, о разведке в направлении озера не случайно брошена в мой мозг. Не кровь младенцев оросит пустыню, а вода из каналов, которые соединят озеро с побережьем. И пустыня расцветет и станет плодородной. Здесь есть все для этого. Есть люди, сила и желание.
Пахарь с волами пойдет там, где лишь ящерицы снуют по песчаным дюнам, сады окружат стройные городские стены, груженые лодки поплывут по водам каналов к бухтам, где стоят армады белых кораблей, а те устремятся к самым пределам обитаемого мира – И кто знает? – за пределы его…
И там, где они появятся, ни дети, ни взрослые не будут умирать на алтарях. Потому что ни Солнце, ни Богиня не нуждаются в их крови, порождая себя сами, и мужчины не будут оскорблять женщин, а женщины – мужчин, поскольку лишь яд змеи способен, кроме смерти, даровать исцеление. Яд человеческой злобы может только убивать.
Убегать от своей судьбы? Я знаю, что имела в виду Митилена – судьбу завоевательницы. Нет, убегать я больше не стану. Ибо сказано: «Я побеждаю судьбу».
– Ты убьешь их? – спросила Митилена.
– Не знаю. Не хотелось бы. А какое решение предлагаешь ты?
– Я… тоже не знаю.
Впервые за то время, что мы были знакомы, она выглядела растерянной, неуверенной в себе. И в этом оказалась виновата не я и мои действия. Сколько бы мы ни спорили, ничто и никогда не могло лишить Митилену сознания собственной правоты. Те доводы, что были решающими для меня, не имели для нее никакого значения. Горгоны подчинили себе мужчин, это было единственно важно. И она считала их правыми даже после того, как они попытались убить меня и наслали на нас кочевников.
Ее убежденность пошатнулась после прихода Мормо. Тогда Митилена не перемолвилась словом ни с ней, ни со мной; Но я видела – она разочарована. Посланница, полностью представляющая исконную власть женщин, не должна была выглядеть так, как Мормо.
Должно быть, Митилена представляла гор-гон чем-то вроде нас, только сильнее, старше, мудрее. Впрочем, не стану утверждать.
Однако суждения Митилены стали менее категоричны, и вряд ли виной тому оказалось мое красноречие, либо причастие львиного сердца.
Мы шли по берегу к пристани, где кипела работа. Гремели десятки топоров, молотков, и стоило чуть зазеваться, как тебя могли сбить с ног волокуши с камнями или бревнами. Я сняла рабочих с канала у Змеиного Болота, и все они трудились здесь. Пахло свежей стружкой, дегтем, смолой и дымом. Из-за жары почти все ходили нагишом, точь-в-точь, как мы на плацу, обходились набедренными повязками либо передниками. Да еще головы многие обмотали полотном. Одни, чтобы уберечься от солнца, другим мешали длинные волосы.
В тот день я ходила к северной стороне гавани, где строился мол. Менипп настаивал, что он должен быть не менее двухсот футов длиной, потому-то нам и понадобились здесь добавочные рабочие руки. Кроме того, это был жест доброй воли. Я показывала горгонам, что пока срок моего ультиматума не истек, болото не будет осушаться, и священным змеям ничто не угрожает. Но заставы по-прежнему оставались на местах, из деревень в храмы никого не допускали, и жертвоприношения в том виде, в каком желали горгоны, не совершались.
Между тем, срок, названный мной, истекал, и пора было принимать решение. Каким оно будет, для Митилены важнее, чем для всего моего окружения. Но сама она не находила ответа. Так же, как и я.
– Почему ты не предложила им отдавать пленников или преступников? – спросила она.
– Так поступили бы атланты, кормившие Солнце сердцами жертв. Вся разница в том, что у горгон алтарь стоял в подземелье, а у атлантов – на вершине пирамиды. Помнишь?
– Помню. – Ее передернуло.
А что до принесения в жертву преступников… Многое зависит от того, что считать преступлением.
– Значит, выхода нет?
Я промолчала.
– Но предположим… предположим, они согласятся. Как ты сможешь заставить их жить в мире с атлантами? Два народа, чьи обычаи не просто противны живущим неподалеку, они отрицают друг друга.
– Посмотрим… Поневоле вспомнишь наших соседей, для которых главными воплощениями божества являются ветер и меч, единство, дающее и отнимающее жизнь.
– При чем тут ваши соседи? Они – не народ Богини.
– Но они еще не забыли Путь…
– Военный Вождь! Военный Вождь! – от крепости, петляя меж груд щебня и камней, перескакивая через бревна, бежал Эргин. Ни разу не споткнулся и ни на кого, не налетел. И ловки же эти афиняне… – Стража с болота передает: горгоны сказали, что встретятся с тобой в ночь полнолуния, у границы пустыни.
– Это все? – спросила не я, а Митилена.
– Все, – недоуменно ответил Эргин. Митилена была недовольна.
– Это не ответ, а бегство от ответа!
– Или загадка. Они уже говорили с нами загадками.
– Тогда они были нашими союзницами.
– Я им и сейчас не враг… Что ж, будем искать ответа.
– И ты пойдешь? – Конечно, пойду.
Но это может быть ловушка.
Видно было, что Эргин с ней совершенно согласен. Чудны дела твои, Богиня… Митилена мыслит одинаково с мужчиной, и питает подозрения против женщин.
– Разве я сказала, что пойду одна?
Митилена не ошибалась: бегство может быть уловкой, чтобы заманить противника в западню. Но оно может быть и просто бегством. О, нет, я ни в коем случае не собиралась идти туда одна. Подозреваю, что горгоны на это и не надеялись. Но все равно могли что-нибудь подстроить. И я заранее выслала разведчиков проверить местность. Засим собралась на встречу в сопровождении Боевого Сонета и отборного отряда амазонок и самофракийцев.
Но еще прежде, накануне, в крепость прибыла Ихет. Я ни разу не видела ее с тех пор, как, вопреки ее советам, покинула остров. И не думала, что она приедет. Меньше всего я считала, будто она стыдится передо мной своего замужества. Просто у меня сложилось впечатление, что женщины атлантов не любят покидать Керне. Даже простолюдинки, обычно не слишком пекущиеся о своей безопасности, знатные же – тем более. Главным на свете для атлантов, независимо от пола и сословия, был порядок, а им поколениями внушали, что за пределами острова царит дикость и варварство. Поэтому появление Ихет – она приплыла на одном из тех кораблей, что пригнал Нерет – меня несколько удивило. Тем более что прибыла она одна, без Ихи.
– Значит, выхода нет?
Я промолчала.
– Но предположим… предположим, они согласятся. Как ты сможешь заставить их жить в мире с атлантами? Два народа, чьи обычаи не просто противны живущим неподалеку, они отрицают друг друга.
– Посмотрим… Поневоле вспомнишь наших соседей, для которых главными воплощениями божества являются ветер и меч, единство, дающее и отнимающее жизнь.
– При чем тут ваши соседи? Они – не народ Богини.
– Но они еще не забыли Путь…
– Военный Вождь! Военный Вождь! – от крепости, петляя меж груд щебня и камней, перескакивая через бревна, бежал Эргин. Ни разу не споткнулся и ни на кого не налетел. И ловки же эти афиняне… – Стража с болота передает: горгоны сказали, что встретятся с тобой в ночь полнолуния, у границы пустыни.
– Это все? – спросила не я, а Митилена.
– Все, – недоуменно ответил Эргин. Митилена была недовольна.
– Это не ответ, а бегство от ответа!
– Или загадка. Они уже говорили с нами загадками.
– Тогда они были нашими союзницами.
– Я им и сейчас не враг… Что ж, будем искать ответа.
– И ты пойдешь?
– Конечно, пойду.
– Но это может быть ловушка.
Видно было, что Эргин с ней совершенно согласен. Чудны дела твои, Богиня… Митилена мыслит одинаково с мужчиной, и питает подозрения против женщин.
– Разве я сказала, что пойду одна?
Митилена не ошибалась: бегство может быть уловкой, чтобы заманить противника в западню. Но оно может быть и просто бегством. О, нет, я ни в коем случае не собирались идти туда одна. Подозреваю, что горгоны на это и не надеялись. Но все равно могли что-нибудь подстроить. И я заранее выслала разведчиков проверить местность. Засим собралась на встречу в сопровождении Боевого Совета и отборного отряда амазонок и самофракийцев.