Страница:
Сам Хауз скромно писал: «Жизнь которую я веду, интереснее и ярче любого романа… информация со всех концов земного шара поступает в мой маленький, незаметный кабинет». Сеймур дополняет: «Члены правительства в поисках нужных лиц, нужные лица в поисках подходящих мест превратили этот кабинет в некое подобие контрольного бюро. Издатели и журналисты спрашивали его совета, а сообщения для иностранной печати писались почти что под его диктовку. Чины министерства финансов США, британские дипломаты… и столичные финансисты приходили в его кабинет для обсуждения своих планов».
Человек, шедший к власти на другом берегу океана, тоже был заинтересован в «финансистах». Известная английская социалистка Беатриса Вебб пишет, что Уинстон Черчилль как-то признался ей в своих симпатиях к «влиятельным денежным кругам, стоящим на страже мира, он был против независимой от других (британской) империи, так как по его мнению, она разрушила бы этот международный капитализм, в то время как финансист-космополит, которого он считал высшим достижением европейской культуры, в силу своей профессии представляет собой миротворца в современной жизни». В свете последующих событий трудно утверждать, что ведущие финансисты, будь они «столичными» или «космополитами», были профессиональными миротворцами.
Так обстояло дело за кулисами американской политики в 1915…1916 гг. Настоящие цели правящей клики, охватившей теперь своей «паутиной» оба берега Атлантики, стали ясны из того, что затем последовало. Асквита убрали под предлогом его некомпетентности, якобы стоявшей на пути к победе; Ллойд Джордж пошёл после этого на риск катастрофического поражения, перебросив английские войска из Европы в Палестину. Вудро Вильсон был переизбран президентом, дав обещание, что согласно старым традициям он «не позволит Америке ввязаться в войну»: после выборов он ввязался в неё без промедления. «Слова дипломатов», как видно, по-прежнему сильно расходились с их делами. Как сообщает его биограф, Хауз частным порядком «пришёл к заключению, что война с Германией неизбежна» (30 мая 1915 г.) однако в июне 1916 г. выдвинутым им лозунгом для второй президентской кампании Вильсона было: «он уберёг нас от войны», что принесло ожидаемый успех. Стефен Уайз перед выборами также всячески помогал Хаузу, выражая в письмах к президенту «сожаление, что он стоит за программу готовности к войне», и выступая на митингах против войны. Всё шло по плану: «стратегия Хауза действовала превосходно» (Хоуден) и Вильсон одержал на выборах блестящую победу.
Похоже, что Вильсон в этот момент сам поверил тому, что говорил по чужой шпаргалке, и начал сразу же после выборов действовать в роли миротворца, составив для воюющих государств ноту, в которой говорилось, что «причины и цели войны неясны». Это было недопустимым проявлением независимости со стороны президента, приведшим Хауза в бешенство. Перепуганный президент переделал фразу: «цели, преследуемые военными политиками на обеих сторонах, фактически одни и те же», что привело Хауза в ещё большее бешенство. На этом поползновения Вильсона разоблачить характер опутавшей его «паутины» закончились, и некоторое время он видимо не знал, в чём будет заключаться его роль дальше, сообщив Хаузу 4 января 1917 г., что «войны не будет. Наш народ не хочет участвовать в войне… Вступление в войну было бы преступлением против культуры».
Правящая клика постаралась рассеять эти иллюзии, не успел Вильсон во второй раз благополучно вступить в должность президента, 20 января 1917 г. раввин Стефен Уайз известил президента, что ситуация изменилась: он был теперь «убеждён, что настало время, когда американскому народу придётся понять, что судьба велит нам принять участие в этой борьбе». Хауз, который во время избирательной кампании под лозунгом «долой войну» записал в свой дневник, что «мы теперь на пороге войны», доверил тому же дневнику 12 февраля 1917 г.: «мы втягиваемся теперь в войну с быстротой, которой я ожидал», придав слову «втягиваться» несколько необычный для него смысл. 27 марта 1917 года президент Вильсон спросил у г-на Хауза, нужно ли, по его мнению, «просить Конгресс объявить войну или же лучше сказать, что состояние войны уже существует?» Хауз «посоветовал последнее», и 2 апреля 1917 года американскому народу сообщили, что состояние войны, в которую он никак не собирался ввязываться, уже имеет место.
Здесь уместно несколько отвлечься в сторону. Когда лорд Сайденхэм писал впоследствии об «убийственной точности» «Протоколов», датируемых самым началом 20-го века, он несомненно имел также в виду следующий их отрывок: «мы предоставим президенту право объявления военного положения. Это будет мотивировано тем, что президент, как главнокомандующий вооружёнными силами, должен иметь их в случае необходимости в своём распоряжении». Это стало твёрдо установившейся практикой в нашем столетии. В 1950 году президент Труман отправил американские войска в Корею «для отпора коммунистической агрессии», не спрашивая согласия у Конгресса. Позже было объявлено, что война ведётся «Объединёнными Нациями», и к ним присоединились войска 17 других стран под общим командованием американского генерала МакАртура. Это было первой репетицией ведения войны «мировым правительством», но велась она так, что сенатор Тафт поставил в 1952 г. вопрос: «Принимаем ли мы нашу анти-коммунистическую политику всерьёз»? Генерал МакАртур был отстранён от командования после его протеста против запрещения преследовать коммунистическую авиацию в её китайском убежище, а в 1953 году, уже при президенте Эйзенхауэре, война была объявлена законченной, оставив половину Кореи в руках «агрессора». Генерал МакАртур и другие американские командующие выдвинули впоследствии обвинение, что приказ, запрещавший преследование, был сообщён врагу «шпионской организацией, выкрадывавшей секретные документы в Вашингтоне» (журнал «Life» от 7 февраля 1956 г.), а китайский главнокомандующий подтвердил это в New York Daily News» от 13 февраля 1956 г. В июне 1951 года из Лондона исчезли два ответственных сотрудника британского министерства иностранных дел (Бургесс и МакЛин); английское правительство 4 года подряд отказывалось давать о них какие-либо сведения, но в сентябре 1955 года подтвердило давно высказывавшиеся догадки, что они оба в Москве и что они «в течение долгого времени шпионили в пользу Советского Союза». В цитированном выше журнале «Life» генерал МакАртур заявил, что именно эти два шпиона выдали «агрессору» приказ о непреследовании.
4 апреля 1956 года один из корреспондентов спросил президента Эйзенхауэра на пресс-конференции даст ли он, «не спрашивая Конгресса», боевой приказ недавно посланному в Средиземное море батальону морской пехоты (в то время возможность войны на Среднем Востоке была весьма реальной)? Президент рассерженно ответил: «Я говорил уже много раз и повторяю. Что я никогда не предприму ничего, что могло бы быть понято, как война, без согласия Конгресса, имеющего на то конституционные права». С января 1957 года, однако первым его действием по вторичном избрании было послать Конгрессу законопроект о присвоении президенту постоянного и неограниченного права открыть военные действия на Ближнем Востоке «для предотвращения коммунистической агрессии».
Возвращаясь к нашему повествованию, остаётся отметить, что между ноябрём 1916 и апрелем 1917 г. «паутина интриги», опутавшая океан, достигла своих главных целей: устранения Асквита и замены его Ллойд-Джорджем, посылки британских армий для диверсии в Палестине, переизбрания президента, обязавшегося поддерживать это предприятие, и вмешательства в войну Америки. Сообщение Конгрессу об имеющей место войне говорило, что целям её, которые ещё за несколько недель до того были столь «неясными» президенту Вильсону, было «установление нового международного порядка». Другими словами, открыто, хотя и туманно, была объявлена новая цель мировой войны. Для широких масс эти слова могли означать всё, что угодно, или вообще ничего. Для посвящённых в них скрывалось обязательство поддерживать план, орудиями которого были одновременно сионизм и коммунизм: создание принудительной «всемирной федерации» при обезличении всех наций, кроме одной, которую ещё нужно было воссоздать. С этого момента правящие клики в Америке и Англии действуют при полной синхронизации своих мероприятий, т. ч. две цепи событий сливаются в одну и ту же «паутину». Внешне облечённые властью политики координировали в Лондоне и Вашингтоне свои действия под диктовку работавших сообща сионистов по обе стороны океана. Хаим Вейцман в своё время также обнаружил предвидение будущих событий, написав уже в марте 1915 г. своему союзнику Скотту из «Манчестер Гардиан», что на будущей мирной конференции британское правительство, насколько ему известно, поддержит сионистские требования (упоминавшийся выше Макс Нордау знал это уже в 1903 году). Именно этого Асквит делать не собирался, другими словами Вейцман уже марте 1915 года видел во главе «британского правительства» людей, сменивших Асквита только в декабре 1916 года. Это «британское правительство», по словам Вейцмана, должно было передать организацию еврейского «содружества наций» в Палестине целиком в руки евреев. Однако сионистам вряд ли удалось бы установить подобное «содружество» даже в завоёванной для них другими Палестине против желания коренного населения. Это могло быть осуществлено только за спиной великой державы и при поддержке её вооружённых сил. Вейцман считал, точно предвидя в 1915 году, что произойдёт в 1919-ом и в течение последующих двадцати лет, что в Палестине должен быть установлен британский «протекторат» (для защиты сионистских захватчиков). Это означало, как он писал, что «заняв Палестину, евреи возьмут на себя бремя организации страны, но будут в течение следующих 10—15 лет действовать под временным протекторатом Англии». Вейцман добавляет, что это было «предвосхищением мандатной системы», т. ч. сегодняшнему историку ясно, где и как родилась идея «мандатов». Система управления завоёванными территориями по праву «мандата», полученного от самозванной «лиги наций», была выдумана, исключительно имея в виду Палестину. Последующие события не оставляют в этом сомнений: все остальные «мандаты», распределённые после войны 1914…18 гг., чтобы придать этой процедуре видимость общего характера, очень скоро сошли на нет, либо передав управляемые территории коренному населению, либо предоставив их во владение завоевателя. «Мандаты» существовали только пока это нужно было сионистам, чтобы собрать достаточно сил и оружия для полного захвата Палестины в своё владение.
Таким образом, после продвижения Ллойд Джорджа на пост премьера и переизбрания Вильсона в президенты очертания будущего на долгое время после окончания войны были совершенно ясны Вейцману, сидевшему в центре «паутины», и он начал энергично действовать. В меморандуме британскому правительству он потребовал, чтобы «еврейское население Палестины было официально признано, как еврейская нация». После этого собралось то, что Вейцман характеризует, как «первая полноценная конференция, приведшая к Декларации Бальфура». Компания, собравшаяся для составления официального документа британского правительства, заседала в частном еврейском доме и состояла из девяти ведущих сионистов и одного представителя затронутого этим делом правительства, сэра Марка Сайкса, и то всего лишь на правах «частного лица». Результатом была поездка Бальфура в Америку для окончательного согласования вопроса.
Вейцману и его сотрудникам нужно было в этот момент умело лавировать между двумя препятствиями, и их легко могла постигнуть неудача, если бы вышеописанная «паутина» не дала им возможности продиктовать то, что Бальфур должен был услышать в Америке от тех, с которыми он собирался там встретиться. Британское правительство, при всём своём про-еврейском усердии, было весьма встревожено перспективой оказаться в положении единственного покровителя сионистов и желало, чтобы и Америка участвовала в оккупации Палестины. Сионистам было прекрасно известно, что такое предложение вызовет в Америке резко отрицательную реакцию (будь оно осуществлено, Америку, наученную горьким опытом в Палестине, было бы труднее заставить принять участие в позорном деле 1948 года) и они вовсе не желали, чтобы вопрос об участии Америки в оккупации был вообще поставлен. Опасения Вейцмана ещё более усилились, когда он в «долгом разговоре» с Бальфуром перед отъездом последнего услышал, что он непременно стоит за «англо-американский протекторат».
Вейцман срочно отправил письмо судье Брандейсу, предупреждая его о необходимости противодействовать всем подобным планам и заверить Бальфура в американской поддержке чисто английского протектората (письмо от 8 апреля 1917 г.); это письмо Брандейс «получил ко времени прибытия Бальфура». Будучи назначен в Верховный Суд США, Брандейс официально должен был отстраниться от руководства сионизмом в Америке, поскольку, согласно конституции и традиции, как член Верховного Суда он должен был стоять выше политики; тем не менее, однако, в качестве «советника по еврейским вопросам», он поставил президента в известность, что он «за британский протекторат и категорически против всякого кондоминиума» (т. е. совместного англо-американского контроля).
Приехав в Америку, где состояние «имеющей место войны» не продолжалось ещё и трёх недель, Бальфур, по всем данным, вообще ни разу не обсуждал вопроса о Палестине с президентом. На этой стадии роль Вильсона ограничилась послушным обещанием, данным им раввину Уайзу: «В любое время, когда Вы и судья Брандейс решите, что мне пора говорить и действовать, я буду готов». Раввин в свою очередь, сообщил Хаузу: «Он полностью завербован для нашей цели, в этом нет больше никаких сомнений. Полагаю, что в Вашингтоне дело пройдёт без замедлений» (датировано 8 апреля 1917 г. через 6 дней после объявления «имеющей место войны»). Бальфур встретился с Брандейсом, хотя он с тем же успехом мог остаться дома с Хаимом Вейцманом, поскольку Брандейс лишь повторил, что писал последний; Бальфур всего лишь переполз с одного конца «паутины интриги» на другой. Как пишет г-жа Дагдейл, Брандейс «с растущей настойчивостьш подчёркивал желание сионистов видеть в Палестине чисто британскую администрацию». Бальфур же, по выражению его биографа, «обязался оказывать сионизму свою личную поддержку: он уже раньше обещал то же д-ру Вейцману, но теперь он был британским министром иностранных дел».
Здесь заслуживает нашего внимания более поздний американский комментарий о роли Брандейса в этой истории. Профессор Джон О. Бити (Beaty) из Южного Методистского Университета в Америке пишет, что день утверждения назначения Брандейса в Верховный Суд США был «одним из самых примечательных в американской истории, т. к. впервые со времени первого десятилетия 19-го века у нас, на одном из высших постов, оказалось лицо, главные заботы которого не имели отношения к Соединённы.и Штатам». Брандейс, как пишет Вейцман, «сделал больше, чем просто продвинуть идею еврейской Палестины под британским протекторатом». Он и Хауз сочинили скреплённую подписью президента знаменитую декларацию об отказе от тайной дипломатии. Широким массам эта декларация очень понравилась и они услышали в ней голос смелого нового мира, бросившего упрёк старому и порочному. Пропаганда рисовала публике картину закутанных в плащи дипломатов, крадущихся потайными ходами в секретные кабинеты; теперь, когда Америка вступила в войну, этим феодальным махинациям придёт конец и всё будет делаться открыто, на глазах «народа». Всё это было лишь иллюзией, а высокопарные словеса должны были прикрыть новое подчинение требованиям сионистов. Турцию (владевшую Палестиной) ещё предстояло победить, для чего французскому и английскому правительствам, чьи солдаты были этим заняты (прим. перев.: главные поражения Турция понесла на Кавказском фронте, где русские войска в 1916 г. заняли всю территорию бывшей «Великой Армении»; после февральского переворота Кавказский фронт развалился), надо было привлечь на свою сторону арабов; с ними было заключено «соглашение Сайкса-Пико», которое предусматривало независимую конфедерацию арабских государств и, среди них, Палестину «под международным управлением». Вовремя информированному об этом Вейцману было совершенно ясно, что о сионистском государстве в Палестине при международном контроле не сможет быть и речи; для этого нужен был чисто британский протекторат. В результате немедленно оказанного закулисного давления вильсоновы громкие обличения «тайной дипломатии» и «секретных договоров» оказались ударом по одним только палестинским арабам и их надеждам на свободное будущее. Америка требовала поручить дело Англии, нарушив обещания арабам, как результат «тайной дипломатии». Этот скрытый успех позволил биографу Бальфура с торжеством констатировать, что «национальная еврейская дипломатия стала теперь действительностыо»; эту цитату можно было бы при желании поставить заглавием настоящей главы. Лондонское министерство иностранных дел с некоторым смущением, но слишком поздно, поняло, что британское правительство фактически связало себе руки, Америка, хотя и вступив в войну, против Турции не воевала, но, тем не менее, стараниями Брандейса секретно обязалась способствовать передаче турецкой территории в третьи руки. Участие Соединённых Штатов в этой интриге следовало, разумеется, в тот момент держать втайне от публики, что не помешало дать Бальфуру распоряжения в весьма повелительном тоне.
Лето 1917 года было занято подготовкой знаменитой «декларации Бальфура», которой Америка была тайно вовлечена в сионистскую авантюру. Единственная оппозиция, кроме как со стороны генералов и немногих высоких чинов Форин Оффиса, исходила со стороны коренных евреев Англии и Америки. Она не могла оказать влияния на события, поскольку руководящие политики обеих стран были настроены по отношению к своим еврейским согражданам ещё более враждебно, чем сами сионисты. Как мы видим, т. н. «христиане» играли во всей этой истории столь крупную роль, хотя и исключительно в качестве марионеток, что поневоле приходится быть осторожным, приписывая авторство «Протоколов» одним только евреям. Объединённый Комитет т. н. Англо-Еврейской Ассоциации в Лондоне официально заявил в 1915 году, что «в глазах сионистов гражданская и политическая эмансипация евреев недостаточна для ликвидации их преследования и угнетения, и они считают, что окончательная победа может быть достигнута только путём создания гарантированного законами убежища для еврейского народа. Объединённый Комитет считает национальные лозунги сионистов, как и особые привилегии для евреев в Палестине опасными и провоцирующими антисемитизм. Комитет не намерен обсуждать вопросы британского протектората с международной организацией, которая состояла бы изсамыхразличных злементов, включая даже наших военных противников». В любое нормальное время британское и американское правительства могли бы подписаться под этим, обеспечив себе поддержку своих еврейских сограждан. Однако ещё в 1914 году Хаим Вейцман писал, что этих евреев «надо заставить понять, что хозяевами положения являемся мы, а не они». Объединённый Комитет представлял евреев, давно уже обосновавшихся в Англии, однако британское правительство сочло нужным признать претензии заговорщиков из России на господство над всем еврейством.
В 1917 году, с приближением непоправимого решения, Объединённый Комитет снова заявил, что евреи — всего лишь религиозная община и ничто более, что они не могут претендовать ни на какую «национальную территорию» и что палестинские евреи нуждаются только «в обеспечении религиозной и гражданской свободы, приемлемых возможностей для иммиграции и т. д.» К этому времени подобные заявления приводили в совершенную ярость многочисленных гоев, готовых идти в бой за Хаима Вейцмана. Небезизвестный Викхэм Стид из «Таймса» выразил своё «глубокое возмущение» такой позицией британского еврейства после того, как «в течение доброго часа» обсуждал (с Вейцманом), «кто бы из ведущих политиков смог наилучшим образом подействовать на английскую публику», блестяще изложив (по словам Вейцмана) «суть и задачи сионизма». В Америке на страже против своих евреев столь же бдительно стояли Брандейс и раввин Уайз. Рабби, выходец из Венгрии, задал президенту Вильсону вопрос: «Что Вы сделаете, если к Вам поступят их протесты?» Помолчав немного, президент указал на корзину возле его стола: «Вы думаете, её не хватит для всех их протестов?»
В Англии Хаим Вейцман был в бешенстве от «постороннего вмешательства исключительно со стороны евреев». В этот момент он явно чувствовал себя членом правительства, может быть даже его важнейшим членом, и, в смысле фактической власти, он таковым несомненно являлся. Он не только отбрасывал возражения британских евреев, как «постороннее вмешательство», но и диктовал кабинету, что именно нужно обсудить. требуя места на заседаниях кабинета, когда ожидались возражения со стороны министра-еврея! Далее он потребовал, чтобы Ллойд Джордж поставил вопрос чисто англиского протектората над Палестиной на повестку дня заседания Военного кабинета, назначенного на 4 октября 1917 года, но уже 3-го октября заранее послал в министерство иностранных дел протест против возражений, которые по его мнению должен был сделать на этом заседании «влиятельный англичанин еврейской веры»: имелся в виду министр Эдвин Монтегю. Вейцман потребовал, ни много, ни мало, чтобы коллеги Монтегю не спрашивали мнения последнего, а если он всё-таки его выразит, то чтобы позвали Вейцмана для ответа ему! В день заседания Вейцман явился в кабинет секретаря премьер-министра, Филиппа Керра (также одного из его «друзей»), изъявив желание присутствовать при совещания на случай, если министры «захотят, прежде чем принять решение, задать мне вопрос». Керр ответил ему, что «с тех пор, как существует британское правительство, ни одно частное лицо никогда ещё не допускалось на его совещания», и Вейцману пришлось убраться восвояси. Тем не менее, британский премьер-министр счёл нужным создать прецедент, и не успел Вейцман уйти, как, после выступления Монтегю, Ллойд Джордж и Бальфур немедленно за ним послали. Монтегю удалось, будучи зажатым в тиски со стороны «христианских» коллег, добиться некоторых поправок к законопроекту, за что Вейцман впоследствии упрекал Керра: «И Вы, и Ваш кабинет придаёте совершенно преувеличенное значение мнению так называемого британского еврейства». Двумя днями позже (9 октября 1917 г.) Вейцман с торжеством телеграфировал судье Брандейсу, что британское правительство официально обязалось создать в Палестине «национальное убежище для еврейской расы».
Между 9 октября и 2 ноября, когда законопроект был опубликован, с ним произошли любопытные приключения. Его послали в Америку, где он подвергся редактированию со стороны Брандейса, некоего Якова де Хазе и раввина Уайза, прежде чем был показанным президенту Вильсону для «окончательного утверждения». Вильсон, без долгих проволочек, просто отослал проект обратно Брандейсу (получившему его от Вейцмана), а тот послал его раввину Уайзу, «чтобы он передал его полковнику Хаузу, для пересылки британскому кабинету». Так было подготовлено одно из важнейших и чреватых громадными последствиями решений британского правительства… Проект, включённый в письмо, адресованное Бальфуром лорду Ротшильду, вошёл в историю как декларация Бальфура». В семье Ротшильда, как и во многих других влиятельных еврейских семьях, были резкие расхождения в мнениях относительно сионизма. Письмо было послано на имя одного из Ротшильдов, симпатизировавшего сионизму, очевидно, чтобы произвести впечатление на западное еврейство и отвлечь внимание от восточно-еврейских корней авантюры. Настоящим адресатом был, разумеется, Хаим Вейцман. Поскольку он безвыходно торчал в приёмной военного кабинета, документ был передан ему лично, и сэр Марк Сайкс, вручая ему письмо, сказал: «Д-р Вейцман, это — мальчик», как говорят в больнице отцу, поздравляя его с рождением наследника. Мальчик тем временем подрос, и характер получившегося из него взрослого субъекта не представляет в наши дни сомнений.
Для объяснения того, почему ведущие западные политики решили поддержать эту совершенно чуждую им затею, никогда не было приведено ни одного разумного довода, а поскольку, вплоть до опубликования «декларации Бальфура», всё это предприятие было тайным и строго законспирированным, исчерпывающего объяснения и не может быть дано; добрые дела не нуждаются в конспирации, и одно её наличие указывает на мотивы, не подлежащие раскрытию. Когда кто-либо из замешанных в этом деле лиц давал какие-либо официальные объяснения, они обычно сводились к туманным ссылкам на Ветхий Завет, и этот ханжеский довод считался достаточным, чтобы запугать сомневающихся. Как с иронией сообщает раввин Уайз, Ллойд Джордж любил заявлять своим сионистским посетителям: «Вы получите Палестину от Дана до Биршебы», мня себя, видимо, исполнителем Божьей воли. Как-то он созвал на завтрак озабоченных развитием событий еврейских членов парламента, «чтобы убедить их в правильности моего понимания сионизма». В столовой британского премьер-министра собрался соответствующий «миньян» (еврейский религиозный кворум из десяти верующих) и Ллойд Джордж прочитал гостям несколько отрывков из Ветхого Завета, которые по его мнению предписывали переселение в 1917 году евреев в Палестину. По окончании он сказал: «Теперь вы знаете, господа, что говорит ваша Библия; на этом вопрос можно считать исчерпанным». В других случаях он давал иные объяснения, к тому же противоречившие одно другому. Королевской палестинской комиссии он заявил в 1937 году, что за 20 лет до того он стремился получить «поддержку американского еврейства», заручившись «определённым обещанием» со стороны лидеров сионизма, «что если союзники обеспечат условия для создания в Палестине национального убежища для евреев, то они со своей стороны сделают всё для поддержки дела союзников евреями всего мира».
Человек, шедший к власти на другом берегу океана, тоже был заинтересован в «финансистах». Известная английская социалистка Беатриса Вебб пишет, что Уинстон Черчилль как-то признался ей в своих симпатиях к «влиятельным денежным кругам, стоящим на страже мира, он был против независимой от других (британской) империи, так как по его мнению, она разрушила бы этот международный капитализм, в то время как финансист-космополит, которого он считал высшим достижением европейской культуры, в силу своей профессии представляет собой миротворца в современной жизни». В свете последующих событий трудно утверждать, что ведущие финансисты, будь они «столичными» или «космополитами», были профессиональными миротворцами.
Так обстояло дело за кулисами американской политики в 1915…1916 гг. Настоящие цели правящей клики, охватившей теперь своей «паутиной» оба берега Атлантики, стали ясны из того, что затем последовало. Асквита убрали под предлогом его некомпетентности, якобы стоявшей на пути к победе; Ллойд Джордж пошёл после этого на риск катастрофического поражения, перебросив английские войска из Европы в Палестину. Вудро Вильсон был переизбран президентом, дав обещание, что согласно старым традициям он «не позволит Америке ввязаться в войну»: после выборов он ввязался в неё без промедления. «Слова дипломатов», как видно, по-прежнему сильно расходились с их делами. Как сообщает его биограф, Хауз частным порядком «пришёл к заключению, что война с Германией неизбежна» (30 мая 1915 г.) однако в июне 1916 г. выдвинутым им лозунгом для второй президентской кампании Вильсона было: «он уберёг нас от войны», что принесло ожидаемый успех. Стефен Уайз перед выборами также всячески помогал Хаузу, выражая в письмах к президенту «сожаление, что он стоит за программу готовности к войне», и выступая на митингах против войны. Всё шло по плану: «стратегия Хауза действовала превосходно» (Хоуден) и Вильсон одержал на выборах блестящую победу.
Похоже, что Вильсон в этот момент сам поверил тому, что говорил по чужой шпаргалке, и начал сразу же после выборов действовать в роли миротворца, составив для воюющих государств ноту, в которой говорилось, что «причины и цели войны неясны». Это было недопустимым проявлением независимости со стороны президента, приведшим Хауза в бешенство. Перепуганный президент переделал фразу: «цели, преследуемые военными политиками на обеих сторонах, фактически одни и те же», что привело Хауза в ещё большее бешенство. На этом поползновения Вильсона разоблачить характер опутавшей его «паутины» закончились, и некоторое время он видимо не знал, в чём будет заключаться его роль дальше, сообщив Хаузу 4 января 1917 г., что «войны не будет. Наш народ не хочет участвовать в войне… Вступление в войну было бы преступлением против культуры».
Правящая клика постаралась рассеять эти иллюзии, не успел Вильсон во второй раз благополучно вступить в должность президента, 20 января 1917 г. раввин Стефен Уайз известил президента, что ситуация изменилась: он был теперь «убеждён, что настало время, когда американскому народу придётся понять, что судьба велит нам принять участие в этой борьбе». Хауз, который во время избирательной кампании под лозунгом «долой войну» записал в свой дневник, что «мы теперь на пороге войны», доверил тому же дневнику 12 февраля 1917 г.: «мы втягиваемся теперь в войну с быстротой, которой я ожидал», придав слову «втягиваться» несколько необычный для него смысл. 27 марта 1917 года президент Вильсон спросил у г-на Хауза, нужно ли, по его мнению, «просить Конгресс объявить войну или же лучше сказать, что состояние войны уже существует?» Хауз «посоветовал последнее», и 2 апреля 1917 года американскому народу сообщили, что состояние войны, в которую он никак не собирался ввязываться, уже имеет место.
Здесь уместно несколько отвлечься в сторону. Когда лорд Сайденхэм писал впоследствии об «убийственной точности» «Протоколов», датируемых самым началом 20-го века, он несомненно имел также в виду следующий их отрывок: «мы предоставим президенту право объявления военного положения. Это будет мотивировано тем, что президент, как главнокомандующий вооружёнными силами, должен иметь их в случае необходимости в своём распоряжении». Это стало твёрдо установившейся практикой в нашем столетии. В 1950 году президент Труман отправил американские войска в Корею «для отпора коммунистической агрессии», не спрашивая согласия у Конгресса. Позже было объявлено, что война ведётся «Объединёнными Нациями», и к ним присоединились войска 17 других стран под общим командованием американского генерала МакАртура. Это было первой репетицией ведения войны «мировым правительством», но велась она так, что сенатор Тафт поставил в 1952 г. вопрос: «Принимаем ли мы нашу анти-коммунистическую политику всерьёз»? Генерал МакАртур был отстранён от командования после его протеста против запрещения преследовать коммунистическую авиацию в её китайском убежище, а в 1953 году, уже при президенте Эйзенхауэре, война была объявлена законченной, оставив половину Кореи в руках «агрессора». Генерал МакАртур и другие американские командующие выдвинули впоследствии обвинение, что приказ, запрещавший преследование, был сообщён врагу «шпионской организацией, выкрадывавшей секретные документы в Вашингтоне» (журнал «Life» от 7 февраля 1956 г.), а китайский главнокомандующий подтвердил это в New York Daily News» от 13 февраля 1956 г. В июне 1951 года из Лондона исчезли два ответственных сотрудника британского министерства иностранных дел (Бургесс и МакЛин); английское правительство 4 года подряд отказывалось давать о них какие-либо сведения, но в сентябре 1955 года подтвердило давно высказывавшиеся догадки, что они оба в Москве и что они «в течение долгого времени шпионили в пользу Советского Союза». В цитированном выше журнале «Life» генерал МакАртур заявил, что именно эти два шпиона выдали «агрессору» приказ о непреследовании.
4 апреля 1956 года один из корреспондентов спросил президента Эйзенхауэра на пресс-конференции даст ли он, «не спрашивая Конгресса», боевой приказ недавно посланному в Средиземное море батальону морской пехоты (в то время возможность войны на Среднем Востоке была весьма реальной)? Президент рассерженно ответил: «Я говорил уже много раз и повторяю. Что я никогда не предприму ничего, что могло бы быть понято, как война, без согласия Конгресса, имеющего на то конституционные права». С января 1957 года, однако первым его действием по вторичном избрании было послать Конгрессу законопроект о присвоении президенту постоянного и неограниченного права открыть военные действия на Ближнем Востоке «для предотвращения коммунистической агрессии».
Возвращаясь к нашему повествованию, остаётся отметить, что между ноябрём 1916 и апрелем 1917 г. «паутина интриги», опутавшая океан, достигла своих главных целей: устранения Асквита и замены его Ллойд-Джорджем, посылки британских армий для диверсии в Палестине, переизбрания президента, обязавшегося поддерживать это предприятие, и вмешательства в войну Америки. Сообщение Конгрессу об имеющей место войне говорило, что целям её, которые ещё за несколько недель до того были столь «неясными» президенту Вильсону, было «установление нового международного порядка». Другими словами, открыто, хотя и туманно, была объявлена новая цель мировой войны. Для широких масс эти слова могли означать всё, что угодно, или вообще ничего. Для посвящённых в них скрывалось обязательство поддерживать план, орудиями которого были одновременно сионизм и коммунизм: создание принудительной «всемирной федерации» при обезличении всех наций, кроме одной, которую ещё нужно было воссоздать. С этого момента правящие клики в Америке и Англии действуют при полной синхронизации своих мероприятий, т. ч. две цепи событий сливаются в одну и ту же «паутину». Внешне облечённые властью политики координировали в Лондоне и Вашингтоне свои действия под диктовку работавших сообща сионистов по обе стороны океана. Хаим Вейцман в своё время также обнаружил предвидение будущих событий, написав уже в марте 1915 г. своему союзнику Скотту из «Манчестер Гардиан», что на будущей мирной конференции британское правительство, насколько ему известно, поддержит сионистские требования (упоминавшийся выше Макс Нордау знал это уже в 1903 году). Именно этого Асквит делать не собирался, другими словами Вейцман уже марте 1915 года видел во главе «британского правительства» людей, сменивших Асквита только в декабре 1916 года. Это «британское правительство», по словам Вейцмана, должно было передать организацию еврейского «содружества наций» в Палестине целиком в руки евреев. Однако сионистам вряд ли удалось бы установить подобное «содружество» даже в завоёванной для них другими Палестине против желания коренного населения. Это могло быть осуществлено только за спиной великой державы и при поддержке её вооружённых сил. Вейцман считал, точно предвидя в 1915 году, что произойдёт в 1919-ом и в течение последующих двадцати лет, что в Палестине должен быть установлен британский «протекторат» (для защиты сионистских захватчиков). Это означало, как он писал, что «заняв Палестину, евреи возьмут на себя бремя организации страны, но будут в течение следующих 10—15 лет действовать под временным протекторатом Англии». Вейцман добавляет, что это было «предвосхищением мандатной системы», т. ч. сегодняшнему историку ясно, где и как родилась идея «мандатов». Система управления завоёванными территориями по праву «мандата», полученного от самозванной «лиги наций», была выдумана, исключительно имея в виду Палестину. Последующие события не оставляют в этом сомнений: все остальные «мандаты», распределённые после войны 1914…18 гг., чтобы придать этой процедуре видимость общего характера, очень скоро сошли на нет, либо передав управляемые территории коренному населению, либо предоставив их во владение завоевателя. «Мандаты» существовали только пока это нужно было сионистам, чтобы собрать достаточно сил и оружия для полного захвата Палестины в своё владение.
Таким образом, после продвижения Ллойд Джорджа на пост премьера и переизбрания Вильсона в президенты очертания будущего на долгое время после окончания войны были совершенно ясны Вейцману, сидевшему в центре «паутины», и он начал энергично действовать. В меморандуме британскому правительству он потребовал, чтобы «еврейское население Палестины было официально признано, как еврейская нация». После этого собралось то, что Вейцман характеризует, как «первая полноценная конференция, приведшая к Декларации Бальфура». Компания, собравшаяся для составления официального документа британского правительства, заседала в частном еврейском доме и состояла из девяти ведущих сионистов и одного представителя затронутого этим делом правительства, сэра Марка Сайкса, и то всего лишь на правах «частного лица». Результатом была поездка Бальфура в Америку для окончательного согласования вопроса.
Вейцману и его сотрудникам нужно было в этот момент умело лавировать между двумя препятствиями, и их легко могла постигнуть неудача, если бы вышеописанная «паутина» не дала им возможности продиктовать то, что Бальфур должен был услышать в Америке от тех, с которыми он собирался там встретиться. Британское правительство, при всём своём про-еврейском усердии, было весьма встревожено перспективой оказаться в положении единственного покровителя сионистов и желало, чтобы и Америка участвовала в оккупации Палестины. Сионистам было прекрасно известно, что такое предложение вызовет в Америке резко отрицательную реакцию (будь оно осуществлено, Америку, наученную горьким опытом в Палестине, было бы труднее заставить принять участие в позорном деле 1948 года) и они вовсе не желали, чтобы вопрос об участии Америки в оккупации был вообще поставлен. Опасения Вейцмана ещё более усилились, когда он в «долгом разговоре» с Бальфуром перед отъездом последнего услышал, что он непременно стоит за «англо-американский протекторат».
Вейцман срочно отправил письмо судье Брандейсу, предупреждая его о необходимости противодействовать всем подобным планам и заверить Бальфура в американской поддержке чисто английского протектората (письмо от 8 апреля 1917 г.); это письмо Брандейс «получил ко времени прибытия Бальфура». Будучи назначен в Верховный Суд США, Брандейс официально должен был отстраниться от руководства сионизмом в Америке, поскольку, согласно конституции и традиции, как член Верховного Суда он должен был стоять выше политики; тем не менее, однако, в качестве «советника по еврейским вопросам», он поставил президента в известность, что он «за британский протекторат и категорически против всякого кондоминиума» (т. е. совместного англо-американского контроля).
Приехав в Америку, где состояние «имеющей место войны» не продолжалось ещё и трёх недель, Бальфур, по всем данным, вообще ни разу не обсуждал вопроса о Палестине с президентом. На этой стадии роль Вильсона ограничилась послушным обещанием, данным им раввину Уайзу: «В любое время, когда Вы и судья Брандейс решите, что мне пора говорить и действовать, я буду готов». Раввин в свою очередь, сообщил Хаузу: «Он полностью завербован для нашей цели, в этом нет больше никаких сомнений. Полагаю, что в Вашингтоне дело пройдёт без замедлений» (датировано 8 апреля 1917 г. через 6 дней после объявления «имеющей место войны»). Бальфур встретился с Брандейсом, хотя он с тем же успехом мог остаться дома с Хаимом Вейцманом, поскольку Брандейс лишь повторил, что писал последний; Бальфур всего лишь переполз с одного конца «паутины интриги» на другой. Как пишет г-жа Дагдейл, Брандейс «с растущей настойчивостьш подчёркивал желание сионистов видеть в Палестине чисто британскую администрацию». Бальфур же, по выражению его биографа, «обязался оказывать сионизму свою личную поддержку: он уже раньше обещал то же д-ру Вейцману, но теперь он был британским министром иностранных дел».
Здесь заслуживает нашего внимания более поздний американский комментарий о роли Брандейса в этой истории. Профессор Джон О. Бити (Beaty) из Южного Методистского Университета в Америке пишет, что день утверждения назначения Брандейса в Верховный Суд США был «одним из самых примечательных в американской истории, т. к. впервые со времени первого десятилетия 19-го века у нас, на одном из высших постов, оказалось лицо, главные заботы которого не имели отношения к Соединённы.и Штатам». Брандейс, как пишет Вейцман, «сделал больше, чем просто продвинуть идею еврейской Палестины под британским протекторатом». Он и Хауз сочинили скреплённую подписью президента знаменитую декларацию об отказе от тайной дипломатии. Широким массам эта декларация очень понравилась и они услышали в ней голос смелого нового мира, бросившего упрёк старому и порочному. Пропаганда рисовала публике картину закутанных в плащи дипломатов, крадущихся потайными ходами в секретные кабинеты; теперь, когда Америка вступила в войну, этим феодальным махинациям придёт конец и всё будет делаться открыто, на глазах «народа». Всё это было лишь иллюзией, а высокопарные словеса должны были прикрыть новое подчинение требованиям сионистов. Турцию (владевшую Палестиной) ещё предстояло победить, для чего французскому и английскому правительствам, чьи солдаты были этим заняты (прим. перев.: главные поражения Турция понесла на Кавказском фронте, где русские войска в 1916 г. заняли всю территорию бывшей «Великой Армении»; после февральского переворота Кавказский фронт развалился), надо было привлечь на свою сторону арабов; с ними было заключено «соглашение Сайкса-Пико», которое предусматривало независимую конфедерацию арабских государств и, среди них, Палестину «под международным управлением». Вовремя информированному об этом Вейцману было совершенно ясно, что о сионистском государстве в Палестине при международном контроле не сможет быть и речи; для этого нужен был чисто британский протекторат. В результате немедленно оказанного закулисного давления вильсоновы громкие обличения «тайной дипломатии» и «секретных договоров» оказались ударом по одним только палестинским арабам и их надеждам на свободное будущее. Америка требовала поручить дело Англии, нарушив обещания арабам, как результат «тайной дипломатии». Этот скрытый успех позволил биографу Бальфура с торжеством констатировать, что «национальная еврейская дипломатия стала теперь действительностыо»; эту цитату можно было бы при желании поставить заглавием настоящей главы. Лондонское министерство иностранных дел с некоторым смущением, но слишком поздно, поняло, что британское правительство фактически связало себе руки, Америка, хотя и вступив в войну, против Турции не воевала, но, тем не менее, стараниями Брандейса секретно обязалась способствовать передаче турецкой территории в третьи руки. Участие Соединённых Штатов в этой интриге следовало, разумеется, в тот момент держать втайне от публики, что не помешало дать Бальфуру распоряжения в весьма повелительном тоне.
Лето 1917 года было занято подготовкой знаменитой «декларации Бальфура», которой Америка была тайно вовлечена в сионистскую авантюру. Единственная оппозиция, кроме как со стороны генералов и немногих высоких чинов Форин Оффиса, исходила со стороны коренных евреев Англии и Америки. Она не могла оказать влияния на события, поскольку руководящие политики обеих стран были настроены по отношению к своим еврейским согражданам ещё более враждебно, чем сами сионисты. Как мы видим, т. н. «христиане» играли во всей этой истории столь крупную роль, хотя и исключительно в качестве марионеток, что поневоле приходится быть осторожным, приписывая авторство «Протоколов» одним только евреям. Объединённый Комитет т. н. Англо-Еврейской Ассоциации в Лондоне официально заявил в 1915 году, что «в глазах сионистов гражданская и политическая эмансипация евреев недостаточна для ликвидации их преследования и угнетения, и они считают, что окончательная победа может быть достигнута только путём создания гарантированного законами убежища для еврейского народа. Объединённый Комитет считает национальные лозунги сионистов, как и особые привилегии для евреев в Палестине опасными и провоцирующими антисемитизм. Комитет не намерен обсуждать вопросы британского протектората с международной организацией, которая состояла бы изсамыхразличных злементов, включая даже наших военных противников». В любое нормальное время британское и американское правительства могли бы подписаться под этим, обеспечив себе поддержку своих еврейских сограждан. Однако ещё в 1914 году Хаим Вейцман писал, что этих евреев «надо заставить понять, что хозяевами положения являемся мы, а не они». Объединённый Комитет представлял евреев, давно уже обосновавшихся в Англии, однако британское правительство сочло нужным признать претензии заговорщиков из России на господство над всем еврейством.
В 1917 году, с приближением непоправимого решения, Объединённый Комитет снова заявил, что евреи — всего лишь религиозная община и ничто более, что они не могут претендовать ни на какую «национальную территорию» и что палестинские евреи нуждаются только «в обеспечении религиозной и гражданской свободы, приемлемых возможностей для иммиграции и т. д.» К этому времени подобные заявления приводили в совершенную ярость многочисленных гоев, готовых идти в бой за Хаима Вейцмана. Небезизвестный Викхэм Стид из «Таймса» выразил своё «глубокое возмущение» такой позицией британского еврейства после того, как «в течение доброго часа» обсуждал (с Вейцманом), «кто бы из ведущих политиков смог наилучшим образом подействовать на английскую публику», блестяще изложив (по словам Вейцмана) «суть и задачи сионизма». В Америке на страже против своих евреев столь же бдительно стояли Брандейс и раввин Уайз. Рабби, выходец из Венгрии, задал президенту Вильсону вопрос: «Что Вы сделаете, если к Вам поступят их протесты?» Помолчав немного, президент указал на корзину возле его стола: «Вы думаете, её не хватит для всех их протестов?»
В Англии Хаим Вейцман был в бешенстве от «постороннего вмешательства исключительно со стороны евреев». В этот момент он явно чувствовал себя членом правительства, может быть даже его важнейшим членом, и, в смысле фактической власти, он таковым несомненно являлся. Он не только отбрасывал возражения британских евреев, как «постороннее вмешательство», но и диктовал кабинету, что именно нужно обсудить. требуя места на заседаниях кабинета, когда ожидались возражения со стороны министра-еврея! Далее он потребовал, чтобы Ллойд Джордж поставил вопрос чисто англиского протектората над Палестиной на повестку дня заседания Военного кабинета, назначенного на 4 октября 1917 года, но уже 3-го октября заранее послал в министерство иностранных дел протест против возражений, которые по его мнению должен был сделать на этом заседании «влиятельный англичанин еврейской веры»: имелся в виду министр Эдвин Монтегю. Вейцман потребовал, ни много, ни мало, чтобы коллеги Монтегю не спрашивали мнения последнего, а если он всё-таки его выразит, то чтобы позвали Вейцмана для ответа ему! В день заседания Вейцман явился в кабинет секретаря премьер-министра, Филиппа Керра (также одного из его «друзей»), изъявив желание присутствовать при совещания на случай, если министры «захотят, прежде чем принять решение, задать мне вопрос». Керр ответил ему, что «с тех пор, как существует британское правительство, ни одно частное лицо никогда ещё не допускалось на его совещания», и Вейцману пришлось убраться восвояси. Тем не менее, британский премьер-министр счёл нужным создать прецедент, и не успел Вейцман уйти, как, после выступления Монтегю, Ллойд Джордж и Бальфур немедленно за ним послали. Монтегю удалось, будучи зажатым в тиски со стороны «христианских» коллег, добиться некоторых поправок к законопроекту, за что Вейцман впоследствии упрекал Керра: «И Вы, и Ваш кабинет придаёте совершенно преувеличенное значение мнению так называемого британского еврейства». Двумя днями позже (9 октября 1917 г.) Вейцман с торжеством телеграфировал судье Брандейсу, что британское правительство официально обязалось создать в Палестине «национальное убежище для еврейской расы».
Между 9 октября и 2 ноября, когда законопроект был опубликован, с ним произошли любопытные приключения. Его послали в Америку, где он подвергся редактированию со стороны Брандейса, некоего Якова де Хазе и раввина Уайза, прежде чем был показанным президенту Вильсону для «окончательного утверждения». Вильсон, без долгих проволочек, просто отослал проект обратно Брандейсу (получившему его от Вейцмана), а тот послал его раввину Уайзу, «чтобы он передал его полковнику Хаузу, для пересылки британскому кабинету». Так было подготовлено одно из важнейших и чреватых громадными последствиями решений британского правительства… Проект, включённый в письмо, адресованное Бальфуром лорду Ротшильду, вошёл в историю как декларация Бальфура». В семье Ротшильда, как и во многих других влиятельных еврейских семьях, были резкие расхождения в мнениях относительно сионизма. Письмо было послано на имя одного из Ротшильдов, симпатизировавшего сионизму, очевидно, чтобы произвести впечатление на западное еврейство и отвлечь внимание от восточно-еврейских корней авантюры. Настоящим адресатом был, разумеется, Хаим Вейцман. Поскольку он безвыходно торчал в приёмной военного кабинета, документ был передан ему лично, и сэр Марк Сайкс, вручая ему письмо, сказал: «Д-р Вейцман, это — мальчик», как говорят в больнице отцу, поздравляя его с рождением наследника. Мальчик тем временем подрос, и характер получившегося из него взрослого субъекта не представляет в наши дни сомнений.
Для объяснения того, почему ведущие западные политики решили поддержать эту совершенно чуждую им затею, никогда не было приведено ни одного разумного довода, а поскольку, вплоть до опубликования «декларации Бальфура», всё это предприятие было тайным и строго законспирированным, исчерпывающего объяснения и не может быть дано; добрые дела не нуждаются в конспирации, и одно её наличие указывает на мотивы, не подлежащие раскрытию. Когда кто-либо из замешанных в этом деле лиц давал какие-либо официальные объяснения, они обычно сводились к туманным ссылкам на Ветхий Завет, и этот ханжеский довод считался достаточным, чтобы запугать сомневающихся. Как с иронией сообщает раввин Уайз, Ллойд Джордж любил заявлять своим сионистским посетителям: «Вы получите Палестину от Дана до Биршебы», мня себя, видимо, исполнителем Божьей воли. Как-то он созвал на завтрак озабоченных развитием событий еврейских членов парламента, «чтобы убедить их в правильности моего понимания сионизма». В столовой британского премьер-министра собрался соответствующий «миньян» (еврейский религиозный кворум из десяти верующих) и Ллойд Джордж прочитал гостям несколько отрывков из Ветхого Завета, которые по его мнению предписывали переселение в 1917 году евреев в Палестину. По окончании он сказал: «Теперь вы знаете, господа, что говорит ваша Библия; на этом вопрос можно считать исчерпанным». В других случаях он давал иные объяснения, к тому же противоречившие одно другому. Королевской палестинской комиссии он заявил в 1937 году, что за 20 лет до того он стремился получить «поддержку американского еврейства», заручившись «определённым обещанием» со стороны лидеров сионизма, «что если союзники обеспечат условия для создания в Палестине национального убежища для евреев, то они со своей стороны сделают всё для поддержки дела союзников евреями всего мира».